Жди меня (сборник) Симонов Константин

Из биографии

Я родился в 1915 году В Петрограде, а детство провел в Рязани и Саратове. Моя мать работала то машинисткой, то делопроизводителем, а отчим, в прошлом участник японской и германской войн, был преподавателем тактики в военном училище.

Наша семья жила в командирских общежитиях. Военный быт окружал меня, соседями были тоже военные, да и сама жизнь училища проходила на моих глазах. За окнами, на плацу, производились утренние и вечерние поверки. Мать участвовала вместе с другими командирскими женами в разных комиссиях содействия; приходившие к родителям гости чаще всего вели разговоры о службе, об армии. Два раза в месяц я, вместе с другими ребятами, ходил на продсклад получать командирское довольствие.

Вечерами отчим сидел и готовил схемы к предстоящим занятиям. Иногда я помогал ему. Дисциплина в семье была строгая, чисто военная. Существовал твердый распорядок дня, все делалось по часам, в ноль-ноль, опаздывать было нельзя, возражать не полагалось, данное кому бы то ни было слово требовалось держать, всякая, даже самая маленькая ложь презиралась.

Так как и отец, и мать были люди служащие, в доме существовало разделение труда. Лет с шести-семи на меня были возложены посильные, постепенно возраставшие обязанности. Я вытирал пыль, мел пол, помогал мыть посуду, чистил картошку, следил за керосинкой, если мать не успевала – ходил за хлебом и молоком. Времени, когда за меня стелили постель или помогали мне одеваться, – не помню.

Атмосфера нашего дома и атмосфера военной части, где служил отец, породили во мне привязанность к армии и вообще ко всему военному, привязанность, соединенную с уважением. Это детское, не вполне осознанное чувство, как потом оказалось на поверку, вошло в плоть и кровь.

Весной 1930 года, окончив в Саратове семилетку, я вместо восьмого класса пошел в фабзавуч учиться на токаря. Решение принял единолично, родители его поначалу не особенно одобряли, но отчим, как всегда сурово, сказал: «Пусть делает, как решил, его дело!»

Мы жили туго, в обрез, и тридцать семь рублей в получку, которые я стал приносить на второй год фабзавуча, были существенным вкладом в наш семейный бюджет.

Поздней осенью 1931 года я вместе с родителями переехал в Москву и весной 1932 года, окончив фабзавуч точной механики и получив специальность токаря 4-го разряда, пошел работать на авиационный завод, а потом в механический цех кинофабрики «Межрабпомфильм».

Руки у меня были отнюдь не золотые, и мастерство давалось с великим трудом; однако постепенно дело пошло на лад, и через несколько лет я уже работал по седьмому разряду.

В эти же годы я стал понемногу писать стихи. Мне случайно попалась книжка сонетов французского поэта Эридиа «Трофеи» в переводе Глушкова-Олерона. Затрудняюсь объяснить теперь, почему эти холодновато-красивые стихи произвели на меня тогда настолько сильное впечатление, что я написал в подражание им целую тетрадку собственных сонетов. Но, видимо, именно они побудили меня к первым пробам пера. Вскоре, после того как я одним духом одолел всего Маяковского, родилось мое новое детище – поэма в виде длиннейшего разговора с памятником Пушкину. Вслед за ней я довольно быстро сочинил другую поэму из времен гражданской войны и постепенно пристрастился к сочинению стихов, – иногда они получались звучные, но в большинстве были подражательные. Стихи нравились моим родным и товарищам по работе, но я сам не придавал им серьезного значения.

Осенью 1933 года под влиянием статей о Беломорстрое, которыми тогда были полны все газеты, я написал длинную поэму под названием «Беломорканал». В громком чтении она произвела впечатление на слушателей. Кто-то посоветовал мне сходить с ней в литературную консультацию – а вдруг возьмут и напечатают?

Не особенно в это веря, я, однако, не удержался от соблазна и пошел на Большой Черкасский переулок, где на четвертом этаже, в тесной, заставленной столами комнате помещалась литературная консультация Гослитиздата.

Я пришел вовремя – литконсультация Гослитиздата выпускала очередной, второй сборник молодых автором под названием «Смотр сил».

Прочитав мое творение, консультант С. Ю. Коляджин сказал, что я не лишен способностей, но предстоит еще много работы. И я стал работать: в течение полугода чуть ли не каждые две недели заново переписывал поэму и приносил ее Коляджину, а он вновь заставлял переделывать. Наконец весной, решив, что мы оба совершили с поэмой все, что могли, Коляджин понес ее Василию Васильевичу Казину, который редактировал в Гослитиздате поэзию. Казин тоже признал мои способности, но поэму как таковую отверг, сказав, что из нее можно выбрать лишь отдельные удачные места, или, как он выразился, фрагменты. И вот эти-то фрагменты, после того как я над ними еще поработаю, наверно, можно будет включить в сборник «Смотр сил».

Всю весну и начало лета каждый день, приходя с работы, я допоздна сидел и корпел над фрагментами. И когда я вконец изнемог под грузом поправок, Казин, казавшийся мне очень строгим человеком, вдруг сказал: «Ладно, теперь можно – в набор!» Сборник «Смотр сил» ушел в типографию. Оставалось ждать его выхода.

Летом, получив отпуск, я решил поехать на Беломорканал, чтобы увидеть своими глазами то, о чем писал стихи, пользуясь чужими газетными статьями. Когда я робко заговорил об этом в консультации Гослитиздата, меня неожиданно поддержали не только морально, но и материально. В секторе культмассовой работы нашлись деньги для этой поездки, и через несколько дней, получив триста рублей и добавив их к своим отпускным, я поехал в Медвежью Гору, где помещалось управление так называемого Белбалтлага, занимавшегося достройкой ряда сооружений канала. В кармане у меня лежала справка, в которой значилось, что Симонов К. М. – молодой поэт с производства – направляется для сбора материала о Беломорканале и что культмассовый сектор Гослитиздата просит оказать означенному поэту всяческое содействие.

На Беломорканале я пробыл месяц. Большую часть времени жил на одном из лагерных пунктов неподалеку от Медвежьей Горы. Мне было девятнадцать лет, и в том бараке, где я пристроился в каморке лагерного воспитателя (тоже, как и все остальные, заключенного), никто, конечно, не принимал меня всерьез за писателя. Персона моя никого не интересовала и не стесняла, и поэтому люди оставались сами собой. Когда я рассказывал о себе и о том, что хочу написать поэму про Беломорканал (а я действительно хотел написать вместо прежней новую), к этому относились с юмором и сочувствием, хлопали по плечу, одобряли – «Давай пробивайся».

Вернувшись в Москву, я написал эту новую поэму. Называлась она «Горизонт», стихи были по-прежнему неудобоваримыми, но за ними стояло уже реальное содержание – то, что я видел и знал. В консультации мне посоветовали пойти учиться в открывшийся недавно, по инициативе А. М. Горького, Вечерний рабочий литературный университет и даже написали рекомендацию.

В начале сентября 1934 года, сдав приемные испытания, я нашел свою фамилию в длинном списке принятых, вывешенном в коридорах знаменитого «Дома Герцена».

Учиться первые полтора года было трудно; я продолжал работать токарем, сначала в «Межрабпомфильме», а потом на кинофабрике «Техфильм». Жил я далеко, за Семеновской заставой, работал на Ленинградском шоссе, вечерами бежал на лекции, а по ночам продолжал писать и переписывать свою поэму о Беломорканале, которая чем дальше, тем казалась длиннее. Времени на сон практически не оставалось, а тут еще выяснилось, что я гораздо меньше начитан, чем мне это казалось раньше. Пришлось, в срочном порядке, громадными порциями глотать литературу.

На втором курсе стало ясно, что делать сразу три дела – работать, учиться и писать – я больше не могу. Мне скрепя сердце пришлось оставить работу и перебиваться случайными заработками, потому что стипендий нам не давали, а стихов моих еще не печатали.

Вспоминая свои молодые годы, не могу не упомянуть о моих руководителях в поэтическом семинаре Литературного института Илье Дукоре и Леониде Ивановиче Тимофееве, и моих поэтических наставниках тех лет, Владимире Луговском и Павле Антокольском, сыгравших немалую роль в моей писательской судьбе. К этим людям я до сих пор испытываю огромную благодарность.

В 1936 году в журналах «Молодая гвардия» и «Октябрь» были напечатаны мои первые стихи, а в 1938 году под названием «Павел Черный» наконец вышла из печати, отдельной книжкой, та самая поэма о Беломорканале, с первым вариантом которой я пять лет назад обратился в литконсультацию. Своим выходом в свет она не принесла мне радости, но – пока я ее писал и переписывал – научила меня работать.

Однако не публикация стихов и не выход моей первой книжки стали для меня той ступенью, шагнув на которую я почувствовал, что становлюсь поэтом. Это чувство точно и определенно связано у меня с одним днем и одним стихотворением.

Вскоре после того как газеты напечатали известие о гибели под Уэской в Испании командира Интернациональной бригады генерала Лукача, я вдруг узнал, что легендарный Лукач – это писатель Мате Залка, человек, которого я не раз видел и которого еще год назад запросто встречал то в трамвае, то на улице. В тот же вечер я сел и написал стихотворение «Генерал».

В нем говорилось о судьбе Мате Залки – генерала Лукача, но внутренне с юношеской прямотой и горячностью я отвечал сам себе на вопрос – какой должна быть судьба моего поколения в наше революционное время? С кого лепить жизнь?

Да, именно так, как Мате Залка, мне хотелось прожить и свою собственную жизнь. Да, именно за это мне будет не жаль отдать ее!

В стихах «Генерал» хромали рифмы и попадались неуклюжие строчки, но сила чувства, которое было в моей душе, сделала их, как мне кажется, моими первыми настоящими стихами.

Константин Симонов

1978

Начало

Из поэмы «Павел Черный»

  • В начале тридцать второго в Карелию ехал Черный —
  • Густо татуирован, жилист, немыт, небрит.
  • Ехал он из Одессы, с любимого Черного моря
  • На чортово Белое море. Чорт его побери!
  • Как раз в арестантском вагоне стукнул ему тридцатый.
  • Стократно благополучно бежавшие от погонь,
  • Были с ним вместе взяты в доску свои ребята,
  • Прошедшие медные трубы, воду, водку, огонь.
  • Ехали долго и скучно: пять суток резались в карты;
  • Сто раз прошли через руки деньги, жратва, табак...
  • Вагон, как осенняя муха, полз по холодной карте,
  • И Черному показалось, что дело его – табак!
  • Если глядеть в окошко: камень, камень и камень,
  • Снег да кривые сосны, и кругом никого,
  • Если вцепиться в решетку да потрясти руками,
  • Услышишь запах железа и проклянешь его.
  • До теплой Одессы тыщи простуженных километров.
  • А вор все равно, что птица, серенький соловей, —
  • Нету теплого дома... Кто виноват, что нету,
  • От холода и от клетки, от мыслей в своей голове.
  • Нету теплого дома... Кто виноват, что нету,
  • Нету у человека печки, тепла, угла?
  • Нету такого места, чтобы взял ты билеты,
  • Уехал – и никакая власть тебя не взяла.
  • Говорят, что у маминой юбки самое теплое место,
  • Что приятно со старым папкой в поддавки постучать.
  • Говорят, человек как кошка, любит старое место,
  • Любит собственных шкетов на руках покачать.
  • Кто его знает? Ноги шли не на те пороги,
  • Не пробовал Черный этих приятных и тихих штук.
  • Выбрать ему не дали. А на любой дороге
  • У дырявых подметок одинаковый стук.
  • Как и других – родили, кинули в подворотню.
  • Дворник нашел под утро. Пошевелил носком.
  • Видит – живой мальчишка; выживет, будет работник,
  • Скорей же всего подохнет. И сунул в сиротский дом.
  • Сиротский дом трехэтажный. В стенах глаза и уши,
  • Если бывал – так знаешь. Не бывал – не поймешь!
  • Давал император трешку в год на живую душу.
  • «Смоешься – станешь вором. Не смоешься – так помрешь».
  • И вышла такая привычка: загнут на любом из следствий:
  • «Что же это вас толкнуло? Кто папа и мама вам?» —
  • Встанет Черный и скажет: «Очень приличное детство,
  • Очень прекрасная мама, а воровал я сам!»
  • Наутро довез их поезд до самого края свету,
  • Ссадил и поехал дальше, куда-то в тартарары.
  • Взглянули на солнце – нету! Взглянули на звезды – нету!
  • И нету на белом свете другой подобной дыры.
  • Кто-то сказал в молчанье: «Зовется город Сорока...»
  • И даже те, что успели приговор позабыть,
  • Тут при помощи пальцев вновь сочтя свои сроки,
  • Загрустили, что долго придется в Сороке быть.
  • Они прошли через город без песен и разговоров.
  • Никто не кидался к окнам, не выбегал встречать:
  • Мало ли на работу ведут через город воров —
  • К ним раз навсегда привыкли и бросили замечать.
  • А если и замечали, то говорили мельком:
  • «Снова ведут рабсилу...» И, уловив на слух,
  • Воры, сердясь, считали это названье мелким,
  • Вставал на дыбы их гордый паразитарный дух.
  • Черный сказал с усмешкой: «Вот оно – Белое море.
  • Если казенным сладким подавишься калачом,
  • Если засохнешь с горя, если тоска уморит,
  • Снегом тебя засыпет, и никто не при чем».
  • И повернули в поле. Вот бы сейчас самовара!
  • Хватить бы по два стакана, по третьему наливать.
  • Идут в шикарных пальтишках девчонки с Тверского бульвара,
  • Их еще не успели переобмундировать.
  • Черный на них смеется, на моды их и фасоны.
  • Он бы за них копейки ломаной не отдал.
  • Но их манто и чулочки немного не по сезону.
  • А это удачный повод, чтоб учинить скандал.
  • Черный подходит фертом к заднему из конвойных
  • И задушевным тоном в ухо кричит ему:
  • «Скидывай полушубок, поносил – и довольно;
  • Девочкам пригодится, а тебе ни к чему!»
  • И конвоир внезапно смотрит в упор на вора,
  • И оба стоят, как рыбы, широко разинув рты.
  • Черному ясно видно, что это же Васька Ворон,
  • Одесский уркан. И разом они произносят: «Ты!»
  • Но тотчас же вспоминают каждый свое назначенье,
  • И конвоир снимает руку с его плеча.
  • И Черный бьет его в ухо, отчасти для развлеченья,
  • Отчасти от горькой обиды, а более сгоряча.
  • Но, подоспев, другие Черному крутят руки,
  • Такие крепкие парни – они медведя сомнут —
  • И, несмотря на силу и все одесские штуки,
  • Черный надежно связан в каких-нибудь пять минут.
  • «Крепко ж вас откормили даровыми пайками!»
  • Он с уваженьем смотрит на связавших его.
  • Он для смеха поводит скрученными руками,
  • Но эти грозные жесты не трогают никого.
  • Никто на него не смотрит, как будто на целом свете
  • Только одно глухое похрустыванье шагов.
  • Колонна идет в молчанье сквозь перекрестный ветер.
  • И крыши первых бараков встают посреди снегов.
* * *
  • В эту минуту Черный, закутанный в полушубок,
  • Ругаясь, брел по лагпункту. Кругом – как в аду темно,
  • Снег летит, как из пушки. Черный добрел до клуба,
  • Свернул налево и стукнул в заснеженное окно.
  • В пристроечке рядом с клубом, в симпатичном куточке
  • О два окна с печуркой скоро уж год как жил
  • Лагерный живописец, Яков Якович Точкин,
  • С большим котом Еврипидом, с коим оный дружил.
  • Як Якыч был богомазом, всю жизнь он писал иконы
  • Возрастом не моложе, чем пятнадцатый век.
  • Издревле в Марьиной роще на этом деле исконном
  • Имел отличную прибыль усидчивый человек.
  • В доброе старое время все сходило прекрасно,
  • Як Якыч жил содержимым купеческих кошельков.
  • Потом купцы испарились, а он яичною краской
  • Все так же писал Иисусов, апостолов, ангелков.
  • Но рынок сбыта сужался (музеи – их не обманешь).
  • Иконы лежали годами... Як Якыч придумал плант,
  • По коему можно быстро изжить пустоту в кармане
  • И не оставлять втуне свой природный талант.
  • Он стал рисовать червонцы: купюры по пять и десять,
  • Но если за фальшь в иконах бывал в старину он бит,
  • То нынче за фальшь в червонцах давали по пять и десять;
  • Як Якыч влип и поехал осваивать новый быт.
  • Едва он успел приехать, как Волков его вызывает
  • И говорит: «Художник? Як Якыч глаголет: „Да“.
  • «Портреты писал с натуры?» Як Якыч ему называет
  • Всех святых, что писал он. А портрет – ерунда!
  • Портрет кто хочешь напишет! Волков, услышав это,
  • Ему говорит: «Художник, все создам для тебя,
  • С лучших моих рабочих будешь писать портреты,
  • С одним условьем: чтоб каждый мог узнавать себя».
  • Дал ему Волков краски, кисти, холст, помещенье,
  • Достал с большими трудами уголь, масло и мел:
  • И Як Якыч назавтра с некоторым смущеньем
  • Первого клиента написал, как умел.
  • Правда, тот возмущался своим пророкоподобным
  • И вместе ангельским видом и пробовал говорить,
  • Что все же он бывший жулик и его неудобно
  • Писать ангелком, как будто он прошлое хочет скрыть, —
  • Но это были придирки, портрет получился отменный,
  • С того момента Як Якыч на холстах написал
  • Десятки героев лагпункта; ударников, рекордсменов.
  • Почетная галерея глядела на клубный зал
  • Своими, по большей части, голубыми глазами;
  • Як Якыч любил голубое, но, собственно говоря,
  • Он в этом мало повинен, – его заказчики сами
  • Просили: «Сваргань поярче, чтобы не было сентября!»
  • Ошеломив клиента пронизывающим взглядом,
  • Одно из трех за основу брал вдохновенный кустарь:
  • Батальный портрет – суровый, статский портрет – с парадом,
  • Грустный портрет – с мечтаньем, так, как писали встарь.
  • И писал сообразно, в трех различных манерах,
  • Писал сурово и честно, иконы почти забыл.
  • Однажды лишь, не сдержавшись, старого инженера
  • Сделал под Саваофа, уж очень похож он был.
  • Когда появился Черный, Як Якыч сказал: «Батальный!»
  • Не входя в объясненья, вытащил пук кистей,
  • Свою большую политру, и на холст моментально
  • Лег славный облик героя во всей его красоте.
  • Сверх белой масляной краски на щеках он вывел розы,
  • Приклеил над каждым глазом дугой смоляную бровь,
  • Поставил героя в позу, чтоб получилось грозно,
  • Чтоб в жилах играла кровь!
  • Глаза написал лазурью, нежным берлинским цветом.
  • Левый глаз не удался: в глазе печаль и мгла-с!
  • Зато подобен комете, бесподобен и светел
  • Правый геройский глаз.
  • Потом написал он плечи: расправь их – упрутся в тучи,
  • Согни их втрое – не спрячешь. И ото всей души
  • Черный бормочет: «Лучше, еще два мазочка, лучше,
  • Пиши, дорогой, пиши!»
  • А в сущности он взволнован уже не самим портретом,
  • Портрет в его представленье почти висит на стене.
  • «И где он будет повешен, и скоро ли будет это,
  • Вот, дорогой художник, что интересно мне!»
  • Як Якыч ему методично ответил по каждому пункту:
  • Что повесят, что скоро, что в клубе, что это факт.
  • И Черный пошел, довольный, в клубный театр лагпункта,
  • Где только что все затихло и начался третий акт.
  • Главный герой на сцене в роль вошел моментально,
  • Воры с неподдельным чувством играли себя самих.
  • Автор, как все блатные, немножко сентиментальный,
  • Умел добраться до сердца таких же, как он, блатных.
  • Герой, под влияньем любимой бросивший блат навеки,
  • Работает на заводе, где она секретарь.
  • Злодей – кулацкий сыночек – крадет бумаги и чеки,
  • С расчетом, что бывшего вора заподозрят, как встарь.
  • Зал обижен за вора, в зале не дышат даже...
  • Герой, ничего не зная, приводит своих корешков,
  • Он им рекомендует тотчас же бросить кражи
  • И, по его примеру, честно встать у станков.
  • Но герой заподозрен. Приезжает угрозыск.
  • Герою с его друзьями грозит арест и тюрьма.
  • Друзья при виде агентов кричат герою с угрозой:
  • «Ты нас завел в ловушку!» – а в зале сходят с ума.
  • В зале столпотворенье достигает предела,
  • Иоська вскочив со стула, кричит герою: «Скажись,
  • Скажись им, Коля, в чем дело!» И тот говорит, в чем дело,
  • И приходит развязка и счастливая жизнь.
  • В зале вздох облегченья, в зале – за добродетель:
  • Пускай у слепой фортуны не плутуют весы!
  • Зал заметно растроган, воры рыдают, как дети,
  • И нежные девичьи слезы капают на усы.
  • 1933 – 1937

Дом

1

  • Тяжкий запах добра смешан с вонью эфира.
  • Мир завешен гардиной, и прочная мгла
  • От сотворенья мира
  • Стоит в четырех углах.
  • Оно создавалось не сразу, надежное здешнее счастье.
  • Оно начиналось с дощечки: «Прием с двух до десяти».
  • Здесь продавалась помощь, рознятая на части:
  • От висмута – до сальварсана
  • От целкового – до десяти.
  • И люди дурно болели, и дом обрастал вещами.
  • Он распухал, как лягушка, опившаяся водой.
  • Скрипела кровать ночами,
  • И между обедом и чаем
  • В новый рояль, скучая,
  • Стучали по среднему «до».
  • Так с большими трудами, с помощью провиденья
  • Была создана симметрия, прочный семейный квадрат.
  • Здесь вещи стоили денег
  • И дети стоили денег,
  • Не считая моральных затрат.
  • Над городом грохнула осень, но врач затворил окошко.
  • Приделал на дверь четыре давно припасенных замка.
  • Припрятал столовые ложки,
  • Котик сменил на кошку
  • И высморкался без платка.
  • Он брал за визиты натурой: шубами и часами,
  • Старыми орденами, воблою и мукой,
  • Он прятал и ел глазами,
  • И умные вещи сами
  • Ластились под рукой.
  • Он долго жил как властитель,
  • Он хвастал, что сто миллионов
  • Войн и переворотов
  • Дверь не откроют в дом.
  • Сын станет опорой трона,
  • А дочь...
  • Но гадкий утенок,
  • Чтоб он, не родившись, сдох!
  • Так часто бывает: в доме,
  • Пропахшем столетним хламом,
  • Растет молчаливый ребенок,
  • Чуждый отцовской лжи.
  • Девчонка рвалась из дома
  • И бредила океаном.
  • Ей племя пыльных диванов
  • Мешало дышать и жить.
  • Она подросла и стала девушкой первого сорта.
  • А мир изменился – грохочут дальние поезда,
  • Она решила уехать,
  • Понюхать соленого пота,
  • Лучше куда угодно,
  • Чем обратно – сюда!
  • Отец обругал наше время,
  • Отец был кряжистым дубом.
  • Он проклял меня, который дал руку ей, чтоб уйти.
  • Он даже попробовал спорить,
  • Но я показал ему зубы.
  • Он съежился
  • И пропустил.

2

  • Так я с собой на север привез хорошего друга.
  • Мы спали на жестких досках
  • И ели неважный хлеб.
  • Да, жить приходилось туго,
  • Паршивый, холодный угол.
  • Но мы сговорились друг с другом,
  • Что счастье не в барахле.
  • Она училась работать, молча и спотыкаясь,
  • Упрямая, как ребенок, пробующий ходить.
  • Девчонка так исхудала, что, взяв большими руками
  • Ее, как больную птицу,
  • Я согревал на груди.
  • Я начал видеть всю правду,
  • Да видно, что поздно начал.
  • Ей с детства кутали шейку,
  • А здесь мороз и вода,
  • Я знал, что девчонка плачет,
  • Но я не видал, как плачет,
  • А это не значит – плачет,
  • Раз никто не видал.
  • Я почернел от горя, когда она умирала.
  • Я проклял себя, который взял и не уберег.
  • Эх, если бы смерть как взятку
  • Мои потроха забрала,
  • Я б сунул ей взятку в зубы —
  • Черт с ней, пускай берет!
  • И вот я стоял, как наследник,
  • Над худеньким мертвым телом,
  • Я мог говорить с собою и мог кричать в потолок,
  • Я мог, наконец, как собака (кому до этого дело?),
  • Страшно завыть по хозяйке,
  • Скорчившись под столом...
  • На память остались вещи.
  • Но я вещей не боялся.
  • Кто сиротел – тот знает, как можно с вещами дружить.
  • Я ушел из поселка
  • И долго работал и шлялся,
  • Каждый по-своему лечит свою захворавшую жизнь.

3

  • Прошло, наверно, три года, и черт меня дернул приехать.
  • Я много страдал, я думал – меня не узнать в лицо...
  • И встретился на тротуаре с глухим деревянным смехом,
  • С хитрым стуком подметок —
  • Словом, с ее отцом.
  • Он постарел и согнулся, но видел еще отлично.
  • Он встал поперек дороги, и на его лице
  • Выстроились в порядке все чувства, коим прилично
  • Быть в удрученном отце.
  • Я был благородным жестом введен в его старую крепость.
  • Дом разрушался. Глухо, по-старчески били часы.
  • Дочь его, как живая, глядела с большого портрета,
  • На кончике стула, как мертвый,
  • Сидел единственный сын.
  • Старик рассуждал о прошлом,
  • Он где-то выведал даже,
  • Как плохо мы пили и ели,
  • Как нам жилось и спалось.
  • Чем я становился суше,
  • Тем он умильней и глаже.
  • И было мне непонятно, что на него нашло.
  • Тогда я вспомнил про сына:
  • «Так вот причина радушью!
  • Пусть я расскажу побольше,
  • Пусть сын разглядит порок.
  • – Гляди на него и бойся продать ему свою душу,
  • Гляди на него и бойся переступить порог!»
  • И сын молчал и боялся.
  • Я встал и надвинул шапку.
  • Девчонка мне улыбалась так, что больно смотреть.
  • Я вспомнил ее живую
  • И сгреб со стены в охапку:
  • «Довольно!
  • Какого черта висит здесь ее портрет?»
  • Только у самой двери
  • Я поглядел на сына:
  • И этот унылый заморыш – брат своей сестры?
  • О, будь в нем хоть капля жизни,
  • Я б разогнул ему спину.
  • Я б вывел его из дому
  • И дверь бы за ним закрыл.
  • Но дверь наотрез замкнулась.
  • Дом заскрипел
  • И замер.
  • На лестнице пыль и темень, я долго искал огня.
  • И сверху раздался топот,
  • И вновь загремели замками.
  • Нет, я ошибся в мальчишке – он догонял меня!

4

  • Сейчас наш поезд трясется
  • Где-то под Кустанаем...
  • Мальчишка уснул на полке.
  • А я вспоминаю отца:
  • Он скоро умрет от удушья,
  • И дом четырьмя стенами
  • Сомкнется и с грохотом рухнет
  • На труп своего творца.
  • 1935

Рассказ о спрятанном оружии

  • Им пятый день давали есть
  • Соленую треску.
  • Тюремный повар вырезал
  • Им лучшие куски —
  • На ужин, завтрак и обед
  • По жирному куску
  • Отборной, розовой, насквозь
  • Просоленной трески.
  • Начальник клялся, что стократ
  • Сытнее всех его солдат
  • Два красных арестанта
  • В его тюрьме едят.
  • А если им нужна вода,
  • То это блажь и ерунда:
  • Пускай в окно на дождик,
  • Разиня рот глядят.
  • Они валялись на полу,
  • Холодном и пустом.
  • Две одиночки дали им,
  • Двоим на всю тюрьму,
  • Чтоб в одиночестве они
  • Припомнили о том,
  • Известном только им двоим
  • И больше никому...
  • А чтоб помочь им вспоминать,
  • Пришлось топтать их и пинать,
  • По спинам их гуляли
  • Дубинки и ремни,
  • К ним возвращалась память, но
  • Они не вспомнили одно:
  • Где спрятано оружье —
  • Не вспомнили они.
  • Однажды старшего из них
  • Под вечер взял конвой.
  • Он шел сквозь двор и жадным ртом
  • Пытался дождь глотать.
  • Но мелкий дождик пролетал,
  • Крутясь над головой,
  • И пересохший рот не мог
  • Ни капельки поймать.
  • Его втолкнули в кабинет.
  • – Ну как, припомнил или нет? —
  • Спросил его начальник.
  • А посреди стола,
  • Зовя его ответить «да»,
  • Стояла свежая вода
  • За ледяною стенкой
  • Вспотевшего стекла.
  • Сухие губы облизав,
  • Он выговорил: – Да,
  • Я вспомнил. Где-то под землей
  • Его зарыли мы,
  • Одно не помню только: где? —
  • А чертова вода
  • Над ним смеялась со стола
  • Начальника тюрьмы.
  • Начальник, прекратив допрос,
  • Ему стакан воды поднес
  • К сухим губам вплотную
  • И... выплеснул в окно!
  • – Забыл? Но через пять минут
  • Сюда другого приведут.
  • Не ты, так твой товарищ
  • Припомнит все равно!
  • Начальник вышел. Арестант
  • Услышал скрип дверной,
  • И в дверь ввалился тот, другой,
  • Оковами звеня.
  • Со стоном прислонясь к стене
  • Распухшею спиной,
  • Он прошептал: – Я не могу...
  • Они ведь бьют меня...
  • Я скоро сдамся, и тогда
  • Язык мой сам подскажет «да»...
  • Я знаю: в сером доме,
  • В подвале, в глубине...
  • – Молчи! – Еще молчу... пока... —
  • А двери скрипнули слегка,
  • И в них вошел начальник:
  • – Ну, кто ж расскажет мне?
  • И старший арестант шепнул
  • С усмешкою кривой:
  • – Черт с ним, с оружьем! Все равно
  • Дела к концу идут.
  • Я все скажу вам, но пускай
  • Сначала ваш конвой
  • Того, другого, уведет:
  • Он будет лишним тут. —
  • Солдаты, отодрав с земли
  • Того, другого, унесли,
  • Локтями молча тыча
  • В его кричащий рот.
  • Тот ничего не понял, но
  • Кричал и рвался; все равно
  • Он знал, что снова будут
  • Бить в ребра и в живот.
  • – Кричит! – заметил арестант
  • И, побледнев едва,
  • За все, что выдаст, попросил
  • Себе награды три:
  • Стакан воды сейчас же – раз,
  • Свободу завтра – два,
  • И сделать так, чтоб тот, другой,
  • Молчал об этом – три.
  • Начальник рассмеялся: – Мы
  • Его не пустим из тюрьмы.
  • И, слово кабальеро,
  • Что завтра к двум часам...
  • – Нет, я хочу не в два, не в час —
  • Пускай он замолчит сейчас!
  • Я на слово не верю, я должен видеть сам. —
  • Начальник твердою рукой
  • Придвинул телефон:
  • – Алло! Сейчас же номер семь
  • Отправить в карцер, но
  • Весьма возможно, что бежать
  • Пытаться будет он...
  • Тогда стреляйте так, чтоб я
  • Видал через окно... —
  • Он с маху бросил трубку: – Ну? —
  • И арестант побрел к окну
  • И толстую решетку
  • Тряхнул одной рукой.
  • Тюремный двор и гол и пуст,
  • Торчит какой-то жалкий куст,
  • А через двор понуро
  • Плетется тот, другой.
  • Конвой отстал на пять шагов.
  • Настала тишина.
  • Уже винтовки поднялись,
  • А тот бредет сквозь двор...
  • Раздался залп. И арестант
  • Отпрянул от окна:
  • – Вам про оружье рассказать,
  • Не правда ли, сеньор?
  • Мы спрятали его давно.
  • Мы двое знали, где оно.
  • Товарищ мог бы выдать
  • Под пыткой палачу.
  • Ему, который мог сказать,
  • Мне удалось язык связать.
  • Он умер и не скажет.
  • Я жив, и я молчу!
  • 1936

Генерал

Памяти Мате Залки

  • В горах этой ночью прохладно.
  • В разведке намаявшись днем,
  • Он греет холодные руки
  • Над желтым походным огнем.
  • В кофейнике кофе клокочет,
  • Солдаты усталые спят.
  • Над ним арагонские лавры
  • Тяжелой листвой шелестят.
  • И кажется вдруг генералу,
  • Что это зеленой листвой
  • Родные венгерские липы
  • Шумят над его головой.
  • Давно уж он в Венгрии не был —
  • С тех пор, как попал на войну,
  • С тех пор, как он стал коммунистом
  • В далеком сибирском плену.
  • Он знал уже грохот тачанок
  • И дважды был ранен, когда
  • На запад, к горящей отчизне,
  • Мадьяр повезли поезда.
  • Зачем в Будапешт он вернулся?
  • Чтоб драться за каждую пядь,
  • Чтоб плакать, чтоб, стиснувши зубы,
  • Бежать за границу опять?
  • Он этот приезд не считает,
  • Он помнит все эти года,
  • Что должен задолго до смерти
  • Вернуться домой навсегда.
  • С тех пор он повсюду воюет:
  • Он в Гамбурге был под огнем,
  • В Чапее о нем говорили,
  • В Хараме слыхали о нем.
  • Давно уж он в Венгрии не был,
  • Но где бы он ни был – над ним
  • Венгерское синее небо,
  • Венгерская почва под ним.
  • Венгерское красное знамя
  • Его освящает в бою.
  • И где б он ни бился – он всюду
  • За Венгрию бьется свою.
  • Недавно в Москве говорили,
  • Я слышал от многих, что он
  • Осколком немецкой гранаты
  • В бою под Уэской сражен.
  • Но я никому не поверю:
  • Он должен еще воевать,
  • Он должен в своем Будапеште
  • До смерти еще побывать.
  • Пока еще в небе испанском
  • Германские птицы видны,
  • Не верьте: ни письма, ни слухи
  • О смерти его неверны.
  • Он жив. Он сейчас под Уэской.
  • Солдаты усталые спят.
  • Над ним арагонские лавры
  • Тяжелой листвой шелестят.
  • И кажется вдруг генералу,
  • Что это зеленой листвой
  • Родные венгерские липы
  • Шумят над его головой.
  • 1937

Однополчане

  • Как будто мы уже в походе,
  • Военным шагом, как и я,
  • По многим улицам проходят
  • Мои ближайшие друзья;
  • Не те, с которыми зубрили
  • За партой первые азы,
  • Не те, с которыми мы брили
  • Едва заметные усы.
  • Мы с ними не пивали чая,
  • Хлеб не делили пополам,
  • Они, меня не замечая,
  • Идут по собственным делам.
  • Но будет день – и по разверстке
  • В окоп мы рядом попадем,
  • Поделим хлеб и на завертку
  • Углы от писем оторвем.
  • Пустой консервною жестянкой
  • Воды для друга зачерпнем
  • И запасной его портянкой
  • Больную ногу подвернем.
  • Под Кенигсбергом на рассвете
  • Мы будем ранены вдвоем,
  • Отбудем месяц в лазарете,
  • И выживем, и в бой пойдем.
  • Святая ярость наступленья,
  • Боев жестокая страда
  • Завяжут наше поколенье
  • В железный узел, навсегда.
  • 1938

Изгнанник

Испанским республиканцам

  • Нет больше родины. Нет неба, нет земли.
  • Нет хлеба, нет воды. Все взято.
  • Земля. Он даже не успел в слезах, в пыли
  • Припасть к ней пересохшим ртом солдата.
  • Чужое море билось за кормой,
  • В чужое небо пену волн швыряя.
  • Чужие люди ехали «домой»,
  • Над ухом это слово повторяя.
  • Он знал язык. Они его жалели вслух
  • За костыли и за потертый ранец,
  • А он, к несчастью, не был глух,
  • Бездомная собака, иностранец.
  • Он высадился в Лондоне. Семь дней
  • Искал он комнату. Еще бы!
  • Ведь он искал чердак, чтоб был бедней
  • Последней лондонской трущобы.
  • И наконец нашел. В нем потолки текли,
  • На плитах пола промокали туфли,
  • Он на ночь у стены поставил костыли —
  • Они к утру от сырости разбухли.
  • Два раза в день спускался он в подвал
  • И медленно, скрывая нетерпенье,
  • Ел черствый здешний хлеб и запивал
  • Вонючим пивом за два пенни.
  • Он по ночам смотрел на потолок
  • И удивлялся, ничего не слыша:
  • Где «юнкерсы», где неба черный клок
  • И звезды сквозь разодранную крышу?
  • На третий месяц здесь, на чердаке,
  • Его нашел старик, прибывший с юга;
  • Старик был в штатском платье, в котелке,
  • Они едва смогли узнать друг друга.
  • Старик спешил. Он выложил на стол
  • Приказ и деньги – это означало,
  • Что первый час отчаянья прошел,
  • Пора домой, чтоб все начать сначала.
  • Но он не может. – Слышишь, не могу! —
  • Он показал на раненую ногу.
  • Старик молчал. – Ей-богу, я не лгу,
  • Я должен отдохнуть еще немного.
  • Старик молчал. – Еще хоть месяц так,
  • А там – пускай опять штыки, застенки, мавры. —
  • Старик с улыбкой расстегнул пиджак
  • И вынул из кармана ветку лавра.
  • Три лавровых листка. Кто он такой,
  • Чтоб забывать на родину дорогу?
  • Он их смотрел на свет. Он гладил их рукой,
  • Губами осторожно трогал.
  • Как он посмел забыть? Три лавровых листка.
  • Что может быть прочней и проще?
  • Не все еще потеряно, пока
  • Там не завяли лавровые рощи.
  • Он в полночь выехал. Как родина близка,
  • Как долго пароход идет в тумане...
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Когда он был убит, три лавровых листка
  • Среди бумаг нашли в его кармане.
  • 1939

Старик

Памяти Амундсена

  • Весь дом пенькой проконопачен прочно,
  • Как корабельное сухое дно,
  • И в кабинете – круглое нарочно —
  • На океан прорублено окно.
  • Тут все кругом привычное, морское,
  • Такое, чтобы, вставши на причал,
  • Свой переход к свирепому покою
  • Хозяин дома реже замечал.
  • Он стар. Под старость странствия опасны,
  • Король ему назначил пенсион,
  • И с королем на этот раз согласны
  • Его шофер, кухарка, почтальон.
  • Следят, чтоб ночью угли не потухли,
  • И сплетничают разным докторам,
  • И по утрам подогревают туфли,
  • И пива не дают по вечерам.
  • Все подвиги его давно известны,
  • К бессмертной славе он приговорен,
  • И ни одной душе не интересно,
  • Что этой славой недоволен он.
  • Она не стоит одного ночлега
  • Под спальным шерстью пахнущим мешком,
  • Одной щепотки тающего снега,
  • Одной затяжки крепким табаком.
  • Ночь напролет камин ревет в столовой,
  • И, кочергой помешивая в нем,
  • Хозяин, как орел белоголовый,
  • Нахохлившись, сидит перед огнем.
  • По радио всю ночь бюро погоды
  • Предупреждает, что кругом шторма, —
  • Пускай в портах швартуют пароходы
  • И запирают накрепко дома.
  • В разрядах молний слышимость все глуше,
  • И вдруг из тыщеверстной темноты
  • Предсмертный крик: «Спасите наши души!»
  • И градусы примерной широты.
  • В шкафу висят забытые одежды —
  • Комбинезоны, спальные мешки...
  • Он никогда бы не подумал прежде,
  • Что могут так заржаветь все крючки...
  • Как трудно их застегивать с отвычки!
  • Дождь бьет по стеклам мокрою листвой.
  • В резиновый карман – табак и спички,
  • Револьвер – в задний, компас – в боковой.
  • Уже с огнем забегали по дому,
  • Но, заревев и прыгнув из ворот,
  • Машина по пути к аэродрому
  • Давно ушла за первый поворот.
  • В лесу дубы под молнией, как свечи,
  • Над головой сгибаются, треща,
  • И дождь, ломаясь на лету о плечи,
  • Стекает в черный капюшон плаща.
  • Под осень, накануне ледостава,
  • Рыбачий бот, уйдя на промысла,
  • Найдет кусок его бессмертной славы —
  • Обломок обгоревшего крыла.
  • 1939

Поручик

  • Уж сотый день врезаются гранаты
  • В Малахов окровавленный курган,
  • И рыжие британские солдаты
  • Идут на штурм под хриплый барабан.
  • А крепость Петропавловск-на-Камчатке
  • Погружена в привычный мирный сон.
  • Хромой поручик, натянув перчатки,
  • С утра обходит местный гарнизон.
  • Седой солдат, откозыряв неловко,
  • Трет рукавом ленивые глаза,
  • И возле пушек бродит на веревке
  • Худая гарнизонная коза.
  • Ни писем, ни вестей. Как ни проси их,
  • Они забыли там, за семь морей,
  • Что здесь, на самом кончике России,
  • Живет поручик с ротой егерей...
  • Поручик, долго щурясь против света,
  • Смотрел на юг, на море, где вдали —
  • Неужто нынче будет эстафета? —
  • Маячили в тумане корабли.
  • Он взял трубу. По зыби, то зеленой,
  • То белой от волнения, сюда,
  • Построившись кильватерной колонной,
  • Шли к берегу британские суда.
  • Зачем пришли они из Альбиона?
  • Что нужно им? Донесся дальний гром,
  • И волны у подножья бастиона
  • Вскипели, обожженные ядром.
  • Полдня они палили наудачу,
  • Грозя весь город обратить в костер.
  • Держа в кармане требованье сдачи,
  • На бастион взошел парламентер.
  • Поручик, в хромоте своей увидя
  • Опасность для достоинства страны,
  • Надменно принимал британца, сидя
  • На лавочке у крепостной стены.
  • Что защищать? Заржавленные пушки,
  • Две улицы то в лужах, то в пыли,
  • Косые гарнизонные избушки,
  • Клочок не нужной никому земли?
  • Но все-таки ведь что-то есть такое,
  • Что жаль отдать британцу с корабля?
  • Он горсточку земли растер рукою:
  • Забытая, а все-таки земля.
  • Дырявые, обветренные флаги
  • Над крышами шумят среди ветвей...
  • «Нет, я не подпишу твоей бумаги,
  • Так и скажи Виктории своей!»
  • . . . . . . . . . . . . . .
  • Уже давно британцев оттеснили,
  • На крышах залатали все листы,
  • Уже давно всех мертвых схоронили,
  • Поставили сосновые кресты,
  • Когда санкт-петербургские курьеры
  • Вдруг привезли, на год застряв в пути,
  • Приказ принять решительные меры
  • И гарнизон к присяге привести.
  • Для боевого действия к отряду
  • Был прислан в крепость новый капитан,
  • А старому поручику в награду
  • Был полный отпуск с пенсиею дан!
  • Он все ходил по крепости, бедняга,
  • Все медлил лезть на сходни корабля.
  • Холодная казенная бумага,
  • Нелепая любимая земля...
  • 1939

Английское военное кладбище в Севастополе

  • Здесь нет ни остролистника, ни тиса.
  • Чужие камни и солончаки,
  • Проржавленные солнцем кипарисы
  • Как воткнутые в землю тесаки.
  • И спрятаны под их худые кроны
  • В земле, под серым слоем плитняка,
  • Побатальонно и поэскадронно
  • Построены британские войска.
  • Шумят тяжелые кусты сирени,
  • Раскачивая неба синеву,
  • И сторож, опустившись на колени,
  • На aнглийский манер стрижет траву.
  • К солдатам на последние квартиры
  • Корабль привез из Англии цветы,
  • Груз красных черепиц из Девоншира,
  • Колючие терновые кусты.
  • Солдатам на чужбине лучше спится,
  • Когда холмы у них над головой
  • Обложены английской черепицей,
  • Обсажены английскою травой.
  • На медных досках, на камнях надгробных,
  • На пыльных пирамидах из гранат
  • Английский гравер вырезал подробно
  • Число солдат и номера бригад.
  • Но прежде чем на судно погрузить их,
  • Боясь превратностей чужой земли,
  • Все надписи о горестных событьях
  • На русский второпях перевели.
  • Бродяга-переводчик неуклюже
  • Переиначил русские слова,
  • В которых о почтенье к праху мужа
  • Просила безутешная вдова:
  • «Сержант покойный спит здесь. Ради бога,
  • С почтением склонись пред этот крест!»
  • Как много миль от Англии, как много
  • Морских узлов от жен и от невест.
  • В чужом краю его обидеть могут,
  • И землю распахать, и гроб сломать.
  • Вы слышите! Не смейте, ради бога!
  • Об этом просят вас жена и мать!
  • Напрасный страх. Уже дряхлеют даты
  • На памятниках дедам и отцам.
  • Спокойно спят британские солдаты.
  • Мы никогда не мстили мертвецам.
  • 1939

Часы дружбы

  • Недавно тост я слышал на пиру,
  • И вот он здесь записан на бумагу.
  • – Приснилось мне, – сказал нам тамада,
  • Что умер я, и все-таки не умер,
  • Что я не жив, и все-таки лежит
  • Передо мной последняя дорога.
  • Я шел по ней без хлеба, без огня,
  • Кругом качалась белая равнина,
  • Присевшие на корточки холмы
  • На согнутых хребтах держали небо.
  • Я шел по ней, весь день я не видал
  • Ни дыма, ни жилья, ни перекрестка,
  • Торчали вместо верстовых столбов
  • Могильные обломанные плиты —
  • Я надписи истертые читал,
  • Здесь были похоронены младенцы,
  • По две недели от роду, по три,
  • Умершие, едва успев родиться.
  • К полуночи я встретил старика,
  • Седой, как лунь, сидел он у дороги
  • И пил из рога черное вино,
  • Пахучим козьим сыром заедая.
  • «Скажи, отец, – спросил я у него, —
  • Ты сыр жуешь, ты пьешь вино из рога,
  • Как дожил ты до старости такой
  • Здесь, где никто не доживал до года?»
  • Старик, погладив мокрые усы,
  • Сказал: «Ты ошибаешься, прохожий,
  • Здесь до глубокой старости живут,
  • Здесь сверстники мои лежат в могилах,
  • Ты надписи неправильно прочел —
  • У нас другое летоисчисленье:
  • Мы измеряем, долго ли ты жил,
  • Не днями жизни, а часами дружбы».
  • И тамада поднялся над столом:
  • – «Так выпьем же, друзья, за годы дружбы!»
  • Но мы молчали. Если так считать —
  • Боюсь, не каждый доживет до года!
  • 1939

Чемодан

  • Как много чемодан потертый может
  • Сказать нам о хозяине своем,
  • Где он бывал и как им век свой прожит,
  • Тяжел он или легок на подъем!
  • Мы в юности отправились в дорогу,
  • Наш чемодан едва набит на треть,
  • Но стоит нам немного постареть,
  • Он начинает пухнуть понемногу.
  • Его мы все нежнее бережем,
  • Мы обрастаем и вторым и третьим,
  • В окно давно уж некогда смотреть нам,
  • Нам только б уследить за багажом.
  • Свистят столбы, летят года и даты.
  • Чужие лица, с бляхой на груди,
  • Кряхтя, за нами тащат позади
  • Наш скарб, так мало весивший когда-то.
  • 1938 – 1939

Телеграмма

  • Всегда назад столбы летят в окне.
  • Ты можешь уезжать и возвращаться,
  • Они опять по той же стороне
  • К нам в прошлое обратно будут мчаться.
  • Я в детстве мог часами напролет
  • Смотреть, как телеграммы пролетают:
  • Телеграфист их в трубочку скатает,
  • На провод их наденет и пошлет.
  • В холодный тамбур выйдя нараспашку,
  • Я и теперь, смотря на провода,
  • Слежу, как пролетает иногда
  • Закрученная в трубочку бумажка.
  • 1938 – 1939

Тоска

  • – Что ты затосковал?
  • – Она ушла.
  • – Кто?
  • – Женщина.
  • И не вернется,
  • Не сядет рядом у стола,
  • Не разольет нам чай, не улыбнется;
  • Пока не отыщу ее следа —
  • Ни есть, ни спать спокойно не смогу я...
  • – Брось тосковать!
  • Что за беда?
  • Поищем —
  • И найдем другую.
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • – Что ты затосковал?
  • – Она ушла!
  • – Кто?
  • – Муза.
  • Все сидела рядом.
  • И вдруг ушла и даже не могла
  • Предупредить хоть словом или взглядом.
  • Что ни пишу с тех пор – все бестолочь, вода,
  • Чернильные расплывчатые пятна...
  • – Брось тосковать!
  • Что за беда?
  • Догоним, приведем обратно.
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • – Что ты затосковал?
  • – Да так...
  • Вот фотография прибита косо.
  • Дождь на дворе,
  • Забыл купить табак,
  • Обшарил стол – нигде ни папиросы.
  • Ни день, ни ночь, —
  • Какой-то средний час.
  • И скучно, и не знаешь, что такое...
  • – Ну что ж, тоскуй,
  • На этот раз
  • Ты пойман настоящею тоскою...
  • 1938 – 1939

В командировке

  • Он, мельком оглядев свою каморку,
  • Создаст командировочный уют.
  • На стол положит старую «Вечерку»,
  • На ней и чай, а то и водку пьют.
  • Открыв свой чемоданчик из клеенки,
  • Пришпилит кнопкой посреди стены
  • Большую фотографию ребенка
  • И маленькую карточку жены.
  • Не замечая местную природу,
  • Скупой на внеслужебные слова,
  • Не хныча, проживет он здесь полгода,
  • А если надо, так и год и два.
  • Пожалуй, только письма бы почаще,
  • Да он ведь терпеливый адресат.
  • Должно быть, далеко почтовый ящик
  • И сына утром надо в детский сад...
  • Все хорошо, и разве что с отвычки
  • Затосковав под самый Новый год,
  • В сенях исчиркав все, что были, спички,
  • Он москвича другого приведет.
  • По чайным чашкам разольет зубровку,
  • Покажет гостю карточку – жена,
  • Сам понимаешь, я в командировках...
  • А все-таки хорошая она.
  • И, хлопая друг друга по коленям,
  • Припомнят Разгуляй, коровий брод,
  • Две комнаты – одну в Кривоколенном,
  • Другую у Кропоткинских ворот.
  • Зачем-то вдруг начнут считать трамваи,
  • Все станции метро переберут,
  • Друг друга второпях перебивая,
  • Заведомо с три короба наврут.
  • Тайком от захмелевшего соседа
  • Смахнут слезу без видимых причин.
  • Смешная полунощная беседа
  • Двух очень стосковавшихся мужчин.
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Когда-нибудь, отмеченный в приказе,
  • Последний раз по россыпи снежка
  • Проедет он на кашляющем ГАЗе
  • По будущим проспектам городка.
  • Другой москвич зайдет в его каморку,
  • Займет ее на месяц или год,
  • На стол положит старую «Вечерку»
  • И над кроватью карточки прибьет.
  • 1938 – 1939

Транссибирский экспресс

  • У этого поезда плакать не принято. Штраф.
  • Я им говорил, чтоб они догадались повесить.
  • Нет, не десять рублей. Я иначе хотел, я был прав, —
  • Чтобы плачущих жен удаляли с платформы за десять...
  • Понимаете вы, десять самых последних минут,
  • Те, в которые что ни скажи – недослышат,
  • Те, в которые жены перчатки отчаянно мнут,
  • Бестолковые буквы по стеклам навыворот пишут.
  • Эти десять минут взять у них, пригрозить, что возьмут, —
  • Они насухо вытрут глаза еще дома, в передней.
  • Может, наше тиранство не все они сразу поймут,
  • Но на десять минут подчинятся нам все до последней.
  • Да, пускай улыбнется! Она через силу должна,
  • Чтоб надолго запомнить лицо ее очень спокойным.
  • Как охранная грамота, эта улыбка нужна
  • Всем, кто хочет привыкнуть к далеким дорогам и войнам.
  • Вот конверты, в пути пожелтевшие, как сувенир, —
  • Над почтовым вагоном семь раз изменялась погода, —
  • Шахматисты по почте играют заочный турнир,
  • По два месяца ждут от партнера ответного хода.
  • Надо просто запомнить глаза ее, голос, пальто —
  • Все, что любишь давно, пусть хоть даже ни за что ни про что,
  • Надо просто запомнить и больше уже ни на что
  • Не ворчать, когда снова застрянет в распутицу почта.
  • И, домой возвращаясь, считая все вздохи колес,
  • Чтоб с ума не сойти, сдав соседям себя на поруки,
  • Помнить это лицо без кровинки, зато и без слез,
  • Эту самую трудную маску спокойной разлуки.
  • На обратном пути будем приступом брать телеграф.
  • Сыпать молнии на Ярославский вокзал, в управленье.
  • У этого поезда плакать не принято. Штраф.
  • – Мы вернулись! Пусть плачут. Снимите свое объявленье.
  • 1939
* * *
  • Слишком трудно писать из такой оглушительной дали.
  • Мать придет и увидит конвертов клочки:
  • – Все ли есть у него, все ли зимнее дали? —
  • И, на счастье твое, позабудет очки.
  • Да, скажи ей – все есть. Есть белье из оранжевой байки.
  • Как в Москве – если болен – по вызову ездят врачи,
  • Под шинель в холода есть у нас забайкальские майки —
  • Меховые жилеты из монгольской каракульчи.
  • Есть столовка в степи, иногда вдруг запляшет посуда,
  • Когда близко бомбежка... Но подробности ей не нужны.
  • Есть простудные ветры. Но московское слово «простуда»
  • Ей всегда почему-то казалось страшнее войны.
  • Впрочем, все хорошо, пусть посылки не собирает.
  • Но тебе я скажу: в этой маминой мирной стране,
  • Где приезжие вдруг от внезапных простуд умирают,
  • Есть не все, что им надо, не все, что им снится во сне.
  • Не хватает им малости: комнаты с темною шторой,
  • Где сидеть бы сейчас, расстояния все истребя.
  • Словом, им не хватает той самой, которой...
  • Им – не знаю кого. Мне – тебя.
  • Наше время еще занесут на скрижали.
  • В толстых книгах напишут о людях тридцатых годов.
  • Удивятся тому, как легко мы от жен уезжали,
  • Как легко отвыкали от дыма родных городов.
  • Все опишут, как было... Вот только едва ли
  • Они вспомнят, что мы, так легко обходясь без жены,
  • День за днем, как мальчишки, нелепо ее ревновали,
  • Ночь за ночью видали все те же тревожные сны.
  • 1939

Орлы

  • Там, где им приказали командиры,
  • С пустыми карабинами в руках
  • Они лежали мертвые, в мундирах,
  • В заморских неуклюжих башмаках.
  • Еще отбой приказом отдан не был,
  • Земля с усталым грохотом тряслась,
  • Ждя похорон, они смотрели в небо;
  • Им птицы не выклевывали глаз.
  • Тень от крыла орлиного ни разу
  • Еще по лицам мертвых не прошла.
  • Над всею степью, сколько видно глазу,
  • Я не встречал ни одного орла.
  • Еще вчера в батальные картины
  • Художники по памяти отцов
  • Вписали полунощные равнины
  • И стаи птиц над грудой мертвецов.
  • Но этот день я не сравню с вчерашним,
  • Мы, люди, привыкаем ко всему,
  • Но поле боя было слишком страшным:
  • Орлы боялись подлетать к нему.
  • У пыльных юрт второго эшелона,
  • Легко привыкнув к тыловым огням,
  • На вешках полевого телефона
  • Они теперь сидят по целым дням.
  • Восточный ветер, вешками колыша,
  • У них ерошит перья на спине,
  • И кажется: орлы дрожат, заслыша
  • Одно напоминанье о войне.
  • 1939

Сверчок

  • Мы довольно близко видели смерть
  • и, пожалуй, сами могли умереть,
  • мы ходили везде, где можно ходить,
  • и смотрели на все, на что можно смотреть.
  • Мы влезали в окопы,
  • пропахшие креозотом
  • и пролитым в песок сакэ,
  • где только что наши
  • кололи тех
  • и кровь не засохла еще на штыке.
  • Мы напрасно искали домашнюю жалость,
  • забытую нами у очага,
  • мы здесь привыкали, что быть убитым —
  • входит в обязанность врага.
  • Мы сначала взяли это на веру,
  • но вера вошла нам в кровь и плоть;
  • мы так и писали:
  • «Если он не сдается —
  • надо его заколоть!»
  • И честное слово, нам ничего не снилось,
  • когда, свернувшись в углу,
  • мы дремали в летящей без фар машине
  • или на твердом полу.
  • У нас была чистая совесть людей,
  • посмотревших в глаза войне.
  • И мы слишком много видели днем,
  • чтобы видеть еще во сне.
  • Мы спали, как дети,
  • с открытыми ртами,
  • кое-как прикорнув на тычке...
  • Но я хотел рассказать не об этом.
  • Я хотел рассказать о сверчке.
  • Сверчок жил у нас под самой крышей
  • между войлоком и холстом.
  • Он был рыжий и толстый,
  • с большими усами
  • и кривым, как сабля хвостом.
  • Он знал, когда петь и когда молчать,
  • он не спутал бы никогда;
  • он молча ползал в жаркие дни
  • и грустно свистел в холода.
  • Мы хотели поближе его разглядеть
  • и утром вынесли за порог,
  • и он, как шофер, растерялся, увидев
  • сразу столько дорог.
  • Он удивленно двигал усами,
  • как и мы, он не знал почему
  • большой человек из соседней юрты
  • подошел вплотную к нему.
  • Я повторяю:
  • сверчок был толстый,
  • с кривым, как сабля, хвостом,
  • но всего его, маленького,
  • можно было
  • накрыть дубовым листом.
  • А сапог был большой —
  • сорок третий номер,
  • с гвоздями на каблуке,
  • и мы не успели еще подумать,
  • как он стоял на сверчке.
  • Мы решили, что было б смешно сердиться,
  • и завели разговор о другом,
  • но человек из соседней юрты
  • был молча объявлен нашим врагом.
  • Я, как в жизни, спутал в своем рассказе
  • и важное и пустяки,
  • но товарищи скажут,
  • что все это правда
  • от первой до последней строки.
  • 1939

Фотография

E. Л.

  • Я твоих фотографий в дорогу не брал:
  • Все равно и без них – если вспомним – приедем.
  • На четвертые сутки, давно переехав Урал,
  • Я в тоске не показывал их любопытным соседям.
  • Никогда не забуду после боя палатку в тылу,
  • Между сумками, саблями и термосами,
  • В груде ржавых трофеев, на пыльном полу,
  • Фотографии женщин с чужими косыми глазами.
  • Они молча стояли у картонных домов для любви,
  • У цветных абажуров с черным чертиком, с шелковой рыбкой:
  • И на всех фотографиях, даже на тех, что в крови,
  • Снизу вверх улыбались запоздалой бумажной улыбкой.
  • Взяв из груды одну, равнодушно сказать: «Недурна»,
  • Уронить, чтоб опять из-под ног, улыбаясь, глядела.
  • Нет, не черствое сердце, а просто война:
  • До чужих сувениров нам не было дела.
  • Я не брал фотографий. В дороге на что они мне?
  • И опять не возьму их. А ты, не ревнуя,
  • На минуту попробуй увидеть, хотя бы во сне,
  • Пыльный пол под ногами, чужую палатку штабную.
  • 1939

Кукла

  • Мы сняли куклу со штабной машины.
  • Спасая жизнь, ссылаясь на войну,
  • Три офицера – храбрые мужчины —
  • Ее в машине бросили одну.
  • Привязанная ниточкой за шею,
  • Она, бежать отчаявшись давно,
  • Смотрела на разбитые траншеи,
  • Дрожа в своем холодном кимоно.
  • Земли и бревен взорванные глыбы;
  • Кто не был мертв, тот был у нас в плену.
  • В тот день они и женщину могли бы,
  • Как эту куклу, бросить здесь одну...
  • Когда я вспоминаю пораженье,
  • Всю горечь их отчаянья и страх,
  • Я вижу не воронки в три сажени,
  • Не трупы на дымящихся кострах, —
  • Я вижу глаз ее косые щелки,
  • Пучок волос, затянутый узлом,
  • Я вижу куклу, на крученом шелке
  • Висящую за выбитым стеклом.
  • 1939

Танк

  • Вот здесь он шел. Окопов три ряда.
  • Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
  • Вот след, где он попятился, когда
  • Ему взорвали гусеницы миной.
  • Но под рукою не было врача,
  • И он привстал, от хромоты страдая,
  • Разбитое железо волоча,
  • На раненую ногу припадая.
  • Вот здесь он, все ломая, как таран,
  • Кругами полз по собственному следу
  • И рухнул, обессилевший от ран,
  • Купив пехоте трудную победу.
  • Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
  • Пришли еще дымящиеся танки
  • И сообща решили в глубь земли
  • Зарыть его железные останки.
  • Он словно не закапывать просил,
  • Еще сквозь сон он видел бой вчерашний,
  • Он упирался, он что было сил
  • Еще грозил своей разбитой башней.
  • Чтоб видно было далеко окрест,
  • Мы холм над ним насыпали могильный,
  • Прибив звезду фанерную на шест —
  • Над полем боя памятник посильный.
  • Когда бы монумент велели мне
  • Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
  • Я б на гранитной тесаной стене
  • Поставил танк с глазницами пустыми;
  • Я выкопал его бы, как он есть,
  • В пробоинах, в листах железа рваных, —
  • Невянущая воинская честь
  • Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
  • На постамент взобравшись высоко,
  • Пусть как свидетель подтвердит по праву:
  • Да, нам далась победа нелегко.
  • Да, враг был храбр.
  • Тем больше наша слава.
  • 1939
* * *
  • Всю жизнь любил он рисовать войну.
  • Беззвездной ночью наскочив на мину,
  • Он вместе с кораблем пошел ко дну,
  • Не дописав последнюю картину.
  • Всю жизнь лечиться люди шли к нему,
  • Всю жизнь он смерть преследовал жестоко
  • И умер, сам привив себе чуму,
  • Последний опыт кончив раньше срока.
  • Всю жизнь привык он пробовать сердца.
  • Начав еще мальчишкою с «ньюпора»,
  • Он в сорок лет разбился, до конца
  • Не испытав последнего мотора.
  • Никак не можем помириться с тем,
  • Что люди умирают не в постели,
  • Что гибнут вдруг, не дописав поэм,
  • Не долечив, не долетев до цели.
  • Как будто есть последние дела,
  • Как будто можно, кончив все заботы,
  • В кругу семьи усесться у стола
  • И отдыхать под старость от работы...
  • 1939

Из поэмы «Ледовое побоище»

Глава шестая

  • На голубом и мокроватом
  • Чудскум потрескивавшем льду
  • В шесть тыщ семьсот пятидесятом
  • От сотворения году,
  • В субботу, пятого апреля,
  • Сырой рассветною порой
  • Передовые рассмотрели
  • Идущих немцев темный строй.
  • На шапках – перья птиц веселых,
  • На шлемах – конские хвосты.
  • Над ними на древках тяжелых
  • Качались черные кресты.
  • Оруженосцы сзади гордо
  • Везли фамильные шиты,
  • На них гербов медвежьи морды,
  • Оружье, башни и цветы.
  • Все было дьявольски красиво,
  • Как будто эти господа,
  • Уже сломивши нашу силу,
  • Гулять отправились сюда.
  • Ну что ж, сведем полки с полками,
  • Довольно с нас посольств, измен,
  • Ошую нас Вороний Камень
  • И одесную нас Узмень.
  • Под нами лед, над нами небо,
  • За нами наши города,
  • Ни леса, ни земли, ни хлеба
  • Не взять вам больше никогда.
  • Всю ночь, треща смолой, горели
  • За нами красные костры.
  • Мы перед боем руки грели,
  • Чтоб не скользили топоры.
  • Углом вперед, от всех особо,
  • Одеты в шубы, в армяки,
  • Стояли темные от злобы
  • Псковские пешие полки.
  • Их немцы доняли железом,
  • Угнали их детей и жен,
  • Их двор пограблен, скот порезан,
  • Посев потоптан, дом сожжен.
  • Их князь поставил в середину,
  • Чтоб первый приняли напор, —
  • Надежен в черную годину
  • Мужицкий кованый топор!
  • Князь перед русскими полками
  • Коня с разлета повернул,
  • Закованными в сталь руками
  • Под облака сердито ткнул.
  • «Пусть с немцами нас бог рассудит
  • Без проволочек тут, на льду,
  • При нас мечи, и, будь что будет,
  • Поможем божьему суду!»
  • Князь поскакал к прибрежным скалам,
  • На них вскарабкавшись с трудом,
  • Высокий выступ отыскал он,
  • Откуда видно все кругом.
  • И оглянулся. Где-то сзади,
  • Среди деревьев и камней,
  • Его полки стоят в засаде,
  • Держа на привязи коней.
  • А впереди, по звонким льдинам
  • Гремя тяжелой чешуей,
  • Ливонцы едут грозным клином —
  • Свиной железной головой.
  • Был первый натиск немцев страшен.
  • В пехоту русскую углом
  • Двумя рядами конных башен
  • Они врубились напролом.
  • Как в бурю гневные барашки,
  • Среди немецких шишаков
  • Мелькали белые рубашки,
  • Бараньи шапки мужиков.
  • В рубахах стираных нательных,
  • Тулупы на землю швырнув,
  • Они бросались в бой смертельный,
  • Широко ворот распахнув.
  • Так легче бить врага с размаху,
  • А коли надо умирать,
  • Так лучше чистую рубаху
  • Своею кровью замарать.
  • Они с открытыми глазами
  • На немцев голой грудью шли,
  • До кости пальцы разрезая,
  • Склоняли копья до земли.
  • И там, где копья пригибались,
  • Они в отчаянной резне
  • Сквозь строй немецкий прорубались
  • Плечом к плечу, спиной к спине.
  • Онцыфор в глубь рядов пробился,
  • С помятой шеей и ребром,
  • Вертясь и прыгая, рубился
  • Большим тяжелым топором.
  • Семь раз топор его поднялся,
  • Семь раз коробилась броня,
  • Семь раз ливонец наклонялся
  • И с лязгом рушился с коня.
  • С восьмым, последним по зароку,
  • Онцыфор стал лицом к лицу,
  • Когда его девятый сбоку
  • Мечом ударил по крестцу.
  • Онцыфор молча обернулся,
  • С трудом собрал остаток сил,
  • На немца рыжего рванулся
  • И топором его скосил.
  • Они свалились наземь рядом
  • И долго дрались в толкотне.
  • Онцыфор помутневшим взглядом
  • Заметил щель в его броне.
  • С ладони кожу обдирая,
  • Пролез он всею пятерней
  • Туда, где шлем немецкий краем
  • Неплотно сцеплен был с броней.
  • И, при последнем издыханье,
  • Он в пальцах, жестких и худых,
  • Смертельно стиснул на прощанье
  • Мясистый рыцарский кадык.
  • Уже смешались люди, кони,
  • Мечи, секиры, топоры,
  • А князь по-прежнему спокойно
  • Следил за битвою с горы.
  • Лицо замерзло, как нарочно,
  • Он шлем к уздечке пристегнул
  • И шапку с волчьей оторочкой
  • На лоб и уши натянул.
  • Его дружинники скучали,
  • Топтались кони, тлел костер.
  • Бояре старые ворчали:
  • «Иль меч у князя не остер?
  • Не так дрались отцы и деды
  • За свой удел, за город свой.
  • Бросались в бой, ища победы,
  • Рискуя княжьей головой!»
  • Князь молча слушал разговоры,
  • Насупясь на коне сидел;
  • Сегодня он спасал не город,
  • Не вотчину, не свой удел.
  • Сегодня силой всенародной
  • Он путь ливонцам закрывал,
  • И тот, кто рисковал сегодня, —
  • Тот всею Русью рисковал.
  • Пускай бояре брешут дружно —
  • Он видел все, он твердо знал,
  • Когда полкам засадным нужно
  • Подать условленный сигнал.
  • И, только выждав, чтоб ливонцы,
  • Смешав ряды, втянулись в бой,
  • Он, полыхнув мечом на солнце,
  • Повел дружину за собой.
  • Подняв мечи из русской стали,
  • Нагнув копейные древки,
  • Из леса с криком вылетали
  • Новогородские полки.
  • По льду летели с лязгом, с громом,
  • К мохнатым гривам наклонясь;
  • И первым на коне огромном
  • В немецкий строй врубился князь.
  • И, отступая перед князем,
  • Бросая копья и щиты,
  • С коней валились немцы наземь,
  • Воздев железные персты.
  • Гнедые кони горячились,
  • Из-под копыт вздымали прах,
  • Тела по снегу волочились,
  • Завязнув в узких стременах.
  • Стоял суровый беспорядок
  • Железа, крови и воды.
  • На месте рыцарских отрядов
  • Легли кровавые следы.
  • Одни лежали, захлебнувшись
  • В кровавой ледяной воде,
  • Другие мчались прочь, пригнувшись.
  • Трусливо шпоря лошадей.
  • Под ними лошади тонули,
  • Под ними дыбом лед вставал,
  • Их стремена на дно тянули,
  • Им панцирь выплыть не давал.
  • Брело под взглядами косыми
  • Немало пойманных господ,
  • Впервые пятками босыми
  • Прилежно шлепая об лед.
  • И князь, едва остыв от свалки,
  • Из-под руки уже следил,
  • Как беглецов остаток жалкий
  • К ливонским землям уходил.

Заключение. 1937 год

  • Сейчас, когда зa школьной партой
  • «Майн Кампф» зубрят ученики
  • И наци пальцами по картам
  • Россию делят на куски,
  • Мы им напомним по порядку —
  • Сначала грозный день, когда
  • Семь верст ливонцы без оглядки
  • Бежали прочь с Чудскуго льда.
  • Потом напомним день паденья
  • Последних орденских знамен,
  • Когда отдавший все владенья
  • Был Русью Орден упразднен.
  • Напомним памятную дату,
  • Когда Берлин дрожмя дрожал,
  • Когда от русского солдата
  • Великий Фридрих вспять бежал.
  • Напомним им по старым картам
  • Места, где смерть свою нашли
  • Пруссбки, вместе с Бонапартом
  • Искавшие чужой земли.
  • Напомним, чтоб не забывали,
  • Как на ноябрьском холоду
  • Мы прочь штыками выбивали
  • Их в восемнадцатом году.
  • За годом год перелистаем.
  • Не раз, не два за семь веков,
  • Оружьем новеньким блистая,
  • К нам шли ряды чужих полков.
  • Но, прошлый опыт повторяя,
  • Они бежали с русских нив,
  • Оружье на пути теряя
  • И мертвецов не схоронив.
  • В своих музеях мы скопили
  • За много битв, за семь веков
  • Ряды покрытых старой пылью
  • Чужих штандартов и значков.
  • Как мы уже тогда их били,
  • Пусть вспомнят эти господа,
  • А мы сейчас сильней, чем были.
  • И будет грозен час, когда,
  • Не забывая, не прощая,
  • Одним движением вперед,
  • Свою отчизну защищая,
  • Пойдет разгневанный народ.
  • Когда-нибудь, сойдясь с друзьями,
  • Мы вспомним через много лет,
  • Что в землю врезан был краями
  • Жестокий гусеничный след,
  • Что мял хлеба сапог солдата,
  • Что нам навстречу шла война,
  • Что к западу от нас когда-то
  • Была фашистская страна.
  • Настанет день, когда свободу
  • Завоевавшему в бою,
  • Фашизм стряхнувшему народу
  • Мы руку подадим свою.
  • В тот день под радостные клики
  • Мы будем славить всей страной
  • Освобожденный и великий
  • Народ Германии родной.
  • Мы верим в это, так и будет,
  • Не нынче-завтра грохнет бой,
  • Не нынче-завтра нас разбудит
  • Горнист военною трубой.
  • «И если гром великий грянет
  • Над сворой псов и палачей,
  • Для нас все так же солнце станет
  • Сиять огнем своих лучей».
  • 1937

Из поэмы «Суворов»

2

  • Господский дом в селе Кончанском
  • С обеда погружен во тьму.
  • Везде лампадки, как в мещанском
  • Добропорядочном дому.
  • Хозяин экономит свечи,
  • Он скуповат по мелочам.
  • Когда не спится, возле печи
  • Он греться любит по ночам;
  • Бывает, примостив лучину,
  • В одном шлафроке, босиком,
  • Сев по-турецки на овчину,
  • Играет в шашки с денщиком:
  • «Опять ты, Прошка, пересилишь,
  • Опять мне в дамках не бывать...»
  • «Тут нужен ум, Лексан Василич,
  • Ведь это вам не воевать.
  • Ну, проигрались, что за горе?
  • Вам нынче в шашки не с руки,
  • По нонешним годам в фаворе
  • Те, кто умеет в поддавки...»
  • Суворов знает – Прошка снова
  • Все то же скажет, что вчера.
  • И все ж готов он до утра
  • Сидеть и слушать слово в слово,
  • Что Прошка скажет, как польстит.
  • Нет, Прошка лестью не унижен;
  • Его хозяин стар, обижен,
  • На батюшку царя сердит.
  • При матушке Екатерине
  • Он на другой манер серчал:
  • Прижмут ли, обойдут ли в чине, —
  • Бывало, бегал да кричал.
  • А нынче счет забыл обидам,
  • Сидит, молчит, не дует в ус,
  • Но Прошку не обманешь видом,
  • Он знает твой и нрав и вкус.
  • Пусть для других умен да тонок,
  • Пусть для других ты генерал,
  • А с Прошкой в бабки ты играл,
  • Для Прошки ты всю жизнь ребенок.
  • Он знает, чем утешить кстати:
  • То вдруг с три короба наврет,
  • То петь начнет, то Павла татем,
  • Курносым немцем назовет.
  • И, в Прохоре души не чая,
  • Ты только для порядку, зря,
  • Прикрикнешь, будто бы серчая,
  • Чтоб он не смел так про царя;
  • А сам уж шлешь его к буфету,
  • Пусть там пошарит по углам
  • Да принесет графинчик к свету
  • Запить обиду пополам.
  • Вот и сейчас – слыхать отсюда —
  • Он отмыкает поставец,
  • И тихо тренькает посуда,
  • Как еле слышный бубенец.
  • Но что за наважденье! Прошка
  • Уже давно пришел с вином,
  • А звон стеклянный за окном
  • Еще летит по зимним стежкам.
  • Еще летит, и вдруг – к дверям,
  • Так громко, словно бьют бокалы,
  • И если б волю дать коням,
  • Так тройка б в двери проскакала...
  • Дверных запоров треск мгновенный,
  • Шум раздвигаемых портьер,
  • И в дверь полуторасаженный
  • Влезает весь в снегу курьер.
  • Лампадки словно ветер сдул,
  • Во всем дому дрожат стаканы,
  • И сам Суворов, встав на стул,
  • Целует в щеку великана.
  • «Скакал? Коням намылил холки?
  • Небось война, коли за мной?
  • Эй, Прошка! Дай мундир мне с полки,
  • Готовь карету четверней!»
  • Он наискось рванул пакет —
  • Там был рескрипт о возвращенье,
  • Не прошенное им прощенье,
  • А про войну – и слова нет.
  • «Эх вы, гоняете без толку,
  • Напрасно будите людей!..
  • Не надо, Прошка, лошадей,
  • Мундир обратно спрячь на полку!
  • А ты, курьер, моя душа,
  • Не сетуй, что скакал задаром,
  • Березовым кончанским паром
  • Попарься в баньке не спеша;
  • Поспишь, управишься с обедом,
  • Пропустишь стопку – и лети...
  • Глядишь, по твоему пути —
  • И я в субботу тронусь следом.
  • А что сердито говорю,
  • Ты не горюй. Не ты в ответе,
  • Что б ни привез курьер в пакете,
  • За быстроту – благодарю».
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • В субботу, взяв с собой рескрипт,
  • Суворов выехал в столицу,
  • И вот полозьев мерзлый скрип —
  • И по бокам пошли стелиться
  • Поля... поля. Через поля
  • Весь день трусить своей дорогой
  • И к ночи, печку запаля,
  • Заснуть в избе. А утром: трогай!
  • Да не спеша. Чай, позван он
  • Не для войны, не для похода...
  • А коли так, то есть резон
  • Сослаться на болезнь, на годы,
  • На бездорожье. Подождут.
  • На что ты им? У них в наградах
  • Не тот, кто штурмом брал редут,
  • А тот, кто мерз на вахтпарадах.
  • Уж не затем ли нам спешить,
  • Чтоб в первый день, боясь доноса,
  • Мундирчик с фалдочками сшить
  • И прицепить к сединам косу?
  • Слуга покорный! Он глядит
  • В заиндевевшее окошко.
  • В кибитке рядом с ним сидит
  • Его денщик и нянька – Прошка.
  • «Эй, Прошка! Прошка!» – Прошка спит.
  • Он пахнет водкой и капустой.
  • Опять напился!.. Стук копыт,
  • То столб, то крест, то снова пусто,
  • Копыта месят снег и грязь,
  • Возок то вниз, то вверх взлетает,
  • Фельдмаршал, к стенке привалясь,
  • Плутарха медленно листает.

3

  • Он под военною трубой
  • Был вскормлен, вспоен и воспитан.
  • И добрый барабанный бой
  • Не раз в бою им был испытан.
  • На неприступный Измаил
  • Ведя полки под вражьи клики,
  • Он барабанный бой ценил
  • Превыше всяческой музыки.
  • Но то, что нынче над Невой,
  • На барабан не походило:
  • И день и ночь по мостовой,
  • Как будто градом, колотило,
  • Сквозь снег, сквозь волн балтийских плеск
  • Однообразно, как машина,
  • Воловьих шкур унылый треск
  • И прусских дудок писк мышиный.
  • Фельдмаршал ждал в приемном зале
  • И слушал барабанный стук.
  • «И так всю жизнь?» Ему сказали,
  • Что так всю жизнь. Что от потуг
  • На барабанах рвутся шкуры.
  • В них снова лупят, починя.
  • На потолках дрожат амуры —
  • Один упал третьего дня.
  • Сильнее прежнего курнос,
  • Царь в зал вбежал, заткнув за лацкан
  • Еще не читанный донос.
  • Фельдмаршал был весьма обласкал,
  • Еще с порога спрошен: «Где же
  • Наш русский Цезарь?» Обольщен.
  • И надо ж быть таким невежей
  • И грубым чудаком, как он,
  • Чтобы, зевнув на комплименты,
  • Перевести тотчас же речь
  • На контрэскарпы, ложементы,
  • Засеки, флеши и картечь;
  • Ворчать, что зря взамен атак
  • На смотры егерей гоняют,
  • И долго шмыгать носом так,
  • Как будто во дворце воняет.
  • Здесь все по-прусски, не по нем.
  • Царь вышел вместе с ним на площадь,
  • Там рядом с Павловым конем
  • Ему была готова лошадь.
  • И, вылетев во весь карьер,
  • Поехали вдоль фронта рядом —
  • Курносый прусский офицер
  • С холодным оловянным взглядом
  • И с ним бок о бок старичок.
  • Седой, нахохленный, сердитый,
  • Одетый в легкий сюртучок
  • И в старый плащ, в боях пробитый.
  • Нет, он не может отрицать —
  • Войска отличный вид имели,
  • Могли оружием бряцать
  • И ноги поднимать умели.
  • Не просто поднимать, а так,
  • Что сбоку видишь ты – ей-богу! —
  • Один шнурок, один башмак,
  • Одну протянутую ногу.
  • А косы, косы, а мундир,
  • Крючки, шнурки, подтяжки, пряжки,
  • А брюки, пригнанные к ляжкам
  • Так, что нельзя попасть в сортир!
  • Но это ничего. Солдат
  • Обязан претерпеть лишенья.
  • Мундирчик тоже тесноват —
  • Неловко в нем ходить в сраженья.
  • Зато красив! Вселяет страх!
  • Тотчас запросят турки миру,
  • Завидев полк в таких мундирах,
  • В таких штанах и галунах.
  • Но дальше было не до шуток.
  • Полк за полком и снова полк —
  • И все, как дерево, и жуток
  • Вид плоских шляп, кургузых пол,
  • Нелепых кос. Да где ж Россия?
  • Где настоящие полки,
  • Подчас раздетые, босые,
  • Полмира бравшие в штыки?
  • Фанагорийцы, гренадеры,
  • Суворовцы? Да вот они —
  • Им дали прусские манеры
  • И непотребные штаны;
  • Им гатчинцы даны в капралы,
  • Их отучили воевать,
  • Им старого их генерала
  • Приказано не узнавать.
  • Но сквозь их косы, букли, пудру
  • Он сам их узнает. И – врешь! —
  • Еще придет такое утро,
  • Когда он станет вновь хорош.
  • И, наплевав на все доносы,
  • В походе в первый день войны
  • Рассыплет пудру, срежет косы
  • И перешить велит штаны.
  • Он рысью тронул вдоль квадрата
  • Молчавших войск. Но за спиной
  • Уже кричал ему штабной:
  • «Велит вернуться император!»
  • «Скажи царю, что я не волен
  • Исполнить то, что он велит.
  • Скажи царю: Суворов болен,
  • Мол, брюхо у него болит...»

5

  • Прорвавшись в Муттен, он узнал
  • От муттентальского шпиона,
  • Что Римский-Корсаков бежал,
  • Оставив пушки и знамена,
  • Что все союзники ушли, —
  • Кругом австрийская измена,
  • И в сердце вражеской земли
  • Ему едва ль уйти от плена.
  • Что значит плен? Полвека он
  • Учил полки и батальоны,
  • Что есть слова: «давать пардон»,
  • Но нету слов: «просить пардону».
  • Не переучиваться ж им!
  • Так, может, покориться року
  • И приказать полкам своим
  • Идти в обратную дорогу?
  • Но он учил за годом год,
  • Что есть слова: «идти вперед»,
  • Но нету слова: «отступление».
  • Пора в поход вьюки торочить!
  • Он верит: для его солдат
  • И долгий путь вперед короче
  • Короткого пути назад.
  • Наутро созван был совет.
  • Все генералы крепко спали,
  • Когда фельдмаршал, встав чуть свет,
  • Пошел бродить по Муттенталю.
  • В отряде больше нет, хоть плачь,
  • Ни фуража, ни дров, ни хлеба.
  • Четыреста голодных кляч
  • Трубят, задравши морды к небу.
  • В разбитой наскоро палатке
  • Вповалку егеря лежат,
  • У них от холода дрожат
  • Кровавые босые пятки.
  • Пять суток без сапог, без пищи,
  • По острым, как ножи, камням:
  • Кто мог, обрывки голенища
  • Бечевкой прикрутил к ступням.
  • Где повалились, там и спали.
  • Иные, встав уже с утра,
  • Сырые корешки копали,
  • Сбирали ветки для костра
  • И шкуру павшего вола
  • Штыками на куски делили:
  • И, навернув на шомпола,
  • На угольях ее палили.
  • Пусты сухарные мешки,
  • Ремнем затянуты покорно,
  • Гудят голодные кишки,
  • Как гренадерская валторна.
  • Поправив драную одежду,
  • Встают солдаты с мест своих
  • И на него глядят с надеждой,
  • Как будто он накормит их.
  • Но сам он тоже корки гложет,
  • Он не Христос, а генерал —
  • Из корок, черт бы их побрал,
  • Он сто хлебов испечь не может!
  • Он видел раны, смерть, больницы,
  • Но может прошибить слеза,
  • Когда глядишь на эти лица,
  • На эти впалые глаза.
  • На ворохе гнилой соломы
  • Стоял у полковой казны
  • Солдат, фельдмаршалу знакомый
  • Чуть не с турецкой ли войны.
  • Еще с Козлуджи, с Туртукая...
  • Стоит солдат, ружье в руках.
  • Откуда выправка такая,
  • Такая сила в стариках?!
  • Виски зачесаны седые,
  • Ремень затянут вперехват,
  • И пуговицы золотые,
  • Мелком начищены, горят.
  • Как каменный, на удивленье,
  • Стоит солдат, усы торчком;
  • В парадной форме по колени,
  • А ниже формы – босиком.
  • Подгреб себе клочок соломы,
  • Ногой о ногу не стучит.
  • А день-то свеж, а кости ломит,
  • А брюхо старое бурчит,
  • А на мундире десять дыр,
  • Из всех заплаток лезет вата.
  • Суворов подошел к солдату,
  • Взглянул на кивер, на мундир,
  • Взглянул и на ноги босые...
  • И, рукавом содрав слезу, —
  • От ветра, что ль, она в глазу? —
  • Спросил солдата: «Где Россия?»
  • Когда тебя спросил Суворов,
  • Не отвечать – помилуй 6oг!
  • И гренадер без разговоров
  • Махнул рукою на восток.
  • Суворов смерил долгим взором
  • Отроги, пики, ледники.
  • По направлению руки
  • На сотни верст тянулись горы;
  • Чтоб через них пробиться грудью,
  • Придется многим лечь. Жесток
  • Путь через Альпы на восток,
  • Вздымая на горбу орудья,
  • Влезать под снегом, под дождем
  • На стосаженные обрывы...
  • «И все-таки ты прав, служивый,
  • Как показал, так и пойдем!»
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • С рассветом возвратившись в дом,
  • Где ждал совет его, впервые
  • Он все отличья боевые
  • Велел достать себе. С трудом
  • Надел фельдмаршальский парадный
  • Мундир из тонкого сукна,
  • Поверх мундира все награды,
  • Все звезды, ленты, ордена:
  • За Ланцкорону, Прагу, Краков,
  • За Рымник, Измаил и Брест,
  • Перо с алмазом за Очаков
  • И за Кинбурн – алмазный крест.
  • Подул на орденские ленты,
  • Пылинки с обшлагов стряхнул,
  • Потом, оправив эполеты,
  • С усмешкой на ноги взглянул:
  • Не лучше своего солдата,
  • Стоял он чуть не босиком,
  • Обрывком прелого шпагата
  • Подметка сшита с передком.
  • Еще спасибо – верный Прошка,
  • Как только станешь на привал,
  • Глядишь, то плащ зашил немножко,
  • То сапоги поврачевал.
  • За дверью ждали господа —
  • Полковники и генералы;
  • Его счастливая звезда
  • Их под знамена собирала.
  • Дерфельден, и Багратион,
  • И Трубников... Но даже эти
  • Молчали, присмирев, как дети,
  • И ждали, что им скажет он.
  • Казалось, недалеко сдача.
  • Кругом обрывы, облака.
  • Ни пуль, ни ядер. Старика
  • В горах покинула удача.
  • Войска едва бредут, устав,
  • Фельдмаршал стар, а горы круты...
  • Но это все до той минуты,
  • Как он явился. Увидав
  • Его упрямо сжатый рот,
  • Его херсонский плащ в заплатах,
  • Его летящую вперед
  • Походку старого солдата,
  • И волосы его седые,
  • И яростные, как гроза,
  • По-стариковски молодые
  • Двадцатилетние глаза,
  • Все поняли: скорей без крова
  • Старик в чужой земле умрет,
  • Чем сменит на другое слово
  • Свое любимое – вперед!

Война

Из дневника

  • Июнь. Интендантство.
  • Шинель с непривычки длинна.
  • Мать застыла в дверях. Что это значит?
  • Нет, она не заплачет. Что же делать – война!
  • «А во сколько твой поезд?»
  • И все же заплачет.
  • Синий свет на платформах. Белорусский вокзал.
  • Кто-то долго целует.
  • – Как ты сказал?
  • Милый, потише... —
  • И мельканье подножек.
  • И ответа уже не услышать.
  • Из объятий, из слез, из недоговоренных слов
  • Сразу в пекло, на землю.
  • В заиканье пулеметных стволов.
  • Только пыль на зубах.
  • И с убитого каска: бери!
  • И его же винтовка: бери!
  • И бомбежка – весь день,
  • И всю ночь, до рассвета.
  • Неподвижные, круглые, желтые, как фонари,
  • Над твоей головою – ракеты...
  • Да, война не такая, какой мы писали ее, —
  • Это горькая штука...
  • 1941

А. Суркову

  • Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
  • Как шли бесконечные, злые дожди,
  • Как кринки несли нам усталые женщины,
  • Прижав, как детей, от дождя их к груди,
  • Как слезы они вытирали украдкою,
  • Как вслед нам шептали: – Господь вас спаси! —
  • И снова себя называли солдатками,
  • Как встарь повелось на великой Руси.
  • Слезами измеренный чаще, чем верстами,
  • Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
  • Деревни, деревни, деревни с погостами,
  • Как будто на них вся Россия сошлась,
  • Как будто за каждою русской околицей,
  • Крестом своих рук ограждая живых,
  • Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
  • За в бога не верящих внуков своих.
  • Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
  • Не дом городской, где я празднично жил,
  • А эти проселки, что дедами пройдены,
  • С простыми крестами их русских могил.
  • Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
  • Дорожной тоской от села до села,
  • Со вдовьей слезою и с песнею женскою
  • Впервые война на проселках свела.
  • Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
  • По мертвому плачущий девичий крик,
  • Седая старуха в салопчике плисовом,
  • Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
  • Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
  • Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
  • Ты помнишь, старуха сказала: – Родимые,
  • Покуда идите, мы вас подождем.
  • «Мы вас подождем!» – говорили нам пажити.
  • «Мы вас подождем!» – говорили леса.
  • Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
  • Что следом за мной их идут голоса.
  • По русским обычаям, только пожарища
  • На русской земле раскидав позади,
  • На наших глазах умирали товарищи,
  • По-русски рубаху рванув на груди.
  • Нас пули с тобою пока еще милуют.
  • Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
  • Я все-таки горд был за самую милую,
  • За горькую землю, где я родился,
  • За то, что на ней умереть мне завещано,
  • Что русская мать нас на свет родила,
  • Что, в бой провожая нас, русская женщина
  • По-русски три раза меня обняла.
  • 1941

Родина

  • Касаясь трех великих океанов,
  • Она лежит, раскинув города,
  • Покрыта сеткою меридианов,
  • Непобедима, широка, горда.
  • Но в час, когда последняя граната
  • Уже занесена в твоей руке
  • И в краткий миг припомнить разом надо
  • Все, что у нас осталось вдалеке,
  • Ты вспоминаешь не страну большую,
  • Какую ты изъездил и узнал,
  • Ты вспоминаешь родину – такую,
  • Какой ее ты в детстве увидал.
  • Клочок земли, припавший к трем березам,
  • Далекую дорогу за леском,
  • Речонку со скрипучим перевозом,
  • Песчаный берег с низким ивняком.
  • Вот где нам посчастливилось родиться,
  • Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли
  • Ту горсть земли, которая годится,
  • Чтоб видеть в ней приметы всей земли.
  • Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,
  • Да, можно голодать и холодать,
  • Идти на смерть... Но эти три березы
  • При жизни никому нельзя отдать.
  • 1941
* * *
  • Словно смотришь в бинокль перевернутый —
  • Все, что сзади осталось, уменьшено,
  • На вокзале, метелью подернутом,
  • Где-то плачет далекая женщина.
  • Снежный ком, обращенный в горошину, —
  • Ее горе отсюда невидимо;
  • Как и всем нам, войною непрошено
  • Мне жестокое зрение выдано.
  • Что-то очень большое и страшное,
  • На штыках принесенное временем,
  • Не дает нам увидеть вчерашнего
  • Нашим гневным сегодняшним зрением.
  • Мы, пройдя через кровь и страдания,
  • Снова к прошлому взглядом приблизимся,
  • Но на этом далеком свидании
  • До былой слепоты не унизимся.
  • Слишком много друзей не докличется
  • Повидавшее смерть поколение,
  • И обратно не все увеличится
  • В нашем горем испытанном зрении.
  • 1941
* * *
  • Мы не увидимся с тобой,
  • А женщина еще не знала;
  • Бродя по городу со мной,
  • Тебя живого вспоминала.
  • Но чем ей горе облегчить,
  • Когда солдатскою судьбою
  • Я сам назавтра, может быть,
  • Сравняюсь где-нибудь с тобою?
  • И будет женщине другой —
  • Все повторяется сначала —
  • Вернувшийся товарищ мой,
  • Как я, весь вечер лгать устало.
  • Печальна участь нас, друзей,
  • Мы все поймем и не осудим
  • И все-таки о мертвом ей
  • Напоминать некстати будем.
  • Ее спасем не мы, а тот,
  • Кто руки на плечи положит,
  • Не зная мертвого, придет
  • И позабыть его поможет.
  • 1941

Полярная звезда

  • Меня просил попутчик мой и друг,
  • А другу дважды не дают просить,
  • Не видя ваших милых глаз и рук,
  • О вас стихи я должен сочинить.
  • В зеленом азиатском городке,
  • По слухам, вы сейчас влачите дни,
  • Там, милый след оставив на песке,
  • Проходят ваши легкие ступни.
  • За друга легче женщину просить,
  • Чем самому припасть к ее руке,
  • Вы моего попутчика забыть
  • Не смейте там, в зеленом городке.
  • Он говорил мне, что давно, когда
  • Еще он вами робко был любим,
  • Взошедшая Полярная звезда
  • Вам назначала час свиданья с ним.
  • Чтоб с ним свести вас, нет сейчас чудес,
  • На край земли нас бросила война,
  • Но все горит звезда среди небес,
  • Вам с двух сторон земли она видна.
  • Она сейчас горит еще ясней,
  • Попутчик мой для вас ее зажег,
  • Пусть ваши взгляды сходятся на ней,
  • На перекрестках двух земных дорог.
  • Я верю вам, вы смотрите сейчас,
  • Пока звезда горит, – он будет жить,
  • Пока с нее не сводите вы глаз,
  • Ее никто не смеет погасить.
  • Где юность наша? Где забытый дом?
  • Где вы, чужая, нежная? Когда,
  • Чтобы мертвых вспомнить, за одним столом
  • Живых сведет Полярная звезда?
  • 1941, Рыбачий
* * *
  • Майор привез мальчишку на лафете.
  • Погибла мать. Сын не простился с ней.
  • За десять лет на том и этом свете
  • Ему зачтутся эти десять дней.
  • Его везли из крепости, из Бреста.
  • Был исцарапан пулями лафет.
  • Отцу казалось, что надежней места
  • Отныне в мире для ребенка нет.
  • Отец был ранен, и разбита пушка.
  • Привязанный к щиту, чтоб не упал,
  • Прижав к груди заснувшую игрушку,
  • Седой мальчишка на лафете спал.
  • Мы шли ему навстречу из России.
  • Проснувшись, он махал войскам рукой...
  • Ты говоришь, что есть еще другие,
  • Что я там был и мне пора домой...
  • Ты это горе знаешь понаслышке,
  • А нам оно оборвало сердца.
  • Кто раз увидел этого мальчишку,
  • Домой прийти не сможет до конца.
  • Я должен видеть теми же глазами,
  • Которыми я плакал там, в пыли,
  • Как тот мальчишка возвратится с нами
  • И поцелует горсть своей земли.
  • За все, чем мы с тобою дорожили,
  • Призвал нас к бою воинский закон.
  • Теперь мой дом не там, где прежде жили,
  • А там, где отнят у мальчишки он.
  • 1941

Сын артиллериста

  • Был у майора Деева
  • Товарищ – майор Петров,
  • Дружили еще с гражданской,
  • Еще с двадцатых годов.
  • Вместе рубали белых
  • Шашками на скаку,
  • Вместе потом служили
  • В артиллерийском полку.
  • А у майора Петрова
  • Был Ленька, любимый сын,
  • Без матери, при казарме,
  • Рос мальчишка один.
  • Если Петров в отъезде, —
  • Бывало, вместо отца
  • Друг его оставался
  • Для этого сорванца.
  • Вызовет Деев Леньку:
  • – А ну, поедем гулять:
  • Сыну артиллериста
  • Поря к коню привыкать! —
  • С Ленькой вдвоем поедет
  • В рысь, а потом в карьер.
  • Бывало, Ленька спасует,
  • Взять не сможет барьер,
  • Свалится и захнычет.
  • – Понятно, еще малец! —
  • Деев его поднимет,
  • Словно второй отец.
  • Посадит снова на лошадь:
  • – Учись, брат, барьеры брать!
  • Держись, мой мальчик: на свете
  • Два раза не умирать.
  • Ничто нас в жизни не может
  • Вышибить из седла! —
  • Такая уж поговорка
  • У майора была.
  • Прошло еще два-три года,
  • И в стороны унесло
  • Деева и Петрова
  • Военное ремесло.
  • Уехал Деев на север
  • И даже адрес забыл.
  • Увидеться – это б здорово!
  • А писем он не любил.
  • Но оттого, должно быть,
  • Что сам уж детей не ждал,
  • О Леньке с какой-то грустью
  • Часто он вспоминал.
  • Десять лет пролетело.
  • Кончилась тишина,
  • Громом загрохотала
  • Над Родиною война.
  • Деев дрался на Севере;
  • В полярной глуши своей
  • Иногда по газетам
  • Искал имена друзей.
  • Однажды нашел Петрова:
  • «Значит, жив и здоров!»
  • В газете его хвалили,
  • На Юге дрался Петров.
  • Потом, приехавши с Юга,
  • Кто-то сказал ему,
  • Что Петров Николай Егорыч,
  • Геройски погиб в Крыму.
  • Деев вынул газету,
  • Спросил: «Какого числа?» —
  • И с грустью понял, что почта
  • Сюда слишком долго шла...
  • А вскоре в один из пасмурных
  • Северных вечеров
  • К Дееву в полк назначен
  • Был лейтенант Петров.
  • Деев сидел над картой
  • При двух чадящих свечах.
  • Вошел высокий военный,
  • Косая сажень в плечах.
  • В первые две минуты
  • Майор его не узнал.
  • Лишь басок лейтенанта
  • О чем-то напоминал.
  • – А ну, повернитесь к свету, —
  • И свечку к нему поднес.
  • Все те же детские губы,
  • Тот же курносый нос.
  • А что усы – так ведь это
  • Сбрить! – и весь разговор,
  • – Ленька? – Так точно, Ленька,
  • Он самый, товарищ майор!
  • – Значит, окончил школу,
  • Будем вместе служить.
  • Жаль, до такого счастья
  • Отцу не пришлось дожить. —
  • У Леньки в глазах блеснула
  • Непрошеная слеза.
  • Он, скрипнув зубами, молча
  • Отер рукавом глаза.
  • И снова пришлось майору,
  • Как в детстве, ему сказать:
  • – Держись, мой мальчик: на свете
  • Два раза не умирать.
  • Ничто нас в жизни не может
  • Вышибить из седла! —
  • Такая уж поговорка
  • У майора была.
  • А через две недели
  • Шел в скалах тяжелый бой,
  • Чтоб выручить всех, обязан
  • Кто-то рискнуть собой.
  • Майор к себе вызвал Леньку,
  • Взглянул на него в упор.
  • – По вашему приказанью
  • Явился, товарищ майор.
  • – Ну что ж, хорошо, что явился.
  • Оставь документы мне.
  • Пойдешь один, без радиста,
  • Рация на спине.
  • И через фронт, по скалам,
  • Ночью в немецкий тыл
  • Пройдешь по такой тропинке,
  • Где никто не ходил.
  • Будешь оттуда по радио
  • Вести огонь батарей.
  • Ясно? – Так точно, ясно.
  • – Ну, так иди скорей.
  • Нет, погоди немножко. —
  • Майор на секунду встал,
  • Как в детстве, двумя руками
  • Леньку к себе прижал. —
  • Идешь на такое дело,
  • Что трудно прийти назад.
  • Как командир, тебя я
  • Туда посылать не рад.
  • Но как отец... Ответь мне:
  • Отец я тебе иль нет?
  • – Отец, – сказал ему Ленька
  • И обнял его в ответ.
  • – Так вот, как отец, раз вышло
  • На жизнь и смерть воевать,
  • Отцовский мой долг и право
  • Сыном своим рисковать,
  • Раньше других я должен
  • Сына вперед послать.
  • Держись, мой мальчик: на свете
  • Два раза не умирать.
  • Ничто нас в жизни не может
  • Вышибить из седла! —
  • Такая уж поговорка
  • У майора была.
  • – Понял меня? – Все понял.
  • Разрешите идти? – Иди! —
  • Майор остался в землянке,
  • Снаряды рвались впереди.
  • Где-то гремело и ухало.
  • Майор следил по часам.
  • В сто раз ему было б легче,
  • Если бы шел он сам.
  • Двенадцать... Сейчас, наверно,
  • Прошел он через посты,
  • Час... Сейчас он добрался
  • К подножию высоты.
  • Два... Он теперь, должно быть,
  • Ползет на самый хребет.
  • Три... Поскорей бы, чтобы
  • Его не застал рассвет.
  • Деев вышел на воздух —
  • Как ярко светит луна,
  • Не могла подождать до завтра,
  • Проклята будь она!
  • Всю ночь, шагая как маятник,
  • Глаз майор не смыкал,
  • Пока по радио утром
  • Донесся первый сигнал:
  • – Все в порядке, добрался.
  • Немцы левей меня,
  • Координаты три, десять,
  • Скорей давайте огня! —
  • Орудия зарядили,
  • Майор рассчитал все сам,
  • И с ревом первые залпы
  • Ударили по горам.
  • И снова сигнал по радио:
  • – Немцы правей меня,
  • Координаты пять, десять,
  • Скорее еще огня!
  • Летели земля и скалы,
  • Столбом поднимался дым,
  • Казалось, теперь оттуда
  • Никто не уйдет живым.
  • Третий сигнал по радио:
  • – Немцы вокруг меня,
  • Бейте четыре, десять,
  • Не жалейте огня!
  • Майор побледнел, услышав:
  • Четыре, десять – как раз
  • То место, где его Ленька
  • Должен сидеть сейчас.
  • Но, не подавши виду,
  • Забыв, что он был отцом,
  • Майор продолжал командовать
  • Со спокойным лицом:
  • «Огонь!» – летели снаряды.
  • «Огонь!» – заряжай скорей!
  • По квадрату четыре, десять
  • Било шесть батарей.
  • Радио час молчало,
  • Потом донесся сигнал:
  • – Молчал: оглушило взрывом.
  • Бейте, как я сказал.
  • Я верю, свои снаряды
  • Не могут тронуть меня.
  • Немцы бегут, нажмите,
  • Дайте море огня!
  • И на командном пункте,
  • Приняв последний сигнал,
  • Майор в оглохшее радио,
  • Не выдержав, закричал:
  • – Ты слышишь меня, я верю:
  • Смертью таких не взять.
  • Держись, мой мальчик: на свете
  • Два раза не умирать.
  • Ничто нас в жизни не может
  • Вышибить из седла! —
  • Такая уж поговорка
  • У майора была.
  • В атаку пошла пехота —
  • К полудню была чиста
  • От убегавших немцев
  • Скалистая высота.
  • Всюду валялись трупы,
  • Раненый, но живой
  • Был найден в ущелье Ленька
  • С обвязанной головой.
  • Когда размотали повязку,
  • Что наспех он завязал,
  • Майор поглядел на Леньку
  • И вдруг его не узнал:
  • Был он как будто прежний,
  • Спокойный и молодой,
  • Все те же глаза мальчишки,
  • Но только... совсем седой.
  • Он обнял майора, прежде
  • Чем в госпиталь уезжать:
  • – Держись, отец: на свете
  • Два раз не умирать.
  • Ничто нас в жизни не может
  • Вышибить из седла! —
  • Такая уж поговорка
  • Теперь у Леньки была...
  • Вот такая история
  • Про славные эти дела
  • На полуострове Среднем
  • Рассказана мне была.
  • А вверху, над горами,
  • Все та же плыла луна,
  • Близко грохали взрывы,
  • Продолжалась война.
  • Трещал телефон, и, волнуясь,
  • Командир по землянке ходил,
  • И кто-то так же, как Ленька,
  • Шел к немцам сегодня в тыл.
  • 1941

Атака

  • Когда ты по свистку, по знаку,
  • Встав на растоптанном снегу,
  • Готовясь броситься в атаку,
  • Винтовку вскинул на бегу,
  • Какой уютной показалась
  • Тебе холодная земля,
  • Как все на ней запоминалось:
  • Примерзший стебель ковыля,
  • Едва заметные пригорки,
  • Разрывов дымные следы,
  • Щепоть рассыпанной махорки
  • И льдинки пролитой воды.
  • Казалось, чтобы оторваться,
  • Рук мало – надо два крыла.
  • Казалось, если лечь, остаться —
  • Земля бы крепостью была.
  • Пусть снег метет, пусть ветер гонит,
  • Пускай лежать здесь много дней.
  • Земля. На ней никто не тронет.
  • Лишь крепче прижимайся к ней.
  • Ты этим мыслям жадно верил
  • Секунду с четвертью, пока
  • Ты сам длину им не отмерил
  • Длиною ротного свистка.
  • Когда осекся звук короткий,
  • Ты в тот неуловимый миг
  • Уже тяжелою походкой
  • Бежал по снегу напрямик.
  • Осталась только сила ветра,
  • И грузный шаг по целине,
  • И те последних тридцать метров,
  • Где жизнь со смертью наравне!
  • 1942

Через двадцать лет

  • Пожар стихал. Закат был сух.
  • Всю ночь, как будто так и надо,
  • Уже не поражая слух,
  • К нам долетала канонада.
  • И между сабель и сапог,
  • До стремени не доставая,
  • Внизу, как тихий василек,
  • Бродила девочка чужая.
  • Где дом ее, что сталось с ней
  • В ту ночь пожара – мы не знали.
  • Перегибаясь к ней с коней,
  • К себе на седла поднимали.
  • Я говорил ей: «Что с тобой?» —
  • И вместе с ней в седле качался.
  • Пожара отсвет голубой
  • Навек в глазах ее остался.
  • Она, как маленький зверек,
  • К косматой бурке прижималась,
  • И глаза синий уголек
  • Все догореть не мог, казалось.
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Когда-нибудь в тиши ночной
  • С черемухой и майской дремой,
  • У женщины совсем чужой
  • И всем нам вовсе незнакомой,
  • Заметив грусть и забытье
  • Без всякой видимой причины,
  • Что с нею, спросит у нее
  • Чужой, не знавший нас, мужчина.
  • А у нее сверкнет слеза,
  • И, вздрогнув, словно от удара,
  • Она поднимет вдруг глаза
  • С далеким отблеском пожара:
  • – Не знаю, милый. – А в глазах
  • Вновь полетят в дорожной пыли
  • Кавалеристы на конях,
  • Какими мы когда-то были.
  • Деревни будут догорать,
  • И кто-то под ночные трубы
  • Девчонку будет поднимать
  • В седло, накрывши буркой грубой.
  • 1942

Смерть друга

Памяти Евгения Петрова

  • Неправда, друг не умирает,
  • Лишь рядом быть перестает.
  • Он кров с тобой не разделяет,
  • Из фляги из твоей не пьет.
  • В землянке, занесен метелью,
  • Застольной не поет с тобой
  • И рядом, под одной шинелью,
  • Не спит у печки жестяной.
  • Но все, что между вами было,
  • Все, что за вами следом шло,
  • С его останками в могилу
  • Улечься вместе не смогло.
  • Упрямство, гнев его, терпенье —
  • Ты все себе в наследство взял,
  • Двойного слуха ты и зренья
  • Пожизненным владельцем стал.
  • Любовь мы завещаем женам,
  • Воспоминанья – сыновьям,
  • Но по земле, войной сожженной,
  • Идти завещано друзьям.
  • Никто еще не знает средства
  • От неожиданных смертей.
  • Все тяжелее груз наследства,
  • Все уже круг твоих друзей.
  • Взвали тот груз себе на плечи,
  • Не оставляя ничего,
  • Огню, штыку, врагу навстречу,
  • Неси его, неси его!
  • Когда же ты нести не сможешь,
  • То знай, что, голову сложив,
  • Его всего лишь переложишь
  • На плечи тех, кто будет жив.
  • И кто-то, кто тебя не видел,
  • Из третьих рук твой груз возьмет,
  • За мертвых мстя и ненавидя,
  • Его к победе донесет.
  • 1942
* * *
  • Если дорог тебе твой дом,
  • Где ты русским выкормлен был,
  • Под бревенчатым потолком,
  • Где ты, в люльке качаясь, плыл;
  • Если дороги в доме том
  • Тебе стены, печь и углы,
  • Дедом, прадедом и отцом
  • В нем исхоженные полы;
  • Если мил тебе бедный сад
  • С майским цветом, с жужжаньем пчел
  • И под липой сто лет назад
  • В землю вкопанный дедом стол;
  • Если ты не хочешь, чтоб пол
  • В твоем доме фашист топтал,
  • Чтоб он сел за дедовский стол
  • И деревья в саду сломал...
  • Если мать тебе дорога —
  • Тебя выкормившая грудь,
  • Где давно уже нет молока,
  • Только можно щекой прильнуть;
  • Если вынести нету сил,
  • Чтоб фашист, к ней постоем став,
  • По щекам морщинистым бил,
  • Косы на руку намотав;
  • Чтобы те же руки ее,
  • Что несли тебя в колыбель,
  • Мыли гаду его белье
  • И стелили ему постель...
  • Если ты отца не забыл,
  • Что качал тебя на руках,
  • Что хорошим солдатом был
  • И пропал в карпатских снегах,
  • Что погиб за Волгу, за Дон,
  • За отчизны твоей судьбу;
  • Если ты не хочешь, чтоб он
  • Перевертывался в гробу,
  • Чтоб солдатский портрет в крестах
  • Взял фашист и на пол сорвал
  • И у матери на глазах
  • На лицо ему наступал...
  • Если ты не хочешь отдать
  • Ту, с которой вдвоем ходил,
  • Ту, что долго поцеловать
  • Ты не смел, – так ее любил, —
  • Чтоб фашисты ее живьем
  • Взяли силой, зажав в углу,
  • И распяли ее втроем,
  • Обнаженную, на полу;
  • Чтоб досталось трем этим псам
  • В стонах, в ненависти, в крови
  • Все, что свято берег ты сам
  • Всею силой мужской любви...
  • Если ты фашисту с ружьем
  • Не желаешь навек отдать
  • Дом, где жил ты, жену и мать,
  • Все, что родиной мы зовем, —
  • Знай: никто ее не спасет,
  • Если ты ее не спасешь;
  • Знай: никто его не убьет,
  • Если ты его не убьешь.
  • И пока его не убил,
  • Ты молчи о своей любви,
  • Край, где рос ты, и дом, где жил,
  • Своей родиной не зови.
  • Пусть фашиста убил твой брат,
  • Пусть фашиста убил сосед, —
  • Это брат и сосед твой мстят,
  • А тебе оправданья нет.
  • За чужой спиной не сидят,
  • Из чужой винтовки не мстят.
  • Раз фашиста убил твой брат, —
  • Это он, а не ты солдат.
  • Так убей фашиста, чтоб он,
  • А не ты на земле лежал,
  • Не в твоем дому чтобы стон,
  • А в его по мертвым стоял.
  • Так хотел он, его вина, —
  • Пусть горит его дом, а не твой,
  • И пускай не твоя жена,
  • А его пусть будет вдовой.
  • Пусть исплачется не твоя,
  • А его родившая мать,
  • Не твоя, а его семья
  • Понапрасну пусть будет ждать.
  • Так убей же хоть одного!
  • Так убей же его скорей!
  • Сколько раз увидишь его,
  • Столько раз его и убей!
  • 1942

Безыменное поле

  • Опять мы отходим, товарищ,
  • Опять проиграли мы бой,
  • Кровавое солнце позора
  • Заходит у нас за спиной.
  • Мы мертвым глаза не закрыли,
  • Придется нам вдовам сказать,
  • Что мы не успели, забыли
  • Последнюю почесть отдать.
  • Не в честных солдатских могилах —
  • Лежат они прямо в пыли.
  • Но, мертвых отдав поруганью,
  • Зато мы – живыми пришли!
  • Не правда ль, мы так и расскажем
  • Их вдовам и их матерям:
  • Мы бросили их на дороге,
  • Зарыть было некогда нам.
  • Ты, кажется, слушать не можешь?
  • Ты руку занес надо мной...
  • За слов моих страшную горечь
  • Прости мне, товарищ родной,
  • Прости мне мои оскорбленья,
  • Я с горя тебе их сказал,
  • Я знаю, ты рядом со мною
  • Сто раз свою грудь подставлял.
  • Я знаю, ты пуль не боялся,
  • И жизнь, что дала тебе мать,
  • Берег ты с мужскою надеждой
  • Ее подороже продать.
  • Ты, верно, в сорочке родился,
  • Что все еще жив до сих пор,
  • И смерть тебе меньшею мукой
  • Казалась, чем этот позор.
  • Ты можешь ответить, что мертвых
  • Завидуешь сам ты судьбе,
  • Что мертвые сраму не имут, —
  • Нет, имут, скажу я тебе.
  • Нет, имут. Глухими ночами,
  • Когда мы отходим назад,
  • Восставши из праха, за нами
  • Покойники наши следят.
  • Солдаты далеких походов,
  • Умершие грудью вперед,
  • Со срамом и яростью слышат
  • Полночные скрипы подвод.
  • И, вынести срама не в силах,
  • Мне чудится в страшной ночи —
  • Встают мертвецы всей России,
  • Поют мертвецам трубачи.
  • Беззвучно играют их трубы,
  • Незримы от ног их следы,
  • Словами беззвучной команды
  • Их ротные строят в ряды.
  • Они не хотят оставаться
  • В забытых могилах своих,
  • Чтоб вражеских пушек колеса
  • К востоку ползли через них.
  • В бело-зеленых мундирах,
  • Павшие при Петре,
  • Мертвые преображенцы
  • Строятся молча в каре.
  • Плачут седые капралы,
  • Протяжно играет рожок,
  • Впервые с Полтавского боя
  • Уходят они на восток.
  • Из-под твердынь Измаила,
  • Не знавший досель ретирад,
  • Понуро уходит последний
  • Суворовский мертвый солдат.
  • Гремят барабаны в Карпатах,
  • И трубы над Бугом поют,
  • Сибирские мертвые роты
  • У стен Перемышля встают.
  • И на истлевших постромках
  • Вспять через Неман и Прут
  • Артиллерийские кони
  • Разбитые пушки везут.
  • Ты слышишь, товарищ, ты слышишь,
  • Как мертвые следом идут,
  • Ты слышишь: не только потомки,
  • Нас предки за это клянут.
  • Клянемся ж с тобою, товарищ,
  • Что больше ни шагу назад!
  • Чтоб больше не шли вслед за нами
  • Безмолвные тени солдат.
  • Чтоб там, где мы стали сегодня, —
  • Пригорки да мелкий лесок,
  • Куриный ручей в пол-аршина,
  • Прибрежный отлогий песок, —
  • Чтоб этот досель неизвестный
  • Кусок нас родившей земли
  • Стал местом последним, докуда
  • Последние немцы дошли.
  • Пусть то безыменное поле,
  • Где нынче пришлось нам стоять,
  • Вдруг станет той самой твердыней,
  • Которую немцам не взять.
  • Ведь только в Можайском уезде
  • Слыхали названье села,
  • Которое позже Россия
  • Бородином назвала.
  • 1942, июль

В Заволжье

  • Не плачь! – Все тот же поздний зной
  • Висит над желтыми степями.
  • Все так же беженцы толпой
  • Бредут; и дети за плечами...
  • Не плачь! Покуда мимо нас
  • Они идут из Сталинграда,
  • Идут, не подымая глаз, —
  • От этих глаз не жди пощады.
  • Иди, сочувствием своим
  • У них не вымогая взгляда.
  • Иди туда, навстречу им —
  • Вот все, что от тебя им надо.
  • 1942

Песня о веселом репортере

  • Оружием обвешан,
  • Подкравшись по тропе,
  • Неукротим и бешен,
  • Он штурмом взял КП.
  • Был комиссарский ужин
  • Им съеден до конца.
  • Полковник был разбужен
  • И побледнел с лица.
  • Но вышли без задержки
  • Наутро, как всегда,
  • «Известия», и «Правда»,
  • И «Красная звезда».
  • О взятии плацдарма,
  • Что только в полдень пал,
  • Он раньше командарма
  • На полчаса узнал.
  • Во избежанье спора
  • Напоен был пилот,
  • У генерал-майора
  • Был угнан самолет.
  • Но вышли без задержки
  • Наутро, как всегда,
  • «Известия», и «Правда»,
  • И «Красная звезда».
  • В блокноте есть три факта,
  • Что потрясут весь свет,
  • Но у Бодо контакта
  • Всю ночь с Москвою нет;
  • Он, чтобы в путь неблизкий
  • Отправить этот факт,
  • Всю ночь с телеграфисткой
  • Налаживал контакт.
  • Но вышли без задержки
  • Наутро, как всегда,
  • «Известия», и «Правда»,
  • И «Красная звезда».
  • Под Купянском, в июле,
  • В полынь, в степной простор
  • Упал, сраженный пулей,
  • Веселый репортер.
  • Блокнот и «лейку» друга
  • В Москву, давясь от слез,
  • Его товарищ с юга
  • Редактору привез.
  • Но вышли без задержки
  • Наутро, как всегда,
  • «Известия», и «Правда»,
  • И «Красная звезда».
  • 1942

Корреспондентская застольная

  • От Москвы до Бреста
  • Нет такого места,
  • Где бы не скитались мы в пыли,
  • С «лейкой» и с блокнотом,
  • А то и с пулеметом
  • Сквозь огонь и стужу мы прошли.
  • Без глотка, товарищ,
  • Песню не заваришь,
  • Так давай по маленькой хлебнем!
  • Выпьем за писавших,
  • Выпьем за снимавших,
  • Выпьем за шагавших под огнем.
  • Есть, чтоб выпить повод —
  • За военный провод,
  • За «У-2», за «эмку», за успех...
  • Как пешком шагали,
  • Как плечом толкали,
  • Как мы поспевали раньше всех.
  • От ветров и водки
  • Хрипли наши глотки.
  • Но мы скажем тем, кто упрекнет:
  • – С наше покочуйте,
  • С наше поночуйте,
  • С наше повоюйте хоть бы год.
  • Там, где мы бывали,
  • Нам танков не давали,
  • Репортер погибнет – не беда.
  • Но на «эмке» драной
  • И с одним наганом
  • Мы первыми въезжали в города.
  • Помянуть нам впору
  • Мертвых репортеров.
  • Стал могилой Киев им и Крым.
  • Хоть они порою
  • Были и герои,
  • Не поставят памятника им.
  • Так выпьем за победу,
  • За свою газету,
  • А не доживем, мой дорогой,
  • Кто-нибудь услышит,
  • Снимет и напишет,
  • Кто-нибудь помянет нас с тобой.
  • Припев:
  • Жив ты или помер —
  • Главное, чтоб в номер
  • Материал успел ты передать.
  • И чтоб, между прочим,
  • Был фитиль всем прочим,
  • А на остальное – наплевать!
  • 1943

Сказка о городе Пропойске

  • Когда от войны мы устанем,
  • От грома, от пушек, от войск,
  • С друзьями мы денег достанем
  • И выедем в город Пропойск.
  • Должно быть, название это
  • Недаром Пропойску дано,
  • Должно быть, и зиму и лето
  • Там пьют беспробудно вино.
  • Должно быть, в Пропойске по-русски
  • Грешит до конца человек,
  • И пьет, как в раю, – без закуски,
  • Под дождик, под ветер, под снег.
  • Мы будем – ни слуху ни духу —
  • Там жить, пока нас не найдут,
  • Когда же по винному духу
  • Нас жены отыщут и тут, —
  • Под нежным влиянием женским,
  • Мы все до конца там допьем,
  • И город Пропойск – Протрезвенском
  • На радость всех жен назовем.
  • Домой увозимые ими,
  • Над городом милым взлетим,
  • И новое трезвое имя,
  • Качаясь, начертим над ним.
  • Но буквы небесные тленны,
  • А змий-искуситель – силен!
  • Надеюсь, опять постепенно
  • Пропойском окрестится он.
  • Такое уж русское горе:
  • Как водка на память придет,
  • Так даже Каспийское море
  • Нет-нет и селедкой пахнет.
  • 1944

Старая солдатская

  • Как служил солдат
  • Службу ратную,
  • Службу ратную,
  • Службу трудную
  • Двадцать лет служил
  • И еще пять лет, —
  • Генерал-аншеф
  • Ему отпуск дал.
  • Как пришел солдат
  • Во родимый дом —
  • Вся-то грудь в крестах,
  • Сам седой, как лунь.
  • На крыльце стоит
  • Молода жена —
  • Двадцати годов
  • Словно не было.
  • Ни морщинки нет
  • На щеках ее,
  • Ни сединки нет
  • В косах девичьих.
  • Посмотрел солдат
  • На жену свою,
  • И сказал солдат
  • Слово горькое:
  • – Видно ты, жена,
  • Хорошо жила.
  • Хорошо жила,
  • Не состарилась! —
  • А в ответ с крыльца
  • Говорит она,
  • Говорит она,
  • Сама плачет вся:
  • – Не жена твоя
  • Я законная,
  • А я дочь твоя,
  • Дочь сиротская.
  • А жена твоя
  • Пятый год лежит
  • Во сырой земле
  • Под березонькой.
  • Как вошел в избу,
  • Сел за стол солдат,
  • Зелена вина
  • Приказал подать.
  • Пьет всю ночь солдат,
  • По седым усам
  • То ль вино течет,
  • То ли слезаньки.
  • 1943

Возвращение в город

  • Когда ты входишь в город свой
  • И женщины тебя встречают,
  • Над побелевшей головой
  • Детей высоко поднимают;
  • Пусть даже ты героем был,
  • Но не гордись – ты в день вступленья
  • Не благодарность заслужил
  • От них, а только лишь прощенье.
  • Ты только отдал страшный долг,
  • Который сделал в ту годину,
  • Когда твой отступивший полк
  • Их на год отдал на чужбину.
  • 1943

У огня

  • Кружится испанская пластинка.
  • Изогнувшись в тонкую дугу,
  • Женщина под черною косынкой
  • Пляшет на вертящемся кругу.
  • Одержима яростною верой
  • В то, что он когда-нибудь придет,
  • Вечные слова «Yo te quiero»[1]
  • Пляшущая женщина поет.
  • В дымной, промерзающей землянке,
  • Под накатом бревен и земли,
  • Человек в тулупе и ушанке
  • Говорит, чтоб снова завели.
  • У огня, где жарятся консервы,
  • Греет свои раны он сейчас,
  • Под Мадридом продырявлен в первый
  • И под Сталинградом – в пятый раз.
  • Он глаза устало закрывает,
  • Он да песня – больше никого...
  • Он тоскует? Может быть. Кто знает?
  • Кто спросить посмеет у него?
  • Проволоку молча прогрызая,
  • По снегу ползут его полки.
  • Южная пластинка, замерзая,
  • Делает последние круги.
  • Светит догорающая лампа,
  • Выстрелы да снега синева...
  • На одной из улочек Дель-Кампо
  • Если ты сейчас еще жива,
  • Если бы неведомою силой
  • Вдруг тебя в землянку залучить,
  • Где он, тот голубоглазый, милый,
  • Тот, кого любила ты, спросить?
  • Ты, подняв опущенные веки,
  • Не узнала б прежнего, того,
  • В грузном поседевшем человеке,
  • В новом, грозном имени его.
  • Что ж, пора. Поправив автоматы,
  • Встанут все. Но, подойдя к дверям,
  • Вдруг он вспомнит и мигнет солдату:
  • – Ну-ка, заведи вдогонку нам.
  • Тонкий луч за ним блеснет из двери,
  • И метель их сразу обовьет.
  • Но, как прежде, радуясь и веря,
  • Женщина вослед им запоет.
  • Потеряв в снегах его из виду,
  • Пусть она поет еще и ждет:
  • Генерал упрям, он до Мадрида
  • Все равно когда-нибудь дойдет.
  • 1943

Открытое письмо

Женщине из г. Вичуга

  • Я вас обязан известить,
  • Что не дошло до адресата
  • Письмо, что в ящик опустить
  • Не постыдились вы когда-то.
  • Ваш муж не получил письма,
  • Он не был ранен словом пошлым,
  • Не вздрогнул, не сошел с ума,
  • Не проклял все, что было в прошлом.
  • Когда он поднимал бойцов
  • В атаку у руин вокзала,
  • Тупая грубость ваших слов
  • Его, по счастью, не терзала.
  • Когда шагал он тяжело,
  • Стянув кровавой тряпкой рану,
  • Письмо от вас еще все шло,
  • Еще, по счастью, было рано.
  • Когда на камни он упал
  • И смерть оборвала дыханье,
  • Он все еще не получал,
  • По счастью, вашего посланья.
  • Могу вам сообщить о том,
  • Что, завернувши в плащ-палатки,
  • Мы ночью в сквере городском
  • Его зарыли после схватки.
  • Стоит звезда из жести там
  • И рядом тополь – для приметы...
  • А впрочем, я забыл, что вам,
  • Наверно, безразлично это.
  • Письмо нам утром принесли...
  • Его, за смертью адресата,
  • Между собой мы вслух прочли —
  • Уж вы простите нам, солдатам.
  • Быть может, память коротка
  • У вас. По общему желанью,
  • От имени всего полка
  • Я вам напомню содержанье.
  • Вы написали, что уж год,
  • Как вы знакомы с новым мужем.
  • А старый, если и придет,
  • Вам будет все равно не нужен.
  • Что вы не знаете беды,
  • Живете хорошо. И кстати,
  • Теперь вам никакой нужды
  • Нет в лейтенантском аттестате.
  • Чтоб писем он от вас не ждал
  • И вас не утруждал бы снова...
  • Вот именно: «не утруждал»...
  • Вы побольней искали слова.
  • И все. И больше ничего.
  • Мы перечли их терпеливо,
  • Все те слова, что для него
  • В разлуки час в душе нашли вы.
  • «Не утруждай». «Муж». «Аттестат»...
  • Да где ж вы душу потеряли?
  • Ведь он же был солдат, солдат!
  • Ведь мы за вас с ним умирали.
  • Я не хочу судьею быть,
  • Не все разлуку побеждают,
  • Не все способны век любить, —
  • К несчастью, в жизни все бывает.
  • Ну хорошо, пусть не любим,
  • Пускай он больше вам не нужен,
  • Пусть жить вы будете с другим,
  • Бог с ним, там с мужем ли, не с мужем.
  • Но ведь солдат не виноват
  • В том, что он отпуска не знает,
  • Что третий год себя подряд,
  • Вас защищая, утруждает.
  • Что ж, написать вы не смогли
  • Пусть горьких слов, но благородных.
  • В своей душе их не нашли —
  • Так заняли бы где угодно.
  • В отчизне нашей, к счастью, есть
  • Немало женских душ высоких,
  • Они б вам оказали честь —
  • Вам написали б эти строки;
  • Они б за вас слова нашли,
  • Чтоб облегчить тоску чужую.
  • От нас поклон им до земли,
  • Поклон за душу их большую.
  • Не вам, а женщинам другим,
  • От нас отторженным войною,
  • О вас мы написать хотим,
  • Пусть знают – вы тому виною,
  • Что их мужья на фронте, тут,
  • Подчас в душе борясь с собою,
  • С невольною тревогой ждут
  • Из дома писем перед боем.
  • Мы ваше не к добру прочли,
  • Теперь нас втайне горечь мучит:
  • А вдруг не вы одна смогли,
  • Вдруг кто-нибудь еще получит?
  • На суд далеких жен своих
  • Мы вас пошлем. Вы клеветали
  • На них. Вы усомниться в них
  • Нам на минуту повод дали.
  • Пускай поставят вам в вину,
  • Что душу птичью вы скрывали,
  • Что вы за женщину, жену,
  • Себя так долго выдавали.
  • А бывший муж ваш – он убит.
  • Все хорошо. Живите с новым.
  • Уж мертвый вас не оскорбит
  • В письме давно ненужным словом.
  • Живите, не боясь вины,
  • Он не напишет, не ответит
  • И, в город возвратясь с войны,
  • С другим вас под руку не встретит.
  • Лишь за одно еще простить
  • Придется вам его – за то, что,
  • Наверно, с месяц приносить
  • Еще вам будет письма почта.
  • Уж ничего не сделать тут —
  • Письмо медлительнее пули.
  • К вам письма в сентябре придут,
  • А он убит еще в июле.
  • О вас там каждая строка,
  • Вам это, верно, неприятно —
  • Так я от имени полка
  • Беру его слова обратно.
  • Примите же в конце от нас
  • Презренье наше на прощанье.
  • Не уважающие вас
  • Покойного однополчане.
  • По поручению офицеров полка К. Симонов
  • 1943

Жены

  • Последний кончился огарок,
  • И по невидимой черте
  • Три красных точки трех цигарок
  • Безмолвно бродят в темноте.
  • О чем наш разговор солдатский?
  • О том, что нынче Новый год,
  • А света нет, и холод адский,
  • И снег, как каторжный, метет.
  • Один сказал: – Моя сегодня
  • Полы помоет, как при мне.
  • Потом детей, чтоб быть свободней,
  • Уложит. Сядет в тишине.
  • Ей сорок лет – мы с ней погодки.
  • Всплакнет ли, просто ли вздохнет.
  • Но уж, наверно, рюмкой водки
  • Меня по-русски помянет...
  • Второй сказал: – Уж год с лихвою
  • С моей война нас развела.
  • Я, с молодой простясь женою,
  • Взял клятву, чтоб верна была.
  • Я клятве верю, – коль не верить,
  • Как проживешь в таком аду?
  • Наверно, все глядит на двери,
  • Все ждет сегодня – вдруг приду...
  • А третий лишь вздохнул устало:
  • Он думал о своей – о той,
  • Что с лета прошлого молчала
  • За черной фронтовой чертой...
  • И двое с ним заговорили,
  • Чтоб не грустил он, про войну,
  • Куда их жены отпустили,
  • Чтобы спасти его жену.
  • 1943

Дом в Вязьме

  • Я помню в Вязьме старый дом.
  • Одну лишь ночь мы жили в нем.
  • Мы ели то, что бог послал,
  • И пили, что шофер достал.
  • Мы уезжали в бой чуть свет.
  • Кто был в ту ночь, иных уж нет.
  • Но знаю я, что в смертный час
  • За тем столом он вспомнил нас.
  • В ту ночь, готовясь умирать,
  • Навек забыли мы, как лгать,
  • Как изменять, как быть скупым,
  • Как над добром дрожать своим.
  • Хлеб пополам, кров пополам —
  • Так жизнь в ту ночь открылась нам.
  • Я помню в Вязьме старый дом.
  • В день мира прах его с трудом
  • Найдем средь выжженных печей
  • И обгорелых кирпичей,
  • Но мы складчину соберем
  • И вновь построим этот дом,
  • С такой же печкой и столом
  • И накрест клеенным стеклом.
  • Чтоб было в доме все точь-в-точь,
  • Как в ту нам памятную ночь.
  • И если кто-нибудь из нас
  • Рубашку другу не отдаст,
  • Хлеб не поделит пополам,
  • Солжет, или изменит нам,
  • Иль, находясь в чинах больших,
  • Друзей забудет фронтовых, —
  • Мы суд солдатский соберем
  • И в этот дом его сошлем.
  • Пусть посидит один в дому,
  • Как будто утром в бой ему,
  • Как будто, если лжет сейчас,
  • Он, может, лжет в последний раз,
  • Как будто хлеба не дает
  • Тому, кто к вечеру умрет,
  • И палец подает тому,
  • Кто завтра жизнь спасет ему.
  • Пусть вместо нас лишь горький стыд
  • Ночь за столом с ним просидит.
  • Мы, встретясь, по его глазам
  • Прочтем: он был иль не был там.
  • Коль не был, – значит, неспроста,
  • Коль не был – совесть нечиста.
  • Но если был, мы ничего
  • Не спросим больше у него.
  • Он вновь по гроб нам будет мил,
  • Пусть честно скажет: – Я там был.
  • 1943
* * *
  • Не той, что из сказок, не той, что с пеленок,
  • Не той, что была по учебникам пройдена,
  • А той, что пылала в глазах воспаленных,
  • А той, что рыдала, – запомнил я Родину.
  • И вижу ее, накануне победы,
  • Не каменной, бронзовой, славой увенчанной,
  • А очи проплакавшей, идя сквозь беды,
  • Все снесшей, все вынесшей русскою женщиной.
  • 1945

Сыновьям

  • В разлуке были. Смерть видали.
  • Привыкли к скрипу костылей.
  • Свой дом рукой своей сжигали.
  • В последний путь несли друзей.
  • Того, кем путь наш честно прожит,
  • Согнуть труднее, чем сломать.
  • Чем, в самом деле, жизнь нас может,
  • Нас, все видавших, испугать?
  • И если нет других путей,
  • Мы сами вновь пойдем в сраженья,
  • Но наших судеб повторенья
  • Не будет в судьбах сыновей!
  • 1946

С тобой и без тебя

* * *
  • Плюшевые волки,
  • Зайцы, погремушки.
  • Детям дарят с елки
  • Детские игрушки.
  • И, состарясь, дети
  • До смерти без толку
  • Все на белом свете
  • Ищут эту елку.
  • Где жар-птица в клетке,
  • Золотые слитки,
  • Где висит на ветке
  • Счастье их на нитке.
  • Только дед-мороза
  • Нету на макушке,
  • Чтоб в ответ на слезы
  • Сверху снял игрушки.
  • Желтые иголки
  • На пол опадают...
  • Все я жду, что с елки
  • Мне тебя подарят.
  • Май 1941
* * *
  • Я много жил в гостиницах,
  • Слезал на дальних станциях,
  • Что впереди раскинется —
  • Все позади останется.
  • Я не скучал в провинции,
  • Довольный переменами,
  • Все мелкие провинности
  • Не называл изменами.
  • Искал хотя б прохожую,
  • Далекую, неверную,
  • Хоть на тебя похожую...
  • Такой и нет, наверное,
  • Такой, что вдруг приснится мне;
  • То серые, то синие
  • Глаза твои с ресницами
  • В ноябрьском первом инее.
  • Лицо твое усталое,
  • Несхожее с портретами,
  • С мороза губы талые,
  • От снега мной согретые,
  • И твой лениво брошенный
  • Взгляд, означавший искони:
  • Не я тобою прошенный,
  • Не я тобою исканный,
  • Я только так, обласканный
  • За то, что в ночь с порошею,
  • За то, что в холод сказкою
  • Согрел тебя хорошею.
  • И веришь ли, что странною
  • Мечтой себя тревожу я:
  • И ты не та, желанная,
  • А только так, похожая.
  • Май 1941
* * *
  • Когда со мной страданьем
  • Поделятся друзья,
  • Их лишним состраданьем
  • Не обижаю я.
  • Я их лечу разлукой
  • И переменой мест,
  • Лечу дорожной скукой
  • И сватовством невест.
  • Учу, как чай в жестянке
  • Заваривать в пути,
  • Как вдруг на полустанке
  • Красавицу найти,
  • Чтоб не скучать по году
  • О той, что всех милей,
  • Как разложить колоду
  • Из дам и королей,
  • И назло той, упрямой,
  • Наоборот, не в масть,
  • Найдя в колоде даму,
  • У короля украсть.
  • Но всю свою науку
  • Я б продал за совет,
  • Как самому мне руку
  • Не дать тебе в ответ,
  • Без губ твоих, без взгляда
  • Как выжить мне полдня,
  • Пока хоть раз пощады
  • Запросишь у меня.
  • 1941
* * *
  • Тринадцать лет. Кино в Рязани,
  • Тапер с жестокою душой,
  • И на заштопанном экране
  • Страданья женщины чужой;
  • Погоня в Западной пустыне,
  • Калифорнийская гроза,
  • И погибавшей героини
  • Невероятные глаза.
  • Но в детстве можно всё на свете,
  • И за двугривенный в кино
  • Я мог, как могут только дети,
  • Из зала прыгнуть в полотно.
  • Убить врага из пистолета,
  • Догнать, спасти, прижать к груди.
  • И счастье было рядом где-то,
  • Там за экраном, впереди.
  • Когда теперь я в темном зале
  • Увижу вдруг твои глаза,
  • В которых тайные печали
  • Не выдаст женская слеза,
  • Как я хочу придумать средство,
  • Чтоб счастье было впереди,
  • Чтоб хоть на час вернуться в детство,
  • Догнать, спасти, прижать к груди...
  • Май 1941

Пускай она поплачет,

Ей ничего не значит.

Лермонтов
  • Если родилась красивой,
  • Значит, будешь век счастливой.
  • Бедная моя, судьбою горькой,
  • Горем, смертью – никакою силой
  • Не поспоришь с глупой поговоркой,
  • Сколько б ни молила, ни просила!
  • Все, что сердцем взято будет,
  • Красоте твоей присудят.
  • Будешь нежной, верной, терпеливой,
  • В сердце все равно тебе откажут —
  • Скажут: нету сердца у счастливой,
  • У красивой нету сердца, – скажут.
  • Что любима ты, услышат —
  • Красоте опять припишут.
  • Выйдешь замуж – по расчету, значит:
  • Полюбить красивая не может.
  • Все добро на зло переиначат
  • И тебе на плечи переложат.
  • Если будешь гордой мужем —
  • Скажут: потому что нужен.
  • Как других, с ним разлучит могила —
  • Всем простят, тебя возьмут в немилость.
  • Позабудешь – скажут: не любила,
  • Не забудешь – скажут: притворилась.
  • Скажут: пусть она поплачет,
  • Ей ведь ничего не значит.
  • Если напоказ ты не рыдала,
  • Даже не заметят, как страдала,
  • Как тебя недетские печали
  • На холодной площади встречали.
  • Как бы горе ни ломало,
  • Ей, красивой, горя мало.
  • Нет, я не сержусь, когда, не веря
  • Даже мне, ты вдруг глядишь пытливо.
  • Верить только горю да потерям
  • Выпало красивой и счастливой.
  • Если б наперед все знала,
  • В детстве бы дурнушкой стала.
  • Может, снова к счастью добредешь ты,
  • Может, снова будет смерть и горе,
  • Может, и меня переживешь ты,
  • Поговорки злой не переспоря:
  • Если родилась красивой,
  • Значит, будешь век счастливой...
  • Май 1941
* * *
  • Я очень тоскую,
  • Я б выискать рад
  • Другую такую,
  • Чем ехать назад.
  • Но где же мне руки
  • Такие же взять,
  • Чтоб так же в разлуке
  • Без них тосковать?
  • Где с тою же злостью
  • Найти мне глаза,
  • Чтоб редкою гостьей
  • Была в них слеза?
  • Чтоб так же смеялся
  • И пел ее рот,
  • Чтоб век я боялся,
  • Что вновь не придет.
  • Где взять мне такую,
  • Чтоб все ей простить,
  • Чтоб жить с ней, рискуя
  • Недолго прожить?
  • Чтоб с каждым рассветом,
  • Вставая без сна,
  • Таким же отпетым
  • Бывать, как она.
  • Чтоб, встретясь с ней взглядом
  • В бессонной тиши,
  • Любить в ней две рядом
  • Живущих души.
  • Не знать, что стрясется
  • С утра до темна,
  • Какой обернется
  • Душою она.
  • Я, с нею измучась,
  • Не зная, как жить,
  • Хотел свою участь
  • С другой облегчить.
  • Но чтобы другою
  • Ее заменить,
  • Вновь точно такою
  • Должна она быть;
  • А злой и бесценной,
  • Проклятой, – такой
  • Нет в целой вселенной
  • Второй под рукой.
  • 1941
* * *
  • Я, верно, был упрямей всех.
  • Не слушал клеветы
  • И не считал по пальцам тех,
  • Кто звал тебя на «ты».
  • Я, верно, был честней других,
  • Моложе, может быть,
  • Я не хотел грехов твоих
  • Прощать или судить.
  • Я девочкой тебя не звал,
  • Не рвал с тобой цветы,
  • В твоих глазах я не искал
  • Девичьей чистоты.
  • Я не жалел, что ты во сне
  • Годами не ждала,
  • Что ты не девочкой ко мне,
  • А женщиной пришла.
  • Я знал, честней бесстыдных снов,
  • Лукавых слов честней
  • Нас приютивший на ночь кров,
  • Прямой язык страстей.
  • И если будет суждено
  • Тебя мне удержать,
  • Не потому, что не дано
  • Тебе других узнать.
  • Не потому, что я – пока,
  • А лучше – не нашлось,
  • Не потому, что ты робка,
  • И так уж повелось...
  • Нет, если будет суждено
  • Тебя мне удержать,
  • Тебя не буду все равно
  • Я девочкою звать.
  • И встречусь я в твоих глазах
  • Не с голубой, пустой,
  • А с женской, в горе и страстях
  • Рожденной чистотой.
  • Не с чистотой закрытых глаз,
  • Неведеньем детей,
  • А с чистотою женских ласк,
  • Бессонницей ночей...
  • Будь хоть бедой в моей судьбе,
  • Но кто б нас ни судил,
  • Я сам пожизненно к тебе
  • Себя приговорил.
  • Июнь 1941
* * *
  • Ты говорила мне «люблю»,
  • Но это по ночам, сквозь зубы.
  • А утром горькое «терплю»
  • Едва удерживали губы.
  • Я верил по ночам губам,
  • Рукам лукавым и горячим,
  • Но я не верил по ночам
  • Твоим ночным словам незрячим.
  • Я знал тебя, ты не лгала,
  • Ты полюбить меня хотела,
  • Ты только ночью лгать могла,
  • Когда душою правит тело.
  • Но утром, в трезвый час, когда
  • Душа опять сильна, как прежде,
  • Ты хоть бы раз сказала «да»
  • Мне, ожидавшему в надежде.
  • И вдруг война, отъезд, перрон,
  • Где и обняться-то нет места,
  • И дачный клязьминский вагон,
  • В котором ехать мне до Бреста.
  • Вдруг вечер без надежд на ночь,
  • На счастье, на тепло постели.
  • Как крик: ничем нельзя помочь! —
  • Вкус поцелуя на шинели.
  • Чтоб с теми, в темноте, в хмелю,
  • Не спутал с прежними словами,
  • Ты вдруг сказала мне «люблю»
  • Почти спокойными губами.
  • Такой я раньше не видал
  • Тебя, до этих слов разлуки:
  • Люблю, люблю... ночной вокзал,
  • Холодные от горя руки.
  • 1941
* * *
  • Жди меня, и я вернусь.
  • Только очень жди,
  • Жди, когда наводят грусть
  • Желтые дожди,
  • Жди, когда снега метут,
  • Жди, когда жара,
  • Жди, когда других не ждут,
  • Позабыв вчера.
  • Жди, когда из дальних мест
  • Писем не придет,
  • Жди, когда уж надоест
  • Всем, кто вместе ждет.
  • Жди меня, и я вернусь,
  • Не желай добра
  • Всем, кто знает наизусть,
  • Что забыть пора.
  • Пусть поверят сын и мать
  • В то, что нет меня,
  • Пусть друзья устанут ждать,
  • Сядут у огня,
  • Выпьют горькое вино
  • На помин души...
  • Жди. И с ними заодно
  • Выпить не спеши.
  • Жди меня, и я вернусь,
  • Всем смертям назло.
  • Кто не ждал меня, тот пусть
  • Скажет: – Повезло.
  • Не понять, не ждавшим им,
  • Как среди огня
  • Ожиданием своим
  • Ты спасла меня.
  • Как я выжил, будем знать
  • Только мы с тобой, —
  • Просто ты умела ждать,
  • Как никто другой.
  • 1941
* * *
  • Я не помню, сутки или десять
  • Мы не спим, теряя счет ночам.
  • Вы в похожей на Мадрид Одессе
  • Пожелайте счастья москвичам.
  • Днем, по капле нацедив во фляжки,
  • Сотый раз переходя в штыки,
  • Разодрав кровавые тельняшки,
  • Молча умирают моряки.
  • Ночью бьют орудья корпусные...
  • Снова мимо. Значит, в добрый час.
  • Значит, вы и в эту ночь в России —
  • Что вам стоит – вспомнили о нас.
  • Может, врут приметы, кто их знает!
  • Но в Одессе люди говорят:
  • Тех, кого в России вспоминают,
  • Пуля трижды бережет подряд.
  • Третий раз нам всем еще не вышел,
  • Мы под крышей примостились спать.
  • Не тревожьтесь – ниже или выше,
  • Здесь ведь все равно не угадать.
  • Мы сегодня выпили, как дома,
  • Коньяку московский мой запас;
  • Здесь ребята с вами незнакомы,
  • Но с охотой выпили за вас.
  • Выпили за свадьбы золотые,
  • Может, еще будут чудеса...
  • Выпили за ваши голубые,
  • Дай мне бог увидеть их, глаза.
  • Помню, что они у вас другие,
  • Но ведь у солдат во все века,
  • Что глаза у женщин – голубые,
  • Принято считать издалека.
  • Мы вас просим, я и остальные, —
  • Лучше, чем напрасная слеза, —
  • Выпейте вы тоже за стальные
  • Наши, смерть видавшие, глаза.
  • Может быть, они у нас другие,
  • Но ведь у невест во все века,
  • Что глаза у всех солдат – стальные,
  • Принято считать издалека.
  • Мы не все вернемся, так и знайте,
  • Но ребята просят – в черный час
  • Заодно со мной их вспоминайте,
  • Даром, что ли, пьют они за вас!
  • 1941
* * *
  • Над черным носом нашей субмарины
  • Взошла Венера – странная звезда.
  • От женских ласк отвыкшие мужчины,
  • Как женщину, мы ждем ее сюда.
  • Она, как ты, восходит все позднее,
  • И, нарушая ход небесных тел,
  • Другие звезды всходят рядом с нею,
  • Гораздо ближе, чем бы я хотел.
  • Они горят трусливо и бесстыже.
  • Я никогда не буду в их числе,
  • Пускай они к тебе на небе ближе,
  • Чем я, тобой забытый на земле.
  • Я не прощусь с опасностью земною,
  • Чтоб в мирном небе мерзнуть, как они,
  • Стань лучше ты падучею звездою,
  • Ко мне на землю руки протяни.
  • На небе любят женщину от скуки
  • И отпускают с миром, не скорбя...
  • Ты упадешь ко мне в земные руки,
  • Я не звезда. Я удержу тебя.
  • 1941
* * *
  • Если бог нас своим могуществом
  • После смерти отправит в рай,
  • Что мне делать с земным имуществом,
  • Если скажет он: выбирай?
  • Мне не надо в раю тоскующей,
  • Чтоб покорно за мною шла,
  • Я бы взял с собой в рай такую же,
  • Что на грешной земле жила, —
  • Злую, ветреную, колючую,
  • Хоть ненадолго, да мою!
  • Ту, что нас на земле помучила
  • И не даст нам скучать в раю.
  • В рай, наверно, таких отчаянных
  • Мало кто приведет с собой,
  • Будут праведники нечаянно
  • Там подглядывать за тобой.
  • Взял бы в рай с собой расстояния,
  • Чтобы мучиться от разлук,
  • Чтобы помнить при расставании
  • Боль сведенных на шее рук.
  • Взял бы в рай с собой все опасности,
  • Чтоб вернее меня ждала,
  • Чтобы глаз своих синей ясности
  • Дома трусу не отдала.
  • Взял бы в рай с собой друга верного,
  • Чтобы было с кем пировать,
  • И врага, чтоб в минуту скверную
  • По-земному с ним враждовать.
  • Ни любви, ни тоски, ни жалости,
  • Даже курского соловья,
  • Никакой, самой малой малости
  • На земле бы не бросил я.
  • Даже смерть, если б было мыслимо,
  • Я б на землю не отпустил,
  • Всё, что к нам на земле причислено,
  • В рай с собою бы захватил.
  • И за эти земные корысти,
  • Удивленно меня кляня,
  • Я уверен, что бог бы вскорости
  • Вновь на землю столкнул меня.
  • 1941
* * *
  • Не сердитесь – к лучшему,
  • Что, себя не мучая,
  • Вам пишу от случая
  • До другого случая.
  • Письма пишут разные:
  • Слезные, болезные,
  • Иногда прекрасные,
  • Чаще – бесполезные.
  • В письмах все не скажется
  • И не все услышится,
  • В письмах все нам кажется,
  • Что не так напишется.
  • Коль вернусь – так суженых
  • Некогда отчитывать,
  • А убьют – так хуже нет
  • Письма перечитывать.
  • Чтобы вам не бедствовать,
  • Не возить их тачкою,
  • Будут путешествовать
  • С вами тонкой пачкою.
  • А замужней станете,
  • Обо мне заплачете —
  • Их легко достанете
  • И легко припрячете.
  • От него, ревнивого,
  • Затворившись в комнате,
  • Вы меня, ленивого,
  • Добрым словом вспомните.
  • Скажете, что к лучшему,
  • Память вам не мучая,
  • Он писал от случая
  • До другого случая.
  • 1941
* * *
  • В домотканом, деревянном городке,
  • Где гармоникой по улицам мостки,
  • Где мы с летчиком, сойдясь накоротке,
  • Пили спирт от непогоды и тоски;
  • Где, как черный хвост кошачий, не к добру,
  • Прямо в небо дым из печи над трубой,
  • Где всю ночь скрипучий флюгер на ветру
  • С петушиным криком крутит домовой;
  • Где с утра ветра, а к вечеру дожди,
  • Где и солнца-то не видно из-за туч,
  • Где, куда ты ни поедешь, так и жди —
  • На распутье встретишь камень бел-горюч, —
  • В этом городе пять дней я тосковал.
  • Как с тобой, хотел – не мог расстаться с ним,
  • В этом городе тебя я вспоминал
  • Очень редко добрым словом, чаще – злым,
  • Этот город весь как твой большой портрет,
  • С суеверьем, с несчастливой ворожбой,
  • С переменчивой погодою чуть свет,
  • По ночам, как ты, с короной золотой.
  • Как тебя, его не видеть бы совсем,
  • А увидев, прочь уехать бы скорей,
  • Он, как ты, вчера не дорог был ничем,
  • Как тебя, сегодня нет его милей.
  • Этот город мне помог тебя понять,
  • С переменчивою северной душой,
  • С редкой прихотью неласково сиять
  • Зимним солнцем над моею головой.
  • Заметает деревянные дома,
  • Спят солдаты, снег валит через порог...
  • Где ты плачешь, где поешь, моя зима?
  • Кто опять тебе забыть меня помог?
  • 1941
* * *
  • Я помню двух девочек, город ночной...
  • В ту зиму вы поздно спектакли кончали.
  • Две девочки ждали в подъезде со мной,
  • Чтоб вы, проходя, им два слова сказали.
  • Да, я провожал вас. И все-таки к ним,
  • Пожалуй, щедрей, чем ко мне, вы бывали.
  • Двух слов они ждали. А я б и одним
  • Был счастлив, когда б мне его вы сказали.
  • Я помню двух девочек; странно сейчас
  • Вдруг вспомнить две снежных фигурки у входа.
  • Подъезд театральный надолго погас.
  • Вам там не играть в зиму этого года.
  • Я очень далеко. Но, может, они
  • Вас в дальнем пути без меня провожают
  • И с кем-то другим в эти зимние дни,
  • Совсем как со мной, у подъезда скучают.
  • Я помню двух девочек. Может, живым
  • Я снова пройду вдоль заснеженных улиц
  • И, девочек встретив, поверю по ним,
  • Что в старый наш город вы тоже вернулись:
  • Боюсь, что мне незачем станет вас ждать,
  • Но будет все снежная, та же погода,
  • И девочки будут стоять и стоять,
  • Как вечные спутницы ваши, у входа...
  • 1941
* * *
  • На час запомнив имена, —
  • Здесь память долгой не бывает, —
  • Мужчины говорят: «Война...» —
  • И наспех женщин обнимают.
  • Спасибо той, что так легко,
  • Не требуя, чтоб звали милой,
  • Другую, ту, что далеко,
  • Им торопливо заменила.
  • Она возлюбленных чужих
  • Здесь пожалела, как умела,
  • В недобрый час согрела их
  • Теплом неласкового тела.
  • А им, которым в бой пора
  • И до любви дожить едва ли,
  • Все легче помнить, что вчера
  • Хоть чьи-то руки обнимали.
  • Я не сужу их, так и знай.
  • На час, позволенный войною,
  • Необходим нехитрый рай
  • Для тех, кто послабей душою.
  • Пусть будет все не так, не то,
  • Но вспомнить в час последней муки
  • Пускай чужие, но зато
  • Вчерашние глаза и руки.
  • В другое время, может быть,
  • И я бы прожил час с чужою,
  • Но в эти дни не изменить
  • Тебе ни телом, ни душою.
  • Как раз от горя, от того,
  • Что вряд ли вновь тебя увижу,
  • В разлуке сердца своего
  • Я слабодушьем не унижу.
  • Случайной лаской не согрет,
  • До смерти не простясь с тобою,
  • Я милых губ печальный след
  • Навек оставлю за собою.
  • 1941
* * *
  • Мне хочется назвать тебя женой
  • За то, что так другие не назвали,
  • Что в старый дом мой, сломанный войной,
  • Ты снова гостьей явишься едва ли.
  • За то, что я желал тебе и зла,
  • За то, что редко ты меня жалела,
  • За то, что, просьб не ждя моих, пришла
  • Ко мне в ту ночь, когда сама хотела.
  • Мне хочется назвать тебя женой
  • Не для того, чтоб всем сказать об этом,
  • Не потому, что ты давно со мной,
  • По всем досужим сплетням и приметам.
  • Твоей я не тщеславлюсь красотой,
  • Ни громким именем, что ты носила,
  • С меня довольно нежной, тайной, той,
  • Что в дом ко мне неслышно приходила.
  • Сравнятся в славе смертью имена,
  • И красота, как станция, минует,
  • И, постарев, владелица одна
  • Себя к своим портретам приревнует.
  • Мне хочется назвать тебя женой
  • За то, что бесконечны дни разлуки,
  • Что слишком многим, кто сейчас со мной,
  • Должны глаза закрыть чужие руки.
  • За то, что ты правдивою была,
  • Любить мне не давала обещанья
  • И в первый раз, что любишь, – солгала
  • В последний час солдатского прощанья.
  • Кем стала ты? Моей или чужой?
  • Отсюда сердцем мне не дотянуться...
  • Прости, что я зову тебя женой
  • По праву тех, кто может не вернуться.
  • 1941
* * *
  • Я пил за тебя под Одессой в землянке,
  • В Констанце под черной румынской водой,
  • Под Вязьмой на синем ночном полустанке,
  • В Мурманске под белой Полярной звездой.
  • Едва ль ты узнаешь, моя недотрога,
  • Живые и мертвые их имена,
  • Всех добрых ребят, с кем меня на дорогах
  • Короткою дружбой сводила война.
  • Подводник, с которым я плавал на лодке,
  • Разведчик, с которым я к финнам ходил,
  • Со мной вспоминали за рюмкою водки
  • О той, что товарищ их нежно любил.
  • Загадывать на год война нам мешала,
  • И даже за ту, что, как жизнь, мне мила,
  • Сегодня я пил, чтоб сегодня скучала,
  • А завтра мы выпьем, чтоб завтра ждала.
  • И кто-нибудь, вспомнив чужую, другую,
  • Вздохнув, мою рюмку посмотрит на свет
  • И снова нальет мне: – Тоскуешь? – Тоскую. —
  • Красивая, верно? – Жаль, карточки нет.
  • Должно быть, сто раз я их видел, не меньше,
  • Мужская привычка – в тоскливые дни
  • Показывать смятые карточки женщин,
  • Как будто и правда нас помнят они.
  • Чтоб всех их любить, они стоят едва ли,
  • Но что с ними делать, раз трудно забыть!
  • Хорошие люди о них вспоминали,
  • И, значит, дай бог им до встречи дожить.
  • Стараясь разлуку прожить без оглядки,
  • Как часто, не веря далекой своей,
  • Другим говорил я: «Все будет в порядке,
  • Она тебя ждет, не печалься о ней».
  • Нам легче поверить всегда за другого,
  • Как часто, успев его сердце узнать,
  • Я верил: такого, как этот, такого
  • Не смеет она ни забыть, ни продать.
  • Как знать, может, с этим же чувством знакомы
  • Все те, с кем мы рядом со смертью прошли,
  • Решив, что и ты не изменишь такому,
  • Без спроса на верность тебя обрекли.
  • 1941
* * *
  • Я, перебрав весь год, не вижу
  • Того счастливого числа,
  • Когда всего верней и ближе
  • Со мной ты связана была.
  • Я помню зал для репетиций
  • И свет, зажженный как на грех,
  • И шепот твой, что не годится
  • Так делать на виду у всех.
  • Твой звездный плащ из старой драмы
  • И хлыст наездницы в руках,
  • И твой побег со сцены прямо
  • Ко мне на легких каблуках.
  • Нет, не тогда. Так, может, летом,
  • Когда, на сутки отпуск взяв,
  • Я был у ног твоих с рассветом,
  • Машину за ночь доконав.
  • Какой была ты сонной-сонной,
  • Вскочив с кровати босиком,
  • К моей шинели пропыленной
  • Как прижималась ты лицом!
  • Как бились жилки голубые
  • На шее под моей рукой!
  • В то утро, может быть, впервые
  • Ты показалась мне женой.
  • И все же не тогда, я знаю,
  • Ты самой близкой мне была.
  • Теперь я вспомнил: ночь глухая,
  • Обледенелая скала...
  • Майор, проверив по карманам,
  • В тыл приказал бумаг не брать;
  • Когда придется, безымянным
  • Разведчик должен умирать.
  • Мы к полночи дошли и ждали,
  • По грудь зарытые в снегу.
  • Огни далекие бежали
  • На том, на русском, берегу...
  • Теперь я сознаюсь в обмане:
  • Готовясь умереть в бою,
  • Я все-таки с собой в кармане
  • Нес фотографию твою.
  • Она под северным сияньем
  • В ту ночь казалась голубой,
  • Казалось, вот сейчас мы встанем
  • И об руку пойдем с тобой.
  • Казалось, в том же платье белом,
  • Как в летний день снята была,
  • Ты по камням оледенелым
  • Со мной невидимо прошла.
  • За смелость не прося прощенья,
  • Клянусь, что, если доживу,
  • Ту ночь я ночью обрученья
  • С тобою вместе назову.
  • 1941

Хозяйка дома

  • Подписан будет мир, и вдруг к тебе домой,
  • К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча,
  • Как в дни войны, придут слуга покорный твой
  • И все его друзья, кто будет жив к той ночи.
  • Хочу, чтоб ты и в эту ночь была
  • Опять той женщиной, вокруг которой
  • Мы изредка сходились у стола
  • Перед окном с бумажной синей шторой.
  • Басы зениток за окном слышны,
  • А радиола старый вальс играет,
  • И все в тебя немножко влюблены,
  • И половина завтра уезжает.
  • Уже шинель в руках, уж третий час,
  • И вдруг опять стихи тебе читают,
  • И одного из бывших в прошлый раз
  • С мужской ворчливой скорбью вспоминают.
  • Нет, я не ревновал в те вечера,
  • Лишь ты могла разгладить их морщины.
  • Так краток вечер, и – пора! Пора! —
  • Трубят внизу военные машины.
  • С тобой наш молчаливый уговор —
  • Я выходил, как равный, в непогоду,
  • Пересекал со всеми зимний двор
  • И возвращался после их ухода.
  • И даже пусть догадливы друзья —
  • Так было лучше, это б нам мешало.
  • Ты в эти вечера была ничья.
  • Как ты права – что прав меня лишала!
  • Не мне судить, плоха ли, хороша,
  • Но в эти дни лишений и разлуки
  • В тебе жила та женская душа,
  • Тот нежный голос, те девичьи руки,
  • Которых так недоставало им,
  • Когда они под утро уезжали
  • Под Ржев, под Харьков, под Калугу, в Крым.
  • Им девушки платками не махали,
  • И трубы им не пели, и жена
  • Далеко где-то ничего не знала.
  • А утром неотступная война
  • Их вновь в свои объятья принимала.
  • В последний час перед отъездом ты
  • Для них вдруг становилась всем на свете,
  • Ты и не знала страшной высоты,
  • Куда взлетала ты в минуты эти.
  • Быть может, не любимая совсем,
  • Лишь для меня красавица и чудо,
  • Перед отъездом ты была им тем,
  • За что мужчины примут смерть повсюду, —
  • Сияньем женским, девочкой, женой,
  • Невестой – всем, что уступить не в силах,
  • Мы умираем, заслонив собой
  • Вас, женщин, вас, беспомощных и милых.
  • Знакомый с детства простенький мотив,
  • Улыбка женщины – как много и как мало...
  • Как ты была права, что, проводив,
  • При всех мне только руку пожимала.
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Но вот наступит мир, и вдруг к тебе домой,
  • К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча,
  • Как в дни войны, придут слуга покорный твой
  • И все его друзья, кто будет жив к той ночи.
  • Они придут еще в шинелях и ремнях
  • И долго будут их снимать в передней —
  • Еще вчера война, еще всего на днях
  • Был ими похоронен тот, последний,
  • О ком ты спросишь, – что ж он не пришел? —
  • И сразу оборвутся разговоры,
  • И все заметят, как широк им стол,
  • И станут про себя считать приборы.
  • А ты, с тоской перехватив их взгляд,
  • За лишние приборы в оправданье,
  • Шепнешь: «Я думала, что кто-то из ребят
  • Издалека приедет с опозданьем...»
  • Но мы не станем спорить, мы смолчим,
  • Что все, кто жив, пришли, а те, что опоздали,
  • Так далеко уехали, что им
  • На эту землю уж поспеть едва ли.
  • Ну что же, сядем. Сколько нас всего?
  • Два, три, четыре... Стулья ближе сдвинем,
  • За тех, кто опоздал на торжество,
  • С хозяйкой дома первый тост поднимем.
  • Но если опоздать случится мне
  • И ты, меня коря за опозданье,
  • Услышишь вдруг, как кто-то в тишине
  • Шепнет, что бесполезно ожиданье, —
  • Не отменяй с друзьями торжество.
  • Что из того, что я тебе всех ближе,
  • Что из того, что я любил, что из того,
  • Что глаз твоих я больше не увижу?
  • Мы собирались здесь, как равные, потом
  • Вдвоем – ты только мне была дана судьбою,
  • Но здесь, за этим дружеским столом,
  • Мы были все равны перед тобою.
  • Потом ты можешь помнить обо мне,
  • Потом ты можешь плакать, если надо,
  • И, встав к окну в холодной простыне,
  • Просить у одиночества пощады.
  • Но здесь не смей слезами и тоской
  • По мне по одному лишать последней чести
  • Всех тех, кто вместе уезжал со мной
  • И кто со мною не вернулся вместе.
  • Поставь же нам стаканы заодно
  • Со всеми! Мы еще придем нежданно.
  • Пусть кто-нибудь живой нальет вино
  • Нам в наши молчаливые стаканы.
  • Еще вы трезвы. Не пришла пора
  • Нам приходить, но мы уже в дороге,
  • Уж била полночь... Пейте ж до утра!
  • Мы будем ждать рассвета на пороге,
  • Кто лгал, что я на праздник не пришел?
  • Мы здесь уже. Когда все будут пьяны,
  • Бесшумно к вам подсядем мы за стол
  • И сдвинем за живых бесшумные стаканы.
  • 1942
* * *
  • Когда на выжженном плато
  • Лежал я под стеной огня,
  • Я думал: слава богу, что
  • Ты так далеко от меня,
  • Что ты не слышишь этот гром,
  • Что ты не видишь этот ад,
  • Что где-то в городе другом
  • Есть тихий дом и тихий сад,
  • Что вместо камня – там вода,
  • А вместо грома – кленов тень
  • И что со мною никогда
  • Ты не разделишь этот день.
  • Но стоит встретиться с тобой, —
  • И я хочу, чтоб каждый день,
  • Чтоб каждый час и каждый бой
  • За мной ходила ты, как тень.
  • Чтоб ты со мной делила хлеб,
  • Делила горести до слез.
  • Чтоб слепла ты, когда я слеп,
  • Чтоб мерзла ты, когда я мерз,
  • Чтоб страхом был твоим – мой страх,
  • Чтоб гневом был твоим – мой гнев,
  • Мой голос – на твоих губах
  • Чтоб был, едва с моих слетев,
  • Чтоб не сказали мне друзья,
  • Все разделявшие в судьбе: —
  • Она вдали, а рядом – я,
  • Что эта женщина тебе?
  • Ведь не она с тобой была
  • В тот день в атаке и пальбе.
  • Ведь не она тебя спасла, —
  • Что эта женщина тебе?
  • Зачем теперь все с ней да с ней,
  • Как будто, в горе и беде
  • Всех заменив тебе друзей,
  • Она с тобой была везде?
  • Чтоб я друзьям ответить мог:
  • – Да, ты не видел, как она
  • Лежала, съежившись в комок,
  • Там, где огонь был как стена.
  • Да, ты забыл, она была
  • Со мной три самых черных дня,
  • Она тебе там помогла,
  • Когда ты вытащил меня.
  • И за спасение мое,
  • Когда я пил с тобой вдвоем,
  • Она – ты не видал ее —
  • Сидела третьей за столом.
  • 1942
* * *
  • Твой голос поймал я в Смоленске,
  • Но мне, как всегда, не везло —
  • Из тысячи слов твоих женских
  • Услышал я только: алло!
  • Рвалась телефонная нитка
  • На слове три раза подряд,
  • Оглохшая телефонистка
  • Устало сказала: «Бомбят».
  • А дальше летели недели,
  • И так получилось само —
  • Когда мы под Оршей сидели,
  • Тебе сочинил я письмо.
  • В нем много написано было,
  • Теперь и не вспомнишь всего.
  • Ты б, верно, меня полюбила,
  • Когда б получила его.
  • В ночи под глухим Могилевом —
  • Уж так получилось само,
  • Иначе не мог я – ну, словом,
  • Пришлось разорвать мне письмо.
  • Всего, что пережито было
  • В ту ночь, ты и знать не могла.
  • А верно б, меня полюбила,
  • Когда бы там рядом была.
  • Но рядом тебя не случилось,
  • И порвано было письмо,
  • И все, что могло быть, – забылось,
  • Уж так получилось само.
  • Нарочно писать ведь не будешь,
  • Раз горький затеялся спор;
  • Меня до сих пор ты не любишь,
  • А я не пишу до сих пор.
  • 1942
* * *
  • Пусть прокляну впоследствии
  • Твои черты лица,
  • Любовь к тебе – как бедствие,
  • И нет ему конца.
  • Нет друга, нет товарища,
  • Чтоб среди бела дня
  • Из этого пожарища
  • Мог вытащить меня.
  • Отчаявшись в спасении
  • И бредя наяву,
  • Как при землетрясении,
  • Я при тебе живу.
  • Когда ж от наваждения
  • Себя освобожу,
  • В ответ на осуждения
  • Я про тебя скажу:
  • Зачем считать грехи ее?
  • Ведь, не добра, не зла,
  • Не женщиной – стихиею
  • Вблизи она прошла.
  • И, грозный шаг заслыша, я
  • Пошел грозу встречать,
  • Не став, как вы, под крышею
  • Ее пережидать.
  • 1942
* * *
  • Был у меня хороший друг —
  • Куда уж лучше быть, —
  • Да все, бывало, недосуг
  • Нам с ним поговорить.
  • То уезжает он, то я.
  • Что сделаешь – война...
  • Где настоящие друзья —
  • Там дружба не видна.
  • Такой не станет слезы лить,
  • Что не видал давно,
  • При всех не будет громко пить
  • Он за меня вино.
  • И на пирушке за столом
  • Не расцелует вдруг...
  • Откуда ж знать тебе о нем,
  • Что он мой лучший друг?
  • Что с ним видали мы беду
  • И расквитались с ней,
  • Что с ним бывали мы в аду.
  • А рай – не для друзей.
  • Но встретится в Москве со мной —
  • Весь разговор наш с ним:
  • – Еще живой? – Пока живой.
  • – Когда же посидим?
  • Опять не можешь, сукин сын,
  • Совсем забыл друзей!
  • Шучу, шучу, ведь я один,
  • А ты, наверно, – к ней.
  • К ней? Может, завтра среди дня
  • Зайду к вам. Или нет,
  • Вам хорошо и без меня,
  • Передавай привет.
  • А впрочем, и привет не шли,
  • С тобою на войне
  • Мы спелись от нее вдали,
  • Где ж знать ей обо мне?
  • Да, ты не знаешь про него
  • Почти что ничего,
  • Ни слов его, ни дел его,
  • Ни верности его.
  • Но он, он знает о тебе
  • Всех больше и верней,
  • Чем стать могла в моей судьбе
  • И чем не стала в ней.
  • Всех мук и ревностей моих
  • Лишь он свидетель был,
  • И, правду говоря, за них
  • Тебя он не любил.
  • Был у меня хороший друг —
  • Куда уж лучше быть, —
  • Да все, бывало, недосуг
  • Нам с ним поговорить.
  • Давай же помянем о нем
  • Теперь с тобой вдвоем
  • И горькие слова запьем,
  • Как он любил, вином.
  • Тем самым, что он мне принес,
  • Когда недавно был.
  • Ну и не надо слез. Он слез
  • При жизни не любил.
  • 1942

Каретный переулок

  • За окном пепелища, дома черноребрые,
  • Снова холод, война и зима...
  • Написать тебе что-нибудь доброе-доброе?
  • Чтобы ты удивилась сама.
  • До сих пор я тебя добротою не баловал,
  • Не умел ни жалеть, ни прощать,
  • Слишком горькие шутки в разлуке откалывал,
  • Злом на зло привыкал отвечать.
  • Но сегодня тебя вдруг не злой, не упрямою,
  • Словно при смерти вижу, родной,
  • Словно это письмо вдруг последнее самое,
  • Словно кончил все счеты с тобой.
  • Начинаются русские песни запевочкой,
  • Ни с того ни с сего о другом:
  • Я сегодня хочу увидать тебя девочкой
  • В переулке с московским двором.
  • Увидать не любимой еще, не целованной,
  • Не знакомою, не женой,
  • Не казнимой еще и еще не балованной
  • Переменчивой женской судьбой.
  • Мы соседями были. Но знака секретного
  • Ты мальчишке подать не могла:
  • Позже на пять минут выходил я с Каретного,
  • Чем с Садовой навстречу ты шла.
  • Каждый день пять минут; то дурными, то добрыми
  • Были мимо летевшие дни.
  • Пять минут не могла подождать меня вовремя.
  • В десять лет обернулись они.
  • Нам по-взрослому любится и ненавидится,
  • Но, быть может, все эти года
  • Я бы отдал за то, чтоб с тобою увидеться
  • В переулке Каретном тогда.
  • Я б тебя оберег от тоски одиночества,
  • От измены и ласки чужой...
  • Впрочем, все это глупости. Просто мне хочется
  • С непривычки быть добрым с тобой.
  • Даже в горькие дни на судьбу я не сетую.
  • Как заведено, будем мы жить...
  • Но семнадцатилетним я все же советую
  • Раньше на пять минут выходить.
  • 1942

Дожди

  • Опять сегодня утром будет
  • Почтовый самолет в Москву.
  • Какие-то другие люди
  • Летят. А я все здесь живу.
  • Могу тебе сказать, что тут
  • Все так же холодно и скользко,
  • Весь день дожди идут, идут,
  • Как растянувшееся войско.
  • Все по колено стало в воду,
  • Весь мир покрыт водой сплошной.
  • Такой, как будто бог природу
  • Прислал сюда на водопой.
  • Мы только полчаса назад
  • Вернулись с рекогносцировки,
  • И наши сапоги висят
  • У печки, сохнут на веревке.
  • И сам сижу у печки, сохну.
  • Занятье глупое: с утра
  • Опять поеду и промокну —
  • В степи ни одного костра.
  • Лишь дождь, как будто он привязан
  • Навеки к конскому хвосту,
  • Да свист снаряда, сердце разом
  • Роняющего в пустоту.
  • А здесь, в халупе нашей, все же
  • Мы можем сапоги хоть снять,
  • Погреться, на соломе лежа.
  • Как видишь – письма написать.
  • Мое письмо тебе свезут
  • И позвонят с аэродрома,
  • И ты в Москве сегодня ж дома
  • Его прочтешь за пять минут.
  • Увидеть бы лицо твое,
  • Когда в разлуке вечерами
  • Вдруг в кресло старое мое
  • Влезаешь, как при мне, с ногами.
  • И, на коленях разложив
  • Бессильные листочки писем,
  • Гадаешь: жив или не жив,
  • Как будто мы от них зависим.
  • Во-первых, чтоб ты знала: мы
  • Уж третий день как наступаем,
  • Железом взрытые холмы
  • То вновь берем, то оставляем.
  • Нам в первый день не повезло:
  • Дождь рухнул с неба, как назло,
  • Лишь только, кончивши работу,
  • Замолкли пушки, и пехота
  • Пошла вперед. А через час
  • Среди неимоверной, страшной
  • Воды, увязнувший по башню,
  • Последний танк отстал от нас.
  • Есть в неудачном наступленье
  • Несчастный час, когда оно
  • Уже остановилось, но
  • Войска приведены в движенье.
  • Еще не отменен приказ,
  • И он с жестоким постоянством
  • В непроходимое пространство,
  • Как маятник, толкает нас.
  • Но разве можно знать отсюда —
  • Вдруг эти наши три версты,
  • Две взятых кровью высоты
  • Нужны за двести верст, где чудо
  • Прорыва будет завтра в пять,
  • Где уж в ракетницах ракеты.
  • Москва запрошена. Ответа нет.
  • Надо ждать и наступать.
  • Все свыклись с этой трудной мыслью:
  • И штаб, и мрачный генерал,
  • Который молча крупной рысью
  • Поля сраженья объезжал.
  • Мы выехали с ним верхами
  • По направленью к Джантаре,
  • Уже синело за холмами,
  • И дело близилось к заре.
  • Над Акмонайскою равниной
  • Шел зимний дождь, и все сильней,
  • Все было мокро, даже спины
  • Понуро несших нас коней.
  • Однообразная картина
  • Трех верст, что мы прошли вчера,
  • В грязи ревущие машины,
  • Рыдающие трактора.
  • Воронок черные болячки.
  • Грязь и вода, смерть и вода.
  • Оборванные провода
  • И кони в мертвых позах скачки.
  • На минном поле вперемежку
  • Тела то вверх, то вниз лицом,
  • Кик будто смерть в орла и решку
  • Играла с каждым мертвецом.
  • А те, что при дороге самой,
  • Вдруг так похожи на детей,
  • Что, не поверив в смерть, упрямо
  • Все хочется спросить: «Ты чей?»
  • Как будто их тут не убили,
  • А ехали из дома в дом
  • И уронили и забыли
  • С дороги подобрать потом.
  • А дальше мертвые румыны,
  • Где в бегстве их застиг снаряд,
  • Как будто их толкнули в спину,
  • В грязи на корточках сидят.
  • Среди развалин Джантары,
  • Вдоль южной глиняной ограды,
  • Как в кегельбане для игры,
  • Стоят забытые снаряды.
  • Но словно все кругом обман,
  • Когда глаза зажмуришь с горя,
  • Вдруг солью, рыбой сквозь туман
  • Нет-нет да и потянет с моря.
  • И снова грязь из-под копыт,
  • И слух, уж сотый за неделю,
  • О ком-то, кто вчера убит,
  • И чей-то возглас: «Неужели?»
  • Однако мне пора кончать.
  • Ну что ж, последние приветы,
  • Пока фельдъегеря печать
  • Не запечатала пакеты.
  • Еще одно. Два дня назад,
  • Как в детстве, подогнувши ноги,
  • Лежал в кювете у дороги
  • И ждал, когда нас отбомбят.
  • Я, кажется, тебе писал,
  • Что под бомбежкой, свыкшись с нею,
  • Теперь лежу там, где упал,
  • И вверх лицом, чтобы виднее.
  • Так я лежал и в этот раз.
  • Грязь, прошлогодняя осока,
  • И бомбы прямо и высоко,
  • И, значит, лягут сзади нас.
  • Я думал о тебе сначала,
  • Потом привычно о войне,
  • Что впереди зениток мало,
  • Застряли где-то в глубине.
  • Что танки у села Корпеча
  • Стоят в грязи, а дождь все льет.
  • Потом я вспомнил нашу встречу
  • И ссору в прошлый Новый год.
  • Был глупый день и злые споры,
  • Но до смешного, как урок,
  • Я, в чем была причина ссоры,
  • Пытался вспомнить и не мог.
  • Как мелочно все было это
  • Перед лицом большой беды,
  • Вот этой каторжной воды,
  • Нас здесь сживающей со света.
  • Перед лицом того солдата,
  • Что здесь со мной атаки ждет
  • И молча мокрый хлеб жует,
  • Прикрыв полой ствол автомата.
  • Нет, в эти долгие минуты
  • Я, глядя в небо, не желал
  • Ни обойтись с тобою круто,
  • Ни попрекнуть тем, что я знал.
  • Ни укорить и ни обидеть,
  • А, ржавый стебель теребя,
  • Я просто видеть, видеть, видеть
  • Хотел тебя, тебя, тебя,
  • Без ссор, без глупой канители,
  • Что вспомнить стыдно и смешно.
  • А бомбы не спеша летели,
  • Как на замедленном кино...
  • Все. Даль над серыми полями
  • С утра затянута дождем,
  • Бренча тихонько стременами,
  • Скучают кони под окном.
  • Сейчас поедем. Коноводы,
  • Собравшись в кучу у крыльца,
  • Устало матерят погоду
  • И курят, курят без конца.
  • 1942, Крым
* * *
  • Не раз видав, как умирали
  • В боях товарищи мои,
  • Я утверждаю: не витали
  • Над ними образы ничьи.
  • На небе, средь дымов сраженья,
  • Над полем смерти до сих пор
  • Ни разу женского виденья
  • Нежданно мой не встретил взор.
  • И в миг кровавого тумана,
  • Когда товарищ умирал,
  • Воздушною рукою раны
  • Ему никто не врачевал.
  • Когда он с жизнью расставался,
  • Кругом него был воздух пуст
  • И образ нежный не касался
  • Губами холодевших уст.
  • И если даже с тайной силой
  • Вдали, в предчувствии, в тоске
  • Она в тот миг шептала: «Милый», —
  • На скорбном женском языке,
  • Он не увидел это слово
  • На милых дрогнувших губах,
  • Все было дымно и багрово
  • В последний миг в его глазах.
  • Со мной прощаясь на рассвете
  • Перед отъездом, раз и два
  • Ты повтори мне все на свете
  • Неповторимые слова.
  • Я навсегда возьму с собою
  • Звук слов твоих, вкус губ твоих.
  • Пускай не лгут. На поле боя
  • Ничто мне не напомнит их.
  • 1943

Далекому другу

  • И этот год ты встретишь без меня.
  • Когда б понять ты до конца сумела,
  • Когда бы знала ты, как я люблю тебя,
  • Ко мне бы ты на крыльях долетела.
  • Отныне были б мы вдвоем везде,
  • Метель твоим бы голосом мне пела,
  • И отраженьем в ледяной воде
  • Твое лицо бы на меня смотрело.
  • Когда бы знала ты, как я тебя люблю,
  • Ты б надо мной всю ночь, до пробужденья,
  • Стояла тут, в землянке, где я сплю,
  • Одну себя пуская в сновиденья.
  • Когда б одною силою любви
  • Мог наши души поселить я рядом,
  • Твоей душе сказать: приди, живи,
  • Бесплотна будь, будь недоступна взглядам,
  • Но ни на шаг не покидай меня,
  • Лишь мне понятным будь напоминаньем:
  • В костре – неясным трепетом огня,
  • В метели – снега голубым порханьем.
  • Незримая, смотри, как я пишу
  • Листки своих ночных нелепых писем,
  • Как я слова беспомощно ищу,
  • Как нестерпимо я от них зависим.
  • Я здесь ни с кем тоской делиться не хочу,
  • Свое ты редко здесь услышишь имя.
  • Но если я молчу – я о тебе молчу,
  • И воздух населен весь лицами твоими.
  • Они кругом меня, куда ни кинусь я,
  • Все ты в мои глаза глядишь неутомимо.
  • Да, ты бы поняла, как я люблю тебя,
  • Когда б хоть день со мной тут прожила незримо.
  • Но ты и этот год встречаешь без меня...
  • 1943
* * *
  • Первый снег в окно твоей квартиры
  • Заглянул несмело, как ребенок,
  • А у нас лимоны по две лиры,
  • Красный перец на стенах беленых.
  • Мы живем на вилле ди Веллина,
  • Трое русских, три недавних друга.
  • По ночам стучатся апельсины
  • В наши окна, если ветер с юга.
  • На березы вовсе не похожи —
  • Кактусы под окнами маячат,
  • И, как всё кругом, чужая тоже,
  • Женщина по-итальянски плачет.
  • Пароходы грустно, по-собачьи
  • Лают, сидя на цепи у порта.
  • Продают на улицах рыбачки
  • Осьминога и морского черта.
  • Юбки матерей не отпуская,
  • Бродят черные, как галки, дети...
  • Никогда не думал, что такая
  • Может быть тоска на белом свете.
  • 1944, Бари
* * *
  • Вновь тоскую последних три дня
  • Без тебя, мое старое горе.
  • Уж не бог ли, спасая меня,
  • Затянул пеленой это море?
  • Может, в нашей замешан судьбе,
  • Чтобы снова связать нас на годы,
  • Этот бог для полета к тебе
  • Не дает мне попутной погоды.
  • Каждым утром рассвет, как слеза,
  • Мне назавтра тебя обещает,
  • Каждой полночью божья гроза
  • С полдороги меня возвращает.
  • Хорошо, хоть не знает пилот,
  • Что я сам виноват в непогоде,
  • Что вчера был к тебе мой полет
  • Просто богу еще неугоден.
  • 1944, Бари

Летаргия

  • В детстве быль мне бабка рассказала
  • Об ожившей девушке в гробу,
  • Как она металась и рыдала,
  • Проклиная страшную судьбу,
  • Как, услышав неземные звуки,
  • Сняв с усопшей тяжкий гнет земли,
  • Выраженье небывалой муки
  • Люди на лице ее прочли.
  • И в жару, подняв глаза сухие,
  • Мать свою я трепетно просил,
  • Чтоб меня, спася от летаргии,
  • Двадцать дней никто не хоронил.
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Мы любовь свою сгубили сами,
  • При смерти она, из ночи в ночь
  • Просит пересохшими губами
  • Ей помочь. А чем нам ей помочь?
  • Завтра отлетит от губ дыханье,
  • А потом, осенним мокрым днем,
  • Горсть земли ей бросив на прощанье,
  • Крест на ней поставим и уйдем.
  • Ну, а вдруг она, не как другие,
  • Нас навеки бросить не смогла,
  • Вдруг ее не смерть, а летаргия
  • В мертвый мир обманом увела?
  • Мы уже готовим оправданья,
  • Суетные круглые слова,
  • А она еще в жару страданья
  • Что-то шепчет нам, полужива.
  • Слушай же ее, пока не поздно,
  • Слышишь ты, как хочет она жить,
  • Как нас молит – трепетно и грозно —
  • Двадцать дней ее не хоронить!

Музыка

1

  • Я жил над школой музыкальной,
  • По коридорам, подо мной,
  • То скрипки плавно и печально,
  • Как рыбы, плыли под водой,
  • То, словно утром непогожим
  • Дождь, ударявший в желоба,
  • Вопила все одно и то же,
  • Одно и то же все – труба.
  • Потом играли на рояле:
  • До-си! Си-до! Туда-сюда!
  • Как будто чью-то выбивали
  • Из тела душу навсегда.

2

  • Когда изобразить я в пьесе захочу
  • Тоску, которая, к несчастью, не подвластна
  • Ни нашему армейскому врачу,
  • Ни женщине, что нас лечить согласна,
  • Ни даже той, что вдалеке от нас,
  • Казалось бы, понять и прилететь могла бы,
  • Ту самую тоску, что третий день сейчас
  • Так властно на меня накладывает лапы, —
  • Моя ремарка будет коротка:
  • Семь нот эпиграфом поставивши вначале,
  • Я просто напишу: «Тоска,
  • Внизу играют на рояле».

3

  • Три дня живу в пустом немецком доме,
  • Пишу статью, как будто воз везу,
  • И нету никого со мною, кроме
  • Моей тоски да музыки внизу.
  • Идут дожди. Затишье. Где-то там
  • Раз в день лениво вспыхнет канонада.
  • Шофер за мною ходит по пятам:
  • – Машина не нужна? – Пока не надо.
  • Шофер скучает тоже. Там, внизу,
  • Он на рояль накладывает руки
  • И выжимает каждый день слезу
  • Одной и той же песенкой – разлуки.
  • Он предлагал, по дружбе, – перестать:
  • – Раз грусть берет, так в пол бы постучали...
  • Но эта песня мне сейчас под стать
  • Своей жестокой простотой печали.
  • Уж, видно, так родились мы на свет,
  • Берет за сердце самое простое.
  • Для человека – университет
  • В минуты эти ничего не стоит.
  • Он слушает расстроенный рояль
  • И пение попутчика-солдата.
  • Ему себя до слез, ужасно жаль.
  • И кажется, что счастлив был когда-то.
  • И кажется ему, что он умрет,
  • Что все, как в песне, непременно будет,
  • И пуля прямо в сердце попадет,
  • И верная жена его забудет.
  • Нет, я не попрошу здесь: «Замолчи!»
  • Здесь власть твоя. Услышь из страшной дали
  • И там сама тихонько постучи,
  • Чтоб здесь играть мне песню перестали.
  • 1945

* * *

  • Над сном монастыря девичьего
  • Все тихо на сто верст окрест.
  • На высоте полета птичьего
  • Над крышей порыжелый крест.
  • Монашки ходят, в домотканое
  • Одетые, как век назад,
  • А мне опять, как окаянному,
  • Спешить куда глаза глядят.
  • С заиндевевшими шоферами
  • Мне к ночи где-то надо быть,
  • Кого-то мучить разговорами,
  • В землянке с кем-то водку пить.
  • Как я бы рад, сказать по совести,
  • Вдруг ни к кому и никогда,
  • Вдруг, как в старинной скучной повести,
  • Жить как стоячая вода.
  • Описывать чужие горести,
  • Мечтать, глядеть тебе в глаза.
  • Нельзя, как в дождь на третьей скорости
  • Нельзя нажать на тормоза.
  • 1945

* * *

  • Да, мы живем, не забывая,
  • Что просто не пришел черед,
  • Что смерть, как чаша круговая,
  • Наш стол обходит круглый год.
  • Не потому тебя прощаю,
  • Что не умею помнить зла,
  • А потому, что круговая
  • Ко мне все ближе вдоль стола.
  • 1945

* * *

  • Мы оба с тобою из племени,
  • Где если дружить – так дружить,
  • Где смело прошедшего времени
  • Не терпят в глаголе «любить».
  • Так лучше представь меня мертвого,
  • Такого, чтоб вспомнить добром,
  • Не осенью сорок четвертого,
  • А где-нибудь в сорок втором.
  • Где мужество я обнаруживал,
  • Где строго, как юноша, жил,
  • Где, верно, любви я заслуживал
  • И все-таки не заслужил.
  • Представь себе Север, метельную
  • Полярную ночь на снегу,
  • Представь себе рану смертельную
  • И то, что я встать не могу;
  • Представь себе это известие
  • В то трудное время мое,
  • Когда еще дальше предместия
  • Не занял я сердце твое,
  • Когда за горами, за долами
  • Жила ты, другого любя,
  • Когда из огня да и в полымя
  • Меж нами бросало тебя.
  • Давай с тобой так и условимся:
  • Тогдашний – я умер. Бог с ним.
  • А с нынешним мной – остановимся
  • И заново поговорим.
  • 1945

* * *

  • В чужой земле и в городе чужом
  • Мы наконец живем почти вдвоем,
  • Без званых и непрошеных гостей,
  • Без телефона, писем и друзей,
  • Нам с глазу на глаз можно день прожить,
  • И, слава богу, некому звонить.
  • Сороконожкой наша жизнь была,
  • На сорока ногах она ползла.
  • Как грустно – так куда-нибудь звонок,
  • Как скучно – мигом гости на порог,
  • Как ссора – невеселый звон вина,
  • И легче помириться вполпьяна.
  • В чужой земле и в городе чужом
  • Мы наконец живем почти вдвоем.
  • Как на заре своей, сегодня вновь
  • Беспомощно идет у нас любовь.
  • Совсем одна от стула до окна,
  • Как годовалая, идет она.
  • И смотрим мы, ее отец и мать,
  • Готовясь за руки ее поймать.
  • 1945

* * *

  • До утра перед разлукой
  • Свадьба снилась мне твоя.
  • Паперть... Сон, должно быть, в руку:
  • Ты – невеста. Нищий – я.
  • Пусть случится все, как снилось,
  • Только в жизни обещай —
  • Выходя, мне, сделай милость,
  • Милостыни не давай.
  • 1945

* * *

  • Стекло тысячеверстной толщины
  • Разлука вставила в окно твоей квартиры,
  • И я смотрю, как из другого мира,
  • Мне голоса в ней больше не слышны.
  • Вот ты прошла, присела на окне,
  • Кому-то улыбнулась, встала снова,
  • Сказала что-то... Может, обо мне?
  • А что? Не слышу ничего, ни слова...
  • Какое невозможное страданье
  • Опять, уехав, быть глухонемым!
  • Но что, как вдруг дана лишь в оправданье
  • На этот раз разлука нам двоим?
  • Ты помнишь честный вечер объясненья,
  • Когда, казалось, смеем все сказать...
  • И вдруг – стекло. И только губ движенье,
  • И даже стука сердца не слыхать.
  • 1946

* * *

  • Я в эмигрантский дом попал
  • В сочельник, в рождество.
  • Меня почти никто не знал,
  • Я мало знал кого.
  • Хозяин дома пригласил
  • Всех, кого мог созвать, —
  • Советский паспорт должен был
  • Он завтра получать.
  • Сам консул был. И, как ковчег,
  • Трещал японский дом:
  • Хозяин – русский человек, —
  • Последний рубль ребром.
  • Среди рождественских гостей,
  • Мужчин и старых дам,
  • Наверно, люди всех мастей
  • Со мной сидели там:
  • Тут был игрок, и спекулянт,
  • И продавец собак,
  • И просто рваный эмигрант,
  • Бедняга из бедняг.
  • Когда вино раз пять сквозь зал
  • Прошлось вдоль всех столов,
  • Хозяин очень тихо встал
  • И так стоял без слов.
  • В его руке бокал вина
  • Дрожал. И он дрожал:
  • – Россия, господа... Она...
  • До дна!.. – И зарыдал.
  • И я поверил вдруг ему,
  • Хотя, в конце концов,
  • Не знал, кто он и почему
  • Покинул край отцов.
  • Где он скитался тридцать лет,
  • Чем занимался он,
  • И справедливо или нет
  • Он был сейчас прощен?
  • Нет, я поверил не слезам, —
  • Кто ж не прольет слезы! —
  • А старым выцветшим глазам,
  • Где нет уже грозы,
  • Но, как обрывки облаков,
  • Грозы последний след,
  • Иных полей, иных снегов
  • Вдруг отразился свет;
  • Прохлада волжского песка,
  • И долгий крик с баржи,
  • Неумолимая тоска
  • По василькам во ржи.
  • По песне, петой где-то там,
  • Уже бог весть когда,
  • А все бредущей по пятам
  • В Харбин, в Шанхай, сюда.
  • Так плакать бы, закрыв лицо,
  • Да не избыть тоски,
  • Как обручальное кольцо,
  • Что уж не снять с руки.
  • Все было дальше, как всегда,
  • Стук вилок и ножей,
  • И даже слово «господа»
  • Не странно для ушей.
  • И сам хозяин, как ножом
  • Проткнувший грудь мою,
  • Стал снова просто стариком,
  • Всплакнувшим во хмелю.
  • Еще кругом был пир горой,
  • Но я сидел в углу,
  • И шла моя душа босой
  • По битому стеклу
  • К той женщине, что я видал
  • Всегда одну, одну,
  • К той женщине, что покидал
  • Я, как беглец страну,
  • Что недобра была со мной,
  • Любила ли – бог весть...
  • Но нету родины второй,
  • Одна лишь эта есть.
  • А может, просто судеб суд
  • Есть меж небес и вод,
  • И там свои законы чтут
  • И свой законов свод.
  • И на судейском том столе
  • Есть век любить закон
  • Ту женщину, на чьей земле
  • Ты для любви рожден.
  • И все на той земле не так,
  • То холод, то пурга...
  • За что ж ты любишь, а, земляк,
  • Березы да снега?
  • А в доме открывался бал;
  • Влетев во все углы,
  • За вальсом вальс уже скакал,
  • Цепляясь за столы.
  • Давно зарывший свой талант,
  • Наемник за сто иен,
  • Тапер был старый музыкант —
  • Комок из вспухших вен.
  • Ночь напролет сидел я с ним,
  • Лишь он мне мог помочь,
  • Твоим видением томим
  • Я был всю эту ночь.
  • Был дом чужой, и зал чужой,
  • Чужой и глупый бал,
  • А он всю ночь сидел со мной
  • И о тебе играл.
  • И, как изгнанник, слушал я,
  • Упав лицом на стол,
  • И видел дальние края
  • И пограничный столб.
  • И там, за ним, твое лицо
  • Опять, опять, опять...
  • Как обручальное кольцо,
  • Что уж с руки не снять.
  • Я знаю, ты меня сама
  • Пыталась удержать,
  • Но покаянного письма
  • Мне не с кем передать.
  • И, все равно, до стран чужих
  • Твой не дойдет ответ,
  • Я знаю, консулов твоих
  • Тут не было и нет.
  • Но если б ты смогла понять
  • Отчаянье мое,
  • Не откажись меня принять
  • Вновь в подданство твое.
  • 1946

* * *

  • Трубка после обеда,
  • Конец трудового дня.
  • Тихая победа
  • Домашнего огня.
  • Крыши над головою
  • Рук веселых твоих —
  • Над усталой толпою
  • Всех скитаний моих.
  • Дров ворчанье,
  • Треск сучков,
  • Не обращай вниманья,
  • Я здоров.
  • Просто я по привычке —
  • Это сильней меня —
  • Смотрю на живые стычки
  • Дерева и огня.
  • Огонь то летит, как бедствие,
  • То тянется, как лишение,
  • Похожий на путешествие,
  • А может быть, на сражение.
  • Похожий на чьи-то странствия,
  • На трепет свечи в изгнании,
  • Похожий на партизанские
  • Костры на скалах Испании.
  • Дров ворчанье,
  • Треск сучков,
  • Не обращай вниманья,
  • Я здоров.
  • Я просто смотрю, как пылают дрова.
  • А впрочем, да, ты права.
  • Сейчас я не здесь, я где-то
  • У другого огня,
  • У костра.
  • Ну, а если как раз за это
  • Ты и любишь меня. А?
  • 1947

В корреспондентском клубе

  • Опять в газетах пишут о войне,
  • Опять ругают русских и Россию,
  • И переводчик переводит мне
  • С чужим акцентом их слова чужие.
  • Шанхайский журналист, прохвост из «Чайна Ньюс»,
  • Идет ко мне с бутылкою, наверно,
  • В душе мечтает, что я вдруг напьюсь
  • И что-нибудь скажу о «кознях Коминтерна».
  • Потом он сам напьется и уйдет.
  • Все как вчера. Терпенье, брат, терпенье!
  • Дождь выступает на стекле, как пот,
  • И стонет паровое отопленье.
  • Что ж мне сказать тебе, пока сюда
  • Он до меня с бутылкой не добрался?
  • Что я люблю тебя? – Да.
  • Что тоскую? – Да.
  • Что тщетно я не тосковать старался?
  • Да. Если женщину уже не ранней страстью
  • Ты держишь спутницей своей души,
  • Не легкостью чудес, а трудной старой властью,
  • Где, чтоб вдвоем навек – все средства хороши,
  • Когда она – не просто ожиданье
  • Чего-то, что еще, быть может, вздор,
  • А всех разлук и встреч чередованье,
  • За жизнь мою любви с войною спор,
  • Тогда разлука с ней совсем трудна,
  • Платочком ей ты не помашешь с борта,
  • Осколком памяти в груди сидит она,
  • Всегда готовая задеть аорту.
  • Не выслушать... В рентген не разглядеть...
  • А на чужбине в сердце перебои.
  • Не вынуть – смерть всегда таскать с собою,
  • А вынуть – сразу умереть.
  • Так сила всей по родине тоски,
  • Соединившись по тебе с тоскою,
  • Вдруг грубо сердце сдавит мне рукою.
  • Но что бы делал я без той руки?
  • – Хелло! Не помешал вам? Как дела?
  • Что пьем сегодня – виски, ром? – Любое. —
  • Сейчас под стол свалю его со зла,
  • И мы еще договорим с тобою!
  • 1948

Футон

  • Чтоб ты знала жестокие
  • Наши мучения,
  • Хоть мысленно съезди в Токио
  • Для их изучения.
  • Живем в японской скворешне,
  • Среди пожарища,
  • Четверо: я, грешный,
  • И три товарища.
  • На слово нам поверя,
  • Войди в положение:
  • Надпись над нашей дверью —
  • Уже унижение.
  • Иероглифами три имени,
  • Четвертое – мое,
  • Но так и не знаем именно,
  • Где – чье?
  • Где вы: Аз, Буки, Веди?
  • Забыли мы обо всем.
  • Живем, как зимой медведи,
  • Лапы сосем.
  • У каждого есть берлога,
  • Холодная, как вокзал.
  • Вот, не верили в бога —
  • Он нас и наказал.
  • Но чтобы тепла лишение
  • Не вызвало общий стон,
  • Как половинчатое решение
  • Принят у нас футон.
  • Футоном называется
  • Японское одеяло,
  • Которое отличается
  • От нашего очень мало.
  • Просто немножко короче,
  • Примерно наполовину;
  • Закроешь ноги и прочее —
  • Откроешь спину...
  • А в общем, если по совести
  • Этот вопрос исследовать, —
  • Футон, он вроде повести,
  • Где «продолжение следует».
  • Конечно, в сравнении с вечностью,
  • Тут не о чем говорить,
  • Но просто, по-человечеству,
  • Хочется поскулить.
  • Особенно если конечности
  • Мерзнут до бесконечности.
  • Мы вспомнить на расстоянии
  • Просим жен
  • О нашем существовании,
  • Положенном под футон,
  • Где тело еще отчасти
  • Согреется как-нибудь,
  • Но у души, к несчастью,
  • Ноги не подогнуть.
  • 1946, Япония
* * *
  • Как говорят, тебя я разлюбил,
  • И с этим спорить скучно и не надо.
  • Я у тебя пощады не просил,
  • Не буду и у них просить пощады.
  • Пускай доводят дело до конца
  • По всем статьям, не пожалев усердья,
  • Пусть судят наши грешные сердца,
  • Имея сами только так – предсердья.
  • 1947
* * *
  • Я схоронил любовь и сам себя обрек
  • Быть памятником ей. Над свежею могилой
  • Сам на себе я вывел восемь строк,
  • Посмертно написав их через силу.
  • Как в марафонском беге, не дыша,
  • До самого конца любовь их долетела.
  • Но отлетела от любви душа,
  • А тело жить одно не захотело.
  • Как камень, я стою среди камней,
  • Прося лишь об одном: – Не трогайте руками
  • И посторонних надписей на мне
  • Не делайте... Я все-таки не камень.
  • 1948
* * *
  • Я не могу писать тебе стихов
  • Ни той, что ты была, ни той, что стала.
  • И, очевидно, этих горьких слов
  • Обоим нам давно уж не хватало.
  • За все добро – спасибо! Не считал
  • По мелочам, покуда были вместе,
  • Ни сколько взял его, ни сколько дал,
  • Хоть вряд ли задолжал тебе по чести.
  • А все то зло, что на меня, как груз,
  • Навалено твоей рукою было,
  • Оно мое! Я сам с ним разберусь,
  • Мне жизнь недаром шкуру им дубила.
  • Упреки поздно на ветер бросать,
  • Не бойся разговоров до рассвета.
  • Я просто разлюбил тебя. И это
  • Мне не дает стихов тебе писать.
  • 1954

Стихи разных лет

Митинг в Канаде

  • Я вышел на трибуну в зал,
  • Мне зал напоминал войну,
  • А тишина – ту тишину,
  • Что обрывает первый залп.
  • Мы были предупреждены
  • О том, что первых три ряда
  • Нас освистать пришли сюда
  • В знак объявленья нам войны.
  • Я вышел и увидел их,
  • Их в трех рядах, их в двух шагах,
  • Их – злобных, сытых, молодых,
  • В плащах, со жвачками в зубах,
  • В карман – рука, зубов оскал,
  • Подошвы – на ногу нога...
  • Так вот оно, лицо врага!
  • А сзади только черный зал,
  • И я не вижу лиц друзей,
  • Хотя они, наверно, есть,
  • Хотя они, наверно, здесь.
  • Но их ряды – там, где темней,
  • Наверно там, наверно так,
  • Но пусть хоть их глаза горят,
  • Чтоб я их видел, как маяк!
  • За третьим рядом полный мрак,
  • В лицо мне курит первый ряд.
  • Почувствовав почти ожог,
  • Шагнув, я начинаю речь.
  • Ее начало – как прыжок
  • В атаку, чтоб уже не лечь:
  • – Россия, Сталин, Сталинград! —
  • Три первые ряда молчат.
  • Но где-то сзади легкий шум,
  • И, прежде чем пришло на ум,
  • Через молчащие ряды,
  • Вдруг, как обвал, как вал воды,
  • Как сдвинувшаяся гора,
  • Навстречу рушится «ура»!
  • Уж за полночь, и далеко,
  • А митинг все еще идет,
  • И зал встает, и зал поет,
  • И в зале дышится легко.
  • А первых три ряда молчат,
  • Молчат, чтоб не было беды,
  • Молчат, набравши в рот воды,
  • Молчат четвертый час подряд!
  • . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Но я конца не рассказал,
  • А он простой: теперь, когда
  • Войной грозят нам, я всегда
  • Припоминаю этот зал.
  • Зал!
  • А не первых три ряда.
  • 1948

Военно-морская база в Майдзуре

  • Бухта Майдзура. Снег и чайки
  • С неба наискось вылетают,
  • И барашков белые стайки
  • Стайки птиц на себе качают.
  • Бухта длинная и кривая,
  • Каждый звук в ней долог и гулок;
  • Словно в каменный переулок,
  • Я на лодке в нее вплываю.
  • Эхо десять раз прогрохочет,
  • Но еще умирать не хочет,
  • Словно долгая жизнь людская
  • Все еще шумит затихая.
  • А потом тишина такая,
  • Будто слышно с далекой кручи,
  • Как, друг друга под бок толкая,
  • Под водой проплывают тучи.
  • Небо цвета пепла, а горы
  • Цвета чуть разведенной туши.
  • Надоели чужие споры,
  • Надоели чужие уши.
  • Надоел лейтенант О’Квисли
  • Из разведывательной службы,
  • Под предлогом солдатской дружбы
  • Выясняющий наши мысли.
  • Он нас бьет по плечам руками,
  • Хвалит русские папиросы
  • И, считая нас дураками,
  • День-деньской задает вопросы.
  • Утомительное условье —
  • Каждый день, вот уже полгода,
  • Пить с разведчиком за здоровье
  • «Представляемого им народа».
  • До безумия осточертело
  • Делать это с наивным видом,
  • Но О’Квисли душой и телом
  • Всем нам предан. Вернее, придан.
  • Он нас будет травить вниманьем
  • До отплытия парохода
  • И в последний раз с содроганьем
  • Улыбнется нам через воду.
  • Бухта Майдзура. Птичьи крики,
  • Снег над грифельными горами,
  • Мачты, выставленные, как пики,
  • Над японскими крейсерами.
  • И немецкая субмарина,
  • Обогнувшая шар когда-то,
  • Чтоб в последние дни Берлина
  • Привезти сюда дипломата.
  • Волны, как усталые руки,
  • Тихо шлепают в ее люки.
  • Где теперь вы, наш провожатый,
  • Джеймс О’Квисли, наш добрый гений,
  • Славный малый и аккуратный
  • Собиратель всех наших мнений?
  • Как бы, верно, вас удивила
  • Моя клятва спустя два года,
  • Что мне в Майдзуре нужно было
  • Просто небо и просто воду,
  • Просто пасмурную погоду,
  • Просто северную природу,
  • Просто снега хлопья косые,
  • Мне напомнившие Россию.
  • Угадав этот частный случай,
  • Чем скитаться со мною в паре,
  • Вы могли бы гораздо лучше
  • Провести свое время в баре.
  • Ну, а в общем-то – дело скверно,
  • Успокаивать вас не буду:
  • Коммунизм победит повсюду!
  • Тут предчувствие ваше – верно!
  • 1948

Новогодняя ночь в Токио

  • Новогодняя ночь,
  • новогодняя ночь!
  • Новогодняя – первая после войны.
  • Как бы дома хотел я ее провести,
  • чтобы – я,
  • чтобы – ты,
  • чтоб – друзья...
  • Но нельзя!
  • И ничем не помочь,
  • и ничьей тут вины:
  • просто за семь тыщ верст
  • и еще три версты
  • этой ночью мне вышло на пост заступать,
  • есть и пить,
  • и исправно бокал поднимать,
  • и вставать,
  • и садиться,
  • и снова вставать
  • на далекой, как Марс, неуютной земле.
  • «Мистер Симонов» – карточка там на столе,
  • чтоб средь мистеров прочих
  • нашел свой прибор,
  • чтобы с кем посадили —
  • с тем и вел разговор.
  • И сидит он, твой снова уехавший муж,
  • и встает он, твой писем не пишущий друг,
  • за столом, среди чуждых ему тел и душ,
  • оглядев эти пьющие души вокруг,
  • и со скрипом на трудном, чужом языке
  • краткий спич произносит с бокалом в руке.
  • Пьют соседи, тот спич разобрав приблизительно.
  • А за окнами дождик японский, пронзительный,
  • а за окнами Токио в щебне и камне...
  • Как твоя бы сейчас пригодилась рука мне —
  • просто тихо пожать,
  • просто знать, что вдвоем.
  • Мол, не то пережили, —
  • и это переживем...
  • А вообще говоря – ничего не случилось:
  • просто думали – вместе, и не получилось!
  • Я сижу за столом,
  • не за тем, где мне были бы рады,
  • а за этим,
  • где мне
  • никого ровным счетом не надо:
  • ни вот этого рыжего, как огонь,
  • истукана,
  • что напротив, как конь,
  • пьет стакан за стаканом,
  • ни соседа – майора, жующего
  • с хрустом креветки,
  • ни того вон, непьющего
  • парня из ихней разведки,
  • ни второго соседа,
  • он, кажется, тоже – оттуда
  • и следит всю беседу,
  • чтобы моя не пустела посуда;
  • даже этого, ласкового,
  • с нашивкой «Морская пехота»,
  • что все время вытаскивает
  • разные детские фото, —
  • и его мне не надо,
  • хоть, кажется, он без затей —
  • и, по первому взгляду,
  • действительно любит детей.
  • До того мне тут пусто,
  • до того – никого,
  • что в Москве тебе чувства
  • не понять моего!
  • А в остальном с моею персоной
  • тут никаких не стрясется страстей.
  • Новый год. В клубе местного гарнизона
  • пьют здоровье русских гостей;
  • у нас в порядке и «пассы» и визы,
  • и Берлин еще слишком недавно взят,
  • и полковник,
  • прикрыв улыбкою вызов,
  • как солдат,
  • пьет за нас —
  • за бывших солдат!
  • Это завтра они нам палки в колеса
  • будут совать изо всех обочин!
  • Это завтра они устроят допросы
  • говорившим со мной японским рабочим,
  • это завтра они, чтоб не ехал на шахту,
  • не продадут мне билета на поезд.
  • Это завтра шпиков трехсменную вахту
  • к нам приставят,
  • «за нашу жизнь
  • беспокоясь»!
  • Насуют провожатых, как в горло кости,
  • чтоб ни с кем не встречались, – дадут нам бой!
  • Все это – завтра!
  • А пока – мы гости:
  • – Хелс ту ю!
  • – Рашен солджерс!
  • – Рашен фрэндс!
  • – Рашен бойс![2]
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Новогодняя ночь,
  • новогодняя ночь!
  • Не была ль ты поверкою после войны,
  • как мы в силах по дому тоску превозмочь
  • и как правилам боя остались верны
  • на пороге «холодной войны»?
  • Нам мечталась та ночь
  • вся в огнях,
  • в чудесах,
  • вся одетая в русской зимы красоту,
  • а досталось ту ночь
  • простоять на часах,
  • под чужими дождями,
  • на дальнем посту!
  • Ни чудес, ни огней,
  • ничего —
  • разводящим видней,
  • где поставить кого.
  • 1954

Немец

  • В Берлине, на холодной сцене,
  • Пел немец, раненый в Испании,
  • По обвинению в измене
  • Казненный за глаза заранее,
  • Пять раз друзьями похороненный,
  • Пять раз гестапо провороненный,
  • То гримированный, то в тюрьмах ломанный,
  • То вновь иголкой в стог оброненный.
  • Воскресший, бледный, как видение,
  • Стоял он, шрамом изуродованный,
  • Как документ Сопротивления,
  • Вдруг в этом зале обнародованный.
  • Он пел в разрушенном Берлине
  • Все, что когда-то пел в Испании,
  • Все, что внутри, как в карантине,
  • Сидело в нем семь лет молчания.
  • Менялись оболочки тела,
  • Походки, паспорта и платья.
  • Но, молча душу сжав в объятья,
  • В нем песня еле слышно пела,
  • Она охрипла и болела,
  • Она в жару на досках билась,
  • Она в застенках огрубела
  • И в одиночках простудилась.
  • Она явилась в этом зале,
  • Где так давно ее не пели.
  • Одни, узнав ее, рыдали,
  • Другие глаз поднять не смели.
  • Над тем, кто предал ее на муки,
  • Она в молчанье постояла
  • И тихо положила руки
  • На плечи тех, кого узнала.
  • Все видели, она одета
  • Из-под Мадрида, прямо с фронта:
  • В плащ и кожанку с пистолетом
  • И тельманку с значком Рот Фронта.
  • А тот, кто пел ее, казалось,
  • Не пел ее, а шел в сраженье,
  • И пересохших губ движенье,
  • Как ветер боя, лиц касалось.
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Мы шли с концерта с ним, усталым,
  • Обнявшись, как солдат с солдатом,
  • По тем разрушенным кварталам,
  • Где я шел в мае в сорок пятом.
  • Я с этим немцем шел, как с братом,
  • Шел длинным каменным кладбищем,
  • Недавно – взятым и проклятым,
  • Сегодня – просто пепелищем.
  • И я скорбел с ним, с немцем этим,
  • Что в тюрьмы загнан и поборот,
  • Давно когда-то, в тридцать третьем,
  • Он не сумел спасти свой город.
  • 1948

В гостях у Шоу

  • Мы хозяина, кажется, утомили...
  • Пора уезжать – бьют часы на камине.
  • Надо встать и проститься, и долгие мили
  • вновь считать на английской зеленой равнине.
  • Нас сначала сюда и пускать не хотели,
  • мы уже тут встречались с подобными штуками:
  • «Мистер Шоу не сможет», «Мистер Шоу в постели» —
  • так гласил их отказ, на машинке отстуканный.
  • Но потом
  • вдруг по почте – письмо от руки
  • с приглашеньем,
  • со схемой, как ехать получше нам,
  • с тем особым педантством, с каким в этих случаях
  • пишут великие старики,
  • зная цену себе, но, от многих в отличие,
  • не меняя привычек с приходом величия.
  • И вот мы доехали —
  • за три часа —
  • от дымного Лондона
  • до этого домика,
  • где на полках, как мертвых друзей голоса,
  • собрались порыжелые, старые томики,
  • где усопший давно
  • девятнадцатый век
  • еще бродит по тихим коврам в кабинете
  • и стоит у камина
  • седой человек
  • самый старый писатель на целой планете.
  • Он и сам – на столетье чем-то похожий.
  • И конца ему нет —
  • такой он высокий.
  • Голубые глаза
  • и веселые щеки,
  • сто лукавых морщинок на старческой коже.
  • Шевеля над улыбкой усами добрыми,
  • отбросив привычной иронии стрелы,
  • он смотрит на нас
  • глазами, которыми
  • на Родину нашу
  • когда-то смотрел он;
  • они все мягче,
  • добрее,
  • шире,
  • как будто теплом ее дальним лучатся.
  • Наверное, здесь,
  • в им осмеянном мире,
  • такими
  • глаза его видят нечасто!
  • Он вспоминает,
  • как ехал в Союз,
  • репортеров
  • ответом
  • огрев, как плетью:
  • чтоб там,
  • только там
  • отметить свою
  • дату
  • семидесятипятилетья!
  • И как,
  • если он
  • доживет до ста лет
  • (он смягчает улыбкою эту дату),
  • он снова в страну нашу
  • купит билет,
  • как в юности,
  • в семьдесят пять, когда-то.
  • И снова уедет,
  • хлопнувши дверью,
  • в наш
  • не напичканный шутками горькими,
  • в наш новый мир,
  • в который он верит
  • чем дальше,
  • тем с меньшими оговорками.
  • Он говорит о Стране Советов
  • с такой
  • на него непохожей
  • нежностью...
  • Он совсем не насмешлив сегодня,
  • этот
  • старик,
  • знаменитый своей насмешливостью.
  • В этот дом,
  • где гости
  • давно не бывали,
  • мы пришли не писателями,
  • не поэтами,
  • наших книг не читал он,
  • и знал нас едва ли,
  • и позвал нас к себе
  • совсем не поэтому:
  • он нас звал,
  • чтоб глаза
  • перед смертью увидели
  • в этом мире злодейств,
  • чистогана
  • и прибылей
  • двух
  • другой половины земли представителей,
  • двух советских людей,
  • кто б они ни были.
  • И поэтому
  • пусть нам будет простительно:
  • что старик
  • провожать нас
  • идет к воротам,
  • словно целый народ
  • был его посетителем —
  • и он
  • прощается с этим народом.
  • Как ни просим, ни молим его мы, двое,
  • напрасны наши все уговоры.
  • Под дождем,
  • с непокрытою головою,
  • упрямой походкой
  • идет через двор он,
  • бурча, что это – ирландский обычай,
  • что погоды здесь
  • бывают и хуже,
  • и сердито носами ботинок тыча
  • во все попадающиеся лужи.
  • У самых ворот,
  • пресекая споры,
  • нагибается,
  • нас отстранив руками,
  • вынимает из гнезд
  • два толстых запора
  • и ногою сдвигает
  • приваленный камень.
  • Нам вовсе не до того,
  • чтоб гордиться.
  • Мы знаем одно лишь чувство простое:
  • мы спешим уехать,
  • чтоб простудиться
  • он не успел,
  • под дождем тут стоя.
  • Но он,
  • как будто его не трогает
  • ни этот дождь,
  • ни мартовский ветер,
  • выходит за нами вслед на дорогу,
  • словно остался
  • один на свете,
  • словно о чем-то
  • еще жалея,
  • словно что-то
  • договорить осталось...
  • Никогда не забуду этой аллеи,
  • длинной, как жизнь,
  • одинокой, как старость.
  • Не забуду, как выехав к повороту,
  • мы увидели
  • с нежностью
  • и печалью,
  • как все еще
  • стоит у ворот он,
  • высоко
  • руку
  • подняв на прощанье.
  • 1954
* * *
  • Бывает иногда мужчина —
  • Всех женщин безответный друг,
  • Друг бескорыстный, беспричинный,
  • На всякий случай, словно круг,
  • Висящий на стене каюты.
  • Весь век он старится и ждет,
  • Потом в последнюю минуту
  • Его швырнут – и он спасет.
  • . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  • Неосторожными руками
  • Меня повесив где-нибудь,
  • Не спутай. Я не круг. Я камень.
  • Со мною можно потонуть.
  • 1946
* * *
  • Предчувствие любви страшнее
  • Самой любви. Любовь – как бой,
  • Глаз на глаз ты сошелся с нею.
  • Ждать нечего, она с тобой.
  • Предчувствие любви – как шторм,
  • Уже чуть-чуть влажнеют руки,
  • Но тишина еще, и звуки
  • Рояля слышны из-за штор.
  • А на барометре к чертям
  • Все вниз летит, летит давленье,
  • И в страхе светопреставленья
  • Уж поздно жаться к берегам.
  • Нет, хуже. Это как окоп,
  • Ты, сидя, ждешь свистка в атаку,
  • А там, за полверсты, там знака
  • Тот тоже ждет, чтоб пулю в лоб...
  • 1945
* * *
  • Чтобы никогда не думала,
  • Что ты связан с ней порукою,
  • Чтоб нет-нет да вдруг и дунуло
  • Неожиданной разлукою.
  • Чтобы так и не увидела
  • Расставанья невозможности,
  • Чтобы никогда не выдала
  • Аттестат благонадежности.
  • Чтоб ты был тропою около,
  • А не мостовою хоженой,
  • Чтоб могла держать, как сокола,
  • Лишь на рукавице кожаной.
  • Чтоб с тобой, сдержав дыхание,
  • Шла как со свечой рискованной,
  • Чтобы было это здание
  • От огня не застраховано.
  • 1947
* * *
  • Барашек родился хмурым осенним днем
  • И свежим апрельским утром стал шашлыком,
  • Мы обвили его веселым желтым огнем
  • И запили его черным кизлярским вином.
  • Мы обложили его тархуном – грузинской травой —
  • И выжали на него целый лимон.
  • Он был так красив, что даже живой
  • Таким красивым не мог быть он,
  • Мы пили вино, глядя на горы и дыша
  • Запахом уксуса, перца и тархуна,
  • И, кажется, после шестого стакана вина
  • В нас вселилась его белая прыгающая душа,
  • Нам хотелось скакать по зеленым горам,
  • Еще выше, по синим ручьям, по снегам,
  • Еще выше, над облаками,
  • Проходившими под парусами.
  • Вот как гибельно пить бывает вино,
  • Вот до чего нас доводит оно,
  • А особенно если баклажка
  • Упраздняется под барашка.
  • Но женщина, бывшая там со мной,
  • Улыбалась одними глазами,
  • Твердо зная, что только она виной
  • Всему, что творилось с нами.
  • Это так, и в этом ни слова лжи,
  • У нее были волосы цвета ржи
  • И глаза совершенно зеленые,
  • Совершенно зеленые
  • И немножко влюбленные.
  • 1947

Дом друзей

  • Дом друзей, куда можно зайти безо всякого,
  • Где и с горя, и с радости ты ночевал,
  • Где всегда приютят и всегда одинаково,
  • Под шумок, чем найдут, угостят наповал.
  • Где тебе самому руку стиснут до хруста,
  • А подарок твой в угол засунут, как хлам;
  • Где бывает и густо, бывает и пусто,
  • Чего нет – того нет, а что есть – пополам.
  • Дом друзей, где удач твоих вовсе не ценят
  • И где счет неудачам твоим не ведут;
  • Где, пока не изменишься сам, – не изменят,
  • Что бы ни было – бровью не поведут!
  • Где, пока не расскажешь, допросов не будет,
  • Но попросишь суда – прям, как штык, будет суд;
  • Где за дерзость – простят, а за трусость – засудят,
  • И того, чтобы нос задирал, не снесут!
  • Дом друзей! – в нем свои есть заботы, потери —
  • Он в войну и с вдовством, и с сиротством знаком,
  • Но в нем горю чужому открыты все двери,
  • А свое, молчаливое, – век под замком.
  • Сколько раз в твоей жизни при непогоде
  • Он тебя пригревал – этот дом, сколько раз
  • Он бывал на житейском большом переходе
  • Как энзэ – как неприкосновенный запас!
  • Дом друзей! Чем ему отплатить за щедроты?
  • Всей любовью своей или памятью всей?
  • Или проще – чтоб не был в долгу у него ты,
  • Сделать собственный дом тоже домом друзей?
  • Я хотел посвятить это стихотворенье
  • Той семье, что сейчас у меня на устах,
  • Но боюсь – там рассердятся за посвященье,
  • А узнать себя – верно, узнают и так!
  • 1954

Сын

  • Был он немолодой, но бравый;
  • Шел под пули без долгих сборов,
  • Наводил мосты, переправы,
  • Ни на шаг от своих саперов;
  • И погиб под самым Берлином,
  • На последнем на поле минном,
  • Не простясь со своей подругой,
  • Не узнав, что родит ему сына.
  • И осталась жена в Тамбове.
  • И осталась в полку саперном
  • Та, что стала его любовью
  • В сорок первом, от горя черном;
  • Та, что думала без загада:
  • Как там, в будущем, с ней решится?
  • Но войну всю прошла с ним рядом,
  • Не пугаясь жизни лишиться...
  • Ничего от него не хотела,
  • Ни о чем для себя не просила,
  • Но, от пуль закрыв своим телом,
  • Из огня его выносила
  • И выхаживала ночами,
  • Не беря с него обещаний
  • Ни жениться, ни разводиться,
  • Ни писать для нее завещаний.
  • И не так уж была красива,
  • Не приметна женскою статью.
  • Ну, да, видно, не в этом сила,
  • Он ее и не видел в платьях,
  • Больше все в сапогах кирзовых,
  • С санитарной сумкой, в пилотке,
  • На дорогах войны грозовых,
  • Где орудья бьют во всю глотку.
  • В чем ее красоту увидел?
  • В том ли, как вела себя смело?
  • Или в том, как людей жалела?
  • Или в том, как любить умела?
  • А что очень его любила,
  • Жизнь ему отдав без возврата, —
  • Это так. Что было, то было...
  • Хотя он не скрыл, что женатый.
  • Получает жена полковника
  • Свою пенсию за покойника;
  • Старший сын работает сам уже,
  • Даже дочь уже год как замужем...
  • Но живет еще где-то женщина,
  • Что звалась фронтовой женой.
  • Не обещано, не завещано
  • Ничего только ей одной.
  • Только ей одной да мальчишке,
  • Что читает первые книжки,
  • Что с трудом одет без заплаток
  • На ее, медсестры, зарплату.
  • Иногда об отце он слышит,
  • Что был добрый, храбрый, упрямый.
  • Но фамилии его не пишет
  • На тетрадках, купленных мамой.
  • Он имеет сестру и брата,
  • Ну, а что ему в том добра-то?
  • Пусть подарков ему не носят,
  • Только маму пусть не поносят.
  • Даже пусть она виновата
  • Перед кем-то, в чем-то, когда-то,
  • Но какой ханжа озабочен —
  • Надавать ребенку пощечин?
  • Сплетней душу ему не троньте!
  • Мальчик вправе спокойно знать,
  • Что отец его пал на фронте
  • И два раза ранена мать.
  • Есть над койкой его на коврике
  • Снимок одерской переправы,
  • Где с покойным отцом, полковником,
  • Мама рядом стоит по праву.
  • Не забывшая, незамужняя,
  • Никому другому не нужная,
  • Она молча несет свою муку.
  • Поцелуй, как встретишь, ей руку!
  • 1954

Чужая душа

  • Дурную женщину любил,
  • А сам хорошим парнем был,
  • С врагами – не застенчивым,
  • К друзьям – не переменчивым;
  • Умел приехать к другу,
  • Подать в несчастье руку,
  • Поднять в атаку роту,
  • Стать грудью в непогоду!
  • Был и умен, и добр, и смел,
  • И верен был отчизне,
  • И одного лишь не умел
  • В своей короткой жизни:
  • Взять отодвинуть взглядом
  • И рассмотреть как следует
  • Ту, что живет с ним рядом,
  • Что спит с ним и обедает;
  • Ту, что с их первой встречи
  • Была с ним всех короче,
  • И жизнь его калеча,
  • И честь его пороча...
  • А эта, с кем он жил, она —
  • Могу ручаться смело, —
  • Что значит слово-то «жена»,
  • Понятья не имела.
  • Свои лишь ручки, ноженьки
  • Любила да жалела,
  • А больше ничегошеньки
  • На свете не умела:
  • Ни сеять, ни пахать, ни жать,
  • Ни думать, ни детей рожать,
  • Ни просидеть сиделкою,
  • Когда он болен, ночь,
  • Ни самою безделкою
  • В беде ему помочь.
  • Как вспомнишь – так в глазах темно,
  • За жизнь у ней лишь на одно
  • Умения хватило —
  • Свести его в могилу!
  • А где же были мы – друзья?
  • Тут виноват и ты и я!
  • Молчали, замечали
  • Да головой качали:
  • Мол, вроде неприлично
  • Касаться жизни личной.
  • Да так и не коснулись,
  • Как умер лишь – проснулись!
  • 1954

Борису Горбатову

1

  • Умер друг у меня – вот какая беда...
  • Как мне быть – не могу и ума приложить.
  • Я не думал, не верил, не ждал никогда,
  • Что без этого друга придется мне жить.
  • Был в отъезде, когда схоронили его,
  • В день прощанья у гроба не смог постоять.
  • А теперь вот приеду – и нет ничего;
  • Нет его. Нет совсем. Нет. Нигде не видать.
  • На квартиру пойду к нему – там его нет.
  • Есть та улица, дом, есть подъезд тот и дверь,
  • Есть дощечка, где имя его – и теперь.
  • Есть на вешалке палка его и пальто,
  • Есть налево за дверью его кабинет...
  • Все тут есть... Только все это вовсе не то,
  • Потому что он был, а теперь его нет!
  • Раньше как говорили друг другу мы с ним?
  • Говорили: «Споем», «Посидим», «Позвоним»,
  • Говорили: «Скажи», говорили: «Прочти»,
  • Говорили: «Зайди ко мне завтра к пяти».
  • А теперь привыкать надо к слову: «Он был».
  • Привыкать говорить про него: «Говорил»,
  • Говорил, приходил, помогал, выручал,
  • Чтобы я не грустил – долго жить обещал,
  • Еще в памяти все твои живы черты,
  • А уже не могу я сказать тебе «ты».
  • Говорят, раз ты умер – таков уж закон, —
  • Вместо «ты» про тебя говорить надо: «он»,
  • Вместо слов, что люблю тебя, надо: «любил»,
  • Вместо слов, что есть друг у меня, надо: «был».
  • Так ли это? Не знаю. По-моему – нет!
  • Свет погасшей звезды еще тысячу лет
  • К нам доходит. А что ей, звезде, до людей?
  • Ты добрей был ее, и теплей, и светлей,
  • Да и срок невелик – тыщу лет мне не жить,
  • На мой век тебя хватит – мне по дружбе светить.

2

  • Умер молча, сразу, как от пули,
  • Побледнев, лежит – уже ничей.
  • И стоят в почетном карауле
  • Четверо немолодых людей.
  • Четверо, не верящие в бога,
  • Провожают раз и навсегда
  • Пятого в последнюю дорогу,
  • Зная, что не встретят никогда.
  • А в глазах – такое выраженье,
  • Словно верят, что еще спасут,
  • Словно под Москвой из окруженья,
  • На шинель подняв, его несут.

3

  • Дружба настоящая не старится,
  • За небо ветвями не цепляется, —
  • Если уж приходит срок, так валится
  • С грохотом, как дубу полагается.
  • От ветров при жизни не качается,
  • Смертью одного из двух кончается.
  • 1954

* * *

  • Умирают друзья, умирают...
  • Из разжатых ладоней твоих
  • Как последний кусок забирают,
  • Что вчера еще был – на двоих.
  • Все пустей впереди, все свободней,
  • Все слышнее, как мины там рвут,
  • То, что люди то волей господней,
  • То запущенным раком зовут...
  • 1970

* * *

  • Ненужные воспоминания
  • Придут, когда их не зовут,
  • Как лишние переиздания
  • Книг, без которых – проживут!
  • Всем весом, всею грудой пыльною
  • Налягут так, что чуть дыша,
  • Вдруг заскрипит и – даже сильная —
  • Прогнется, как доска, душа.
  • 1970

* * *

  • Бывает, слово «ненавижу»
  • Звучит слабей, чем «не увижу».
  • Не взрыв, не выстрел, не гроза —
  • А белые, как смерть, глаза
  • И белый голос: не увижу.
  • Как в камень вмерзшая слеза.
  • 1970

Товарищу То Хыу, который перевел «Жди меня»

Продолжить чтение

Читать бесплатно другие книги:

Угроза для бизнеса
Угроза для бизнеса
Стаут Рекс
В это издание вошел роман о детективе Текумсе Фоксе, который мыслит как Ниро Вульф, а дерется как Ар...
Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник)
Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник)
Саймондс Тим
На Бейкер-стрит появляется высокий гость, прибывший из Болгарии, чтобы призвать Шерлока Холмса и док...
Геополитические аспекты философии культуры славянофилов
Геополитические аспекты философии культуры славянофилов
Гвоздев Андрей
В монографии философия культуры славянофилов рассматривается в рамках нового междисциплинарного напр...
Невидимая сторона Луны (сборник)
Невидимая сторона Луны (сборник)
Павич Милорад
В книгу вошли сборники рассказов знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2011) «Русская...
Трубка Шерлока Холмса (сборник)
Трубка Шерлока Холмса (сборник)
Томсон Джун
Создатель Шерлока Холмса Артур Конан Дойл обронил в своих произведениях множество недомолвок. Заполн...
Тайны Шерлока Холмса (сборник)
Тайны Шерлока Холмса (сборник)
Томсон Джун
Рассказы английской писательницы, написанные от лица доктора Джона Х. Уотсона, повествуют о захватыв...