Громовая жемчужина Гурова Анна

Пролог

Горная деревушка заметена снегом по самые крыши. Искрится нетронутый снег, рассеченный резкими синими тенями, прозрачен морозный воздух. Деревья на склонах белы от инея. На далеких вершинах гор Комасон, колдовским светом мерцают ледники. В такие вечера в деревнях поплотнее закрывают зимние деревянные ставни, разводят яркий огонь в очаге, садятся к нему поближе всей семьей, и так сидят допоздна, рассказывая завораживающие страшные сказки о зимней нечисти. Но – только не здесь, в Сасоримуре, где страшные сказки стали явью. В домах свет не горит, не протоптаны дорожки в глубоких сугробах. Осенние ветра давно разорвали летние бумажные ширмы, многие крыши провалились, снег лежит в домах, очаги остыли навсегда. Люди покинули деревню много лет назад, в тот проклятый день в начале осени, когда из Скорпионьей долины вернулся мертвый Кагеру, лесной чародей-мокквисин, сопровождаемый демоном в обличье черного горного волка. Кто помог им восстать из пепла, обитателям Сасоримуры было неведомо. Они просто сбежали в ужасе, оставив незапертые дома и неубранный урожай. А мертвец прошел в дом старосты – да там и обосновался.

В тот зимний вечер в глубине заброшенного дома старосты было как всегда промозгло и неуютно. Пахло старым костром, стены заиндевели, из углов веяло могильным холодом. Ветер, однако, внутрь не проникал, и тлеющие в очаге угли давали кое-какое тепло. Полумрак едва освещал масляный светильник. Мокквисин Кагеру, накинув на плечи старое ватное одеяло, сидел у очага за низким столиком, обложившись свитками и разрезными книгами, и читал древнюю рукопись, делая пометки и выписки. Сожженные пальцы уже неплохо слушались, но всё еще болели. Колдун то и дело кривился, но ни на мгновение не прекращал свою работу.

Неожиданно, не закончив фразы, он отложил кисточку, поднял голову и прислушался.

– К нам, похоже, гости, – сказал он вслух, обращаясь в темноту.

В сумраке бесшумно шевельнулась огромная тень.

– Не трудись, Тошнотник, – раздался голос на крыльце. – Не нужно меня встречать. Я сама найду дорогу.

В дом вошла юная девушка. Мотнула головой, стряхивая снег. Снежинки ледяными искрами блестели в ее черных волосах. На девушке была бедная крестьянская одежка: широкие холщовые штаны, просторная рубаха, полинялый ватник. Она была босиком, но непохоже, чтобы ее беспокоил холод. Несколько мгновений она стояла в дверях, глядя в упор на Кагеру золотистыми тигриными глазами.

– Так это правда, – прошипела она. – Ты не умер!

– Здравствуй, Мисук, – сказал Кагеру. – Рад тебя видеть. Я знал, что ты когда-нибудь вернешься. Проходи, погрейся у очага.

– Ха! Неужели ты думаешь, что я вот так подойду к тебе, мокквисин?

Оба они оставались неподвижными.

– Но ты уже пришла в мою деревню.

– Я могу уйти в любой момент. Попробуй-ка, поймай меня!

– А ты уверена, что никто не стоит сейчас у тебя за спиной?

Мисук не оглянулась, как втайне ожидал Кагеру. Она вообще не шевельнулась, только засмеялась.

– Да наверняка там уже кто-то стоит, – сказала она. – Небось, Тошнотник подбирается, или какой иной бес. И что мне до того?

Очертания Мисук вдруг задрожали, поплыли, словно отражение в капле воды, лицо погрузилось в синеватую тень. Кагеру поморщился, прикрыл глаза ладонью, как от резкого света.

– Понял? Захочу – появлюсь. Захочу – исчезну!

– А, вот оно что… Стало быть, ты теперь фея.

Мисук довольно улыбнулась, снова обретая четкую форму, сизая тень отступила.

– Мой отец, горный дух с Иголки, научил меня умениям, что людям недоступны. Этому и многим другим. Он хороший учитель. В отличие от тебя.

Кагеру не обратил внимания на мелкий укол.

– Итак, ты выбрала судьбу феи, – повторил он. – Помнится, у твоей матери были на твой счет совсем другие планы…

Мисук скорчила рожу.

– Ничего я не выбирала! Это всё вы: ты и мамаша. Да, она почему-то хотела, чтобы я стала человеком. Я никогда не понимала, зачем! Что в этом хорошего – стать такой, как она? Пусть она умна, хитра и ловко наводит мороки, но все равно останется безобразной старухой. Старость, болезнь, смерть, рабство – вот удел человеческой женщины!

– Не только, – заметил Кагеру. – Если бы не твое нелепое упрямство, я бы показал тебе, чем еще отличается судьба женщины от судьбы феи.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, думая об одном и том же.

– Проходи, Мисук, не топчись в дверях, – вкрадчиво повторил Кагеру. – Ты же сама наверняка знаешь, что я сейчас слишком слаб, чтобы удержать тебя здесь силой. Иначе ни за что бы сюда не явилась, будь ты хоть сто раз фея.

Девушка пожала плечами, прошла к очагу, скинула на пол ватник.

– Ну и грязь тут, – проворчала она, устраиваясь на плетеной циновке. – Сажа какая-то везде…Фу…

– Истинное удовольствие смотреть на тебя, Мисук, – сказал Кагеру, не сводя с нее глаз. – Какую бы рвань ты на себя ни напялиль, всегда грациозна… как кошка.

Мисук фыркнула.

– Именно так ты меня и одевал, когда я ходила у тебя в учениках. И все-таки, почему ты жив? – с жестоким любопытством спросила она, садясь на пятки. – Как это случилось? Я же своими глазами видела, как тебя сожгли! Или это был морок?

– Проверь, – предложил Кагеру.

Новая кожа, темная и шероховатая, туго обтягивала кости его черепа, черты лица восстановились еще не до конца, придавая колдуну пугающее сходство с засушенным трупом. Впрочем, Мисук было сложно смутить такими вещами. Поколебавшись, она придвинулась ближе и осторожно коснулась щеки колдуна.

– Чудеса, – пробормотала она, проводя пальцами по сожженной коже. – Плоть выросла заново! Ты не должен был выжить. Это чьи-то сильные чары…

Вместо ответа Кагеру расстегнул косой ворот рубашки.

– Смотри, – сказал он. – Видишь этот шрам под ключицей? Огненный демон, освободившись благодаря маленькому ублюдку Мотыльку, сначала переломал мне все кости, потом взял железную кочергу и проткнул меня насквозь. Пришпилил к опорному столбу, как стрекозу. Я был тогда еще жив. А потом дом сгорел – до углей сгорел, и я вместе с ним.

– И что было дальше? – деловито спросила Мисук.

– Я проторчал там несколько лет. Достаточно, чтобы пепелище превратилось в зеленый холм, а мой труп – в кучку почерневших костей. Затем демон вернулся…

– …и вернул тебе жизнь. Вернее, дал взаймы. В счет будущих услуг. Так?

– Хм… Хоть ты и новоиспеченная фея, но в мотивах своих сородичей-демонов, вижу, разбираешься неплохо. Конечно, в свое время огненный демон потребует плату. Но, надеюсь, это произойдет нескоро. Пока я немощен и слаб, с меня взять нечего…

– Помнится, там был еще второй… Которого выловили из ручья. Доходяга Сахемоти. Что с ним?

– Понятия не имею. Освободился и ушел.

На самом деле все было далеко не так просто. Кагеру не забыл, что именно второму богу – или демону? – пошла в жертву – или в пищу? – его жизнь. Но говорить об этом Мисук он не собирался.

Мисук покосилась на свитки и футляры с книгами.

– Интересуешься, чем я тут занят?

Кагеру протянул ей первую попавшуюся рукопись. Мисук прочитала начало – и захихикала.

– «Повесть о двух влюбленных соснах»! Развлекаешься сказками?

– Это театральные пьесы, – серьезно ответил мокквисин. – Ты, наверно, и не знаешь, что в старину на островах Кирим существовал древнейший ритуальный театр?

Мисук небрежно бросила рукопись на кучу свитков.

– Мне до театра дела нет. Хватит пустой болтовни, колдун. У меня к тебе пара вопросов.

– Я давно жду, когда ты наконец перейдешь к делу.

Девушка обняла руками колени.

– Скажи, не знаком ли ты с неким… даже и не скажу наверняка, человеком, демоном или призраком… Выглядит он как уроженец Кирима, на вид лет тридцати, синеглазый, одевается в черное, на лбу клеймо императорской тюрьмы…

– Нет, не знаком, – после долгой паузы ответил Кагеру. – Вот удивительный вопрос, не ожидал. Клейменый призрак, надо же… А что он натворил, этот «демон или человек»?

– Он преследует Мотылька, – взглянув ему в глаза, сказала Мисук.

Как ни владел собой Кагеру, а все же при звуке имени Мотылька его перекосило от ненависти.

– Преследует? С какой целью?

– Я еще сама не поняла. То ли он пытается втравить его в неприятности, то ли наоборот, защитить. А может, у него свои цели, с благом или горем Кима никак не связанные. Я, по правде сказать, собиралась спросить тебя. Я сильно подозревала, что этот призрак – один из твоих слуг. Но теперь что-то засомневалась.

– Нет, это не мой слуга. И я не посылал его убить Мотылька по одной простой причине – я собираюсь прикончить его собственноручно.

– Речь вовсе не идет об убийстве, – сказала Мисук, внимательно наблюдая за своим бывшим учителем. – Этот клейменый тип… ты не поверишь, о чем он просил нашего малыша Мотылька. Он допекает его просьбами убить некоего Рея Люпина. Рей – приятель Кима, говорят, весьма одаренный юноша, но решительно ничем не примечательный…

– Рей Люпин? – повторил Кагеру. – Смутно припоминаю. Какой-то купеческий сынок, который решил стать монахом. О нем упоминал тот бедняга-гадальщик, как там его звали…

– Кушиура, которого ты убил, – насмешливо подсказала Мисук. – Сначала, само собой, выведав последние вести о Киме – с какой целью, очевидно. Да, я многое о тебе знаю. Не так уж ты слаб, как прикидываешься. Даже твой волчий демон по-прежнему тебе служит. Предупреждаю, – глаза девушки сузились, – даже не старайся навредить Мотыльку! Я этого не оставлю!

– Конечно, с таким защитником, как ты, не сравнятся все монахи Каменной Иголки. Парню будет, за чьей спиной укрыться, когда у монахов лопнет терпение и они выставят его за ворота, – презрительно ответил Кагеру. – Не пойму, зачем ты возишься с этим несчастным Мотыльком?

Мисук торжествующе улыбнулась и нанесла последний удар:

– Я намереваюсь выйти за него замуж.

Кагеру треснул ладонью по низкому столику. Глиняный светильник подпрыгнул, едва не опрокинувшись, свитки и разрезные книги посыпались во все стороны.

– Зачем тебе Мотылек?! – рявкнул он. – Он просто мальчишка и ничего больше! Если бы я воспитал его, из него, возможно, могло бы получиться что-то путное. А Вольгван Енгон вырастил из него заурядного светского бездельника. Клянусь, такому ничтожеству даже мстить – себя не уважать…

– Да, ты бы мог его выучить, – перебила его Мисук, – только ведь ты предпочел принести его в жертву! Ты бы и меня мог выучить, если бы преодолел свою гнусную натуру. Для тебя любить – значит подчинить, сломить волю, превратить в послушную куклу, и никак иначе. А у Мотылька есть то, чего у тебя со всеми твоими умениями отродясь не бывало – простая человеческая жалость!

Голос Мисук оборвался. Довольно долго колдун и его бывшая ученица сидели молча. Наконец Кагеру сказал мрачно:

– Хорошо. Теперь у меня появилась еще одна причина его убить.

– Ха! Опоздал. Кима тебе не найти, он спрятан так, что его не найдут даже боги, и вовсе даже не в монастыре, а совсем в другом месте. К счастью, у него хватает сильных заступников.

– Если все они подобны тебе, – насмешливо сказал мокквисин, – то Мотылек расстанется со своей мотылиной жизнью еще до конца этого года. И я позабочусь, чтобы это расставание было нелегким.

Мисук вдруг придвинулась так близко к Кагеру, что он ощутил ее дыхание на своем лице.

– Как же! Ты превратился в ничто, сихан, – промурлыкала она, заглядывая ему прямо в глаза. – Вся твоя власть, вот она – пепел и сажа! Сидишь тут как паук и строишь козни, а сам не можешь повелевать даже собственным телом. Ты уже не тот учитель, что раньше, ты превратился в старую сморщенную ящерицу. Куда тебе до Кима! Знаю, ты желал бы задержать меня тут – так попробуй! Смотри, я совсем рядом!

В тот самый миг, когда руки колдуна были готовы схватить ее, она исчезла. И снова появилась из пустоты – на этот раз у дверей.

– Кстати, – словно бы вспомнила Мисук, натягивая поношенный ватник. – Тот синеглазый…который то ли демон, то ли призрак…он тоже сказал, что любит меня. Правда, забавно? И что даже смерть его не остановит. Но чья смерть, не уточнил. Вот тебе загадка – подумай над ней на досуге…

Мисук музыкально засмеялась, шагнула за порог – и пропала во тьме зимней ночи. Кагеру остался сидеть у столика, посреди вороха свитков. Голова у него шла кругом.

В тени возле двери, словно отсвет жаровни, блеснули две красные точки, затем из темноты появилась морда черного волка. Демон посмотрел вслед девушке и издал негромкий рык.

– Нет, Тошнотник, сегодня нам ее не догнать, – тихо сказал Кагеру. – Но ты не беспокойся. Она от нас не уйдет…

Он провел рукой по лицу, словно прогоняя сон, и принялся собирать рассыпанные свитки.

Мисук не обратила на них внимания, и зря. Сказки, легенды, пьесы… Никто не воспринимает их всерьез. А между тем именно они – самое надежное хранилище запретной памяти.

По крупицам Кагеру восстановил почти весь пантеон древнекиримских богов. Боги грома, огня, моря и луны, солнца и сева… Конечно, никаких имен – память о них была стерта имперскими чарами. Но нигде не было упоминания о том единственном боге, имя которого Кагеру знал.

Сахемоти.

…Страшнее той бури не помнили на островах Кирим. Несколько дней дул ветер с моря, пока не превратился в ураган. Ветер принес ливень, да такой, будто море встало на дыбы и набросилось на побережье. Океан превратился в адский котел, в царство смерти. И как будто мало было ветра с ливнем, началась гроза – это поздней-то осенью. Низкое серое небо почернело, в тучах вспыхивали сполохи, словно хищные глаза демонов. Глухой громовой раскат – и по дымным облакам к горизонту покатилась огненная волна…

Святилище на горе Омаэ стояло у самого моря, ступени его парадной лестницы спускались к воде. Не будь оно на вершине холма, волны бы мгновенно разорили его, но и так храму приходилось туго. Крышу давно унесло, разбросало лазурные черепицы до самого Ниэно, внешние галереи рухнули, не выдержав натиска бури, однако до нижних ярусов море и ветер пока не добрались. Грохот волн и завывание ветра сливались в один монотонный рев, каменные стены содрогались от тяжелых ударов ветра. Ветер ли это? Или это молот царя преисподних разрушает святилище мятежного бога? Пусть бывшего, но непобежденного, и сдаваться он пока не собирался.

На первом ярусе святилища, лишенном окон, буря почти не ощущалась. Ровным пламенем горели светильники. Успокаивающе поблескивали в сумраке полированные колонны из темно-золотистой сосны, смолистые балки под потолком. Пятна красного и синего в глубине алтаря; отблески огоньков на бронзовых гадательных дисках – как будто ничего не изменилось. В темноте под сводом прятались от бури ласточки. Из алтарной ниши, из-за резной решетки внимательными человеческими глазами смотрел белый дракон – одна из ипостасей Сахемоти-но ками, бога, которому поклонялись в святилище Омаэ. В когтистых лапах дракона сиял символ его власти – бахромчатая звезда. Вокруг закрытого алтаря стояли фигурки-мусуби – «одушевленные», – изображения различных низших божеств. Маленькие киримские боги – почти все они уже потеряли и власть, и имена.

Рядом с алтарем собрались жрецы. Их осталось всего пятеро – из восьмидесяти восьми. Прочие давно сбежали, спасаясь от гнева богов Небесной Иерархии и императорских войск. Жрецы сидели, опустив глаза, и каждый пытался казаться спокойным, чтобы подбодрить других. Никто не молился – молиться было поздно. Кирим захвачен. Официально объявлено – никакого государства здесь нет и не было. Вы – провинция империи; ваш властелин на земле – Великий Неименуемый, на небе – Господин Семи Звезд. Осталось только убедить в этом недобитых киримских богов. Некоторые из них отличались редким упрямством.

Снаружи так грохнуло, словно небо обрушилось на землю. Жрецы вскочили на ноги, решив, что настал их последний час. Но гром прокатился по небу и больше не повторился; кажется, и буря пошла на убыль. Неужели кончено?

И тут в пропитанном благовонием воздухе раздался сухой пронзительный треск. Светильники мигнули, пламя на миг стало синим, храм погрузился в тень. Когда огни снова вспыхнули, в дверях появилась фигура в доспехах, окруженная облаком ядовитого дыма.

Обычный человек, не жрец, не смог бы увидеть того, кто появился в храме. Бог был высок и строен, с ног до головы закован в пластинчатые латы. Шлем с устрашающими крыльями закрывал пол-лица. Пластинчатые доспехи покрывал белоснежный иней. От фигуры веяло невыносимым холодом, даже не зимним – потусторонним. В руках бог держал пылающее копье. Листовидный наконечник багровел изнутри, постепенно остывая. Бог разжал руку, – копье упало на пол, – и равнодушно посмотрел на ладонь. Кожа на ней сгорела вместе с перчаткой.

Жрецы уже стояли, согнувшись в церемониальном поклоне. Старший из них выступил и начал торжественно:

– Приветствуем тебя, о Сахемоти-но ками, Копьеносец, Хранитель, удостоивший нас посещением…

Бог снял шлем. Его лицо было в крови и копоти.

– Куда это меня занесло? – хрипло спросил он.

– Святилище на горе Омаэ близ Ниэно, что на восточном побережье, о потрясающе-стремительный.

– Оставь эти титулы, жрец! Все кончено. Быстро уходите. Сейчас здесь будут боги Небесной Иерархии. От святилища камня на камне не останется…

– Все, кто хотел уйти, уже ушли, о потрясающе-стремительный, – с достоинством сказал старший жрец. – Мы останемся с тобой до конца.

Сахемоти махнул рукой и начал сдирать со второй руки сгоревшую перчатку.

– Это бессмысленно. Я ничем не смогу вам помочь.

– А мы тебе, о великий? – спросил другой жрец.

Бог невольно усмехнулся.

– Помочь мне? Если бы за мной по пятам не гналась смерть, я бы вас вознаградил за верность. Уходите в холмы, немедленно! Впрочем, я воспользуюсь вашим предложением: один из вас пусть останется.

– Все мы будем рады умереть за тебя! – послышались взволнованные голоса.

– При чем тут смерть?

– Ты хочешь наградить…

– При чем тут награда! – резко сказал Сахемоти, вытирая копоть с лица. – Всё, что могу пообещать – полная неопределенность. Доброволец может вернуться на землю через пятьсот лет, а может вообще не вернуться. Может получить ужасное посмертие. Куда пойдет его душа теперь, когда все развалилось и Долина Высокого Неба захвачена, я даже представить не могу. Я честно скажу – мне нужно только тело.

Взгляд Сахемоти пробежал по сухопарым фигурам жрецов.

– Причем желательно покрепче и помоложе.

Жрецы быстро посовещались, и вперед шагнул один из них, худой и высокий, с правильным строгим лицом и светло-серыми глазами.

– Я самый младший, – спокойно сказал он. – Мне двадцать девять. Пусть мое тело послужит тебе во благо…

Снаружи снова грянул гром. И на этот раз святилище не выдержало натиска урагана. Ветер выбил двери, ворвался в зал и погасил светильники. Бронзовые гонги застонали сами по себе, воздух наполнился свистом и воем. Четверо жрецов еще раз поклонились и потихоньку исчезли за алтарем. В нижнем зале остались только Сахемоти и младший жрец. Сахемоти подобрал с пола копье. Оно уже почти перестало светиться, едва рдея в темноте.

– Возьми, – протянул он его жрецу. – По его лезвию ты уйдешь в Годзен…

Младший жрец принял копье, недрогнувшими руками вонзил его себе в живот и свалился под ноги Сахемоти. Небесное оружие не оставило раны. Душа ушла, тело осталось невредимым.

– …и вернешься в Земную Заводь, когда тебя призовут моим именем…

Сахемоти, не отрывая взгляда от тела жреца, быстро и беззвучно сотворил заклятия, соединяющие его дух и эту бренную плоть. Надежды на успех мало – даже в лесу Вечного Утра, даже в человеческом теле боги Небесной Иерархии быстро найдут его и убьют окончательно. Это не выход, а всего лишь лазейка, отсрочка – на год, или на день, или даже на полдня… Но мало ли что может случиться за эти полдня!

Тем временем малиновое сияние копья распространилось на всё тело жреца. Несколько мгновений оно казалось созданным из одного только света. Потом тело задрожало – и растаяло в воздухе без следа.

– Доброго пути, – прошептал Сахемоти и протянул руку к копью. Но оно, словно истратив последние остатки силы, угасло, почернело и рассыпалось в прах в его руках.

– Ага! – раздался пронзительный, режущий уши женский вопль. – Вот он где спрятался!

– Бей его! – подхватил громоподобный бас. – Бей мятежника!

Ветер бесновался в стенах храма, разоряя богатое внутреннее убранство, обрывая завесы и терзая в клочья цветочные гирлянды. Но троим вошедшим не было дела до урагана. Ветер будто обтекал их; вихри клубились вокруг, не причиняя вреда.

Один из троицы выглядел как монах: строгая одежда, бритая голова, постное лицо. Непонятно только, как в его руке оказался меч. Второй, напротив, блистал золочеными латами, словно полководец на императорском параде. На голове его красовался шлем с плюмажем, с могучих плеч ниспадал багровый плащ. Надменное широкое лицо украшала черная бородка. Третьей была обнаженная женщина, полускрытая дымным облаком. Сквозь ее угольно-черную плоть просвечивало пламя. На разрисованном магическими узорами лице горели свирепые желтые глаза. Прямо из руки вырастал многохвостый огненный хлыст.

Сахемоти выпрямился и мрачно взглянул на богов Небесной Иерархии. Надо же, какая честь – сам Хенму, имперский бог войны. И «монах» – Бессмертный Воитель – этот-то зачем? И демоническая охотница из огненной преисподней, с которой всё и началось. Поняв, что не справляется с мятежным богом одна, она поступилась гордостью и вызвала подмогу.

– Берегитесь копья Хранителя! – раздался голос «монаха».

Демоница ответила хохотом из облака дыма.

– Он безоружен, – она улыбнулась, сверкнув длинными клыками. – Копье сгорело. Что, надеялся скрыться в храме, киримец? Думал, мы тебя здесь не найдем? Вот это я люблю – травить вас по углам, как крыс!

– Долина Высокого Неба капитулировала еще вчера, – раскатистым басом заявил бог в роскошных доспехах. – Твои родственники признали поражение!

– Я и без вас это знаю, – проворчал Сахемоти.

– Тогда почему трепыхаешься? – демоница щелкнула по полу огненным хлыстом.

– Да вот хотел посмотреть, кого ты еще позовешь на помощь, охотница. Не знаю, хватит ли у вас сил, чтобы втроем расправиться с безоружным. Может, послать за Господином Семи Звезд?

Огненный хлыст в руке демоницы вспыхнул багровым пламенем, ощетинился иглами…

– Подожди, – ровным голосом сказал Бессмертный Воитель. – Где второй?

– Да, – подхватил Хенму. – Где бог грома?

– Каминари? Он упал в море.

– Это я его сшибла на лету, – гордо заявила охотница. – Слыхали, как бабахнуло?

– А мне показалось, что он бросился в море сам, – возразил Бессмертный Воитель. – Это неспроста…

Демоница зажмурила удлиненные огненные глаза и принюхалась. Из ее ноздрей вырвались язычки пламени. Бессмертный Воитель поморщился и постарался встать так, чтобы адская охотница оказалась от него как можно дальше.

– Я его не чую! – объявила она. – Существа по имени Каминарибольше нет на этом свете.

Сахемоти мысленно перевел дух. Больше всего – гораздо сильнее, чем за собственную жизнь, – он боялся, что боги не поленятся и отправятся в Донную страну искать останки Каминари. Это означало бы конец всего.

– Давайте уж скорее покончим с этим мятежником, – сказал Хенму. – Что-то я устал. Подавлять бунты – такое утомительное занятие…

– Отправьте его в Надзвездную Тьму, – предложил Бессмертный Воитель. – Оттуда не возвращаются даже высшие боги.

Хенму поднял взгляд к потолку и тяжко вздохнул.

О-хо-хо, опять тащить его наверх? Давайте лучше вышвырнем его на Обратную Сторону кратчайшим путем.

– Как это?

– Да через океан!

– Как бы он не ускользнул по дороге, – сказал Бессмертный Воитель. – Смотрите, здесь ему поклонялись как морскому дракону.

– Дайте-ка мне! – азартно воскликнула демоница. – Сейчас я лишу его возможности ускользать… куда бы то ни было!

– Подожди, охотница, надо исполнить ритуал.

Хенму протянул руку и достал из пустоты огромную алебарду. Оружие распространяло красновато-золотистое сияние. Оно озарило могучую фигуру бога войны, придавая ему торжественный и зловещий вид.

– Умри, мятежный дух, – возгласил он, обращаясь к Сахемоти. – Приговор тебе вынесен и обжалованию не подлежит. Да не будет тебе ни надежды, ни избавления! Имя твое да будет забыто во веки веков!

– И вам того же, – пожелал Сахемоти.

Сахемоти закрыл глаза и погрузился в вихрь мест и времен, стараясь отрешиться от тела и его боли. Боги могут делать с ним всё, что угодно – его нынешняя оболочка больше не имеет значения. Миры, в которых он правил… Храмы, где ему поклонялись… Все обличья, в которых он приходил к людям… Ипостаси и воплощения мелькали в его памяти и исчезали, словно брошенные в огонь свитки. Сахемоти будет жить, пока живы люди, которые его помнят. А что будет потом?..

Наконец на него обрушился удар адского хлыста: разрывающий душу и тело, ломающий кости и волю.

Боги работали быстро и грязно. Сахемоти доставил им немало беспокойства, и в другое время они занялись бы его уничтожением более вдумчиво и тщательно. Даже у обычного колдуна не так-то просто исторгнуть душу из тела, чтобы потом она не вернулась отомстить. Но сейчас было особое время. Свод небес Кирима обрушился, по хоронив под собой побежденных богов. За последние месяцы в небесных битвах их погибло несчетное множество. Даже сильнейшим не дано плыть против водопада.

Комком обожженной плоти Сахемоти был брошен в бушующие волны Тайхео. Он медленно опускался на дно, в холодную темноту. Еще немного – и он станет всего лишь развоплощенным духом, выкинутым в хаос. По крайней мере, именно на это рассчитывали боги Небесной Иерархии. Сахемоти надеялся, что его дух отправится в другое место, и ждал смерти так спокойно, как позволяли обстоятельства.

Но всё изменил случай. Из темной толщи воды возник белесый силуэт огромной твари. Вани, прожорливый и безмозглый хищник, привлеченный запахом крови, кружил вокруг растерзанного бога. Сначала Сахемоти воспринял его появление равнодушно, но внезапно ему пришла в голову мысль. Вместо того, чтобы возрождаться в ненадежном человеческом теле, в непонятно каком мире – почему бы не остаться в море? Найти место, куда упал бог грома, и сторожить его. Сколько угодно, до лучших времен. Ведь рано или поздно они наступят…

Трое богов стояли на крыльце храма, наблюдая за морем. Демоница встрепенулась и потянула ноздрями соленый воздух.

– Он умер! Существа по имени Сахемоти больше нет, – удовлетворенно сказала она.

– Прекрасно. Работа закончена, уходим.

– Ага, только напоследок я доломаю этот храм. Чтобы и камней от него не осталось!

Дрогнула земля. Подземный толчок повалил каменные стены. Ураган гнул и ломал сосны на окрестных холмах.

В глубины Тайхео, прочь от берега, уплывал огромный вани.

Глава 1. Меч бессмертного.

Статуя Бессмертного Воителя была главным украшением парадного храма монастыря Каменной Иголки. Терракотовая фигура в полтора человеческих роста возвышалась над молящимися, внушая им трепет и осознание собственного ничтожества. Разрисованное лицо Бессмертого Воителя щерилось устрашающей ухмылкой, глаза налились кровью, волосы от гнева поднялись дыбом. Вздумай он навестить храм, едва ли узнал бы в этой фигуре себя.

Статуя была не только раскрашена, но и одета в обычную одежду, и даже вооружена: на ее боку, поверх запылившегося парчового кафтана, виднелся меч в изукрашенных деревянных ножнах. Ножны – крикливые и аляповатые, но рукоять меча выглядела многообещающе. Один ее вид дразнил Кима, истосковавшегося по оружию.

В алтарь лазать запрещалось. Впрочем, если никто не увидит…

– Я просто посмотрю, – промурлыкал Ким, оглянулся, убедился, что в храме он один, и перешагнул через светильники. Три плоские ступени, на каждой – несколько рядов свечей, охраняющих алтарь от злых духов. И вот Ким уже возле статуи.

– Прости меня, бессмертный. Надеюсь, я не слишком тебя побеспокоил…

Ким вытащил меч из ножен. Повертел в руках, ухмыльнулся. Так он и думал: то, что издалека выглядит волшебно, вблизи – дешевка, увитая выцветшими тряпками и медными бусинами. И клинок так себе, видавший виды – тусклый, выщербленный. Ким пощелкал по лезвию, покачал меч на ладони, сделал резкий выпад.

– Я – Бессмертный Воитель! Бойтесь меня, демоны!

Еще взмах, еще выпад. Тело с удовольствием вспоминало старые уроки – то, чего Киму так не хватало в монастыре. Он прикрыл глаза и ловко заскользил между светильниками. Лезвие завертелось, засверкало, словно стрекозиное крыло. Тень юноши дробилась, повторяя его движения – в полированном дереве, в бронзе и глазури, на стенах и на потолке.

Ким вскочил на верхнюю ступеньку алтаря и застыл в картинной позе, подняв меч над головой. Он представил, что стоит на вершине Каменной Иголки. Выше него – только голубые поля, владения Господина Семи Звезд, даже облака остались где-то далеко под ногами. Еще ниже – ледники и снежные пики, лесистые отроги гор, стены и башни монастыря. Он – бессмертный Воитель. Никакое зло не укроется от его взгляда. Враги Небесной Иерархии будут повержены…

– Ким, ты что здесь делаешь?!

Ким моргнул, оступился и повалил несколько светильников. В дверях храма стоял Рей, его побратим и духовный наставник, глядя на него с изумлением.

– С ума сошел?

– Я просто хотел взглянуть на меч…

– Слезай оттуда быстро! Нет, сначала верни на место меч! Да как ты вообще посмел к нему прикоснуться!

Ким пожал плечами, убрал меч в ножны на поясе статуи и принялся расставлять поваленные светильники.

– Эта ржавая солдатская сабля – позор для Бессмертного Воина,– проворчал он. – Если уж нацепили на статую меч, так хоть достали бы клинок получше…

– Ухаживать за мечом Бессмертного Воина – не твое дело.

– Если не мое, то чье же? Можно подумать, тут кто-то кроме меня хоть немного понимает в оружии!

Рей вздохнул.

– Тебя не переспоришь. Повезло тебе, что вошел я, а не кто-нибудь еще. Я видел настоятеля – он шел как раз в нашу сторону с каким-то скитником. Если бы он застал тебя в алтаре, ты бы так легко не отделался. Самое меньшее, провел бы тут всю ночь на каменном полу, распевая каноны…

– Да уж, повезло, что мой наставник именно ты, – охотно согласился Ким. – Хотя здесь все ко мне очень добры. Разве что настоятеля я как-то побаиваюсь – но он больше похож на небожителя, чем на человека… А вот скажи, Рей: если Бессмертный Воитель – покровитель нашего монастыря, почему мы почти не упражняемся с оружием? Только эти бесполезные танцы с посохами…

– Ты видел меч? – перебил его Рей. – Держал его в руках? Не думаю, чтобы он годился для настоящего боя. Этот меч – не более чем символ. Монах тоже воин, только его враги не от мира сего. Демонов не уничтожить железом…

– Да как тебе сказать, – пробормотал Ким.

О демонах он знал побольше Рея, и не понаслышке, однако спорить не стал.

– Колдуны и ведьмы стремятся заставить бесов служить себе, – продолжал Рей. – Наша цель другая. Не внешнее могущество, а внутреннее. Обрести источник силы в себе самом и обратить его против нечисти. Говорят, иные бессмертные могли уничтожить демона, просто показавшись ему…

Стук и шарканье шагов отвлекли их от разговора. В храм рука об руку медленно вошли два старых монаха – наверно, старейшие на всей Каменной Иголке. Оба они своей худобой напоминали голодных духов, но на этом сходство между ними заканчивалось. Спина первого была идеально прямой, а походка – легкой, второй же скрючился чуть ли не до пола. Первый был бледен до прозрачности, как призрак или человек, годами не выходящий на солнце, а сморщенная кожа второго была темной, пятнистой и бородавчатой. Первый старец был укутан в просторную черную рясу, напоминавшую крылья летучей мыши, из рукавов которой выглядывали только кончики его пальцев. Одеяние скрюченного напоминало старый прохудившийся мешок, а с пояса свисало множество мешочков поменьше, источающих неаппетитные запахи. Первый был настоятелем монастыря. Второго побратимы видели впервые в жизни. Рей внимательно присмотрелся к нему и на всякий случай низко поклонился. Скрюченный старец на приветствие не ответил, только взглянул на него исподлобья и буркнул:

– Ну, и которого из этих бестолковых юнцов хотели мне показать?

Рей выпрямился, оскорбленный до глубины души. Ким отвернулся, давясь смехом. Настоятель остался невозмутимым.

– Вот брат Рей, образованный и твердый духом молодой человек. Я верю, когда-нибудь он принесет славу Каменной Иголке…

– А второй?

– Ким, послушник. Не обращайте внимания. Он в монастыре всего третий месяц…

Скрюченный старикашка тут же уставился на Кима, как хозяйка – на кусок мяса на рынке. Настоятель тихо сказал, обращаясь к Рею:

– Почтенный Чумон выразил желание выбрать себе ученика, и я решил рекомендовать тебя.

– Так это и есть тот самый скитник Чумон? – прошептал Рей, взглянув на грубого старика новыми глазами. – Я ни разу не видел его, хотя живу здесь уже больше десяти лет…

– Старец не часто жалует нас своими посещениями…