Цветок душевного стриптиза Мавлютова Галия

– Нет, не знает, а в приказе я была в общем списке, он подписал его не глядя, – сказала я, покачивая ногой.

Я сидела на столе, разглядывая свое отражение в оконном стекле. По стеклам струилась вода. Водопад. Опять дождь, стучится в окно, настырный, наверное, в гости просится.

– А почему? – сказала Ирка.

Подруга недоумевала: неужели церберские порядки ушли в прошлое и в «Макси» наступил мир и покой? Надолго ли?

– У них новый кадровик, он из органов, они ему доверяют, – сказала я, отворачиваясь от собственного отражения и наглого дождя.

И дождь за окном, и отражение в нем мне категорически не нравились. Впервые я совершила подлость. Обманула двух мужчин. Трех. Но не больше. Да кто же будет считать обманутых мужчин, их на свете много, гораздо больше, чем обманутых вкладчиков.

– Тебе, Настя, повезло, крупно повезло, но Черников с тобой еще разберется, смотри берегись, мало тебе не покажется, – грозилась Ирка.

Тоже мне, Кассандра нашлась, многодетная и кормящая.

– Ир, ты меня не пугай на ночь глядя, а то мне сны дурные будут сниться, – сказала я, нисколько не боясь предстоящей встречи с Черниковым.

Мой челн легко научился обходить воронки и водовороты, плавно и незаметно. А вот как мне встретиться с Марком Горовым? Хотя бы на мгновение, на секунду его взгляд выловить. Мне было бы достаточно этой малости.

– А я тебя не пугаю, а предупреждаю. На то подруги и существуют, чтобы вовремя предупредить об опасности. Настя, а знаешь, что они с моим Колей сделали? – сказала Ирка, а я задумалась.

Что могли сделать владельцы компании с этим громадным и ленивым увальнем? Черников вынужден был восстановить Колю на работе по настоятельной просьбе собеса. И для Иркиного мужа не самая лучшая перспектива развернулась в связи с восстановлением, лучше бы уж он на диване валялся. До скончания века.

– Ну что они с Колей могли сделать – замочили, расчленили, замуровали в бетонную плиту и вмонтировали ее в недостроенный дом? – сказала я, страшась собственного не в меру разыгравшегося воображения.

И сериалы не смотрю, телевизор вообще не включаю, а в голове сплошные чернушки.

– Настя, ты дура, зачем говоришь такие слова? Ты же филолог по образованию, – заорала Акимова.

Ирка всегда напоминает мне о высоком и нравственном. О моем языковом образовании. И правильно делает. В первой битве за жизнь за бортом осталась кое-какая романтическая шелуха, пришлось содрать с себя лишнее. Кусками, слоями, клочьями слезала с меня девичья наивность. Из-под ошметков проглядывала новая кожа, гладкая, блестящая, сияющая. Крепкая и прочная, как у слона.

– Проехали мое филологическое образование, так что они сделали с твоим мужем, Ирина? – твердым и непреклонным тоном сказала я.

Голос зазвенел, как булатная сталь. Иначе Акимову ничем не остановить. Словесный поток обрушится мне на голову. И раздавит ловкий, но утлый челнок.

– Черников отправил моего Колю в Челябинск, в ссылку-у-у, – волчицей завыла Акимова.

– И что ты воешь, дурочка, там же командировочные большие, двойные, между прочим, и ты отдохнешь от Коли, соскучишься, в конце концов, не убили же они его и не отравили, – я сделала робкую попытку успокоить нежное Иркино сердце.

Но любящее сердце Акимовой выпрыгивало из обширной грудной клетки. Оно рвалось вслед за любимым мужем, туда, далеко, в Челябинск.

– Командировка непрерывная, на шесть месяцев, Коля будет сидеть безвылазно в этом паршивом Челябинске, ему даже на выходные нельзя отлучаться, – еще горше завыла Ирка.

Мне стало жаль подругу. Ирка Акимова – ранимое и тонкое существо, несмотря на пышные формы. Она нежно и преданно любит своего мужа Колю. А Коля отвечает ей тем же, теми же словами любит Ирину. У них хорошая семья. Есть двое младенцев, и оба уже кормильцы, между прочим. Еще недавно Ирка с Колей сидели без работы и всей семьей без зазрения совести питались детским пособием. И вот на семью обрушилась новая напасть, ненаглядного Колю отправили в ссылку. В Челябинск. На полгода. С ума сойти можно. А Ирке нельзя никуда сходить, даже с ума. Категорически нельзя, у нее же на руках двое детей, муж и свекровь. И все четверо равны по интеллекту, один к одному – малолетние дети.

– Ир, ну ты же ничего не можешь изменить, или можешь? – огорошила я Ирку, бабахнула прямо по темечку.

– Не могу, – промычала Акимова, заливаясь слезами, – не могу.

«Де богху, дэ богху», – со всхлипами доносилось из трубки. С трудом можно было перевести эти странные звуки в доступные слова. В этом месте мне пригодилась профессия переводчицы. Хотя бы в общении с подругой проявилась высшая квалификация. Умеет Акимова сделать из жизни великую трагедию. Прямо как Уильям Шекспир.

– Тогда не реви, если ничего изменить не можешь, а то у тебя молоко пропадет, – сказала я.

– Уже пропало, – пробасила Акимова.

У моей подруги вдруг образовался приятный баритон. Может, она родственница Степана Федоровича?

– И не баси, лучше дай совет, как жить дальше, – рассмеялась я.

Акимова немедленно прекратила рев, сменив пластинку. И с легким возбуждением приступила к любимому занятию. Ирина обожает учить всех жизни. И сразу пропал человек. Семинар растянется на неделю. На долгие годы. И тогда сиди и слушай, а лучше – записывай. Мелким почерком.

– Не знаю, Настя, зачем ты влезла в ярмо, это мне деваться некуда, семья на шее, а ты могла бы себе работу и в другом месте найти, по душе, по образованию, – ласково увещевала меня подруга. – В «Максихаусе» всем заправляет Черников, а все свои нехорошие делишки сваливает на Горова. А тот все время в разъездах. Ему бумагу подсунут, он и подпишет не читая.

Акимова бубнила и бубнила, а я злилась на нее. Разве можно научить жить? Оказывается, Акимова все знала про Черникова и Горова. Плутовка давно вычислила, кто из них является кем. А я скрывала от Ирки истинное положение дел, считая, что могу причинить боль любимой подруге, если расскажу про интриги Черникова, ведь именно по его требованию уволили Колю. Но никакой душевной травмы у подруги не наблюдалось. Акимова сама во всем разобралась, применила тактический ход и одержала победу. Ирка всегда была уверена, что из двух законченных злодеев можно выбрать одного, более подходящего, – цинично, но факт. Плутовка под внешностью простушки. Но я не могу рассказать Акимовой, что мне случайно встретился Марк Горов и он совсем не чудовище и абсолютно не похож на монстра. Завзятый злодей с клеймом в обществе не является злодеем для меня лично. А незадолго перед этим Марк Горов приснился мне. И я полюбила его загодя, заранее, еще не зная, что он существует в реальности. Ведь в реальности Марк Горов присутствует как символ лукавства и обмана. Но почему-то во сне он представляется мне прекрасным незнакомцем. Вот как я могу объяснить все эти несоответствия моей зареванной, озабоченной семейными проблемами подруге? Ирка все равно ничего не поймет. Закручинится, опечалится от моего рассказа, будет стенать и плакать. И невинные младенцы останутся без материнского присмотра. И я прикусила язычок. А ведь звонила Акимовой, чтобы поделиться своими радостями и горестями. Но они непонятны обычным людям. У всех есть собственные проблемы. Неразрешимые. Сложные. А у меня нет проблем. Ведь я другая. И я могу найти другую работу. Легко. Могу уволиться по собственному желанию. Тоже легко.

– Ир, я могу уволиться из «Хауса» по собственному желанию, легко, в любой момент, – сказала я, останавливая бурный поток советов.

Акимова притихла. Она встретила отпор. Неожиданный и решительный. Ирка не знала, что в жизни существуют и иные правила, заметно отличающиеся от обычных, а иногда разыгрываются странные игры. Акимова привыкла жить в простом мире, обыкновенном, лишенном ярких красок и мазков. Я выбрала другую дорогу, трудную, каменистую, но она мне нравилась. И это была моя дорога.

– Ир, ты давай не скучай, звони, – сказала я.

– И ты мне звони, не забывай, – с трагическим всхлипом прошептала Акимова.

Мы словно прощались навеки. Только что закончился короткий этап жизни, уже начинался следующий, и в этом отрезке пути наши дороги расходились. Каждая отправилась в будущее по своей тропинке. Я всплакнула, зная, что на другом конце города горько рыдала моя подруга. С Иркой было весело, легко, беззаботно. Потом она вышла замуж, родила двоих ребятишек, остепенилась. А я осталась певчей птичкой, порхающей с ветки на ветку в сказочных сновидениях. Люди разные нужны. Люди разные важны. Всем найдется место на этой земле. И я уснула, и мне приснился мой сладкий сон, странный и чудесный, сказочный. И в нем я нашла моего Марка Горова, живого, реального, и он совсем не был похож на злодея с клеймом.

В компании «Максихаус» усиленно внедрялся режим экономии. Свежеиспеченных модераторов изрядно потеснили. В небольшом офисе кучно расположились менеджеры по продажам, и все менеджеры были представлены исключительно девушками. И ни одного юноши-менеджера. Странно. Суровые реалии превратили современный менеджмент в сугубо женскую профессию. В офисе благополучно пребывали восемнадцать человек вместе с вещами и девушками. Работать совсем невозможно, людской энергообмен настойчиво вмешивался в производственную сутолоку. Приглушенный шум постепенно нарастал, угрожая превратиться в набат, и тут же затихал, видимо, мгновенно срабатывала показная лояльность. Сотрудники испуганно переглядывались: вдруг они случайно нарушили офисный этикет? Нет, не нарушили. И сразу все устраивалось, народ успокаивался, принимался за работу с новой энергией, а напряженный гул вновь нарастал, затем затихал, напоминая океан перед бурей. В мои обязанности менеджера по продажам входило увеличение прибыли компании, а прибыль неустанно качалась из тугого кошелька клиента, пресловутый же кошелек напоминал нефтяную скважину без ограничения срока действия. В общем, у меня появилось вполне любопытное занятие, творческое, индивидуальное, и я могла искать клиентов с тугими кошельками хоть на дне морском. Хоть в космосе. Неважно – где, но в конце квартала должна была доказать собственную значимость. Никогда и ничем я прежде не торговала. Никаких клиентов не искала. О чужих кошельках не помышляла. И как я все это буду делать – пока не имела представления. Я ломала голову, как добыть недостающие проценты увеличения продаж. Думала, размышляла, наблюдала за остальными сотрудниками. Даже подглядывала за ними, исподтишка, разумеется. Я хотела бы заниматься проведением выставок, но этим важным делом уже занимались другие девушки. Они все были «блатными», то есть их приняли в «Максихаус» по знакомству, по чьей-то высокой рекомендации. Но никто не признавался в близком родстве с Горовым и Черниковым. Неужели эти девушки являлись родными сестрами хозяев? Вряд ли. Столько сестер не прокормить. Никакого кошелька не хватит, даже братского.

Я переводила мысли в другой режим, пытаясь выжать из мозга хоть какую-нибудь идею, к примеру, доверили бы мне выставочную деятельность, вот бы славно было. Все выставки проходят, по обыкновению, в спортивном комплексе, на стадионах, в Манеже, и тогда культурную программу задавала бы я. Сама себе. Я мечтала, воспаряя в мыслях до небес, но мне активно мешали девушки. При этом они загадочно молчали, а я все пыталась разгадать тайну возникновения девушек… Моему мыслительному процессу мешали также модераторы, они все время приглушенно шумели. Нет, не так. Они не то чтобы шумели, нет, модераторы вообще вели себя странно, будто они являлись заговорщиками. Психологи и консультанты всех мастей и рангов придумывали разные фокус-группы, и модераторы реализовывали самые фантастические проекты. И делали это втайне от менеджеров. Словно мы могли настучать вездесущим органам о странных ловушках и устройствах, посредством которых модераторы всячески досаждали конкурентам. Да что там досаждали, они вредили конкурентам, выворачивали их наизнанку, превращая жизнь и бизнес в театр абсурда. Смотрела-смотрела я на своих коллег и поняла, что мои философские размышления ни к чему хорошему не приведут. Пусть модераторы живут себе в своем изломанном мире, а девушки являются родственницами абсолютно всех управляющих компанией. Мне до них нет никакого дела. У меня ведь есть свои обязанности. Долги. Обязательства. В первую очередь я должна научиться новой профессии, чтобы достойно предъявить себя обществу. В частности Марку Горову. Но как это сделать? Ведь все эти люди, все восемнадцать человек, тоже наблюдают за мной, исподтишка, как и я за ними, стерегут каждый мой шаг, прислушиваются к телефонным разговорам. Но мне никто не звонит. Единственный телефон на весь офис, но и он пока молчит. Если кому нужно поговорить – выходит в коридор, чтобы никто не подслушал. А мне лично не до шпионских страстей. Меня впереди ждет блестящая карьера. Когда-нибудь меня изберут председателем правления совета директоров компании «Максихаус». Эх, кто бы меня научил сначала разбираться в тонкостях торговли, но нет рядом со мной такого человека. Вот Ирка Акимова может научить жизни. Это да. Это она умеет. Легко и непринужденно. А вот научить, как сбывать строительные товары, заманивать лохов, опустошать кошельки клиентов – уже не по ее части. Она сама едва справлялась со своими менеджерскими обязанностями до рождения младенцев. А вот Иркин муж Коля отлично умеет продавать, он все готов продать, даже родную жену с детьми. И так продаст, так убедит клиента, что тот по ночам будет звонить и благодарить Колю за ценное приобретение. Но это завидное качество Иркин муж отвез в город Челябинск. И сидит теперь на постоянно действующей выставке «Максихауса» безвылазно, без выходных, отпусков, с девяти утра до девяти вечера. В бизнес-центре у меня никого нет из своих. Степан Федорович не в счет. Полковник в искусстве торговли совсем не «копенгаген». Марка Горова вообще не вижу. И не слышу. Никто не знает о нем ничего. К тому же в постижении хитрой науки торговли Марк Горов мне не помощник. Человек-загадка. Код доступа зашифрован. И зачем я тайно проникла в «Макси», ловко внедрилась в ряды торгового люда, ведь это впустую потраченное время. И торговать не умею. И с Горовым пути-дороги никак не сходятся.

– Настя, тут вас спрашивают, – какой-то юноша из модераторов протянул мне трубку городского телефона.

Может, клиенты сами меня разыскали, пока я предавалась горестным размышлениям? Догадались, что человек заживо пропадает. Интуиция подсказала.

– Настя, дочка, как ты? – сказала мама.

А у меня упало сердце, прямо на пол упало и разбилось. Вдребезги. Мама умеет угадывать мое настроение по голосу, по умолчанию, по интонации. Угадала. Теперь будет страдать. Я тяжело вздохнула.

– Мам, все в порядке, я не могу разговаривать, у нас один телефон на всех, – сердито буркнула я.

– Уходи ты из этого «Хауса», нечего тебе там делать, пропадешь ты там, – в сердцах вскрикнула мама.

– Ма-ам, – протянула я, предупреждая своей интонацией, что сейчас брошу трубку. Закричу, вспылю, мысленно, разумеется. Вслух ничего такого в офисе не допускается. Негласный устав действует.

– Вечером поговорим, – сказала мама.

И она пропала. А я знала, что мама сейчас сделала, она сама бросила трубку, закричала и вспылила. На другом конце города. Там мои желания исполнились. Я осторожно положила трубку на стол. Так дело не пойдет. Степан Федорович мечтает о преодолении уже второй вершины, а я до сих пор не могу перешагнуть первую. Нельзя распускать нервы. Нельзя. Надо действовать. Я развернула органайзер. Полистала страницы. И план есть. И потенциальные клиенты имеются. Предыдущим вечером я изрядно пошерстила Интернет, пошуровала в его потаенных углах шустрой мышью в поисках клиентов. И нашла разных заказчиков. Переписала номера телефонов, факсов, имейлов, а в отдельную графу внесла фамилии, имена, должности. Все есть. А сейчас не могу перешагнуть через себя. Не могу заставить себя сделать первый звонок. Это так трудно. Ведь я должна убедить незнакомых мне людей ни с того ни с сего приобрести строительные товары компании «Максихаус». Не представляю, какими методами возможно воздействовать на сознание людей, не помышлявших до сих пор о приобретении строительных материалов. Проверю почту. Пусто. На мои письма никто не ответил. Я подавила судорожный вздох. Карьеру можно считать завершенной. Все кончено. Пойду к Степану Федоровичу. Немедленно. И напишу заявление об уходе. И вдруг я испугалась. Нельзя сдаваться. Нельзя. Так можно проиграть в странной игре под названием «жизнь». Ведь я не хочу жить так, как живет Ира Акимова, Вера, Черников. Не хочу. Значит, я должна бороться. Здесь, в «Максихаусе», мой дом. И пусть он наполнен чужими людьми. Пусть. Моя задача превратить этих людей в родственников. В сестер и братьев. Надо поставить себя так, чтобы эти люди полюбили меня. Сроднились со мной. Они и сами всего боятся. Боятся, что не справятся, боятся, что их уволят по сокращению, боятся, что проклятые проценты не вырастут. Всего боятся. В офисе поселился страх. Энергетический сгусток отчаяния витает в воздухе. Надо сорвать завесу молчания. Изорвать ее в клочья. Разодрать на мелкие кусочки. И тогда в офисе зазвучит смех, появится надежда, прилетит на крыльях успех. Всем нужен успех. Он жизненно необходим. Мне, вот этой девушке, юноше, всем.

– Братья и сестры, кто желает пообедать? – громко провозгласила я.

Но никто не откликнулся на мой призыв. Присутствующие испуганно прижались к мониторам, почти втиснулись в экраны, будто вдруг возжаждали немедленно переместиться в виртуальный мир.

– Пойдемте пообедаем, здесь рядом есть кафе, вдруг после обеда свежие мысли появятся, – сказала я и мило улыбнулась красивому юноше.

Красавец стоял с телефонной трубкой в руке. И не знал, как ему поступить. Стоять дальше, изображая каменного истукана, или пойти со мной. Победила дружба. Юноша положил наконец трубку на рычаг и схватился за куртку. И в офисе повеяло свободой. Все вдруг зашевелились, разминая закостеневшие от долгого сидения за компьютером конечности, принялись потирать шейные позвонки, тереть виски, щуриться… Кто-то взялся за пальто, кто-то уронил вешалку. Повеяло жизнью. Свободой. Надеждой. Чудесный аромат. Вкусный запах.

– Я – Настя, а вы? – сказала я, продолжая улыбаться красивому юноше.

– Алексей, – сказал юноша.

Симпатичный парень, почти мачо. Синеглазый брюнет, мускулистый, поджарый, высокий, с косой. Мой сверстник. Двадцать пять. Плюс-минус. Мы вышли из офиса и медленно направились к выходу. У Алексея явно затекли ноги. Я подлаживалась к его слегка косолапой походке. Возле вертушки возникла небольшая заминка. Охранник бросил мимолетный взгляд в монитор видеокамеры и опрометью выскочил из тамбура. Загородил проход своей широкой спиной. А спина у него будто бетонная плита. Я улыбнулась. Что это с ним, с дуба рухнул, не иначе. В воздухе повеяло тревогой и опасностью. В здание бизнес-центра влетел, словно ястреб, какой-то мужчина. Охранник вытянулся в струнку, всем своим видом выказывая почет и уважение. А я задохнулась от восторга. Передо мной стоял Марк Горов. Возлюбленный мой. Он резко застопорил стремительный полет, остановился у вертушки и посмотрел на меня.

– Мы с вами где-то встречались, – пошутил Горов.

Ладно, пошутил к месту, он все делает толково. Горов не видел других, только меня, одну во всем мире, и никого больше. Я засмеялась. Это было и впрямь смешно. Это было здорово. Я смеялась. И ничего не боялась. Мне не было страшно.

– Было дело – однажды на помойке, – сказала я.

– Я помню, у меня отличная память, а вы – Аленушка, – сказал Марк Горов и протянул мне руку.

Я вздрогнула, попятилась. Знакомая рука, я столько раз касалась ее во сне, изучила все складочки и морщинки… Если прикоснусь сейчас к руке Горова, сразу умру на месте, тут, у вертушки, прямо на глазах изумленного охранника и не менее изумленного Алексея.

– Понятно, – со значением произнес Горов, непринужденно убрал руку и добавил: – А вы у нас работаете?

– Д-да, – сказала я, – менеджером по продажам.

– Отлично, – восхищенно выдохнул Марк Горов и улетел.

Ястреб. Коршун. Сокол. Нет. Горов был орлом. Тоже нет. Горов был Горовым. Он не ходил – летал. Стремительно, молниеносно, внезапно. Таким я его знала во сне. Таким он был в реальности.

– Настя, что с тобой? – спросил Алексей и тронул меня за рукав. – Ты бледная как смерть. Тебе плохо?

– Нет, мне не плохо, совсем не плохо, мне очень хорошо, слишком хорошо, понимаешь, Алешка. – Я прижалась к груди Алексея, схватила его за шею и поцеловала.

А охранник почти потерял сознание. Он никогда не видел такого зрелища. Ничего, еще не такое покажем.

– Алешка, мы еще такое покажем… – я заливалась смехом, будто колокольчик.

– Кому покажем, что покажем? – сказал Алексей, слегка отстраняя меня от груди.

А я почувствовала холодное неприятие. Меня отторгал от себя мужчина. Ему не нравилось мое родственное касание. Отторжение неприятно просквозило по телу и исчезло. Я весело стукнула Алексея по спине.

– Алексей, мы поднимем проценты продаж на недосягаемую высоту, пропустите нас, не видите, что ли, менеджеры идут, – сказала я, кивая охраннику.

Тот совершенно остолбенел. И пропустил. Вертушка лукаво подмигнула зеленым глазом и звонко щелкнула, открывая проход. Ей тоже было весело.

Мы славно пообедали в кафе. Недорого. Мне больше всего понравились цены. Качество пищи меня не интересовало. Нужно было экономить. Я до сих пор сидела на маминых запасах. Свои деньги я пока не заработала. Алексей красиво ел, красиво сидел. Все в нем было красиво, но как-то уж очень красиво. Чересчур. До тошноты. Но я любила его, любила весь мир. В душе пели птицы, звучала музыка, слышались песни любимых исполнителей. Настоящая какофония счастья.

– Алексей, я уже поела, оставайся, доедай спокойно, а я побежала, спешу, извини.

Я оставила сослуживца красиво доедать бифштекс, а сама помчалась искать клиентов. Я перешагнула через себя. Мне уже нетрудно было разговаривать по телефону. Барьер сопротивления остался позади. Встреча с Марком Горовым оказалась астральной. Она помогла мне переступить черту, отделяющую меня от остальных людей. Через сорок минут я уже весело болтала по телефону с неизвестными мне людьми. Убеждала, уговаривала, расхваливала, раскрашивала, будто занималась этим всю свою жизнь. Весь офис смотрел на меня удивленными глазами. Наверное, коллеги думали, что видят перед собой опытного и знающего менеджера. И никто из новых сотрудников не мог предположить, что еще день назад я боялась набрать номер, чтобы позвонить маме, подругам, друзьям. Меня изначально пугала мысль: а что мне скажут там, на другом конце провода, какое у них настроение, состояние духа? А вдруг меня не захотят слышать, слушать, внимать мне, изнутри точила мысль: а вдруг кто-нибудь рассердится и обругает невзначай? Но эта мысль ушла, улетучилась, испарилась. Больше меня не беспокоили подобные глупости. За оставшуюся половину дня я заключила два договора. Попались вполне дружелюбные и выгодные клиенты. Они весело и легко расстались с содержимым кошельков. Я в плане сделала пометку – заключать каждый рабочий день по четыре договора. И ни договором меньше.

Прошла неделя. Боевой настрой не пропал. Наоборот, у меня заметно прибавилось энергии, откуда-то появились силы, мне хотелось петь, жить, любить. Хотелось поделиться своей тайной. С кем-нибудь. Хотя бы с мамой.

– Мам, послушай, я недавно встретила Марка Горова, прямо у входа, для меня это великое счастье, – сказала я, вертясь перед зеркалом.

Мама привезла мне новую блузку. Подарок. Без повода. С тех пор, как я перешла на собственное довольствие, маме некуда приложить неистраченные силы, и она принялась наряжать меня. Если исчезает необходимость подкармливать трудоспособного ребенка, тогда нужно его одевать. И чтобы нарядно было, красиво, дорого. На сей раз мама явно перестаралась. Материнский инстинкт здорово зашкалило, мне досталась слишком дорогая вещь. Явно не по маминому карману.

– Мам, зачем ты покупаешь такие дорогие вещи? Это же Черутти, причем из «Бабочки», – сказала я, оглядываясь на мать.

Мама сидела на диване, наблюдая за мной, она не отрывала от меня внимательного изучающего взгляда, будто видела что-то, чего не видела я. И не могла видеть.

– Настя, а чему ты радуешься, что-то я не пойму тебя, – сказала мама. – Этот ужасный Горов уволил тебя, всех сотрудников, он же выбросил людей на улицу. Оставил без куска хлеба. Унизил человеческое достоинство. Это чудовище, а не человек. Чему ты радуешься, не понимаю, о каком великом счастье может идти речь?

– Мам, Марк Горов – не чудовище. И не монстр. Всех увольняет Денис Черников, а стрелки переводит на Горова. Делает из него злодея. Это же бизнес. Жестокие законы. Мам, помнишь тот день, когда я уезжала в Москву? Так вот, мне в поезде ночью приснился сон. Я увидела во сне незнакомого мужчину и полюбила его. А потом встретила его. Во дворе. Случайно. Это был Марк Горов.

И я замолчала, натолкнувшись на тяжелый взгляд матери. Она пристально смотрела мне в глаза, слишком пристально.

– Мам, да не смотри ты так, я у тебя нормальная, не сумасшедшая, вполне адекватная. Но мне приснился сон, и во сне я увидела Марка Горова, а потом я его полюбила, – я бросилась к матери и прильнула к ней, пытаясь согреться и согреть.

Но мама холодно отстранилась от меня, совсем как Алексей предыдущим днем.

– Товарищ дочь, – сказала мама металлическим тоном.

Словом «товарищ» мама хотела подчеркнуть свое и мое пролетарское прошлое: дескать, все вещие сны из области мистики, они не имеют к человеческой жизни никакого отношения.

– Товарищ дочь, выкинь из головы разную чепуху. Ты должна уволиться из «Максихауса». Завтра же. Это мое последнее слово. Или я тебе больше не мать.

– Мам, да ты с ума сошла, зачем ты так со мной разговариваешь? – сказала я.

Я даже растерялась. Не ожидала такой реакции от матери на мои успехи, на мою надежду, на мою любовь. А мама уже собиралась, она суетливо копошилась в шкафу, возясь с непослушной вешалкой.

– Да я пошутила, мама, – сказала я, взывая к материнскому сердцу, – никого я не люблю. И снов никаких не вижу. И с Горовым ни разу не встречалась. Я пошутила, успокойся. Я нормальная, вменяемая. Посмотри на меня еще разочек. Ну, родная моя…

– Вижу, какая ты нормальная, вижу, какая адекватная, – проворчала мама, – жизни совсем не знаешь. Настя, ты у меня такая тонкая, ранимая, хрупкая. Горов тебя сломает, скрутит в бараний рог. Ты не выдержишь этого человека. Он раздавит тебя. Уходи из этого «Хауса», будь он проклят. Прошу тебя.

– Мама-мама-мама, что ты такое говоришь, как тебе не стыдно, – сказала я, повышая голос на два тона.

– Нет, это тебе должно быть стыдно, – возразила мама. – Мне жаль вас, Анастасия Николаевна.

И мама ушла, оставив меня в раздраенных чувствах. Почему-то мама не хочет, чтобы дочь повзрослела. Не хочет. Наверное, боится одиночества. О моей ранимости и хрупкости упрямо твердит, но это неправда, я отлично ощущаю себя в окружающем мире. Он мне не противен. И я ему не отвратительна. Однажды моя знакомая пришла на встречу в темных очках.

– Темно же, ты ничего не видишь, сними очки, – сказала я.

– Не могу видеть окружающий мир, – возразила знакомая.

– А ему до тебя нет никакого дела, – вполне резонно заметила я.

И знакомая согласилась. После некоторого раздумья она все-таки сняла очки. А мне хорошо в этом мире в отличие от моей знакомой. Иногда бывает одиноко, беспокойно, сумрачно. Иногда. Но все кончается на этом свете. И сумрак проходит, и беспокойство. И в одиночестве можно отлично устроиться. А потом я замуж выйду. И не будет больше одиночества в моей жизни, в квартире, в городе, на планете.

Моя любовь требовала выхода. Я должна была поделиться своей тайной хоть с кем-нибудь, но со мной нет рядом близкого мне человека. Ни одного. Ирка Акимова ничего не поймет. Я знаю, что она скажет в ответ на мои признания. Выходи лучше за Черникова. Да она так и сказала. Сначала Ирка долго молчала, переваривая услышанное, наконец переварила. Проглотила. И выдала мне резолюцию.

– Настя, выходи лучше замуж за Черникова, не выеживайся, и не связывайся ты с Горовым. Это же страшный человек. Страшный, понимаешь? Монстр. Чудовище.

– Ир, ну что ты говоришь? Горов ничуть не страшнее Черникова. И потом, я же полюбила его во сне, я ведь тогда еще не знала, что он существует в реальности. И я не смогу выйти замуж за другого…

Кроме Ирки у меня есть еще одна подруга, любимая, хорошая подруга, она мне как сестра. Это Наташка Вавилова. Но она живет в Москве. Наташка вышла замуж за столицу. Почти что по расчету. В Питер редко приезжает. У Наташки муж ревнивый. Эта Синяя Борода боится Наташку одну в поезде ночью оставлять. В купе ведь присутствуют чужие мужчины. А Синяя Борода – ужасно ревнивая особа. Самолетом летать дорого, не налетаешься. Так моя тайна осталась при мне и во мне. Со мной. Мама ничего не поняла. Ирка Акимова тоже. Мама готова кормить меня самой лучшей едой и одевать в самую лучшую одежду, но она совсем не готова расстаться с моим сердцем. Она хранит его в себе, бережет как зеницу ока, ревностно и трепетно. Пока я сидела без работы, униженная и оскорбленная, вся в слезах и соплях, мама защищала меня своим материнским крылом. Она летала надо мной, как большая птица, готовая укрыть от всех житейских невзгод. Но едва я вырвалась на волю и превратилась в самостоятельную девушку, маме сразу стало страшно: а что станет с единственной дочерью? И заботиться больше нет нужды, дочь уже выросла и идет по жизни семимильными шагами: бодрая, веселая, упрямая. Нет больше рафинированной девушки, способной рухнуть в обморок от грубого слова, услышанного случайно на улице или в подъезде. Девушка и сама может отбрить любого хулигана. Ребенок больше не ребенок. Гадкий утенок превратился в лебедя. И мама опустила крылья. Расстроилась. Поставила ужасное условие. А как его выполнить, это условие? Невозможно выполнить. А Ирка Акимова ничего не понимает в возвышенных чувствах. Она знает одно – все девушки должны выходить замуж, рожать детей и кормить мужа. Все. Других функций у девушек нет. С Иркой мы не поссорились. С ней все ясно. А с мамой вышло непросто. Мы редко с ней ссоримся, но очень долго идем к примирению. Придется первой сделать трудный шаг. Я ведь сильная. И никогда больше моя мама не услышит ни единого слова о Марке Горове. Никогда. Я избавлю ее от неприятных эмоций. А моя тайна останется во мне. Со мной. Навсегда.

Мои успехи на трудовом фронте распространения строительных материалов росли и крепли. Я быстро научилась соблазнять клиентов, легко подбивая их на заключение выгодных договоров. Кроме этого, я освоила погрузку и отгрузку товара. Через две недели я уже знала всех грузчиков по именам, подружилась с ними, но и этого мне было мало. Уже скоро все водители кричали утром хором, толпясь у входа в гараж: «Салют, Настюха, привет, красавица!» Я весело махала рукой в ответ. Подобное панибратство не входит в мои обязанности, зато дружелюбные водители отвозят и привозят товар по моим накладным в строго оговоренные сроки. Не стоят в пробках, не опаздывают. И клиенты не жалуются, не ругаются по телефону, не высылают по факсу рекламации. Мне понравилось торговать. Я считала плитку поштучно, коробками, коробами. Раковины, ванны, обои, плинтусы стали моим основным делом. Я выучила все марки изготовителей, запомнила номера сертификатов, стрелой носилась по складам, легко отыскивая в груде товара запыленные ящики, доски, рейки. Однажды случилось чудо. Когда я шмелем неслась к складу – меня срочно вызвал главный специалист, он никак не мог найти необходимый товар по номеру, – вдруг кто-то ласково окликнул из окна проезжавшего автомобиля: «Анастасия Николаевна, добрый день!» Возглас разнесся в воздухе приятным ароматом, легким дуновением. Наверное, показалось. Я резко затормозила бег. Наклонилась, всмотрелась, остолбенела. Это был Марк Горов. Он улыбался. Ему явно нравилась моя резвость. На автомобильной стоянке компании «Максихаус» все машины стоят строго по ранжиру. Машины руководителей отдельно – сплошь черные «Мерседесы». Такая ровная черная «мерседесная» линия. Чуть подальше расположились «Лексусы», «Альфы», джипы, серые, оранжевые, бирюзовые… Затем через ограничительную черту угрюмо уткнулись лбами «Жигули» всяких калибров, «Москвичи», и один убогий «Запорожец» встал почти у входа в бизнес-центр, прямо за чертой бедности. Гордый «Запорожец» служит предметом насмешек сотрудников, а принадлежит он воинственному Степану Федоровичу. «Запорожец» обычно замыкает ранжир машин, отвлекая внимание от начальствующих автомобилей. Поэтому я никогда не видела машину Горова. Он выехал неожиданно, в тот момент, когда я мчалась в распахнутой куртке, окрыленная, без шапки, веселая и счастливая. Меня ждали на складе, и я нужна была людям. И Марк Горов остановил машину, забыв о делах, он перехватил по пути частичку моего ослепительного восторга. А я стояла рядом с ним, наклонившись к окну машины, а весь «Максихаус» смотрел на нас и недоумевал: что могло остановить на дороге великого Горова, что за препятствие? Не кто, а что. Так обычно думают во всех компаниях и фирмах. В учреждениях. Что могло вызвать интерес занятого мужчины в обычной девушке? Ничего особенного. Девушка как девушка. Как все.

– Позвоните мне, – сказал Горов и уехал.

И, как в прошлый раз, он оставил мне легкую дымку синей гари. Она стелилась вокруг моих ног мягким ковром. И обещала великое счастье. Голова сладко закружилась. Легкие испуганно замерли. Сердце заколотилось, словно оно взбесилось. Я быстро нашла на складе нужный товар, отгрузила его, отправила машину по адресу. Позвонила клиенту, назвала время отправки. И посмотрела на часы. Время бежало в обратную сторону. Оно не подгоняло меня. Нет. Оно уводило меня назад, к той минуте, когда я стояла рядом с Горовым. У меня же нет номера телефона. Мне некуда звонить. И некому. И вдруг зазвонил сотовый.

– Да, – сказала я, невольно вздыхая: а почему я должна звонить первой?

Мужчина должен первым набрать номер. Я же девушка.

– Анастасия Николаевна, добрый день, приемная Горова. Марк Александрович просил передать вам номер мобильного телефона. Свяжитесь с ним, пожалуйста, срочно, – сказала секретарь.

Приторно-вежливая, чересчур профессиональная. Ей бы песни петь вместе со мной, а она мне перечисляет скучные цифры. Нет, это совсем не скучные цифры, они не простые, а волшебные. Их всего семь. Дивная комбинация. Космическая, небесная. Я быстро усвоила номер, легкий номер, запоминающийся, но все равно ввела его в память телефона. Пусть сидит там. Вдруг забуду. Я носила сотовый в руке, качала его, баюкая, как ребенка, затем прижала к груди. Скоро я услышу родной голос, скоро, совсем скоро. Я страстно хотела, чтобы рабочий день быстрее закончился, и молила небо, чтобы он продолжался. Я вновь испытывала страх. Я боялась набрать номер. Боялась услышать голос, а вдруг у Горова в это время проходит деловая встреча, совещание, переговоры? И он надменно-вежливо отстранит меня, как это сделали Алексей и моя мама. Отстранит одной интонацией, легким вздохом, торопливым шепотом. Это страшно. И я не могла переступить через страх. А время предательски бежало вперед. Оно тянуло меня назад, к полудню, и стремительно убегало в конец дня. И, наконец, часы пробили шесть. Я отняла телефон от груди. Быстро нажала на вызов. Прижала телефон к уху, крепко прижала, не оторвать.

– Анастасия Николаевна, рад вас слышать, – послышалось в трубке.

Узнал. Ждал. Рад. А я онемела. Язык прилип к нёбу. Какой родной голос. Без приторности, нормальный мужской голос. Любимый голос.

– Мы можем встретиться, Анастасия Николаевна, немного позже. Я буду занят до десяти, а позже позвоню вам, если позволите.

– Д-да, – прошептала я.

Неслышно прошептала. Почти прошелестела. И посмотрела на часы. Стрелки остановились. Они застряли на шести. Теперь будут стоять как вкопанные. Я потрясла рукой, подгоняя время. Бесполезно. До десяти умру от ожидания. Буду считать секунды, перебирать деления вместе со стрелками. И вдруг я очнулась. А где мы встретимся, куда мне ехать, что делать? Как всегда в подобных ситуациях, проснулось мое игривое воображение. Оно стало высылать из подкорки разные картинки и пейзажи. Марк Горов снимает номер в отеле и раздевается у кровати, пылая страстью. А вот Горов ведет меня в ночной клуб «Золотые куклы» с мужским стриптизом и пристально наблюдает за моей реакцией. Или: Горов вежливо поддерживает меня под локоть, а я поднимаюсь по лестнице модного казино, небрежно приподнимая рукой край длинного платья. И мы будем играть всю ночь в рулетку, возбужденные, с воспаленными глазами, вконец измочаленные изысканным пороком. Я засунула воображение подальше, чтобы оно не высовывалось. И побежала по лестнице, перелетая через три ступеньки. В офисе за столом в одиночестве сидел Алексей, уткнувшись лицом и телом в компьютер. Почти полностью влез в ящик. Он играл в какую-то новомодную игру. Грохотали танки, взрывались снаряды, рвались мины. Я схватила его за рукав.

– Алексей, Алешенька, родной, отвези меня домой, пожалуйста, – ласково пропела я.

– Пять баксов, – сказал Ниткин.

У скульптурного Алексея была самая смешная фамилия на свете – Ниткин. Ниткин и Ниткин, господь с ним, мне-то какое дело. Я же за него замуж не собираюсь. Многозначительная фамилия мачо – головная боль будущей жены Алексея. Наш Ниткин откровенно и неприкрыто избегает девушек, мрачнеет, если рядом с ним оказывается особь девичьего пола. Ниткин, однако, не является представителем иной сексуальной ориентации. Он посередине, где-то между полами. Видимо, Алексей еще никого не встретил, кто мог бы зажечь его холодное и красивое сердце. Мне почему-то кажется, что все внутренние органы Алексея тоже устроены красиво, и внешность и внутренности мачо можно экспонировать на выставке. В разрезе. И за деньги, разумеется. А за вход на выставку надо брать по пять баксов.

– Десять – только отвези быстро, как можно быстрее, – сказала я, бросая в сумочку всякую всячину.

Сотовый телефон оставила в руке – вдруг он зазвонит, не буду же я рыться на дне сумочки в поисках его, разгребая разную ерунду. Так можно заветный звонок пропустить. Легко и небрежно.

– А что случилось, пожар, что ли, горим? – спросил Алексей, не отрываясь от игры.

– Пожар, горим, надо дров подбросить. – Я попробовала приподнять Ниткина.

Не удалось. Слишком массивным оказался дивный красавец мачо, его красивые принадлежности не для моих слабых рук. Алексей выключил игру, застегнул куртку и взял меня под руку.

– Пошли, красавица, и все пожары будут нашими, – пошутил Ниткин.

– Пошли, красавец, – легко согласилась я.

И вовсе не согласилась, лишь сделала вид, что согласилась. У нас никогда не будет с Ниткиным общих пожаров. Никаких. И ни за что. Пусть Леша Ниткин обольщает других девушек. Их в нашем офисе много. Правда, есть мнение, что красивых девушек много не бывает. И с этим мнением можно согласиться, ведь чем больше красивых девушек, тем меньше мужских раздоров. Ниткин довез меня до Английской набережной, помолчал, а затем сказал, вкладывая в слова какой-то особый смысл: «Настя, а как ты ко мне относишься?»

– Отлично отношусь, как к родному, как к брату, Леш, спасибо, тороплюсь, я побежала, до завтра, десять баксов за мной, в получку отдам, вместе пропьем, целую, извини, – протараторила я, чмокнув Ниткина в небритую щеку.

Как истинный мачо Алексей Ниткин бреется один раз в два дня. Смотреть приятно, целоваться больно. Даже по-родственному. Щетина колется. Я быстро преодолела непреодолимые препятствия в виде кодовых замков, дверных заслонов и домофонов. В моей квартире творился полный кавардак. Не знаю почему, но я уже знала, что Горов придет ко мне домой. Я знала это. Всегда знала. Пришлось затеять срочную уборку. По закону подлости время тут же стремительно поскакало. Оно гарцевало. Уносилось вперед. Не остановить. Я не успевала отслеживать бег стрелок. Но все-таки успела привести дом в боевую готовность. Снаряды начищены, стволы блестят, порох высушен, артиллеристы бодрствуют. На часах девять пятьдесят. Сотовый лежит на столе. Затем перемещается на ладонь. На другую. И потом совершает обратный ход. С ладони на ладонь, на стол и обратно. Последовательно. На часы даже смотреть тошно, бегут себе, бегут, будто их кто-то подгоняет. Может, остановить маятник? Мне вновь стало страшно. А вдруг Горов забыл? И он не позвонит мне. Никогда не позвонит. Страх уже медленно ползет по полу, по стенам, он влез на потолок, повисел, раскачиваясь, и сверху лавиной обрушился на меня. Вдруг вспомнились слова мамы: «Доченька, Горов не нужен тебе, он сломает тебя, вдоволь наиграется и бросит. Беги от него без оглядки, беги!»

Воображение тут же нарисовало яркий эпизод – Марк Горов играет со мной в прятки. Ему вдруг надоело. И он бросает меня. Как можно бросить живого человека? Легко. Точно так же, как уволить, выгнать, прогнать, забыть… Забыть, что обещал позвонить. Часы пробили десять. Забыл. Не позвонил. Пустое ожидание. Сердце защемило, будто его прижало чем-то острым, там, внутри где-то, прижало. Тонкая игла пролезла в артерию и застыла в сердечной мышце. Пронзительная боль разлилась по телу. И вдруг сотовый вздрогнул, задергался, заерзал по столу и наконец залился нежной трелью. Не забыл. Вспомнил. Едет. Игла растаяла. Боль улетучилась. Точность – вежливость королей. Марк Горов – мой король.

– Да, – сказала я.

И в этот раз не было в моем голосе слабости. Не было. Она куда-то испарилась. Вместо слабонервной барышни на телефонный звонок отвечала сильная женщина.

– Я у двери, откройте, – сказал Горов.

– А там есть звонок, – сказала я и бросилась к двери.

Едва справилась с цепочкой, руки дрожали, промахивались, наконец получилось, открыла. На площадке стоял Марк Горов с прижатой к уху трубкой.

– Разве звонок не работает? – спросила я, выглядывая за дверь.

Кнопка на месте. Не содрана. Повсюду встроены кодовые замки и домофоны, даже хулиганам не пробраться. Как он прошел? Джинн, настоящий джинн.

– Не знаю, – дернул плечом Горов и прошел в квартиру, не дожидаясь приглашения.

Он шел к себе домой. Без звонка. Без стука. Без приглашения. Я тупо смотрела в его спину и лихорадочно соображала, каким образом Марк Горов открыл все двери? Ведь даже хулиганам не пробраться. Сим-сим, откройся. Не иначе.

Марк Горов прошел в комнату. В кухню даже не заглянул. Мое неутомимое воображение живо представило несколько этюдов, разных – на выбор. Горов принуждает меня нарядиться в одежду монахини. Или в костюм медсестры. Я заходила как-то в «Магазин эротической одежды», поговорила с продавщицами. Девчонки, вконец обалдевшие от скуки, смеясь, рассказали мне, как уставшие от бизнеса мужья выбирают одежду для надоевших им до чертиков жен. Приезжают в магазин на «Мерседесах» и долго копаются в ворохе неприличной одежды. Кропотливо выбирают сексуальные наряды. Понятно, что в «Магазине эротической одежды» полно разных экстравагантных костюмов для женщин, возбуждающих вялое мужское воображение: и с масками, и с плетками, с множеством кожаных ремней, шорты там разные, лифчики в виде конской сбруи, есть даже форменное обмундирование для женщины-полицейского. Юбка-мини, майка-тесемки, кобура, кожаные нашивки, ремни. В магазине много одежды и аксессуаров с восточными мотивами – разноцветные шальвары, покрывала, блестящие мониста, пышные опахала, причудливые веера. Магазин пользуется огромным успехом у мужчин. А женщины обходят его стороной. Стесняются, видимо. Но Горов не предложил мне устроить маскарад. Не стал просить ужин. Не принялся читать стихи, путаясь в рифмах и именах. Не уселся петь под гитару. И он не принес цветы. Совсем ничего не принес. Неизменный ритуал был нарушен. Любой мужчина идет на первое свидание к женщине, отягощенный джентльменским набором установок и условностей. Стихи, вино, свечи, шальвары. Ужин с эротическими припевками не состоялся. Это я поняла по спине Горова. Она уходила вдаль, уверенно, будто Горов уже был однажды в моей квартире. У него красивая спина. Мужская. Надежная. Она совершенно не такая, как у охранника. Не какая-то там плита бетонная. И не такая, как у мачо Ниткина, совсем не выставочный экспонат. У Марка Горова достойная, мужская спина со всеми ее издержками – солидная, стабильная, вечная. С ней и за ней не страшно. Горов остановился, обернулся ко мне и молча обнял. Он обхватил обеими руками мое тело и прижал к себе. Сцепил руки в замок, словно опечатал меня. И я остро почувствовала, что врастаю в него, становлюсь единым организмом, его рука – это моя рука, его нос – это мой нос, наши волосы переплелись, все стало общим, родным, целым. Цельным. Единым. Горов поднял меня и перенес на кровать. И мы долго лежали, обнимаясь, истово вдыхая запах друг друга. Даже целоваться нам не хотелось. Не до этого было, будто весь смысл нашего общения заключался в объятиях. Все произошло само собой. Красиво, достойно, высоко. Недаром говорят, что браки заключаются на небесах. Мы и находились на небесах. Высоко и далеко от земли. Не было стен, квартиры, окон. Город исчез. Мы перенеслись в заоблачные выси. А там все по-другому устроено. Там нет обыденности, нет раздражения и совсем не бывает отвращения. На небесах любят. Наслаждаются любовью. И там нет секса, его вообще нет. В космосе есть любовь. И двое принадлежат друг другу, они становятся цельным организмом, и у них все пополам – радость, счастье, восторг, ликование. Ликующая и счастливая, я лежала на Горове, как на воздушном облаке. И не боялась упасть. С ним не страшно. А потом он оперся на локоть и сказал: «Ты спи, а я буду на тебя смотреть, долго-долго. И тебе приснится чудесный сон, вот увидишь, спи, не бойся». И он смотрел на меня. А я не хотела засыпать. Глаза слипались от счастья. От восторга.

– А ты никуда не денешься, пока я сплю? – прошептала я.

– Нет, я буду рядом с тобой, всегда, – сказал Горов.

Его глаза загадочно блестели в темноте. Как в том далеком сне. И я уснула. И мне приснился мой дивный сон. И там я держала за руку прекрасного незнакомца. И этим незнакомцем был Марк Горов. Мы касались друг друга. И я была счастлива. Мы были счастливы.

А когда я проснулась, Марка Горова уже не было. И никаких следов от него не осталось. После свиданий с Черниковым обычно громоздилась гора грязной посуды, повсюду мешали полные пепельницы, в квартире стоял жуткий прокуренный запах. А в моей душе еще долго томилось раздражение, перемешанное с отвращением. Мешал запах. Терпеть не могу грязную посуду. Не люблю прокуренные комнаты. Ненавижу приземленный секс. Даже в профессиональном исполнении виртуоза.

Марк Горов не оставил после себя никаких следов и отпечатков пальцев. Можно было принять вчерашнее происшествие за фантасмагорический сон. Но у меня был свидетель. Ниткин. Алексей привез меня домой, и я задолжала ему десять баксов. Еще есть номер телефона в сотовом. Я его запомнила, семь волшебных цифр, небесная комбинация, номер отпечатался в мозговом отсеке. Навечно. И все-таки что-то не давало мне покоя, но что? Счастье продолжало биться в моем сердце. Глаза восторженно сверкали. И лишь со дна души вздымалось сомнение, и вдруг я поняла причину беспокойства. Код доступа засекречен. Зашифрован. Марк Горов навсегда останется для меня загадкой. Я никогда не смогу понять его до конца. Да. Мы стали с ним одним целым, и в этом не было никаких сомнений. Но он не допустит меня в свою душу. Ни на пядь. Ни на миллиметр. Абонент недоступен. Вечно недоступен. И пусть он останется недоступным. Пусть. Мужчина не должен раскрываться до конца. В этом заключается его тайна. Я люблю его таким, каков он есть. И этого достаточно для счастья.