Записки Шерлока Холмса (сборник) Маркум Дэвид

– Не то и не другое, – ответил мой друг.

Он не успел продолжить, поскольку женщина перебила:

– Тогда уходите. Нам нужно работать. – Затем, словно бы поняв, что нужно как-то утвердить свою власть, дама добавила: – Я миссис Гилдер.

– Добрый день, – поздоровался детектив. – Я Шерлок Холмс, а это мой помощник доктор Джон Уотсон.

Миссис Гилдер не удостоила меня и взглядом. Ее глаза были прикованы к лицу сыщика; они сузились от раздражения.

– Я знаю, кто вы, мистер Холмс, – бросила она, подойдя к нам почти вплотную, – достаточно близко, чтобы заглянуть моему другу прямо в глаза. – Я о вас слышала. Уверена, вы здесь из-за сегодняшнего ужасного происшествия. Но вам тут расследовать нечего, не так ли? Дело раскрыто, полиция поймала убийцу.

– Я бы хотел задать вам пару вопросов, – заявил Холмс. – И мистеру Гилдеру по возможности.

– Он болен. Неудивительно после событий последних месяцев. – Миссис Гилдер отвернулась, ища кого-то взглядом. – Роббинс, – сказала она, обращаясь к тощему седому мужчине, стоявшему за одним из чертежных столов, – проводи наших гостей на выход.

С этими словами хозяйка конторы демонстративно вышла из комнаты. С нами определенно никто здесь не хотел общаться. Роббинс, странно ссутулившись, подошел к нам и тихо произнес, указывая на дверь, ведущую в приемную:

– Сюда, господа.

Нам ничего не оставалось делать, кроме как последовать за ним. Я кожей ощутил молчание, которое повисло в комнате, пока остальные работники наблюдали, как мы уходим. Стоило нам удалиться, за закрытой дверью снова возобновилась беседа. Роббинс проводил нас через приемную на улицу.

– Простите миссис Гилдер за резкость, господа. Обычно она более любезна, но сегодняшние события… – Он осекся, вспомнив о том, что случилось утром.

– Мы понимаем, – заверил его Холмс. – А что произошло с мистером Гилдером? Мой друг доктор. Возможно, он сможет помочь.

– У мистера Гилдера свой врач, доктор Россман. Хороший старикан. Он лечит все семейство еще с момента рождения мистера Гилдера. Уверен, у него все будет хорошо, сэр. Он сильный человек. Я о мистере Гилдере. Просто нужно оправиться от событий последних месяцев.

– Да, – кивнул Холмс, – миссис Гилдер упоминала об этом. А разве до сегодняшнего убийства произошло что-то еще?

– Ну, ничего такого, как нынешним утром, сэр. Слава богу. Не хотелось бы снова увидеть нечто подобное. Нет, просто пару месяцев назад оба сына мистера Гилдера умерли от отравления едой, а за пару месяцев до этого скончалась и первая жена мистера Гилдера. Она какое-то время уже болела, так что ее смерть не стала ни для кого из нас сюрпризом.

– Первая жена? То есть нынешняя миссис Гилдер появилась недавно?

– Да, сэр. Она работала экономкой у Гилдеров несколько месяцев до смерти первой супруги. Мне кажется, с прошлой осени. А потом помогла хозяину справиться с горем. Достаточно быстро она начала участвовать и в делах фирмы, предлагала различные идеи по улучшению работы. Мы и глазом моргнуть не успели, как они поженились.

Я видел, что Холмс готов задать очередной вопрос, но внезапно Роббинс понял, что, похоже, заболтался с нами дольше положенного, извинился и сказал, что нужно вернуться к работе. Холмс спросил, нельзя ли встретиться с Роббинсом попозже и поговорить о произошедшем, но тот не дал прямого ответа, просто простился и скрылся в здании.

Мы медленно пошли на восток по Прайд-стрит. Холмс погрузился в размышления, а через пару минут опомнился и спросил, не хочу ли я нанять кэб. Однако нога не доставляла мне неудобств, а потому я сказал, что стоит прогуляться.

Я позволил другу вести меня и не удивился, когда через пару минут мы вновь оказались около полицейского участка. Холмс попросил пригласить Лестрейда, и вскоре тот вышел из дальнего кабинета.

– Отчет о вскрытии? – переспросил он, когда Холмс задал первый вопрос. – Я как раз читал его, когда вы пришли. Отравление стрихнином. Неудивительно, учитывая симптомы и скоротечность. Остатки стрихнина обнаружились в чашке Челтнема и в его крови. – Он заглянул в пачку листов в руке. – Strychnine nux vomica[11]. Почти половина семечка. Вы же понимаете, мистер Холмс, что и меньшей дозы хватило бы для летального исхода.

Он протянул бумаги моему другу, который быстро просмотрел записи.

– Нам не придется идти в морг, Уотсон, – сказал сыщик. – Стрихнин очень горький, Лестрейд. Челтнем никак не прокомментировал, что почувствовал его в чае?

– Видимо, нет. Просто взял и выпил. Несколько человек сообщили, что Челтнем любил очень крепкий чай. Заваривал его почти как кофе, никакого сахара, никаких сливок. Это знали все в офисе. Эриксон подтвердил. Он признался, что и сам любит крепкий чай. Наверное, это единственное, что объединяло их с Челтнемом.

– Эриксон еще здесь? Его не перевезли? – спросил Холмс. – Я бы хотел переговорить с ним.

– Да, он тут, мистер Холмс. Следуйте за мной, джентльмены.

Лестрейд провел нас по узкому коридору мимо дверей, ведущих в камеры. Возле четвертой справа инспектор остановился, посмотрел в глазок и жестом велел констеблю, дежурившему поблизости, отпереть дверь.

– Дайте знать, когда захотите выйти, – велел Лестрейд на прощанье.

Эриксон лежал на нарах, но не спал. Когда мы вошли, он повернулся и сел, причем не выглядел ни обеспокоенным, ни расстроенным.

– Как успехи, джентльмены? – поинтересовался он.

Я понял, что бедняга действительно безоговорочно верит в талант великого сыщика.

– Пока никак, – признался Холмс, – но я хочу задать еще пару вопросов. Мы побывали в конторе у Гилдера, но нас там приняли не слишком приветливо.

– Неудивительно, – сказал Эриксон, приглашая нас присесть на край койки. Мы оба отказались. – Я проработал там пару месяцев, но успел заметить нездоровую атмосферу. Вроде как неписаное правило: не лезь в чужие дела, просто делай свою работу. Я связывал такую настороженность с недавними смертями в семье Гилдера.

– Да, мы слышали об этом от одного из сотрудников по имени Роббинс. Что вам о нем известно?

– Ах, Роббинс. Он начинал как стажер, лет двадцать назад. Знает все что только можно о строительстве, но так и не смог подняться по карьерной лестнице. Мне кажется, это даже на руку Гилдерам. Другой на месте Роббинса захотел бы стать партнером или перешел бы в другое место на лучшую должность. Роббинс же просто работал дальше. Он – настоящая опора этой организации.

– Насколько я понял, первая миссис Гилдер умерла накануне Рождества, а сыновья чуть позже. Вы в тот момент уже работали в конторе?

– Нет, сэр. Я получил место через пару недель после смерти сыновей. Они отошли в мир иной в середине марта, а я заступил в начале апреля.

– Смерть прямо-таки преследует мистера Гилдера, – заметил Холмс. – Как так вышло, что он потерял всех родных за столь короткое время?

– Я не знаю подробностей, – признался Эриксон. – У первой миссис Гилдер вроде было больное сердце. Она слегла, а однажды, когда ее муж и сыновья были на работе, прислуга обнаружила ее мертвой.

– А что произошло с сыновьями? – спросил Холмс. – Несчастный случай?

– Нет, не совсем. Не в том смысле, который вы вкладываете, мистер Холмс. В компании было массовое пищевое отравление. Многие сотрудники тогда пострадали: мучились животом, как я понял. Пришлось даже закрывать контору на пару дней. Большая часть работников выздоровела, сыновья вроде тоже пошли на поправку, но потом им вдруг стало хуже, и они оба внезапно умерли. Поговаривали даже о холере или вроде того. Власти не хотели паники, а потому проверили воду на предмет заражения, но все оказалось нормально. В итоге пришли к выводу, что дело в пищевом отравлении. Незадолго до случившегося в компании проводили общее собрание – возможно, все тогда что-то не то съели.

Холмс задумался на минуту, потирая пальцем нижнюю губу, а потом уточнил:

– А нынешняя миссис Гилдер помогала своему мужу в офисе, когда вы пришли на работу?

– Да, сэр. Мистер Гилдер тогда был убит горем, работал из рук вон плохо – ну, вы понимаете, ему казалось, что жить теперь незачем, осталась только компания. Миссис Гилдер, которая тогда еще была мисс Уикетт, стала его посредником, передавая распоряжения Роббинсу и остальным сотрудникам, пока сам хозяин сидел, запершись в кабинете. Всего через пару недель после этого они объявили о желании сочетаться браком. Гилдер объяснил, что понимает: после смертей родных прошло слишком мало времени, однако мисс Уикетт нужна ему, и он не хочет ждать. Некоторые, конечно, перешептывались, но я тогда был новичком, едва знал их, а потому не обращал внимания на сплетни. – Эриксон потер нос. – В последнее время мистер Гилдер все время проводит дома, а его новая жена взяла на себя руководство конторой.

– У вас были хорошие отношения с коллегами? Как вы ладили с Челтнемом?

– Нормальные, мистер Холмс. Что бы там ни говорили, но я уже достаточно взрослый, чтобы уметь уживаться с людьми, а Челтнем никогда не делал ничего такого, за что его стоило убивать. Он действовал мне на нервы, поскольку постоянно пытался найти ошибки в моих расчетах, хотя я на самом деле хорошо справлялся, просто мой стиль работы отличается от его. Два разных пути прийти к одному ответу, если вы понимаете, о чем я.

– А остальные? – спросил Холмс. – Если вы не убивали Челтнема, то это сделал кто-то другой. Стрихнин не валяется на каждом углу и не может оказаться в чашке случайно. Если не вы, то кто-то другой убил Челтнема, – повторил сыщик, – или же по какой-то причине пытался отравить вас.

– Я думал в эту сторону, сэр, но ни к чему не пришел, – вздохнул Эриксон. – У меня нормальные отношения со всеми. У Роббинса я многому научился, да и другие всегда вели себя дружелюбно. За пределами конторы мы никогда не встречались, разве что миссис Гилдер я видел разок.

– Да? – оживился Холмс. – При каких обстоятельствах?

– Дайте подумать. Где-то в районе прошлого Рождества. Я тогда работал в полиции и опрашивал жителей того района, где живет мистер Гилдер, не видели ли они чего подозрительного. В нескольких домах по соседству произошли кражи со взломом. В том числе я заходил и в дом Гилдеров. Дверь открыла его теперешняя жена, она тогда работала экономкой и носила девичью фамилию Уикетт. Должно быть, первая миссис Гилдер только-только скончалась, поскольку на двери висел черный венок. Разумеется, я ее запомнил. Вы видели эту даму? У нее довольно необычная внешность, как вы заметили: эти светлые кудри врезаются в память. Я пришел тогда, объяснил, в чем дело, и спросил, нельзя ли поговорить с хозяевами, на что получил отказ. Я спросил, кто умер, и мисс Уикетт ответила, что хозяйка. Я выразил соболезнования и откланялся.

– Больше вы с ней не встречались вне офиса?

– Ни разу. Вскоре я ушел из полиции, успел поработать в нескольких странных конторах, а потом нашел место у Гилдера. На самом деле, та встреча в декабре не произвела на нее впечатление. Всего пару недель назад мы с ней говорили, и я упомянул о том, как любезно она со мной пообщалась, когда я заглянул под Рождество. Миссис Гилдер напрочь забыла о том случае, пока я не напомнил. Она, казалось, удивилась, что я служил в полиции, а теперь работаю на ее мужа. Мы еще пошутили, что мир очень тесен.

Холмс немного помолчал, потом поднял голову:

– Думаю, на сегодня все, Билли. – Он повернулся к двери. – Надеюсь, вскоре будут добрые вести. – Сыщик постучал, чтобы нас с ним выпустили.

Эриксон спросил:

– Я могу надеяться, мистер Холмс?

– Появилась зацепка, – ответил мой друг на прощанье, выходя из камеры. – Маленькая зацепка, но я раскручу эту ниточку, и посмотрим, куда она приведет.

Вернувшись на Бейкер-стрит, Холмс задержался в прихожей, чтобы снять пальто, а потом подошел к полке у камина, где хранились его записи. Очевидно, он не нашел того, что искал, поскольку снова вернулся на лестницу, поднялся на чердак и даже не спустился, когда миссис Хадсон подала чай. Я поднялся взглянуть, как он там, и обнаружил знаменитого сыщика сидящим на полу по-турецки. Он просматривал кипы газет, которые хранил все эти годы, разложив в соответствии со своей особой, весьма эксцентричной системой.

Через час Холмс спустился, весь в пыли, но воодушевленный. Он вызвал посыльного и отправил несколько телеграмм. За ужином детектив в основном молчал, ковыряя еду в тарелке с отсутствующим видом, а потом пересел в кресло и зажег трубку.

Я же почти весь вечер читал, но книга мне так наскучила, что в конце концов я собрался спать. Холмс поднял голову.

– Остается только ждать ответа на мои телеграммы, больше пока Эриксону ничем не помочь. А пока что я завтра поищу концы в деле о событиях в таверне «У Бо».

Я встал и потянулся. Похоже, Холмс собрался просидеть в кресле всю ночь, куря и размышляя: он имел обыкновение рассматривать проблему под разными углами, пока наконец не находил разгадку.

– А что вы хотите прочесть в ответах на свои телеграммы? – поинтересовался я.

– Разрешение эксгумировать останки родных Гилдера.

На этой жутковатой ноте я поднялся в свою спальню и отправился в постель.

На следующий день я почти не виделся с Холмсо. У меня самого нашлись дела утром, а мой друг ушел до вечера и вернулся перед самым ужином, причем не удивился, когда я сказал, что на вчерашние телеграммы ответа не поступило.

– Как я и думал, – прокомментировал он. – У меня выдалась пара свободных минут, так что я позвонил в пару мест, а еще коротко переговорил с доктором Россманом, семейным врачом Гилдеров. Он лечил еще его матушку, а самого Гилдера знает с рождения. Если учесть, что мистеру Гилдеру за шестьдесят, можете себе представить, что Россман уже весьма почтенный старец. Увы, добрый доктор не смог добавить ничего к тому, что мы уже узнали. Он осматривал миссис Гилдер накануне смерти, а потом лечил и сыновей через пару месяцев, и убежден, что женщина скончалась из-за слабого сердца, а юноши не смогли оправиться от пищевого отравления, источником которого стала контора Гилдера. Он считает, что обоим молодым людям в наследство от матушки досталось слабое здоровье, что и послужило причиной столь тяжелой реакции. Как ни странно, обоим сыновьям Гилдеров, Стюарту и Генри, было чуть за двадцать. Видимо, сначала у супругов не получалось завести детей, а потом, когда они уже не надеялись, миссис Гилдер забеременела и родила мальчиков-погодков. Россман считает, что эти незапланированные беременности дополнительно износили ее и без того нездоровое сердце.

Потом мне удалось передать записку Роббинсу и попросить его выйти на пять минут и пообщаться со мной. Он задержался, и я вообще уже решил, что он не появится. Однако Роббинс пришел, и мы проговорили почти четверть часа. Он ничего особо не добавил к имеющимся у нас сведениям, разве что пару деталей о личности второй миссис Гилдер, в девичестве Уикетт.

Роббинс поведал, что она приступила к обязанностям экономки осенью прошлого года. Однако вскоре стала проводить слишком много времени в компании. Началось с того, что она приносила в контору корзинки с обедом для мистера Гилдера и сыновей, частенько подолгу задерживалась и явно интересовалась делами предприятия. К весне она уже стала там постоянной гостьей, и, кстати сказать, на праздновании дня рождения мистера Гилдера, после которого и произошло массовое отравление, именно мисс Уикетт готовила большую часть угощения, которым потчевали работников.

Я попытался навестить хозяина дома, но его нынешняя экономка сказала, что доктор запретил ему подниматься с постели, а потому он не принимает посетителей. Экономка добавила, что все вопросы касательно компании можно обсудить с миссис Гилдер в конторе, но я решил не возвращаться туда. Зато я зашел к вдове Челтнема. Она не смогла дать никаких зацепок относительно того, кто мог желать смерти ее мужу, и утверждала, что за пределами работы он ни с кем из коллег не общался. А еще я встретился с Лестрейдом, изложил ему свою версию и даже умудрился убедить его в том, что она как минимум имеет право на существование, а потому процесс эксгумации пройдет без нашего участия. Правда, я надеюсь, что Лестрейд привлечет нас в самом конце, если мои подозрения оправдаются.

Я попросил великого сыщика поделиться его версией, но Холмс в ответ лишь улыбнулся:

– Интересно, сможете ли вы сами догадаться, старина. Я видел, как в какой-то момент, когда я рассказывал о событиях сегодняшнего дня, на вашем лице блеснуло понимание.

Я не обиделся на скрытность Холмса, поскольку уже знал отличительную черту его характера – хранить свои догадки втайне, а потом весьма театральным образом раскрывать их. Я встал и подошел к своему столу, стоявшему между окнами. Холмс проводил меня взглядом, а потом и сам поднялся. Написав на листке бумаги два слова, я запечатал его в конверт, который положил на каминную полку:

– Вот мое решение, дружище. Увидим, прав ли я.

Холмс улыбнулся:

– Увидим.

Я спросил, есть ли какие-то новости по делу о таверне «У Бо». Детектив ответил коротко:

– Я работаю. Простите, но больше пока я ничего не могу вам сказать, Уотсон. Это действительно необычное дело.

Я промолчал, понимая, что больше из него ничего не выудишь.

На следующее утро, когда мы завтракали, Холмс получил телеграмму. В нетерпении развернув ее, он прочел текст, усмехнулся с довольным видом и бросил листок мне, а сам пошел в спальню, по пути снимая халат. В телеграмме говорилось: «Стрихнин присутствует. Встречаемся у Гилдера как можно быстрее, будем брать. Лестрейд».

Мы почти сразу же нашли свободный экипаж и за считаные минуты оказались перед зданием компании «Гилдер и сыновья». Полиция уже прибыла, и, когда мы поднимались, два констебля выводили сломленную и подавленную миссис Гилдер на улицу. За ней шел Лестрейд. За спиной инспектора маячил Роббинс: заламывая руки, он через плечо что-то объяснял группе сотрудников, которые оставались в тени.

Увидев Холмса, миссис Гилдер встрепенулась и начала осыпать его такими ругательствами, которые вряд ли ожидаешь услышать из уст дамы, тем более ее статуса. Однако манеры женщины после первой нашей встречи кардинально изменились: она вела себя как базарная торговка и не переставала изрыгать проклятия, даже когда ее сажали в тюремную карету, чтобы перевезти в полицейский участок.

Лестрейд стоял за нашими спинами, пока мы наблюдали, как карета удаляется по Прайд-стрит.

– Мистер Холмс, доктор Уотсон, – произнес инспектор, – стрихнин оказался там, где вы и говорили. Должен признаться, что я действительно рискнул, мистер Холмс. Но, как говорится, все проверяется на практике. Мне пора, но жду вас сегодня в участке. – Он повернулся на каблуках и последовал обратно в офис Гилдеров.

– Очередной триумф инспектора Лестрейда, – пробормотал Холмс себе под нос.

– Полагаю, вы мне все объясните, – отозвался я.

– Разумеется, мой дорогой Уотсон, – ответил прославленный детектив. – Но давайте вернемся на Бейкер-стрит. Незачем обсуждать дела на улице, когда можно прекрасно поговорить перед камином.

Уже через несколько минут мы оказались в нашей уютной гостиной и устроились у огня, попивая кофе, который даже не успел остыть после завтрака. Холмс жестом попросил меня подойти к каминной полке.

– Могу я увидеть, что вы написали? – поинтересовался он.

Я встал и протянул ему конверт, не сумев скрыть улыбки. Холмс разорвал конверт и вытащил листок бумаги.

– «Миссис Гилдер», – прочел он. – Очень хорошо, Уотсон. Вы молодец. Скажите, как вы пришли к этому выводу?

– Да ничего сложного. Эту даму просто окружала смерть.

– Но то же самое можно сказать и о мистере Гилдере, – напомнил Холмс.

– Что правда, то правда, – кивнул я. – Вы об этом уже говорили. Однако я не видел здесь его личной выгоды. Он мог бы прикончить свою супругу, чтобы жениться на экономке, мисс Уикетт, но зачем убивать собственных детей? Я не видел повода и для отравления Челтнема или Эриксона, кто бы из них ни предполагался жертвой. Вообще-то поначалу я не находил причин и для миссис Гилдер убивать Челтнема или Эриксона, если только она не решила, что один из них обнаружил ее связь с предыдущими смертями. Кроме того, я подозревал, что в деле может быть замешан Роббинс или кто-то из сотрудников, с кем мы не встречались, но опять-таки не мог придумать, как и почему они это сделали. И хотя того же Роббинса, несомненно, волнует развитие компании, ему явно недостает амбиций, чтобы совершить убийство. В итоге мой окончательный выбор пал на миссис Гилдер. Определенно, она лицо заинтересованное. Ведь теперь она жена владельца компании. К тому же вы говорили мне, что яд – любимое оружие женщины.

– Зачастую это правда, Уотсон, хотя не всегда. Я тоже почти сразу заподозрил миссис Гилдер по тем же причинам, что и вы. Услышав печальную историю семьи, я понял, что она наиболее вероятный подозреваемый: именно она выиграла бы после смерти первой супруги Гилдера. Мисс Уикетт довольно быстро заняла место покойной и женила на себе вдовца. Гибель сыновей лишь упростила дело. Да и мистер Гилдер после смерти своих родных совсем сдал. Все это указывало на нее как на убийцу или как минимум основного подозреваемого, на которого стоит обратить особое внимание. Разумеется, смерти могли быть вызваны естественными причинами – проблемы с сердцем у женщны средних лет и пищевое отравление, от которого пострадал весь коллектив; сыновья же умерли лишь по случайности, поскольку отличались слабым здоровьем. А кончина Челтнема могла вообще не иметь никакого отношения к этим трагедиям: причиной убийства могли стать какие-то факты, связанные с его личной жизнью, а не с работой; его даже могли отравить по ошибке вместо Билли Эриксона.

После нашего возвращения на Бейкер-стрит сегодня утром я порылся в старых газетах на чердаке – хотел найти статьи о смертях в семье Гилдеров. Увы, никаких деталей, кроме того, что мы уже и так знали, выяснить не удалось. Остаток вечера я провел, строя разные теории и отвергая их. Раз за разом я создавал хитроумные цепочки, которые могли бы связать предыдущие смерти с убийством Челтнема, но постоянно отметал очередные версии, пока не появилась одна, которая показалась мне лучше других. Моя идея заключалась в том, что первую миссис Гилдер все-таки каким-то образом убила мисс Уикетт, которая жила с ней под одной крышей. Смерть от сердечного приступа вполне сгодилась бы, либо же кончину можно было спровоцировать иначе, но в любом случае полиция вряд ли стала бы расследовать этот инцидент, поскольку миссис Гилдер уже какое-то время болела.

Я не сомневался, что экономка положила глаз на своего хозяина. Помогла ли она его первой жене покинуть бренный мир или смерть оказалась случайностью, для моей версии не столь важно, поскольку я чувствовал, что последующую гибель двоих сыновей нужно изучать в свете убийства Челтнема. Как вы знаете, Уотсон, некоторые симптомы употребления стрихнина сходны с признаками пищевого отравления. Предположим, что экономке удалось испортить еду, которую она сама и привезла на собрание сотрудников, чтобы вызвать массовое отравление и скрыть свой изначальный замысел. Вы же понимаете, есть способ провернуть подобное, если человек, замысливший преступление, дьявольски умен.

Я кивнул:

– Она могла просто использовать какой-то несвежий ингредиент при приготовлении еды. Скорее всего, протухшую рыбу…

– Именно, – согласился Холмс. – Пищевое отравление вызвало бы серьезные симптомы. Без сомнения, злодейка выбрала блюдо, которое любили и сыновья. Возможно, она даже отравила еду, которую подавала им дома, чтобы еще сильнее подорвать их здоровье. Если положить яд в блюдо, предназначенное для общей трапезы на празднике в конторе, то пострадают все, кто его попробовал. И даже если кто-нибудь из работников вдруг умер бы, все последующие события лишь получили бы дальнейшее обоснование. Таким образом, все сотрудники отравились, скрыв в итоге зловещий план экономки. Юноши боролись с недугом, при этом они восстанавливали силы дома, а там их поджидала мисс Уикетт, которая, разумеется, заботливо поила их бульонами или чем-то еще для подкрепления сил, куда по мере необходимости добавляла яд, вызывая рецидивы и ослабляя организмы молодых людей. В конце концов ей удалось подсунуть им стрихнин, который, возможно, она дала и их матери несколько месяцев назад. Оба сына скончались, но возникли ли у кого-то подозрения? Уж точно не у древнего доктора Россмана, который не усомнился в том, что причиной стало пищевое отравление. Итак, молодые люди якобы просто стали трагическими жертвами той самой эпидемии, которая недавно охватила всю контору.

– А экономка смогла преспокойно женить на себе мистера Гилдера, – добавил я. – Но почему умер Челтнем? Или же яд предназначался Эриксону?

– Да, жертвой с самого начала был намечен Эриксон, – ответил Холмс. – Разумеется, Лестрейду придется подтвердить мою гипотезу, но я пришел к выводу, что миссис Гилдер решила, будто Эриксон ее заподозрил, и вознамерилась его убить. Она подсыпала Билли стрихнин в чашку, пока они с Челтнемом разгружали новую мебель. Все знали о размолвке этих двоих, так что в смерти коллеги должны были обвинить Челтнема. Одинаковые кружки каким-то образом перепутали, Челтнем выпил отравленный чай и в итоге умер.

Через пару часов к нам зашел Лестрейд в компании благодарного Билли Эриксона. Они уселись подле камина, и Лестрейд подтвердил основные детали версии Холмса:

– Когда преступница заговорила, мне показалось, будто она даже гордится собой. Она подтвердила, что давала первой жене убойные дозы отвара наперстянки, что нарушало сердечный ритм. В итоге бедная женщина слегла. Через пару недель экономка ускорила процесс, прижав подушку к лицу несчастной.

Разумеется, она закрутила роман с хозяином за несколько месяцев до этого, почти сразу как начала работать в их доме. После смерти жены Гилдер испытывал очень сильное чувство вины, которое мисс Уикетт умело использовала, манипулируя любовником. Нам она не переставала повторять, как легко его было одурачить. По ее заявлению, она сначала не собиралась убивать сыновей, планировала лишь выйти замуж за Гилдера, однако со временем поняла, что не хочет делить состояние. В прошлом она работала некоторое время медсестрой и знала кое-что о действии ядов. Она отравила еду во время празднования дня рождения, как мы и думали, мистер Холмс, – повернулся Лестрейд к моему другу, а тот лишь улыбнулся, услышав это «мы». – Короче, когда все узнали, что юноши тоже стали жертвами пищевого отравления, она добила обоих стрихнином.

Вскоре после этого интриганка вышла замуж за Гилдера и считала, что все прошло идеально, но потом наш друг Билли, – инспектор кивнул в сторону Эриксона, – устроился к ним на работу. Примерно неделю назад в разговоре он упомянул о своем визите в дом Гилдеров в прошлом году. Отравительница припомнила, что они действительно беседовали в районе прошлого Рождества, и забеспокоилась, что Эриксон на самом деле по-прежнему служит в полиции, а тут работает под прикрытием, исключительно чтобы собрать улики против нее. Она волновалась все сильнее, и в итоге у нее родился план: убить Билли, но так, чтобы подозрения пали на Челтнема. Хорошо, что мы ее поймали. Она пыталась разобраться в делах компании не из праздного интереса. Как только она научилась бы управлять предприятием самостоятельно, то избавилась бы и от мистера Гилдера. Когда мы доставили ее в участок, она не верила, что Эриксон вовсе не работает под прикрытием, и пыталась заставить своего адвоката выдвинуть версию, что ее вынудили убить Челтнема: якобы всему виной то давление, которое оказывал на нее своим присутствием Эриксон, и ее беспокойство по этому поводу. Адвокату едва удалось ее утихомирить. Не удивлюсь, если он попытается разжалобить судью ходатайством о признании миссис Гилдер невменяемой.

– Мне дали ее увидеть перед тем, как мы отправились к вам, – сказал Эриксон. – Сначала она сдерживалась и даже гордилась содеянным, но когда не смогла вынудить меня признаться, будто я все еще работаю в полиции, то пришла в такую дикую ярость, что ее даже пришлось удерживать силой.

– Все всплыло из-за ошибки, – заключил я. – Если бы после смерти сыновей Гилдера она не совершила новых убийств, то и остальные никто не стал бы расследовать.

– Именно, – кивнул Лестрейд. – Должен признаться, когда я передал запрос мистера Холмса на проведение эксгумации своему начальству, то всерьез опасался, что скоро придется искать себе новую работу, как когда-то Эриксону. К счастью, ко мне прислушались. Летальные дозы стрихнина обнаружились в останках обоих сыновей Гилдера. В теле первой жены, разумеется, нет ничего подозрительного, но после сегодняшнего признания это и не важно.

Чуть позже я расспросил Холмса поподробнее:

– Мне кажется, вы построили свою теорию в значительной степени на догадках.

Знаменитый детектив пару минут помолчал, а потом поднялся, выбил остатки табака о решетку и положил трубку на каминную полку.

– Вероятно, вы правы, Уотсон, – признался он. – Цепочка событий, которые стали основой моей гипотезы, не была подкреплена доказательствами. Однако все, что я могу утверждать, – сама цепочка держалась куда крепче, чем остальные мои версии, а этого, учитывая предыдущий опыт, мне показалось достаточно, чтобы предпринять дополнительные меры. Я решил, что нужно действовать смело, с уверенностью в собственной правоте, чтобы избежать ненужных шагов. Я осознавал, что если бы Лестрейд, организовав по моей просьбе эксгумацию трупов, в итоге не нашел бы следов отравления, мой авторитет серьезно пострадал бы. Однако игра стоила свеч. Я поставил все на кон и выиграл. Миссис Гилдер сделала то же самое и проиграла. В жизни нужно рисковать. На этом, Уотсон, позвольте пожелать вам доброй ночи.

Так закончилась эта история. Миссис Гилдер приговорили к смерти, но впоследствии смягчили наказание. Думаю, остаток дней она проведет в лечебнице для душевнобольных. Эриксону предложили должность в полиции, но он предпочел стать стажером в другой компании. Роббинс выкупил фирму Гилдера, оставив старое название из-за давней репутации. Однако вскоре компания развалилась, поскольку, несмотря на великолепные таланты строителя, Роббинс не смог как следует управлять конторой и в итоге свернул деятельность. Мистер Гилдер перебрался на север страны; больше я о нем не слышал.

И кстати, вскоре после описанных событий таверна «У Бо» в Ист-Энде сгорела дотла при загадочных обстоятельствах, и примерно в это же время несколько известных врачей, которые работали в лондонских клиниках, где проходили обучение студенты-медики, оставили практику; или вышли на пенсию, или, как это случилось с двумя видными хирургами, покончили с собой.

Тайны замка Сиссингхерст

– Как вы смотрите на то, чтобы провести день в графстве Кент, Уотсон? – спросил меня Холмс с улыбкой.

Я свернул газету и положил ее на колени:

– Без сомнения, вы намерены просто прогуляться по солнышку и полюбоваться цветочками.

– Вроде того, – ответил прославленный детектив.

– А что в телеграмме? – спросил я, глядя на бланк у него в руке. – Не из-за нее ли вы предложили мне отправиться в поездку?

– Возможно, Уотсон. Возможно.

Я посмотрел через плечо моего друга на теплый солнечный свет, который лился из окна над столиком, служившим Холмсу импровизированной лабораторией. Лучи падали под таким углом, что я не видел дома на той стороне улицы, однако мог представить себе яркие блики на кирпичах стен и на мостовой, чистой после вчерашнего дождя. Определенно, провести день за пределами Лондона было бы замечательно.

Я встал:

– Звучит неплохо. Когда мы едем?

Через сорок пять минут мы уже сидели в поезде, который двигался по южному Лондону в направлении Танбридж-Уэллса[12]. Я нетерпеливо ерзал на сиденье: не терпелось вырваться из города и увидеть естественную и неиспорченную красоту английских деревенек и полей.

Весна 1888 года выдалась для меня сложной. В прошлом декабре я потерял мою дорогую жену Констанцию, которая умерла от внезапной болезни. Холмс тут же предложил мне вернуться в квартиру на Бейкер-стрит, и я без сожалений продал медицинскую практику в Кенсингтоне, которая и в лучшие времена не слишком-то меня интересовала. Участие в расследованиях помогло мне отвлечься от потери. Уже в этом году мы успели раскрыть тайну трагедии в Бирлстоуне, а также необычное дело о знатном холостяке. На прошлой неделе Холмс помог установить личность загадочного соседа мистера Гранта Монро[13]. Стоит сказать, что в последнем случае знаменитый сыщик ожидал чего-то куда более мрачного, чем оказалось на самом деле.

Холмс прервал мои размышления.

– Работа – лучшее лекарство, мой друг, – мягко сказал он.

Я поднял голову и понимающе улыбнулся. Задумавшись, я теребил безымянный палец, на котором раньше носил обручальное кольцо, и не нужно обладать потрясающими дедуктивными способностями Холмса, чтобы понять, о чем я думаю. Этой весной мои мысли часто занимала покойная жена.

– Итак, – оглядываясь, произнес я, как только за окном начали мелькать сельские пейзажи, – куда именно мы едем в графстве Кент?

– В Сиссингхерст. Знакомо это название?

– Боюсь, ни разу не слышал.

– Это небольшая деревенька к югу от Мейдстоуна и к востоку от Танбридж-Уэллса. Не думаю, что в самом поселении есть хоть что-то примечательное, однако мы едем в тамошний замок, который, насколько я понимаю, является архитектурной доминантой ландшафта. Несколько дней назад я получил письмо от владельца замка и окружающих угодий, мистера Стэнли Корнуоллиса[14]. На всякий случай я изучил здешние места – вдруг это окажется полезным для решения проблемы мистера Корнуоллиса.

Поезд набирал скорость и мчался на юго-восток. Солнце уже было почти в зените, а значит, время двигалось к полудню. Все вокруг казалось свежим и зеленым. Последние несколько дней стояла теплая погода, и при этом шел дождь, а потому все расцвело пышным цветом. Вдалеке тянулись равнины, я видел клубы тумана – остаточная влажность испарялась под действием солнца.

– И что же мистеру Корнуоллису потребовалось от Шерлока Холмса? – спросил я.

– Ему досаждает охотник за сокровищами.

Я наклонил голову и усмехнулся:

– Сокровища? В Кенте? Я еще понимаю, где-нибудь вдоль побережья, где веками курсировали контрабандисты и время от времени тонули корабли. Но в сердце страны? Вряд ли.

– Вы слишком узко понимаете слово «сокровища», Уотсон, – возразил Холмс. – Я всего пару месяцев назад рассказывал вам о Реджинальде Месгрейве в Херлстоне[15]: тогда в ходе расследования я обнаружил утраченную корону, которая принадлежала монаршему роду, а потом попала к предку Месгрейва.

Я кивнул. Странную историю о ритуале, который веками повторяли члены семейства Месгрейвов, Холмс среди прочих поведал мне в прошлом январе. Раньше знаменитый детектив был очень скрытным, но в последнее время часто стал рассказывать о прошлых делах, чтобы отвлечь меня от мыслей о тяжелой утрате.

– Насколько я помню, корону Карла спрятали в Херлстоне во время правления Кромвеля. Корнуоллис подозревает, что нечто подобное случилось и в Сиссингхерсте?

– Нет, напротив, он совершенно уверен, что в доме ничего не спрятано. Замок, по-видимому, имеет некоторое отношение к событиям смутного периода времен перехода власти от Марии Шотландской к Елизавете. В той местности эта история всем известна, но раньше не было и намека на сокровища. Однако несколько недель назад в Сиссингхерст приехал американец и заявил, что нужно обыскать здания и прилегающие территории, чтобы найти нечто ценное. Пока хозяин не пускает непрошеного гостя в замок – видимо, просто не хочет, чтобы его тревожили. Однако, несмотря на изначальный скепсис, мистер Корнуоллис заинтересовался, есть ли доля истины в притязаниях американца, – продолжил Холмс. – В первом письме Корнуоллис обрисовал ситуацию и спросил, не заинтересован ли я в проведении изысканий, чтобы решить, может ли здесь быть хоть толика правды. Я ответил, что занят небольшим расследованием в Лондоне, но не особо интересным, так что вряд ли оно отнимет у меня много сил. На этой неделе я пару часов потратил на работу в читальном зале Британского музея, где проводил куда больше времени в начале карьеры, когда дни тянулись долго, а клиенты обращались редко. Хотя нашлись данные об исторической значимости сельскохозяйственных угодий, принадлежащих мистеру Корнуоллису, я не обнаружил доказательств того, что в Сиссингхерсте может быть спрятано какое-то сокровище. Я собирался изложить результаты своих изысканий владельцу замка, и тут утром принесли телеграмму. Похоже, случилось нечто такое, что требует нашего присутствия. Как вы видите, послание весьма туманное, – добавил Холмс, выуживая из кармана жилета сложенный листок.

Я развернул его и прочел: «Приезжайте немедленно. Ситуация стала невыносимой. Сообщите о времени приезда телеграммой. Корнуоллис». Я протянул телеграмму другу:

– Действительно, весьма туманно. Это может быть что угодно – от неприятной встречи с этим американцем до убийства.

– Надеюсь, все-таки не убийство, – улыбнулся сыщик. – Иначе Корнуоллис выбрал бы более категоричную формулировку, чем просто «невыносимая ситуация».

– Можете сказать о нем что-нибудь по его первому письму? – спросил я.

– Ничего существенного. Лет двадцать пять, состоятельный, образованный. Нервный, иногда легкомысленный. Возможно, страдает от астмы – определенно есть какие-то проблемы с дыханием. Много путешествовал по континенту.

– И все это вы поняли по его почерку, выбору слов, фразам и написанию цифр на континентальный манер?

– Разумеется.

– А дыхательные проблемы?

– Все письмо пропахло камфорой, особенно клей, которым запечатан конверт.

Я кивнул. Каждую из этих особенностей Холмс, читая письмо, видел сразу же так явственно, как если бы молодой человек стоял прямо перед ним. Я знал прославленного гения дедукции уже семь лет и потому не удивился, столько информации он выудил из таких мелочей. Нет, я не принимал его талант как должное и не преуменьшал его, просто больше уже не испытывал изумления.

Какое-то время мы ехали молча, иногда по настроению перекидываясь парой фраз. Это был один из тех редких случаев, когда Холмс не зарылся в кипе газет, которые приобрел на вокзале перед отправлением. Постепенно пейзаж за окном становился все более равнинным; вокруг простирались огромные поля. Мы проезжали мимо солодосушилен, причудливых конусообразных зданий, обычных для Кента. Они всегда странным образом напоминали мне Нидерланды: ни дать ни взять мельницы, только без колеса. Я заметил, что и Холмс смотрит на них.

– Да, мы словно в другой стране, – сказал он, и я кивнул в знак согласия.

Когда мы добрались до Танбридж-Уэллса, то прождали еще около получаса в ожидании местного поезда, который отправлялся в Сиссингхерст. Я съел сэндвич на вокзале, а Холмс отказался перекусывать, вместо этого сверив расписание по «Брэдшоу»[16].

Местный состав прибыл вовремя, и мы сели в купе. Сочетание теплой погоды и легкой тряски в вагоне навевало сон, так что я немного вздремнул, но уже к следующей станции проснулся. На поезде мы добрались до маленькой деревушки, название которой я за давностью лет забыл. Холмс заранее выслал телеграмму, предупредив о нашем приезде, однако вскоре стало ясно, что Корнуоллис не отправил за нами свой транспорт, так что пришлось нанять экипаж, который доставил нас прямиком до Сиссингхерста. Вез нас грузный парень, цветом лица, сложением и темпераментом весьма похожий на лошадь, тянувшую экипаж. Несколько миль мы проехали под приятным солнечным светом в молчании. В какой-то момент Холмс спросил кучера, может ли тот что-нибудь рассказать о поместье.

– А нечего особо рассказывать-то, – пробубнил парень. – Деревня да поля. Хозяйство хорошее. Ну, еще есть старый дом. Ему уже лет сто, и он почти весь рассыпался. Иногда его называют замком – может, из-за башни, – но по мне так это просто старая развалюха.

– Что-нибудь интересное там происходило? – спросил Холмс. Я понимал, что он намеренно избегает употреблять слово «сокровища».

– Вроде нет. Разве что там жил Кровавый Бейкер.

Детектив взглянул на меня:

– Если перед фамилией человека стоит слово «Кровавый», то это уже интересно, да, Уотсон? Можете рассказать об этом человеке поподробнее? – снова обратился он к кучеру.

– А я толком ничего и не знаю, – ответил парень, натягивая поводья. Лошадь и не подумала идти быстрее. – Вроде он был католиком и приспешником королевы Марии во времена ее правления. Он владел Сиссингхерстом и считал своей обязанностью превратить в ад жизнь всех протестантов, поселившихся в округе. Это то, что я знаю точно, но еще много всякого болтают – я про Кровавого Бейкера слышу постоянно, всю свою жизнь.

Кучер погрузился в молчание, лишь время от времени цокая языком на лошадь, которая хоть и поводила ухом, но более никак не реагировала. Через несколько миль мы перебрались через небольшой холм, и наш возница указал хлыстом на здание вдалеке:

– Это и есть Сиссингхерст.

На той стороне ухоженных полей мы увидели помещичий дом и руины более старой постройки. Пока мы ехали к ним, работники фермы отрывались от своих занятий, чтобы поглазеть на нас. Вскоре экипаж, изрядно попетляв через поля и луга, добрался до дома, рядом с которым нас ждал молодой человек лет двадцати пяти.

– Мистер Холмс? – спросил он, подходя к нам, когда мы выбрались из экипажа. – Я Стэнли Корнуоллис. Благодарю за то, что приехали. Простите, что не отправил за вами повозку на вокзал. Меня несколько взбудоражили сегодняшние события.

– Ничего страшного, мистер Корнуоллис, – сказал Холмс, а потом представил меня: – Я привез с собой доктора Джона Уотсона, он также расследует преступления и часто помогает мне.

Я пожал руку Корнуоллису, чувствуя прилив гордости после замечания моего товарища. Мы с молодым человеком промычали друг другу какие-то приветствия, и Холмс спросил:

– О каких именно событиях вы говорите?

– Пройдемте, господа. – Корнуоллис повернулся и пошел вдоль стены дома, а затем спросил через плечо: – Доктор Уотсон в курсе, почему я изначально вам написал?

– Отчасти, – ответил Холмс. – Однако я еще не открыл ему всего, что мне удалось выяснить в ходе изысканий.

– Я тоже пока что не получал от вас отчет, мистер Холмс, – заметил Корнуоллис. – Вы нашли хоть какие-то намеки на то, какие сокровища могут быть спрятаны в Сиссингхерсте?

– Ни единой, – признался знаменитый детектив. – Место может похвастаться долгой историей, но здесь нет ничего примечательного – ничего такого, что выделяло бы это место среди бесчисленных деревенек Британии.

– Тогда почему этот безумный американец творит такое? – Корнуоллис завел нас за угол дома, после чего остановился и показал на площадку, которая тянулась от дома к террасе из широких плит.

Многие плиты в разных местах, причем без очевидной системы, были выворочены из земли. Некоторые косо засунули обратно, а другие просто оставили валяться перевернутыми на соседних камнях. Тыльная сторона перевернутых плит, вся в грязи, впервые с дня строительства террасы увидела солнечный свет.

На некоторых участках, где под плитой обнаруживался пласт земли, кто-то с помощью кирки или лопаты раскопал почву, оставив небольшие ямы около полуметра в ширину и глубину. Из одной такой ямы ближе к краю террасы торчали останки тонкого деревца; свежий срез ствола при дневном освещении казался белым, словно кость. Пока я рассматривал картину разрушений, на обрубок приземлилась птичка, но почти тут же улетела, поскольку хилое деревце прогнулось под ее весом, а потом еще какое-то время покачивалось, уже после того, как птичка перебралась на соседнее.

Мы с Холмсом подошли поближе. Терраса, наверное, когда-то была красивой, но сейчас здесь царила разруха. Когда первый шок от лицезрения столь явного вандализма прошел, я начал подмечать и другие детали. В стороне, там, где к камням примыкала лужайка, громоздилась целая коллекция безукоризненной садовой мебели. Мебель расставили как попало – видимо, просто перенесли с террасы, перед тем как совершить это варварство.

Я обратил внимание на куски извести вокруг перевернутых плит. В некоторых случаях остатки скрепляющего раствора торчали вдоль неровных краев камней, а там, где плиты по каким-то причинам остались нетронутыми, полоски извести виднелись в стыках между ними – поразительно чистые, без намека на траву или мох.

Несмотря на картину, от которой неприятно веяло разгромом, я видел, что на губах Холмса играет легкая улыбка.

– Это вы имели в виду, мистер Корнуоллис, когда упомянули в телеграмме, что ситуация стала невыносимой? – уточнил сыщик.

– Разумеется, именно это, – ответил Корнуоллис довольно резким тоном. – Вот эту самую ситуацию! И американца! Это невыносимо! Я хочу, чтобы вы собрали доказательства, которые помогли бы остановить варварство. Я его засужу, сэр! Клянусь! Я отправил вам телеграмму сразу после того, как увидел разоренную террасу, а потом послал и за представителями закона.

Холмс поинтересовался:

– А с чего вы взяли, что это дело рук американца? Вы поймали его с поличным?

– Нет, мы обнаружили плиты только утром, когда вышли на улицу. Он сотворил свое черное дело ночью. И я уверен, что это он: несколько недель он уговаривал меня позволить раскопать территорию из-за своей бредовой идеи с сокровищем. Когда я ответил категорическим отказом, он, очевидно, вернулся под покровом ночи и устроил тут…

– Вы сказали, что вызвали полицию? – перебил я.

– Вообще-то я не стал сразу же извещать власти. – Корнуоллис вдруг почему-то смутился, а потом продолжил довольно робко: – Первой моей мыслью было послать за вами, мистер Холмс. Я отправил одного из работников в деревню написать вам телеграмму. Он дождался вашего ответа и вернулся, и только через несколько часов я понял, что не отдал распоряжение заодно пригласить сюда и представителей закона. Когда я исправил оплошность и послал человека, он приехал назад и сообщил, что здешний констебль уже занят каким-то другим происшествием, а до нас доберется по мере возможности. Я жду его с минуты на минуту.

– Пожалуй, нам стоит пройти внутрь, – предложил Холмс. – А в ожидании полиции вы расскажете нам про американца, мы обсудим историю поместья и возможность сокрытия в нем каких-либо сокровищ.

Мы вошли в дом. Оказалось, что это надежное и удобное здание, построенное лет тридцать или сорок назад. Внутри оказалось куда прохладнее, чем снаружи, и меня внезапно пробрала дрожь, пока хозяин вел нас по коридорам до помещения, очевидно служившего ему кабинетом. Это была уютная комната с низким потолком; вдоль стен стояли книжные полки, а на свободных участках висели картины. Несколько затемненных окон в дальнем конце комнаты выходили на лужайку. В центре кабинета красовался массивный письменный стол, заваленный бухгалтерскими книгами. У окна приютился небольшой диванчик, а перед столом обнаружились два стула. Корнуоллис пригласил нас присесть, а сам вышел в коридор и распорядился подать чай, после чего вернулся и расположился за столом.

Когда мы устроились, Корнуоллис прочел целую лекцию об истории замка.

– Скорее всего, поселение на этом месте существует с двенадцатого века, – сообщил он. – Первое упоминание о Сиссингхерсте содержится в местной хартии, где упоминается некто Стефан Саксингхерстский. Однако не сохранилось дат, когда здесь появились первые постройки, когда их переделывали и так далее. Разумеется, за долгие века к оригинальным зданиям добавляли различные флигели, которые постепенно тоже приходили в упадок. В какой-то момент возвели и башню, которую вы видели на подъезде к поместью. Во времена правления Елизаветы башня была центральной частью огромного дома, который тянулся в обе стороны, однако за замком никто толком не ухаживал. Примерно в тысяча восьмисотом году, хотя здание еще было в приличном состоянии, снесли все сооружения, кроме башни, и отстроили вокруг нее новый дом.

– Проводя свои изыскания, – вступил Холмс, – я встречал слово «замок» в отношении Сиссингхерста, однако, кажется, башня – единственный крупный и неизменный объект в составе этого комплекса. Впрочем, даже в прошлые века поместье вряд ли заслуживало столь громкой характеристики.

– Вы совершенно правы, мистер Холмс, – подтвердил Корнуоллис. – Вообще-то в шестидесятых годах восемнадцатого века все эти строения использовались для содержания французских моряков, захваченных в плен во время Семилетней войны. Тогда-то впервые Сиссингхерст и стали именовать замком. В итоге это обозначение прижилось среди местных, пусть даже от «замка» осталась лишь скромная башня. Когда здесь располагалась тюрьма, дом сильно пострадал. В итоге после войны владелец не смог рассчитаться с долгами по закладной, и дом купил мой дальний предок Эдвард Манн. С тех пор он принадлежит нашей семье.

Я поерзал на стуле:

– А были ли какие-то намеки на то, что здесь может быть скрыто что-то ценное?

– Нет, доктор Уотсон, – покачал головой молодой человек. – Эта собственность у нас уже несколько поколений, но подобная идея никогда не звучала. Сиссингхерст – лишь одна из ферм, которой владеет моя семья, без сомнения лучшая и самая важная, но не более. Моя двоюродная бабушка Джулия, леди Холмсдейл, унаследовала поместье в тысяча восемьсот пятьдесят третьем, тогда-то и начали возводить дом, в котором мы сейчас находимся, а через пару лет закончили строительство. Пять лет назад, в восемьдесят третьем, она умерла, будучи бездетной, и оставила мне поместье в наследство. Мы жили тут тихо-мирно, пока не стали происходить все эти глупости.

– Есть ли свидетельства того, что дом могла посещать особа королевских кровей? – спросил я. – Или, возможно, кто-то из ваших родных путешествовал за границу, откуда мог бы привезти сокровища?

– По слухам, в самом начале четырнадцатого века здесь останавливался Эдуард Первый Длинноногий, но даже если и так, он не стал бы прятать тут сокровища. Разумеется, был еще сэр Джон Бейкер, владевший домом в начале шестнадцатого века, которому Генрих Восьмой оставил в завещании двести фунтов, хотя Бейкер прославился приверженностью к католической вере[17].

– Ах, да. Сэр Джон Бейкер. Как я понимаю, это и есть Кровавый Бейкер. Он – центральная фигура теорий вашего американца о сокровищах. Что можете рассказать о нем?

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Новый увлекательный фантастический боевик Ярослава Верова и Игоря Минакова продолжает цикл, начатый ...
Всем известно, что водяные и русалки бывают только в сказках! Веня Пухов и его одноклассница Варя то...
Невероятно: я стала встречаться с Артемом! Да-да, с тем самым знаменитым на всю гимназию красавцем, ...
Вечно Алешка притягивает к себе неприятности! И старшего брата Димку в них впутывает. Вот и на этот ...
Красавица и умница Анна Юмашева в брачном бюро подруги встретила мужчину своей мечты… и тут же надав...
Конечно, ведьм не бывает! Все неприятности можно объяснить разумно и просто. Даже если в школе тебя ...