Беда по вызову Степнова Ольга

— Ваш ребенок сошел с ума! — орала воспитательница на бабку. — Она всех щиплет и поворачивает! Они забились в угол, боятся и плачут!

Бабка ухмыльнулась и впервые забрала меня из сада довольную и небитую. Я сделала вывод на всю жизнь: ущипнул — поверни! Иначе проиграешь.

Свой первый авантюрный роман я написала в пятнадцать лет. Он изобиловал ненормативной лексикой, стрельбой и погонями. Философия его была очень проста, и не очень нова: «украсть миллион и убежать». Прочитав роман, бабка посоветовала:

— Спрячь. И никому не показывай. Сейчас этим никого не удивишь. Пиши о вечном.

— Я и пишу о вечном, — обиделась я.

— Пиши о любви, — посоветовала бабка.

О любви я писать не умела. Поэтому снова написала о деньгах, погонях и перестрелках. Но больше никому не дала это прочитать.

Лет в шестнадцать я обнаружила, что мужикам не нравятся такие девушки как я. Им нравятся жеманные куклы с пышной грудью и оттопыренными задницами, желательно блондинки, желательно длинноволосые. Я побрилась почти наголо, выкрасилась в синий цвет, перестала носить украшения и лифчики с поролоновыми вставками. Я по-быстренькому лишилась девственности, дав партнеру на это пять минут. Партнер, мой сосед по площадке, справился с задачей в два раза быстрее. Избавившись от ненавистного комплекса, я потеряла к этой стороне жизни всякий интерес. Но сосед вдруг стал доставать меня предложениями выйти за него замуж. Я почти согласилась. Он был старше меня на десять лет, положительный, и главное — редко бывал дома, потому что работал геологом. Но все-таки я передумала и предложила ему остаться друзьями. Мне в нем всего не хватало: силы, дури, и просто тела. И звали его — Тимофей. Как бабкиного кастрированного кота.

Жаль, что я не умею писать о любви.

Утром Бэлка дала мне машину с шофером, чтобы я добралась до дома. Мы проснулись в шикарной спальне, на одной кровати, и долго рассматривали друг друга, пока калейдоскоп вчерашних событий не прояснился в наших головах. Бэлка, с взъерошенными короткими волосами и подслеповатыми глазами, давала мне указания:

— Давай, подруга, будь осторожна! Я не знаю какие там у тебя дела с Кариной, но у нее замашки фараонихи. А когда плебей одевает корону — это плохо.

Мы обменялись номерами мобильных и распрощались. Напоследок она сунула мне какой-то пакет, только в машине я заглянула в него и обнаружила там бутылку абсента. Щедрая Бэлка.

Газеты, которые я купила в киоске по дороге домой, пестрели моими фотографиями. На одних я была еще в платье, на других — форма одежды трусы, ботинки. Журналистам и в голову не пришло, что это конфуз, а не идея. Видок у меня был вызывающий, на лице ни тени смущения. Длинное тело, без намека на бедра и грудь. Только ноги и очки. Нужно снова посидеть на кефире и накопить хотя бы на грудь.

Отзывы о шоу были самые восторженные. Меня называли «новой звездой» и «блестящей находкой Карины». Одна желтая газетенка опубликовала две моих фотографии под заголовком «Угадай десять отличий». На одной я была в платье, на другой без. Это меня доканало и я разорвала пару газет.

Дома я переоделась, запихнув Каринино платье поглубже в баул. Я закурила на крыльце, наслаждаясь теплым утром и свежим воздухом. Подошла Танька и выжидающе уставилась круглыми глазами на мою сигарету. Лениво приплелся Шарик-Жорик и плюхнулся в ногах. Утро в деревне расслабляло, но я не собиралась сбавлять темп. Сделав последнюю затяжку, я пошла к калитке. Навстречу мне семенила баба Муза, вытирая руки о цветастый передник.

— У Таньки блохи. Чешется и чешется, доиться не дает, — напомнила она проблему.

— Изведем, — пообещала я, протискиваясь мимо.

— Тьфу, Танька! — закричала Муза, — Опять черте-те что жрет! А потом молоко табаком воняет!

Я оглянулась. Танька, слопав бычок, жевала довольно большую бумагу. Я разжала упрямые челюсти и в руках у меня оказался обслюнявленный конверт. Это было письмо Гоготу от Бизона, которое я так и не смогла найти. Вредная коза в мое отсутствие роется в моих вещах. Поддав ей ногой под толстый зад, я забрала письмо и поехала к Мишке за горбатым.

Мишки не оказалось на месте. В гараже копошились два мужичка в замасленных комбинезонах. Узнав, зачем я пришла, они захихикали.

— Забирайте, мадам, ваш лимузин! — ткнул один из них куда-то в угол. Мадам посмотрела туда и громко выругалась.

— Вообще-то я пошутила, — мрачно сообщила я мужикам.

— Гогот шуток не понимает, — заржали они.

Шалун Гогот добросовестно выкрасил моего старичка в полынно-зеленый цвет, а по борту вывел серебряной краской «King of Spirits». С такой «особой приметой», времени на мои деликатные дела у меня будет еще меньше. Впрочем, я теперь «звезда», «блестящая находка», а то, что стало достоянием общественности труднее убрать незаметно.

Я не стала ждать Гогота, решив заехать сюда еще раз.

Мишка знал свое дело: «запор» теперь заводился с пол-оборота и легко разгонялся до восьмидесяти. Если бы не его экзотический вид, я вполне на равных чувствовала бы себя на дороге даже с иномарками. Но зеленые бока с интересной надписью привлекали всеобщее внимание: мне сигналили, в меня тыкали пальцем, а на светофоре, по-моему, даже сфотографировали. Какая-то «Ока», обгоняя меня на приличной скорости, радостно помигала мне фарами. Когда ее заднее стекло возникло у меня перед носом, я увидела там надпись «Бешеная табуретка». Видимо, ее хозяин, увидев во мне собрата по диагнозу, решил похвастаться своим «изобретением».

В редакции не было никого, даже Гарика. Наверное, отдыхает после вчерашнего фейерверка. Я попинала закрытые двери, взяла на вахте ключ и открыла свой кабинет. Материал, который я набила меньше чем за час, я могла бы дорого продать другим изданиям. Гораздо дороже я могла бы продать его Карине. Но я совершенно бесплатно собиралась отдать его Гарику в вечерний выпуск, чтобы подписная компания газеты «Южный Вестник» прошла успешно.

Название статейке я дала довольно мирное: «Разговор за кулисами». Но уже в первом абзаце я сообщила читателям, что только нашей газете, и только под давлением некоторых неприятных для Карины Грач обстоятельств, она рассказала о новых подробностях гибели ее мужа Юрия Юрьевича Грача. Знаменательно, а может и закономерно, что признание это совпало с таким триумфальным для Карины событием, как открытие театра моды — ее главным и любимым детищем.

Итак, заявила я в первом абзаце, Карина Грач — вовсе не немой и безучастный свидетель в этой темной истории, она — ее непосредственный а, может быть, и главный участник. Далее, пользуясь записями своего встроенного диктофона, я воспроизвела те части нашей с ней душевной беседы, где она рассказала про Кабана, способ избавления от его тела и то, как сама отпустила предполагаемого преступника. Я ничего не написала про хитрые расписки, но написала, что Грач сильно захотел вернуть тело своего двойника за несколько минут до смерти. И был убит. Вряд ли это сделал тот парень, который неумело спрятал тело Кабана, закопав его в свежевырытую могилу на кладбище. Парня привела охрана Грача и наверняка обыскала его прежде чем доставить на допрос к Грачу. Кто-то просто воспользовался ситуацией его присутствия и его внезапного побега, чтобы убить депутата. Почему Карина отпустила ворвавшегося в ее комнату громилу? Вариант ее ответа «понравился» просто смешон. Таким как Карина любовь с первого взгляда не страшна. В статье я задала много вопросов на которые пока не было ответов. Может быть, я делала неправильные выводы, но я тронула осиное гнездо, и оно должно было зашевелиться. К статье прилагались две фотографии, где Карина «добровольно» стягивала с себя шикарное платье. Не мне же одной сверкать голым задом с витрин газетных киосков!

Гарик явился слегка помятый, но по-прежнему верный своему имиджу: на галстуке череп и кости, костюм в белую полоску.

— Сударыня, — пробормотал он растерянно, — по-моему, вы не та за кого себя выдаете!

— Какая разница за кого я себя выдаю? Я обещала статью? Получайте. — Я швырнула на стол дискету. — Вот это пощекочет всем нервы. Доказательства у меня есть — вот кассета. — Я помахала авторучкой перед его носом.

— Как? Еще пощекочет? Там уже во всех утренних газетах вы… обнажены… Но давайте, давайте! Сами знаете как…

Он был в каком-то ступоре. Даже не посмотрев, пообещал поставить статью в вечерний выпуск и попросил к завтрашнему дню еще что-нибудь написать. Сами знаете…

Я снова съездила к Гоготу и снова его не застала. Звонить Мишке было некуда и я решила его подождать. Я сидела в салоне своего зеленого чудовища и теребила жеваный конверт, подписанный знакомым почерком. Меня вдруг одолел соблазн прочитать письмо, которое я должна была передать верному другу Глеба Сазонова. Я поборолась с этим соблазном немножко, но потом решила, что лучше жалеть о том, что сделано.

Я не читаю чужие письма. Это было первое письмо, адресованное не мне, которое я прочитала.

…

"Здорово, Мишка! Я пишу тебе из Сибирска, в который меня занесло по собственной дури. Наверное, я залез в другую кару и поэтому сел в другой самолет. Я улетел в другой город. У меня украли деньги, но оставили права и паспорт. Ты будешь смеяться, но я теперь учитель, работаю в школе. Ты помрешь со смеху, но мне это даже немного нравится. Оказывается, нынешние детки могут быть поинтереснее самой навороченной тачки, а отдача от них превосходит реакцию самого мощного движка на нажатие педали газа. Получаю я мало, живу в сарае на территории школы, завел собаку. На душе паршиво, потому что жить с чужим именем и чужой жизнью невыносимо. Все-таки я автомеханик, а не учитель.

Мишка, я так хочу снова тебя увидеть, устроить наше субботнее «пиво без водки деньги на ветер». Хочу, чтобы мы как раньше, ковыряясь в движке, травили анекдоты, и ты на мои, которые без мата, серьезно спрашивал: «Ну и где смеяться?»

Соскучился по Сазону. Ночью просыпаюсь от того, что окна не звенят от его храпа. Хороший парень Петя Дроздов, но Глеб Сазонов мне нравится больше.

Девица, которая передаст тебе это письмо, стоит роты спецназа. Она поцеловала меня в зад, когда я стоял на светофоре и до сих пор не заплатила за гнутый бампер. Петя Дроздов не устоял перед горячей сибирской девчонкой, а Глеб Сазонов поверил, что она сможет ему помочь разобраться кто и почему убил Грача. Помоги ей, чем можешь. Надеюсь, мы скоро встретимся.

Здесь очень холодно. Это раздражает и бодрит одновременно. Хочется все время что-нибудь делать, чтобы не замерзнуть.

P.S. Ты пил когда-нибудь абсент? Если у тебя есть тайна, не пей его никогда. Бизон."

Я разозлилась. Я почти заревела от злости. Ведь я не целовала его в зад, просто я стартую раньше, чем он трогается с места. Я ему сразу не понравилась, да и он оказался не в моем вкусе. Я люблю геологов, которые редко бывают дома и принимают меня такой, какая я есть — даже с бритой и синей головой. Я не рота спецназа, я «звезда» и «находка». И я совсем не хочу, чтобы Гогот мне помогал. Мой «запор» цвета дорогого абсента стартанул как молодой мерин, я уехала, так и не передав письмо Гоготу.

На перекрестке меня тормознул гаишник. Я приготовила сто рублей, но лейтенант улыбнулся и попросил… автограф. Пришлось расписаться на газетке с моим фото, которая оказалась у него в руках. Бремя славы уже присело на меня своим толстым задом и я задумалась не приобрести ли мне темные очки-блюдца образца семидесятого года, или… бейсболку с длинным козырьком. Зато Карине труднее будет расправиться со мной незаметно. Меня теперь в лицо каждый мент знает. Я внимательно следила в зеркало заднего вида нет ли за мной хвоста, но ничего подозрительного не заметила.

Не устояв перед соблазном, я опять зарулила в придорожное кафе и заказала два шашлыка. Пока они жарились, я выбрала столик в отдалении и решила позвонить Камилю Козлову. Не знаю, что из этого выйдет, ведь я так и не пришла на лавочку у фонтана отрабатывать информацию по Кабану, и не уверена, что он не видел меня, удиравшую по длинному театральному коридору, когда у него воспламенились спущенные штаны. А то потребует оплатить ему гнутый бампер — то бишь прожженные штаны, и будет хвастаться, что я поцеловала его в зад.

Я откопала в сумке визитку и набрала его рабочий телефон. К моему удивлению Козлов оказался на месте, видимо, ущерб, причиненный его здоровью, оказался несущественным.

— Камиль! Это Элла!

— Которая? — сухо поинтересовался Козлов.

— Которая не немка, а хохлушка, которая беда как хороша, которая смолит сигареты французских шахтеров, которая…

— Элла? Элла. Обманщица? Кидальщица. Фу, как плохо, как нехорошо. Вы мною воспользовались. Грубо, грубо. Ну, видел, видел ваши фото в утренних газетах. По-моему, вы не та, за кого себя выдаете. А? Не та…

— Я звоню как раз извиниться. Понимаете, репетиции, гастроли, муки творчества. Так мало времени на личную жизнь… Я очень хочу с вами… там, на лавочке, у фонтана. — Я попыталась добавить в голос Карининой хрипотцы.

Козлов тяжело задышал в трубку.

— А гостиница, номер? Как же? Забыла? Ведь обещала, обещала!

Черт, неужели я так плохо подпалила ему зад?

— Помню! Не забыла и не обману! Завтра в восемь. Встретимся у гостиницы Центральной. Но мне очень нужна одна услуга!

— Услуга? — насторожился Козлов.

— Совсем ерундовая, она вам ничего не будет стоить.

— Совсем ничего? Ну хорошо, хорошо. Козлов джентльмен, он любит делать девочкам подарки. Говорите, что вам нужно…

— Пробейте в вашей базе по компьютеру, кому принадлежит дом по Улице Сиреневой, 15, — назвала я адрес хибары Гогота. — И все данные на имя хозяина. Можно устроить?

— Сложно, сложно… Служебная информация. Но можно. Можно. У меня есть маленькие причуды и за них я готов платить. Значит завтра?

— Завтра.

Я нажала отбой. Я узнаю через него все, что мне нужно, а там посмотрим. У меня тоже есть маленькие причуды.

Съев шашлык, и убедившись, что мною по-прежнему никто не интересуется, я поехала в зоологический магазин. Но в этом городе почему-то совсем не было никаких средств от блох. Раздобыть бутылку абсента оказалось проще, чем капли, или спрей от паразитов. Я уже совсем отчаялась помочь бабе Музе и ее Таньке, но в одном из магазинчиков все же нашла дешевый шампунь от блох и даже ошейник, «предотвращающий появление кровососущих насекомых». Я приобрела этот наборчик, соображая, как же я буду мыть козу в огороде холодной водой. Такая процедура никому не понравится. Подъезжая к дому, я решила, что помою козу у Сазона: там ванна, душ, горячая вода. И козе хорошо, и мне удобно.

Бабы Музы дома не оказалось. Наверное, пошла на рынок торговать молоком, ставшим почему-то отдавать табаком. Я подогнала «горбатый» к калитке, раскрыла дверь и стала зазывать Таньку в салон. Танька, всегда с большим удовольствием залезавшая в любые щели, тут вдруг заупрямилась. Я звала ее по имени, сюсюкала, и даже громко блеяла. Танька залезать в «горбатый» не хотела. В отчаянии я закурила. Танька подошла поближе и выжидательно уставилась на сигарету. Как же я забыла, что мадам обожает бычки?! Выкурив подряд две сигареты, я не бросила как обычно окурки ей под нос, а закинула их на заднее сиденье. Не ожидавшая такого подвоха коза, стала носиться вокруг машины и громко блеять. Наконец, она не выдержала и сунула рогатую голову в салон. Я подхватила ее толстый зад и впихнула в машину. Она размеренно прожевала добычу и только потом обратила внимание на то, что диван, на котором она сидит, быстро едет по пыльной дороге. Коза сказала «бе», немножко пободала все вокруг, но меня тронуть не решилась. Смирившись, Танька грустно уставилась в окно.

Мне опять все сигналили на дороге, тыкали пальцем, строили рожки, корчили рожи, махали из окон. Зато я даже не поинтересовалась следят ли за мной, и не покушаются ли на мою драгоценную жизнь. Держать на мушке бабу с козой в такой расписной кибитке не рискнет ни один профессионал.

Меня остановил пожилой гаишник. Я звездно улыбнулась и приготовилась дать автограф. Но он грозно спросил:

— Шо везете, гражданочка?

— Козу.

— Документы на груз.

— У меня нет документов на этот груз.

— Конфискуем.

— Валяйте.

Он бесцеремонно полез к Таньке. Танька, будучи крайне раздражена, применила рога, поддав правосудию под подбородок. Правосудие клацнуло зубами и заорало:

— Оштрафуем!

— Валяйте, — вяло согласилась я, и вытащила из кошелька сто рублей.

— Пятьсот, — твердо сказал боднутый, держась за челюсть.

— Сто и автограф.

— Какой ешо автограф? — обалдел мент.

— Я звезда, — объяснила я ему.

— Я заметил, шо ты звезданутая. Давай штраф и отъезжай, пока я наряд не вызвал.

— У меня есть наряд. От самой Карины Грач.

— Може, тебе психиатрическую? — уже вежливо поинтересовался гаишник.

Вот и он туда же.

— Меня там не берут.

Я закурила, и протянула ему газету с голой собой на первой полосе. Мент уставился на фото, потом на меня.

— Шо-то я не понял. Это ты, шо ли тут, в передовице?

— Я же говорю, бери автограф, не ошибешься.

Я расписалась на газете, и под блеяние Таньки нажала на газ.

Лифт, конечно, не работал. И конечно, Танька на восьмой этаж идти отказывалась. Вес у нее был не тот, чтобы схватить ее под мышку, поэтому единственным рычагом управления этой скотиной, оставались рога. Я схватила за них Таньку, и потащила по лестнице вверх. Три этажа мы преодолели на одном дыхании. На четвертом я устала, и спряталась за мусоропровод перекурить. Мимо шла старушка, которая, заметив роскошную козу, схватила ее за рога и резво потащила в свою квартиру.

— Эй, бабка! — выскочила я из укрытия. — Это моя коза.

— Совсем оборзели! — ругнулась бабка, — Уже коз в мусоропровод пихают. Давеча ребеночка там нашла, протокол составляли. Вот молодежь, все в отходы, все в отходы…

На пятом мне повстречалась пожилая чета. Дама ойкнула:

— Какая прелесть!

— Прелесть, — подтвердил вышколенный муж.

— Как называется ваш клуб? — дама потеребила Таньку за рога.

— Фигзнает, — задыхаясь, ответила я.

— Вася запиши.

Вася записал.

— У вас щеночки бывают?

— Бывают. Но редко, — сообщила я.

— Запишусь! Хочу! Хочу!

Дама упорхнула, уводя послушного супруга.

Сазона дома не оказалось. Я воспользовалась ключами, которые он мне отдал и с трудом открыла железную дверь. После пережитых мытарств, теплый душ и мыльную пену Танька пережила спокойно. Она только беспрестанно встряхивалась и громко стучала копытами по дощатому полу. Я надела на нее противоблошиный ошейник, и решила, что домой доставлю ее утром, сухую и свободную от паразитов. Я включила огромный плоский телевизор и заснула под звуки перестрелки.

Проснулась я от топота. По коридору туда-сюда бегал Сазон и приговаривал:

— Ой, херово мне, херово! Ой, херово мне, херово!

— Что случилось? — испугалась я.

Он резко остановился и скрюченными пальцами схватил себя за плешивую голову.

— Все, — даже не пытаясь кричать, сказал Сазон. — Допился. Хана мне, доча! Черти явились. А ведь с утра ни-ни!

— Какие черти? — крикнула я ему в ухо.

— Там. Черт. Рога, копыта. Глаза круглые, лохматый. Почему-то белый, и почему-то мокрый!

Я вспомнила, что по дому бродит мокрая Танька.

— Это коза! — проорала я.

— Это не шиза! — грустно крикнул Сазон. — Это белая горячка!

— Я привела козу! — заорала я ему в ухо.

— Зачем? — удивился и обрадовался Сазон. — Разве ее едят?

— Помыть! У нее блохи!

— Ах побрить! — оживился дед. — Это святое дело, когда мандавошки! В армии так завсегда делают!

Он сбегал куда-то и принес опасную бритву.

— Давай козу!

Я испугалась. Брить козу я не хотела, я уже очень от нее устала. И потом, что же Муза будет драть своей пуходеркой? Я начала отвлекающий маневр:

— А у меня бутылочка!

Дед задумался с бритвой в руках.

— Говно небось?

— Абсент!

— Точно говно! — не услышав ни звука, подтвердил Сазон. — Но опять же, это только коза с мандавошками, а не белая горячка! Пойдем, доча, у меня и закуска есть!

На кухне он недовольно порассматривал бутылку абсента, которую я предусмотрительно захватила с собой.

— Тьфу, буржуазия зеленая! Наливай!

Он достал граненые стаканы, и выложил на блюдо груду соленых огурцов. Я решила его не отговаривать от такой закуски, а подать личный пример. Я в стакане развела водой сахар и добавила туда абсент.

— Ты что, доча?! — заорал Сазон. — Сбрендила? Чтобы я, старый вояка, хлебал сахарную водицу?!

Он до края наполнил стакан зеленым напитком и залпом выпил половину. Часто заморгав, Сазон крикнул: «Не понял!», и так же залпом допил остальное.

— Понял! — не моргнув сообщил дед. — Может, это и букет, но по мне, так лебеда зеленая. Для бедных. Я лучше водочки.

Не успела я глазом моргнуть, как Сазон достал из холодильника початую бутылку «Истока», опрокинул стаканчик и схрумкал два соленых огурца.

Оставалось только ждать результата.

— Кыс, кыс, кыс, — позвал Сазон козу Таньку, забредшую на кухню и мечтательно уставившуюся на огурчики. И тут началось.

— Кавалерия! — заорал дед так, что стены содрогнулись. — Шашки наголо!

Он вдруг вспрыгнул на козу верхом. На сегодня это стало для Таньки самым большим потрясением. Танька понесла. Сухонький Сазон, чудом удерживаясь на ее жирной спине, одной рукой держал ее за шкирку, другой размахивал воображаемой шашкой.

— Гоп! Гоп!

Они неслись по коридору, а я не знала, что мне делать.

— Артиллерия! К бою! — донеслось из другой комнаты. Послышался выстрел, и у меня затряслись коленки. Я влетела в комнату, прижимаясь к стене так, как видела это в кино.

Коза пыхтела и бодалась, но скинуть всадника не могла. У него в руке красовался пистолет, а пуля пробила штукатурку на стене.

— Стоять! Руки по швам! Сдать оружие! Кругом! Шагом марш! — провопила я все известные мне команды. Как ни странно, подполковник в отставке в точности выполнил все приказания. Бросив ствол к моим ногам, он, чеканя шаг, с высоко поднятой головой промаршировал на кухню. Я поняла, что нашла единственно верный тон. Обогнав его, я быстро убрала со стола бутылки, сунув их под раковину, за мусорное ведро. Пистолет я спрятала в свою сумку, где уже болтался один — Каринин. Скоро я смогу торговать оружием.

Подполковник встал посреди кухни, и, вытянувшись, отдал кому-то честь. Деду глючилась война, и я решила перевести его пыл в мирное русло.

— Запевай! — заорала я, и сорвала голос.

Дед завел речитативом:

Чтобы он не сбился с мысли, я стала шепотом ему подпевать:

Когда в квартиру зашел Мальцев, открыв дверь своим ключом, он застал Сазона, орущего про лебеду, и отдававшего кому-то честь. Я услужливо помогала деду, подпевая шепотом, подстукивая в такт ногой, и прихлопывая рукой по коленке, лишь бы он забыл про свой пистолет и боевые действия. Где-то далеко, почему-то по-собачьи, скулила Танька.

Мальцев так и не понял отчего нам так захорошело. На столе лежали лишь соленые огурчики, и стояли пустые стаканы. Мальцев грустно осмотрел остатки пиршества, взял огурчик, похрустел, и стал нам задумчиво подпевать, по возможности вставляя свое фирменное «бля».

Утро началось не так, как всегда.

— Рота! Подъем? — неуверенно крикнул Сазон из своей комнаты в шесть утра.

— Отбой, бля! Легли поздно, — подал голос поэт.

И мы поспали еще часик.

Попив с дедами кофе, и запихнув уже ничему не сопротивляющуюся Таньку в машину, я первым делом понеслась к газетному киоску и купила вечерний выпуск «Южного Вестника». Статьи в номере не было. Я так рассвирепела, что порвала газету в мелкие клочья. Танька тут же начала жевать единственную в городе не желтую газету. Поехать в редакцию с козой я не рискнула, поэтому сначала отвезла Таньку домой.

Баба Муза вышла с хворостиной мне навстречу.

— Таньку сперли! — грустно пожаловалась она.

— Я же оставила записку, что мы поехала лечиться от блох!

Я открыла машину и оттуда пулей вылетела белая, чистая Танька.

— Ой! — запричитала Муза. — Нашлась кормилица! Я же бумажки не читаю, я только картинки смотрю. Вчерась тебя на газете видела. Обнаженную. Худая ты, как моя доска стиральная. Давай, я тебя молоком отпою!

Пока она суетилась, я умчалась в редакцию.

В редакции никого не было. Я прошла по пустому коридору к кабинету редактора, и ногой открыла дверь.

На этот раз галстук у Гарика был безумно красный. Гарик почему-то спал, неудобно свесив голову на грудь.

— Какого черта? — накинулась я на него. — Где моя статья?

Я осеклась, потому что заметила, что галстук не только красный, но и мокрый. До меня дошло, что вопросы в этом кабинете задавать некому — редактор мертв. Чтобы убедиться в этом, я двумя пальцами взяла его за запястье и попыталась отыскать пульс. Пульса не было. Пуля пробила его грудь, повредив очередной экзотический галстук. Убили его недавно: Гарик был еще теплый, и кровь струей била через черное отверстие. Я огляделась. В кабинете был полый порядок, ничто не сдвинуто с места. Его «девочки» по-прежнему заполняли собой все свободное пространство. Значит, его убил не страстный коллекционер.

Вспомнив, что таскаю с собой два пистолета, я решила быстрее уносить ноги. Но перед тем, как выскочить из кабинета, я быстро просмотрела все на его столе — дискеты с моим материалом нигде не было. Прикрыв дверь, я быстро пошла по коридору.

Как назло, из туалета вынырнул сотрудник, на ходу застегивающий ширинку.

— Шеф у себя? — налетела я на него с дежурным вопросом, как будто только собираясь зайти к редактору.

— А… его знает, — кратко ответил сотрудник и попросил сигарету.

По лестнице вниз я старалась не бежать.

Отъехав от редакции за пару кварталов, я закурила в машине. Похоже, охота началась. И первой ее жертвой стал Гарик — редактор единственной в городе не желтой газеты, у которой скоро подписка, и которая, наконец, заполучила материал о красотке Грач.

Моя статья не вышла, значит, Гарик или побоялся ее поставить, но тогда был бы жив и здоров, или — попытался поправить свое материальное положение, но не учел правил игры и получил пулю в галстук.

На душе у меня было паршиво. Я твердила себе: «Я не виновата». Отыскав поблизости телефон-автомат, я набрала «02» и сообщила, что в «Южном вестнике» на рабочем месте застрелен редактор. Там заорали: «Кто говорит?», но я бросила трубку. Пусть органы поработают.

Когда-то, очень давно, на спор, я съела целый стручок перца «чили». Спорила я с пацанами из нашего двора на целых двадцать пять рублей. Уж где они тогда раздобыли дефицитный стручок — не знаю. Но они окружили меня плотным кольцом и терпеливо ждали, когда я сдамся в борьбе с огнедышащим драконом.

Пацаны проиграли. Я жевала пламя, слезы лились из глаз, но я улыбалась. В какой-то момент я поняла, что ощущения такой остроты мне даже нравятся. Конечно, это чересчур — и дыхание перехватило, и уши горят, и глаза из орбит, но главное — не сладко. Не приторно сладко. А перец я проглочу.

С видом победителя я собрала с грязных ладошек причитающийся мне четвертак, ухмыльнулась обожженным ртом, и сказала:

— Слабаки! Жрите мороженное.

Когда бабка узнала, что я натворила, она первый раз в жизни меня выпорола.

— Ты же девица! — кричала она. — У тебя одно здоровье! Тебе детей рожать! А ты на потеху шпане портишь себе желудок!

— Я что, желудком детей рожать буду?

Бабка, не найдя что ответить, отбросила ремень в сторону.

Желудок у меня остался в полном порядке, а заодно раз и навсегда прошел застарелый насморк с которым бабка не могла справиться никакими ингаляциями.

Когда я встретила Бизю, ко мне вернулось знакомое ощущение «чересчур». И уши горят, и глаза из орбит, и дыхание сперло. Но главное — не сладко.

«Зачем я ввязалась в эту историю?» — впервые задала я себе вопрос, сидя скрючившись в тесном салоне «горбатого». Ответ был один — не для того, чтобы получить свой четвертак.

Зазвучала пятая симфония Бетховена. От неожиданности я дернулась и больно ударилась головой о потолок.

— Есть контакт с подводной лодкой! — заорала я, уверенная, что это звонит Сазон.

В трубке повисло гробовое молчание.

— Есть контакт! — проорала я еще громче, снова охрипнув, как вчера вечером.

— Слышь, пресса, — услышала я знакомый голос Костяна, — у тебя опять обострение? Зря ты это все затеяла.

— Это вы затеяли.

— Не пыхти. Все равно тебе крышка. И быки твои не помогут.

— Какие быки? Это была коза.

Он опять замолчал, о чем-то соображая.

— Гарик — ваша работа? — спросила я тишину.

— Твоя. Нужно лучше договариваться с коллегами. За то, чтобы вернуть нам дискету со статьей и фотографиями, он запросил сто тысяч баксов. Ну и получил. У нас работа такая. И статья не вышла, и бабки целы.

— А зачем ты мне звонишь? Напугать?

— Тебя напугаешь. Звоню предупредить. Ты это, статейки больше не пиши, не надо. А то тебя два быка прикрывают, а мочить приходится невиновных, просто очень жадных людей.

И он нажал отбой.

«Я не виновата», — снова сказала я себе, закурив новую сигарету. Если бы Гарик назвал реальную сумму, может, остался бы жив. Про каких быков твердит все время этот урод? Его, что, не научили в детстве различать животных? Или меня и правда кто-то охраняет? Я повертела головой, но не увидела поблизости ни машин, ни людей. На удивление пустынный двор: только здоровые контейнеры для мусора и собаки, снующие вокруг них. Здесь меня было бы очень удобно прихлопнуть. Только почему-то у них не получается.

Если кто и мог вздумать меня охранять, то только Сазон с поэтом. Но, во-первых, они были не в курсе моих опасных делишек, во-вторых, я не могла бы не заметить такой «охраны», и в-третьих, «быки» — слишком громко сказано о двух щуплых старичках.

Статья, содержащая компромат на Карину, оказалась лакомым куском для шантажистов. Я не буду пытаться пристроить ее куда-нибудь еще. И не буду передавать в органы пленку с записью нашего разговора. Может, милицейские чины тоже захотят «договориться» с Кариной. В этом чертовом городишке так тепло, и так много солнца, что всем лезут мысли о легких деньгах. А я не хочу, чтобы из-за меня погибали просто очень жадные люди.

Опять «судьба постучала в дверь». Нужно поменять мелодию в телефоне, а то от этой в голову лезут мрачные мысли.

Я осторожно помолчала в трубку.