Беда по вызову Степнова Ольга

В холле стоял рояль и я сбацала ему «Мурку» так, что пальма в кадке затряслась как осина. Парень повеселел и громко свистнул пару раз в два пальца, как деревенский хулиган. Прибежал администратор, заорал, но осекся, засмущался и заговорил почему-то на небогатом английском: «sory» да «please». Мы пошли в зал, только парень не сел со мной рядом в зале, а двинулся под аплодисменты на сцену. Это и был тот арабский шейх, нефтяной магнат и миллиардер. Сигареты у него оказались крепкими, как стручок перца «чили». После них другие — паленая солома. Так что для кого как, а для меня черный Житан — сигареты королей и миллиардеров, и я ни разу не изменила им за два года.

Около домика бабы Музы стоял красный «Мерседес». Бэлка была сегодня без косметики, без парика и без накладных ресниц. Джинсики «а ля мои», черная майка, и кроссовки, на которые не позарился бы неарденталец со свалки. Бэлка сидела на крылечке, держала заляпанную баночку с козьим молоком и смотрела на звезды.

— Твою же мать! — сказала Бэлка. — Красота-то какая!

— Красота, Бэлка, это когда пуля, предназначенная тебе, пролетает мимо.

— Мои парни от твоих ни на шаг… И за Кариной-змеей присматривают. Ты хоть знаешь, кто это может быть?

— Не знаю, но догадываюсь.

— Так давай и этих оформим как надо, у меня и ставка для охраны еще есть!

— Нет, этих не надо, а то затихнут. Пусть суетятся, быстрее вычислю.

— Ну хоть бы чуть-чуть рассказала, что это такое интересненькое творится! — заканючила Бэлка.

— Потом, Бэлка, потом! Я еще сама не все понимаю. Есть у тебя курить?

— Там, пакет, — она кивнула на веранду.

В огромном пакете я обнаружила несколько пачек черного Житана, бутылку Ксенты, и кучу всякой закуски. Бэлка собиралась хорошо повеселиться.

— Мне баба Муза подарила носки, смотри! — она хвастливо помахала у меня перед носом пуховыми носочками.

— На кой они тебе?

— Понимаешь, у каждого человека должны быть в жизни свои крылечко, баночка парного молока, и пуховые носочки, — философски заметила обладательница красного Мерседеса.

— А где Муза?

— Баба Муза пошла с Танькой к бабе Фене позвать ее сюда. Я их пригласила. Стол накроем, посидим.

— Как ты тут освоилась! — удивилась я.

— Да, освоилась, хоть это и твоя конспиративная квартира.

— Ты что, собираешься накачать бабулек Ксентой?

— А что? По-моему, они не против. Все равно до утра сидят на лавочке, сплетничают, кости всем моют. Милые, классические бабушки.

— Я идиотка! — я подскочила с крыльца, чуть не повторив подвиг начальника свалки, который проглотил зажженную сигарету. — Идиотка!

Бэлка молча уставилась на меня.

— Я кретинка!

Бэлка сочувственно покивала, и я чмокнула ее в щеку, вонявшую козой.

«Подробности у бабушек на лавочке». Козлов, и тот оказался умнее меня. Феня и Муза могут знать такое, чего ни в одной базе не отроешь.

— Где они?

— Да кто?

— Классические бабушки!

— Ща придут с козой. Ты сядь.

Я заметалась по ограде, вызвав этим недовольство Шарика-Жорика, который предупредительно тявкнул, выложив лохматую голову из конуры.

— Цыц! — прикрикнула на него Бэлка, — Элка думает!

Но Элка уже скачками неслась по улице в сторону дома бабы Фени. Бабки с стояли у соседних ворот и Феня, встав на цыпочки, пыталась закрыть калитку на вертушку.

— Эй, бабули, куда же вы запропастились?

— Ой, Элла! — всплеснула сухонькими ручками Муза. — Там твоя компаньонка приехала, Бэлла! Она тоже ветеринар? Зовет нас посидеть, угостить хочет.

Когда мы пришли, Бэлка уже вытащила на середину крохотной комнаты стол и с усердием расставляла на нем готовые салатики, раскладывала фрукты. Она привезла с собой даже фужеры.

— Филиал ночного клуба «Гиена». Только для своих, — прокомментировала я, а про себя подумала, что, может, и к лучшему, что расспрашивать бабулек придется в такой обстановке. Уж точно ничего не утаят, лишь бы небылиц не наплели.

— Ой, как в телевизоре! — восхитилась Муза.

Бабки расселись вокруг стола, с интересом рассматривая экзотические салаты и ярко зеленый абсент. Мы с Бэлкой устроились на единственной кровати с продавленной сеткой.

— Бабули! Я должна вам признаться. Я не ветеринар!

Бэлка одобрительно кивнула и развела в фужерах сахар с водой. Я жестом остановила ее дальнейшие действия и она с видом послушной прислуги села смирно.

— Я из спецслужб!

Бабки ахнули. Бэлка тоже.

— Никита! — прошептала Феня. — Я так и знала!

— Ну, типа того…

Бэлка выпила сахарную водицу, забыв, что в ней нет абсента. Бабки дружно повторили ее маневр.

— Бабули! Стране нужна ваша помощь. Расскажите все, что знаете про дом на Сиреневой, 15, и его обитателей.

Бабки дружно затараторили с такой скоростью, что нельзя было разобрать ни слова.

— Цыц! — крикнула Бэлка. — Не торопясь, внятно, по очереди.

Я благодарно ей кивнула.

— Я так и знала, что Машка Задова работала на ЦРУ! — заявила Феня.

— Почему? — опешила я.

— Потому что ейный мужик к Феньке перебрался, и Фенька всю жизнь боялась, что он к Машке обратно усвистает! — доходчиво объяснила Муза.

— Я?! Боялась?! — подлетела Фенька. — Да эта курва его всю жизнь голодом морила, он и помер-то от язвы!

— Ага! Помер-то у тебя, да через сорок лет! — язвительно заметила Муза, наворачивая салат из курицы с ананасом.

— А ты думала он к тебе помирать побежит!

— Стоп! — снова заорала Бэлка. — Так, отвечаем коротко на четко поставленные вопросы. Давай! — обратилась она ко мне.

— Кем приходилась Задовой Никитина Инна Петровна и почему она завещала ей свой дом?

— Отвечает баба Феня! — скомандовала Бэлка.

Феня затянула потуже платочек под подбородком и начала:

— Петя мой был красавец. Все бабы на него вешались, каждая с ним любовь хотела. Поэтому в жизни у него получилось много жен. Работал он машинистом на железной дороге. В войну, во время каждой поездки его друзья-машинисты женили. Развлечение у них такое было — свадьбу сыграть и погулять. Свадьбы были шутейные, но бабы в них верили. Война, любой мужик — как манна небесная. А Петя был тогда на Машке Задовой женат. Машка бесплодная была и к тому же старше его на восемь лет. Тут одна бабенка из Казани, куда он часто ездил, за него всерьез взялась. Ребенка ему родила, дочку. Никитину Инну Петровну. Задова побушевала, но утихла, потому что Петька все равно при ней остался. Она даже с бабенкой этой из Казани списалась, и девочку к себе на лето брала отдыхать. Она ей вроде как дочкой стала. Даже когда Петька ко мне перебрался, девка каждое лето к Машке приезжала, по хозяйству помогала. Петька девку не любил, говорил, что не его это дочь, примазалась сирота казанская. Но у Машки там завязались отношения, любовь и привязанность. А когда мы с Петькой сына родили, он про них и думать забыл.

Бэлка опять развела в фужерах сахар и вопросительно посмотрела на меня.

— Давай! — разрешила я, и она добавила абсент.

— Это я на Петькином «запоре» разъезжаю?

— На ем! — хмыкнула баба Феня.

— И что, после смерти Задовой, Инна Петровна перебралась сюда?

— Отвечает Феня! — скомандовала Бэлка.

— Судьба у Инки не заладилась. Как мать ейная померла, так все у нее пошло наперекосяк. Институт она, правда, закончила, пошла в школу учителем работать. Родила без мужа, одна сына воспитывала. Пока сына растила, к Задовой всего раза два приехала, а Машка все с внуком хотела повозиться.

— А сын этот хулиганом вырос! — встряла баба Муза, уставшая молчать.

— Да, намучалась она с ним. Машка Задова все письма Инкины соседкам читала. Инка по милициям ошивалась, по детским комнатам. Замуж она так и не вышла, а Аркашка ее на машинах с детства был повернутый. Учиться не хотел, все в гаражи к мужикам бегал, приставал — что, да как. К четырнадцати годам мог любую машину по винтику разобрать и обратно собрать. А в школе одни двойки.

— А в семнадцать он машины угонять стал, — опять влезла в разговор баба Муза. — Задова тогда всей улице письмо читала, говорила, что если бы ей парня отдали, то из него бы вышел толк. А так — безотцовщина, мать с утра до ночи на работе.

— Да, Инка квартиру продала, чтобы сына от тюрьмы отмазать, переехала в коммуналку. Бабки приспособились говорить по очереди.

— Только зря. Все равно он плохо кончил. — Муза отхлебнула чуть-чуть абсента и утерла рот платочком. — Неверный ваш самогон будет. Сахара много. А салатики хорошие. Значит, Инка сюда пару раз приезжала, но без сына, одна. Говорила, он там захулиганился, спасу от него нет. Пить не пил, но шайку какую-то организовал, по ночам машины грабили, колеса снимали, радиво вытаскивали. Потом угонять стали. Еле Инка его от тюрьмы спасла. Затих он немного, но потом погиб через несколько лет. На машине разбился.

— А поподробнее известно?

— Поподробнее! — приказала Бэлка.

— Он вроде как обженился. Инка писала, привел девку молодую, к матери подселил. Почти у них все устаканилось, вдруг — бах! Машка тогда всей улице письмо читала. Девка эта подельницей оказалась. Шайку сынуля распустил, девку в помощницы взял. Они находили по объявлениям в газетах, кто машину хорошую продавал. Девка шла как покупательница, хозяин от девки ничего плохого не ждал и давал ей вокруг дома кружок сделать, машину проверить. Девка кружок делала и на второй заходила, вроде как стук какой-то услышала. И тогда ждал ее продавец долго, пока не доходило до него, что машину угнали. А она к своему любимому катила. Тот ее поджидал и что дальше с этой машиной делать хорошо знал. Они так много народу облапошили, хоть на них уже и охота началась. Вот. Салатики хорошие, а самогонка лебедой отдает.

— Полынью, — поправила баба Муза, отхлебнув глоточек и закусив фаршированной уткой. — Ох и вкусно мне девки! Хоть и горько.

Бэлка подкинула ей в фужер еще сахара.

— Так вот, — сказала Феня, — там вот как дело было. Просто триппер какой-то.

— Триллер, — опять поправила Муза.

— Да, ужастик. Машка всей улице письмо читала. Милиция подсадного клиента организовала. С дорогой машиной. Аркаша не устоял и девку свою заслал. Девка, как потом выяснилось, умела изменять свою внешность, поэтому ее все пострадавшие по-разному описывали. В общем, она пришла, и как обычно, попросила разрешить ей кружок сделать. Ей, понятное дело, разрешили, потому что с поличным брать решили. Она к своему хахалю рванула, он где надо к ней подсел в условленном месте. А милиции выяснить надо было, куда он эти машины гонит, поэтому их… это…

— Вели, — подсказала Бэлка.

— Вели. Только сын у Инки был стреляный воробей. Что-то ему не понравилось, стал он круги нарезать, проверять нет ли кого за ним. И тогда его решили просто с поличным… это…

— Взять, — подсказала Бэлка.

— Взять.

Я накрыла рюмки ладонями.

— Самогон, бабушки, потом. Сначала факты. Что еще известно?

— Известно, что пальбу открыл Аркаша этот. Был у него пистолет. Убил он двух в погонах, а сам уходить начал на бешеной скорости. Сбил двух пешеходов насмерть и сам влетел в столб. Машина всмятку, а его еле от руля отскребли. Вот такая неудачная операция. Машка всей улице письмо читала, а наутро померла — сердце. Хоть она этого Аркашу и видела только младенцем. Говорила, хорошо, что он разбился, все равно в тюрьме бы гнил всю жизнь.

— А девка? — спросила я.

— Что девка?

— Тоже погибла?

— Нет, девки, говорят, в машине не было. Пропала она. Сбегла. Растворилась в просторах отечества.

— А звали как?

— Кого?

— Да девку!

— Да кто же знает! — в один голос закричали бабки. — В письмах про это не было.

— И что, после гибели сына Никитина переехала сюда?

— Ну да. Машка померла, дом ей отписала. Инка говорила, что в том городе ее ничего не держит, только страшные воспоминания.

— Так почему она в этом доме не живет?

— Она почти сразу работу хорошую нашла, высо-ко-оп-лачива-емую, — по слогам произнесла Феня. Устроилась гу… прислугой, одним словом, в очень богатый дом. Там и живет. А эту развалюху даже не сдает, у нее в деньгах нужды нет.

— У кого она работает?

— Да кто ж знает-то! — опять вместе воскликнули бабки.

— Скрытная она очень стала, — вздохнула Феня. — И дом этот нехороший. Хоть и не живет там никто, а вечно там шорох какой-то, возня. Сколько всей улицей в милицию писали, Инке жаловались, только без толку. Она гордая стала, необщительная.

— Значит, Инка одинока?

— Как перст!

— И племянников у нее здесь нет?

— Да откудова?

— А фотографии ее сына Задова не показывала?

— Показывала. Всей улице. Лет двадцать назад. Карапуз как карапуз. Лупоглазый, лопоухий.

— Наливай! — сказала я Бэлке, чувствуя, что голова моя сейчас треснет от полученной информации, а нужно еще сопоставлять, соизмерять, и делать выводы.

— Дрянь эта «Ксента», — вздохнула Бэлка, разливая. — Не берет. Теперь буду только «Короля духов» брать.

— Не берет, — автоматически повторила я, думая о своем.

Бабки раскраснелись, то ли от абсента, то ли от ощущения, что приносят пользу стране.

— Эх! — сказала Феня, — У меня там в сараюшке балалайка есть! Петька мой зажигал!

— Да она под кроватью у меня давно! — хмыкнула Муза.

— Ах ты, зараза! — пухленькая Феня вскочила, чуть не опрокинув стол, и не успели мы с Бэлкой глазом моргнуть, как бабульки вцепились друг другу в ситцевые платочки.

— Брэк! — заорала Бэлка.

Бабки замерли, услышав странное, незнакомое слово.

— Ты все узнала? — спросила у меня Бэлка.

Я кивнула.

— Тогда официальную часть объявляю закрытой.

Бэлка залезла под кровать и действительно нашла там старенькую балалайку. Она отряхнула ее от пыли и протянула Фене.

— Ни один мужик не стоит испорченной прически, — назидательно сказала она старушкам. — Тем более, если он давно помер.

Феня взяла балалайку и чинно уселась за стол.

— Ну? — подначила ее баба Муза, и Феня, забренчав струнами, на самой высокой ноте вдруг пропела:

— Иих! — взвизгнула баба Муза.

— Классические бабушки! — вздохнула Бэлка, подперев рукой подбородок.

— Иих! — взвизгнула на этот раз Бэлка и пошла вприсядку вокруг стола, демонстрируя генетическое знание русского танца. Муза к ней присоединилась, взяв за кончики платочек, который в результате драки оказался у нее на плечах.

Провеселились они до рассвета. Я все думала и думала, мне было не до смеха. Теперь я была готова к встрече с Гоготом.

Под утро мы проводили Феню домой.

— Как здоровье Бориса? — светским тоном поинтересовалась я.

— Хорошо, — пьяно удивилась Феня. — Так ты же не ветеринар!

— А, ну да! — вспомнила я. — Надо записывать.

Спать мы с Бэлкой улеглись на веранде валетом.

— Хорошо-то как! — сказала Бэлка, и тут же заснула.

— Караул! Снимите! Помогите!

Я почти привыкла просыпаться от чужих воплей.

— Рота подъем! — сказала я Бэлке, и мы выползли на улицу.

У крыльца, задрав головы вверх, стояли в ряд баба Муза, баба Феня, и Шарик-Жорик.

— Вот, вышла подоить! — заломила руки баба Муза. — На базар идти надо, молоко нести!

Я посмотрела наверх. На крыше дома гордо стояла Танька. Я громко присвистнула, хотя совершенно не умела этого делать.

— Ну надо же! — сказала заспанная Бэлка. — Надо же! А говорят, хорошо, что коровы не летают!

— Это коза, — строго поправила Феня.

— Какая разница! — пожала Бэлка плечами.

— Как же мне доить? — причитала Муза. — Уйдет покупатель, покупатель только с утра бывает!

Я обошла дом и увидела старенькую лестницу, прислоненную у стене. Только по ней Танька смогла бы забраться на крышу. Наверное, она испугалась ночной гулянки и, помня оседлавшего ее Сазона, поспешила спрятаться на крыше. Я позвала Бэлку и мы выкурили по две сигареты подряд, пытаясь бычками заманить козу на землю. Но Танька даже не смотрела в нашу сторону. Она осторожно перебирала копытами по скользкому шиферу.

— Как бы не упала, — озадаченно сказала Бэлка — Разобьется.

— Высота не та, — успокоила я ее.

— Уйдет покупатель! — чуть не плакала баба Муза.

— Ладно, давайте ведро, полезу доить! — распорядилась я.

Бэлка захлопала в ладоши, Муза побежала за ведром.

Полчаса я сидела на крыше и дергала Таньку за соски. Она стояла смирно, но я то и дело съезжала вниз, где меня, стоя на лестнице, поддерживала Бэлка. Сверху открывался шикарный вид на весь частный сектор. Я подумала, что сейчас я прекрасная мишень, гораздо более удобная, чем на темной дороге. Я пооглядывалась, но ничего особенного не увидела. Только у Бэлкиного Мерседеса стоял запойного вида мужик с ведром воды и задумчиво чесал затылок.

— Эй, за погляд деньги берем! — крикнула я ему. Он, увидев меня на крыше рядом с козой, быстро перекрестился и почти побежал, раплескивая воду.

Я, прикрыв рукой глаза от слепившего солнца, стала рассматривать хибару Гогота. Мне не понравилось то, что я увидела. Ставни были плотно закрыты, хотя до этого они всегда были открыты. Калитка болталась полуоткрытой, но на двери по-прежнему висел тяжелый навесной замок. В доме кто-то был, это точно. И зашел туда не через дверь. Как, впрочем, и я в прошлый раз.

Я слезла с крыши, вручив Музе добытое с таким трудом молоко. Бэлка уехала, вызвав своим отъездом дружное колыхание занавесок в окнах всех соседних домов. Бабки ушли на базар. Я с жаром заверила их, что коза сама слезет когда захочет.

— Жрать захочет, куда денется! — успокоила я их.

Я осталась одна в доме с козой на крыше. Я все думала и думала, и, кажется, все поняла. Может, не все, но главное. Оставалось встретиться с Гоготом. Я проверила свою ручку-диктофон и попыталась разобраться с устройством Сазоновского пистолета.

По дороге в город я притормозила у хибары Гогота. Все по-прежнему: калитка приоткрыта, ставни плотно закрыты, и не только на вертушку снаружи. Длинные стальные штыри были вставлены в отверстия в стене и фиксировались заглушками изнутри дома. На двери висел замок, но почему-то я была уверена, что в доме кто-то есть. Я чинно постучалась — никакой реакции. Подолбила ногами — результат тот же. Я походила вокруг дома, попинала низкие, крепкие ставни, подергала штыри, на которые они закрывались — бесполезно, штыри не поддавались. Я развернулась, закрыла калитку на вертушку, и поехала к Гоготу в гараж.

Мишку я опять не застала. Более того, гараж был закрыт. На мои расспросы охранники в будке неохотно объяснили, что автосервис не работает уже два дня, а почему — они не знают.

— Как найти Гогота?

Парни пожал плечами.

— А его никогда искать не нужно было. Он здесь практически живет, — объяснил один из них.

— На чем он ездит?

— Когда как. Что ремонтирует, на том и ездит. Прошлую неделю на Цефире разъезжал.

— А сейчас он что ремонтирует?

— А сейчас — ничего. Он уже несколько дней заказы не берет, механиков по домам распустил.

— Значит, пешком ходит?

— Да нет, Опель у него старый. Может, что передать ему, как появится?

— Сама передам.

Получалось, что Гогота я нигде найти не могу. Телефона у него нет, адрес квартиры, которую он где-то снимал, никто не знал, даже Бизон.

— Зачем мне его адрес? — сказал Бизя, когда я уезжала в этот город. — Мы же почти все время вместе, в гараже. А куда он баб водит — мне неинтересно. Знаю, где-то в новостройках он квартиру снимал, недорого. К тому же он переезжал часто: то одна хозяйка вредная окажется, то другая цену задерет. Так и кантовался.

Единственным местом, где я могла с ним пересечься, оставался дом на Сиреневой. Я рванула снова туда. Буду сидеть в этом доме, пока не дождусь или Гогота, или эту странную Инну Петровну.

Когда я проезжала мимо дома бабы Музы, Танька по-прежнему была на крыше. Она нюхала ветер в позиции лежа, видно, устала стоять. Всем своим видом коза показывала, что ей хорошо и спокойно на этой скользкой, покатой поверхности. Я бросила машину у дома с козой и пошла на Сиреневую.

Калитка была опять приоткрыта. Я точно помнила, что закрывала ее. Остальное осталось по-прежнему — на двери замок, на окнах ставни. Я попинала дверь. Тишина. Ладно, решила я, лучше жалеть о том, что сделано. И полезла на крышу.

На этот раз я проникла в дом без шума и травм. Я не стала, как в прошлый раз снимать туфли и оставлять сумку на улице, демонстрируя свой полный идиотизм. Тем более, что в сумке находились полезные, огнестрельные вещички и диктофон, чувствительности которого позавидовали бы все шпионы мира.

Я, как хорошо тренированный акробат, сползла в темные сенки почти бесшумно, если не считать, что сердце мое колотилось так, что если в доме кто-то был, то он легко сосчитал бы мой пульс. Но хибара оказалась пуста. Я с трудом нашла выключатель и зажгла свет — тусклую лампочку без абажура. Кругом царила чистота, как в гостиничном номере, который прибрали перед появлением следующего постояльца. Только покрывало на кровати было сильно примято. Я, конечно, не Шерлок Холмс, но на кровати недавно кто-то валялся. Кто-то здоровый как медведь, потому что ни щуплый Мишка, ни почтенная, невысокая Инна Петровна никогда не оставили бы такую вмятину на стареньком, дряхлом матрасе. Я прихватила пистолет Сазона и пошла на кухню. Все равно отсюда не уйду, пока не выясню все, что нужно. И эти заезженные штучки из дешевого триллерочка — смятая постель, открытая калитка, зловещая тишина — меня не испугают. Я все умею. Все могу. Даже доить козу на крыше.

Я включила электрический чайник, где уже была вода и решила позвонить Бэлке, сообщить на всякий случай где я. Но меня поджидал еще один зловещий сюрприз: телефон оказался разряжен. Я совсем забыла, что эту штуку тоже нужно кормить, и не только деньгами. Я отшвырнула бесполезную трубку и состроила рожу неведомому противнику. К чаю я нашла крэкер и вспорола банку с тунцом. Редкая это оказалась гадость, но я все равно все съела, подумав: а вдруг пирую последний раз?

После еды сильно захотелось спать, ведь большую часть ночи я прослушала матершинные частушки в исполнении классических бабушек. Чтобы не уснуть я взяла книгу «Как закалялась сталь». В книге оказалась закладка. Как раз на том месте, где «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». В прошлый раз ее не было. Я не знаю, что больше всего меня поразило — смысловая нагрузка текста, то, что закладка появилась, или то, что в ее качестве была использована…

Черт побери, это была моя фотография, размером шесть на девять, времен моей сине-стриженой молодости. Пора объясниться с Гоготом, чего бы мне это не стоило.

Время шло и шло, я потеряла ему счет. Дом был наглухо запечатан ставнями, снаружи не пробивалось ни лучика света, часы на мобильном потухли. Я все-таки заснула и последней моей мыслью было: как Бизя просидел в этом склепе почти неделю.

Проснулась я от звука открываемой входной двери. Я подлетела на кровати, села, и спрятала руку с пистолетом под подушку. Но на пороге возник не Гогот. И не Инна Петровна.

На пороге стоял Костян. Я так удивилась, что моя нижняя челюсть отвисла как у старого паралитика. У Костяна была сильно рассечена бровь, а нос залеплен пластырем.

— Не ждала? — ухмыльнулся длинный. — Здорово, пресса!

— Здорово, Буратино! Тебе снова подкоротили нос?

Теперь понятно, кто утрамбовал матрас. Плохо работают Бэлкины парни. Костян сделал шаг ко мне, я вытащила пистолет из-под подушки.

— И что, этот пугач заряжен?

— Хочешь проверить?

Костян сел на стул рядом с которым стоял.

— Мне что, типа не двигаться?

— Двигайся сколько хочешь. Выворачивай карманы!

Он послушно вытряс из недр своей куртки что-то похожее на обрез, два ножа, и то ли резиновую дубинку, то ли электрошокер. Судя по всему, он нисколько не сомневался, что я смогу подстрелить его как перепелку.

Я пинками отфутболила боезапасы под кровать. Что делать дальше с Костяном я не представляла. Вопросы, вертевшиеся у меня на языке, были не к нему.

— Что ты тут делаешь? — задала я универсальный вопрос.

— В гости пришел, — дал он универсальный ответ.

— К кому?

— К хозяину, — заерничал Костян.

— Где хозяин, кто хозяин? — заорала я и сделала ошибку, подскочив слишком близко к Костяну, и оказавшись спиной к двери. Последнее, что я запомнила, это была ухмылка Костяна.

На мою голову сзади обрушился такой удар, что я отчетливо услышала, как череп треснул по швам, если они, конечно, у него есть. Я подумала, что сознание терять ни в коем случае нельзя, и тут же его потеряла.

Очнулась я от того, что руки и ноги кто-то пилил пополам. Оказалось, что это веревки, которыми меня чересчур крепко прикрутили к стулу. Я вспомнила Кольку Серова, который погиб точно так же привязанный к нехитрому предмету интерьера.

Очков на мне не было и я с трудом сфокусировала взгляд на второй фигуре, стоявшей рядом с Костяном.