Джинкс Блэквуд Сэйдж

Глава тринадцатая

Соглашение о Пути

На следующий день под моросящим дождем Джинкс пустился в путь в широкий мир, на поиски счастья.

На поясном ремне его висел нож, за плечами – вещевой мешок с одеялом и кое-какой едой. София обняла Джинкса на прощание, Симон наградил пасмурным взглядом. Ну и пусть его. Смерть Симону не грозила, и Джинкс думал об этом с облегчением, хотя, в общем и целом, испытывал к чародею изрядную неприязнь. И, похоже, взаимную.

Во внутреннем потайном кармане его рубашки лежал талисман Симона – золотая птичка, чародей настоял, чтобы Джинкс положил ее туда, – и с ней пять серебряных полушек. А в наружном – четыре четвертака, которые Джинкс изготовил из шестой полушки. Разрубить ее на четыре равные части было делом непростым, однако с топором Джинкс управляться умел – не зря он столько лет рубил дрова.

– Я же говорил, что заплачу ему, – сказал Симон, нарочито отсчитав деньги в присутствии Софии. – По одной полушке за год, всего шесть. Этого хватит?

Поскольку София ничего не сказала, Джинкс решил, что, наверное, хватит.

Какое-то время он шел по тропе. Потом она соединилась с другой тропой. Джинкс остановился. Где-то на западе находилось то, чего так боялись деревья. Нарваться на него Джинксу вовсе не хотелось. Однако там же, на западе, стоял и дом Дамы Гламмер. И Джинкс, повернув направо, пошел на запад.

Он проводил в лесу так много времени, так часто сходил с тропы, что научился не бояться сумрачной неизвестности. Правда, тогда у него был дом Симона, куда можно было сбежать. А теперь не было. Мысль о том, что он путешествует в одиночку, наполняла Джинкса радостным трепетом – но и страхом тоже.

И он напомнил себе, что умеет творить сильное укрывающее заклятье. Ну, по крайней мере, сотворил однажды.

Над ним тяжко нависали ветви деревьев, и воображению Джинкса рисовались твари, которые могли на них затаиться, – волколаки… а волколаки умеют лазать по деревьям? То, что было в них от человека, наверное, может. А ведь есть еще эльфы, вампиры…

Джинкс заставил себя думать про Соглашение о Пути. Пока он остается на тропе, никто на него напасть не может. И Джинкс попытался снова проникнуться непостоянной радостью свободы.

Шарах! Кто-то сильно ударил его по спине, и Джинкс рухнул на тропу, влепившись в нее лицом так, что ощутил на губах вкус земли. Он подергался, пытаясь сбросить надавившую на затылок ладонь, но, почувствовав, как холодная сталь укусила его в шею, затих.

– Отпусти меня! – потребовал он.

– Деньги или жизнь!

– Хорошо, бери деньги, – сказал Джинкс – не без труда, потому что грабитель упирался ему в спину коленом, а в рот набилась земля вперемешку с песком. – Дай мне встать, и ты получишь деньги.

– А где они? – с подозрением спросил грабитель.

– В кармашке на поясе.

Грабитель подергал ремень Джинкса, развернул его кармашком назад. Джинкс почувствовал, как он расстегивает кармашек и шарит в нем.

– Это все, что у тебя есть?

– Все! И я за это год проработал. Дай мне встать!

Грабитель убрал тяжелое колено со спины Джинкса, тот встал, обернулся и увидел мальчика всего лишь на голову выше него. Ему и грабитель-то достался малолетний!

– Ты что, не знаешь Соглашения о Пути? – спросил Джинкс.

– Нет, – ответил мальчик, укладывая деньги в свой поясной карманчик и застегивая его. Застегнув, он опустил нож в ножны.

Джинкс двинул его в живот.

Грабитель сложился от боли пополам. Джинкс схватил было его за волосы, однако грабитель выпрямился, поддел Джинкса плечом и отбросил. Земля встала дыбом и ударила Джинкса с такой силой, что, как ему показалось, пробила его насквозь. Джинкс лежал на спине, гадая, сможет ли он когда-нибудь снова научиться дышать. Драться грабитель определенно умел лучше, чем он. И Джинкс решил с земли пока не вставать.

Грабитель, держась за живот, выдавил грязное ругательство.

– И тебе того же, – сказал Джинкс, глотнув, наконец, воздуха. – Я, по крайней мере, Соглашения о Пути не нарушал.

Ну, если правду сказать, нарушил, но уже после грабителя.

– Какое соглашение ты все время поминаешь? – спросил грабитель.

У него была четкая, правильная манера говорить, и это напомнило Джинксу Софию. Однако звуки урвийского давались грабителю легче, чем ей.

– Ты не из Урвальда, верно? – спросил Джинкс и с трудом сел.

– Слава богам, нет. Но Урвальд принадлежит моему королю.

– Урвальд не принадлежит никому, – отрезал Джинкс и поднялся на ноги. Он отряхнул куртку, штаны. И только тут заметил, что одет грабитель хорошо – во всяком случае, по меркам Урвальда. Наверное, если грабишь людей, хорошая одежда тебе по карману. Грабитель получил целую полушку из тех шести, что дал Симон. Целый год работы по дому, колки дров, уборок в козлятнике и прилаживания к настроениям Симона. Джинкс разозлился.

– Соглашение о Пути, – сказал он, – состоит в том, что ты не можешь причинять вред никому, кто находится на тропе. В Урвальде каждый, у кого есть в мозгах хоть одна извилина, соблюдает его. Даже чудовища. Если сейчас из леса выскочит медвелак, он нас не тронет. Соглашение чтят все. Кроме тебя.

Он гневно ткнул грабителя пальцем в грудь.

Тот отступил на шаг:

– Я о нем ничего не знал.

– Ну, значит, ты дурак.

Грабитель обиделся:

– Не очень-то ты любезен.

– Зато ты куда как любезен – нападаешь на людей со спины и отнимаешь у них деньги! Дурак и есть.

Джинкс развернулся и пошел по тропе.

Мгновение спустя он услышал за своей спиной быстрый топот, оглянулся и вновь оказался лицом к лицу с грабителем.

– Мое имя Ривен[14], – сказал тот и протянул Джинксу руку.

Джинкс посмотрел на нее, потом на грабителя. Светло-каштановые волосы, точеное лицо, – пожалуй, подумал Джинкс, он никогда не превратится в плотного, волосатого мужчину из тех, что выживают в Урвальде чаще, чем все остальные.

– С кем имею высокую честь разговаривать? – спросил, опуская руку, грабитель.

– Джинкс.

– Ты не станешь возражать, если я пройдусь с тобой немного? – спросил Ривен.

Джинкс, не веря своим ушам, уставился на него. Помимо отобранного Ривеном серебра, у него оставалось пять полушек и золотая птичка Симона. А были еще вещи посущественнее – одеяло, нож (когда он дрался с Ривеном, ему и в голову не пришло схватиться за нож), которых он вовсе не хотел лишиться.

– Похоже, помешать тебе я не смогу, – проговорил он и пошел дальше, а грабитель зашагал рядом.

Глава четырнадцатая

На три заклятия больше, чем требуется

Тропа петляла, раза два разделялась, и уверенность Джинкса в том, что он приближается к дому Дамы Гламмер, убывала. Начинало смеркаться.

– Скоро придется остановиться, разбить лагерь на ночь, – сказал Ривен.

«Чтобы ты и остальные монеты спер?» – едва не сказал Джинкс, но сдержался – не стоит признаваться, что у него еще остались деньги.

– Я обычно останавливаюсь прямо у тропы, срезаю несколько сосновых веток и сооружаю шалаш, – продолжал Ривен.

– Что?! – это признание в окончательном идиотизме заставило Джинкса замереть на месте.

Ривен повторил сказанное и добавил:

– У меня получается весьма неплохое укрытие. Хочешь, покажу?

– Нет! И никогда, никогда не отрезай ничего у живого дерева, – собственный голос показался Джинксу брюзгливым, как у Симона. – Никогда!

– Почему? Они что – священные?

– Нет. Они мстительные. Ты убиваешь дерево – деревья убивают человека. Ты срезаешь с него ветки – они отрывают конечности у человека. Во всяком случае, стараются, чтобы кто-то лишился руки или ноги.

– С ума сойти. Я провел в Урвальде… – Ривен умолк, занявшись подсчетом, – …десять ночей и ни одной конечности пока не потерял.

– Ты не потерял. А кто-то другой потерял. Или потеряет.

Ривен покачал головой:

–Суеверие. Что это ты выглядываешь в листве?

–Сторожку, – ответил Джинкс. Однако сторожек видно не было, и это означало, что ночевать придется на земле. Оставалось надеяться, что дождь сегодня не польет.

– Я пару раз ночевал и на прогалинах, – поведал Ривен и наморщил в отвращении нос. – Их жители требуют платы за свою гнилую, червивую еду и ночлег в их вонючих домах на соломе. Среди невежественных, подозрительных, невоспи…

– Мы не такие! – рявкнул Джинкс – Возьми эти слова назад.

– Я не хотел тебя оскорбить, – удивленно ответил Ривен. – Я же вижу – ты не из них.

– Как раз из них, – сказал Джинкс. – Ладно, сторожек не видать. Придется остановиться здесь.

Он нашел палку, поджег ее с одного конца. Под открытым небом магия давалась ему куда легче, чем в доме Симона.

– Держи. Набери хвороста – мертвого дерева, – только не уходи слишком далеко и не вздумай прикасаться к живым деревьям!

Некоторое время Ривен лишь таращился на Джинкса испуганно, а потом спросил:

– Как ты его сделал?

– Что сделал?

– Огонь. Ты что, волшебник?

– Да.

И тут они услышали крик. Девичий, испуганный, внезапно резко прервавшийся.

– Дева в беде!

Ривен выхватил из руки Джинкса горящую палку и понесся по тропе.

Джинкс посмотрел-посмотрел, как тускнеет в сумерках огонек, вздохнул и побежал следом.

И скоро увидел стаю волков – их было так много, что тьма так и кипела. Кричавшей девы – ни слуху, ни духу, а вот Ривена волки уже окружили. Он отмахивался от них горевшей палкой и вопил: «Назад, зверье! Подите прочь!» А неподалеку несколько больших серых летучих существ, хлопая крыльями, атаковали огромную тварь – какую, Джинкс толком не разглядел. Воздух был наполнен воем, лаем, рыком, запахом крови и грязного меха.

– Джинкс! Ко мне! – закричал Ривен.

Джинкс лихорадочно заозирался в поисках чего-нибудь пригодного для изготовления факела. Увидел на одном из деревьев сухую ветку, мысленно извинился, постаравшись, чтобы получилось погромче, отломил ее и поджег. Затем, размахивая слепящим, потрескивающим факелом, постарался пробиться к Ривену, который, как невольно подумал Джинкс, его помощи вообще-то не заслуживал.

Волки наседали, однако огонь заставил их расступиться, и Джинксу удалось приблизиться к своему обидчику. Теперь они стояли спина к спине, окруженные волками.

– Ладно, вот он я, пришел «к тебе». Что дальше? – Джинкс старался подпустить в свой голос побольше сарказма: так говорил бы Симон, попади он в подобные обстоятельства.

– Может быть, если каждый из нас двинется вперед, размахивая факелом…

– Они отступят, а когда мы разойдемся достаточно далеко, окружат каждого, и вскорости никакого «к тебе» больше не будет.

– Да, верно. Ну, ты ведь умеешь волшебством зажигать огонь?

– Ты сам видел.

– А волков поджечь можешь?

– Нет! – ответил Джинкс. – То есть могу, но это слишком жестоко.

Ривен сердито фыркнул.

– Что ж, если ты этого не сделаешь, они, готов поклясться, слишком жестоко поступят с нами.

Джинкс быстро обдумал предложение Ривена. Представил себе, как волки бегут от огня, но убежать, сколько ни стараются, не могут. Представил смрад горящего меха, и волчьего мяса, и… нет! Да они еще и деревья могут поджечь, а этого Урвальд никогда не простит.

– Нет, не могу. Придумай что-нибудь другое.

– Прошу прощения, у меня есть одна мысль.

Голос был девичий. Джинкс огляделся.

– Я наверху, – донеслось из кроны дерева. – У меня было с собой несколько фурий[15] в корзинке, и как только они покончат с медвелаком, может быть, отгонят и волков.

– Э-э, – промямлил Джинкс. Он взглянул на обступивших его зверей, чьи глаза светились от факельного огня. Ветка потрескивала его в руке, сыпала искрами. Надолго этих факелов не хватит.

– Не страшись, прекрасная дева! Мы спасем тебя, – воскликнул Ривен.

– Умолкни. Она говорит о том, как спасти нас, – сказал Джинкс. И крикнул вверх: – Значит, ты можешь приказать фуриям отогнать волков, так?

– Не-а. Фурии никого не слушаются. Держитесь.

Вверху послышались шорохи, шелест – девица перебиралась с одной ветки на другую. Волки зарычали.

– Ах, чтоб тебя! Факел погас. У тебя есть еще один? – попросил Ривен.

– Ага, сейчас сбегаю и принесу, – съязвил Джинкс. Ни одного просвета, даже в палец шириной, в кольце волков не наблюдалось. – Давай его сюда. Подожгу заново.

– Поджигать уже нечего. Он прогорел до пальцев, и я… Ой!

Что-то тяжелое рухнуло на них сверху. Джинкс упал на колени, выронил факел, и тот погас. В воздухе замелькали тела волков, большие хлопающие крылья, он наполнился воем, стонами, воплями, визгом, свежими запахами крови и ужаса. Джинкс съежился на земле, опустив голову и зажмурившись.

– По-моему, все закончилось, – прозвучал совсем рядом с ним девичий голос.

Джинкс открыл глаза. Не сказать, чтобы они увидели многое, однако очертания Ривена и девочки в свете луны различили. И никаких волков.

– Удрали, – сказала девочка. – Я так и думала, что все получится. Фурии обязаны защищать меня, и если мне, как и вам, грозит опасность от волков… в общем, я решила, что это поможет, – с гордостью закончила она.

Джинкс пошарил по земле в поисках факела, нашел, поджег его снова.

И изумленно уставился на девочку. Шапочка и накидка ее ярко краснели в факельном свете, – девочка была той самой, которую он видел в Дальновидном Окне. Однако вблизи она оказалась совсем не такой, какую рисовало ему воображение. Волосы ее отнюдь не золотились – цвет их можно было назвать скорее русым. Не исключено, впрочем, что они были просто грязными. По части локонов ей похвастаться было и вовсе нечем, да и глаза у девочки оказались не голубые, а карие.

– Фурий мне мама дала. Велела выпустить их только при крайней необходимости. Ну ладно, больше мы их не увидим. Я – Эльфвина[16].

Ривен взял ладонь девочки и склонился над ней.

– Я Ривен, твой верный слуга, о прекрасная дева.

Эльфвина лучезарно улыбнулась ему.

– Он грабитель, – сказал Джинкс.

– А это мой отважный спутник, Джинкс, – добавил Ривен.

– Один из тех, кого он ограбил, – сообщил Джинкс. – Нам лучше разжечь костер, пока не вернулись волки.

Они набрали хвороста и сложили посреди тропы большой костер. Джинкс снял башмаки и носки, сошел с тропы и зарылся пальцами в перегной.

– Что это ты делаешь? – удивилась Эльфвина.

С минуту Джинкс молчал, сосредоточенно вслушиваясь. До сих пор он не пытался сказать деревьям что-либо конкретное, да и не знал в точности, как это делается.

– Ты бы хоть носки обратно надел, – сказала Эльфвина. – А то ведь простудишься и умрешь.

– Я пытаюсь сказать деревьям, что наш костер не причинит им зла, что, уходя, мы его затушим, – ответил Джинкс. – А твоя болтовня мне мешает.

Эльфвина смолчала, а Джинкс закрыл глаза, изо всех сил стараясь думать, как дерево, видеть мир, как дерево, и говорить, как дерево. Он слышал, как ближайшие к нему корни шепчутся друг с другом. И вдруг глаза его изумленно распахнулись.

Тот страх, тот ужас, донимавший деревья – чем бы ни было то, чего боялся Урвальд, – оно больше не приближалось с запада. Оно пришло.

«Где оно? – лихорадочно думал, обращаясь к деревьям, Джинкс. – Что это?»

Он не знал, слышат ли его деревья, но ни о чем другом они не разговаривали. Страх, ужас, смерть. Жуткая тварь – она уже здесь.

– Ты можешь подойти к нам и поесть, хоть ты и грубиян, – окликнула его Эльфвина.

Есть Джинксу хотелось, и сильно. Он подошел к костру. Остановился, оглянулся на деревья. Без толку, ничего в темноте не видно.

«Пока мы остаемся на тропе, нам ничто не грозит», – думал он.

– Ну что, есть будешь? – спросил Ривен, протянув Джинксу ковригу хлеба.

– Буду, – сказал Джинкс. Он отломил от ковриги горбушку и принялся жевать, все еще озираясь по сторонам.

– Не хочешь ли тушеных яблок?

Эльфвина уже успела приготовить их в котелке, который достала из своего заплечного мешка. И теперь положила ложку варева на хлеб Джинкса.

– Спасибо, – сказал он, не желая, чтобы Эльфвина снова укорила его за грубость. Он-то как раз был вежлив. Зато она сама даже отдаленно не напоминала кроткую, хорошо воспитанную девочку, которую он себе навоображал.

– Деревья чего-то боятся, – сказал Джинкс. – Где-то рядом бродит чудовище, правда, непонятно какое.

– Откуда ты знаешь? – спросила Эльфвина.

Он рассказал ей, как деревья разговаривают корнями.

– Ты понимаешь язык деревьев? – удивилась девочка.

– Он что-то вроде волшебника, – пояснил Ривен.

– Чародей? – Ну хоть это произвело на нее какое-то впечатление.

– Я только учусь, – скромно ответил Джинкс. – Деревья вот уж неделю говорили о чем-то огромном и опасном, шедшем сюда с запада. Теперь оно пришло.

Эльфвина и Ривен тоже заозирались.

– На меня напал медвелак, – сказала Эльфвина. – Огромный и опасный. А потом прибежали волки.

– Думаешь, деревья стали бы их бояться? – прищурился Джинкс.

– Нет, – ответила Эльфвина.

– Я шел с запада на восток, – сказал Ривен. – И ничего такого не видел. Разве что пару волколаков. И, по-моему, один раз за деревьями эльф промелькнул.

– Нет, тут, видимо, что-то похуже, – сказал Джинкс. Передать на урвийском то, о чем говорили деревья, было трудно. Однако некоторые из них имели семь футов в поперечнике и около сотни в высоту[17]. Чтобы напугать их, требовалось что-то и вправду жуткое.

И тут его поразила одна странность.

– Как получилось, что медвелак напал на тебя? Есть же Соглашение о Пути.

– Он сманил меня с тропы, – объяснила Эльфвина. – Посоветовал мне залезть на дерево – от волков. Сказал, что он дровосек, а зовут его Топтыган, что уже несколько дней идет за мной, что не оставит меня одну – и все уговаривал сойти с тропы.

Она опять огляделась:

– Интересно, что с ним случилось?

Эльфвина подобрала палку, подожгла ее от костра и направилась туда, где фурии недавно атаковали какую-то тварь.

– Не сходи с тропы! – рявкнул Джинкс.

Девочка обернулась:

– Ты всегда так с людьми разговариваешь?

И сошла с тропы. Джинкс пробормотал одно из любимых ругательств Симона – разве он не сказал ей, что опасность рядом? – и последовал за ней. Ривен тоже.

– Медвелак появился вот здесь, – указала Эльфвина. – Потом он, наверное, удрал.

Джинкс вглядывался в темноту, надеясь увидеть то, чего страшатся деревья. Он бросил короткий взгляд и на взрыхленную, политую кровью землю. И увидел большой топор. Джинкс поднял его. Едва он сжал ладонями топорище, как ему стало легче. Конечно, от напугавшего деревья чудовища топор не защитит, но он все-таки лучше, чем ничего.

– Вернемся на тропу, – сказал Джинкс.

– Может быть, нам стоит всю ночь нести дозор, – предложил Ривен. – Так поступают в сказаниях.

– Да, – согласился Джинкс. – Я буду первым.

Эльфвина и Ривен завернулись в одеяла и прилегли у костра. Джинкс сидел, держа перед собой топор. В костре потрескивали сучья. Запах дыма живо напоминал о доме, который он покинул лишь несколько часов назад, хоть ему и казалось уже, что случилось это давно. Если бы он был сейчас дома, то сидел бы, наверное, в мастерской Симона, забыв, как и чародей, о времени, о существовании дня и ночи… хотя нет, что это он? Симон же ранен. И все-таки дома он был бы в безопасности, а не сидел в темноте, выглядывая существо столь ужасное, что его боятся даже деревья.

«Сам-то я не боюсь», – сказал себе Джинкс.

Новые товарищи его, похожие в одеялах на коконы, судя по всему, спали. Голова Ривена покоилась на его мешке. Интересно, четыре четвертака, которые забрал у него Ривен, уже там? Джинкс осторожно и беззвучно поднес к мешку пальцы.

Ривен, не открывая глаз, выпростал из одеяльного кокона руку и стиснул запястье Джинкса. Потом отпустил. Намек понятен.

Джинкс подбросил в огонь еще несколько сучьев… а когда открыл, спохватившись, глаза, увидел, что они уже прогорели. Хорошего мало – он заснул на посту. Пора будить Эльфвину.

Как только она проснулась, бормоча что-то путаное, Джинкс завернулся в свое одеяло и лег. Земля была жесткой, холодной, в лесу шуршала устилавшая землю сухая листва (а может, кто-то куда-то бежал во всю прыть), и сон не шел к Джинксу. Даже почти уснув, он продолжал прислушиваться – не появилось ли то, чего боятся деревья.

Наконец, услышал далекое тумп, кланк, тумп, кланк. И резко сел:

– Это ведьма!

– Я знаю, – сказала Эльфвина. – Успокойся. Спи дальше.

– Так ведьма же приближается!

– Уверена, она нас не тронет.

– Да ты вообще хоть что-нибудь знаешь о ведьмах?

– Кое-что знаю. Мама училась на ведьму, но потом решила, что лучше замуж пойти.