Горькая радость Маккалоу Колин

Она наслаждалась домашней едой, так не похожей на больничную.

– Как вашей поварихе удается так вкусно готовить? Пастуший пирог просто божественный, не то что у нас в больнице.

– Понятия не имею, – надменно заявила Мод. – Я лишь составляю меню на неделю.

– То же самое делает и наша сестра-хозяйка, но результаты совершенно разные.

Эдда поймала взгляд отца и более его не отпускала.

– Грейс так и не стала хорошей сиделкой. Ей не нравится это занятие.

– Ха! Чему тут удивляться? – фыркнула Мод. – Твоя сестрица классическая неудачница.

Эдда рассмеялась:

– Если ты метила в меня, то стрела пролетела мимо цели. Значит, ты не будешь возражать, если Грейс бросит больницу и выйдет замуж за такого же неудачника.

Мод одеревенела.

– Что ты сказала?

– Ты слышала, дорогая. Грейс собирается замуж за служащего «Перкинса» – чудесный парень, очень любит ее. Они прямо созданы друг для друга, отец.

– Грейс не сделает ничего подобного! – взвизгнула Мод, поворачиваясь к мужу, который пока никак не среагировал на сообщение Эдды. Лицо его было непроницаемо. – Том, не сиди как истукан! Грейс не выйдет замуж за жалкого неудачника!

– Я склонен прислушаться к Эдде, – спокойно ответил пастор, вытирая губы салфеткой. – Ты слишком строга к людям, Мод, в особенности к своим близким. Должен признаться, меня это тревожит. Я лично считаю, что человек, работающий на этой фирме, не такой уж неудачник. Твой шкаф набит товарами от «Перкинса», включая тот новый крем для лица, от которого ты в таком восторге.

Пастор улыбнулся Эдде:

– Ты, конечно, всячески этому способствуешь?

– Да, папочка. Жениха зовут Бьорн Ольсен, но для нас он просто Бер. В компании он на хорошем счету, имеет солидный счет в банке и просто обожает Грейс. Он бы хотел поскорее с тобой познакомиться, потому что они не хотят тянуть со свадьбой.

– Она беременна! – воскликнула Мод со злорадством.

– Вовсе нет! Вечно у тебя грязные мысли!

Пастор со звоном бросил вилку с ножом на тарелку. Глаза его негодующе сверкнули.

– Прекрати немедленно, Мод! Чем говорить гадости, лучше помолчи! Почему ты такая бессердечная?

Эдда с изумлением посмотрела на отца, потом перевела взгляд на мачеху. Металл в его голосе был чем-то совершенно новым – неужели жизнь наедине с Мод так его достала?

– Я встречусь со своим будущим зятем завтра в полдень, – сказал пастор Эдде. – А Грейс может прийти в половине первого. Мод, у нас будет торжественный обед.

– Она не беременна, папочка, но могу гарантировать, что внуков тебе долго ждать не придется, – заверила отца Эдда. Глаза ее сияли. – Я так рада за нее: Бер будет о ней заботиться и никогда не бросит в беде.

Не в силах поверить, что муж мог так бесчеловечно обойтись с ней – и это при Эдде! – Мод Латимер просидела весь обед в молчании, будучи уверена в одном: Грейс еще поплатится за это, да и все прочие тоже.

Сиделка Грейс Латимер продержалась в больнице год и три месяца, после чего рассталась с медициной, чтобы выйти замуж.

Свадьба была очень скромной – со стороны жениха присутствовали трое, все из фирмы «Перкинс», невеста ограничилась семьей и несколькими близкими друзьями. Заключив брак в июле 1927 года, счастливая пара провела медовый месяц несколько необычным образом – Грейс сопровождала Бера в его коммивояжерской поездке по Новому Южному Уэльсу. К концу путешествия она пришла к выводу, что судьбе ее мужа не позавидуешь. Вернувшись в Корунду, они поселились в купленном Бером доме. К этому времени Грейс была уже беременна.

За все двадцать два года своей жизни Эдда никогда не расставалась с Грейс и даже не представляла, насколько это будет тяжело. Они были похожи только внешне, а характер и темперамент у них были разные. Эдда вспоминала, как часто она ругала Грейс за инертность – бойкой, деятельной Эдде хотелось живого и интересного общения. В их тандеме она всегда была ведущей, а Грейс покорно тянулась следом. Теперь же, когда Грейс не было рядом, Эдда с удивлением обнаружила, как ей не хватает сестры.

– Должна признать, что постоянное присутствие Грейс было сродни опухоли, хотя я никогда не считала ее злокачественной, – призналась Эдда Тафтс, которая понимала ее лучше, чем Китти. – Теперь же Гименей, как безжалостный хирург, избавил меня от нее.

– Ты в растерянности, дорогая, – посочувствовала ей Тафтс. – К отсутствию Грейс придется долго привыкать.

– Нет, ты не понимаешь! Я всегда думала, что буду счастлива избавиться от Грейс.

– Я чувствую то же самое по отношению к Китти, однако здравый смысл подсказывает мне, что я буду оплакивать ее уход. Ты ведь тоже руководствуешься разумом. Вот и подумай, легко ли потерять свою вторую половину?

Эдда вздохнула:

– Вижу, что нет.

– По крайней мере мы с Китти это понимаем. Вот и бери с нас пример.

Эдда попыталась, но вид этой сплоченной парочки лишь усугубил ее потерю. Правда, были и позитивные моменты, и самым важным из них оказался внезапный бунт отца против тирании Мод, причем такой заметный, что окружающие только качали головами. Нет, он по-прежнему относился к своей второй жене с уважением, но ей больше не удавалось держать его под каблуком. Мод не хватало мозгов, чтобы понять, что виной всему ее поведение, поэтому перемену в отношении мужа она приписала своей увядающей внешности и срочно отправилась на три месяца в санаторий, где сидела на диете, занималась физкультурой и изливала душу психоаналитикам. Более неудачного шага нельзя было представить, поскольку она исчезла из жизни пастора как раз в тот момент, когда замужество дочери напомнило ему о том, что он тоже стареет. Он быстро обнаружил, что жизнь без Мод сулит ему массу удовольствий: можно есть все что угодно на завтрак, самостоятельно выбирать псалмы для церковного хора, готовить проповеди и посещать своих бедных, а потому малозначительных прихожан так часто, как он считал нужным. Все это он отказался менять, когда Мод возвратилась после курса омоложения. Теперь он стал абсолютно глух к ее речам.

– Так ей и надо! – торжествующе заявила Эдда Джеку Терлоу, когда, встретившись на тропе, они спешились, чтобы, как выражался Джек, «от души потрепаться».

Теперь они виделись нечасто; раньше сестры занимались лишь собой и помогали по дому, но больница основательно сократила их досуг. К тому же они так уставали, что даже поход в кино, не говоря уже о конной прогулке, требовал огромных усилий.

Джек был не в восторге от такой перемены, о чем не преминул сообщить:

– Ты ко мне относишься как к вещи, которую держат в шкафу и вынимают, когда возникает необходимость. Не знаю, почему я все это терплю.

Эдда расхохоталась:

– Джек, когда же ты повзрослеешь? Ты на одиннадцать лет старше меня, а ведешь себя, как маленький мальчик, у которого сестра отняла любимую игрушку. Я теперь сама зарабатываю на жизнь, и работа для меня не пустое слово. Я обожаю наши совместные прогулки, но у меня нет времени, а подчас и сил – неужели непонятно?

– Поступая в больницу, ты надеялась, что лошадь поможет тебе поддерживать форму, но получается все наоборот: ты выезжаешь все реже и реже. Твой отец впрягает Фатиму в коляску, на которой ездит Мод, чтобы бедная животина хоть как-то разминалась.

Эдда с грустью кивнула:

– Папа правильно делает, но ты ведь, кажется, не одобряешь, когда скаковых лошадей запрягают в повозки. Мне очень жаль, что так получается.

Она постаралась придать лицу обольстительное выражение.

– Я так люблю на ней ездить, а если ты заберешь ее, у меня не останется шансов. Неужели Фатиме так вредно тянуть легкую коляску? Я знаю, почему ты мне ее отдал – она не слишком умная, но со спокойным темпераментом. Мод даже приучила ее облегчаться в компостную кучу.

Джек вяло усмехнулся, но потом улыбнулся во весь рот.

– Жаль, что ты женщина, Эдда. Из тебя бы вышел отличный политик.

– Но я могу выйти за политика замуж, – пошутила она.

– Поехали ко мне, выпьем чаю с лепешками. Все лучше, чем сидеть на берегу.

Эдда сразу же поднялась.

– И не так бросается в глаза, – добавила она, взбираясь на Фатиму, которая и в самом деле годилась для чего угодно. Ее глупость была в этом большим подспорьем.

– Что слышно о наследнике Бердама? – спросила Эдда, намазывая масло на еще не остывшую лепешку. Джек пек их виртуозно.

– Ты об этом помми? Из старины Тома много не вытянешь, но сдается мне, этот наследничек к нам не торопится. У него и своих игрушек в Англии хватает, особенно в Лондоне.

– Почему у нас англичан называют помми?

– Кто его знает, – пожал плечами Джек. – Они там небось и не знают, что мы их так зовем. Вот явится сюда, тогда и прозреет. Старина Том говорит, что он врач.

– Мод нам сообщила то же самое, но мы ей не очень-то доверяем, – сделала гримасу Эдда. – И еще она утверждает, что он финансовый магнат.

– Брехня. Одно исключает другое – альтруист и эксплуататор. Это как святой и дьявол в одном флаконе.

– Да я знаю десятки таких людей, – усмехнулась Эдда. – Молятся, на коленях елозят, а сами форменные негодяи.

– Вот за что я тебя люблю. Ты видишь то, что скрыто за фасадом.

– Профессия помогает. Когда человек болен, раскрывается его истинная натура. Про богатых этого не скажешь.

– Может, поэтому наследник Бердама стал врачом. Одни деньги жизни не научат, – резюмировал Джек, убирая со стола тарелки и чашки. – Пошли, я отвезу тебя в больницу на машине.

Когда Эдда ехала в больницу в потрепанном грузовике Джека, сердце ее пело от радости. Неужели Джек Терлоу и есть ее единственный мужчина? Вообще-то она всегда симпатизировала ему, считая лучшим другом. Но два часа, проведенные на его кухне за чаем с лепешками, вдруг заставили ее понять, что она его любит! Как это случилось? И почему вдруг? Она вовсе не хотела замуж и надеялась, что и он не имеет подобных намерений, но ее к нему страшно тянуло…

«Я хочу путешествовать, мечтаю уехать из Корунды, но ведь путешествовать вдвоем с любимым человеком гораздо приятнее. И за это открытие я должна быть благодарна Джеку. Быть вместе и поддерживать друг друга, сохраняя при этом полную свободу. Я чувствую, что влюбилась в Джека, но может ли он ответить мне тем же? А вот этого я не знаю. Он еще не подал мне сигнала. Мы оба соблюдаем дистанцию. Это взаимное доверие? Вздор! Его не существует».

Китти сразу заметила перемену в сестре.

– Я вижу, ты наконец оправилась от потери Грейс.

– Да, верно, – согласилась Эдда, стягивая сапоги и брюки для верховой езды.

У нее на языке уже вертелось имя Джека, но она вовремя спохватилась. Это никого не касается. Вместо этого она спросила:

– Ты слышала, что Мод болтала о наследнике Бердама?

– Только то, что он врач. Интересно, в какой клинике?

– Понятия не имею. Достаточно того, что он наследник Бердама, потеснивший Джека Терлоу.

В комнату вихрем ворвалась Тафтс.

– Эдда, поменялось расписание дежурств. После выходных ты начинаешь работать в операционной. – Ее хорошенькое личико скривилось. – Повезло тебе! Я-то надеялась, что буду там первой.

– Тебя доктор Финакан не отпустит, пока вы не закончите свои дела, – без всякого сочувствия отозвалась Китти. – Нельзя иметь все сразу, Тафтс.

– Ладно, ладно, все равно моя очередь наступит.

«Интересно, почему я не сказала им про Джека? – думала Эдда, направляясь в ванную, чтобы смыть с себя лошадиный запах. – Они же мои сестры! Но ведь он не делал мне никаких авансов, только дружба и ничего больше. А влюбиться он может, к примеру, в Китти. Нет, я этого не допущу! Китти мне, конечно, дорога, но стоять и смотреть, как она рушит мою жизнь, я уж точно не буду».

Весьма неосторожная мысль, как выяснилось позже, когда они по странной случайности наткнулись на Китти, бредущую по конной тропе. Они с Джеком вежливо поздоровались, но лошади гарцевали, готовые пуститься в легкий галоп, и пешая Китти быстро ретировалась, желая быть подальше от столь опасных животных.

– Красивая девочка, – отметил Джек, когда они сели на поваленный ствол.

– Редкая красавица, – совершенно искренне уточнила Эдда.

Джек ухмыльнулся:

– Для тех, кто предпочитает такой тип женщин. Но я не любитель пышных азалий. Мне больше по душе стройные благородные тополя.

– Вот уж не знала, что ты умеешь говорить метафорами, – засмеялась Эдда.

– Ты еще многого обо мне не знаешь, – загадочно ответил Джек.

В травматическом отделении больницы была небольшая операционная, где пациентам оказывали первую помощь, останавливая кровотечение или накладывая шины при переломах. Более серьезные операции проводились в главной операционной, находившейся между мужским и женским отделениями. В больнице было два хирурга, одновременно имевших частную практику: доктор Иен Гордон делал полостные операции, а доктор Эрих Герцен специализировался на ортопедии, причем оба считались превосходными хирургами. Анестезиолог Тони Уотсон отлично управлялся с хлороформом, эфиром, закисью азота и вводил обезболивающее, инстинктивно чувствуя, когда дать пациенту глоточек кислорода, чтобы несколько ослабить силу наркоза.

Войдя в двустворчатые двери, Эдда увидела несколько помещений, одно из которых было операционной, а в остальных мыли, дезинфицировали, стерилизовали, хранили инструменты, переодевались и держали вспомогательное оборудование. Еще там было шесть отдельных боксов для пациентов, где они лежали до перевода в общие палаты. Родильное отделение находилось в другом месте. В операционной роженицам делали только кесарево сечение. Акушер Нед Мэсон был своего рода достопримечательностью Корунды: всех, кто родился там за последние сорок лет, принимал доктор Мэсон, который и сейчас не собирался уходить на покой.

Операционная сестра Дороти Маршалл имела под своим началом двух младших медсестер и десяток сиделок из Вест-Энда. Все они были прикомандированы к операционной, но появление здесь Эдды предвещало начало перемен, что вовсе не радовало операционную сестру. Однако от ее умения передать свой опыт практиканткам зависело и ее собственное благополучие, чего она не могла не понимать. Поэтому она была полна решимости сделать из Латимер образцовую операционную сестру.

Эдде предстояло начать с грязной работы. В ее обязанности входило убирать использованные инструменты, отмывать их от крови, помещать в стерилизатор, где они двадцать минут кипятились, потом вынимать стерильными щипцами и класть на стерильные же, покрытые салфетками лотки, которые отправлялись в паровой автоклав. Тяжелая и опасная работа, где в любую минуту можно ошпариться или обжечься. Поэтому она была строго ограничена по времени и занимала лишь небольшую часть дежурства.

Операционная сестра ассистировала хирургу и часто сама зашивала раны. В случае дорогостоящих операций операционную сестру сменял врач, от чего хирург бывал не в восторге, потому что сестра была опытнее и от нее было больше толку. Но, к несчастью, у нее не было докторского диплома, так что богатые, как это ни парадоксально, получали за свои деньги менее квалифицированную помощь, чем бедняки, которые довольствовались тем, что дают. Проходя практику, Эдда частенько посмеивалась, видя, что деньги и положение не всегда гарантируют наилучшее лечение. Слишком придирчивые пациенты тоже оказывались в проигрыше. У пострадавшей сиделки была масса способов отомстить зловредному больному, от устрашающих доз слабительного до зудящей сыпи. Сиделки ведь тоже люди!

Еще Эдда узнала, что одна из сестер, стоящих вокруг операционного стола, подает стерильные инструменты хирургу или операционной сестре, а использованные бросает в лоток, который уносит санитарка. Другая считает количество салфеток, закладываемых в рану. При полостных операциях салфетки могут быть величиной с женский носовой платок и их требуется не меньше дюжины. Перед наложением швов все их обязательно убирают. Если оставить салфетку внутри тела, начнется воспаление и пациент может умереть.

Еще одна сестра ассистирует анестезиологу, выполняя любую его команду. Короче, каждый стоящий у операционного стола имеет определенные обязанности и не должен ничего упускать. Операционная сестра, ее помощница и еще пять медсестер образуют операционную бригаду. Таких бригад две, и при длительных и сложных операциях они могут сменять друг друга. В остальное время они тоже не сидят сложа руки – приходящие в себя пациенты требуют особого ухода.

К счастью, операции не вызывали у Эдды ни тошноты, ни отвращения – ей было просто интересно. Уверенные руки в резиновых перчатках осушали кровоточащую рану, устанавливали металлическую трубку, чтобы отсосать кровь, накладывали зажимы на упрямо кровоточившие сосуды, умело пользуясь всем арсеналом кровоостанавливающих средств – просто восхитительно! Правда, хруст кости под пилой привел ее в шок – развеялись как дым все романтические представления о деликатных руках хирурга! Руки у них должны быть крепкими и сильными, как у простых механиков.

Доктор Гордон был рад новой аудитории: удаляя аппендикс, он оживленно наставлял практикантку, к большому неудовольствию помощницы операционной сестры.

– Как видите, мы не углубляемся в брюшную полость, потому что это довольно опасно. Но толстая кишка и так хорошо видна, вот она лежит поперек других кишок. Видите ее? Вот и отлично! Обратите внимание, что брюшная полость имеет ярко-розовый цвет – это первый признак начинающегося сепсиса, но мы успели как раз вовремя и предотвратили перитонит. Операция достаточно простая, потому что слепая кишка расположена рядом с брюшной стенкой, а червеобразный отросток отходит как раз от нее. Такой маленький, а проблем с ним много – он часто воспаляется. В него набивается всякая дрянь, что-то вроде твердых маленьких фекальных катышков.

– Это как бы запор? – спросила Эдда, не совсем уверенная, что она может задавать вопросы.

Хирург загоготал:

– Запор бывает с другой стороны, милая.

– А вы вскрываете саму кишку, сэр?

– Хотелось бы! Нет, в кишках находятся фекальные массы с огромным количеством микробов. Если вскрыть кишку, они окажутся в брюшной полости и тогда неизбежен перитонит, сепсис и смерть пациента. У нас нет средств, убивающих микробы. Если я удаляю часть желудка или привратника в случае язвы или раковой опухоли, очень важно зажать края оставшейся ткани, чтобы содержимое не попало наружу, пока не наложены швы. То же самое при удалении части кишки в случае рака, когда соединяют два ее конца, но это очень рискованная операция. С желчным пузырем попроще, там можно убить микробы, принимая внутрь лекарства или делая инъекции. Вопросы есть?

Самый главный вопрос Эдда задать не решилась: почему все хирурги имеют шотландские корни? И инженеры тоже. Есть ли в этом какая-то закономерность?

Правда, доктор Герцен родился и вырос в Германии, и жителям Корунды сильно повезло, что у них в городе обосновался столь известный ортопед. К нему приезжали даже из Сиднея. Самая драматичная история в жизни доктора произошла во время Первой мировой войны, когда, несмотря на энергичные протесты местного населения, федеральные власти в шовинистическом угаре интернировали его как подданного вражеского государства, лишив права на медицинскую практику. Поскольку диплом он получил в Сиднейском университете, этот запрет имел не больше смысла, чем его двухгодичная изоляция. Корунда отчаянно боролась за своего доктора, и, освободившись, он продолжал преданно ей служить. Недавний житель Сиднея предпочел вести практику в городе, который сумел добыть ему британский паспорт.

В отличие от доктора Гордона, который не всегда был занят, Герцен оперировал практически каждый день. При необходимости они могли заменять друг друга.

Эдду вскоре сняли с грязной работы – теперь она подавала инструменты во время операций и одновременно узнавала массу интересных вещей. Операционная сестра ее полюбила – это означало, что ей дадут возможность попробовать свои силы в разных областях.

В тот день Гордон с Герценом оперировали вместе, но без анестезиолога.

– Пациент находится в коме, – объяснила Эдде сестра Маршалл, когда они мыли и дезинфицировали руки перед операцией. – Доктор Герцен попытается удалить внутричерепную гематому, сгусток крови, образовавшийся над мозговой оболочкой, который на нее давит. Такие гематомы, поглощая жидкость, увеличиваются в размерах. Но пространство внутри черепной коробки ограниченно, и для разбухающей гематомы там просто нет места. Она начинает давить на мозг, причем все больше и больше, что может привести к смерти пациента. Наши хирурги попытаются удалить сгусток и тем самым убрать давление на мозг.

– А как определяют, что у пациента внутричерепная гематома? – спросила Эдда. – Разве есть такой анализ?

– Кома, эпилептические припадки одной половины тела и разная величина зрачков – классические симптомы внутричерепной гематомы. Рентген не показывает сгустков крови, но доктор Герцен уверен, что у пациента огромная гематома в височной части головы. На это указывает потеря речи. Доктор Гордон с ним согласен.

– Может быть, лучше поставить на инструменты сестру Тримбл?

– Честно говоря, я бы этого не хотела. Кое-какие инструменты пришлось позаимствовать в Сиднее, и Тримбл их не знает. А вы проходили курс обучения и должны быть с ними знакомы хотя бы теоретически. Если повезет, они нам вообще не понадобятся, но…

Богиня закончила речь, и Эдда заняла место у операционного стола, чтобы доказать, что она кое-чему научилась.

Сделав небольшой разрез на коже головы и обнажив кость, доктор Герцен взял в руки нечто похожее на обычный коловорот. Круглый полый резец был диаметром с полпенса. Хирург повернул ручку, и резец стал вгрызаться в кость, а доктор Гордон осторожно собирать стружку.

– Внимание, я достиг оболочки, – предупредил доктор Герцен.

Через мгновение он поднял резец с кружочком кости. Хирурги наклонились над раной. Эдде ничего не было видно.

– Да там все черно от крови. Эрих, ты оказался прав! – воскликнул доктор Гордон.

– Отсос готов?

– Да.

– Я надрежу мозговую оболочку. Сестра, ваши ассистентки смогут справиться с пациентом, если он придет в себя и начнет паниковать?

– Да, сэр.

Взяв небольшие кривые ножницы с острыми концами, доктор Герцен сделал крестообразный разрез, в котором сразу же показалось черноватое желе. Гордон быстро вставил трубку отсоса.

Гематома больше не давила на мозг, но коматозный пациент очнулся не сразу. Хирурги ждали, пока прекратится кровотечение. Наконец доктор Герцен облегченно вздохнул:

– Думаю, теперь мы можем закрыть отверстие, Иен.

Костяной кружок был аккуратно возвращен на место и обложен собранными стружками. На кожу наложили швы, и операция благополучно завершилась. Пациент зашевелился.

– Почему ты не стал делать трепанацию, Эрих? – спросил доктор Гордон.

– Не люблю я их. Большой риск забраться слишком глубоко. Для парней из Сиднея, которые только этим и занимаются, это не проблема, но мне-то редко приходится дырявить черепа. С резцом как-то надежнее.

– Что ж, примем к сведению.

Когда через неделю пациент как ни в чем не бывало отправился домой, Эдде это показалось маленьким чудом. Она поклялась, что обязательно увидит, как оперируют настоящие нейрохирурги в Лондоне. Возможно, к этому времени Виктор Хорсли уже не будет кататься на велосипеде по Блумсбери, но там останутся другие, ведь в этом районе Лондона полно хороших больниц.

Через два года практики сестры Латимер вполне вписались в больничный пейзаж, а их личики под смешно торчащими косынками были знакомы всем и каждому, начиная от старшей медсестры Ньюдигейт и главного врача Кэмпбелла до сиделок, уборщиц и санитаров. Каждая из сестер имела свои приоритеты, за исключением разве что психиатрической лечебницы, где дежурить не любил никто.

Для Эдды самыми притягательными были операционная и травматологическое отделение. Причина была достаточно очевидна: здесь царила атмосфера драматизма, чрезвычайных ситуаций и опасности для жизни. Пройдет ли все гладко или случится что-то непредвиденное, ставящее пациента на грань жизни и смерти? Заранее сказать невозможно. После войны хирургия развивалась быстрыми темпами, но и теперь была далеко не всесильна. Эдда решила, что после окончания практики обязательно станет операционной сестрой.

Ее высокая стройная фигура вызывала недвусмысленный интерес у мужчин, к которому она была совершенно равнодушна. Казалось, она не замечала устремленных на нее взглядов, в ответ на комплименты лишь пожимала плечами и в корне пресекала любые попытки пригласить ее на свидание. Исключение делалось лишь для Джека Терлоу, с которым она поддерживала чисто дружеские отношения. Несмотря на проснувшуюся в ней любовь, она была не готова пожертвовать больницей ради романтических увлечений. Нет, Джеку Терлоу придется подождать, пока она сама не сделает шаг в его направлении… Но вот насчет замужества у нее уверенности не было. Пример Мод несколько пошатнул ее веру в супружество, а возможно, ей просто не хотелось играть подчиненную роль, которая неизменно ждет женщину в браке.

– Думаю, вполне логично, что замужняя женщина находится в зависимом положении, – заявила она сестрам, когда они вернулись с дежурства. – Она рожает и воспитывает детей, и здесь никакие няньки не заменят родную мать. Но все равно это несправедливо.

– Тогда не выходи замуж, – усмехнулась Тафтс. – Я лично не собираюсь.

– Бросьте болтать глупости! – воскликнула Китти. – Карьера – это, конечно, прекрасно, но без любви и взаимопонимания она ничего не значит.

– А при чем здесь взаимопонимание? – удивилась Эдда.

– При том! Не прикидывайся! Разве неясно, что любовь без взаимопонимания обречена на провал? Они не могут существовать друг без друга.

– Но мужчины, с которыми у меня взаимопонимание, почему-то не вызывают у меня любви, – заявила Эдда, и в глазах у нее вспыхнул огонек.

– Ну да, ты же у нас такая опытная! Кого ты хочешь обмануть, Эдда Латимер? – вознегодовала Китти.

Эдда едва сдержалась, чтобы не сболтнуть о Джеке Терлоу. Но нет, пусть это будет ее тайной. Особенно сейчас, когда они стали встречаться регулярно. Как друзья, конечно, не выходя за рамки тех отношений, которые Эдда установила с самого начала. Ибо она была горда и не собиралась признаваться Джеку в своих чувствах. Пусть считает, что любовь ее совершенно не интересует, так же как и любой, даже самый невинный флирт. Его пол просто данность, никак не влияющая на характер их отношений. Никакой томности и призывных взглядов.

– Ты же собираешься уехать, когда получишь диплом, – с упреком сказала Китти.

– Естественно. Только не говори мне, Китти, что ты терпела три года только ради того, чтобы получить место младшей медсестры в захолустной больнице!

– Но я люблю Корунду! – запротестовала Китти. – Зачем куда-то ехать, чтобы увидеть точно таких же жалких больных?

– Не говори так, Китти! – оборвала ее Тафтс.

– Нет, нет, я ничего плохого не имела в виду, ей-богу, Тафтс! Но я действительно люблю Корунду и хочу выйти замуж за местного парня, с которым у меня будет любовь и взаимопонимание.

– Ну и дурочка же ты, – сказала Эдда, разливая чай.

– А я ее понимаю, – заявила Тафтс, глядя на свою сестру-двойняшку. – Но мне тоже хочется уехать и поработать в других местах.

– Но мы же никогда не расставались, – всхлипнула Китти.

– Эдда с Грейс тоже, но теперь мы стали взрослыми и наши пути расходятся. Эдда хочет стать медсестрой, а Грейс предпочитает быть женой. У нас с тобой точно так же. Я пойду в медицину, а ты – замуж.

– Да хватит вам! – прикрикнула на них Эдда, стукнув по столу.

Когда Эдда в очередной раз повстречалась с Джеком Терлоу на конной тропе, она сделала нечто такое, чего так никогда и не смогла объяснить себе, причем даже много лет спустя, когда обрела способность рассуждать вполне хладнокровно, – предложила ему познакомиться с ее сестрой Грейс.

Они сидели на бревне, и Джек сворачивал себе папиросу, завораживая Эдду видом загорелых рук, под тонкой кожей которых ходили мускулы. Руки хозяина, не изуродованные физической работой, хотя он и утверждал, что работает на земле.

Движение пальцев прекратилось, Джек исподлобья взглянул на Эдду. Так он обычно смотрел на нее, когда она чем-то его удивляла.

– Познакомиться с твоей сестрой Грейс? – переспросил он.

– Да, но только если ты этого хочешь, – быстро проговорила Эдда. – Мы же с тобой никуда не ходим вместе. – Она небрежно пожала плечами. – Можешь отказаться, я не обижусь. – Потом придала лицу скучающее выражение. – Правда, там будет не слишком весело. Грейс через три месяца должна родить и вся в преддверии такого важного и уникального события.

Джек насмешливо улыбнулся:

– Бедная Эдда! Тебе не хочется идти одной. Скучная обязанность?

– Какой догадливый! Так ты пойдешь? Скажи «нет»!

– Я буду рад познакомиться с твоей сестрой. Две Эдды сразу – прямо дух захватывает! Вы точная копия друг друга?

– Были, когда родились, потом сходства стало меньше. Внешне Грейс очень на меня похожа, но по характеру она совсем другая, не такая решительная. Вовсе не копия Эдды.

– Какая удача!

– Прекрати! Моя решительность никак на тебе не отражается.

– Это верно. Иногда я об этом жалею.

– Грейс живет на Трелони-уэй, – сообщила Эдда, меняя тему. – Дом десять. Так когда идем?

Джек зажег папиросу.

– Когда у тебя следующий выходной?

– Во вторник.

– Я заеду за тобой в больницу в три.

– Нет, встретимся у муниципалитета.

И это было все. Вместо того чтобы проводить ее, Джек вскочил в седло и, чуть кивнув на прощание, пустил лошадь в галоп.

Эдда огорченно посмотрела вслед удалявшейся фигуре. Вот дурак! Менять что-то в их отношениях было опасно, но она все равно это сделает! Зачем? По той же самой причине, что побудила ее опустить ножку стула на голову ядовитой змее. Желание испытать себя. И почему надо вечно лезть на рожон? Когда другие в страхе разбегаются, она обязательно остается и проводит эксперимент.

Джек Терлоу поскакал домой, размышляя, зачем он согласился знакомиться с Грейс Ольсен, урожденной Латимер, хотя подозревал, что сделал это только ради Эдды, которая ему нравилась. Если бы не она, он ни за что не стал бы каждый божий день галопировать в седле. Его сильно тянуло к ней, но он умел справляться со своими вожделениями и вовсе не собирался поддаваться ее чарам. Элегантная и уверенная в себе, она, казалось, источала чувственность, столь редкую у воспитанных в строгости женщин. Она сохраняла девственность, но это был ее собственный выбор. Просто эта маленькая задавака еще не встретила никого достойного себя. Джек чувствовал, что он ей нравится, но считал это всего лишь прихотью скучающей девицы. Такой женщине нужна совсем другая жизнь, и Корунда в этом смысле мало что могла ей предложить.

Замужество в данный момент не входит в ее планы, а он и вообще не собирается ни на ком жениться. Так стоит ли начинать то, что может закончиться нежелательной беременностью? Сворачивая к дому, Джек утешил себя мыслью, что, приняв приглашение Эдды, он лишь подчеркнет заурядность всего происходящего: посиделки в компании двух сестричек, одна из которых нетронутая, а другая беременная, – что может быть скучнее?