В мире, которого нет (ч/б иллюстрации) Юрьев Сергей

© Юрьев С.С., 2014

© ООО «Литературный Совет», 2015

Памяти народного артиста России

Бориса Александрова

Посвящается

Это сочинение не претендует на открытие каких-либо истин. Оно не повествует ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем. Здесь нет ни положительных, ни отрицательных героев. Более того – среди персонажей героев вообще нет, хотя некоторые из них, возможно, считают себя неординарными личностями. Внимательному и вдумчивому читателю некому сопереживать – разве что самому себе, погруженному в мир, которого нет и быть не может. Здесь нет даже сюжета – просто череда событий и встреч, будничных, а порой и абсурдных… Здесь нет ни начала, ни конца, и тому, кто дочитает всё до последней строки, автор оставляет безграничный простор для фантазии.

И мне остается только благодарить всякого, кто прочтет эту повесть и не будет разочарован.

Отдельное спасибо тем замечательным талантливым людям, которые помогли мне наполнить это произведение зримыми образами, – народному артисту России Борису Александрову, прекрасным молодым актерам Илье Зызину, Регине Зариповой, Марии Прыскиной, Алёне Никитиной и Виталию Злобину, а также журналисту Геннадию Антонцеву, предпринимателю Олегу Дмитриеву и звукооператору Ахмеду Носрели. Когда мы вместе работали над фотоиллюстрациями, созданные ими образы оказались настолько живыми и колоритными, что даже заставили меня внести некоторые изменения в текст, отчего тот только выиграл.

Глава 1

«Загляни на дно пустой колеи, влачащейся по песчаной дороге. Здесь не только след недавно пропылившего авто. Всмотревшись, ты увидишь отпечатки подков, что оставили лошади диких кочевников, давным-давно владевших этим краем, вмятины от капель дождя, упавших с неба тысячелетия назад, и величественные глыбы песчинок, в каждой из которых заключена вечность…» – слова постепенно затихали, тонули в шуме прибоя. Какое-то море набегало на какой-то берег, безжалостно круша песчаные замки, и с довольным урчанием отступало обратно…

– Ты мне что-то обещал, между прочим… – Голос Алёнки вернул его к реальности, где действительно было море, песчаный берег и дом на невысоком холме, издали похожий на древний замок.

По ночам надо спать. Хотя бы иногда. Но какой, спрашивается, может быть сон, если они наконец-то вдвоём, наконец-то сами по себе, и у них есть собственное жилище… Не дом – дворец! Родовое гнездо, которое после долгой и нелепой тяжбы между его родителями и какими-то бывшими прадедовыми приживалами наконец-то вновь обрело хозяина.

– Пойдем. – Он поднялся, стряхнул с себя высохший песок, чмокнул Алёнку в щечку, ухватил её за руку и потянул за собой – на холм, к дому.

Дюжину комнат и подвал они уже исследовали за последние несколько дней… Теперь настало время самого загадочного, самого манящего – мансарды, где прадед провел не меньше половины своей долгой жизни – кабинет, мастерская художника, лаборатория, «фотоателье»… Он бы и рояль туда затащил, если бы лестница была шире раз в пять… Там было единственное убежище, где никто не смел его беспокоить в этом некогда многолюдном доме.

– Ну как? – нетерпеливо спросила Алёнка.

– Сейчас! Сейчас… – Наконец-то один из ключей с тяжелой связки вошёл в скважину запылённого висячего замка, и Антон приготовился одолевать сопротивление ржавого механизма. Но ключ повернулся неожиданно легко, без малейшего скрипа. – Здесь подождёшь? – За дверью была тьма непроглядная, и ему самому было жутковато входить внутрь.

– Нетушки! Я с тобой. – Алёнка вцепилась в его футболку, пытаясь разглядеть хоть что-то внутри тёмной комнаты.

– Только тихо… – Он сделал первый осторожный шаг, стараясь не отрывать ступни от пола, одновременно ощупывая стену за дверным косяком в надежде обнаружить выключатель.

Как ни странно, пальцы сразу же наткнулись на холодную керамическую коробку с двумя кнопками. Одинокая лампочка, свисающая с потолка на витом проводе, вспыхнула, как сотня солнц, и на мгновение ослепила обоих. Алёнка даже коротко вскрикнула и уронила пакет с зелеными яблоками, которые шумно раскатились по полу.

Посреди комнаты – фотоаппарат, этакая гармонь без клавиш на фигуристой резной опоре. Чёрная крышка на объективе чем-то напоминает пиратскую повязку на глаз. Медная табличка «во лбу»: «. IОХИМ и Ко»… Отполированная до блеска круглая табуретка, явно отобранная когда-то давно у рояля, стоящего в гостиной. Приземистый диван, обитый чёрной кожей. Этажерка от пола до потолка, уставленная колбами, пробирками, мерными кружками, холщовыми пакетиками и картонными коробками… Ещё одна дверь – вход в темнушку. Фотографии в застекленных рамках на дощатой стене – дамы и господа начала минувшего века. Странно… Что-то здесь не так! Есть какая-то неправильность во всём этом… И тут до него дошло – что именно… Яблоки, раскатившиеся по полу, буквально светились изумрудной зеленью, а всё остальное было абсолютно чёрно-белым, как на старом фотоснимке.

– Ты заметила?

– Что?

Наваждение прошло мгновенно, как только он услышал её голос, и окружающее пространство приобрело привычные оттенки.

– Вот и пришли… – Антон вдруг вспомнил, как менялось его настроение за последние минуты: с каждой ступенькой узкой скрипучей лестницы становилось всё неспокойнее на душе.

– А здесь ничего… Уютненько. – Она подошла к «. IОХИМ»-у и осторожно провела мизинчиком по ребрам «гармони». – А почему пыли почти нет? Ты же сказал, что сюда лет десять никто не заходил.

– Правда, никто не заходил. Как прадед умер, так и всё…

– А он работает? – Казалось, Алёнка вовсе и не ждёт ответа, продолжая ощупывать стенки камеры. – А давай попробуем… Давай! Щёлкни меня этой штукой. Ну, попробуй.

– Не знаю. Я только видел, как это делается. Да и химикаты наверняка протухли. И пластины…

– Ну и пусть ничего не получится. А ты попробуй. А вдруг! – Недавняя растерянность уступила место привычному куражу, и сопротивление было явно бесполезно. Оставалось только распахнуть скрывавшие окна плотные черные занавески…

Теперь, когда в помещение проник дневной свет, недавнее беспокойство рассеялось. Алёнка уже сидела на табуретке, положив ногу на ногу и кокетливо склонив голову набок.

– Только сиди и не шевелись, пока я не позволю.

– Я – статуя! Я доведу тебя до ипохондрии. – Она сбросила с плеч халатик, оставшись в одном купальнике, и действительно замерла.

– Рано. Я еще пластину не вставил, не прицелился…

– Издеваешься?!

– Да! – Он даже позволил себе слегка усмехнуться. В перевернутом, размытом и шевелящемся изображении Алёнки было действительно что-то забавное. – А вот теперь точно замри. – Он выскользнул из-под черной накидки, щелкнул пальцами, показывая ей, куда смотреть, и снял крышку с объектива. – Раз, два, три…

– А он на меня посмотрел…

– Кто?

– Он. – Алёнка кивнула в сторону объектива.

– Ага. В нем скрыта чья-то бессмертная душа. Ты, кстати, здесь призраков не наблюдала? – спросил Антон трубным голосом. – Их тут штук пятнадцать – не меньше. Здравствуйте, Ипполит Матвеевич! – Он отвесил глубокий поклон, глядя на входную дверь, так что она невольно оглянулась.

– Ты всё шутишь, а я действительно что-то чувствую. Даже мурашки по спине…

– Сейчас будем ловить твоих мурашек…

– Нетушки! Сначала я желаю видеть, что у нас получилось. Мурашками потом займемся. И даже не подходи. Больше ни шагу!

– Ну, хорошо… Только потом не пой мне сказку о потерянном времени.

Сначала ничего не происходило. Поверх пластины пробегали волны, – Алёнка нетерпеливо баламутила проявитель пинцетом, но, прежде чем на серой поверхности начали проступать темные пятна, прошло не меньше минуты. А то и две…

– Я же знала, что ты всё можешь! – Она хотела захлопать в ладоши, но почему-то не решилась выпустить из рук инструмент. – Ой, а вот и я…

Действительно, её черный силуэт прорисовался неожиданно четко… И вдруг сначала по углам, а потом всё биже к центру начали проступать лица, лица, лица… Антон руками выхватил пластину из проявителя, торопливо ополоснул в воде и осторожно опустил в фиксаж. Ему показалось, что ещё мгновение, и эти лица исчезнут, что их навсегда скроет чёрная пелена.

– Это кто? Ты их знаешь?

– Нет, конечно…

– И откуда они здесь взялись?

– Наверное, на неё уже когда-то снимали, – осторожно предположил Антон, хотя точно помнил, что пластина была наглухо запечатана в черный картон. Может быть, прадед решил подшутить над тем, кто первым после него воспользуется лабораторией? Может быть. Но вряд ли… – Подождём, пока высохнет, и сделаем отпечаток.

– Может, не надо… Я боюсь.

– Трусиха.

– Да. И что?

– Ничего. Начали – значит, надо закончить… Ты иди вниз, а я всё сделаю и принесу.

– Фигушки.

Фигушки – так фигушки. Когда он извлёк из фаянсового корытца с фиксажем готовый отпечаток, Алёнка уже дремала на диване, свернувшись калачиком. Он даже не знал, как поступить – то ли показать ей итог трудов, то ли тихо вынести отсюда всё и развести во дворе большой костер, в котором сгорит и одноглазый ящик, и коробки с химикатами, где расплавятся все эти колбы, мерные стаканчики, прочая дребедень. И главное – чтобы в огне с треском разламывались и крошились эти фотопластины, на которых возникало черт-те что – то, чего не может быть, что не поддаётся объяснению, а потому наполняет привычный и вполне комфортный мир чем-то нездешним, каким-то суеверным страхом…

Их было много – десятка два, не меньше… Они были одеты по моде разных эпох – от сюртуков и кринолинов до синей джинсы, модной с полвека назад… И все пялились на Алёнку, улыбающуюся, кокетливо склонившую голову набок, в открытом купальнике, сидящую на вертлявой табуретке. Кто-то смотрел с укоризной, кто-то двусмысленно ухмылялся, у кого-то – глаза навыкате от такого зрелища…

Этого не может быть, потому что этого быть не может… Он промыл снимок, пристегнул его деревянной прищепкой к шпагату, натянутому вдоль стены.

«Загляни на дно пустой колеи, влачащейся по песчаной дороге. Здесь не только след недавно пропылившего авто…» – и ещё голос этот с утра пораньше…

Проснувшаяся Алёнка сладко потянулась и сразу же начала делиться впечатлениями о только что увиденном сне: «А на меня только что протокол составили. За несанкционированное проникновение и отказ от регистрации. Представляешь, стоило только задремать, явился какой-то гражданин начальник и начал допрашивать. Кто такая, как проникла… И лампу в глаза – как в кино прямо. Он орёт, а мне смешно…»

– Ой! – Алёнка смотрела на отпечаток не моргая, как будто под гипнозом… – А это он!.. – Она ткнула пальчиком в слегка размытое изображение лысого типа в отглаженной гимнастерке – по две шпалы в петлицах. – Слушай… Что-то мне всё это не нравится. Что это? Ты что – всё это подстроил, да?

– Нет…

– А что это тогда?

– Не знаю… Давай вниз пойдём. А лучше – к морю.

Пока они шли вниз по узкой тропинке, Алёнка изо всех сил сжимала его руку. Вдруг на полпути она остановилась, присела на валун и закрыла лицо ладонями.

– Ты что?

– Я… Знаешь, я о чём подумала. Все, которые там на снимке, наверное, умерли уже… Давно умерли. Там старые есть и молодые. Значит, если я умру старой, то и там навсегда старой буду. Да? Я не хочу быть старухой целую вечность. – Казалось, она готова разрыдаться. – А молодой умирать тоже не хочется. Скажи что-нибудь, а то я с ума сойду.

– А я думаю, тут смерть ни при чём. Совершенно… – Алёнкины страхи теперь казались ему несусветной глупостью, но надо было что-то ответить, как-то успокоить.

– А что при чём?

– «Фиохим»…

– Что?

– Они там все такие, какими их когда-то фотографировали. Ты проживёшь сто лет, а может, и больше. Но ТАМ всегда будешь такой, как сегодня. Как сейчас…

– Правда?!

– А как же… – Он не успел закончить фразы. Алёнка чмокнула его в щёку и вприпрыжку помчалась вниз – навстречу набегающим на берег волнам.

– Я буду! Я буду всегда! Я буду всегда молода и прекрасна! Я… – Она окунулась в волну, и крик её слился с гомоном чаек и шумом прибоя.

Глава 2

Он проснулся среди ночи оттого, что порыв ветра распахнул форточку и смахнул бумаги с письменного стола. Ещё с вечера Антон достал из архива прадеда первую попавшуюся папку, надеясь, что ему повезёт и там обнаружится хоть что-то проливающее свет на события минувшего дня… Он разложил бумаги на столе, но так и не решился прочесть ни слова – внезапно возникло опасение что-то или кого-то спугнуть… И вот теперь пожелтевшие листки, исписанные размашистым торопливым почерком, разлетались по комнате, забивались в тёмные углы, как будто пытались спрятаться и унести с собой какую-то мрачную тайну.

– Ты куда? – пробормотала Алёнка сквозь сон и тут же снова уткнулась в подушку.

– Сейчас, – невпопад ответил он и осторожно выполз из-под простыни.

Сон улетучился – мгновенно и без следа. Ветер, сделав свое дело, притих, и разбросанные по всей комнате листки перестали шелестеть… Один из них лежал возле кровати на расстоянии вытянутой руки, и на него падал луч полной луны, пробивающийся сквозь щель между занавесками. Антон осторожно поднял его с пола и поднёс к глазам…

«…и никто не может знать, чем закончится день, год, жизнь. Мечты, планы, расчеты – всё это до поры до времени. Однажды начинаешь понимать, что не ты лелеешь мечту, а она тащит тебя – и очень часто вовсе не туда, куда ты хотел. И можно считать, что тебе повезло, если, достигнув однажды достатка, покоя, почета и уважения, ты всё-таки очнешься… И окажется, что всё это – все твои успехи – на самом деле не стоят и выеденного яйца, а люди, что так дружно и настойчиво тобой восхищаются, просто жертвы собственных заблуждений…»

Не то… Страница из дневника или неотправленное письмо…

И вдруг буквы начали расползаться, меняться местами, сплетаясь в иную вязь. Антон едва не скомкал лист, чтобы отшвырнуть его от себя, но пальцы словно парализовало, и он продолжал держать его перед глазами, не смея пошевелиться.

«На самом деле всё гораздо проще, чем ты думаешь. Я не могу и не хочу тебе что-то доказывать, в чем-то тебя убеждать, но теперь положение воистину безвыходно, и тебе придётся принять это как данность: нет ни смерти, ни времени, нет ни реальности, ни иллюзии, нет ни прошлого, ни будущего. Люди на основании своего «опыта» разделили эти понятия, но на самом деле, если не противопоставлять их друг другу, они исчезнут, они потеряют смысл. Можно сделать шаг и оказаться в любой точке пространства и времени, при этом оставаясь самим собой. Ты умеешь это делать, Антошка! Всегда умел. Если хочешь знать, ты сам мне многое подсказал еще в те времена, когда был «дитём неразумным». Вернее, не подсказал, а просто взял за руку и привел к той двери, о которой знают младенцы в первые дни жизни, а потом забывают прочно и на всю оставшуюся жизнь. И невдомек им, живущим по всем правилам, что дверца эта везде, и выведет она куда угодно, но лишь того, кто искренне и безоглядно в нее верит… Если хочешь увидеться со мной, сделай шаг или просто представь себе, что это легко. Это и в самом деле нетрудно. Во всяком случае, для тебя…»

К психиатру! С утра оседлать скрипучую «Волгу»-мать – и в ближайший райцентр – полечиться… Доктор, я слышу голоса, вижу призраков и гоняюсь за барабашками… А сейчас всё-таки надо постараться заснуть… Может, наутро всё пройдёт. А всё, что было, – списать на временное помутнение рассудка или неудачный сон.

Он медленно и старательно скомкал лист в тугой бумажный шарик, прицельно швырнул его в форточку, но тот, пренебрегая законами физики, изобразил сложную траекторию, шлепнулся на потемневший от времени паркет и начал медленно катиться в сторону лестницы, ведущей на чердак, – как тот волшебный путеводный клубочек из сказки.

Ладно-ладно… Алёнка всё равно спит, а терять уже нечего, кроме остатков здравомыслия. Увидеться, значит…

Бумажный шарик бесшумно прыгал вверх со ступеньки на ступеньку, и Антон двигался за ним, не отводя взгляда от своего провожатого.

А ведь можно и не идти никуда. Если заветная дверца повсюду, то зачем куда-то идти? Хотя под мутноватым взглядом «. IОХИМ»-а, наверное, проще будет сосредоточиться, проще будет поверить в то, что некая грань между мирами существует, в то, что её можно перешагнуть.

Вот и дверь. Замок висит на гвозде слева от входа… Пожалуй, опрометчиво было оставлять эту дверь незапертой. Может быть, если вернуть замок на место, всё пройдет? Нет. Глупо надеяться… Одно из двух: либо с головой не в порядке, либо с мирозданием что-то не так. Что-то не так… Что-то не так… Что-то не так… Наверное, всё-таки с головой… Будучи в трезвом уме и здравой памяти, не попрёшься вверх по лестнице вслед за катышем из скомканной бумаги. Хорошо хоть, Алёнка спит, ничего не видит…

И тут произошло то, чего меньше всего сейчас можно было ожидать. В дверь постучали. Тихо, нерешительно, даже робко… Четыре часа. Едва светает. Гостей не ждали… Ни сегодня, ни завтра, ни до конца лета…

– Антон Борисович, будьте так любезны. Я слышу – вы не спите, иначе ни за что не дерзнул бы… – Голос был спокойный, уверенный и негромкий. – Я вас совсем ненадолго побеспокою. Один… Один только вопрос, и я уйду.

– Кто там?

– Вы откройте. Я даже проходить не буду. Мы поговорим здесь, на крылечке… Я хотел дождаться, когда вы сами выйдете. Бессонница, знаете ли…

– Кто вы? – Антон повторил вопрос, высматривая в полумраке какой-нибудь тяжёлый предмет, и взгляд его остановился на гантели, одиноко лежащей возле входной двери.

– Я, извините, ваш сосед. У меня дом неподалёку… Я был знаком с вашим уважаемым прадедом. Мы были почти дружны, и мне так не терпелось…

– А дня для этого нет?

– Извините, но у меня разговор конфиденциальный. Это очень важно. А днем вы всё время вдвоем…

– Следили, что ли?!

– Ну зачем же так… Нет, конечно. Смотрел, знаете ли, издалека. Может быть, всё-таки откроете?

Конечно-конечно… После всего, что здесь творится, даже ночной незваный гость чем-то кстати. Но гантель лучше всё-таки прихватить, так – на всякий случай.

Антон отодвинул засов, приоткрыл входную дверь, осторожно выглянул наружу и обнаружил крупного мужчину средних лет в клетчатой рубахе навыпуск и спортивных штанах.

– Зарядочку делали? – Гость кивнул на гантель, и Антон, смутившись, тут же положил ее на пол. – Я, собственно… Может быть, присядем? Посмотрим на рассвет и поговорим?

– О чём?

– Вы, наверное, уже почувствовали, что здесь, ну, скажем, не очень-то обычно… Странности всякие происходят… Да?

– Какие?

– Ой, не лукавьте, Антон Борисович… Я понимаю – вы молоды, счастливы, практически вся жизнь впереди… Скажу вам по секрету: жить здесь нельзя. И себя опасности подвергаете, и Алёну Игоревну… Да! – Незваный гость как будто спохватился. – Я, собственно, с предложением… Продайте мне дом. Только со всем имуществом. Я вам дам гораздо больше, чем всё это стоит, – в несколько раз больше…

– И отчего же такая щедрость?

– Буду откровенен. Я представляю не только себя, а многих очень и очень серьезных людей, которых очень и очень интересует наследие вашего прадеда. Они, естественно, приложат все силы, чтобы имя его не было забыто, чтобы память о нем соответствовала его выдающимся заслугам и роли в истории. Вы же всё равно здесь жить не будете. Может быть, пару раз лето проведете. А потом наскучит…

– Мне нравится этот дом, мне нравится это место, и мне тоже дорога его память… Так что извините… – Антон собрался подняться со ступеньки, давая понять, что разговор окончен, но старик неожиданно цепко ухватился за его запястье.

– А вы думаете, почему этот дом никто не разграбил, пока он тут десять лет стоял пустой?! Извините, людишки сейчас подлые пошли – хватают всё, что плохо лежит! А отсюда иголки не пропало! Почему? А? Думали?! Вижу, что нет… А вы послушайте, послушайте… Может быть, после этого передумаете. Я же хочу как лучше, для вас же лучше. – Он чуть ли не силой усадил Антона рядом с собой и продолжил говорить почти шёпотом: – Через неделю после похорон два, извините, отморозка пытались сюда проникнуть. Грузовик подогнали. И вы знаете, чем дело кончилось? Один умер здесь же от сердечного приступа, а другой до сих пор в психушке. А грузовик в соседнем овраге ржавеет. Исправный был, а забрать никто не рискнул… А когда из Центрального архива приехали для описи документов и рукописей, вся команда с лихорадкой слегла в районную больницу. И маялись, бедные, до тех пор, пока из столицы приказ не вышел: отложить это дело до решения суда. Так что прадед ваш умер, но воля его непреклонна. Уступите! К чему вам лишняя головная боль! Я загляну через недельку, если раньше не позовёте. Всегда к вашим… – Пятясь, ночной визитер уже двигался в сторону распахнутой калитки, где стоял прислоненный к забору старый велосипед. Не говоря больше ни слова, с неожиданной для своих габаритов легкостью он запрыгнул в седло и вскоре скрылся в предутреннем тумане.

– Кушать подано.

Голос за спиной прозвучал вполне буднично, но заставил вздрогнуть от неожиданности и едва не свалиться с крыльца в росистую траву. В тёмном дверном проёме стоял ливрейный лакей и как будто ожидал дальнейших распоряжений. Антон зажмурился, надеясь, что неожиданное видение сгинет, и оно сгинуло. Зато из глубины дома потянуло запахом свежесваренного кофе, только что поджаренных гренок и плавленого сыра.

– Алёна! – Он рванулся вовнутрь, споткнулся о брошенную на самом проходе гантель и, едва удержав равновесие, ввалился в комнату.

Низкорослый резной столик, столовый прибор из настоящего древнего китайского фарфора – всё это ещё вчера пылилось в одной из многочисленных кладовок, а сейчас напоминало старательно выстроенный натюрморт «Завтрак для двоих». Как будто некий живописец построил композицию и вышел на минутку, но вот-вот возьмется за кисть, чтобы перенести на полотно это великолепие.

Но кофе, похоже, настоящий… И гренки с сыром. И Алёнка сладко потягивается, принюхиваясь и улыбаясь…

– Это уже завтрак, или я ещё сплю? – спросила она, не открывая глаз.

– Не знаю, милая. – Антон поднялся с четверенек. – Давай пока думать, что спишь. А там видно будет…

Глава 3

– Я уж не знаю, отчего ты сходишь с ума, а я от любопытства!

Антон рассказал ей всё – и о явившемся странным образом послании прадеда, и о ночном госте, и о лакее-призраке. Уж очень не хотелось оставаться наедине с собственными страхами и сомнениями… Возможно, правильнее было просто собрать вещички и быстренько уехать. А потом действительно продать дом – только не тому сумасшедшему (сколько бы ни предлагал). Но теперь, когда солнце стояло высоко в пронзительно-синем небе, когда внизу под косогором волны прибоя умиротворенно набегают на песок, когда мир кажется таким привычным и родным… Теперь и подумать невозможно о том, чтобы сбежать, даже не попытавшись проникнуть в тайну, которую прадед завещал именно ему… Да и Алёнка отсюда точно ни ногой, пока не перезнакомится со всеми призраками, духами, фантомами, или как их там…

– И, между прочим, не так уж всё и страшно. Я тут недавно книжку одну читала, там так и написано: мы видим и ощущаем лишь крохотную часть даже собственной жизни – не говоря уж о жизни вообще. Мне интересно, что тут дальше будет. Интересно – и всё! И давай прямо сейчас, пока светло, пойдем и ту дверь поищем… – Алёнка трещала без умолку, но чувствовалось, что бодрости духа у неё сейчас несколько меньше, чем она старается показать. Пока говоришь, думать некогда – и от этого легче… – Прадед же тебе написал, что ты знаешь, где она! Правда знаешь? И он-то тебе точно навредить не хочет! Ты же сам рассказывал, что он тебе роднее всех родных был. И пусть тот мерзкий старикашка не угрожает. Ему самому страшно, вот он и хочет, чтобы все вместе с ним боялись…

– Ну, не такой уж и мерзкий. Нормальный… – Антон обвел взглядом комнату и обнаружил, что скомканный лист бумаги, который едва не ста путеводным клубком, по-прежнему лежит на лестничной ступеньке.

– А он тебе не угрожал?

– Кто?

– Кто-кто?! – передразнила его Алёнка. – Тот, который деньги предлагал…

– Про каких-то серьёзных людей говорил, а так – не угрожал.

– Мёртвые – не страшные совсем. Живых надо опасаться. Он-то точно не отстанет.

– Отстанет, – пообещал Антон, направляясь к бумажному катышу. – Ещё как отстанет. Он, когда лакея увидел, чуть в штаны не наделал… – Он развернул лист, надеясь найти там какую-нибудь подсказку, но все надписи куда-то исчезли без следа – даже та, что была сначала. – Я поднимусь, а ты пока здесь посиди…

– Ни за что! – по слогам и твердо ответила она. – Или вместе, или никак.

Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось. Даже раскатившиеся по полу зеленые яблоки лежали нетронутые. «. IОХИМ» стоял всё так же незыблемо на своей опоре, только крышки на объективе не было, и казалось, будто он с укоризной смотрит на вошедших.

– С чего начнём? – Вопрос был скорее риторический, но Алёнка будто ждала его.

– Свет выключи. Призраки темноту любят. Им при свете никак нельзя…

– Давай. Только ты присядь куда-нибудь, пока глаза к темноте не привыкнут.

Она послушно забралась в просторное кресло, стоявшее справа от входа, и свернулась в клубок, положив голову на подлокотник – как будто собралась смотреть телевизор, что-то длинное, но страшно увлекательное.

Антон щёлкнул выключателем, лампочка погасла, но темнота почему-то не наступила. Окружающие предметы сначала затянуло густой красноватой дымкой, а потом они начали медленно и плавно менять очертания. Колбы и реторты на полках превратились в хрустальные вазы, дощатый пол сменили начищенные до блеска мраморные плиты, стены раздвинулись, и со всех сторон выстроилась стройная колоннада.

Так сразу и так просто? Всё вокруг взяло и изменилось само собой. Никаких тебе заклинаний, гексограмм и прочей эзотерики…

– Милости просим, дражайший Антон Борисович! – Посреди зала рядом с «. IОХИМ»-ом стоял давешний лакей. – Вас ждут-с…

– Кто? – Антон слегка опешил.

– А вот этого, сударь, нам неведомо. Мне иного дела нет, кроме как с почтением препроводить…

Антон оглянулся и обнаружил, что позади нет ни кресла, ни Алёны, и ему стало невыносимо стыдно, что на какую-то долю мгновения он забыл о ней.

– Я не один… – Он метнулся было к двери, но дверь тоже исчезла.

– Об Алёне Игоревне не извольте беспокоиться.

– Нет. Без неё я никуда…

Но говорить уже было не с кем. Лакей куда-то исчез. Только «. IОХИМ» продолжал одиноко стоять посреди огромного зала, и Антону даже показалось, что тот даже издевательски подмигнул своим стеклянным глазом. Последняя знакомая вещь… Последний ориентир. Если он впереди, значит, кресло, где пристроилась Алёнка, – сзади. Железная логика… Впрочем, не время и не место доверять логике. Здесь всё наоборот, всё шиворот-навыворот: хочешь вернуться назад – иди прямо, шёл в комнату – попал в другую. Классика! Не пей – козлёночком станешь. Вино скотинит и зверит человека!

Он поймал себя на том, что с криком «Ура!» несётся к фотоаппарату, к этому антикварному ящику, чтобы вцепиться в него, в последний предмет из реального мира, но и тот исчез – вместе с залом, мраморным полом и колоннадой. Теперь впереди в бесконечность тянулся узкий коридор, серый, мрачный, освещенный редкими, едва теплящимися лампочками – со множеством дверей, как в захудалой гостинице или общаге.

Путь преграждал массивный письменный стол, за которым сидел всё тот же лакей, но уже не в ливрее, а в черном френче с голубыми петлицами без знаков различия. Он что-то писал перьевой ручкой, едва не высунув язык от усердия.

– Присядьте. – Он, не отрываясь от процесса, кивнул на табуретку.

– Зачем?

– Имейте терпение. Я делом занят! Вашим же делом, между прочим. Выписываю вам универсальный пропуск. А вы мне мешаете!

– Какой пропуск?

– Я что – непонятно сказал: универсальный, дающий право на вход в любую дверь.

– Я бы предпочел на выход…

– На этот счёт распоряжений не было.

– Нет, вы сначала расскажете мне, где я, почему я здесь, куда делась Алёна, как отсюда выйти…

– Вот справочник. – Человек во френче извлек из воздуха толстый потрепанный том и швырнул его на стол. – Читайте – там всё есть. И больше ни слова, пока я не закончу. Одна лишняя закорючка, и мне придётся все переписывать заново. Вы хотите ещё час здесь торчать?

Антон сдался. Сел. Раскрыл книгу наугад…

«…и этим счастливым качеством обладают немногие. Может быть, этот прецедент поистине уникален. Во всяком случае, многого просто мастерством объяснить невозможно. Люди, глядя на фотопортреты, сделанные им, узнавали себя! Узнавали себя лучше, чем позволял весь опыт предыдущей жизни. Снимки говорили о человеке гораздо больше, чем знали о нем знакомые, друзья, коллеги, родственники, даже самые близкие люди, даже он сам. И это проявлялось настолько ярко, что люди бесконечно далёкие от искусства в полной мере осознавали всю глубину его таланта. Как он мог заставить любого человека, даже того, кто видел его впервые, обнажить собственную сущность, раскрыться, сбросить привычную личину – остается загадкой, которую едва ли суждено когда-либо разгадать. Временами кажется, что галереи образов, которые он создал за долгие годы, продолжают жить где-то своей отдельной жизнью в неведомых нам сферах…»

Фрагмент из некролога… Завернул автор фразочку ради красного словца, а она возьми и окажись правдой…

Так… Значит, жизнью отдельной… Значит, в неведомых сферах… А почему об Алёне ни слова?

«…есть дела, в которые не стоит впутывать даже очень близких людей…»

Ага! Одна строка. Точнее, обрывок строки посреди листа – только на этот раз не газетным убористым шрифтом, а размашистым прадедовым почерком. Ответ, конечно, обнадёживает, но не успокаивает…

– Распишитесь здесь, здесь и здесь. – Вахтер ткнул пальцем в расчерченный на клетки лист здоровенной амбарной книги. – И получите документ в лучшем виде.

– И что мне с ним делать? – спросил Антон, принимая плотно исписанный жёлтый бланк, на котором красовалось не менее дюжины печатей.

– Этот пропуск откроет вам здесь любую дверь, даже если держатели анклавов будут возражать.

– Зачем мне это?

– Ой, ну не надо лицемерия… Не место. Вы же всегда мечтали, чтобы вас везде пускали. Прежде чем выписать вам пропуск, я внимательнейшим образом изучил ваше личное дело.

– А кто такие держатели анклавов?

– Правильный вопрос. Этот термин ввёл лично я. Держатели анклавов есть лица первой очереди, формально подчинённые Самому. В их полном распоряжении находятся вверенные им анклавы, а также лица второй, третьей и последующих очередей. Кстати, с последними не церемоньтесь. Если что – просто мысленно катком по ним пройдитесь, и всё. Исчезнут. Никаких прав у них нет. Да им и не надо…

– А вы лицо какой очереди?

– Разумеется, первой. Я, правда, сейчас готовлю документы на подпись Самому о присвоении мне Высшей очереди, поскольку этот коридор имеет выход в любой анклав, и здесь единственное место, где поддерживается хоть какой-то порядок. Там, – кивнул вахтёр на ближайшую дверь, – иногда такое творится, что только в кошмарном сне… Будь моя воля, я бы всех к ногтю! Но Сам, извините, их распустил, а мне субординация не позволяет без приказа, знаете ли… Всё! Идите! Мне некогда. Дел невпроворот. – На столе сам собой вырос ворох бумаг, и он демонстративно углубился в чтение.

Антон оглянулся назад, но там был тупик – стена из красного кирпича, на которой мелом вкривь и вкось было начертано: «Порожняков – сука!»

– Последний вопрос: а кто такой Порожняков?

– Кто?! – Вахтер оторвал взгляд от бумаг, и в поле его зрения попала стена. – Вот дерьмо! Анархия! Нет, вседозволенность до добра не доведёт! Сейчас же докладную оформим. Попляшут они у меня. – Он выхватил откуда-то ведро с краской, из которого торчала малярная кисть, прошёл сквозь стол и начал аккуратно замазывать надпись. – Порожняков это я. Майор Госбезопасности. Можете называть меня запросто – «товарищ майор». А еси увидите меня в ливрее – «голубчик», или «эй, человек», или как хотите… Это моё воплощение второй очереди, так что не церемоньтесь. Да идите же вы, наконец…

Казалось, коридор уходил в бесконечность. Во всяком случае, конца ему видно не было, и Антон ухватился за ручку первой попавшейся двери. Несколько секунд простоял в нерешительности, а потом потянул её на себя.

Глава 4

Несколько пуль ударились в дверной косяк и тут же стекли зеленоватой вонючей слизью. Несколько существ с бульдожьими головами и человеческими телами, облаченные в черные мундиры, в золотых аксельбантах, вылезли из болотной жижи, наставили на него ручные бомбарды. Тут же их поглотил хлопок голубого пламени. Ядовито-зелёные холмы просто кишели подобными тварями. Оглядываться на дверь смысла не было. Антон почему-то был уверен, что выход исчез, едва он переступил порог.

Из-за спины донеслась ружейная канонада, и на войско монстров начали падать синие молнии, которые разили их сотнями.

– Вы б укрылись, Ваш Высокопревство! А то, не ровён час, – сам Злобный Дрян явится, и уж тогда мало никому не покажется. – Седоусый солдат в форме времён Крымской войны прикрыл его грудью от наступающих орд нелюдей, и рядом поднялась шеренга воинов, похожих на него как близнецы-братья. – Идите вон к тому шатру, – указал он на вершину одного из холмов, где и в самом деле возвышался алый шатер, – и доложите господину Бомбардиру, что все мы готовы умереть за него. Он и так это знает, но всё равно доложите.

Шеренга двинулась на неприятеля, за ней – вторая, третья, четвёртая. Вражеские пули косили стройные ряды, и убитых, прежде чем они успевали упасть, подхватывали ангелы и уносили в небеса сквозь низкие серые густые облака.

Антон двинулся к шатру, готовый долго месить вязкую рыжую глину, в которой ноги утопали едва не по колено. Но путь оказался неожиданно близким: всего несколько шагов, и вот он уже на холме, откуда видна вся картина грандиозной битвы: вон авангард сцепился с неприятелем врукопашную, вон лавина кавалерии (все, как один, на белых конях) врезается во вражеский строй с фланга, а вон там волны нелюдей атакуют пылающий редут, но стойкость его защитников и предрешит исход сражения…

Что за мусор в голове? Откуда столько высокопарной торжественности?

– А теперь тридцать бригад улан пусть ударят с левого фланга! – Мальчишеский голос был полон весёлого азарта.

Мальчонка лет семи сидел на барабане, как Наполеон, и наблюдал за ходом битвы. За его спиной, почти не шевелясь, стояли господа генералы в белых мундирах и белых треуголках с золотым шитьем. Один из них, услышав приказ, превратился в огромного белого голубя, взлетел и через долю мгновения стал крохотной белой точкой над размытой серой дымкой линией горизонта.

– А это кто такой?!

– Господин Бомбардир интересуется, кто вы такой, – обратился к Антону один из генералов.

– Вот… – Антон не нашёл ничего лучшего, как предъявить пропуск.

– Позвольте. – Генерал взял из его рук документ и с почтением, сняв треуголку, протянул «господину Бомбардиру».

– Я же говорил этой козявке, чтоб не совался сюда! И не присылал никого! – немедленно вспылил мальчишка. – Его дело коридор драить!

– Извините, господин Бомбардир, но без воли Верховного этот человек всё равно не смог бы сюда попасть…

– Да? Пожалуй… – Парнишка, похоже, даже несколько смутился. – Генерал Три, примите командование.

– Есть! – отозвался один из генералов и сел на кочку, которая почему-то тут же трансформировалась в барабан.

Солдаты в белых передниках вынесли из шатра плетеный стол и два кресла, поставили чайный сервиз на две персоны, корзинку со сладостями.

– Присаживайтесь, сударь, – предложил «господин Бомбардир», перемещаясь в кресло.

– Благодарю. – Антон сел напротив, и тут же на стол водрузили самовар, а грохот битвы чудесным образом затих, хотя баталия продолжалась, и мальчишка продолжал внимательно следить за тем, что происходит на поле боя, лишь вскользь поглядывая на собеседника. – Ваши солдаты просили передать, что готовы умереть…

– Я знаю! На этот раз Злобному Дряну не будет пощады. А вас, значит, Верховный прислал?

– Возможно…

– Какие распоряжения?

– Никаких…

– Значит, прислал вас в моё распоряжение!