В мире, которого нет (ч/б иллюстрации) Юрьев Сергей

Глава 11

Череп то медленно перекатывался через кочки и булыжники, то стремительно улетал к горизонту, но никогда не терялся из виду. Когда он отрывался слишком далеко, в пустых глазницах вспыхивало яркое синее пламя, которое, словно огни маяка, указывали Антону, куда двигаться дальше.

Больше всего пугала перспектива вновь встретить местное воплощение Алёнки – острое желание увидеть её, ту, настоящую, могло заставить их пути пересечься…

Временами Антону казалось, что череп смотрит на него с укоризной своими пустыми глазницами: мол, а туда ли ты на самом деле хочешь, куда мне приказано тебя вести… Может быть, именно поэтому путь оказался не слишком скор и довольно извилист.

Ни за одной из дверей, сквозь которые лежал путь, Алёнки не было. Порой попадались влюбленные парочки, настолько поглощённые друг другом, что остальная вселенная для них просто не существовала. Задерживаться в таких местах было смерти подобно – пару раз Антон буквально физически ощутил: ещё мгновение, и его просто не станет. Однажды он столкнулся с безликим романтиком-ипохондриком, который творил идеал своей возлюбленной из плоти и крови, но идеала никак не получалось, и вся его «мастерская» была завалена ошмётками плоти и залита кровью.

Дальше он бежал не оглядываясь, торопясь за своим проводником, который почему-то вдруг развил сумасшедшую скорость, а потом внезапно исчез, растворившись в густой вязкой темноте. Вроде бы и надо было куда-то двигаться, но казалось, что даже эта призрачная вселенная, населенная остановившимися мгновениями, куда-то исчезла. Антон был бы рад любому блику, шороху, сквозняку…

– Кто здесь? – Голос был слабый, хриплый и до боли знакомый. Но сейчас казалось, что тому, кто скрывается в темноте, просто лень открывать рот…

– Я…

– Иди – куда шёл. Здесь не подают.

– Куда?

– Куда хочешь… – Голос из мрака замолк, но послышался негромкий скрип – как будто кто-то попытался поудобней устроиться на ветхом стуле, опасаясь, что от малейшего движения конструкция развалится…

Надо было идти на звук, хотя бы потому, что двигаться было больше некуда…

– Стой… Наступишь. – Полное равнодушие в голосе сменилось лёгким беспокойством.

– На что?

– Не на что, а на кого…

Вспыхнула свеча, потом еще несколько, осветив стены с растрескавшейся штукатуркой, потолок, с которого свисали куски обоев, и человека, сидящего в шатком кресле, укрытого почти по подбородок клетчатым пледом.

– Как ты нашёл меня? – Прадед пытался улыбнуться, но получилось как-то неестественно и горько.

– А ты разве этого не хотел? – Антон присел на корточки у его ног. Хотелось положить голову ему на колени, чтобы тот, как в детстве, погладил его волосы стариковской рукой.

– Нет, Антошка… Если честно, то нет. Не хотел я, чтобы ты увидел меня таким – дряхлым и растерянным… Я теперь даже жалею, что вообще допустил тебя сюда, в своё чистилище. Прости. Это была слабость. Но я сейчас настолько немощен, что готов простить себе даже это.

– Ты расскажешь мне? Всё…

– Ты уже и сам почти всё понял – разве не так?

– И всё-таки…

– Просто за всё надо платить. И за жизнь, долгую и счастливую. И за дар…

– Дар?

– «Люди, глядя на фотопортреты, сделанные им, узнавали себя! Узнавали себя лучше, чем позволял весь опыт предыдущей жизни. Снимки говорили о человеке гораздо больше, чем знали о нем знакомые, друзья, коллеги, родственники, даже самые близкие люди, даже он сам. И это проявлялось настолько ярко, что даже те, кто был бесконечно далёк от искусства, в полной мере осознавали всю глубину его таланта…» – процитировал прадед выдержку из собственного некролога. – Но ничто не даётся даром. И я не мог умереть просто так. Прежде чем отправиться в Кущи или в Пекло, как все нормальные люди, мне приходится как-то разобраться с тем миром призраков, который сам и породил…

– Но это же «. IОХИМ»! Это всё он…

– Это просто деревяшка. Ящик с глазом. Ничего в нём нет такого… Аномального.

– А как же… Ведь я сам видел. У меня и снимок остался. Там…

– И всё же «ящик» здесь ни при чём. Просто дар перешёл к тебе, когда меня не стало. Так что зря какие-то там «серьёзные люди» охотится за твоим домом, за моим чердаком, за проклятой деревяшкой… Зря. Ничего у них не получится. Когда вернёшься – отдай им всё. Я скоро исчезну. Совсем.

– Но…

– Не перебивай! Дослушай. То, что ты видел, – ничтожная часть того, что здесь осталось. А то, что осталось, – ничтожная часть того, что было… Я многих успел отпустить, многих отправил в небытие, пока ещё оставались хоть какие-то силы. Я слишком долго жил. Я устал. Знаешь… То, что природа придумала старость, – это очень милосердно. Старику легче умирать – жизнь теряет вкус, цвет и запах, и с ней не так жалко расставаться. Как будто сгорает всё, что когда-то было дорого, – и мысли, и чувства, и привязанности. – Прадед поднял с пола серебряный колокольчик и позвонил.

– Чего изволите? – почтительно спросил немедленно появившийся лакей с лицом Привратника, явное лицо второй очереди.

– Чайку принеси.

– И гостю вашему?

– Да! И поторапливайся.

– Сию минуту. – Лакей растворился в воздухе, и на его месте возник изящный столик с двумя дымящимися чашками, а по комнате мгновенно распространился терпкий чайный аромат, изгоняющий запах затхлости.

– Я даже надеялся, что там, за гранью жизни, – тьма и небытие… Зря надеялся. Когда меня встретил здесь следователь, который допрашивал меня лет шестьдесят назад, не поверишь – мне стало даже смешно. Но смешно мне было ровно до того момента, когда я понял, куда попал и что должен сделать.

– Помочь им освободиться?!

– Или помочь им исчезнуть. Знаешь, честно признаюсь: я иногда халтурил. Получалось красиво, грамотно, вроде бы естественно… А на самом деле – не люди, не образы, а слепки получались. Таким проще исчезнуть, чем открыть свою вселенную.

– Да, могильщика я видел. И он подсказал мне простой выход…

– Оставить их в покое? Нет. Это не всегда… правильно. Кто-то слишком прочно застрял в том мгновении, которое я остановил. Ты некоторым помог… Ты и мне помог. А теперь уходи. Домой. К своей Алёнке уходи. Она у тебя – чудо. Дай сюда пропуск.

– Зачем?

– Наш дорогой товарищ майор развел тут бюрократию. – Прадед усмехнулся, одним движением смел со стола сервиз и выхватил из воздуха простую деревянную перьевую ручку. – Я подпишу, и всё – ты дома! И я тебя больше не побеспокою. Никогда.

– Подожди… – Антон выхватил пропуск из-под занесенного пера. – Я не могу… Пока.

– Тебя что-то здесь держит?

– Да. Есть тут одно чудовище…

– Премьер?

– Да, его так называли…

– Пока я с ним ничего не могу сделать.

– Но почему?

– Прихлопнуть его нетрудно. Хоть сейчас. Но ты понимаешь – оригинал ещё жив. Там, в твоём мире. И если он почувствует, что его здешний двойник исчез, знаешь, что будет…

– Ничего мне не будет.

– Антошка… Ты ведь не один. Не боишься, что они доберутся не только до тебя, но и до тех, кто тебе дорог?

– Я думаю… Нет, я уверен. Почти уверен. Если здешний монстр сдохнет, то и тот переживет его ненадолго. Ему просто незачем будет жить. Там он не может делать… то, что здесь. Стоит ему уснуть и не увидеть своих кровавых снов, и он уже не проснется.

– Значит, ты уверен…

– Уверен? Почти… Честно говоря, не знаю. Но готов рискнуть. Если всё оставить как есть, он точно от нас не отстанет.

– Прости, но я слишком слаб, чтобы с тобой спорить. – Прадед щелкнул пальцами, и с потолка свалились Привратник, на этот раз настоящий, и Могильщик, почему-то закованный в наручники.

– По факту прямого нарушения пункта третьего раздела шестого главы первой Положения о запрещённой деятельности для лиц первой очереди… – с ходу начал докладывать товарищ майор, но вскоре замолк, поймав на себе суровый взгляд Самого.

– Освободи его. – Прадед кивнул на Могильщика, и Привратник торопливо достал ключи из нагрудного кармана френча.

– Я так – на всякий случай. В соответствии… – пытался оправдаться товарищ майор.

– Нужна могила… – На этот раз прадед обращался к Могильщику, который уже поглаживал натертые «браслетами» запястья. – Такая, чтобы на века – глубокая и надёжная.

– Сделаем. Я ж разве когда халтурил… – пообещал Могильщик. – А потом я уйду? Со всем добром. Да?

– А вы, дражайший Виталий Ефремович, доставьте мне немедленно дело № 998.

– В нём 126 томов. Все прикажете нести? – поинтересовался Привратник.

– Нет. Хватит и одного – самого первого.

Немедленно появился лакей и положил на освободившийся стол потрепанную папку.

Прадед неторопливо распутал завязки, вытряхнул на залитую остатками чая столешницу документы, протоколы, справки, бланки, заполненные ровным почерком Привратника. Потом выловил из вороха бумаг пожелтевшую фотографию и, глядя Антону в глаза, опустил уголок снимка в пламя свечи. Изображение, казалось, ожило: сначала на лице человека, сидящего за столом на летней веранде, читалось умиротворение и довольство, но по мере того, как пламя подбиралось к нему, это выражение постепенно сменялось беспокойством, страхом, отчаяньем. Рот его раскрылся в беззвучном крике, но последний сполох огня превратил снимок в невесомый клочок пепла, который, рассыпая последние искры, повис в воздухе и распался в пыль.

– Ну вот и всё… – Прадед с трудом поднялся, опираясь обеими руками на подлокотники кресла, перешагнул через упавший плед, попытался обнять гостя на прощание, но и без того тусклый свет начал стремительно меркнуть. Антон лишь успл заметить боковым зрением, как Привратник ставит дату-подпись на его универсальный пропуск и заносит над ним печать. Через мгновение всё исчезло, и он ощутил себя парящим в темной пустоте, где нет ни боли, ни забот, ни тягостных воспоминаний.

Глава 12

«…пока не было никаких официальных сообщений, и, вероятно, точных данных ни о причинах пожара в загородной резиденции, ни о числе жертв в ближайшее время не ожидается. Вокруг места бедствия выставлено тройное оцепление, жители окрестных населенных пунктов эвакуированы, представители прессы к месту событий не допускаются. Официальные лица, от которых ждут хоть какой-то информации, находятся в полной растерянности…» Торопливая речь доносилась откуда-то издалека, и Антон не сразу осознал, что это в гостиной болтает телевизор. Прошло несколько минут, прежде чем вслед за слухом к нему вернулось зрение, и он понял, что сидит на веранде собственного дома, откинувшись на спинку облезлого диванчика, и Алёнка держит его за руку, смотрит на него, а по ее щеке медленно стекает слезинка.

Сквозь растрескавшееся запотелое стекло можно было рассмотреть, как несколько рабочих в синей униформе оттаскивали какие-то контейнеры к грузовику, стоящему «под парами» прямо за калиткой. Врач скорой помощи заткнул резиновой пробкой флакон с нашатырем.

– Если нас будут на каждый обморок вызывать, да ещё в такую даль… – недовольно проворчал он, захлопывая чемоданчик, и, не оглядываясь, направился к престарелому уазику с красным крестом на борту.

– Вот и славно… – Старый знакомый, ночной велосипедист, змей-искуситель, ставленник «серьёзных людей», казалось, и впрямь был доволен тем, как всё разрешилось. – Должен перед вами извиниться, Антон Борисович, за доставленное беспокойство. Честно говоря, мне и самому было не по душе такое упорство, такая настойчивость со стороны нашего руководства. Но теперь, к сожалению, всё в порядке – нет ни упорства, ни руководства.

– Вы точно от нас отвяжетесь? – переспросила его Алёнка, похоже, далеко не в первый раз.

– Если не будете чрезмерно афишировать то, что здесь случилось, – безусловно. Конечно, не могу гарантировать, что этим феноменом не заинтересуется какое-нибудь иное ведомство или частное лицо, но это тоже вряд ли. Опыт показал, что это слишком опасно.

– Что? Что случилось? – Антон наконец нашел в себе силы говорить.

– А это вам лучше знать. – «Товарищ из органов» задумчиво почесал подбородок. – Мне известно лишь то, что получилось в результате вашей экскурсии. И, честно говоря, после этого мне совершенно не хочется связываться ни с вами, ни с вашим уважаемым предком.

– Мне интересно, что случилось здесь…

– Это вам Алёна Игоревна расскажет во всех подробностях, а нам, знаете ли, некогда. Работа. Пора. Кстати, я действительно ваш сосед, так что на досуге, когда время будет, я не прочь поделиться с вами впечатлениями. Но не сейчас. Всё кончилось, и слава Богу…

Грузовик с ревом стронулся с места, увозя и «грузчиков», и контейнеры, а незваный гость, не попрощавшись, двинулся к своему велосипеду, прислоненному к забору возле калитки.

– Да, я завтра загляну! – Он как будто случайно вспомнил о чем-то важном и оглянулся. – Подписку о неразглашении, надеюсь, дадите.

– Нет…

– Не важно. Думаю, трепаться всё равно не будете, а то ведь сочтут за душевнобольного, а зачем вам это… Хороший дом, милая девушка, вся жизнь впереди. – Дружески подмигнув Антону, он шагнул за калитку, оседлал своего железного коня и вскоре скрылся из виду, подняв за собой густую пыльную завесу.

Антон ощутил, как мягкая Алёнкина ладонь скользит по его волосам.

– Пойдем в дом. Приляжешь? – В ее голосе не было ни страха, ни напряжения, как будто недавнее приключение навсегда осталось позади и превратилось в далекое смутное воспоминание.

Но дом-то – вот он! И там, на чердаке, по-прежнему стоит «. IОХИМ», пытливо сверля стеклянным глазом темноту, явно поджидая новых жертв… «Это просто деревяшка. Ящик с глазом. Ничего в нём нет такого…» – вспомнил Антон слова прадеда, но верилось в них с трудом.

– Ты как? – невпопад спросил он. – Как эти-то все здесь оказались?

– Я сама позвала. Страшно было. Ты медленно так на пол лег, а потом разговаривать начал – как будто не со мной. А потом я поняла: и точно не со мной. Еле-еле тебя вниз стащила, а потом побежала к соседу, потому что все телефоны отключились. Расскажи, что там было!

– Конечно. Потом… Позже. Давай просто поваляемся. – Антон с трудом поднялся с крыльца. Ощущение было такое, будто он встал на ноги после долгого паралича и теперь заново придется учиться ходить. Да что там ходить! Жить в этом мире придется учиться заново – почти всё, что раньше казалось важным, правильным, естественным, бесспорным, теперь было отравлено сомнениями и страхами: что каждый встречный – совсем не тот, кем кажется, и каждое отдельное мгновение жизни – совсем не то, что жизнь вообще. А что такое жизнь? Кто сказал, что эта реальность менее иллюзорна, чем те игрушечные миры, созданные воображением? Кто сказал, что люди, которые населяют Землю, не являются для кого-то «лицами второй очереди»? И, может быть, этот Кто-то столь же ущербен и недалёк, как и тот мальчишка, погруженный в вечную игру, как та томная барышня, превратившая свой мир в элитный бордель, как тот философ, социолог, общественный деятель, филантроп, воздухоплаватель, как все прочие, с кем пришлось столкнуться в потустороннем бреду… Но говорить об этом не стоит. Никому. Даже Алёнке. Ей – в первую очередь.

С трудом переставляя непослушные ноги, он вошёл в гостиную, плюхнулся на диван и вдруг услышал испуганный вскрик. Алёнка, шедшая за ним, словно тень, стояла посреди комнаты, зажав себе рот ладошками, а с лестницы, ведущей на чердак, спускался лакей, тот самый, двойник Привратника. Обеими руками он трепетно держал поднос с дымящимся кофейником, двумя чашечками и тарелкой только что поджаренных гренок.

– Это свои… – постарался успокоить ее Антон, но голос прозвучал слабо и неубедительно. За этим явлением могло крыться всё что угодно – от продолжения контакта с параллельными мирами до начала настоящего сумасшествия. Но Алёнка тоже вполне отчетливо видела лакея, а с ума, как правило, сходят поодиночке…

Лакей спустился вниз, поставил поднос на журнальный столик, взял с него конверт, украшенный массивной сургучной печатью, и протянул его Антону:

– Извольте получить…

– Что это?

– Это вам.

И никаких объяснений. Лакей растворился в воздухе, а конверт остался.

Алёнка уже переборола внезапный испуг и присела рядом, с нескрываемым любопытством глядя, как Антон ломает непослушными пальцами печать, достает пожелтевший тетрадный лист в косую линейку.

«Я забыл… То есть я не успел сказать тебе одну важную вещь, так что извини, пришлось побеспокоить ещё раз, теперь уже точно – в последний. Честно говоря, я и сам не вполне понимаю, что именно случилось со мной, в чем ты сам невольно оказался замешан. Я и не слишком старался это понять, но одно для меня теперь совершенно очевидно: ничто в этом мире не исчезает без следа – и доброе, и дурное лишь меняет форму существования, пытается пробить себе путь сквозь иные сферы или бесконечную вереницу пространств. Вряд ли можно назвать их параллельными – они не просто пересекаются друг с другом, они сплетаются в немыслимые узлы, они проникают друг в друга, они, возможно, не могут друг без друга существовать. Я сотворил свой мир, я делал это всю свою жизнь и после собственной смерти должен был принять всю меру ответственности за него. Честно говоря, до сих пор не знаю, по силам ли мне оказалась эта ноша, но теперь это уже не важно. Миры (или анклавы, как их называет Привратник) отрываются друг от друга, разлетаются, пропадают из виду. Как ни дели бесконечность, она так и останется бесконечностью, а значит, одна только шальная мысль, одно только минутное чувство в состоянии породить целую вселенную – с планетными системами, звездами и галактиками. И какой бы жалкой, ничтожной и римитивной она ни была на заре своего существования, рано или поздно она взрослеет, наполняется жизнью, событиями, судьбами, обрастает историей, памятью, рождает тайны и парадоксы… Возможно, скоро я останусь здесь один, и мне будет позволено отправиться куда-то дальше… А вот, собственно, и то, что я хотел тебе сказать напоследок: не бойся жизни – она не так хрупка, как кажется, и не бойся смерти – ее просто не существует. Есть только странствие по бесчисленным мирам. И однажды наши пути снова пересекутся – впереди вечность, а значит, всё когда-нибудь случится…»

Алёнка легла рядом, взяла из его рук письмо и бросила его на пол.

– Потом приберусь, – шепнула она ему на ухо. – Я так боялась, что ты не вернешься…

– Я тоже, – невпопад ответил он и обнял ее.

– Ты меня больше так не пугай.

– Я постараюсь. – Он горько усмехнулся. Как ни старайся, а от себя самого не скрыться – все страхи и сомнения останутся где-то – на самом дне души, они будут терпеливо ждать своего часа.

Но теперь хотелось только одного: чтобы этот дом оказался на острове посреди безбрежного океана, чтобы во всей вселенной они остались вдвоём, и никто, даже призраки сопредельных пространств, не могли вторгнуться в этот мир радости и покоя, который существует только для двоих. И было совсем не удивительно, что шелест волн вдруг стал близким и теперь доносился со всех сторон, убаюкивая, лаская слух, даря спасительное забвение. Как будто память этого мира уже не хранит отпечатков подков, что оставили лошади диких кочевников, давным-давно владевших этим краем, вмятины от капель дождя, упавших с неба тысячелетия назад, и неторопливый ветерок уносит куда-то вдаль величественные глыбы песчинок, в каждой из которых заключена вечность…