Хищники с Уолл-стрит Воннегут Норб

Мы вышли. Романов направился к Пятой. Я – к Шестой. Я еще успевал присоединиться к своему велоклубу. Летом мы выезжаем вечером на покатушки каждую пятницу. На велике мне думается лучше всего. Но в тот вечер никакой боли в мышцах и легких не хватило, чтобы затушевать то, что донимало меня на самом деле.

Щека горела у меня всю ночь.

Глава 36

В субботу утром июльское солнце озарило мои простыни, легло горячими прямоугольниками на деревянные полы моей спальни. Яркие лучи приподняли мне веки и окатили жаром тело. Облаченный только в боксеры и щетину, я поскреб живот и потянулся, пробуждаясь. Просто чувствуя. Не думая. Наслаждаясь последними минутами сладкой дремы. Лениво и плавно входя в день.

Не тут-то было. Три имени зарикошетили у меня в голове, мечась во всех возможных направлениях.

Чарли Келемен. Алекс Романов. Пэтти Гершон.

Некогда нежиться в постели. Я выудил из бельевой корзины выцветшую рубашку-поло и шорты цвета хаки и поспешил в «Старбакс» на Бродвее с компьютером под мышкой. Очереди почти не было, и я вооружился чашкой мокко размером с бочонок. От СКК разумнее было держаться подальше. Гершон частенько работает в конторе и по выходным.

Кто же заботится о ее детях?

Электронная таблица «Инвесторы», теперь перекочевавшая на мой ноут, разожгла мое любопытство с самого начала. Но всю неделю встревали то рынки, то клиенты, то поединок с Гершон за Попрыгунчика Джей-Джея, требуя моего внимания и мешая мне провести вскрытие ячеек, чтобы установить истину. У меня нет объяснения, зачем Чарли подделал мое имя. У меня нет доказательств.

Меня могут вытурить с работы.

«Риталин» не понюхаешь. Но подышать в «Старбаксе» – что-то вроде того. В воздухе на одну часть кислорода приходится две части кофеина – мой любимый коктейль для концентрации. В офисе не счесть отвлекающих факторов, и я наверняка проглядел в таблице «Инвесторы» что-то важное. К примеру, «Эксель» позволяет пользователям прятать строки и столбцы таблицы. Эта функция упрощает просмотр, делает презентации более наглядными. Или скрывает следы махинаций Чарли. Что-нибудь да всплывет. Если есть чему. Чем бы «оно» ни было.

Есть лишь одна проблема. Алекс Романов не выходил у меня из головы. Так было в Гарвардском клубе. Так было, когда я крутил педали вчера вечером. Так было и теперь. Не считая этих корявых рук, внешних изъянов у Русского Маньяка нет – элегантность в одежде, шоколадный голос и трехзначная доходность. Он напоминает мне Скалли, у которого вечно каждый волосок на своем месте. Мои инстинкты вопили, что надо прощупать его поглубже.

Опасность, Уилл Робинсон!

Чопорная замкнутость Романова возбудила мои подозрения. Никому не дано вечно поддерживать трехзначные доходы. И Питеру Линчу, и Уоррену Баффетту, и прочим легендам финансового менеджмента доводилось перехитрить самих себя. Рано или поздно рынок оставляет в дураках любого, будь тот хоть чародей и волшебник.

Может, просто верх взяло мое эго. Многозначительный шлепок Романова до сих пор ядрил мою душу. Не будь мы в стенах Гарвардского клуба, эта стычка могла бы пойти по нарастающей. Но одно ясно наверняка: время на исходе. Решение Курца передать письмо Лайлы юристам ничего хорошего не сулит.

Секс в другом городе.

Эвелин всегда говорила: «Пойми, что тебя тревожит, и разберись с этим». Вняв ее совету, я «погуглил» Алекса Романова и «АРИ Капитал». Скелеты Чарли могут пару минут обождать.

* * *

Семья Русского Маньяка эмигрировала в Соединенные Штаты, когда ему было пять лет. Он вырос в Брайтон-Бич – нью-йоркском районе, прозванном Маленькой Одессой. Его отец работал сапожником, и вся семья вкалывала над кожей в небольшой мастерской. Алекс сбросил свои эмигрантские оковы тяжелым трудом и учебой. Получил диплом с отличием Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, а затем – MBA в Чикагском университете.

Теперь Романов принадлежит к числу финансовых суперзвезд следующего поколения. Он демонстрирует потрясающую доходность. Инвесторы рвутся в АРИ наперебой, а он обычно отказывает с каким-нибудь нахальным комментарием вроде: «В гостинице мест нет». По словам Алекса, он забаллотировал «Келемен Груп», как и всех прочих.

По-моему, закрытость Романова – липа, скорее маркетинговый ход, чем реальность. «Следующий Стив Рубелл{86}», – цинично подумал я. Журнал «Форбс» однажды прикинул, что на планете 946 миллиардеров. Бьюсь об заклад, что «АРИ Капитал» приняла бы деньги у всех и каждого из них.

Несомненно, толпу Русский Маньяк привлекает. Многие инвесторы свято веруют, что он сделает их богаче. Порой даже сдается, что Романов проплатил рекламную кампанию. «Всем нравится, как мы делаем деньги», – однажды похвастался он перед «Бизнес уик».

– С эго проблем никаких, – пробормотал я себе под нос.

Несмотря на всю свою крутизну, на всю свою утонченность и признание, Романов принял одно решение, представляющееся чуть ли не диким. Он живет в Брайтон-Бич – не самый удачный выбор для рок-звезды рынков капитала. Он сторонится блеска Сохо и элегантности Верхнего Уэст-Сайда. Загородная недвижимость Гринвича – не для него.

Романов упивается трофеями Уолл-стрит, но предпочитает сумрачные диалекты и экзотические блюда своего прежнего окружения. Он променял бифштексы на «vatrushki» – что-то вроде пирога с сыром. Он обожает «salo» – чистейший свиной жир, нарезанный шматами и складываемый горкой на куски зернового хлеба. Без borscht’а и стопки разве жизнь? Он пьет «Столичную», считая прочие водки третьесортными помоями.

Брайтон-Бич Русский Маньяк предпочитает и за его облик. Здешние пейзажи больше смахивают на Восточную Европу, чем на Америку, особенно так близко к задворкам Спрингстина{87}. Семидесятилетние старики с белопузыми утробами, свисающими поверх плавок, делают приседания, поднимая медболы. Славянские женщины с глянцевыми алыми ногтями, в золотых туниках, сплошь каблуки да поза, вышагивают по променадам. В вольном переводе их облик гласит: «Можешь облизать сыр Лаппи с наших каблуков»{88}. Алекс обожает Маленькую Одессу, упивается ее видами и запахами общины, живущей в мире со своими чудачествами.

Романов выпотрошил и капитально отремонтировал старое здание с видом на океан, соседствующее с заведениями под неудобопроизносимым названием «Parikmakherskaya» – то бишь барбершопами для всей остальной Америки. Денег он не жалел. Занял все 20 тысяч квадратных футов некогда многоквартирного дома, заполнив это пространство реликтами тех времен, когда Русь была христианской. Став царем новой эпохи, он отказался присоединиться к другим хеджи в более роскошном окружении где бы то ни было.

* * *

Первые два-три веб-сайта излагали знакомую историю. «Форбс», «Форчун» и «Инститьюшнал инвестор» превозносили рыночную сметку Романова и головокружительный взлет из самых низов. Легенда знакомая.

Проштудировав три страницы хитов «Гугла», я узнал кое-что новое. Романов приобрел права на «Шоу ужасов Рокки Хоррора»{89} и планирует сделать римейк. Статья, размещенная на сайте сплетен о звездах, сообщала, что в главных ролях будут «Бисти Бойз». Один будет играть Фрэнка Эн Фертера. По инсайдерской информации, на роль Джанет Вайс скорее всего возьмут Бейонсе, хотя переговоры с ее агентом еще идут.

– А? – пробормотал я и заглянул в чашку, чтобы проверить, кофе ли там. А потом дважды перепроверил, что в статье упоминается тот самый Романов.

Затея показалась мне блестящей. Как мог Русский Маньяк промахнуться с этой культовой классикой? Как мог он промахнуться с фаворитами хип-хопа нынешнего поколения? Затея показалась мне идиотской. Никому не дано превзойти работу Тима Карри и Сьюзен Сарандон в оригинальном «Шоу ужасов Рокки Хоррора».

Опять же возьмем «стратегический дрейф». Что может Романов, менеджер хедж-фонда, маниакально одержимый прибылью, знать о Голливуде? А инвесторам своим он сказал? С чего он взял, что может продюсировать кино? Вдали от хаоса и компьютерных дисплеев Уолл-стрит финансист начнет ковырять в носу, да и палец сломает. Чем-то тут попахивает.

Долгую минуту я изводился из-за вчерашней встречи с Романовым. Нет чтобы бросить ему вызов, нет чтобы допросить об инвестициях вроде «Шоу ужасов Рокки Хоррора», спасовал, как болван в гусарике. Вопросы задавал только он.

Плоховато подготовился.

Я заказал еще кофе. Еще бочонок. Однако серфинг стал занудным из-за избытка нерелевантных хитов. Один пластический хирург в Майами хвастался: «Я заслужил “Оскара” за свои пупки». И я в сердцах переключился на электронные таблицы «Келемен Груп».

Сорок пять минут спустя все стало ясно.

Глава 37

Будь что будет, рискну сделать предсказание. «CSI: Excel» стать телесериалом не суждено. Судебная экспертиза электронных таблиц может возбудить ряд суперсчетоводов с Уолл-стрит. А всех прочих наши модели повергают в беспросветный ступор.

Разумеется, финансовые жокеи проводят анализы. Но мы исследуем математические формулы, а не полупереваренное содержимое желудков. Ничего эдакого, чтобы мурашки по телу, как в судебной токсикологии. Ничего возбуждающего патологический интерес. Электронные таблицы не говорят, ела ли жертва куриные буррито на ленч. Они лишь содержат формулы и данные, числа и текст. «Эксель» никогда не поведает, были ли в пицце анчоусы.

Разумеется, мы ловим блох. Но не насекомых. Мы выискиваем ошибки в логике: деление на ноль, сложение вместо вычитания и ссылки не на те ячейки. Порой нужен не один час, чтобы понять, почему результат не выплясывается.

Судебная энтомология, напротив, обладает для нас макабрической притягательностью. Я называю это «Очистка крови членистоногими». Связь между убийством и насекомыми, вроде использования личинок мясных мух для установления момента смерти, привлекает телезрителей, которые нашли бы электронные таблицы занудными до зубной боли.

Разумеется, мы используем трасологию. В «Экселе» есть функция, показывающая взаимосвязи между ячейками. Разноцветные стрелки буквально засвечивают связи. Графика просто великолепная. А у нас по-прежнему нет ни волоска, ни почвы с необычными характеристиками – ничего такого, что можно пощупать или понюхать. У нас только цифры. Чтобы пробраться сквозь все строки и столбцы, нужны время, терпение или и то, и другое сразу.

В «Старбакс» даже ведро частей тела не смогло бы оторвать меня от электронных таблиц Чарли. Теперь, когда Курц призвал юристов, неизвестно, какую линию те изберут в отношении сфабрикованного письма. Их первый долг – защищать СКК. Они бы с радостью столкнули меня под автобус, сделав мне ручкой «саёнара на хрен» быстрее, чем «CSI» прервут на рекламу.

* * *

Электронные таблицы были моим опиатом со времени Гарвардской школы бизнеса. Тогда я стряпал модели, по одной к каждому занятию, вплоть до организационного поведения, охватывавшие такие деликатные материи, как необходимость носить узкие галстуки в узкогалстучных культурах. В СКК я препарировал аналитические модели хоть среди ночи, перемалывая цифирь даже с закрытыми глазами.

Но пока я забурился в таблицу «Инвесторы». Она включала пять столбцов – имя, телефон, адрес, сумма вклада и рыночная цена, – смахивающих на телефонный справочник, а не результат сложных математических расчетов.

Азы.

Как я и подозревал, дополнительные столбцы Чарли спрятал. Экселевская команда «Отобразить» показала два: один показывал дату первоначального взноса каждого инвестора, а второй – даты погашения, если такие имели место.

Слишком уж просто.

С поступлениями полный порядок. Фонды, как правило, принимают деньги в последний день каждого месяца – вставить их в столбец проще простого. А вот выплаты меня смущали. Чтобы получить деньги обратно, требуется целая вечность. Чтобы инициировать процесс, большинство фондов фондов требуют уведомления за 90 дней до конца квартала. На практике период предуведомления зачастую растягивается до пяти-шести месяцев. К примеру, приказ от 15 января, не удовлетворяя 90-дневному требованию по погашению на 31 марта, приводит к серии платежей, начиная с 30 июня.

Отель «Калифорния».

Исходя из уведомления на «30 июня», фонд фондов известит свои хедж-фонды. Затем хеджи рассчитают размер инвестиций, а также своей премии. Чистый остаток они передадут обратно в фонд фондов, который в свою очередь рассчитает свою премию. К концу июля фонд фондов возместит 90 процентов причитающегося остатка. Отраслевой стандарт. Всех своих денег инвестор, подавший уведомление еще 15 января, до сих пор не получил.

Ты можешь выписаться, но… уйти тебе не суждено.

Удерживаемые 10 процентов фонд фондов отпустит на волю, когда поступит аудированная отчетность – то есть в апреле следующего года. Благодаря этому фонд сможет подправить свои расчеты премии, если хеджи внесут изменения. Истекло четырнадцать месяцев с тех пор, как инвестор впервые подал уведомление 15 января прошлого года.

Погашение – процесс, а не однократное событие. Чарли отмечал первоначальное уведомление, возврат 90 процентов или финальный платеж. Но он явно не отмечал концов кварталов. 31 марта, 30 июня, 30 сентября и 31 декабря не обнаружились нигде. Простота столбца тревожила меня. Модель не отражает реальности.

Обожаю это дерьмо.

Бетти Мастерс инвестировала 250 тысяч долларов в феврале прошлого года. Ее долларовый взнос появился в ячейке C24, и, убедившись в этом, я порадовался. Но зато это напомнило мне, что с прошлой субботы я не продвинулся почти ни на шаг. Щелкнув курсором по 250 тысячам долларов, я обнаружил крайне курьезную вещь. Ячейка содержала формулу, а не исходные данные.

Почему Чарли рассчитывал известное ему число?

Я щелкнул по инструменту «Зависимости формул». Эта функция с помощью стрелок указывает на прочие ячейки, играющие роль в уравнении. К моему удивлению, одна синяя стрелка указала на ячейку Бетти. А шла она от ячейки, показывавшей первоначальный вклад в 1,25 миллиона долларов. Имя инвестора было мне незнакомо.

Вторая синяя стрелка шла от вклада Бетти к ячейке, показывающей 1,5 миллиона долларов. Деньги принадлежали Сьюзен Торп, женщине из когорты Чарли, которую я знал довольно хорошо. Ее 1,5 миллиона долларов стояли в столбце погашения.

Бетти сделала вклад 28 февраля. Как и еще один инвестор. 28 февраля – срок вполне оправданный. Фонды часто используют окна, чтобы регулировать движение наличности, принимая новые денежные средства только в последние дни календарных месяцев или кварталов. Этот механизм позволяет им рассчитывать размер возмещения и удерживать наличность, даже если реальные выплаты произойдут месяцем позже.

Ликвидность ценится. Форсированные продажи могут сбить цены. Или привести к несвоевременному уходу с рынка. Ни один фонд не захочет продавать «Яху» за пару дней до того, как «Майкрософт» предложит премию в 62 процента, чтобы выкупить эту компанию.

Сьюзен Торп затребовала возмещения своих денег 5 марта. Меня заинтересовало, не стала ли наличность Бетти и другого инвестора источником средств для выплаты Сьюзен. Все от этого выиграли – Сьюзен, Бетти, тот парень – и Чарли. «Келемен Груп» незачем ликвидировать имеющиеся инвестиции. Все счастливы.

Все, кроме меня. Я же завелся. Чарли рассчитывал вклад Бетти. Но использовать здесь расчеты было бессмысленно. Чарли знал, что у нее 250 тысяч долларов. Он видел ее заявку. Она доверилась ему. Они говорили о Фреде. Чарли вник в ситуацию парнишки и подрядился на роль его суррогатного опекуна. Наверное, консультировал Бетти по поводу налогов. Они были настолько близки к инвестициям Бетти, что не могли не войти в расчеты. Чарли знал. Знал наверняка.

Сьюзен Торп.

Выступая членом когорты, она заодно стала «зависимой ячейкой» в электронной таблице Чарли. Что связывает ее с Бетти и другим инвестором? Сьюзен отозвала свой взнос, и я ломал голову почему. Показатели были блестящие. Она наварила на «Келемен Груп» 500 тысяч долларов – доходность 50 процентов.

Замечательно.

Я довольно долго ломал голову над уравнением. 250 тысяч долларов Бетти. 1,5 миллиона долларов Сьюзен. 1,25 миллиона долларов того парня. Контингент «Старбакс» сменился уже дважды. Стильная нью-йоркская пара с прогулочной коляской взирала на мой столик с вожделением. Я жестом пригласил их садиться. Ребенок срыгнул.

И в этот момент мой собственный желудок скрутило жуткое ощущение. Я уповал, что это от кофе. Но распознал болезненный пинок скверных предчувствий изнутри. Я убрал со стола, забрал свой ноутбук и направился на улицу, чтобы позвонить Сьюзен Торп. Совершенно ясно, что Чарли собирал средства – деньги Бетти, – чтобы совершить платеж. Иных объяснений расчетам попросту не было. Это-то меня и тревожило.

Уж больно аккуратные цифирки. Где это слыхано, чтобы заработать в хедж-фонде ровно 500 тысяч долларов? Пара-тройка шекелей непременно упадет на ту или иную сторону – скажем, 497 631,04 доллара или 523 781,93 доллара. Объяснение может быть только одно.

Чарли стряпал отчетность.

Глава 38

Сьюзен Торп – 67-летняя вдова. Мужа – президента сети суперзоомагазинов – она лишилась десятью годами ранее, когда он слишком уж перебрал на торжественном открытии в Австралии. Пока Дункан Торп блевал в раковину в своем отеле, смертельно ядовитый сиднейский воронковый паук (Atrax robustus) провозгласил войну против его глотки. И в мир иной его сопроводили не только паучьи токсины, но и текила. Служанка нашла его труп лишь назавтра. Сьюзен Торп стала необычайно богатой вдовой.

Годы были к ней добры. В свои шестьдесят семь она выглядела чудесно. Ее копна седых волос напомнила мне фланелевый костюм – ставший уютным от времени и теплым даже в самую лихую погоду. Ее зеленоватые глаза сияли. Ее кожа выглядела ни на день не старше пятидесяти пяти. Не считая волос, Сьюзен перестала стариться с того самого дня, когда Atrax robustus запустил свои смертоносные клыки в горло Дункана.

Меня удивило, что она не вышла замуж вновь. Хотя мужчины по-прежнему оборачивались Сьюзен вослед, на суаре Чарли она избегала компании пожилых вдовцов. Их рассказы о яхтах, сублимированные мартини и повторами, наскучили ей до невозможности. Она отшивала все попытки ухаживаний, находя убежище в кругу женщин. Дункан был ее единственной любовью.

Окружающий шум манхэттенских улиц заставил меня напрягать связки при разговоре по сотовому. Годы улыбок и бесконечных звонков научили меня тому, что прежде чем подобраться к сомнительной теме, собеседника надо малость разогреть.

– Это Гроув О’Рурк.

Звонок Сьюзен субботним утром был в порядке вещей, но все равно в диковинку. Мы никогда особо не ладили. Повинен в обоюдном безразличии, пожалуй, был я. У обоих нас жизнь отняла любимых до срока, и я держался осторонь. Симпатия через смерть чересчур губительна.

– Вот так сюрприз, – ответила Сьюзен – сердечно, но без теплоты.

– У вас найдется для меня пара минут?

– А что это вам вздумалось?

Вот тебе и разогрев аудитории.

– Сэм Келемен просила меня о помощи.

– Сожалею о Чарли, – сказала она.

– Я тоже.

– Какого рода помощь?

– По большей части финансовая, – пояснил я, – касающаяся имущества Чарли и «Келемен Груп».

Сьюзен промолчала. Я ждал какого-нибудь замечания, какой-нибудь реплики, пусть даже малозначительной. Ничего. Настроение переменилось – быстро, почти мгновенно. Первоначальная сердечность уступила место отчужденности. И как это я настолько быстро забрел на запретную территорию?

Ой-ей.

– Я нашел электронную таблицу, где значатся ваши инвестиции в «Келемен Груп».

И снова Сьюзен промолчала. Разговор о деньгах может расстроить даже самую приятную беседу, но столь разительная перемена поведения чуть ли не противоестественна.

– Сьюзен, не хочу вмешиваться в личную жизнь, но можно задать парочку вопросов?

– Давайте попробуем, там видно будет, – проговорила она. В голосе ее не осталось и намека на добрые чувства. Я прямо сквозь трубку увидел, как стерлась ее улыбка.

– Вы получали аудированную отчетность от «Келемен Груп»? – Я скрестил пальцы.

– Конечно. Я храню всю эту дребедень.

– Вы не припоминаете, не было ли среди этой отчетности списка хедж-фондов, входящих в портфель?

– Могу проверить, но сомневаюсь.

– Почему вы так говорите? – У меня сложилось впечатление, что Сьюзен и так помнит. Очень уж немногие обращают внимание на почту Уолл-стрит.

Когда-нибудь из-за наших бумаг леса на планете сведут под корень.

– Я бы, наверное, заметила, – сообщила Сьюзен. – Мне принадлежит толика хедж-фондов, – от нее исходила уверенность, как от матерого зрителя «Си-эн-би-си Бизнес».

– В таблице сказано, что вы заработали 500 тысяч долларов.

– Все до цента, – подтвердила она, довольная барышом и не догадываясь о моем скепсисе.

Не бывает такой вещи, как доход ровно в 500 тысяч долларов.

– А почему вы изъяли средства?

– Чарли всегда присылал мне письма. Всякий раз, как я проверяла почту, там непременно что-нибудь да было – записка, письмо, какой-нибудь подарок вроде последнего бестселлера… Всегда приходили приглашения провести время в компании Сэм и его самого. Может, оно и звучит странно, но больно уж это было задушевно.

– Слишком задушевно? – переспросил я сократовским эхом, пускаемым в ход всеми топ-продюсерами, чтобы разговорить потенциального клиента.

– Аж страшновато как задушевно, если вы понимаете, о чем я. Мои хедж-фонды и думать обо мне не думают. Просто присылают отчеты, сгенерированные на компьютере. А когда на подъеме, присылают рыночные бюллетени с похвальбой.

– И с нытьем, когда на спаде.

– Вот именно. Чарли был другим. У него подход был чересчур личным.

– Хотел захватить долю рынка, – прокомментировал я.

– Дункан вел дела не так, – возразила она. – Его деловые отношения были более официальными.

– «Келемен Груп» обеспечила вам чудесную прибыль. – Эта реплика была призвана выудить из Сьюзен побольше информации, а не выступить в чью-либо защиту.

– Поймите меня правильно. Я любила Чарли. Мы более трех лет делали хорошие деньги.

– Но?.. – расслышал я невысказанный союз.

– Я старалась вытащить свои деньги.

Отель «Калифорния»?

– Долгий срок погашения – особенность всех фондов фондов, – заметил я. Тон мой был совершенно нейтрален. А мои большущие уши вполне могли оказаться трансплантированными от слона.

– Я не это имела в виду, – не согласилась она. – У моих остальных хедж-фондов эти клаузы есть.

– Некоторых они удивляют.

– Меня удивило, что мне пришлось надоедать Чарли. Он не хотел даже приступать к процессу погашения.

– Как вы сказали?

– Я пригрозила позвонить вам, – не промешкав ни секунды, ответила Сьюзен Торп. – А потом – в вашу фирму. Вы ведь поэтому сейчас звоните, верно?

Очередное подложное письмо.

– Расскажите поподробнее, – призвал я озадаченно и бесстрастно.

– Чарли обещал, что не потеряет ни цента. Он продал мне опцион, гарантировавший доход.

Очередной ВБ-опцион.

Перевод: ВБ означает «вне биржи». В мире деривативов это означает частный опцион, заключаемый между двумя сторонами, обычно брокерской конторой и инвестором.

– И вам понадобилось письмо из СКК, подтверждающее его способность гарантировать ваши инвестиции.

– Береженого бог бережет, знаете ли.

– В вашем письме говорится, что счет Чарли у нас имеет восемь знаков? – спросил я, зная ответ заранее.

– Вы же его писали. Зачем тогда спрашиваете?

Я не знал, дать отбой или проблеваться.

– Еще одно, – сказал я, не ответив на вопрос Сьюзен. – Сколько времени потребовалось на возврат денег, когда вы пригрозили Чарли?

– То-то и оно, – ответила она. – От силы две недели.

– Целиком?

– До последнего цента, – подтвердила она. – Никаких удержаний, как в моих остальных фондах. Как-то странно это.

– Аж страшновато как задушевно, – согласился я, позаимствовав выражение Сьюзен.

Когда мы дали отбой, я на миг приостановился, уставившись на тротуар, видя все, но не сосредотачиваясь ни на чем. В этот миг все вдруг сошлось – фальшивки, угрозы Сьюзен и быстрый возврат капитала.

Неужели все настолько просто?

Ответ я уже знал. Настало время поговорить с Сэм Келемен о Чарльзе Борелли.

Глава 39

Сырым летом 1925-го Чарльз Борелли раздумывал над недостатками Бостона. «Эти синеносые неблагодарные могут оставить этот городишко себе», – решил он про себя. Что люди, что погода с самого начала пришлись ему не по вкусу. «Вот же заноза в заднице, – чертыхался он. – Эти янки холоднее, чем их проклятая погода».

Весь январь и февраль Борелли оскальзывался на тротуарах по пути в контору. Снег покрыл кирпичи склизкой глазурью. Замерзшая собачья моча вылощила дорожки, превратив ходьбу по ним в головоломную затею.

– Спорю, тысяча дворняг ссыт мне на дверь что ни день, – вслух сетовал он, стоя теперь в вирулентной духоте перед своей конторой по адресу Скул-стрит, 27{90}.

Чарльз Борелли совсем скис. Он ненавидел Бостон, ненавидел людей и собак, справляющих нужду повсеместно.

– Еда поганая, – продолжал Борелли, понукаемый дурным расположением духа хулить все и вся. Вспомнив самое знаменитое бостонское блюдо – тушеную солонину с овощами, он скривился. Его paesano[7] в Риме этой бурды свиньям бы не дали, не говоря уж друг другу.

«О, вот бы на старушку родину! О, вот бы тарелочку феттучини Альфредо!» – пускал он слюнки.

– Vaffanculo! – выругался он, проклиная весь Бостон разом, но никого в частности. Он по-прежнему предпочитал родной язык. «Vaffanculo» звучит куда изящнее, чем «fuck you».

Несмотря на насекомых и жару, Флорида со своим рынком недвижимости, перегретым до белого каления, сулила начало с чистого листа. В ту же ночь Борелли сграбастал свою жену Розу и бежал вместе с ней. Они покинули свой дом в Лексингтоне навсегда. Он даже не оглянулся ни единого разу. И ни разу не пожалел, что сбежал из-под залога.

Месяцы спустя орда недовольных собралась перед ступенями бостонского суда.

– И что судья Сиск себе думает? – вопрошал коротышка. – Выпустил осужденного мазурика! – с горьким недоверием стенал он.

– Даже до апелляции! – ярился другой.

Несколько человек в толпе говорили о бейсболе – панацее, дающей хоть временное облегчение. Все они до последнего – и мужчины, и женщины – ненавидели «Нью-Йорк Янкиз». Эти мерзавцы участвовали в Мировой серии{91} уже дважды с той поры, как украли Бейба Рута. Но все разговоры неизменно сворачивали к итальянцу. Некоторым он был известен как Карло, хотя прошел уже не один год с той поры, как беглец англизировал свое имя.

– Карло – крыса сраная, – буркнул длинный. Голова его возвышалась над толпой, как самый высокий мак на лугу.

– Крыса сраная! Крыса сраная! – нестройным хором поддержала толпа.

Все разделяли мнение, что Борелли – лживый, бессовестный уголовник. О чем только думал Сиск? Может, от летней жары его мозги, которых и без того-то было с горошину, вообще выкипели? Что он постановит сегодня? Отменит отсрочку приговора? Услышит ли он пылкое скандирование толпы под окнами его кабинета?

Чарльз Борелли, благословенный приятной наружностью и харизмой Старого Света, не всегда был крысой сраной. Было время, когда Бостон превозносил его финансовое чародейство. Город превозносил его до небес. Соль земли новоанглийской, числом 10 тысяч человек, однажды инвестировала 9,5 миллиона долларов в «Компанию по обмену ценных бумаг»{92}. В 1920 году его бизнес что ни день привлекал тысячи долларов из добрых припасов янки.

Первые клиенты превозносили его гаргантюанские доходы. «Удвойте свои деньги за 90 дней». Вести разлетались, и люди уже не поспевали слать деньги. Бостонская полиция явно ему верила. Согласно некоторым источникам, счета у Чарльза открыли почти 75 процентов ее личного состава.

Было время, когда Борелли любил Массачусетс. Новый Свет сулил молодым людям, работающим в поте чела своего, шикарную жизнь. В 1903 году он эмигрировал в Америку. Сначала мыл посуду. Однако лить пот в жаркой кухне до скончания дней Карло не желал. Он бросил мытье посуды ради других затей, и со временем его упорство окупилось. Чарльз купил 20-комнатный особняк в Лексингтоне, Массачусетс. Он обвешал Розу драгоценными камнями, как елку. Он разгуливал с тросточкой с золотым набалдашником и одевался в лучшие костюмы, сшитые лучшими портными Ньюбери-стрит вручную. Он нанимал персонал, его компания открывала дочерние конторы. Он даже открыл крохотный аванпост на Род-Айленде – в штате, который Коттон Мэзер{93} презрительно окрестил «выгребной ямой Новой Англии». То было сказочное время для трудолюбивого фармазона.

В эти неистовые деньки Чарльз Борелли носил иное имя – Карло К. Понци. Он никогда не уповал стать мошенником. В 1919 году Понци даже не догадывался, что в один прекрасный день мир будет его презирать, как отца аферы. Он тщил себямнением, что он арбитражер. Карло совершенно случайно обнаружил безрисковый тип сделок, возникший благодаря неэффективности валютных курсов и международной коммерции. Он обнаружил, что почтовые купоны, купленные в Испании по пенни, в Соединенных Штатах можно погасить по шесть центов. Понци мечтал вложить миллионы, заработав по пять центов за каждое вложенное пенни. И что ж с того, что в обращении было всего 27 тысяч почтовых купонов? И что ж с того, что максимальная прибыль составит всего 1350 долларов, по пять центов за купон?

Понци рассказывал о почтовых купонах всем и каждому. Обещал инвесторам удвоить деньги за 90 дней. Рассказывал друзьям и бывшему боссу и уж наверняка всем барменам в своем любимом подпольном баре. Обещал удвоить собранные пожертвования благочинным отцам из храма Святого Павла. «Только дайте мне 90 дней».

Посвящал он в дело и протестантов. Карло был весьма веротерпимым мошенником. Сказал своему мяснику, как и новой парикмахерше Розы, а та уж сказала всем остальным. Сказал даже игривой рыжей из бара. «Ну и сисяры у этой девки», – похотливо думал он. Понци загипнотизировал свое стадо баранов, и те вкладывали как ненормальные. И не могли дождаться, когда пожнут невероятный доход с векселей, выданных «Компанией по обмену ценных бумаг».

И тут Понци сделал блистательный ход. Поскольку новые инвесторы валили стадами, он отплатил первым вкладчикам из входящих средств. Он вернул доверителям все до последнего цента в двукратном размере. Слюнки пускали даже самые алчные. «Удвойте свои деньги за 90 дней».

Рынки капитала никогда не были так добры. Приспешники Понци – от священников до рыжей с большущими сиськами – упивались нежданным наваром. Они стали ходячими и говорящими свидетельствами гениальности арбитражера-эмигранта из Италии. «Удвойте свои деньги за 90 дней». Прямо-таки дармовые бабки, посланные самим небом.

Нежданные барыши породили вакханалию жадности. Синие воротнички вкладывали все, что могли наскрести. Они покупали учтенные векселя лицевой стоимостью по пять и десять долларов. Богатеи, хоть и, как правило, более рассудительные, оказались не менее алчными и не менее легковерными. Они подсчитали, что 10 тысяч долларов сегодня к концу года могут вырасти до 160 тысяч долларов. Богатые и бедные наводняли комнату 227 по адресу Скул-стрит, 27, обменивая мешки денег на векселя Понци.

Временами мародерствующие шайки инвесторов наводняли окрестности. Карло часто просил копов постоять на вахте перед его дверью. Неудивительно, что 75 процентов департамента полиции тоже инвестировали. Парни в синих мундирах вольно или невольно выслушивали все истории, все подсчеты. Казалось, весь Бостон хватанул лишку афродизиака алчности. Урвать кусочек пирога Карло хотел каждый.

– Нет проблем, – обещал Понци. В отличие от нынешних хедж-фондов, «Компания по обмену ценных бумаг» никогда не прекращала прием новых вкладчиков. Элементарная арифметика вынуждала Карло увеличивать все возрастающие суммы. Это был единственный способ не дать карточному домику рухнуть.

– Да на кой нужны почтовые купоны, когда люди заваливают меня деньгами? – однажды спросил он, ни к кому в частности не обращаясь.

Инвестиции погоды не делали. Позже документы показали, что Карло Понци приобрел лишь пять акций телефонной компании. А если уж на то пошло, то он так и не купил ни единого из этих 27 тысяч выдающихся почтовых купонов. Пока он продолжал время от времени делать выплаты горстке инвесторов, новые деньги поступали вагонами.

Разумеется, у Понци имелись и собственные потребности. Не мог же он работать бесплатно. Бесконечное очковтирательство требовало слишком много времени и энергии, не говоря уж о наличных. Карло уже перемыл посуды на всю жизнь. Он больше не станет гнуть спину над раковиной, довольствуясь нищенским жалованьем. Да ну его к чертям! Почему бы не умыкнуть маленько сольди для себя? Когда-нибудь он всем все заплатит.

«Куплю у ВМФ отслуживший крейсер, – мечтал он, – переделаю его в плавучий универмаг и буду продавать американские товары». Это представлялось ему вполне патриотическим поступком.

А пока ему нужны были дом и хорошая одежда. Ему нужны были часы из «Шрив, Крамп и Лоу». Он намеревался выгравировать свои инициалы на задней крышке хронометра. Розе нужны были побрякушки. Не стоит забывать и о сисястой рыжей – ей требовалось нечто специфическое. Когда махинацию Карло наконец раскрыли, доверительные собственники по назначению суда обнаружили, что его потребности в общем итоге потянули на 1,5 миллиона долларов. В те дни – сумма просто чудовищная.

Суду так и не удалось вернуть все 9,5 миллиона долларов, размещенных в «Компании по обмену ценных бумаг». Большинство инвесторов получили около трети от первоначальной ставки. Да и на поиски этой трети потребовалось целых восемь лет лихорадочных трудов назначенных судом исполнителей, чтобы выжать каждый доллар, какой только удалось. Карло швырялся деньгами, как пьяный моряк. Задавал шикарные приемы и плевал на сухой закон, откупоривая только лучшие сорта французского бордо и ненавидя бурду, которую его друзья хлебали в нелегальных барах; она смахивала на картофельный самогон, смешанный с забродившей клюквой. Но куда же ушли все деньги? Неужели в самом деле исчезли в утробах новоанглийцев, упивавшихся вином и славными денечками?

Много лет спустя, пока судьбы мира решала война в Европе и Азии, Понци сидел в одиночестве на табурете в мерзопакостном бразильском баре. Выпить вина в этом богом забытом месте он не мог и потому выхлебал свое холодное пиво и грохнул тарой о деревянную стойку.

Тремя табуретами дальше толстозадая потаскуха внимательно разглядывала его, прикидывая, не удастся ли раскрутить этого алкаша лет шестидесяти с чем-то. В конце концов в нем всего-то 5 футов и 2 дюйма. «Голоштанник. Не стоит трудов», – решила она.

Карло ответил на ее взгляд. С вожделением передохнул и вспомнил свою былую жизнь на грани, маниакальную гонку в стремлении обобрать Петра, чтобы заплатить Павлу. Мало-помалу его мысли обратились к Розе и ее письму, пришедшему две недели назад.

– Оно было забавно, покудова не кончилось, – заметил он проститутке. – Самолучшее шоу в Массачусетсе со времени высадки пилигримов.

«Придурок», – заключила толстозадая шлюха. И промолчала. И всей силой разрежения в единственном уцелевшем легком потянула дым из сигареты без фильтра. А когда выдохнула, синеватый дым взвился вокруг головы чудаковатого старика венцом.

* * *

Может, Чарльз Борелли и был королем схемы Понци. Но до совершенства махинацию довел Чарльз Келемен. Чарли решил проблему, преследовавшую каждого Понци со времени Карло Первого. И студент стал профессором.

План ограбить Петра, чтобы заплатить Павлу, всегда кончался скверно. Приток свежих деньжат неизменно замедляется. Их вечно не хватает, потому что исходящие инвесторы шумно требуют обещанных гаргантюанских доходов.

«Удвойте свои деньги за 90 дней».

Нынешняя КЦБ – «Комиссия по ценным бумагам» – будет жить вовеки. Но «Компания по обмену ценных бумаг» посеяла семена собственной погибели, приняв 10 тысяч долларов в день первый. В результате Понци обещал вернуть 160 тысяч долларов ко дню 365-му. Умножьте это обязательство на 100 инвесторов, на 1000 инвесторов, на 10 тысяч инвесторов, и нужда наскрести денег станет просто ошеломляющей. Одна только бухгалтерия превращается в чистый кошмар, особенно без компьютеров. Настоящих инвестиций не было, только стиль жизни. Именно так и было со всеми апостолами Понци, пошедшими его путем.

Поправка Чарли была совсем простой. Чтобы провернуть свою махинацию, он прибег к суконному языку хедж-фондов. Неликвидный капитал, уведомления о погашении и все такое осложняют инвесторам уход и сводят денежную лихорадку к минимуму. Юридический жаргон выиграл для Чарли время, чтобы запудрить мозги Бетти Мастерс, заплатить Сьюзен Торп и состричь толику денег и для себя.

Будь он проклят.

Теперь понятно, откуда эти порезы на руках Чарли. Никто не пытал его, чтобы получить информацию. Раны – побочный продукт чьей-то попытки получить признание. Я понял, что случилось.

Чарли кинул кого-то не того.

И лучше от этого осознания мне не стало. Как минимум оно ввергло меня в еще большее отчаяние. Я прямо-таки въяве слышал, что скажет Фитцсиммонс: «Что ж, отморозок, вот как это выглядит. Вы со своим лучшим другом заварили аферу Понци. Что же может вселить в инвесторов большую уверенность, чем письмо из СКК? Но что-то не срослось. Я бы сказал, что это что-то – Сэм Келемен. Говорите, она обалденная красотка?»

Чарли мертв. Деньги пропали. Что же я прозевал?

Глава 40

Расти в краю, где все друг перед другом расшаркиваются, – благодеяние неоднозначное. За: я научился щедрой рукой лить елей, как бы ни обернулся день. Чарльстон наделил меня инструментарием, позволившим стать топ-продюсером, даром говорить, как дипломат, даже когда на языке вертится: «Нажрись дерьма и сдохни».

Против: я ненавижу конфликты, а Уолл-стрит – сплошной конфликт. Наша отрасль поощряет стычки. Клиенты, деньги и инвестиции – мы цапаемся из-за всего подряд. Война с Радио Реем – условный рефлекс. Я предпочитал избегать и боевых действий, и трудных вопросов, выводящих людей из себя.

Шагая по Коламбус-авеню, я воплощал чистой воды Уолл-стрит, Чарльстона ни капли. Чарли повезло, что он умер. Мне хотелось начистить ему рыло. Дискурс со Сьюзен Торп взбеленил меня. Дело не в письме как таковом, не в факте, что Чарли Келемен поставил мое имя под еще одним свидетельством. А в ужасе. Дальнейшие открытия лишь подтвердят, что совести у Чарли Келемена не было. Все его акты милосердия были сиквелом троянского коня. «Карло» Келемен никогда не спасал беспомощных вдов или избиваемых жен. Этот социопат вообще никогда и никого не спасал.

Каким же засранцем надо быть, чтобы обжулить Фреда Мастерса?

Чарли фабриковал то, что требовалось ему от меня, в первую голову – подтверждение несуществующего восьмизначного счета. Интересно, не сфабриковал ли он и финансовые отчеты «Крейн и Крават». Никто из этой фирмы мне так и не перезвонил.

Зачем ты на это пошел, Чарли?

Как и Понци, Чарли жил на широкую ногу – сплошь приемы, чревоугодие и французские вина. Он даже нанимал шофера. Если я прав, Чарли ни разу в жизни не заплатил по счету честно заработанными деньгами. За веселое времяпрепровождение нам следует благодарить его инвесторов. Он одурачил свою жену, ее семью и собственных друзей. Он кормился обманом, делясь с нами крошками со своего стола.

Финансовый Джеффри Дамер{94}.

Тут сквозь мой гнев пробился звонок телефона. В этот беспросветный момент я решил, что это Мэнди Марис. Уж такой я везунчик, что пресса подоспела, чтобы усугубить мои несчастья.

Чего ей надо?

Но автоопределитель на моем «Блэкберри» сообщал: «Неизвестный номер».

Не она, решил я. Тем более что мы не планировали разговаривать до понедельника.

– Алло!

Страницы: «« ... 1112131415161718 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Иногда Люся Черепахина, устав от бесконечных съемок и колоссальных нагрузок в молодежной программе «...
Рассказы в сборнике Секрет Небосвода написаны в последние пять лет. Все тексты очень разные. Их геро...
Книга посвящена традиционным рецептам среднеазиатской кухни. Однако привлекательность её состоит не ...
Это издание для тех, кто хочет глубже понять основы православной веры, таинства церкви, ход богослуж...
Плохой хороший день есть в жизни каждого… стихи и рассказы, собранные автором в одну книгу были напи...
Джульетте – девушке, обладающей особым даром, – удалось вырваться из рук опасных и безжалостных люде...