И в печали, и в радости Макущенко Марина

– А я знаю пароль! В чем дело? У тебя руки грязные, а на фото есть я.

– Да тебе сейчас не понравится что-то, и ты убьешь письмо!

– Что за дикость? Я разве так делала?

– Я чувствую в тебе потенциал…

– Ок. Я открываю, и смотрим вместе?

Фотографий, как для выставки, было слишком много. Она не предлагала нам выбрать, она просто прислала их для нас. Там были мы на качелях, на террасе ресторана, на поляне. Были фото и с Мишей, но больше снимков меня с Юрой. И у меня не было слов. Девочка если и не талантливая, то смелая. Ракурс нестандартный, много экспериментов с фокусом и со светом. Фотографии красивые, и…

– Как будто и не мы… – сказала я.

– Почему же? Ты что, позировала? Ты видела, как она нас снимает?

– Нет…

– Это мы.

Мы были влюбленными. Мои глаза сияли, я смотрела на него, когда он, что-то рассказывая, раскачивал Мишу. Он смеялся над тем, что говорила я. Его глаза, мои губы, его руки, наши позы… на каждом снимке – мы рядом, даже там, где явно было место для того, чтобы сесть, встать, пойти, в каждом чувствовался нерв. Я пыталась понять, когда этих двоих так запечатлели и как так произошло, что они стали нами? Я вспомнила день и вспомнила, что чувствовала себя хорошо, свободно, уютно, я чувствовала себя, как всегда! Мы давно такие, это очевидно! Этого уже вообще не скрыть, а я одна, получается, прячусь от правды? В своих попытках сбежать от иллюзий я запуталась в таком лабиринте выстроенных собою версий, что…

– Я боюсь того, что ты думаешь… – тихий Юрин голос вывел меня из оцепенения.

Я вопросительно посмотрела на него. Он не стоял надо мной и столом и не рассматривал фото на экране, он сидел рядом и с тревогой смотрел на меня.

– Маричка, у тебя на лице написан такой ужас…

– Это… нет, это не ужас! Просто… Юра, тебя не шокируют эти фото? Они, конечно, красивые, и мы красивые… но…

– Но они откровенны, да? Тебе это не нравится?

– Я не думала, что со стороны это настолько откровенно выглядит.

Юра не выглядел удивленным. Он знает о нас и ждет, когда я пойму.

– Произошло что-то важное, а я этого не знаю. Со мной произошло, а я…

– А ты этого не чувствуешь? – закончил он за меня.

– Не знаю… я не понимаю, что чувствую, но… мы с тобой были никем друг другу, так далеки, так одиноки и так самодостаточны… – Мне не хватало воздуха. – Мы были друзьями, мы были родителями, мы были партнерами на танцполе, у нас было много статусов, но я сейчас вижу этот, и я не уверена, что я так себя чувствую.

– Кажется, у тебя опять начинается приступ паники, – сказал он упавшим голосом.

Я прислушалась к себе. Мне было тяжело дышать, но я не чувствовала себя в темноте. Я чувствовала, мой фонарик рядом. Я заставила себя успокоиться.

– Не обращай внимания, – выдохнула я и улыбнулась. – Все хорошо. Я… скажу честно, я немного испугалась, потому что на своих свадебных фото я тоже очень счастливая, и меня это всегда ставило в тупик. Потому что я такой себя там не чувствовала…

– И когда ты увидела наши фото, то решила, что опять угодила в капкан?

– Может, но разница в том, что я именно такой сегодня и была. Такой, как на снимках. Это, наверное, в моей жизни первые правдивые фотографии. Я улыбаюсь на всех утренниках и школьных фото, хотя я помню, как до и после них рыдала от шуток мальчиков или неудобного платья, или… И так всегда было. Я с удовольствием позирую и за широкой улыбкой прячу то, что внутри. Про мои многочисленные стенд-апы и появления в кадре я вообще молчу. Меня там и близко не было… Я вот только сейчас поняла, что после развода не фотографировалась и меньше всего после увольнения я скучаю по своему лицу на экране и в промосессиях компании. Ты понимаешь?

– Да. Я… я немного на нервах. Извини, что набросился на тебя сейчас, просто если бы ты опять завела песню о манипуляциях, я уже не знаю, чтобы я сделал… Минуту назад я ненавидел эту девочку с ее выставкой, которая, как чертик, выскочила и чуть не испортила все. Хватит об этом. Пойдем ужинать, а то Миша что-то орудует на кухне один.

– Печенье ворует, – предположила я.

Мы ужинали, мыли посуду, смотрели новую серию мультика про страусов, показали Мише несколько фото с ним, но выйти из состояния и переключиться, как уже делали раньше, не получалось. Я спиной чувствовала его взгляд на себе, я кожей чувствовала, как он ходит по комнате, я играла с собой в игру: «Тепло – холодно». Вот он подходит: «Теплее-теплее, сейчас найдешь, сейчас будет горячо», он уходил: «Холодно». Я смотрела на него и сканировала себя, свои чувства, свои желания сквозь этого человека. У меня не все получалось. Становилось тревожно, когда я начинала думать. Сердце, отзывайся… Отзывалось не сердце, но что-то тоже из сферы чувств, вернее чувственности, пусть так, главное, заткнуть волны тревоги, посылаемые мозгом. Я садилась на диван, вытягивала ноги, клала их на пуф и чувствовала раскованность. Я пробовала свое новое чувство – оказывается, что и она мне тоже стала привычной с ним: раскованность внизу, в ногах, в бедрах…

Это из-за танго? Из-за совместной жизни? Я подалась вперед, и для меня здесь, в этом доме, естественным было быть женщиной. Я, конечно, играю в интеллектуальные игры, но это не главное… этого от меня тут вообще никто не ждет, это мне скорее дарят. Я расслабилась и отпустила себя настоящую. Меня кто-то об этом просил? Я посмотрела на Юру. Он просил. Он давно просит и ждет. Он повернул голову и посмотрел на меня с другого конца дивана. Я не отвела взгляд. И я поняла, что мне не страшно, и я не отведу. Также я поняла, что не жду от него сейчас никаких действий: не нужно говорить, подходить, трогать. Хорошо, что где-то мультяшные голоса, а между нами – Миша. Господи, как же хорошо, что все это время между нами был Миша, и это помогло мне дойти до этого состояния. Они вдвоем меня расслабили и не позволили играть по известному мне сценарию. Не позволили все испортить…

Сиди там, в другом конце дивана, и дай побыть в твоих глазах. Дай… Я опустила взгляд. Обмякшее Мишкино тело уперлось мне в бок. Он сопел и уже видел сны. Юра подошел, поднял ребенка на руки, унес. Я выключила телевизор. Ушла в свою комнату, села на стул. Сегодня нельзя. У меня цикл начался четыре дня назад. Я не готова, это исключено… Я ему скажу, если придет.

Он уже здесь, я почувствовала. Я обернулась, он как раз заходил в комнату. Закрыл дверь, не включая свет, подошел ко мне, подал руку. Я взяла ее. Он потянул меня вверх и вывел на середину комнаты, куда падал свет от уличных фонарей. Он стал перед окном, так, чтобы я его видела. Я молчала и смотрела в его глаза. Этого он от меня не прятал, так он на меня не смотрел ни сегодня, ни на неделе. Так он смотрел в моем бреду, и еще раньше – в ванной. Он менялся прямо сейчас. Что-то в нем менялось, и это что-то было стихийным. Я чувствовала силу, которой не могу ничего сказать, я не могу ей противиться, и я не буду. Я подалась грудью вперед, он взял меня за руки, поднял их, а потом снял через голову футболку. Расстегнул бюстгальтер, снял, отбросил. Не отводя взгляда от моих глаз, он потянул меня к себе за шнурки в поясе брюк. Он не целовал меня, не гладил, не притрагивался к груди. Помедлил, присел, продолжая смотреть на меня. Стянул брюки и трусики и, положив руки на щиколотки, поднявшись, протянул свои ладони вверх по телу, до моей груди, потом до сосков.

Он трогал меня смело и откровенно, и не ласково… Я думала, что надо перехватить инициативу, и я сейчас так и сделаю, но это новое ощущение заставляло к себе прислушиваться. Мне было интересно и становилось сладко: быть чем-то податливым. Я чувствовала слабость в ногах и знала, что они сейчас подведут, не удержат. Я открыла глаза, чтобы посмотреть в его – перед тем как… Он держал меня за голову и, наверное, поцеловал бы, но тут я решилась.

Он был одет в домашние брюки, я быстро села, стянув их. Он был совсем близко, и он хотел меня. Я успела только взять его в руки, и… Больше Юра не дал мне ничего сделать. Он с каким-то агрессивным звуком, похожим на рык – я такого никогда не слышала – подбросил меня вверх, развернул к себе спиной и положил на мой рабочий стол. Он вошел в меня с криком, с моим криком, который я услышала как будто со стороны. Мне стало очень больно. Я вообще не была готова, не ждала его, этого было мало, чтобы так… так резко и сильно, и жестко! Я бы оттолкнула его, если бы могла, я бы вырвалась, если бы было куда, но он придавил меня сверху. Он был большим, больше меня. Я морально готовила себя, что будет как-то так… но не так же зверски, не со слезами, не с такой болью! И это росло, все, что я чувствовала, росло: боль, скорость, удары. Он входил все глубже, он сжимал мои кисти, даже ту, что недавно так лелеял, он держал меня всю на себе и под собой, я не принадлежала себе, и в какой-то момент я поняла, что не выдержу его, если не… если не отпущу себя совсем.

Я отказалась от себя, я выпустила себя из себя же и расслабилась. В голове было одно: меня нет. Нет, нет, нет… Да! Я стала его продолжением и уже не теряла ритма, я поймала баланс и его желание. Мы танцевали. Это был дикий ритм, он был его, а не мой, но меня и не было, был он и я на нем, как его часть. Боль ушла, крик перешел в стон, я чувствовала, как мы горим, он наращивал темп, он прорывался и вырвался криком, болью, сладостью. Я почувствовала его оргазм. Впервые в жизни это произошло во мне вот так, без защиты и вопросов, без сомнений и прелюдий. Зашел и достиг пика – так же я себе и думала? Но не так…

Я сползла со стола вниз, к нему на руки. Я чувствовала, как сперма течет по ногам, или это все же моя кровь? Он же понял, что у меня месячные, и поэтому так? Я отмахнулась от мыслей, он уже нес меня к себе в комнату.

Положил на кровать и впервые поцеловал. И впервые я почувствовала нежность. Поцелуй был знакомым, он раскрывал губы и доставал язык, он покусывал и играл, он возбуждал, хотя и поздно. Он снова вошел в меня, теперь сверху, глядя в глаза. Мне опять пришлось силой заставить себя забыться, потому что с каждым движением он все больше терял над собой контроль. Я смирилась и ждала, что он опять кончит, я даже хотела этого, но не для того, чтобы все закончилось, а чтобы почувствовать это в себе еще. Мне было хорошо и сладко быть чем-то для него, не для себя, не для других, не для воспоминаний и рассказов, а здесь и сейчас, не думая о последствиях, давать себя мужчине. Тут из глубины меня стало появляться что-то слабое и сладкое, что-то еле ощутимое, но очень нужное. Нужное мне, значит, я все-таки есть, я здесь, и я не упущу фонарик. Я иду на свет, бегу, быстро бегу, сжимаю бедрами, несусь, кричу. Волна света накрыла меня и унесла, я поднялась высоко, еще выше, и еще выше, могу и еще! Я так умею?! Я опускалась и готова была насладиться послевкусием, но Юра не дал мне этого, замедленный темп менялся, он был другим, он опять ускорялся. Юра смотрел мне в глаза, я его видела еще несколько секунд, пока пелена не закрыла лица. Опять сладость, я еще выше! Да… все! Все, мой сладкий. Отпусти. Он не слышал, он продолжал, и мне это уже не нравилось. Я не привыкла к двум оргазмам подряд, не говоря уже о том, что я отвыкла от секса вообще. И я не занималась им никогда таким образом. Мне всегда удавалось контролировать ситуацию.

Мужчины на самом деле очень податливы в умелых руках. Мои любовники, с которыми, я считала, мне везло, умели меня чувствовать. А я не стеснялась им об этом говорить. Мне нужно было отдохнуть после полета. Нужно было полежать, понежиться, прийти в себя. Я очень редко получала два оргазма за ночь. Это всегда было ярко и долго, но один раз. Вадим вообще гордо носил статус лучшего любовника, потому что он был невероятно нежен. В постели с мужем все было для меня. Он свое получал, но для меня его удовлетворение было вторичным, и он с этим мирился. Мне было с ним очень хорошо, но мне и не жалко было его терять. Я никогда ему не принадлежала, я никогда не была его. Лана, которая научила меня понимать мужское тело, делать массаж, возбуждать и чувствовать свое тело, по сути только усовершенствовала то, что у меня и раньше было. Я с ней еще больше утвердилась в своем самоконтроле.

А теперь его не было. Теперь была боль, Юра не дал себя возбудить, он не давал себя целовать. Он подавлял меня, и я не верила тому, что сейчас будет: либо третий оргазм, либо нечеловеческая боль. И он пришел через боль и стал самым сладким, и за ним наступил Юрин. Он давно что-то шептал мне в ухо, и когда я опускалась, я расслышала:

– Моя, моя, моя…

– Твоя, – подтвердила я и приняла его в себя.

Он наконец успокоился. Ненадолго. Вскоре все повторилось. Этой ночью я еще много раз отдавала ему тело без права возврата, получала от него энергию, удовольствие, обессиленная падала, и он опять поднимал меня. Я доверилась, хотя совсем не ожидала такого. Он перечеркнул все варианты развития сценария. Юра был агрессивен, и он фактически насиловал меня, но так было вначале, а потом он откуда-то доставал мой оргазм. Я слабо понимала, что со мной происходит, потому что не управляла собой. Вначале я еще пыталась применить какие-то свои знания и навыки, но весь мой опыт оказался непригодным.

Юра блокировал любую мою инициативу. Я трогала только его спину и голову руками, а его бедра – своими ногами, ртом – ловила его губы, язык, скулы, шею, плечи, пальцы, но это было непроизвольно и хаотично. Я не ожидала вообще получить удовольствие в первый раз с ним, но за ночь я пережила столько оргазмов, сколько не бывало раньше ни с одним мужчиной за одну ночь. Я думала, что потом буду учить его чувствовать свое тело, но, засыпая в его крепких и даже удушливых объятиях, я не чувствовала сил бороться за свободу и слабо представляла наши сексуальные уроки. Он знал мое тело, он заставлял меня кричать и сомневаться в прочности звукоизоляционной перегородки между комнатами, он знал, как сделать мне хорошо, но я не знала ничего о его эрогенных точках. Я сама была его эрогенной зоной, его частью, его телом сегодня. И я больше не боролась за дальние объятия.

– Я люблю тебя, – шептал он мне.

У меня не было сил ни на что, но хватило духу, чтобы не ответить. Мы уснули.

Я открыла глаза и обнаружила себя одну в сбитой постели. Подушка лежала подо мной, голова – на голом матрасе, простыня обернулась вокруг ноги. Юры не было. Я не чувствовала в себе сил наводить порядок в кровати. Может, попробовать в голове?

Открылась дверь. Юра, уже одетый в джинсы и свитер, зашел, притворил за собой дверь и постоял в нерешительности у входа. Я молча смотрела на него. Я не знала, как относиться к нему, но в моем беспорядке определилась одна мысль: я не хочу его терять.

Я боялась, что так случится, если я сама вконец потеряюсь. Ночью, в его постели, – еще можно, но не днем. Днем он должен быть подо мной. При этом я не нуждалась в том, чтобы он стал слабым, но мне нужны были силы для себя. Почему-то вспомнилась медитация, я дышала и хотела верить, что с каждым ровным вдохом и выдохом ко мне возвращается мое «Я». Он лег рядом. «Я» исчезло, но перед этим успело натянуть одеяло на грудь. И на том спасибо.

– Привет, – сказал он.

– Привет. Где ты был?

– Гулял с Хорошо и с Мишей.

– Миша проснулся уже?

– Уже одиннадцать, – он улыбнулся.

– Как? Я разоспалась с тобой.

– Я сам проспал. Мишка в девять разбудил.

– Как разбудил?

– Подошел и подергал за руку: «Папа, вставай, я есть хочу».

– Сюда зашел? Он меня видел? Что он сказал?

– Ничего. Мы же спали рядом раньше. Я успел тебя прикрыть перед сном. Ну, попытался…

Он потянулся ко мне рукой. Я машинально отодвинулась и мысленно чуть не убила себя за это. Но я… я испугалась. Я не хотела, чтобы он меня трогал! Так я с любовником еще не просыпалась…

– Ты прячешься от меня…

– Я не… – я не знала, что сказать. – Я не хотела.

Он опустил глаза, а когда поднял, в них читалось то же виноватое выражение, которое было в мазанке утром.

– Прости. Это все, что я могу сказать.

– Юра, за что ты просишь прощения? – я хотела потянуться к нему и обнять, но руку пронзила боль, и ниже, в теле – тоже. Я легла назад.

– Вот за это, – сказал он.

Он был зол на себя.

– Ты же не девственности меня лишал.

– Я делал тебе больно. Я не смог сдержаться. Я тебя изнасиловал! – последнюю фразу он подчеркнул и отчаянно посмотрел на меня.

– Юра, перестань. Мне… давай начистоту, мне было больно. Ты поспешил. Пару раз… Но ты же не мог не заметить, что мне было и хорошо?

– Это не компенсация.

– Это было очень хорошо.

– Перестань, пожалуйста. Не надо меня успокаивать.

– Я тобі кажу та, як воно є.

Он пытался понять услышанное.

– Я шучу. – Я улыбнулась. – Никакой трагедии не произошло.

– Ты не уйдешь от меня?

– Ну нет! Пока жива…

– Я не знаю, как так случилось. Я думал, что выдержу. Ведь тогда, в селе, я смог! – быстро заговорил он.

– У тебя и раньше так крышу срывало?

– Раньше? Никогда! Я так не делал. Не думай, что я всегда такой, пожалуйста. Раньше я… Да я не занимался сексом раньше вообще. Я говорил тебе, больше чем на один раз меня не хватало. Морально. А сегодня… я не мог остановиться. Я так хотел тебя, снова и снова. Я боялся, что если выпущу тебя, ты исчезнешь. Я так давно ждал этого и старался себя контролировать, но… я, я не знаю, откуда эта жадность. Я не такой!

– Успокойся, – я преодолела боль и обняла его за голову. – Все хорошо.

– Я не уверен, что смогу себя обуздать, – он вывернулся из-под моих рук и заглядывал в глаза. – Если ты вообще подпустишь к себе еще.

– Юра, не сейчас, точно. Слушай, тело болит не только из-за тебя. Просто у меня же месячные. Ты же знаешь, я тяжело переношу это…

– Как – месячные? Они же еще в начале недели…

– Ну и что? У меня это до семи дней… А ты что, не знал этого? Не заметил? Ты…

Он ждал, когда я закончу фразу.

– Юра, я не пью таблеток и у меня не стоит спираль… я же не ввела какой-то фразой тебя в заблуждение, ты в курсе, что я не предохраняюсь?

– Конечно, в курсе. Еще бы ты пила таблетки, а я бы не знал? Ты как себе это представляешь?

Да уж, с его дотошностью и фанатичным контролем этого бы не удалось утаить. Но как же он? Не смог себя проконтролировать? Все три раза не смог?

– Я думала, что ты знаешь, и поэтому…

– Не защищаюсь? Нет, не поэтому, и за это я извиняться не буду.

Меня удивила такая наглость и такой вызывающий тон. Он смягчился.

– Я не готовился к этому, и у меня не было мысли сделать ребенка. Просто в контексте того, что я, как животное, на тебя набросился, такой цивилизованный поступок, как возврат в мою спальню и надевание презерватива, был бы странным.

– Но потом?

– Потом уже все равно было. Хорошо, я признаю, я не хотел предохраняться. Я знаю, что это эгоистично и так нельзя. Но я хотел – в тебя, я помню это. Я понимал, что делаю.

– Ладно, не хочу разбираться еще и в этом. Все равно, скорее всего, это все мимо.

– Наверное, да.

Мы помолчали.

– Я хочу осмотреть тебя.

– Не уверена.

– Я сейчас уже держу себя в руках.

– Ты ко мне остыл?

Он улыбнулся. А я поймала себя на мысли, что была бы не против, если бы остыл, хотя бы немного.

– Покажи, – он потянул одеяло, я не препятствовала. Он пытался притронуться к соскам, я закусила губу.

– Больно? Они распухли.

– Больно.

– А тут?

– Нет! – я сжала ноги и схватила его за руку.

– Ну, выпусти же… Я не буду, я не трогаю, просто посмотрю. Расслабься.

– Не могу больше.

– Тихо, тихо… – он гладил меня по бедрам, по животу. Поцеловал под пупком, и я сразу определила боль.

– Клитор… Он болит. Юра, это пройдет. Я отвыкла от всего этого. Я не хочу тебе показывать. Все ужасно…

– Ты очень красивая. И желанная. Спокойно! – он улыбнулся.

Мне было не до смеха.

– Крови нет, но воспаление есть. Я сделаю тебе ванну с ромашкой и схожу в аптеку за мазью для сосков и для губ.

– Губы тоже? – поднесла я руку к лицу.

– Нет, тут я был аккуратным, – он оставил в покое мои ноги и лег рядом.

Поцеловал меня. Это было опять нежно и сладко, и я почувствовала, как снова нарастает возбуждение. Нет, меня рано целовать.

– Где ребенок?

– У Тимура. У него мама вроде адекватная.

– Новые соседи? Да, она на него внимания не обращает. Ты уверен, что его можно у них оставлять?

– Ничего с ним не случится. Лежи, не вставай.

Потом он отнес меня в ванную. Я могла идти сама, но вряд ли бы это вышло грациозно, а ему очень хотелось загладить свою вину. Он принес мне какую-то мазь, накормил, одел в чистенькую пижаму и усадил в моей спальне.

– Хочешь, поработай или почитай. Или поспи, только не шастай, ладно? Я свожу Мишку в аквапарк. Побудешь одна?

– Да, – я еле сдержалась, чтобы не сказать «с удовольствием!».

Я очень хотела побыть с собой и осознать все произошедшее. Как только за ним закрылась входная дверь, я выключила ноут и попыталась встать. Ай, нет! Лучше посижу. Это же надо так! Я смотрела на свой стол. Разделы моей диссертации и распечатки опять лежали на месте, только были сложены в разброс. Юра, наверное, утром пытался воссоздать порядок и пособирал их с пола. А мои трусики с прокладкой? Он же не мог не заметить? Хотя она маленькая была… Он, наверное, торопился, ведь Мишка уже был в гулятельном настроении и бил копытом, на пару с не выгулянной по графику собакой.

И что теперь? Он меня любит? Да, он любит. Своей, странной, может, даже больной любовью, но любит. Он говорил, и это было искренне. А я? А я отдала тело, но не душу. Еще нет. Я это понимаю, уже хорошо. Главное – не врать себе. Не позволять себе оказаться в положении обязанной. Хотя, разве с ним можно иначе? Это не Вадим. Юре я нужна, он очень боится без меня остаться.

Я рассмеялась. Парадокс: я так бегала от обязанностей и давящей любви и прибежала: к мужчине, который давит физически. А морально… Я не чувствовала пока, что меня это тяготит. Я ждала, когда начнется, но пока этого не было. Я увидела себя в зеркале. Летом я смотрелась в него и спрашивала: «Кто я?» Теперь я видела себя: в красивой шелковой пижаме, с розовыми щеками, со счастливыми глазами. Они сияли.

Я провела рукой по лицу, по волосам, по шее. Я вспоминала его поцелуи, и мне это нравилось. Это, конечно, была жесть. Но что-то мне в ней понравилось. Мне понравилось это ощущение доверия, этой ночью я готова была отдать ему жизнь, и это очень сильное, не испробованное, новое и сладчайшее из всех чувств. Я могла простить ему что угодно, я могла подарить ему все, что бы он ни попросил. Даже если бы он и назвал меня ее именем. Интересно, он думал о ней? Я опять посмотрела на стол. Не сказала бы я, что он ночью вообще думал. Да, после того, как он сломал мой стержень здесь и вынес меня из моего укрытия – я была готова позволить ему все. Но теперь день, и жизнь продолжается, и как мне ее жить? Я его люблю? Я не готова сказать и не уверена, что готова быть у него в подчинении и дальше. Я бы хотела попробовать и понять его. Он страстный, сильный, жадный, но чего хочет он, кроме того, чтобы брать меня? Я думаю, он и сам не знает. Мне нужно до него добраться. Но не сейчас. Мне стало легче, но на еще одну такую ночь я не была готова дать согласие.

Мальчики вернулись к вечеру. Я уже восстановилась, утренняя боль прошла. На вывихнутой, но зажившей руке был синяк, но это, кажется, еще от того случая напоминание. Весь день я пролежала в спальне, читая о детской психологии. Автор книги писала о том, как предупредить неадекватное восприятие родителей у детей, но ничего о том, что делать с уже выросшим ребенком. Как исправлять то, что уже залегло на дно и покрылось слоями комплексов, убеждений, выводов, поступков? Я решила, что буду действовать интуитивно и по мере поступления проблем. Я встретила их в коридоре и отобрала у Юры Мишку. Мы с ребенком засели на кухне, где он рассказывал мне о своих впечатлениях, а, поужинав, мы стали печь печенье на завтрак: вырезали из теста фигурки животных. Многих из них он видел сегодня в виде надувных скульптур в аквапарке.

– Можно зараз одне?

– Кого ти хочеш?

– Пінгвінчика.

– Давай винесемо на балкон, нехай охолоне, і з молочком з’їси. А потім будемо баюнькати.

Я укладывала Мишу и строила планы на завтра. Закрывая дверь, я не была готова, что мне придется еще сегодня делать выбор.

– И куда ты пойдешь? – спросил Юра.

– В постель… – ответила я, одновременно, осознавая смысл вопроса. К нему или к себе? – К себе. Мы же спать собрались сегодня. Завтра понедельник, тебе нельзя просыпать… – я попыталась найти объяснение.

– Я и не собирался сегодня… Мы же уже обсудили это.

– Юра, ты не привык спать с кем-то… – начала было я.

– А ты привыкла?

– Больше, чем ты. Мне вообще все равно, где спать. Ты меня знаешь, я и стоя могу.

Он молчал. Надеюсь, что фразу о «все равно где» он не воспринял как «все равно с кем».

– Юра, мы не должны что-то менять в наших жизнях из-за этого.

– Ты так говоришь, как будто произошло что-то очень обычное. Я не знаю, как ты все это оцениваешь, но, подозреваю, что кардинально отлично от меня, – он нахмурился.

– Не думай, что для меня произошедшее ночью – дело житейское…

Он перебил:

– А разве нет? Разве не об этом вы с Олегом постоянно шутите?

– Шутим, ты прав.

Кажется, придется говорить о чувствах. Я надеялась перенести это на будущее. Но Юра, видимо, действительно пережил намного более сильные ощущения прошлой ночью, чем я. Я доверилась? Я за целый день ни разу не подумала, насколько сложно довериться было ему. Он говорил мне о любви, он рисковал Мишиной любовью ко мне, он открыл свое сердце. Если бы он еще и допустил меня к телу, так, как я хотела, у него, наверное, психика вообще бы не выдержала.

– Юра, ночью ты говорил…

– А ты отвечала. Или это была не ты?

– Я отвечала?!

Он молчал. Мне казалось, я слышу, как падает его сердце. Он предвкушал, что я сейчас скажу: «Это был только секс, не преувеличивай, парень». Ведь обычно так мы с Олегом и шутим. Языки бы нам повырывать. Еще бы при детях такое говорить начали.

– Я говорила, что твоя.

– Я понял. Это было там и тогда, – его голос упал.

– Это не только во время оргазмов, это и здесь и сейчас!

– Нет. Ты уже не чувствуешь этого.

– Юра, я не отказываюсь от своих слов, но и значение этого слова в разных случаях – разное. То, что я могу позволить тебе в постели, нельзя делать со мной за пределами спальни.

– Я не понимаю.

– Я имею в виду подчинение и все то, что означают слова «я твоя».

– Ты боишься, что я буду насиловать тебя и морально? Ты боялась меня?

– Нет… И это не было насилием! – поспешно добавила я.

Но было уже поздно. Он опустил голову.

– Я постараюсь себя контролировать.

– Опять? Ты все время под контролем? А если ты себя отпустишь, что будет?

– Честно? Будешь сидеть дома. К нам перестанут ходить мои друзья, на милонгах ты не будешь иметь право соглашаться на танду с другим, я буду ревновать тебя к Мише и запрещу его целовать. Я превращу нашу жизнь в кошмар. Не думай, что я не понимаю абсурда, до которого могу дойти, если буду идти на поводу у своей зависимости.

– Зависимость? Ты так меня называешь?

– Ты не давала разрешения называть тебя иначе…

– Я для тебя просто страсть, с которой ты ничего не можешь сделать? – я не могла успокоиться.

– Как же не могу? Я же только что сказал, что бы сделал, если бы «не мог».

– А еще ты сказал: «Не давала разрешения». Очень странно слышать это от человека, который без предупреждения вошел в меня, который признавался мне ночью в любви!

– Я должен был получить и на это санкцию?

Я прошла мимо него к себе в спальню. Он остановился в дверном проеме.

– Ты об этих словах начала говорить? Я помню, что ты мне не ответила. И я не жду ответа.

– Не ври.

– Я не жду его сейчас. Наверное, лучше бы я промолчал, но я хотел сказать, я хотел войти, я хотел кончить. Я не жалею ни о чем, и не отказываюсь. Я люблю тебя. И ты это знаешь. Ты знала это, когда уезжала с Егором. Я подумал, что если эти слова не остановили тебя тогда, то они не сыграют никакой роли для тебя и сейчас, и я могу говорить это только потому, что сам хочу. Потому что не могу это уже в себе держать! Я не рассчитывал на ответ.

В груди что-то сжалось. Стало больно. Не так, как в горле, когда плакать хочется. Слезы не просились, просто закололо и захотелось согнуть себя поперек. Лечь на пол и скрутиться в узел. Что-то заболело внутри. Вот оно, сердце. Здравствуй. Я надеялась, мы опять встретимся при каких-то счастливых обстоятельствах, а не тогда, когда я чувствую себя последней паскудой. Этот человек, лучше которого я и не знаю в жизни – ну разве что его сына – признается в любви к существу, которое, он знает, все равно не способно понять этого, поэтому он это делает для себя, для Вселенной, для Бога. Он признает, что любит то, что само любить не способно. А может, он прав? Может, не Вадим виноват… Это я не умею, мне не дано?

– Юра…

– Это тебя ни к чему не обязывает, слышишь? И эта ночь…

– Только не говори, что и она меня ни к чему не обязывает!

– Тогда мне больше нечего сказать кроме «спокойной ночи».

Он ушел к себе. Вот она, проблема: поступила! Давай, решай ее! Это не его комплексы. Не его страхи нам мешают. Это со мной что-то не так! Я не знаю, как развязать узел, в который заворачивало меня щемящее сердце. Я постучала в его дверь. Открыла.

– Можно?

Он сидел на кровати и смотрел на меня. Я вошла, прикрыла за собой дверь. Остановилась.

– Юра, мне трудно. Я боюсь, что потеряю тебя и испорчу все. Я не против спать здесь, но я не чувствую потребности в этом. Я все иначе воспринимаю, чем ты и, я бы очень хотела, чтобы мне было дано чувствовать так же, но я… я не хочу притворяться.

– Я не хочу, чтобы ты притворялась.

– Ночью я говорила искренне. Так и было.

– И прошло?

– Нет. Но, боюсь, я не буду соответствовать твоим ожиданиям. Я не твоя, в смысле…

– Я и не ожидаю от тебя собачьей привязанности.

– Я уже слишком взрослая для таких чувств.

– А я?

– Может, я растеряла все по дороге, пока шла сюда…

– Я рад, что ты пришла. С тем, что есть. Ты останешься?

– А ты не будешь молча от меня чего-то ждать? Потому что рискуешь, что мое тупое сердце ничего не заметит, и ты будешь страдать!

– Я рискну.

– Я останусь.

Он не ласкал меня ночью, не целовал утром. Ушел. Вернулся. Мы легли спать. Спали. Позавтракали, обсудили его вчерашние операции. Встретились в бассейне. Поплавали, вернулись домой, легли спать. Я уже давно была готова к сексу. Попробовала его поцеловать. Он увернулся, перевернул меня набок, обнял со спины. Заснули.

– Доброе утро! – поприветствовала его я возле ванной. – Кофе?