Охота на крылатого льва Михалкова Елена

© Михалкова Е., 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

Глава 1

Утром двадцать пятого октября по Рио деи Мендиканти мчалась встрепанная женщина в развевающейся рыжей юбке. К себе она судорожно прижимала сумку, но, взбежав на мост, вдруг кинулась к перилам и замерла, вытянув руки над водой, явно собираясь бросить свою ношу в канал.

Улицы за ее спиной содрогнулись от пронзительного свиста. Женщина испуганно отскочила. Длинная нить стеклянных бус зацепилась за железный завиток перил – и порвалась. Секунда промедления, а потом изумленный взгляд случайного прохожего словно подтолкнул беглянку.

Взметнулся огненный подол, ботинки выбили стремительную чечетку, и женщина скрылась в первом же проулке.

Прохожий, немолодой мужчина, покачал головой. Что за дела?

Он наклонился за зеленой бусиной, докатившейся до его ног. И тут же отлетел в сторону. Двое карабинеров, пыхтя, промчались по мосту, безжалостно расталкивая людей. Из-за угла выскочил третий, надрывно свистя на бегу. Взвилась в небо потревоженная стая голубей, и с жалобным хлопком взорвалась стеклянная бусина под тяжелой подошвой.

Женщина мчится по узким переулкам. Каменные стены сжимают ее в тиски. Сердце стучит дробно, словно бусины рассыпались в груди, а не на венецианском мосту. Голубая полоска неба запестрела белыми росчерками – это голуби с Рио деи Мендиканти поднялись ввысь.

Женщина бьется в двери, отчаянно ища укрытие. Но дома неприступны, как крепости. Пот заливает ей глаза, сумка вот-вот выскользнет из рук. Ни туристов, ни местных жителей, словно город расчистил место для азартной погони. Город, который был ей другом!

Жалобный стон срывается с ее губ.

Она ныряет в очередной проулок, потеряв счет безумным поворотам. Ее колотит от мысли, что она может выскочить прямо на карабинеров.

Выкрики доносятся все ближе. Грохот сапог неумолим, как поступь Командора.

Женщина обессилела. И, прижавшись спиной к каменной стене, она выдыхает по-русски:

– Господи, только не это!

Топот ближе.

Ближе.

Еще ближе…

За шесть дней до описываемых событий

Она проснулась даже не от толчка, а от аплодисментов. Когда самолет опустился на посадочную полосу, все вокруг захлопали. А громче всех – ее сосед, толстяк в щегольской рубашке, натянутой на его выпирающем животе так, что казалось, пуговицы вот-вот начнут с треском отскакивать от ткани.

Вика вздрогнула и открыла глаза.

– Венеция, синьора! – сказал толстяк, доверительно наклоняясь к ней. – Benvenuta!

«Бенвенута! – повторила про себя Вика. – Добро пожаловать!»

У стойки такси, на ходу вспоминая подзабытый итальянский, Вика заказала катер. Она так решила еще в Москве: потратится на быстроходную моторку, которая домчит ее до Венеции. Можно себе позволить раз в десять лет побыть транжирой?!

На пристани толпился народ, но все ждали морской трамвай, вапоретто. Когда, протиснувшись среди людей, Вика выбралась к причалу, лодка уже покачивалась внизу. Молчаливый водитель принял у нее чемоданчик и подал руку:

– Бонджорно!

Рассекая мутные волны, моторка заскользила к выходу из акватории порта. Вика только успевала вертеть головой. То слева, то справа поднимались из воды громадные деревянные столбы, на которых замерли грязно-белые чайки. Мелькнул и остался позади остров, плоский, как галечный блинчик.

Они неслись по морю к городу-на-воде.

Вику вдруг охватил страх. А если Венеция окажется не такой, какой она ее вообразила? Вдруг ее ждет выхолощенный туристический аттракцион? «Паршивая еда! Вонь из каналов! Каменный мешок!» – вопили отзывы в Сети.

Лодку тряхнуло. Водитель обернулся, прокричал что-то, весело скаля зубы. И рукой махнул – мол, не так уж далеко осталось.

А Вике в эту минуту остро захотелось, чтобы они плыли как можно дольше. Она еще не успела увидеть город, а он уже пугал ее несовпадением с ожиданиями.

«Да что ж ты за овца-то такая!» – в сердцах сказал внутренний голос.

Овца?!

«А кто же еще? Сперва тряслась, что не купишь билеты. Потом боялась, что не сможешь поехать. Кто воображал, что ногу сломает за день до вылета? Кому ночами снились кошмары о потерянном паспорте?»

Вика и рада была бы оборвать внутренний монолог, но голос разошелся не на шутку.

«В аэропорту паниковала, что не пропустит таможня! В самолете – что отравишься томатным соком. И вот прилетела, не отравилась, с такси разобралась, отель забронировала… И все равно блеешь, что все пойдет не так!»

– Я не…

«Блеешь! – отрезал голос. – Надо было тебе сидеть дома, в блокнотик строчить и ныть о несбывшемся!»

Ух, вот тут Вику задело за живое. Она и забыла, каким резким может быть этот ее внутренний человечек. Слишком редко он подавал голос в последние годы.

– Ничего я не трясусь! Я просто…

Катер обогнул еще один остров, и все оправдания разом вылетели у Вики из головы.

Солнце лежало, как жемчужина, на изнанке тихо светящегося перламутрового неба. А под этим небом поднималась из зеленых вод Венеция.

Вика широко раскрыла глаза. Брызги секли лицо, но она не замечала их. Перед ней открылся город, словно сотворенный взмахом волшебной палочки.

Заостренные башни, тянущиеся к облакам. Суровый красный камень и легчайшее кружево дворцовых арок на набережной. Пестрые крыши бегут навстречу пенным завиткам.

В этот миг Вика всей душой поверила в древнюю легенду, гласившую, что город поднялся из подводных глубин. Не земле, а морю принадлежал он, и море нежно обнимало его, подбрасывало, как мать ребенка, в упругих волнах. Чуть выше подкинь – и, кажется, город исчезнет. Вознесется в небо, к жемчужному мягкому свету, и там поплывет, как воздушный корабль, оставляя в кильватере клубящиеся облака.

– С ума сойти! – выдохнула Вика.

Кораблики прошивали морскую гладь, оставляя за собой белые пенные стежки. Катер Вики влился в их хаотический на первый взгляд бег. Венеция все ближе, несутся прямо на Вику дома и набережные, люди, скамейки, башни! Они вот-вот врежутся!..

Город распахнул каменные объятия, и моторка, стремительно снижая скорость, вошла в устье канала.

Отель назывался «Эдем». Дом был узкий и какой-то перекошенный, как старик, припадающий на одну ногу. Прочитав название, лодочник хмыкнул.

Но радужное Викино настроение ничто не могло испортить. Номера не слишком дорогие, от центра близко – что еще нужно путешественнице?

В холле, пока девушка за стойкой занималась ее паспортом, Вике бросилась в глаза витрина у дальней стены. В ней скупо сияли, освещенные специальными лампами, стеклянные птички размером с кулак. А над птичками возвышалась ваза дивной красоты, словно созданная из застывшей радуги.

– Муранское стекло!

Вика обернулась на сочный бас.

Широкоплечий мужчина, немолодой, чернобородый, как Карабас, улыбнулся ей и протянул руку.

– Орсо Иланти! – Он говорил по-английски. – Рад видеть!

Вика несмело пожала протянутую ладонь. Очевидно, этот вальяжный итальянец, которого портили только слегка обвисшие щеки, и есть хозяин отеля.

– Добро пожаловать в наш «Эдем»!

Синьор Иланти, сверкнув белоснежными зубами, торжественно обвел рукой холл.

Обстановка отеля, по мнению Вики, была из разряда «бедненько, но чистенько», однако с вкраплениями вопиющей роскоши. С потолка свисала огромная люстра удивительной формы. Больше всего люстра походила на прозрачных змей, собранных в пучок.

– Тоже муранское стекло? – Вика указала на потолок.

– Си! Восемнадцатый век!

Гостье устроили небольшую экскурсию. Иланти сыпал английскими, итальянскими и французскими словами вперемешку, вскрикивал «белиссима!» и «делицьоза!», порывался лобызать ручки. Через пять минут Вика ощутила себя задыхающейся под потоком его пылкой речи.

Но синьор Иланти рассказывал и впрямь интересное. О дубовом кресле, в резьбе которого было зашифровано послание. Об игривом столике с тайником, где всего десять лет назад нашли пузырек с выдохшимся ядом. И, конечно, о великолепном стекле, секрет которого мастера с острова Мурано хранили долгие годы.

Они сделали круг и вернулись к витрине с вазой. Цветные струи, перетекающие друг в друга, завораживали.

– Она продается? – спросила Вика.

Хозяин оживленно закивал, назвал цену и уставился на гостью выжидательно, будто говоря: вам сразу завернуть, или после ужина возьмете?

Вика сглотнула. Нет, ей, конечно, было понятно, что муранское стекло дешевым не будет. Но внутренняя жаба от названной суммы хрипло квакнула и потеряла сознание.

– Боюсь, я не ношу с собой столько, – пробормотала она.

Хозяин секунду смотрел на нее, а потом захохотал. Он смеялся, запрокинув голову, и черная борода топорщилась, будто корни выкорчеванного куста.

Отсмеявшись, он похлопал Вику по плечу.

– У синьоры хорошее чувство юмора! Я сделаю вам скидку за проживание. Пять процентов!

Он махнул девушке за стойкой.

Вика принялась благодарить, но итальянец снисходительно улыбнулся:

– Наш отель маленький, мы знаем и любим всех постояльцев. Рады будем видеть вас снова. Хорошего дня!

До номера ее проводил молодой смуглый парень с золотой серьгой в ухе, распахнул дверь:

– Прошу, синьора.

Вика поискала в карманах и сообразила, что у нее нет мелочи для носильщика. Она начала бормотать, что позже… обязательно…

– О, ниенте! – парень выставил вперед ладонь. Он держался независимо, почти надменно. Как будто не работал в отеле, а случайно проходил мимо и решил помочь с вещами. Показал, как открывается окно, небрежно кивнул и ушел.

«Решил, что я жлоб, – огорчилась Вика. – Жлобица… Жлобиха…»

«Жадина!» – подсказал внутренний голос.

Точно. Жадина.

Вика расстроилась было – такие мелкие происшествия всегда выбивали ее из колеи, – но потом вспомнила, что хозяин отеля сделал ей скидку, и повеселела. Приятный человек, что ни говори!

Она огляделась. Комната малюсенькая, как спичечный коробок. Окно, к разочарованию Вики, выходило во внутренний двор. Посреди двора сгрудились мусорные баки. За ними кто-то курил, сидя на корточках – с третьего этажа не разобрать.

Вика подняла взгляд выше. Черт с ним, с двором! Кому он нужен, когда горбатые крыши перекатываются одна за другой, а за ними вздымается медно-зеленый, огромный, как кит, купол собора. Ветер доносит шум толпы и смех, где-то хлопают двери, вдалеке звонит колокол. Пахнет помойкой, морем, сигаретным дымом, счастьем…

– Венеция, – сказала Вика и зажмурилась.

Невероятно.

Она все-таки сюда приехала.

Глава 2

Доменико Раньери, прихрамывая, вынес наружу стулья и пару легких плетеных столиков, поднял ставни. Мария возмущенно всплеснула руками, увидав это. «Ваша нога, Доменико!»

Но Раньери сделал вид, что ничего не замечает. Не так уж он стар! И в доказательство забрался по стремянке и демонстративно протер испачканную в голубином помете букву вывески.

Вот теперь можно и открывать.

Пока Мария выкладывала на витрину пирожные, он обжарил кофе. Не слишком много: что-то подсказывало ему, что до вечера наплыва клиентов ждать не стоит. За столько лет Доменико научился каким-то шестым чувством угадывать, будет ли у них очередь из желающих выпить чашечку кофе с бисквитом или нынче их навестят одни завсегдатаи. Мария, сколько ни старалась, не могла понять, как ему это удается.

Аромат обжаренных кофейных зерен поплыл по улице. Дурманящий. Манящий.

Кого он завлечет к ним сегодня?

Первые визитеры были ему хорошо знакомы. Семейная пара, троица болтливых школьников, старушка Магда со своей плешивой собачонкой…

Но где же новички? Где многообещающие незнакомцы? Они необходимы ему!

Раньери давно придумал эту игру. Круг клиентуры был, в общем-то, постоянный, к тому же кофейня располагалась в стороне от нахоженных троп. Типичному туристу, ошалело носящемуся, как весенняя муха, между Сан-Марко и Риальто, отыскать ее было не так-то просто. И тем ценнее, когда чужак все-таки появлялся перед окнами с голубыми шторами.

Доменико мысленно снимал с него мерку. Кто такой, как себя ведет? Запоминал – и сам с собой заключал пари: вернется клиент или нет.

Выиграв спор пять раз подряд, Доменико разрешал себе вечером выкурить крепкую сигару. Сигара в неделю – не так уж и много, а? Что бы там ни талдычили доктора, он просто обязан вознаградить себя за догадливость!

Раньери играл честно. Никогда, даже если очень хотелось курить, не применял запрещенных приемов: не заманивал туриста бесплатной чашечкой кофе, не соблазнял ни малютками-бриошами, ни белоснежными меренгами. Клиент должен сам принять решение.

Доменико уселся возле окна и развернул газету.

– Сегодня не дождетесь! – насмешливо фыркнула Мария. Она не знала деталей его развлечения, но давно заметила, что хозяин обращает особое внимание на незнакомцев.

Раньери зыркнул на нее поверх газеты. Помощница тут же исчезла. Она понимала, когда можно болтать, а когда лучше прикусить язык. Доменико держал ее в своем заведении не столько потому, что она варила вкуснейший кофе, сколько за эту удивительную для женщины способность.

Он смаковал эспрессо и с сожалением думал, что Мария права: сегодня ему новых посетителей не видать. А если и набегут, пользы от этого немного. В порту возвышалась «Магнифика», железная дура с пол-Венеции размером. Значит, город захлестнет толпа туристов-однодневок. Гигантский круизный лайнер утром вываливал из своего чрева сотни человечков, а вечером отплывал, забив пассажирами девятипалубное брюхо.

Они налетали как саранча: прожорливые, стремительные, жадные до впечатлений. Они пытались запихнуть в себя весь город целиком, давились им, но не сдавались! На первое – Сан-Марко, на второе – Риальто, на десерт – Дворец дожей, и закусить это все Кампанилой.

Доменико ненавидел их и презирал. Его высокомерный город захлопывал перед ними все двери, а они даже не догадывались об этом.

Раньери терпеть не мог «однодневок» еще и за то, что с ними у него не было ни единого шанса раскурить субботним вечером вожделенную сигару. Даже если они, отбившись от стада, и попадали в его кафе, вернуться второй раз не могли. Ночью лайнер уносил их прочь.

Доменико со вздохом поставил чашку на стол – и тут увидел ее. Она вывернула из-за угла, и серая улица вспыхнула, будто швырнули охапку осенних листьев.

Женщина в безумном шарфе. Шарф был ядреного зеленого цвета и наводил на мысль о безвременной гибели дюжины лягушек. И юбка вокруг ног вилась бешеная, рыжая, с рваными краями. Даже тканая сумка выглядела совершенно очумевшей, как будто все нитки в ней хором сбрендили и полезли наружу с криком: «Давайте свяжемся во что-нибудь новенькое!»

Доменико Раньери застыл с открытым ртом.

А женщина тем временем подошла к кофейне и запрокинула голову, прищурившись на вывеску. Он наклонился вперед, беззастенчиво рассматривая ее через стекло.

Лет тридцати, от силы тридцати двух – тридцати трех. Невысокая, худощавая, с живым миловидным лицом. Курносый нос и мягкий подбородок (русская, решил Раньери). Волосы светлые, небрежно схвачены на затылке резинкой.

Какая-то трогательная растерянность была в ее чертах. На губах играла недоверчивая, почти испуганная улыбка. Как у бедняка, которого привели к новогодней елке, а он все не верит, что можно взять подарки.

Женщина прочитала вывеску, покосилась на собачонку Магды. Постояла в нерешительности.

И тогда Раньери нарушил собственное правило. Он поднялся, доковылял до входа и распахнул дверь под изумленным взглядом Марии:

– Приветствую, синьора! Не хотите ли чашечку кофе?

Что ж, неплохо!

Вика направлялась к площади Сан-Марко, страшно довольная собой. В закоулках квартала ей повезло наткнуться на чудесное местечко. Конечно, не стоило объедаться пирожными, но очень уж хотелось сделать приятное пожилому владельцу.

Носатый, улыбчивый, немногословный, он проворно перемещался по своей кофейне, несмотря на хромоту. Копна пепельных кудрей придавала ему сходство с большим лохматым псом. Молчаливая женщина лет сорока сварила такой кофе, что Вика не сдержала вздох блаженства, сделав первый глоток.

Восхитительно.

Умопомрачительно.

Дельцьозаменте!

Итальянский быстро всплывал в памяти. Вика мысленно похвалила себя. Молодец, Маткевич, что не забросила итальянский, даже когда он был нужен тебе как коту пижама. Кто бы мог поверить, что все это пригодится много лет спустя.

Она обошла площадь, жадно разглядывая магазинчики на первом этаже Прокураций, полюбовалась на красную иглу Кампанилы, воткнутую в голубую подушку неба. Перед входом в собор Сан-Марко извивалась длиннющая очередь, точь-в-точь как в детстве за мандаринами перед Новым годом, разве что без авосек, и Вика двинулась к набережной.

Около двух гранитных колонн она замедлила шаг. На одной святой с копьем попирал существо, похожее на варана. При ближайшем рассмотрении это оказался крокодил.

Вторую колонну венчал крылатый лев. Лев этот чрезвычайно понравился Вике. Во-первых, он ухмылялся во всю пасть. Во-вторых, передними лапами зверь прижимал раскрытую книгу.

«Первоначально колонн было три, – прочитала она в путеводителе, – но при разгрузке одна упала в море, затонула и была утеряна».

Все как в России, умилилась Вика. Одну сломали, другую потеряли.

Она неспешно двинулась дальше.

Крылатый лев теперь встречался ей повсюду. Над аркой Дворца дожей он стоял с суровым видом перед священником, протягивавшим ему гигантскую расческу. «Лева, Христом-богом прошу, расчешись!» – было написано на лице почтенного старца. Царь зверей зыркал в ответ негодующе. Было ясно, что гриву на поругание он не отдаст.

Вике так понравился их безмолвный диалог, что она сфотографировала скульптуру со всех сторон. Тут подошел экскурсовод с русской группой, и выяснилось, что в руках святой старец держит не расческу, а флаг Венеции.

– Моя версия была лучше, – пробормотала женщина, выбираясь из набежавшей толпы.

Она отправилась куда глаза глядят, без всякого плана. Шла вдоль каналов, где дома стоят по колено в серо-зеленой воде. Перебегала каменные мосты, выгибающие спины, как кошки. Улыбалась гондольерам, пробовала вкуснейшую пиццу в крохотных забегаловках, глазела на стеклянные фигурки в витринах и повсюду вдыхала запах города.

Вика с детства знала: у каждого места есть свой неповторимый аромат. Прага пахнет мокрой собачьей шерстью, Стокгольм – вафельным рожком от мороженого, Москва – навсегда трамваями: старыми, с тупыми носами, как у ласковых дворняг.

Венеция пахла кофе и болотными кувшинками.

Вика дышала и не могла надышаться. Она ощущала себя немножко сумасшедшей. Как говорил ее младший сын: «Я словно воздушных шариков объелся».

Ее радовало все, от трещин на стенах до дрейфующего по каналу презерватива.

Когда зазвонил телефон, Вика сидела на берегу канала, сбросив кроссовки, и легкомысленно болтала босыми ногами над водой. Рядом с ней лежала надорванная пачка печенья в красной упаковке со смешной детской рожицей, которое она по утрам бросала в сумку на случай, если захочется перекусить на ходу.

Она взглянула на экран, и улыбка сползла с ее лица.

Незадолго до описываемых событий

Все началось с блокнота.

Блокнот она углядела в россыпи рукодельной ерунды на прилавке и сразу, не раздумывая, потянулась к нему. Обложка нежно-голубая, в центре – ярко-красный велосипед с корзинкой на руле. Вика в юности обожала кататься на велосипеде.

Она купила блокнот, не торгуясь.

Он был создан, чтобы хранить мечты. Пухлый, с желтоватыми мягкими страницами и атласной ленточкой-закладкой. Женская-женская вещь, к которой непременно нужна изящная ручка, маленькая сумочка, пальто с меховым воротничком, и неплохо бы шляпку.

Из всего этого списка у Вики имелась только ручка. Как-то сразу само собой и записалось:

Чашка кофе по утрам

Как она мечтала о кофе! Обязательно в одиночестве, в чистой квартире с ее уютной, обволакивающей тишиной. И чтобы никто не смел крикнуть над ухом: «Ма, я жрать хочу! Где завтрак?!»

Вика пообещала себе, что обязательно купит кофемашину. С премии. Олег всегда твердит, что кофеварка – блажь и ставить ее некуда, но она попробует его переубедить.

«А что бы я еще сделала, если бы жила одна?»

Вика даже тихонько рассмеялась от удовольствия, представив, что бы она придумала, если б с нее сняли все обязанности.

О, ее ждала бы полная свобода.

Никаких завтраков на всю семью!

Никаких подъемов в шесть!

Никаких изматывающих развозов детей по кружкам!

Никаких праздников в компании свекра и свекрови!

Она жила бы совершенно иначе!

Завести кота, назвать Максимилианом

Глупость, конечно… Но она мечтала не о любом коте, а об особенном: бесшерстном, породы сфинкс. У них замшевая шкурка, а глаза как у инопланетянина. И морщинки на лбу.

Одного потрясающего сфинксёнка Вика приглядела на выставке год назад. Хозяйка позволила взять котенка на руки, и тот угнездился у Вики в изгибе локтя, уши размером с ладонь растопырил, как локаторы, – и замурлыкал звонко-звонко, будто внутри зазвенел маленький будильник.

Вика закрыла глаза и стояла так очень долго. А потом подошел Олег, котенка с ее руки снял, хозяйке обратно сунул. «Совсем с ума сошла – этого лысого урода покупать?» – «Олег, пожалуйста!» – «Все, успокойся. Пошли отсюда».

«Лысый урод» смотрел Вике вслед, и она все оборачивалась на него, пока муж не вытащил ее из зала.

Если бы она жила одна, этот кот принадлежал бы ей.

Научиться водить

Сейчас на это нет времени. Но когда-нибудь она обязательно найдет хорошего инструктора и будет ездить сама, на собственной машине.

Попробовать рисовать

Вика даже отыскала подходящие курсы, но оказалось, что занятия начинаются в восемь вечера. Кто будет готовить ужин? Делать с мальчишками уроки? Пылесосить? Гладить? Вопрос с уроками рисования отпал на неопределенное время.

Записи, записи, записи… Блокнот стал ее маленькой тайной, окошком в несуществующий мир. Когда-нибудь все мечты воплотятся в реальность, а пока Вика заносила на бумагу все, что приходило ей в голову.

Что доставляет ей радость? Чего она не может себе сейчас позволить?

Купить абонемент в бассейн

Отличный спортивный центр находился в двух остановках от дома, но Вика понимала, что денег на него нет. Среди ближайших трат – подарок свекрови на юбилей, какой уж тут абонемент.

Гулять по утрам в парке и фотографировать

Не сейчас, конечно. Позже. Когда дети закончат школу. Ей не нужно будет по утрам варить на всех овсянку, а потом собирать мальчишек, потому что Колька обязательно забудет шапку и перчатки, а Дима может запросто оставить портфель. Да и Олег не поймет, если она утром возьмет и уйдет из дома. Нет, невозможно.

Посмотреть кучу сериалов

О, живи Вика одна, она не хлопотала бы по дому вечерами, а садилась бы в обнимку со своим ушастым котом и смотрела все подряд. «Аббатство Даунтон», «Игра престолов», «Эркюль Пуаро»: старые и новые, умные и не очень – ей бы все сгодилось!

Взять из собачьего приюта щенка

Неисполнимое желание. Олег никогда не согласится на приютскую собаку. Он хочет крепкого породистого пса, обязательно служебного, злого и молчаливого. Ротвейлера. Или добермана.

Но почему бы и не помечтать?

Вика представила, как она бредет ранним утром по осеннему парку, а рядом с ней бежит щенок, похожий на швабру с ушами.

Блокнот понемногу заполнялся, накапливая ее мечты. Вика приобрела привычку записывать все, от мелочей («купить юбку апельсинового цвета!») до больших пожеланий («никогда больше не ездить к свекрови на дачу»). За юбку ее высмеяли бы и дети и муж, а про свекровь и заикаться нельзя. Мама в жизни Олега – это святое.

Полосатые колготки!

Навестить Маринку в Пскове!

Путешествовать! Куда угодно!

Но первым делом обязательно в Венецию.

Ходить в кафе хотя бы раз в неделю!

Опять начать петь!

По кирпичику, по желанию выстраивалась совсем иная жизнь, где были кошка, собака и крыса, много поездок, друзья, увлечения, фотографии, веселые пустяки и разноцветная одежда, свобода, свобода, свобода…

Вика вышла замуж сразу после консерватории. Через год родился Колька, а еще через пару лет – Дима. Диплом вокального факультета из верхнего ящика стола сначала переместился в нижний, а потом и вовсе был похоронен под грудой бумаг и квитанций. Дети много болели, старший оказался совсем несадиковским ребенком. А когда он поступил в первый класс и Вика бросилась искать работу по специальности, выяснилось, что ее поезд ушел. Она потеряла драгоценное время. Другие вокалисты участвовали в конкурсах, ездили за границу, пели в театрах, пока она носилась между педиатром и аллергологом. Теперь можно было в лучшем случае устроиться руководителем музыкального кружка в соседнем доме и получать маленькую стыдную зарплату, надеясь, что за мамонта будет отвечать муж.

Подумав хорошенько, Вика выбрала другой путь.

Распихав сыновей по школам и садикам, она два месяца ходила по собеседованиям и в конце концов устроилась менеджером в банк. Через три года ее перевели в кредитный отдел.

Два дня она работала с утра до вечера, а в среду-четверг-пятницу сразу после обеда неслась домой, чтобы схватить мальчишек и на маршрутке с пересадкой сначала доставить одного на айкидо, потом второго в музыкалку, потом забрать первого, отвезти домой и спешно мчаться за вторым. Где-то в перерыве Вика одной рукой готовила ужин, второй гладила, третьей делала с Димкой уроки, четвертой перешивала Колькину форму, сама себе порой напоминая обезумевшего осьминога.

А вечером с работы приходил Олег, садился ужинать и говорил: «Счастливый ты человек, мать. Три раза в неделю работать по полдня – это ж кайф!»

Олег к жене относился снисходительно. Укорял: «Суетливая ты. Прямо бешеная тарашка». Дети смеялись, Вика оправдывалась: как не быть тарашкой, когда целый воз дел. «Учись правильно распределять время, – веско советовал Олег. – Другие же как-то успевают».

По утрам Вика с всклокоченной головой и одним накрашенным глазом скакала между кухней и детской, пока Олег спокойно завтракал. Он работал в фирме, занимавшейся металлоконструкциями. Металлоконструкции не терпели суеты.

Когда они только поженились, Вика в него была ужасно влюблена. Изо всех сил пыталась заслужить расположение Олеговой мамы, даже когда стало ясно, что та терпеть не может «певичку». В доме свекрови авторитет мужа был непререкаем. Если бы у семьи Олега имелся герб, девизом на нем была бы начертана фраза слесаря Гоши из фильма «Москва слезам не верит»: «А заодно запомни, что я всегда и все буду решать сам. На том простом основании, что я мужчина».

Любовь – хорошее топливо. Вика протянула на нем одиннадцать лет, твердя себе, что все нормально, нужно просто немножко потерпеть.

Пока на глаза ей не попался голубой блокнот с красным велосипедом на обложке.

…Она заносила в него все новые подробности воображаемой жизни. Вспоминала, о чем мечтала в юности. И сама не замечала, как постепенно в ней просыпается и поднимает голову совсем другая женщина. Та, которая знала, чем пахнут города. Которая приезжала в Питер, чтобы ходить по крышам. Та, которой она могла бы стать, если бы все сложилось немножко иначе.

Конец этой игры наступил неожиданно.

«Купить велосипед и кататься летом по Москве», – написала Вика, перевернула страницу…

И увидела, что блокнот закончился.