Из штрафников в разведку Терентьев Александр
– Лейтенант, по-моему, вон там вода поблескивает. – Ахатов махнул рукой в сторону от заросшей, давно не езженной лесной дороги, по которой двигались разведчики. – Сыростью явственно пахнет – точно говорю, здесь это! Сворачиваем?
– Думаешь? Ну, давай гони туда, – согласно кивнул Прохоров. – То, не то – какая нам разница?! Лишь бы поглуше и поглубже. Сил уже нет за этой труповозкой тягаться!
Небольшое лесное озеро с заболоченными берегами, прятавшееся в густых зарослях ивового кустарника, ольхи и березняка, как нельзя лучше подходило для задуманного: здесь, по словам Ахатова, запросто можно было целую танковую дивизию утопить, и никто не смог бы отыскать ее и за сто лет.
– Значит так, товарищи бойцы, – Прохоров с наслаждением затянулся самокруткой, с шумом выпустил голубоватое облачко дыма и распорядился: – Миронов и Ганевич – в боевое охранение! Один по дороге вправо на сто метров, второй – влево. И ухо востро держать, не спать! Ахатов, выпрягай скакуна нашего! Трупы в болото, телегу разобрать и туда же! Хомут, чересседельник, вожжи – все утопить! Да, и с трупами – чтоб ни один мне не всплыл потом!
– А как сделать, товарищ лейтенант? – неожиданно заинтересовался Миронов. – Ну, чтоб не всплыли? Камни привязывать, что ли? Так тут и камней-то вроде нет ни одного.
– Миронов, ты уже в охранении службу должен нести, а ты мне тут вопросы задаешь! – недовольно сплюнул Прохоров и, снова затягиваясь махорочным дымом, снисходительно пояснил: – Объясняю: чтоб мертвяка не раздуло и он не всплыл, как поплавок, надо брюхо ему вспороть! Ну, сильно полегчало, любознательный? Тогда дуй на пост! Гимназист, мать твою…
– Командир, а с лошадью что? – неуверенно спросил Ахатов.
– Ну, что-что, – раздраженно нахмурился лейтенант, – и конягу туда же, а куда ее еще!
– А может, отпустим, а, товарищ лейтенант? Жалко ведь животную. Да даже если и найдут ее, то уж лошадь-то никак на нас не донесет! Не выйдут через нее на наш след фрицы – точно вам говорю!
– Ладно, черт с вами, – чуть заметно улыбнулся Прохоров и махнул рукой: – Валяй, отпускай!
…Через полчаса на поверхность темной торфяной воды с шумным бульканьем поднялся и лопнул последний воздушный пузырь – вместе с ним исчезла и всякая память о троих полицаях, нашедших свой последний приют в диком болоте. И была, была в этом какая-то необъяснимая высшая справедливость. После ухода достойного, хорошего человека и память о нем остается у людей добрая. Здесь же от мужиков, примеривших на себя форму предателей, карателей и пособников врага, остался лишь слабый всхлип вонючего болотного пузыря – по заслугам и честь…
Невесть откуда появившаяся сорока, деловито вертевшаяся на макушке худосочной березки с остатками пожухлой листвы, озабоченно склонила голову, с любопытством наблюдая за странными людьми, возившимися у воды. Повертелась и вдруг возмущенно затрясла длинным хвостом и застрекотала на весь лес, подавая сигнал тревоги.
– А ну, цыц, дура! – Прохоров вскинул голову, неодобрительно посмотрел на сороку и шутливо погрозил непоседливой птице кулаком. – Разоралась! Ты советская сорока или как? Вот и помалкивай, а то я тебе хвост выдерну и головенку сверну!
Сорока, видимо, обиделась, поскольку тут же выдала новую стрекочущую очередь, отдаленно напоминающую суховатый треск немецкого автомата, и улетела.
– Самая предательская птица в лесу, – со знанием дела заявил Дукин, провожая сороку насмешливым взглядом. – Как увидит человека, так сразу на весь лес растрезвонит. Лейтенант, это вы из-за нее свой автомат немецкий «сорокой» дразните? А что, и правда, похоже!
– Из-за нее, красавицы, из-за нее, – думая о своем, рассеянно ответил Прохоров, озабоченно посматривая на часы, и скомандовал: – Быстро возвращай Ганевича с Мироновым – пора двигать отсюда! И так сколько времени провозились… Всем привести себя в порядок – через пять минут выступаем!
…Ходьба и бег по пересеченной местности – занятие не для слабых. Обычный мирный грибник может, конечно, без особых усилий и мучений пройти за день и десяток, и другой километров, без спешки и нервотрепки собирая крепенькие боровички, подосиновики и прочие сыроежки. Да все это с перекурами, с отдыхом, вдыхая вольный лесной воздух, вкусно пахнущий осенней грибной свежестью.
Разведчикам, проникшим в тыл врага, некогда любоваться красотами природы – другие у них заботы. Не дать себя обнаружить, в кратчайшие сроки выполнить поставленное командованием задание и вернуться в часть – желательно всем и хорошо бы живыми и здоровыми. К сожалению, так бывает не всегда, и из разведвыхода часто возвращаются не все. Иногда не возвращается никто.
Миронов бежал в середине цепочки разведчиков, привычно уклоняясь от хлещущих по лицу веток, внимательно поглядывал под ноги, чтобы не споткнуться о камень или корни деревьев, и думал о войне. Прав лейтенант, тысячу раз прав, прикидывал Алексей, война – это просто черная, тяжелая и грязная работа. Да ты ведь и сам давно это понял – в первые же дни на передовой…
Лешка бежал, обливаясь горячим потом, а в голове вертелись обрывки воспоминаний, которые теперь виделись ему совсем в другом свете. Теперь он понимал, почему отец тогда, двадцать второго июня, в минуты, когда Молотов читал по радио обращение к советскому народу, в ответ на дурацкое Лешкино ликование измерил его неприязненным взглядом. Теперь Алексей понимал, почему в первые дни на передовой ему казалось немного странным и отчужденным выражение глаз тех, кто уже побывал в настоящем бою, кто видел реальную войну, а не ту, что изображают в кино или описывают в газетах. Просто в глазах фронтовиков было знание – они уже видели, знали и на своей шкуре испытали то, о чем обычному нормальному человеку и знать-то не следовало бы, о чем нельзя рассказывать, что невозможно объяснить человеку не воевавшему, поскольку есть на свете вещи, которые можно понять лишь тогда, когда ты сталкиваешься с ними непосредственно, вживую, когда пропускаешь их через свои мозг и кровь, когда прочувствуешь все через личную боль, страх и страдание…
О том, куда они бегут и зачем Прохорову нужна встреча с человеком с железнодорожной станции, Миронов не думал – командованию виднее, а рядовому обо всех подробностях и знать не обязательно. Может быть, наш человек должен передать разведчикам важные сведения о передвижении немецких составов с войсками и техникой, может, еще что. Придет время – узнаем, прикидывал Алексей.
…Великий Суворов когда-то заявил, что каждый воин должен знать свой маневр. Во все времена рядовой солдат более или менее четко представлял свои действия в атаке, в обороне, при несении караульной службы и в прочих случаях – это и было для него «пониманием маневра». Более сложные схемы военных действий, передвижений войск и прочее всегда оставалось для солдата тайной, тщательно охраняемой штабными работниками, военной контрразведкой и всеми остальными, в эти тайны посвященными. Солдат знал свой маневр, капитан – свой, а генералы с большими звездами на погонах колдовали в штабах над картами, разрабатывая операции, в которых и рядовые, и капитаны обязаны были костьми лечь, но поставленную командованием задачу выполнить.
Боец, сидя на ящике рядышком с полевой кухней, увлеченно работает ложкой, наворачивая из котелка кашу и перебрасываясь шутками с поваром, а в это же самое время где-то в Москве Верховный Главнокомандующий неспешно набивает трубку табаком, прикуривает и, размеренно пыхая душистым дымком, медленно прохаживается по мягко освещенному кабинету, посматривая на разложенные на столе карты. На картах ветвятся пучки красных и синих стрел, темнеют ломаные линии фронтов, теснятся номера армий, корпусов и дивизий. Верховный задает начальнику Генштаба и генералам уточняющие вопросы, выясняет подробности и тонкости разработанной операции и, наконец, твердым росчерком «двойного» красно-синего карандаша пишет размашистое «Утверждаю. И. Сталин».
Красноармеец Петров доедает свою кашу и пока еще не знает, что завтра его роту бросят в бой и, возможно, для многих этот бой за городок, за речку или за безымянную высоту станет последним. Он не знает, да и знать не может, что в эту самую минуту где-то на немецкой стороне такой же простой солдат вермахта вставляет обойму в свой «Mauser-98k» или набивает патронами ленту для пулемета «MG-42». Как не знает Петров и того, что одна из пуль, вполне возможно, предназначена именно для него.
Солдат может знать свой маневр, но никто не может знать, что с ним случится на войне завтра…
Серое небо продолжало зябко хмуриться, и мелкий дождик то начинал свой сиротливый плач, то затихал не то в задумчивости, не то набираясь новых сил, когда под вечер разведчики добрались до затерявшейся среди унылых болот и лесов небольшой станции Лыково.
Услышав деловитое пересвистывание маневровых паровозов, Миронов вдруг почувствовал, как тоскливо и больно защемило где-то в груди, – разом вспомнились теперь такие далекие мирные будни, когда он совсем еще пацаненком бегал к папке на работу и с восторгом принюхивался к запахам горячего машинного масла, креозота и рассматривал огромные черные туши магистральных паровозов, вокруг которых вертелись ремонтники…
Группа расположилась в лесу на отдых, а Прохоров, прихватив с собой Ганевича, отправился к станции.
– Надо своими глазами на месте посмотреть, что там и как в этом Лыкове, – пояснил лейтенант и, строго посматривая на разведчиков, распорядился: – Можете пока подремать и перекусить. Курить с максимальной осторожностью, а то фрицы увидят над лесом облако дыма от вашей махорки, то-то обрадуются! Короче, сидеть тихо и ждать командира! Яровец, остаешься за старшего! И это… про боевое охранение не забывать! Все, мы пошли…
Лейтенант с Ганевичем вернулись часа через полтора, и для начала Прохоров попросил скрутить для него самокрутку потолще. Закурил, жадно затянулся едким дымом и принялся растолковывать разведчикам положение дел.
– Значит так, дорогие вы мои жители леса! На станции работает человечек, с которым мне надо этой ночью встретиться. Командование говорит, что он должен рассказать нам о каком-то складе боеприпасов, который фрицы тщательно прячут и еще более старательно охраняют. Не вам объяснять, что значит для наших войск чертова куча немецких бомб, снарядов, мин и патронов. Так вот, раз уж мы тут в немецких тылах болтаемся, как… призраки болотные, то нам и поручают почетное и не самое легкое задание: склады взорвать и тем самым лишить фрицев боеприпасов, а нашим частям маленько помочь. Возможно, готовится новое наступление – не знаю, да и не наше это дело.
– Так ведь, товарищ лейтенант, и диверсионная работа – это тоже ведь, вообще-то, не наше дело, – осторожно возразил Ахатов, – для этого есть специально подготовленные группы.
– Наше, не наше – не нам с тобой решать, Ахатов! – развел руками Прохоров. – Генералам и полковникам, сам понимаешь, всегда виднее, а нам остается брать под козырек и выполнять. Надо уничтожить – уничтожим! Главное, чтобы этот мужик со станции точно указал, куда немцы угоняют составы для разгрузки боеприпасов, а на месте мы уж сами посмотрим, как к хранилищам подобраться и как устроить фрицам маленький фейерверк!
Глава 16. Октябрь 1943 года. По лезвию ножа
Вторые сутки разведчики наблюдали за жизнью на немецких складах боеприпасов, расположившихся в старых надежных хранилищах, вероятно, раньше принадлежавших какому-нибудь заводу или большому совхозу. Кирпичные и железобетонные помещения были построены основательно, на века, да и инженерные службы немцев, судя по всему, хорошо поработали и над укреплением складов, и над их маскировкой. С воздуха пытаться атаковать объекты было бессмысленно, поскольку и толстенные стены, и перекрытия не всякая бомба взяла бы, и противовоздушную оборону немцы организовали прекрасно: две зенитные батареи несли боевое дежурство круглосуточно и, вероятно, достаточно бдительно.
Не менее грамотно была организована и охрана: за сутки с лишним Прохоров так и не смог найти слабых мест в налаженной с немецкой тщательностью службе караульного подразделения. Часовые на постах не дремали, ворон, что называется, не считали, смена приходила в четко назначенный час, и вся территория, огороженная аккуратными рядами колючей проволоки, четко просматривалась.
Рассчитывать на возможность скрытно подобраться к часовым или к складам было просто глупо: днем любой чужак почти наверняка был бы сразу замечен часовыми, а ночью территория пусть и очень скупо, но освещалась, что тоже снижало шансы любого диверсанта практически до нуля.
– Мечтал таракан сожрать паровоз… – вполголоса проворчал Прохоров, опуская бинокль и бесшумно сползая с пригорочка, с которого лейтенант до рези и тумана в усталых глазах рассматривал подходы к складам и мерно прохаживающихся по периметру часовых. Обессиленно откидываясь на спину, Прохоров ненавидящим взглядом посмотрел на хмурившиеся в небе тучи и мрачно буркнул: – Курить до смерти охота… Как же к этим падлам подобраться, а? Я уже всю думалку сломал! Ну, ни с какого края не подкопаешься – бдят, понимаешь… А время-то идет, командование ждет результата, а у нас…
– А у нас уже и жратва, считай, закончилась, – в тон командиру добавил Миронов, в паре с лейтенантом дежуривший на импровизированном НП. – Товарищ лейтенант, а если попробовать на паровозе подкатить и на территорию въехать? Ходят же по ветке маневровые – мы три раза насчитали, когда они вагоны пригоняли-угоняли. Где-нибудь на подъезде в будку вскочить и…
– И тут же тебе головенку-то и открутят! – хладнокровно перебил Алексея Прохоров. – На площадках вагонов и платформ охрана ездит, да и при въезде на территорию паровозы и все остальное проверяют. Не, как сказал бы твой бывший знакомый Серый, «фенькин номер» – пустая затея! К тому же, дорогой мой, глупая и не просто опасная, а смертельная.
– Эх, захватить бы зенитку и разнести в пыль и караулку, и охрану, а потом уже и взорвать эти склады к чертовой матери, – ничуть не обидевшись на слова командира, мечтательно сказал Лешка.
– Это еще глупее, чем захват паровоза, – снова безжалостно забраковал по-детски наивную и заведомо невыполнимую идею Миронова Прохоров. – Впятером? Даже если сам черт нам поможет и мы доберемся до зенитки и захватим ее, то сюда по тревоге быстренько примчится рота эсэсовцев, и нас за минуту в ту же пыль разотрут. Смерть, конечно, страшно красивая и даже геройская, но нам-то другое надо, так?
– Так точно, – печально вздохнул Лешка и вдруг неожиданно резко привстал и, хитровато щурясь, выдал не очень понятную фразу: – Товарищ лейтенант, а ведь они тоже люди!
– Глубокая мысль, – рассеянно кивнул Прохоров и неодобрительно покосился в сторону Алексея. – В твоем роду попов, случаем, не было? Или священников – как там их правильно… Тоже мне, людей он нашел. Тварь фашистская – она тварь и есть! Ты попонятнее говорить можешь, философ хренов?
– Вот смотрите. – Миронов подхватил обломок ветки и несколькими штрихами изобразил на глинистом пятачке схему расположения складов и караульного помещения. – Вот у нас склады – охраняются двумя часовыми в три смены. Все это хозяйство обнесено несколькими рядами колючей проволоки, так? Так! Теперь караул: это еще шестеро, включая отдыхающих часовых, разводящего фельдфебеля и младшего офицера – начальника караула. Само караульное помещение находится метрах в сорока от складов и обнесено кирпичным забором. На дурака ни на посты, ни в караулку не сунешься – как вы говорите, за три минуты перебьют, как тараканов большой тапкой! Да и зенитчики, если какая заваруха, тоже ведь спать не будут – так саданут, что… Так, что еще остается? Смена приезжает откуда-то из местной части в шесть вечера и остается на сутки. Вроде бы и нет ни одного слабого места, да?
– Все это, стратег мой дорогой, я и без тебя знаю, – начал всерьез злиться Прохоров. – Ты там что-то про людей болтал – вот и объясни мне, неразумному, что ты в виду имел? А лекцию про зенитки и проволоку я и сам тебе могу прочитать!
– Вот! – Алексей торжественно воткнул в глину небольшой камешек. – Это нужник, в который фрицы перед сном наведываются – как и все обычные люди. Освещен вообще никак, а стена за ним стоит почти вплотную и часовым она не видна.
– То есть ты хочешь сказать… – Командир оживился, и в глазах его мелькнуло понимание и нечто вроде веселой искорки. – А что, что-то в этом есть! Молодец, рядовой Миронов! Затея, мягко говоря, дерьмецом отдает, но другого варианта у нас, похоже, и нет.
Прохоров еще разок придирчиво осмотрел нацарапанную Алексеем схему, нетерпеливо подхватил бинокль и снова заполз на горушку, желая удостовериться, что на территории караульного помещения за эти несколько минут ничего не изменилось и дощатая будка туалета красуется на прежнем месте. Минут через пять лейтенант вернулся – на губах Прохорова играла азартная улыбка. Командир подмигнул Миронову, важно приподнял и покрутил указательным пальцем:
– У нас частенько все делается через… эту самую, да? И в этом, запомни, дорогой ты мой, наша сила! Гадом буду, если мы этот склад не рванем! Ты в детстве лягушек через соломинку надувал? Нет? Много потерял, философ! Вот и мы сегодня же ночью фрицев надуем и бабахнем! Так бабахнем, что чертям жарко станет! Это я, лейтенант Прохоров, тебе говорю! Так, здесь мы с тобой уже ничего нового не высмотрим – возвращаемся к ребятам…
Миронов старательно наворачивал оставленные для него полбанки тушенки и внимательно прислушивался к словам командира, объяснявшего разведчикам положение дел и далеко не простую задачу, которую группе предстояло выполнить этой ночью. Особо Лешка отметил, что Прохоров не забыл упомянуть, кому принадлежит идея попробовать пробраться в караульное помещение через туалет, на который фрицы совершенно не обращают внимания. Было приятно лишний раз почувствовать, что он, рядовой Алексей Миронов, не только не является для разведгруппы чем-то вроде ненужного балласта, но способен и приносить настоящую пользу. Лешка поймал на себе парочку уважительных взглядов, а сержант Яровец даже ободряюще подмигнул новичку – мол, молодец, Миронов, не только бегать и тушенку уминать можешь, но еще и головой работаешь! Это молчаливое признание и одобрение товарищей для Лешки сейчас значили ничуть не меньше, чем настоящая медаль «За боевые заслуги» или даже «За отвагу». Ничего, мысленно кивнул Миронов, будет когда-нибудь и на моей груди что-нибудь поблескивать – чем я хуже других. Если доживу, конечно…
– Мужики, – Прохоров обвел разведчиков серьезным взглядом, затянулся дымом самокрутки и, привычно пуская дым пониже, чтоб не демаскировал, подвел итог: – Через забор должны перелезть двое. Они затаятся в сортире и будут ждать гостя. Хотя бы один немец припереться должен! Они его тихонько режут и один из двоих по-быстрому переодевается во фрицевскую шинель. Дальше – самое опасное! Он должен не торопясь – чтобы не вызвать подозрений у караульного, дежурящего у входа на территорию караулки! – пройти путь от туалета до дверей караульного домика и войти внутрь…
– Ну, хорошо, вошел, допустим, я в караулку, а дальше что? Стрелять, как я понимаю, нельзя – сразу переполошится и караульный у забора, и часовые на постах, так? – требовательно посмотрел на командира Яровец и с сомнением покачал головой: – Остается что? Ножом работать – втихую и очень быстро. Так, командир?
– Так, сержант, – сумрачно кивнул Прохоров. – Сами понимаете: одно неверное движение, нелепая случайность – и все полетит к чертям собачьим! Если у тех, кто останется на улице, еще есть какой-то совсем смешной шанс уйти, то из караулки точно не уйдешь – смерть верная. Приказывать не хочу – сами решайте, кто сможет все грамотно и тихо сделать, а кто еще не готов для такого дела!
– А что тут думать, лейтенант, – сузив веки в усмешливом прищуре, подал голос Ахатов и уверенно добавил: – С ножом, наверное, у меня получше получится, чем у молодых, да? Так что мне и идти! А второго в туалет не надо – думаю, и так там тесно. Надо так делать: Дукин перелезть двоим поможет и останется с внешней стороны. Я в туалет тихо спрячусь, а второй за будкой постоит – для страховки. Мне, лейтенант, только в караулку зайти – там я все сделаю и тихо, и грамотно.
– Там, между прочим, четверо фрицев будет, – многозначительно посмотрел на Юсуфа Прохоров, не обращая ни малейшего внимания на то, что боец разговаривает с ним несколько вольнее, чем это предписано уставом: в серьезном деле, когда вся группа работает как единый организм, мелочи вроде субординации могут и подождать. – Если все сложится, то сначала попробуй быстро пройти в комнату отдыха – двое наверняка там спят перед заступлением на пост. Успокоишь их – останется начальник караула и разводящий.
– Разберемся, товарищ лейтенант, – уверенно пообещал Ахатов и вопросительно посмотрел на Миронова: – Леш, ты мне свой нож одолжишь? Мне моего одного мало будет. Дукин, и ты свой дай – после дела верну, не бойся! Автомат я не беру – только «ТТ» свой.
– А гранат не возьмешь? – Прохоров посмотрел в глаза Юсуфу и открытым текстом пояснил: – Если все вдруг не сложится, сам понимаешь…
– Нет, командир, – твердо заявил Ахатов и жестко усмехнулся, – гранаты я не возьму! Юсуф сделает все как надо. Аллах поможет мне в правильном деле…
– Это конечно, пусть поможет и тебе, и нам! – без тени улыбки кивнул Прохоров. – Мы будем на подхвате, но, сам понимаешь, без тебя мы не сможет сделать ничего!
– Я понимаю, – прикрыл глаза Юсуф. – И я все сделаю хорошо. Сегодня хороший день – мне дедушка приснился. А он был великий воин! Он тоже поможет мне…
Новая смена караульных прибыла на крытом грузовике «Опель-блиц» вовремя – почти ровно в восемнадцать ноль-ноль. Разведчики скрытно проследили за отъезжающей полуторкой и, поглядывая то на часы, то на серое небо, приготовились терпеливо дожидаться темноты. Ждать разведчики умели. А поскольку, как утверждал Дукин, быстрее всего время бежит, когда красноармеец спит, то бойцы ждали назначенного для операции часа подремывая – естественно, кроме Ганевича, которому именно в эти часы выпало нести службу в боевом охранении.
Ночь выдалась как по заказу – в меру шумел порывистый сырой ветер, темнота была достаточно густой, а на небе сквозь тучи не было видно ни луны, ни единой звездочки. В восемь – точно по расписанию – у складов сменились часовые. Двое, отдежурившие свои положенные два часа, сдали посты и под командованием разводящего отправились отдыхать, а новые принялись расхаживать по периметру, огороженному рядами колючей проволоки.
Пять едва различимых теней бесшумно подползли к основанию крепкой кирпичной стены. Почти синхронно поднялись и прижались к холодной шершавой кладке. Дукин уперся широкой спиной в стену и сложил могучие ладони в замок. Ахатов мягко поставил ногу в сапоге в подставленное Дукиным «стремя» и легким рывком вскинул свое тренированное жилистое тело, зависая над кромкой забора. Мгновенно осмотрелся, убедился, что поверх кладки нет сюрпризов вроде битого стекла, и в следующую секунду темной змеей перетек на другую сторону. Наступила очередь Яровца – сержант проделал те же самые нехитрые движения и тоже исчез по ту сторону забора. Дукин тихо выдохнул, подобрал сброшенные Юсуфом телогрейку и шапку и присел на корточки – он свою часть работы сделал. Все: силы распределены, все разведчики на своих, заранее оговоренных, местах! Теперь оставалось только терпеливо ждать, когда кому-то из немцев приспичит в туалет. Опять ждать…
Миронов вместе с лейтенантом и Ганевичем стоял в непроглядной тени кирпичной стенки и мысленно пытался представить, что же творится сейчас там, на территории караулки. Ахатов забрался в сортир и затих, как кот в засаде. Яровец дышит-пыхтит и, наверное, беззвучно матерится, скрываясь за задней стенкой нужника – небось, воняет там точно не духами «Красная Москва»! Только бы фриц пришел, только бы пришел! Иначе весь план полетит ко всем чертям…
«Бог, если ты есть, то, пожалуйста, помоги нам сделать все как надо, – наверное, впервые за все время войны Лешка всерьез просил того, в чье существование вроде бы и не верил. – Пусть ребятам повезет, пусть Аллах поможет своему Юсуфу прикончить этих гадов! Только бы все получилось, только бы не сорвалось! Бог за нас должен быть – не за фашистов же… Интересно, а я смог бы сейчас так, как Ахатов? Нет, наверное, не смог бы – у меня и по эту сторону стенки сердце молотит так, что, наверное, на километр в округе слышно! Не, Леха, до настоящего разведчика тебе еще далеко, ой, далеко…
Стоп, вроде разговаривают! Точно, немцы. Смеются – видимо, караульный у калитки подшучивает над вышедшим во двор. По нужде? Точно, шаги! Приближаются… Ну, Аллах, не подведи!»
За забором послышался легкий скрип открываемой дощатой дверцы, затем последовал едва уловимый стук и шарканье подошв по доскам пола. Тишина… Значит… Значит, у Юсуфа пока все идет как надо – одним немцем стало меньше! Сейчас Ахатов накинет на плечи шинель фрица и «вернется» в караулку. Только бы в дверях не столкнулся с каким-нибудь любителем покурить на крылечке! Ага, скрипнула дверь… Пошел Юсуф.
Глава 17. Октябрь 1943 года. Ноль – два в нашу пользу
Миронов был уверен, что сейчас и все остальные его товарищи точно так же до боли и звона в ушах прислушиваются к каждому шороху. И, так же как и он, слышат лишь тяжкое буханье своих сердец, поскольку больше никаких новых звуков с «той стороны» не раздавалось.
Прошло, вероятно, минут пятнадцать, показавшихся разведчикам чуть ли не пятью часами, когда с той стороны в кладку стукнули отчетливым двойным ударом – Яровец подавал сигнал, что все в порядке и Прохорову с остальными бойцами пора тоже перебираться во двор караулки…
Перемахнуть через ограждение было делом двух минут. Еще столько же разведчикам понадобилось на то, чтобы осмотреться и короткими перебежками пересечь двор наискосок и войти в караульное помещение. Сержант Яровец остался на улице – приглядывать за воротами, около которых Лешка, торопившийся за Прохоровым и остальными, успел рассмотреть темневшее на земле тело.
В караулке Миронов в первую очередь увидел немецкого унтер-офицера, сидящего в углу со связанными руками и с кляпом во рту. Кляп, видимо, напитался кровью из разбитых носа и губ, поэтому выглядел жутковато – словно унтер хотел, но так и не смог проглотить кусок сырого мяса. Чисто выбритому лицу немца тоже не очень повезло: под левым глазом багровел и наливался темной синевой приличных размеров кровоподтек. Но не синяк удивил Алексея, а совершенно стеклянный взгляд немца, в котором плескалось неверие в происходящее пополам с ужасом.
Проследив за взглядом унтер-офицера, Алексей увидел присевшего у стены на корточки Ахатова. Увидел и почувствовал, как оборвалось сердце от нехорошего предчувствия, – Юсуф невидящим взглядом смотрел в пол и, казалось, совсем не замечал, что и гимнастерка его, и лицо обильно забрызганы свежей кровью. Но еще страшнее выглядели руки разведчика: создавалось впечатление, что Ахатов только что выкупал их в крови.
– Юсуф! – Прохоров одним прыжком перемахнул комнату и присел перед товарищем. – Что?! Ранен? Ты же в крови весь, зараза… Куда тебя?
– Меня? – чуть скривил губы Ахатов и посмотрел на лейтенанта каким-то чужим, неузнающим взглядом – Миронову показалось, что глаза у Юсуфа в эту минуту необычно темные, пустые и очень страшные. – Нет, лейтенант, со мной все в полном порядке. Ни царапинки. Я все сделал. В комнате отдыха лежат двое. Остывают. Разводящего я зарезал тоже – он там, в проходе лежит. Унтера ты сам видишь – его я, правда, помял немного. А с караульным на воротах было все просто: я открыл дверь и бросил нож – там же и пятнадцати метров нет. Все в порядке – Аллах помог нам…
– Я помню, – серьезно кивнул Прохоров, – твой дед был великим воином. Внук ничуть не хуже – это тебе я, лейтенант Прохоров, говорю! Ну, ты пару минут посиди, а мы с твоим унтером поболтаем по-свойски…
Лейтенант подошел к унтер-офицеру, несколько секунд молча сверлил его тяжелым взглядом и, наконец, спросил:
– Пароль и отзыв для часовых – быстро! Ганевич, переведи ему!
Немец вжимался в угол и, испуганно моргая бесцветными ресницами, посматривал то на лейтенанта, то на Ахатова, медленно отходившего от пережитой схватки, и скороговоркой бормотал нечто малопонятное – Прохоров разобрал только одно слово: «берсерк».
– Вот это точно, – кивнул командир разведчиков, – скоро мы всем вам бирсек устроим! Надо же, сколько слышал о белесых и рыжих фашистах, а наяву первый раз рыжего вижу. Ганевич, да что он там бормочет – ни хрена не разберу?!
– Это он о берсерках толкует, – прислушался Ганевич и пояснил: – Вроде бы у древних викингов были такие воины, которых во время боя охватывало безумие, и они в одиночку могли убить десяток и больше врагов. Говорит, что это очень страшно и он впервые увидел нечто подобное.
– Это он про Ахатова? – понятливо усмехнулся Прохоров. – Да, Юсуф у нас такой! Ты скажи этому уроду рыжему, что если он сейчас не расскажет обо всем, о чем я спрошу, то я его нашему берсерку отдам! Впрочем, нет, – лейтенант нарочито медленно достал свой нож и начал демонстративно поигрывать отточенным клинком перед лицом вконец ошалевшего унтера, – я сам, лично, сначала вырежу ему его поросячьи глазки – это чтобы ему было не так страшно видеть остальное. Потом я вырежу ему печень и заставлю жрать – маленькими кусочками. Слово в слово переводи! Пусть эта паскуда хорошенько прочувствует, что его ждет в случае неправильного поведения. Ферштейн, рыжий?!
– Nain, nain. – Из налитых ужасом глаз немца вдруг покатились самые настоящие слезы – видимо, услышанный перевод произвел на унтера должное впечатление. – Ich habe ferstehe Euch! Ja, ja, Ich werde sagen! Alles, alles, das interessirt Euch!
– Он просит не убивать и не мучить его, – монотонно переводил Ганевич. – Он все понимает и будет говорить. Расскажет обо всем, что вас интересует.
– Тогда спроси, какой пароль и отзыв для часовых и разводящего!
Унтер, переводя взгляд с командира на переводчика, выслушал вопрос и, торопливо кивая, четко и раздельно выпалил: «Hannover und Lili Marleen».
– Ганновер – пароль и Лили Марлен – отзыв, – пояснил Ганевич. – Думаю, не врет.
– Ганновер – это ж вроде город такой, да? А эта Лили кто такая?
– Это из песни – вроде нашей «Катюши». Там солдат вспоминает, как встречался с девушкой по имени Лили у фонаря – в самоволку к ней бегал. Ну, вроде этого.
– Тогда переведи ему, что если будет вести себя правильно и у нас все пройдет как надо, то он останется жить и, может быть, даже встретится со своей Лилькой… Теперь самое главное: где ключи от складских дверей? Только пусть не говорит, что все ключи у кладовщика дяди Вилли – тогда совсем плохи его дела!
Ганевич перевел – в ответ немец непроизвольно покосился на висевший на стене застекленный ящик, в котором на аккуратно вбитых гвоздиках висело около десятка различных ключей с прикрепленными к ним бирками.
– Ты смотри-ка, – повеселел Прохоров, рассматривая опечатанную дверцу, – совсем как у нас! Орднунг, дорогие вы мои! Спроси, какой из них подойдет к ближайшей двери склада боеприпасов? Этот? Нет? Этот? Отлично! Гут! Молодец, рыжий, живи пока! Теперь, товарищи, следующая часть операции – нам надо произвести смену часовых. Ганевич, ты за разводящего пойдешь – снимай свою телогрейку и натягивай фрицевскую шинель! Роста и комплекции вы с успошим фельдфебелем примерно одинакового, да и пароль-отзыв у тебя сказать получится точно уж лучше, чем у меня. Каску не забудь напялить! Да, и спроси у рыжего, какой голос был у фельдфебеля, а то вдруг он басил, как поп, или, как баба, пищал – надо же, чтоб похоже было! Первого часового изображу я, а за второго… Миронов, ты одевайся! И побыстрее – до смены как раз десять минут осталось…
Точно в положенный час железная дверца в кирпичном заборе с лязгом открылась, и по тропинке, ведущей к постам, без спешки зашагала новая смена: разводящий и двое часовых. Шли молча, размеренно, как и положено идти солдатам, не один десяток раз проделавшим скучноватую и давно надоевшую процедуру принятия и сдачи постов.
Часовые, давно уже с нетерпением дожидавшиеся часа, когда можно будет вернуться в теплую караулку, выпить горячего чая и завалиться спать, поджидали смену у калитки, сбитой из брусков и обтянутой колючкой. Один из немцев, уже открывая дверцу, привычно гаркнул – не из усердия, а явно всего лишь соблюдая надоевшую воинскую формальность: «Стой, кто идет? Пароль?!»
Ганевич, изо всех сил старавшийся не убыстрять шаг, недовольно проворчал: «Ганновер!» На что услышал в ответ заветное имечко немецкой дамочки и, не сбавляя шага, прошел на территорию поста.
Немцы темнотой и обыденностью ситуации обманываться долго не могли и, как только разведчики оказались вплотную с врагами, Ганевич сноровисто схватил ближайшего часового за руки, а Миронов тут же сорвал с плеча винтовку и, делая длинный выпад – как учили в военно-пехотном! – проткнул фашиста широким штыком. В это же время Прохоров ужом скользнул за спину второго, левой рукой сдавил немцу горло, а ножом, зажатым в правом кулаке, ударил и раз, и другой – для подстраховки, чтобы уж наверняка. Часовые так и не успели понять, что произошло и почему на них набросились «свои парни». Дело было сделано, и Алексей, сам того не ожидая, вдруг испытал облегчение и самую настоящую радость, почти ликование от того, что он только что так ловко убил человека.
«Не человека, а фашиста, врага! – чувствуя, как медленно тает возбуждение и потихоньку слабнет еще минуту назад до звона сжатая некая пружина внутри, мысленно поправил себя Лешка. – Молодец, Леха, не сдрейфил, не подгадил ребятам! А все остальное – слюни и дурь. Плюнуть и забыть…»
Прохоров вытер нож о полу шинели убитого им часового и медленно разогнулся, осматриваясь и прислушиваясь к неясному говору в той стороне, где располагались позиции немецких зенитчиков.
– Ноль – два в нашу пользу, – тихо подвел итог лейтенант и распорядился: – Ганевич, слушай сюда! Мы тут пока походим туда-сюда, как и положено порядочным часовым, а ты за Ахатовым сбегай – пусть спец наш смотрит и думает, что и как можно и на складе хорошего сделать! Погоди, давай-ка помоги нам этих жмуров в местечко потемнее перетащить! А то мало ли кому в ночи не спится – не хватало еще из-за такой ерунды засыпаться, когда уже почти все сделано! Значит, Юсуф пусть сюда двигает, двое где-нибудь затихаритесь и нас подстраховывайте, а один пусть в караулке с унтером останется. Да, мало ли там телефон у них зазвонит – трубку ни в коем случае не брать! Все, беги! Стой! Ты же разводящий, целый фельдфебель – так что иди размеренно и без спешки!
Ахатов, предусмотрительно облачившийся в немецкую шинель и нахлобучивший на голову угловатую каску, появился минут через десять – совершенно спокойный и собранный, как всегда. Трудно было и представить, что совсем недавно этот же человек в одиночку вырезал чуть ли не целый фрицевский караул. Юсуф подошел к лейтенанту и коротко прошептал:
– Ну что, командир, идем в склад?
– Сейчас, – Прохоров достал из кармана шинели ключ, посмотрел на часы и досадливо сплюнул: – Вот же черт, там же, наверное, темно, а фонарик мой в телогрейке остался!
– Я взял, все в порядке. Пошли уже – время, время, лейтенант!
Дверь в склад открылась довольно легко и без малейшего скрипа – хозяйственные немцы не пожалели солидола для смазки дверных петель. Хотя поначалу не обошлось и без небольшого конфуза. Прохоров вставил ключ в скважину и попытался провернуть – ничего не получилось.
– Черт, не тот, что ли?! Рыжий, сволочь, обманул! – лейтенант поднажал еще разок.
– Другой стороной вставить попробуй, – флегматично посоветовал Ахатов.
– Точно! Голова ты, товарищ Юсуф, – что б я без тебя делал… Ну, пошли, дорогой мой!
Внутри склад производил более чем серьезное впечатление. Голубоватый луч сильного фонаря выхватывал из темноты аккуратные штабеля разнокалиберных ящиков, высокие стеллажи, забитые коробками, ящичками и банками, ряды каких-то бочек непонятного назначения.
– М-да, товару у ентого купца не на одну телегу, – голос слегка ошарашенного увиденным Прохорова в напряженной тишине прозвучал неожиданно громко. – И как же мы всю эту красоту рвать будем? Слушай, Юсуф, а может быть, просто поискать пустые ящики, разломать их и развести хороший костер, а? Вон, брезент помаленьку займется, а потом и…
– Нет, командир, так не годится! Мы получше все сделаем, красиво! – Ахатов протянул Прохорову бумажку с нацарапанными каракулями: – Вот, рыжий сказал, что в этом секторе должны быть небольшие ящики с такой маркировкой. В них мины с часовым механизмом – вроде бы такими же самыми снабжают абверовских диверсантов. Как сюда они попали – нам без разницы, но сейчас такая мина нам как раз была бы кстати… Надо искать, лейтенант!
…Первый взрыв прозвучал, когда разведчики Прохорова, прихватив с собой рыжего унтер-офицера, ушли от складов километра на два. Сначала красноармейцы увидели окрасившееся в огненно-багровый цвет ночное небо, а мгновением позже услышали глухой грохот. Ровно за секунду до огненного всполоха Прохоров приостановил бег, нетерпеливо глянул на часы и раздраженно выпалил, поглядывая на Ахатова с нескрываемой злостью:
– Ну, и где твой взрыв?! Кто мне говорил, что все будет красиво, а? Ну-ка, давай сюда эту падлу рыжую, что тебе на эти мины указал! Сейчас я ему…
Взрыв прервал возмущенную тираду лейтенанта и спас унтера от очень неприятного разговора с Прохоровым. В запале командир запросто мог и прикончить рыжего – стоило только на секунду представить, сколько сил и труда разведчиков пошло прахом… После первого взрыва громыхнуло еще дважды – да так, что даже на таком удалении от эпицентра отчетливо ощущалась тяжелая дрожь земли, потревоженной могучей взрывной волной. Теперь полыхало чуть ли не в полнеба, но еще больше веселила сердца диверсантов начавшаяся сразу же за первым взрывом беспрерывная канонада: рвались снаряды и авиабомбы.
– Товарищи артисты, – весело крикнул Прохоров, с трудом отрываясь от захватывающего грандиозного зрелища, – а теперь ноги в руки и аллюр три креста! Этого концерта нам фрицы точно не простят! И цветочков не подарят! Бегом марш!!!
Глава 18. Октябрь 1943 года. Преследование
– Что делать будем, командир? – Дукин, не глядя на лейтенанта, вылил из сапог грязную воду, отжал портянки и с кряхтением обулся заново. – Эх, подсушиться бы у костерка хорошего! Сыро, не жарко и жрать прям до ужасти хочется. Попробовать лягушек наловить, что ли…
– Зато комаров нет, – мрачно усмехнулся Прохоров, расслабленно привалившийся к обросшему зеленоватым мхом стволику чахлой сосенки. – А черт знает, что теперь делать, дорогие мои. Кто ж мог знать, что такая невезуха на нас навалится… Как там Чапай в кино говорил? «Думать будем!»
– Думай не думай, а как-то уходить отсюда надо, – подал голос Ахатов. – Плохое место, гиблое. Если не фрицы перебьют, то запросто в трясине утонуть можем – вон тут сколько этого добра!
– В болото они не сунутся, а вот минами забросать могут запросто. Просто наугад швырять начнут, а мы по болоту не сможем шустро с места на место перебегать – рано или поздно накроют, – посматривая то на небо, то на часы, размышлял вслух Прохоров. Прислушался к отдаленному лаю собак и, сокрушенно кивая, вздохнул: – Да, не ожидал я, что они так быстро прочухаются и сообразят, что со складами случилось…
«Рус Иван, сдавайся! Вы окружены! Все, кто сдастся, получит жизнь, горячий обед и много шнапса! Кто будет сопротивляться, будет уничтожен! Рус Иван, сдавайся…» – голос с сильным акцентом, слегка искаженный динамиками, вновь и вновь гремел над болотом, напоминая, что немцы занялись русскими разведчиками всерьез и уходить отнюдь не намерены.
Вторые сутки группа, прилагая все оставшиеся силы, уходила от преследования. А началось все с обычного дозора, на который разведчики напоролись в темноте в первую же ночь, когда стремительно уходили подальше от места диверсии. Небольшая перестрелка, которой бойцы Прохорова поначалу даже не придали серьезного значения, вдруг переросла в достаточно серьезную проблему – немцы подняли по тревоге все располагавшиеся поблизости воинские части и организовали преследование.
Хотя чуть позднее разведчики пришли к выводу, что все началось гораздо раньше и организаторами поисков русских диверсантов, скорее всего, были местные служба безопасности СД и гестапо. Вероятно, прикидывал Прохоров, мощнейший взрыв все-таки не уничтожил караульное помещение, укрывавшееся за кирпичным забором, и немцы обнаружили своих убитых солдат. А уж сложить два и два и догадаться, что склады взорвались не сами по себе, для фрицев большого труда не составило.
Кто бы там ни поднял тревогу и кто бы ни участвовал в облаве на русских диверсантов, итог оказался для разведчиков не очень веселым: группа оказалась почти в центре пусть и не очень большого, но достаточно опасного болота, окруженного немцами. К счастью для преследуемых, болото было старым, по краям заросшим уже взрослыми деревьями, а вся остальная, покрытая мхами, площадь пряталась в молодой поросли кустарников, молодых березок, ольхи и елок. Хуже было то, что хватало здесь и открытых полянок, и топких мест, где жидковатый слой мха и дерна ходил под ногами ходуном и таил под собой холодную трясину, из которой нет спасения ни зверю, ни человеку.
– Вот оно, это болото, – покусывая травинку, ткнул сухой веткой в разложенную карту Прохоров. – Мы примерно вот здесь. Если карта не врет, то выбор у нас не богат: с этой стороны поля, где любой заяц будет виден за версту, здесь и здесь – деревни, где наверняка есть немцы и полицаи… В общем, приличный лес, куда можно рвануть и раствориться, только северо-восточнее – вот он. Так что если и пробираться, то только сюда.
– Командир, фрицы ведь тоже не дураки, – сказал Ганевич, с сомнением покачивая головой. – У них ведь тоже карты есть – и, думаю, не хуже нашей. Наверняка путь к лесу они надежно перекрыли. А если с боем прорываться, то на сколько нас хватит? Да и патронов в обрез, а сколько нам еще по этому болоту и потом еще бегать, одному лешему известно. А может быть, нам разъединиться и парами или тройками попробовать просочиться сквозь их заслоны, а?
– Мысль, конечно, красивая, – поморщился лейтенант и задумчиво посмотрел на пленного унтер-офицера, с завидной послушностью бегавшего с разведчиками с того самого часа, как они покинули территорию складов, – но спорная. Малыми группами прошмыгнуть мимо фрицев проще – это да. Но, в случае боестолкновения, шесть бойцов – это воинское подразделение, боевая единица, у которой есть хоть и минимальный, но шанс на успех. А вот два красноармейца – это, можно сказать, для фрицев те же два зайца, которых они в момент прихлопнут и шкурку сдерут! Нет, дорогие мои, распылять силы мы не будем – уйдем, так все вместе. Ну, а если не получится, то… То тоже вместе. Так что слушай боевой приказ: сидим, как мышки, набираемся сил и ждем сумерек. А там видно будет! Авось твой леший нам и подсобит фрицев с носом оставить… Яровец, а вот тебе – отдельное поручение! Никто, кроме тебя, не сможет как змейка по этому болоту поганому проскользнуть – любой из нас обязательно сухую веточку сапогом отыщет или по-другому как нашумит. Ты, как сумерки начнут опускаться, пошарь там, где я на карте дорожку к лесу показывал, добро?
– Сделаю, командир, – с готовностью кивнул сержант и добавил: – Думаю, если идти, то прямо сейчас, а то путь-то не близкий – туда километра четыре, да назад… Я аккуратненько, без спешки по светлому к краю болота выйду, а уж когда темнеть начнет, все там посмотрю-прошарю.
– Добро, давай так, – не стал спорить Прохоров. – Лишнее все оставь, чтоб полегче идти было, и смотри там – в трясину не надумайся угодить! На тебя сейчас вся надежда – не на лешего же, в самом деле.
– Леший – он ведь тоже наш, русский, – скупо улыбнулся Яровец, засовывая за пазуху телогрейки пистолет и пару гранат, – так что поможет и не подгадит. Ну все, пошел я! Вы только отсюда уйти куда еще не надумайтесь, а то в темноте ведь век не найду.
– Да куда мы денемся… Ты только возвращайся обязательно!
…Стрелки часов равнодушно отсчитывали секунды, минуты и часы, и не было им ровно никакого дела ни до разведчиков, загнанных в болото, ни до немцев, ни до войны вообще – они просто делали свою работу, перемалывая крошечными шестеренками время. Время дня, ночи, войны, чьей-то любви, жизни – и смерти…
– А у нас в деревне, когда кабанчика кололи, – увлеченно нашептывал Миронову Дукин, помогая себе красноречивыми жестами, – то кровь обязательно собирали и потом кровяную колбасу делали. Ну, печенку и легкое тоже сразу в дело пускали – с лучком да со шкварками нажарят и прямо на сковородке скворчащее это дело на стол. Самогоночки по стаканчику – это уж само собой! А сало я, бывало, сначала срежу – с прослоечками обязательно! – а потом солю. Чесночок туда, перчик, соль крупную, лист лавровый и самое главное – тмина побольше! Это ж не сало получалось, а песня! А запах какой – чуть не на всю деревню! А часть я коптил…
– Дукин, если ты сейчас же не заткнешься, – зло зашипел потерявший терпение Прохоров, – мы тебя сами прирежем, чуток обжарим и сожрем! Сколько можно про жратву болтать?! Вон лучше мха пожуй, свиноед хренов!
– Виноват, товарищ лейтенант, – сконфуженно зашептал здоровяк и тут же обиженно объявил: – Я уже и так, можно сказать, вторую кочку объедаю. Есть-то охота – ну прям сил никаких моих нет. Я уже и воды насадился под самое горло – не, не помогает, все равно все мысли про хлебушек!
– Тихо! – привстал лейтенант и завертел головой, прислушиваясь и вскидывая автомат. – Кажись, плеснуло…
Секундой позже из темноты раздался приглушенный голос Яровца:
– Мужики, я это, Яровец! Вы там сдуру-то не пальните!
Сержант вышел из-за кустов и тут же устало рухнул на пригорок рядом с Прохоровым.
– Ох, мужики, дух вон! – Яровец зачерпнул ладонью болотной воды и сполоснул потемневшее от усталости, осунувшееся лицо.
– Ты, сержант, дыши, но и про дело не забывай, – нетерпеливо обратился к бойцу Прохоров. – Мы тут уже на… это самое сошли, можно сказать! Рассказывай, что ты там высмотрел!
– Да уж высмотрел, товарищ лейтенант, – довольно улыбнулся разведчик. – Короче, шанс у нас есть, командир! Фрицы заслоны, конечно, на ночь оставили, но пройти можно. Но самое интересное – другое: там, как раз где мимо болота нашего дорога проходит – ну, что к деревням ведет, о которых мы толковали, – бронетранспортер стоит. С пулеметом. При нем четверо фрицев – кашу на костерке варили, когда я их высмотрел. По запаху, кстати, и нашел!
– Про кашу мы потом потолкуем, – сердито оборвал сержанта командир, – ты дело говори!
– Так я и говорю! Бронетранспортер и всего четыре фрица! Взять их в ножи по-тихому и на ихней железяке рвануть отсюда! Можно пару верст с ветерком проехать, а потом к лесу повернуть. Пока они глазки свои поросячьи со сна продерут, мы уже тю-тю – ищи нас потом в лесу!
– Лейтенант, а ведь он дело говорит, – сдержанно кивнул Ахатов. – Что мы, четверых гансов не прищучим, что ли? Я – за!
– Заманчиво, конечно, – задумчиво пожевал губами Прохоров, ритмично постукивая пальцами по кожуху автомата, – очень заманчиво! А вдруг засада? И они специально нам этот бронетранспортер подсовывают – мол, добро пожаловать, дорогие вы наши простачки русские! Мы сунемся, а нас…
– Волков бояться – в лес не ходить, товарищ лейтенант! – глаза Ганевича азартно блеснули в полумраке. – Если выгорит, то вы только прикиньте, как красиво все получится! Я тоже – за!
– Красиво, говоришь? – Прохоров, принимая решение, согласно кивнул: – Хорошо, собирайтесь! Вот только с рыжим нашим что делать? Вдруг ему в голову ударит что, и он шумнет на самом подходе? Вроде и резать жалко – какой-никакой, а «язык», но и рисковать группой я не хочу и не буду.
– Не вякнет наш рыженький, – уверенно пообещал Дукин и покровительственно хлопнул немца по плечу: – Мы, как из болота начнем выходить, ему добрую русскую портянку в пасть запихаем и ручонки хорошенько свяжем – за него, командир, можешь не опасаться.
– Хорошо, решено! Тогда, товарищи бойцы, пять минут на сборы и выступаем, как говорится, помолясь…
По болоту шли цепочкой, след в след, стараясь не плеснуть водой, не хрустнуть подвернувшейся под сапог валежиной и вообще не производить никакого шума. Яровец уверенно двигался впереди, на всякий случай прощупывая подозрительные места тонкой жердью. Часа через полтора сержант неожиданно остановился и приподнял руку, подавая сигнал. Разведчики послушно остановились и замерли, прислушиваясь. Миронов вместе со всеми напряженно всматривался в темноту и пытался уловить голоса или другие звуки, но вместо обрывков чужой речи вдруг явственно уловил слабый запах дыма – похоже, действительно, сержант привел группу точно на то место, где немцы оставили заслон.
Яровец отправился еще раз убедиться, что ошибки нет, – вернулся через минут пятнадцать и почти беззвучным шепотом доложил Прохорову, что все в порядке: фрицы сидят у небольшого костерка, прикрытого со стороны болота плащ-палаткой, и бронетранспортер тоже на месте.
Сержанта Прохоров оставил охранять «языка», остальные вслед за лейтенантом двинулись на выход из болота, откуда тянуло запахом костра…
Миронов бесшумно опустился на землю по знаку Прохорова и пополз, мысленно раз за разом повторяя: «Только тихо, тихо, Леша – чтоб как Яровец учил!» Перед выступлением лейтенант негромко спросил у Алексея, имея в виду, конечно же, предстоящую стычку с немцами: «Сможешь?» На что Миронов уверенно и твердо ответил: «Смогу!» Вопреки прежним опасениям, сейчас Миронов не испытывал ни малейшей неуверенности в своих силах и ничуть не сомневался, что не подведет товарищей и рука его в нужный момент не дрогнет.
Бронетранспортер действительно оказался на месте – как и немцы, о чем-то оживленно разговаривавшие у небольшого костерка. Прохоров знаками распределил немцев между разведчиками и каждый, как змея к намеченной жертве, пополз к «своему» фрицу.
Лейтенант чуть слышно цокнул языком, и разведчики, словно подброшенные невидимым трамплином, разом рванулись к освещенным отблесками огня немцам.
Миронов в один прыжок оказался за спиной «своего» немца, левой рукой ухватился за край каски, изо всех сил рванул голову врага назад и сбоку ударил ножом точно в обнажившуюся шею. Немец судорожно дернулся, выгибаясь и скользя ногами по палой листве, и тут же обмяк. Алексей для уверенности ударил еще раз – в грудь слева, где примерно должно было быть сердце, и оттолкнул труп от себя. Только сейчас он смог перевести дыхание и, унимая отчаянно бухающее сердце, осмотреться – что и как с остальными фрицами. С остальными тоже было покончено – каждый сработал на совесть, и ни один немец ни вскрикнуть, ни тем более выстрелить так и не сумел!
«Чистенько все сделал, дядя Леша, молодец! – Миронов мысленно похвалил себя, бросил короткий взгляд на труп, сморщился и длинно сплюнул. – Как же все-таки легко нож в тело входит. Простая деревяшка – и та много крепче. Прав был лейтенант – прирезать человека очень даже просто! Хотя сто раз тебе уже сказано, не люди они – псы. Крысы фашистские. Даже воняет от них не по-людски: смесью пота, одеколона и еще какой-то дряни. А, точно – мужики говорили, что это у них мазь от вшей такая вонючая…»
– А, что я говорил?! – бесцеремонно подталкивая в спину испуганно посматривавшего на убитых немцев унтера, из темноты появился сержант. – Вот вам котелок с кашей, а вот и такси – правда, без шашечек!
– Так, дорогие мои, не время шутки шутить, – грубовато оборвал светившегося от удовольствия Яровца Прохоров. – Надо быстренько эту дуру как-то завести! Ну, кто смелый?
– Давай-ка, командир, я попробую! – Ганевич оперся ногой о резиновую нашлепку гусеницы и уверенно перемахнул через борт внутрь десантного отсека, откуда и перебрался на водительское место.
– А сумеешь? – забираясь в бронетранспортер, спросил Прохоров.
– Да что тут уметь, – пренебрежительно фыркнул разведчик, при свете фонаря оглядывая приборы и рычаги управления. – Те же педали, тот же рычаг переключения передач, тот же руль – это же не паровоз, в конце концов.
– Да уж, руль у него, конечно… – рассматривая рулевое колесо, непривычно наклоненное в сторону водителя и вниз, неопределенно повертел в воздухе пальцами лейтенант. – Одно слово – немцы!
– Включаем электропитание, жмем кнопку стартера… – Двигатель прошелестел стартером, фыркнул и мерно зарокотал всеми цилиндрами. – Во, приходи, кума, любоваться! Так что, товарищ лейтенант, рискнем? Едем или глушить эту дуру?
– Грузитесь все в кузов! – высовываясь из машины, распорядился Прохоров. – И давайте побыстрее – сейчас немцы прочухаются и устроят нам веселую жизнь! Слишком уж нам везет, а хорошим это никогда не кончается!
Разведчики забрались в десантный отсек, и бронемашина, взревев мощным мотором, рывком двинулась с места, развернулась и устремилась вперед.
Глава 19. Октябрь 1943 года. Путь домой
– Товарищ лейтенант, поешьте! – в командирско-водительский отсек протянулась рука Ахатова с ломтем хлеба и котелком, из которого тянуло одуряющим ароматом каши с мясом.
– Это мы завсегда со всем нашим удовольствием, – принимая котелок, довольно кивнул Прохоров и, стараясь перекрыть рев двигателя, спросил: – Рыжему там тоже что-нибудь дайте, а то еще помрет с голоду, болезный! А нам без «языка» возвращаться никак нельзя!
– Уже! – прокричал в ответ Ахатов. – Мы же не фашисты какие – он, гад, уже полкотелка каши умял и еще посматривает! Мы тут в ящиках еще консервы и хлеб нашли – так что живем!
– Да авось поживем еще чуток, – невнятно проворчал Прохоров, принимаясь за кашу, и, поймав на себе откровенно завистливый взгляд Ганевича, пообещал: – Сейчас маленько перекушу, и местами поменяемся – я за руль сяду! Сам же говорил, что не паровоз! Смогу, не бойся! Вот только бы язык не откусить – трясет здесь хуже, чем в телеге… Слушай, и как ты дорогу видеть умудряешься?! Через эти чертовы щели смотровые не видно же ничего!
– Да, видимость хреновая, но нам ведь не век на нем и ездить!
Бронетранспортер, носивший у немцев красивое, но малопонятное название «Sd.Kfz.251», оказался машиной не только вместительной, но и довольно ходкой – на грунтовке развивал скорость около пятидесяти километров в час, что разведчиков очень даже устраивало. Расклад был прост: чем ближе им удалось бы пробиться к настоящему лесу, присмотренному на карте командиром, тем больше появлялось шансов успешно добраться до линии фронта и перейти к своим.
– Товарищ лейтенант, по-моему, пост впереди, – встревоженно сообщил Ганевич, вновь усевшийся за руль после короткого перерыва на уничтожение остатков трофейной каши. – Прохоров вел машину слишком уж резво и неровно, что вызвало дружные нарекания разведчиков, выразившиеся в единодушном крике: мол, не дрова везешь, командир! – Шлагбаум, мотоцикл… Бляхи вроде светятся – наверное, фельджандармы!
– Вижу! Что-то они забегали – не нравится мне все это, – озабоченно ответил Прохоров и решительно скомандовал: – Жми на газ и не останавливайся – дави гадов! Вряд ли это именно по нашу душу, но наверняка тревогу у них уже объявили – так что времени у нас, считай, вообще не осталось!
Ганевич до упора выжал педаль газа, и бронетранспортер с ужасающим ревом полетел прямо на слабо освещенный приглушенными фарами шлагбаум, рядом с которым стоял мотоцикл с коляской, в которой рыльцем в небо торчал пулемет. Сквозь рев мотора и шум движения разведчики не слышали встревоженных криков немцев – лишь пара автоматных очередей раздалась со стороны поста и по броне отчетливо застучали пули. В следующую секунду бронемашину крепко тряхнуло – стальная коробка с маху ударила в явно жидковатый против нее мотоцикл, краем кузова снесла полосатую балку шлагбаума и помчалась дальше.
Того, что случилось несколькими мгновениями спустя, разведчики предвидеть попросту не могли – словно сама судьба услышала слова Прохорова о подозрительно затянувшемся везении и решила в момент прикрыть лавочку с приятными сюрпризами и открыть крышку сундука с гадостями.
Неподалеку от поста фельджандармерии оказалась позиция зенитчиков, которые сориентировались на удивление быстро и открыли огонь по бронетранспортеру. Одно нажатие педали – и из ствола зенитной пушки «Flak-30/38» роем вырвались двадцатимиллиметровые пули-снаряды и понеслись вдогонку бронемашине. Легкую восьмимиллиметровую броню, прикрывавшую корму бронетранспортера, такие пули прошивают почти с такой же легкостью, как и лист обычного картона. Разведчиков спасло, пожалуй, только одно: не так-то и просто в спешке положить все пули точно в цель, если цель движется, дергается и виляет на хорошей скорости. А уж на газ Ганевич, подстегиваемый азартом, страхом и криками Прохорова, жал от всей души, поскольку прекрасно понимал: если уж зенитчик не промахнется и всадит им в спину хорошую очередь, то нажимать на педали и удирать будет просто некому…
Когда бронемашина протаранила мотоцикл жандармов и раздались первые выстрелы немецкой зенитки, Яровец сориентировался быстрее всех: бросился к пулемету, установленному над командирско-водительским отсеком, сдернул «MG-42» с турели и метнулся к заднему борту, передернул затвор и нажал на спусковой крючок – пулемет, за высокую скорострельность прозванный красноармейцами «швейной машинкой», послушно выдал длинную очередь. Сержант наугад бил в темноту, стараясь нащупать вражескую зенитку, – бил, пока не закончилась лента с патронами. Попал ли хотя бы разок, Яровец точно сказать, естественно, не мог, но для беглецов было вполне достаточно хотя бы немного помешать зенитчикам, заставить их нервничать и больше думать о своей безопасности, чем о расстреле уходившего от них бронетранспортера.
– Кажется, пока ушли. – Прохоров мельком глянул в сторону десантного отсека и крикнул: – Эй, славяне, все целы?!
– Почти. – Над плечом лейтенанта навис Ахатов и пояснил: – Дукина зацепило! Но жить будет. Командир, надо нам как-то из этой коробки выбираться. Мы же в ней как в крысоловке. А еще раз такого везения не будет – сейчас у фрицев такой шум-гам поднимется, что мало нам не покажется!
– Дело говоришь, сержант! Сейчас вправо уйдем, еще с километр проедем и бросим эту братскую могилу – дальше пехом попрем!
Когда Юсуф говорил о том, что почти все целы, он не очень и покривил душой: Дукин действительно был ранен в плечо осколком. Возможно, осколок был небольшой частицей броневого листа, который прошила пуля, выпущенная из немецкой зенитки. Рану, выглядевшую устрашающе, но не очень опасную, Дукин кое-как замотал бинтом из индивидуального пакета, и выглядел разведчик почти как обычно – только легкая бледность и временами пробегавшая по лицу гримаса говорили о том, что и здоровякам знакомо чувство боли. Гораздо меньше повезло пленнику: рыжий унтер-офицер был убит наповал. Вероятно, судьба на этот раз решила показать, что она обладает не только способностью выбрасывать на стол порой самую неожиданную карту, но и своеобразным чувством юмора. И заключался этот юмор в том, что немецкая пуля-снаряд практически не тронула русских разведчиков, а «своего» отправила в столь превозносимую истинными арийцами Валгаллу – уютное местечко на небесах, куда, согласно древним легендам, попадают души воинов, павших в бою…
– Все, Ганевич, туши керогаз! – распорядился Прохоров, и разведчик послушно нажал на тормоз и выключил двигатель, добросовестно тянувший массивную бронемашину по какой-то заброшенной грунтовке, которая, как считал командир, вела как раз к тому настоящему лесу, который и должен был помочь группе оторваться от немцев и раствориться на его желто-серых просторах. – Все вон из машины! Ничего не оставляем, но и лишнего ничего не берем – только оружие, патроны и продукты. Яровец, не забудь затвор из пулемета вытащить – потом выбросишь где-нибудь!
Разведчики выбрались из бронетранспортера – лишь Яровец все еще продолжал какую-то непонятную возню в железном нутре.
– Сержант, долго еще тебя ждать? Что ты там колдуешь? – недовольно поинтересовался Прохоров, озабоченно поглядывая на часы. – Время, дорогие мои, время!
Яровец приладил под деревянной лавкой, тянувшейся вдоль борта, гранату и прикрепил к кольцу растяжку, второй конец которой привязал к ноге убитого унтера. Замаскировал обрывком тряпки и, беззлобно ухмыляясь, легонько хлопнул ладонью по спине трупа:
– Прости, рыжий, но мы тут ни при чем! Передавай фрицам привет от сержанта Яровца…
Разведчик спрыгнул с борта и во всеуслышание объявил:
– Я готов, товарищ лейтенант! Чего ждем? Тикать поскорее надо отсюда!
– Ты посмотри, куда нас этот герой завез, – тыкая пальцем в какую-то табличку, болтавшуюся на обрывке колючей проволоки, сказал Прохоров. – Так что сильно-то не резвись!
Яровец подошел поближе и сначала увидел нарисованный на табличке череп с костями, а потом уже прочел: «Achtung! Minen!» Любому красноармейцу – даже не знающему почти ни одного немецкого слова! – эта надпись была хорошо известна.
– Я что, нарочно, что ли, на минное поле заехал? – мрачно огрызнулся Ганевич и опасливо покосился на грозную надпись. – Вы, товарищ лейтенант, между прочим, и сами убедились, что в смотровые щели там ни черта не видно было!
– Поле правее, а здесь как раз его граница, – уверенно заявил Ахатов и предложил: – Командир, давай, я первым пойду! Я точно говорю, что до мин мы не доехали – иначе сейчас на этой проволоке не табличка болталась бы, а кишки наши.
– Хорошо, убедил, – кивнул Прохоров и скомандовал: – Тогда дуй вперед! Но не спеши и под ноги поглядывай! Группа, за мной! Точнее, след в след за товарищем сапером Ахатовым, который сейчас нас приведет к опушке волшебного леса. Мы ему, конечно же, верим, но метров на пятнадцать вперед отпустим…
До лесной чащи разведчики добрались благополучно. И, пожалуй, лишь вступив под настоящие деревья с частично сохранившейся листвой, Алексей Миронов впервые за последние несколько дней испытал облегчение и почувствовал, как в душе зарождается некое подобие уверенности, что они смогут-таки уйти от преследующих группу немцев и дойти до своих. Лес спрячет, согреет, прикроет от пули и спасет…
Когда разведчики уже углубились в лес, в отдалении приглушенно грянул взрыв. Яровец придержал шаг, прислушался и довольно сообщил:
– А вот, похоже, и мой сюрприз сработал! Рыжий передал прощальный привет фрицам от героических советских разведчиков. А все-таки немцы не дураки – быстро до бронетранспортера добрались!
– Ты, сержант, давай-ка, шире шаг! – беззлобно приказал Прохоров. – Это, кстати, всех касается! А то фрицы и до нас доберутся, не дай бог. Группа, бегом марш!
Читать бесплатно другие книги:
