Штурмовая группа. Взять Берлин! Першанин Владимир
– Впритирку. Почти все лежачие. Есть которые безнадежные. Дай бог, чтобы до санбата дотянули. Смотреть на ребят – сердце сжимается.
Кузов трехтонного грузовика «ЗИС-5» застелили трофейными одеялами, шинелями, осторожно положили раненых и отправили в тыл в сопровождении двух легкораненых вооруженных бойцов.
Саперы, торопясь, приводили в порядок мост. Вскоре по нему осторожно прошли два «студебеккера», десятитонные самоходки «СУ-76» и малым ходом обе «тридцатьчетверки».
Ольхов доложил в штаб дивизии результаты ночного боя и что частично поврежденный мост восстановлен.
– Наши «коробочки» держит. Оставлю прикрытие из легкораненых и двигаюсь дальше, согласно маршрута.
– Медленно двигаешься, – раздался в трубке голос комдива. – Вторые сутки идут, а ты полета верст одолел.
– Семьдесят, – поправил полковника Василий Ольхов. – Быстрее не получается.
– Большие коробочки по твоему мосту пройдут?
Комдив имел в виду тяжелые самоходно-артиллерийские установки весом сорок шесть тонн и танки «ИС-2».
– Должны пройти.
– Должны… ладно, не тяни время. Двигай вперед. До связи.
Но двигать вперед так сразу Ольхов не мог. Следовало похоронить погибших, покормить людей, привести в порядок технику.
Невзрачная сонная речка Пиница, приток восьмисоткилометровой Варты, являлась довольно серьезным препятствием для войск, двигающихся на Берлин. Илистые топкие берега затрудняли переправу. Да и не в каждом месте можно было подтянуть технику и людей по раскисшей весенней земле и навести даже простой понтонный мост.
Речка рассматривалась как один из рубежей (пусть второстепенных) на пути к Берлину. Понтонные мосты уничтожались с воздуха скоростными штурмовиками «Фокке-вульф-190», которые кроме пушек и пулеметов несли по тысяче килограммов бомб.
Захват моста обошелся группе капитана Ольхова более чем в сорок убитых и раненых бойцов и командиров. Ощутимые потери для его небольшого подразделения.
Но капитан отлично понимал, что если дивизия провела бы атаку с ходу всей массой людей и бронетехники, то узел обороны огрызнулся бы куда сильнее. Непростой узелок: тяжелый «тигр», две пушки, зенитка, минометы, противотанковые ружья «панцершрек», «фаустпатроны».
И боеприпасов было заготовлено столько, что пламя и столб земли из взорванного склада поднялись метров на сто. Да и мост успели бы взорвать, а для постройки нового потребовалось бы не менее суток. При условии, что его не разбомбили бы «Фокке-вульфы» с ближайшего аэродрома.
Теперь дивизия и приданные ей танки могли идти вперед без задержки, не скапливаясь перед водной преградой легко уязвимой массой. А какие потери несут в подобных ситуациях войска, Василий Ольхов уже нагляделся.
Пока все идет относительно нормально. А что дальше – видно будет.
Колонна шла по тому же проселку, засыпанному гравием. Где-то впереди он пересекался с шоссе, но сколько до него осталось, никто не знал. На картах, которые имелись у Ольхова и начальника разведки Савелия Грача, ни мост, ни проселок обозначены не были.
Шоссейная дорога, идущая через города Лансберг, Кюстрин и дальше на Берлин, штурмовой группе была не нужна. Там двигались другие войска. По-прежнему впереди шли мотоциклы и бронетранспортер лейтенанта Грача. Их сопровождали две легкие самоходки «СУ-76».
Эти открытые сверху машины имели слабое бронирование, но отличались маневренностью, небольшими размерами и несли сильные пушки «ЗИС-3». Они были способны дать отпор в случае внезапного нападения.
Пехотная рота, усиленная взводом автоматчиков, разместилась на броне танков и самоходок. Часть людей ехали на двух «студебеккерах».
Яков Малкин находился в одном бронетранспортере с Василием Ольховым. Лейтенант был призван в армию с третьего курса университета, прошел военную подготовку и с полгода служил в политотделе дивизии. В штурмовую группу Ольхова он напросился сам.
Война подходила к концу. После победы было бы обидно слышать язвительные намеки, что он просидел все это время в штабе. Правда, как в любом штабе, своих работников не обижали. Яков успел даже получить медаль «За боевые заслуги» после успешного завершения Львовско-Сандомирской операции, хотя никакого отношения к ней не имел.
Перепоясанный тугой портупеей поверх шинели, с автоматом, кобурой, полевой сумкой, он выглядел вполне бывалым командиром. Хотел даже поменять свой «ППШ» на трофейный «МП-40», но Василий Ольхов сухо заметил:
– Не надо. «ППШ» дальнобойнее и точнее немецких автоматов. Кроме того, в бою вы можете словить гранату от своих. Швырнут сгоряча на треск чужого автомата. Ненужный риск.
– А почему разведчики сплошь трофейное оружие носят?
– Спросите у них сами, Яков Григорьевич.
Но задавать вопросы долговязому, острому на язык Савелию Грачу инструктор политотдела не рисковал. Кажется, тот недолюбливал политработников.
Да и весь его вид – бушлат, шапка-кубанка, нож на поясе придавали начальнику разведки какой-то полупартизанский, расхристанный вид. Говорили, что в ночном бою лейтенант убил пять или шесть немцев, кого-то из них своим ножом. Спросишь у такого – нарвешься на грубость.
Кроме того, лейтенанта задевало, что Ольхов, простой в обращении со всеми, упорно обращался к Малкину на «вы». Словно подчеркивал, что он из другой команды.
А ведь лейтенант добровольно пошел в штурмовую группу, когда там понадобился переводчик и политработник. И вчера искренне просил капитана взять его в ночную операцию, хотя знал, насколько она опасна. Ольхов просто отмахнулся, а сейчас, сидя рядом, словно игнорировал парторга.
Не спросил даже, как он чувствовал себя в первом своем бою, когда на рассвете шел вместе с другими в атаку и расстрелял целый диск. Правда, держался немного позади, но, как и другие, рисковал жизнью. А ведь в атаку никто его не гнал. Парторг мог сам выбирать свое место в бою. Переждал бы атаку, перекуривая с водителями «студебеккеров», и никто бы ничего не сказал.
Сегодня утром впервые на его глазах убили человека. Боец, бежавший впереди, вдруг взмахнул руками, из спины брызнули кровавые клочки, и он замертво свалился на траву в десяти шагах от Малкина. Яков успел залечь. Эта пулеметная очередь могла вполне срезать и его.
Капитан Ольхов, не обращая внимания на Малкина, о чем-то шутил со снайпером Михаилом Маневичем, который постоянно находился в командирской машине. В разговор встревал ординарец Николай Антюфеев, хотя, как и Маневич, он был всего лишь сержантом и не соблюдал никакой субординации. Впрочем, ординарец относился к Малкину вполне доброжелательно и даже слегка опекал его.
Колонна по-прежнему шла по гравийному проселку. Где-то вдалеке громыхали приглушенные орудийные раскаты, раза два высоко в небе проплыли, натужно гудя, наши бомбардировщики.
– «ТУ-2», мощные штуки, – сразу определил Антюфеев. – По четыре тонны бомб несут, и скорость хорошая.
Тяжелые машины охраняли истребители. Юркие скоростные «Яки» порой спускались довольно низко, им махали касками и шапками.
– На Берлин идут, – заявил ординарец. – Говорят, от него одни развалины остались.
В остальном война не слишком напоминала о себе. Будь Малкин поопытнее, он бы определил, что местность вокруг них называется на языке военных «слоеный пирог». По этой дороге отступали немецкие войска, уходили на запад беженцы, прошли наши передовые танковые части.
Но оборонительные бои, которые упорно вели немцы, шли в основном вокруг крупных городов, железнодорожных станций, автомагистралей. Именно там наши танки взламывали узлы обороны.
Здесь же, на забытом Богом проселке, остались лишь следы отступления и торопливого исхода немецких беженцев. Их гнала и пропаганда Геббельса о зверствах большевистских орд, и вполне объяснимый страх за собственную жизнь. К концу войны граждане Германии вдруг прозрели.
Узнали о существовании концентрационных лагерей, где массово уничтожались тысячи (в миллионы верить не желали) евреев, русских, поляков. Вертелись на языке слова «Освенцим», «Дахау», а эсэсовцы, эти рослые красивые парни, элита армии, по слухам специализировались на карательных акциях и расстрелах.
По обочинам дороги валялись сломанные повозки, брошенные автомашины, домашняя утварь. Кое-где виднелись воронки от бомб и снарядов. Невольно провожали глазами могильные бугорки. Некоторые с крестами, другие со звездами, а большинство просто оплывшие от дождей еле заметные холмики.
Видели следы боя. Несколько обугленных «тридцатьчетверок», сгоревший «студебеккер» и братскую могилу. Немецкие траншеи были перепаханы снарядами и гусеницами танков. В капонирах разглядели искореженные пушки, тела убитых немецких артиллеристов.
Немного подальше, на обочине, застыли сгоревшие грузовики, несколько тяжелых гусеничных тягачей «фамо». Здесь трупов было больше. Часть сбросили в кювет, некоторые были сплющены колесами.
Когда медленно проезжали мимо (дорога была сплошь изрыта воронками), в нос ударил острый трупный запах. Лейтенант Малкин удивился, почему так сильно пахнет. Погода держится холодная, снег лишь недавно растаял.
– Нормальный запах, – втянул воздух широким носом белорус Миша Маневич, у которого в оккупации погибла почти вся родня. – Даже приятный. А воняют они так, товарищ лейтенант, потому, что жрут много. Всю Европу обожрали, а сейчас лопаются.
И сплюнул, целясь в разутый труп немецкого артиллериста. А Малкин спросил у Ольхова:
– Здесь ведь наши танки уже путь проложили. С кем после них воевать?
Прозвучало с долей гордости. Наши танки они такие, всё сметают на пути, и штурмовой группе вроде делать нечего.
– Прошли наши танки, – согласился капитан. – Но наступление идет широким фронтом. У них свой маршрут, и переправлялись они в другом месте. А мы, Яша, свой мост с боем брали, сорок человек потеряли. У нас своя задача.
Политработник понимающе кивнул. Ольхов, с его авторитетом, опытом и орденами, разговаривал с лейтенантом как с равным, по-дружески. Это Малкину понравилось, и он решил, что капитан Ольхов – мужик неплохой, не кичится заслугами и своим положением.
Между тем дорога раздваивалась. Куда ехать дальше, было непонятно.
В километре виднелся фольварк, каменный дом, хозяйственные постройки, яблоневый сад. Колонна остановилась. Стволы пушек настороженно смотрели на постройки, деревья. Хорошее место для засады.
Разведчики – мотоциклисты, успевшие объехать фольварк вокруг, махали руками.
– Пусто. Двое каких-то гражданских и больше никого.
Это были смотрители оставленной хозяевами фермы. Немец лет пятидесяти, с искалеченной беспалой рукой и его жена. Оба в аккуратной рабочей одежде. У женщины светло-русые волосы спрятаны под платок, она моложе мужа и держится рядом с ним, не отходя ни на шаг.
Старшина Тимофей Калинчук доложил Ольхову, что в стойлах находятся коровы, обнаружен свинарник, а в погребах запасы копченого сала, консервированных овощей и много другого продовольствия.
– Я присмотрел боровка пудов на семь. Надо бы горячего сварить. Разрешите, товарищ капитан.
– Вам нужна расписка? – спросил Ольхов у смотрителя. – Мы возьмем часть продуктов и свинью, чтобы сварить горячее для солдат. Позже, в комендатуре, с вами расплатятся по установленной цене.
Яков Малкин перевел, а смотритель впервые за четверть часа общения заговорил на русском языке. С сильным акцентом, но довольно понятно.
– Берите, что найдете нужным, господин капитан. А расписку оставьте, я здесь не хозяин. Мне придется отчитываться.
В слове «отчитываться» прозвучало, что приход русских – явление временное, а хозяин рано или поздно обязательно вернется.
– Пальцы на войне потеряли?
– Так точно, господин капитан. Командир автомобильного взвода. Последнее звание – обер-фельдфебель.
– Успели побывать на Восточном фронте?
– Да. Я получил ранение летом сорок второго года под Ростовом.
Василий внимательно оглядел немца. Широкий в плечах, сухощавый. На правой руке от четырех пальцев остались лишь обрубки, но с хозяйством он справляется, видимо, неплохо. И держится вполне уверенно. В свое время был наверняка решительным командиром.
– Вы, кажется, хвалитесь, что участвовали во временной оккупации Ростова?
– Я ничего не оккупировал, а просто водил грузовик и командовал пятью другими машинами.
При этих словах жена крепко стиснула локоть мужа и заискивающе улыбнулась Ольхову.
– Пауль был всего лишь шофером. Под Москвой отморозил ноги, а в сорок втором получил тяжелое ранение, началась гангрена. Он три месяца пролежал в госпитале.
– Фри месяца – какое горе! Под Ростовом расстреляли двенадцать тысяч евреев, а в концлагерях погибли сорок тысяч советских военнопленных.
Это горячо и возмущенно проговорил лейтенант Малкин. Его розовое лицо пошло пятнами, а голос срывался.
– Пауль об этом не знал, – странно улыбаясь, сказал Ольхов. – И вы не знали, что в концлагерях убивают тысячи людей. Так ведь?
– Так. Эсэсовцы делали свои дела скрытно, – растерянно отозвалась женщина.
Было заметно, что смотритель занервничал, потянул из кармана сигареты, стал прикуривать.
– Встать, как положено, если хвалишься, что ты солдат и воевал против нас, – негромко приказал капитан. – Вам известно, что каждого немецкого военнослужащего проверяют на причастность к массовым убийствам мирных граждан на оккупированной территории?
– Я не участвовал в убийствах.
– Только возил наших ребят на расстрел, – неожиданно вмешался Савелий Грач. – Возил, сученок?
– Нет… клянусь.
– Самое справедливое – шлепнуть тебя, пса беспалого. Взводом он командовал, Ростов брал. Герой Рейха!
Атмосфера накалилась. Смотритель, который, несомненно, был смелым человеком, понял, что перешагнул черту. Он хотел сохранить достоинство перед людьми, каждый из которых потерял брата или отца. Их жилье сгорело, и пришли они, наполненные ненавистью.
Неизвестно, чем бы все закончилось, но Ольхов взял себя в руки и коротко приказал:
– Тщательно обыскать все постройки. Особенно чердаки и подвалы.
– Посторонних на ферме нет, – заверил смотритель.
– А оружие?
– Только охотничья двустволка и полсотни патронов к ней. Охрана от мародеров.
– Сдайте ее старшине.
Вместе с Савелием Грачом и Яковом Малкиным осмотрели поместье. Поражали чистота и порядок, которые поддерживались даже в это неспокойное время. Крупные породистые коровы стояли в теплых стойлах возле автопоилок и бункеров с сеном.
В подвале, куда их привел смотритель, на подставках находились дубовые бочки разной величины. Бывший фельдфебель показал на одну из них.
– Здесь вино урожая девятьсот двадцатого года. Я собирался переливать его в бутылки. Попробуйте, отличное белое вино.
Выпили по кружке. Пауль снова наполнил и предложил:
– Давайте выпьем за мир.
– Давайте за мир, – усмехнулся Василий Ольхов. – За что же еще пить, когда мы уже в Германии.
Ночевали в фольварке, хорошо поужинав. Малкин старался не налегать на спиртное, но не рассчитал силы. Выдержанное, крепкое вино ударило в голову. Он стучал себя кулаком в грудь и убеждал Ольхова, что в бою не подведет.
– Конечно, не подведешь, – соглашался добродушный сапер Петр Петрович Шевченко. – Тебе выспаться надо.
– Я посты должен проверить.
– Сегодня Грач дежурит. Он и проверит.
Этот и последующий день прошли спокойно. Но дороги Германии в апреле сорок пятого года были не самым спокойным местом на земле.
Глава 2. Вперед, на запад!
Катили по неширокой шоссейной дороге. По обеим сторонам тянулись ряды деревьев. Вязы, клены сменялись соснами, во многих местах росли яблони, аккуратно постриженные и побеленные снизу свежей известью.
– Глянь, яблони свободно растут, – удивлялся Иван Шугаев. – У нас мальчишки яблоки бы еще зелеными ободрали.
– Хоть и сволочная нация, а культурная в своем доме, – рассуждал ординарец Антюфеев. – Кругом порядок.
– Зато в лагерях людей несчитано угробили, – со злостью проговорил снайпер Маневич. – У нас в Белоруссии сколько деревень пожгли… вместе с жителями.
В бойцах поднималась злость. К сорок пятому году не оставалось ни одной семьи, где бы не потеряли близкого человека. А в большинстве нескольких сразу.
Изредка попадались беженцы. Они торопливо отступали в сторону, некоторые кланялись, снимая шляпы или шапки с козырьками. Женщин и молодых девушек было среди них мало. При виде солдат отворачивались, прятались за спины мужчин.
– Боятся за свое хозяйство, – провожая их взглядом, сказал один из бойцов. – Ничего, мы еще до вас доберемся.
– Ты рот на немок не разевай, – осадил его сержант. – Приказ помнишь? За изнасилование – под трибунал. Шлепнут в момент.
– Можно и по-доброму договориться.
– На пальцах, что ли?
– На ощупь, – вставил кто-то из остряков.
Остальные засмеялись. Четвертый год война идет, одичали мужики без женщин. Проблемы еще будут.
В довольно быстром темпе отмахали более ста километров. Стрельба по сторонам усиливалась. Прошедшая ночь была озарена отблесками далекого пожара, темнота не наступала. Небо было багрового цвета и, несмотря на отсутствие облаков, звезд видно не было. Спали, а точнее, дремали, тревожно. Зловещий цвет неба навевал всякие мысли. Вот она, Германия, откуда пришло все зло, и хорошего здесь ждать нечего.
Однако ночь прошла почти спокойно, если не считать короткого обстрела из винтовок и автоматов, который велся из леса на расстоянии километра. Потерь не было. Уже перед рассветом Савелий Грач разбудил Ольхова и показал на темную массу, двигающуюся вдалеке. Слышался звук моторов.
На запад прошла немецкая колонна: несколько бронетранспортеров и десятка два грузовых машин. Некоторые с пушками на прицепе.
Двигались они по мало наезженной дороге вдоль леса. Приближаться к шоссе немцы не рискнули, считая, что его оседлали советские войска. Не решились они напасть и на сравнительно небольшую группу Ольхова.
– Удирают фрицы без оглядки, – рассуждал кто-то из молодых солдат. – Как мыши в темноте прошуршали и исчезли. Это вам, гады, не сорок второй год.
– Может, здесь, и удирают, – сказал старшина Калинчук. – А через десяток километров остановятся и так из засады долбанут, что по-другому запоете. Расхрабрились!
Как и Ольхов, старшина трезво оценивал боеспособность немецких частей. На пороге своего дома они будут драться отчаянно.
– Поздно им долбать, – отмахивались от старшины. – Только и остается что удирать без оглядки.
В общем, настроение большинства бойцов было бодрое. Война идет к концу, до Берлина всего ничего осталось. Кормежка сытная. На завтрак повара сварили кашу со свининой. Запивали ее компотом из банок, прихваченных на ферме.
Многие приложились к фляжкам с вином и яблочной водкой. Бывалые бойцы делали это незаметно и сильно не увлекались. Зато несколько молодых ребят хватанули изрядно. Громко и возбужденно что-то обсуждали, смеялись. Ольхов, насмотревшись за войну, к чему приводит пьянка, приказал командирам взводов лично проверить емкости и вылить спиртное.
Если ночью пить опасались в ожидании неожиданного нападения, то утром решили расслабиться.
– Как курят нас подавят, если с утра лакать начнем. Малкин, это твой вопрос как политработника.
– Они меня не слушаются, – простодушно сообщил парторг.
– Бери за шиворот и веди ко мне, если сам не справляешься. Савелий тебе поможет. У него ручищи такие, что сразу по струнке вытянутся.
В принципе это была не такая уж проблема. Группа невелика, командиров достаточно, а бойцы все на виду. Долго копаться Ольхов не дал, и колонна снова вырулила на шоссе. Но проехали не больше двух десятков километров и уткнулись в хвост другой колонны.
От огорчения Василий выругался. Вот тебе и штурмовая группа! Их уже чей-то полк опередил. С досадой подумал, что надо было ехать и ночью. Однако картина, которую он увидел, показала, что ночная езда по незнакомым дорогам чревата немалыми опасностями.
Танковый батальон с десантом на броне выполнял роль такой же штурмовой группы, как и подразделения Ольхова. Только командир соседнего корпуса не поскупился и пустил впереди основных сил сразу два десятка танков и несколько тяжелых самоходок.
Нельзя сказать, что комбат мчался очертя голову. Впереди колонны двигался легкий танк «Т-70» с разведчиками на броне. Однако немцы нанесли удар умело и в удобном для них месте.
Шоссе здесь шло через низину. Дренажную трубу в основании дороги немцы законопатили. Талая вода перехлестывала через асфальт. Разведывательный танк «Т-70» осторожно миновал затопленный участок, проехал еще с полкилометра и доложил, что дорога впереди свободна, противника не видно.
Комбат приказал продолжить движение колонны, и в этот момент рванули два мощных фугаса.
Фугасы – это не противотанковые мины, вес которых ограничен несколькими килограммами взрывчатки. В узкие ямы на обочине дороги закладывают толовые та тики, головки гаубичных снарядов, мины, канистры с бензином или горючей жидкостью.
Один фугас взорвался в начале подъема и разнес «тридцатьчетверку». Кроме экипажа сразу погибли несколько десантников, шагавших следом. Через секунду сработал второй фугас. Он повредил пятую или шестую по счету машину и залил все вокруг горючей жидкостью, которая, шипя, горела даже на поверхности воды.
С криком разбегались, срывали горящие шинели и бушлаты десантники. Некоторые катались по земле, товарищи пытались им помочь, но липкая смесь прожигала одежду и руки. Кто-то бежал к воде и, утопая в грязи, горели на обочине.
Дальше началась мясорубка. На бугор выкатились штук семь немецких танков и штурмовых орудий. Крики заживо сгорающих людей потонули в грохоте взрывов.
Снаряды из длинноствольных пушек калибра 75 и 88 миллиметров за считаные минуты подожгли еще три танка. Остальные «тридцатьчетверки» отвечали беспорядочным огнем, уклоняясь от раскаленных болванок и искрящихся в пасмурном рассвете кумулятивных снарядов.
Батальон был смешанный. Новых «тридцатьчетверок» с орудиями калибра 85 миллиметров насчитывалось не более половины. Только эти пушки могли эффективно поражать врага за километр. Старые «трехдюймовки» прибавляли лишь шума.
Особенно старались две «пантеры» с их пятиметровыми орудиями и высокой точностью приборов. Танковый комбат, которого прочили в командиры полка, с отчаянием смотрел, как загорались все новые машины. Пехота наглухо залегла под откосом, многие прятались в ледяной воде, не замечая холода. Слишком плотным был орудийный огонь.
Горели, взрывались танки, снаряды ломали деревья, которые тоже вспыхивали от сильного жара. Батальон находился на грани истребления, когда майор-комбат вместе с двумя экипажами пошел в атаку.
На полной скорости, не обращая внимания на летевшие навтречу снаряды и угрозу завязнуть, три танка зашли с фланга и подожгли две немецкие машины.
Бронетанковая вражеская рота, видимо, имела приказ не ввязываться в затяжной бой, и спешно отступила. Тем более майор-комбат сумел подбить одну из «пантер».
Однако спустя десяток минут в небе появилась пара штурмовиков «Фокке-вульф-190», которые сбросили несколько тяжелых авиабомб. Мощные взрывы разнесли метров сто шоссейной дороги. Поверх перепаханного гудрона, глубоких воронок хлынул поток талой воды, размывая песок, щебень и землю.
Напор через некоторое время ослаб, но перед штурмовой группой расстилалось озеро и превращенная в болото низина.
Все это рассказал Василию Ольхову майор – комбат года на два старше его.
– Везло до поры, – прикуривая очередную папиросу, с горечью жаловался он. – Ну и нарвался. Пять машин вдребезги, еще четыре повреждены.
Он искал сочувствия. На груди двадцативосьмилетнего майора позвякивали четыре ордена, виднелись три нашивки за ранения. Столько же нашивок было у капитана Ольхова, лишь орденов вдвое меньше. Но Василий испытывал сочувствие только к погибшим.
– Сколько людей потерял? – спросил он.
– Четыре экипажа. Некоторые сильные ожоги получили, смотреть страшно.
– А десантники?
– Что? – не сразу понял вопрос майор. – Да какая разница! Мой батальон угробился. На ходу всего девять машин остались, из них два легких «Т-70».
– Свои танки сосчитал, а десантники, пехота, получается, для тебя чужие. Вон их сколько лежат.
– Пошел ты! – огрызнулся комбат.
– Пойду. Мне здесь некогда ошиваться, – сплюнул Ольхов. – А вот тебя какой леший заставил в низине танки в кучу сбить? Передние скорость сбавили, задние им в корму пушками уткнулись.
Тягостную картину представляло место побоища. Среди воронок и вырванных с корнем деревьев стояли в воде или завалились на обочину сгоревшие и поврежденные танки. Часть из них пытались восстановить своими силами экипажи.
Несколько бойцов вытаскивали из воды мертвые тела своих товарищей. На сухом склоне рыли братскую могилу.
Ольхов еще раз окинул взглядом понурого комбата и зашагал к бронетранспортеру. Задерживаться здесь было опасно. Несмотря на превосходство нашей авиации, у немцев оставалось еще достаточно самолетов, чтобы нанести крепкий удар по скоплению машин.
– Куда теперь? – растерянно спросил Малкин.
– Вперед, на Берлин, – дымя папиросой, отрывисто махнул рукой Савелий Грач. – У нас одна дорога, громить фашистского зверя. Так, что ли, на митингах политработники призывают?
– Они не только призывают, но и в бой идут.
– Извини, забыл. Ты же возле Пиницы тоже воевал. Наверное, пару фрицев уложил. Стрелял ты, Яша, много. Правда, издалека.
– Может, и уложил, – запальчиво выкрикнул лейтенант. – Ив атаку бежал вместе со всеми.
– Ладно, отстань, Савелий, от парня, – осадил Ольхов командира разведки. – В бою Яков участвовал, и подначивать его не надо. Воевал как мог. Не всем героями вроде тебя быть.
– Я не герой, – раздраженный бездарными действиями танкового комбата, не мог успокоиться Савелий Грач. – Герои в штабах сидят да батальонами командуют. А ты, Яша, у нас молодец. Учебу бросил, на фронт пошел, даже в штабе остаться не захотел.
Давно уже действовал приказ Гитлера, запрещавший всякое отступление. Сжатая вражеская оборона располагала большим количеством тяжелого вооружения, которое сравнительно легко перебрасывалось на самые горячие участки. По мере продвижения к Берлину сопротивление росло.
Официально обозначенная Берлинская наступательная операция начнется 16 апреля 1945 года. Но и бои на подступах к столице отличались упорством и ожесточенностью с обеих сторон. Стремясь затянуть войну и нанести максимальные потери Красной Армии, были заранее подготовлены оборонительные рубежи восточнее Берлина, где сосредоточилась мощная группировка немецких войск.
Местность благоприятствовала длительной обороне. Здесь протекали реки Одер, Нейсе, Шпрее. Дорогу преграждали их многочисленные притоки и каналы в междуречье Одера и Эльбы. К началу апреля на подступах к Берлину были созданы три мощные оборонительные линии.
Пока в Ставке Верховного главнокомандования решались вопросы взятия Берлина, на территории Германии не прекращалось наступление советских войск. Указатели на дорогах сообщали: до Берлина осталось 110 километров… 85… 60…
Армейские газеты выходили с заголовками «Раздавить фашистское логово!», а в Россию шли сообщения родственникам о гибели их сыновей и братьев. Нелегко давалось продвижение по этой трижды проклятой земле!
Василий Ольхов доложил по рации командиру дивизии, что вынужден свернуть с шоссе, и объяснил сложившуюся ситуацию.
– И далеко ты собираешься сворачивать? – спросил полковник. – Мы и так плетемся в хвосте.
Это было не совсем так. Дивизия, танковый полк, саперные подразделения продвигались в целом по плану. Сейчас этот план нарушался.
– Сообщу дополнительно через пару часов, – ответил капитан и передал трубку радисту.
Снял фуражку, подставляя лицо лучам выглянувшего из-за облаков солнца. В апреле погода меняется быстро. Совсем недавно на северных склонах лежал снег, а речка Пиница покрывалась ночью ледовым припоем. А сейчас бойцы снимали шинели и бушлаты.
– Весна…
– И солнце теплое, как у нас в России. Земля аж парит.
Отросшие волосы на голове капитана были светло-рыжего, соломенного цвета. На затылке, возле правого уха темным пятном выделялся шрам от осколка. Еще зимой кусочек металла пробил каску, шапку и застрял в кости. Три других осколка от разорвавшейся мины вошли в плечо и руку, уложив Василия на полтора месяца в госпиталь.
– Весь в отметинах домой вернешься, – сказал сапер Петр Шевченко. – Не перепутаешь ни с кем.
– С кем меня путать? Нас три брата было, у всех волосы одного цвета. Двое погибли, один я остался, да сестренка в нашей сельской школе учителкой работает.
– А у меня отец как пропал осенью сорок первого, так ни слуху ни духу. Еще один брат на севере воюет. Тоже недавно ранен был. С матерью самый младший брательник остался. Шестнадцать годков ему. Хоть бы он эту чертову войну избежал.
Колонна рассредоточилась в сосновом перелеске на склоне холма. От затопленной низины отмахали уже километров восемь, кое-как перебравшись через топкую глинистую речушку. У самоходки «СУ-76» сорвало гусеницу, ее натягивали общими силами. Заодно решили перекусить. Пока вскрывали консервные банки, резали хлеб, послышался необычный свистящий гул.
Два немецких самолета пронеслись на огромной скорости к затору, образовавшемуся на шоссе. Это были реактивные истребители – бомбардировщики «Мессершмит-262», обтекаемой, как у дельфинов, формы. К танковому батальону прибавилась еще какая-то воинская часть. Саперы спешно оборудовали перемычку, но дело продвигалось не слишком быстро.
Оба «мессера» сбросили несколько бомб, подняв на воздух обломки бревен, фонтан раскрошенного асфальта и земли. Затем самолеты развернулись и прошли вдоль дороги. Каждая из этих стремительных машин имела на вооружении, кроме авиабомб, по четыре 30-миллиметровые пушки.
Осколочно-фугасные, бронебойные, кумулятивные снаряды обрушились пучками, разнося и зажигая автомашины, задымил один, второй танк. Экипажи торопливо тушили огонь. Против «тридцатьчетверок» небольшие снаряды весом 400 граммов были слабоваты. Зато на третьем заходе «мессеры» подожгли еще несколько автомашин и бензовоз.
Уйти безнаказанными истребителям не дали. Очередь крупнокалиберного пулемета прошила серый, змеиного цвета корпус одного из «мессершмиттов». Самолет клюнул носом, но скорости не потерял и ушел прочь вместе с напарником, ныряя вниз и снова выравнивая полет.
На дороге растекался горящий бензин, окутались клубами огня несколько «студебеккеров» и «виллисов» с пушками на прицепе. Детонируя, взрывались снаряды.
– Это называется только вперед, – покачал головой Савелий Грач. – Пора бы к концу войны научиться на рожон не лезть.
Остальные промолчали. Люди торопливо жевали хлеб с консервами. Расчеты зенитных пулеметов настороженно следили за небом.
– Ешьте по очереди, потом времени не будет, – сказал Василий Ольхов, – Вряд ли «мессеры» снова появятся. Сильная штука, но их у фрицев немного.
Опытный капитан Василий Николаевич Ольхов был прав лишь отчасти. Начиная с 1944 года промышленность Германии выпустила более тысячи реактивных боевых машин, значительно превосходящих наши самолеты по скорости.
Но тысяча машин – это не так и много в масштабах огромного фронта. К апрелю сорок пятого года, в воздушных боях теряя по нескольку советских истребителей, чтобы сбить одного «Ме-262», большая часть реактивных самолетов была уничтожена.
Командиры перекусывали вместе, заодно обсуждая дальнейшие действия. Отложив банку с тушенкой, Василий закурил папиросу и проговорил, обращаясь к командиру танкового взвода Антипову:
– Видел, Борис, как танковый батальон накрылся? Полезли без ума, вот их в узком месте и прижучили.
– А я при чем тут? – буркнул танкист.
– Ты ни при чем, но лихость показать любишь. Думаешь, если война к концу идет, то началась сплошная прогулка?
– Я так не думаю.
– Мало того, что батальон угробили, – продолжал капитан. – Еще одна воинская часть в затор уперлась, хотя видели, дорога перекрыта. Ну и получили подарки от реактивных «мессеров». Нам, кстати, тоже в воздух поглядывать надо. Одна такая парочка, если зевнем, половину нашей команды выбьет.
Читать бесплатно другие книги:
