Мсье Лекок Габорио Эмиль
Неважно!.. Он развил бурную энергию. Он давал уроки и переписывал документы для поверенных в делах. В этом месяце он нашел работу в магазине модных товаров, в следующем разносил по квартирам залежавшиеся книги. Он расклеивал объявления, подрабатывал репетитором, страховым агентом, коммивояжером…
Ему удалось получить место у известного астронома, барона Мозера. Все дни напролет он начисто переписывал сложные расчеты за сто франков в месяц.
Но в конце концов его охватило отчаяние. За пять лет он ни на шаг не продвинулся вперед. Он впадал в ярость, когда перебирал в памяти все несбывшиеся надежды, тщетные попытки, перенесенные унижения. Прошлое было печальным, настоящее почти невыносимым, а будущее обещало стать ужасным.
Обреченный на постоянные лишения, он пытался убежать от унылой реальности и предавался мечтам. Один в своей дыре, после ненавистной работы он мечтал о том, как бы внезапно, со дня на день разбогатеть. Его воображение разыгрывалось не на шутку. Он даже был готов пойти на крайние меры.
Однако, постепенно отказываясь от своих химер, он открывал в себе удивительные способности. Он понял, что весьма находчив и умеет инстинктивно чувствовать зло. Самые смелые и ловкие, как было принято считать, кражи являлись, на его взгляд, всего лишь оплошностями.
Он говорил себе, что если бы захотел… Он искал и находил странные комбинации, которые могли обеспечить успех и автоматически гарантировали безнаказанность. Вскоре это превратилось в манию, в навязчивый бред. И этот честный, порядочный юноша проводил свою жизнь, мысленно разрабатывая самые отвратительные преступления. В конце концов эта игра стала пугать его самого. Достаточно было рассудку помутиться хотя бы на один час, и он вполне мог перейти от мысли к делу, от теории к практике.
Потом, как это случается со всеми людьми, помешавшимися на одном предмете, пробил час, когда странные концепции, будоражившие мозг, вырвались наружу.
Однажды он не смог удержаться и изложил патрону небольшой план, который долго вынашивал и тщательно разработал. Этот план позволял украсть пять-шесть тысяч франков на Лондонской и Парижской биржах. Два письма и одна телеграмма – и дело в шляпе. Невозможно потерпеть неудачу. Никто ничего не заподозрит.
Астроном, изумленный простотой действий, пришел в восхищение. Однако, поразмыслив, решил, что держать у себя в доме столь изобретательного секретаря опасно. Вот почему на следующий день, вручив Лекоку месячное жалованье, он выпроводил его со словами:
– Когда человек наделен такими способностями и если он беден, то он становится либо известным вором, либо блистательным полицейским. Выбирайте.
Сконфуженный, Лекок ушел, но слова астронома глубоко запали ему в душу.
«Действительно, – говорил он себе, – почему бы не последовать мудрому совету?»
Полиция не внушала Лекоку никакого отвращения, как раз наоборот. Он часто восхищался этой таинственной, вездесущей силой, которую не видно и не слышно, но которая все видит и все слышит.
Лекоку льстила перспектива стать орудием этого Провидения в миниатюре. Он уже предвидел полезное и достойное занятие для особенного таланта, которым наделила его природа, жизнь, полную эмоций и страстной борьбы, неслыханные приключения и в конце концов известность. Словом, призвание вдохновляло его.
И уже на следующей неделе благодаря рекомендательному письму, написанному бароном Мозером, Лекока приняли в префектуру на должность стажера Сыскной полиции.
Вначале Лекока ждало жестокое разочарование. Он видел результаты, а не средства. Его удивление было сродни удивлению наивного театрала, впервые попавшего за кулисы и вблизи увидевшего декорации и различные механизмы, которые издалека приводили его в восторг.
Но он испытывал энтузиазм и обладал упорством человека, который знает, что находится на правильном пути. Он прилежно трудился, прикрывая наигранной скромностью свое желание преуспеть, бросая вызов обстоятельствам, чтобы рано или поздно продемонстрировать свое превосходство.
Так вот! Случай, которого он так страстно желал и с таким нетерпением ждал несколько месяцев, привел его в «Ясный перец».
Пока Лекок стоял, прильнув к окну, он увидел путь к успеху, освещенный вспышками его честолюбия. Сначала это было только предчувствие. Но вскоре оно превратилось в предположение, а затем в уверенность, основанную на фактах, ускользнувших от внимания других полицейских, но которые он подметил и запомнил.
Судьба улыбнулась ему. Лекок это понял, когда увидел, что Жевроль пренебрег элементарными формальностями, когда услышал, как тот заявил тоном, не терпящим возражений, что это тройное убийство произошло в результате одной из тех ожесточенных ссор, которые часто случаются между бродягами.
«Иди, – думал Лекок, – топай отсюда, путайся в собственной лжи, верь видимости, поскольку ты ничего не можешь здесь обнаружить. Я докажу тебе, что моя молодая теория стоит гораздо больше, чем твоя старая практика».
Небрежность инспектора позволяла Лекоку собрать информацию тайком, под сурдинку, для себя самого. Но он не хотел действовать подобным образом.
Предупредив начальника до того, как стал что-либо предпринимать, Лекок оградил себя от обвинений в честолюбии или в том, что поступает не по-товарищески. Это были серьезные обвинения в профессии, где уязвленные самолюбия вели борьбу всерьез, где оскорбленное тщеславие могло отомстить не только злой шуткой, но и мелким предательством.
Того, что сказал Лекок, вполне доставало, чтобы в случае успеха воскликнуть: «А ведь я вас предупреждал!..», и в то же время абсолютно не хватало, чтобы высветить невежество Жевроля.
Полученное разрешение было первым триумфом и лучшим предзнаменованием. Однако Лекок сумел скрыть свою радость и равнодушным тоном попросил одного из своих коллег остаться с ним.
Потом, когда все остальные собирались уходить, он присел на краешек стола, внешне безучастный ко всему, что происходило. Он не решался поднять голову из страха выдать свою радость – так он боялся, что по глазам можно будет догадаться о его планах и надеждах.
Лекока снедало нетерпение. Если убийца добровольно позволил принять все меры предосторожности, чтобы он не смог убежать, то полицейским пришлось вчетвером навалиться на вдову Шюпен, чтобы связать ей руки, – так отчаянно она вырывалась и кричала, будто ее сжигают живьем.
– Они никогда не закончат! – говорил себе Лекок.
Тем не менее все благополучно завершилось. Жевроль подал сигнал к уходу. Сам он вышел последним, насмешливо попрощавшись со своим подчиненным. Лекок ничего не ответил. Он подошел к двери, желая убедиться, что патруль действительно удалялся. Он вздрагивал от мысли, что Жевроль может, поразмыслив, одуматься и вернуться, чтобы взять расследование в свои руки, поскольку имел на это полное право.
Но его тревога оказалась напрасной. Постепенно шаги стихли, крики вдовы Шюпен затерялись в ночи. Наступила тишина.
Лекок вернулся в помещение. Он больше не скрывал своей радости, его глаза блестели. Как завоеватель, вступающий во владение империей, он топнул ногой и воскликнул:
– Теперь дело за нами!..
Глава III
Получив разрешение от Жевроля выбрать полицейского, который останется с ним в «Ясном перце», Лекок остановился на том, кого считал наименее умным. Нет, он не боялся, что ему придется делить славу в случае успеха. Просто он нуждался в помощнике, которого мог бы заставить подчиняться себе. Лекок выбрал славного простака пятидесяти лет, который, отслужив в кавалерии, поступил на службу в префектуру полиции.
Занимая скромную должность, он стал свидетелем, как один за другим сменялись префекты. И можно было бы заселить целую каторжную тюрьму злоумышленниками, которых он собственноручно поймал. Он не был ни самым сильным, ни самым усердным. Когда он получал приказ, то выполнял его по-военному, так, как понял. Если он плохо понял, тем хуже! Он слепо исполнял свою работу, как старая лошадь ходит по кругу. Когда у него выпадало свободное время и появлялись деньги, он пил. Он всегда был навеселе, однако никогда не позволял себе лишнего.
Когда-то все знали, но потом забыли его имя. Его называли «папаша Абсент». Он и впрямь не заметил ни энтузиазма, ни торжествующего вида своего молодого коллеги.
– Право же, – сказал он, когда они остались одни, – тебе пришла в голову хорошая мысль оставить меня здесь. Спасибо тебе за это. Пока наши приятели будут топать в ночи по снегу, я хорошенько высплюсь.
А ведь он находился в притоне, пропахнувшем кровью и преступлением, рядом с еще не остывшими трупами трех убитых мужчин! И говорил о сне!
Впрочем, какое ему до всего этого дело. В своей жизни он видел столько подобных сцен! Привычка неизбежно порождает профессиональное равнодушие, этот удивительный феномен, который придает солдату хладнокровие во время ожесточенной схватки, наделяет хирурга невозмутимостью, в то время как пациент вопит и корчится под его скальпелем.
– Я поднимался наверх, – продолжал славный малый, – и видел там кровать. Давай дежурить по очереди…
Властно взмахнув рукой, Лекок прервал его:
– Выкиньте это из головы, папаша Абсент, – заявил он. – Мы здесь не для того, чтобы прохлаждаться, а чтобы собирать информацию, чтобы вести скрупулезные поиски и попытаться найти улики… Через несколько часов прибудут комиссар полиции, врач, следователь… Я должен буду отчитаться перед ними…
Это предложение возмутило старого полицейского.
– Э, зачем? – воскликнул он. – Я знаю Генерала. Когда он отправляется за комиссаром, как сегодня вечером, это значит, он уверен, что здесь нечего делать. Неужели ты думаешь, что разглядишь то, чего не заметил он?..
– Я думаю, что Жевроль может ошибаться, как и все. Я думаю, он слишком легкомысленно отнесся к тому, что ему показалось очевидным. Я полагаю, это дело не такое простое. Уверен, если вы захотите, мы обнаружим то, что скрывается под видимостью.
Молодой полицейский говорил с таким пылом, что старик растрогался. И все же он зевнул, прикрыв рот рукой, а потом сказал:
– Возможно, ты прав. Однако я пойду лягу. Ведь это не помешает твоим поискам. Если что-нибудь найдешь, разбуди меня.
Лекок не проявил ни малейшего нетерпения. Впрочем, он и не сгорал от нетерпения. Ему предстояло нелегкое испытание.
– Дайте мне немного времени, – заговорил он. – Ровно через пять минут я приобщу вас к тайне, которую собираюсь раскрыть.
– Идет, через пять минут.
– Пока вы свободны, папаша Абсент. Только совершенно очевидно, что если я буду действовать в одиночку, то денежное вознаграждение, которое неизбежно назначат, достанется только мне.
При словах «денежное вознаграждение» старый полицейский встрепенулся. Он уже мысленно представлял бесконечное множество бутылок с зеленым напитком, название которого он носил.
– Ну-ка, давай, убеди меня, – сказал он, садясь на табурет.
Лекок продолжал стоять.
– Для начала, – произнес он, – скажите, кто, по-вашему, этот тип, которого мы арестовали?
– Вероятно, рабочий-разгрузчик. А может, грабитель.
– Иными словами, человек из самых низов общества, к тому же не получивший никакого воспитания и образования.
– Точно.
Лекок при этом глядел своему коллеге прямо в глаза. Он не верил в свои силы, как все достойные люди, и говорил себе, что если сумеет вбить свои убеждения в тупую башку этого старого упрямца, то убедится в их справедливости.
– Хорошо! – продолжал он. – Что вы мне скажете, если я докажу вам, что этот человек получил хорошее, даже безукоризненное воспитание и образование?
– Я скажу, что это невероятно, я скажу… Пусть я и глупый, но ты мне этого никогда не докажешь.
– Докажу, и очень легко. Вы помните, какие слова он произнес, падая, когда я его толкнул?
– Да они до сих пор звучат у меня в ушах. Он сказал: «Пруссаки наступают».
– Вы догадываетесь о том, что он имел в виду?
– Что за вопрос!.. Я прекрасно понял, что он не любит пруссаков и что этими словами он хотел оскорбить нас.
Лекок ожидал подобного ответа.
– Да уж… папаша Абсент, – заявил Лекок. – Вы не угадали, нет, вовсе нет. И доказательством тому, что этот человек намного более образован, чем кажется на первый взгляд, служит тот факт, что вы, тертый калач, не поняли ни его намерений, ни его мыслей. Но для меня эти слова стали лучом света.
На лице папаши Абсента читалось странное и комичное замешательство, свойственное человеку, который, почуяв мистификацию, не знает, то ли смеяться, то ли сердиться. Немного подумав, он рассердился:
– Ты еще слишком молод, – начал он, – чтобы водить за нос старика. Я не люблю шутников…
– Минуточку!.. – прервал его Лекок. – Сейчас я все объясню. Вы наверняка слышали об одной из самых ужасных битв, которая стала чудовищной катастрофой для Франции, о битве при Ватерлоо?..
– Не вижу, какое отношение…
– И все же ответьте.
– Ну… Да!
– Ладно! В таком случае, папаша Абсент, вы должны знать, что сначала победа склонялась на сторону Франции. Англичане дрогнули, и император воскликнул: «Они у нас в руках!» Но тут неожиданно на правом фланге появились наступавшие войска. Это оказалась прусская армия. И битва при Ватерлоо была проиграна!
За всю свою жизнь славный папаша Абсент не прилагал столько усилий, чтобы понять мысль своего собеседника. Впрочем, эти усилия оказались ненапрасными, поскольку он, приподнявшись, воскликнул тоном, каким, вероятно, кричал Архимед «Эврика!».
– До меня дошло!.. Слова того человека были намеком.
– Так вы сами сказали, – согласился Лекок. – Но я еще не закончил. Появление пруссаков ошеломило императора, поскольку именно с этого фланга он ждал атаки одного из своих генералов, Груши, который командовал тридцатью пятью тысячами солдат. Таким образом, если это точный и законченный намек, значит, наш человек рассчитывал, что сюда придут не враги, а друзья… А вывод сделайте сами.
Увлекшийся, если не сказать убежденный славный Абсент широко раскрыл глаза, еще мгновение назад смыкавшиеся от сна.
– Черт возьми!.. – воскликнул он. – Как ты складно говоришь!.. Впрочем, сдается мне, что ты что-то видел через отверстие в ставнях.
Молодой полицейский покачал головой.
– Клянусь честью, – возразил он, – я видел только, как убийца и бедолага, одетый в солдатскую шинель, боролись. Мое внимание привлекли лишь эти слова.
– Невероятно!.. – твердил старый полицейский. – Невероятно, удивительно!..
– Хочу добавить, что размышления укрепили мои подозрения. Я спросил себя, почему, например, этот человек не убежал, а дождался нас, а потом вступил с нами в разговор…
Папаша Абсент резко вскочил.
– Почему?.. – прервал он Лекока. – Да потому, что у него есть сообщники и он хотел дать им время уйти. А!.. Я все понял.
Торжествующая улыбка озарила губы Лекока.
– Именно это я и сказал себе, – согласился он. – И нам очень легко проверить наши подозрения. Ведь на улице снег, не так ли?
Большего и не требовалось. Старый полицейский схватил свечу и побежал к задней двери дома, выходившей в небольшой сад. Лекок последовал за ним.
В этом защищенном деревьями месте оттепель еще не наступила, и на белом снегу виднелись, словно черные пятна, многочисленные следы.
Лекок, не раздумывая, тут же опустился на колени, но почти сразу же поднялся.
– Эти следы, – сказал он, – оставили не мужчины!.. Здесь были женщины!..
Глава IV
Упрямцы типа папаши Абсента, всегда настороженно относящиеся к мнению других, принадлежат к тому типу людей, которые потом увлекаются до беспамятства. Мысль, с трудом проникшая в пустые головы этих упрямцев, прочно обосновывается там, заполняет собой мозг и развивается до тех пор, пока не разрушит его.
Теперь, намного больше, чем его молодой коллега, ветеран Сыскной полиции был убежден, уверен, что ловкий Жевроль ошибся, и он смеялся над оплошностью своего начальника.
Слова Лекока о том, что при ужасной сцене, разыгравшейся в «Ясном перце», присутствовали женщины, вызвали у старого полицейского бурную радость.
– Славное дельце!.. – воскликнул он. – Превосходное дельце!..
И, тут же вспомнив избитую и банальную уже во времена Цицерона максиму, серьезно добавил:
– У кого в руках женщина, у того в руках разгадка тайны!..
Лекок не соизволил ответить. Он стоял на пороге, прислонившись спиной к косяку, положив руку на лоб, неподвижный, словно статуя.
Только что сделанное открытие, которое несказанно обрадовало папашу Абсента, повергло его в изумление. Это означало конец всех его надежд, крах столь хитроумной теории, построенной его воображением на словах убийцы.
Больше не было никаких тайн, а следовательно, не было ни блистательного расследования, ни славы, которая могла бы его со дня на день овеять. Присутствие двух женщин в этом притоне объясняло все произошедшее самым естественным и самым пошлым образом. Оно объясняло борьбу, свидетельство вдовы Шюпен, заявления умершего переодетого солдата.
Поведение убийцы становилось простым и ясным. Он задержался, чтобы прикрыть бегство двух женщин, и сдался, чтобы их не смогли задержать. Это был рыцарский поступок, свойственный французскому характеру, которым обладают даже самые отпетые мошенники.
Оставался под вопросом лишь столь неожиданный намек на битву при Ватерлоо. Но что теперь он объяснял? Ничего.
Кто знает, как может низко пасть человек благородного происхождения, охваченный недостойной страстью?.. Карнавал оправдывал все переодевания…
Пока Лекок обдумывал все возможные варианты, папаша Абсент сгорал от нетерпения.
– Ну, мы что, будем здесь торчать до посинения? Неужели мы остановимся в тот самый момент, когда наше расследование уже дало блестящие результаты?
Блестящие результаты!.. Эти слова ранили молодого полицейского сильнее, чем могла это сделать самая горькая ирония.
– О! Оставьте меня в покое!.. – резко воскликнул Лекок. – И главное, не ходите по саду, а то испортите все отпечатки.
Выругавшись, славный Абсент замолчал. Он чувствовал неукротимый прилив вдохновения, энергии, воли.
Лекок вновь нашел нить своих рассуждений.
«Вероятно, – думал он, – здесь произошло следующее. Убийца, покинув бал в кабаре “Радуга”, расположенном там, недалеко от крепостных укреплений, пришел сюда с двумя женщинами… Здесь он встретил трех выпивох, которые начали подшучивать над ним или изображать из себя галантных кавалеров… Он рассердился… Другие принялись ему угрожать… Он был один против трех… Вооружен… Потеряв голову, он выстрелил…»
Лекок умолк и через минуту добавил: «А кто сказал, что женщин привел сюда именно убийца? Если он пойдет под суд, то данное обстоятельство окажется в центре внимания… Попытаемся прояснить его».
Лекок, за которым по пятам следовал его старый коллега, вошел в кабаре и принялся осматривать место около двери, выбитой Жевролем. Напрасный труд! Там еще оставалось немного снега. К тому же здесь топталось столько людей, что невозможно было ничего различить.
Какое горькое разочарование после такой заманчивой надежды!..
Лекок почти плакал от ярости. Ему казалось, что столь вожделенный капризный случай ускользнул от него. Он уже слышал саркастические насмешки Жевроля.
– Ладно!.. – тихо шептал Лекок, чтобы папаша Абсент не услышал его. – Придется признать свое поражение. Генерал прав, а я оказался в дураках.
Теперь Лекок искренне уверовал, что они могли лишь установить обстоятельства столь отвратительного преступления. Он даже подумывал, не будет ли лучше отказаться от расследования и немного вздремнуть, ожидая прихода комиссара полиции.
Но папаша Абсент придерживался иного мнения. Славный полицейский, не догадывавшийся о мучительных размышлениях своего молодого коллеги, никак не объяснял его бездействие и только ходил взад и вперед.
– Ну, парень!.. – воскликнул он. – Да ты сошел с ума! Сдается мне, мы даром теряем время. Через несколько часов придут судейские, и что мы им доложим?.. Если хочешь прохлаждаться, валяй, я буду действовать один…
Каким бы грустным ни был молодой полицейский, он не смог сдержать улыбки. Слова папаши Абсента напомнили Лекоку его собственные увещевания. Теперь же в бой неустрашимо рвался старик.
– Тогда за дело! – вздохнул он, как человек, который, заранее предвидя неудачу, не хочет нести за нее ответственность.
Однако было очень трудно исследовать следы ночью, при колыхающемся пламени свечи, которую мог задуть самый легкий ветерок.
– Быть такого не может, – сказал Лекок, – чтобы в этой хибаре не нашелся фонарь. Надо просто хорошенько поискать.
Они ринулись на поиски и действительно обнаружили на втором этаже, в комнате вдовы Шюпен, заправленный фонарь, маленький и чистый, не оставлявший сомнения в том, что его использовали явно не с добрыми намерениями.
– Настоящее орудие жулика, – громко рассмеявшись, заметил папаша Абсент.
Фонарь оказался очень полезным, в чем полицейские убедились, когда вернулись в сад и начали методичные поиски. Они с многочисленными предосторожностями медленно продвигались вперед.
Старый полицейский стоял, направляя свет в нужное место, а Лекок, опустившись на колени, рассматривал следы с вниманием хироманта, который пытается прочитать будущее по руке богатого клиента.
Повторный осмотр убедил Лекока, что его догадки подтвердились. Стало очевидным, что женщины покинули «Ясный перец» через заднюю дверь. Они поспешно выбежали из кабаре, о чем свидетельствовали расположение следов и довольно большое расстояние между ними. В глаза папаши Абсента сразу же бросилась разительная разница между следами, оставленными беглянками.
– Черт возьми!.. – прошептал он. – Одна из этих девиц может по праву похвастаться маленькой ножкой.
Папаша Абсент не ошибся. Одни следы – миниатюрных, очаровательных, узких ножек, обутых в изящные ботинки на высоком каблуке, с тонкими, чрезмерно выгнутыми подошвами. Другие принадлежали коротким, толстым ступням, расширявшимся к пальцам. На этих ногах были грубые туфли с плоской подошвой.
Хотя это обстоятельство ни о чем не говорило, его оказалось достаточно, чтобы к Лекоку вернулись все его прежние надежды. Ведь человек всегда с готовностью соглашается с любой вероятностью, отвечающей его желаниям.
Охваченный тревожным нетерпением, Лекок принялся осматривать снег вокруг на расстоянии метра, выискивая новые улики. Вскоре из его груди вырвалось красноречивое восклицание.
– Что такое? – живо откликнулся старый полицейский. – Что ты там увидел?
– Посмотрите сами, папаша Абсент. Вот здесь…
Славный Абсент нагнулся и от удивления чуть не выронил фонарь.
– О!.. – сдавленным голосом произнес он. – Следы мужчины!..
– Совершенно верно. И у парня были здоровенные ботинки. Какой отпечаток! Четкий, чистый… Можно даже гвозди пересчитать.
Славный папаша Абсент яростно тер ухо. Именно так он обычно будил свой ленивый ум.
– Но мне кажется, – наконец вымолвил он, – что этот тип не выходил из этого проклятого кабаре.
– Черт возьми!.. Об этом довольно красноречиво свидетельствует направление шагов. Нет, он не выходил, а, наоборот, направлялся в кабаре. Только он не пошел дальше того места, где мы сейчас находимся. Он двигался на цыпочках, вытянув шею, прислушиваясь… Добравшись сюда, он услышал шум… испугался и убежал.
– Или же, мальчик мой, в этот момент выбежали женщины, и тогда…
– Нет. Когда он вошел в сад, женщины уже убежали.
Подобное утверждение показалось славному папаше Абсенту слишком категоричным.
– Но этого, – возразил он, – мы не знаем.
– Нет, я знаю, причем знаю точно. Вы сомневаетесь, папаша Абсент?.. Просто ваши глаза стареют. Опустите немного фонарь, и вы убедитесь, что там… Да, да, вы правы. Наш человек поставил свой ботинок на один из отпечатков женщины с маленькими ножками и на три четверти стер его.
Это неопровержимое материальное доказательство изумило старого полицейского.
– Теперь, – продолжал Лекок, – надо установить, был ли этот человек сообщником, которого ждал убийца… Или это какой-нибудь местный бродяга, которого привлекли выстрелы… Именно это нам предстоит узнать, и мы обязательно узнаем. Идемте!..
Ограда из перекрещенных реек чуть выше метра в высоту, похожая на заграждения вдоль железных дорог, отделяла сад вдовы Шюпен от пустырей. Когда Лекок огибал кабаре, чтобы схватить убийцу, он наткнулся на эту ограду. Но, боясь опоздать, он перепрыгнул через нее, порвав брюки, не задумываясь, есть ли в ограде калитка. А она была. Как и ограда, небольшая дверца из реек, поворачивающаяся на петлях из толстой проволоки, с деревянной щеколдой, позволяла входить и выходить с этой стороны.
Хорошо! Именно к этой дверце привели полицейских следы, оставшиеся на снегу. Эта деталь поразила молодого полицейского, и он резко остановился.
– О!.. – прошептал он, словно ни к кому не обращаясь. – Эти женщины явно не в первый раз сегодня вечером пришли в «Ясный перец».
– Ты так думаешь, парень? – спросил папаша Абсент.
– Я почти в этом уверен. Иначе как, не будучи завсегдатаями этого притона, можно догадаться о существовании этой дверцы? Разве можно ее заметить темной ночью, да еще при густом тумане? Нет, поскольку я не увидел ее – а у меня хорошее зрение, – скажу прямо…
– Да, правда!..
– Женщины добрались до дверцы без колебаний, не на ощупь, уверенно… Заметьте, им пришлось пересечь сад по диагонали.
Ветерану Сыскной полиции хотелось что-нибудь возразить, но, к своему несчастью, он не находил нужных слов.
– Честное слово! – наконец произнес он. – У тебя странная манера брать быка за рога. Ты еще желторотый птенец, а я человек бывалый. Расследований, на которых я присутствовал за свою жизнь, набралось больше, чем тебе лет, но я никогда не видел…
– Ладно!.. – прервал его Лекок. – Еще и не такое увидите. Для начала, например, я могу вам сообщить, что в отличие от женщин, которые знали точное расположение дверцы, мужчина знал о ее существовании только по слухам…
– О!.. Ничего себе!..
– Это легко доказать, папаша Абсент. Посмотрите внимательно на следы, оставленные парнем. Вы же сообразительный и сразу поймете, что он сначала здорово отклонился в сторону. Он чувствовал себя так неуверенно, что искал вход на ощупь, вытянув руки перед собой… От его пальцев остались следы на тоненьком слое снега, покрывающем ограду.
Славный полицейский хотел сам убедиться в этом, но Лекок торопился.
– Вперед! Вперед! – скомандовал он. – Вы проверите мои утверждения в другой раз…
Они вышли из сада и двинулись по следам, которые вели к внешним бульварам, все же отклоняясь чуть вправо, в сторону улицы Патэ.
Полицейским не понадобилось особо напрягаться. Никто, кроме беглецов, не бродил по этим пустынным краям после того, как в последний раз выпал снег. Даже ребенок мог бы ступать по этим следам, настолько они были четкими.
Дорожку образовывали четыре вида отпечатков. Два вида следов принадлежали женщинам, два других, которые шли вперед и назад, были оставлены мужчиной. Несколько раз мужчина наступал на следы женщин, почти полностью уничтожая их. Таким образом можно было установить точное время, когда он принялся выслеживать их.
Примерно в метрах ста от «Ясного перца» Лекок резко схватил старого полицейского за руку.
– Стоп!.. – велел он. – Мы добрались до нужного места. Я вижу верные признаки.
Они дошли до заброшенной стройки, точнее, до складов строительного подрядчика. По прихоти ломовых извозчиков здесь лежали огромные каменные глыбы, одни обработанные, другие нет, множество обтесанных деревянных конструкций.
Около одного из брусов, с вытертой поверхностью, все следы соединялись, смешивались и путались.
– Здесь, – заявил молодой полицейский, – наши беглянки встретились с мужчиной и стали держать с ним совет. Одна женщина, та, у которой маленькие ножки, села.
– В этом еще надо убедиться, – с умным видом заметил папаша Абсент.
Но его коллега решительно положил конец всем попыткам заняться проверкой.
– Вы, старина, – сказал он, – сделаете мне одолжение, если постоите спокойно. Отдайте мне фонарь и никуда не уходите.
Тон Лекока, прежде сдержанный, внезапно стал таким повелительным, что папаша Абсент не осмелился возразить. Как солдат на посту, он остался стоять, неподвижный, молчаливый, сконфуженный, с любопытством и удивлением наблюдая за своим коллегой.
Свободный в своих действиях, получивший возможность направлять свет в ту или иную сторону в зависимости от быстроты своих мыслей, молодой полицейский осматривал окрестности.
Ищейка, идущая по следу, и та не такая оживленная, не такая ловкая, не такая беспокойная.
Лекок ходил взад и вперед, возвращался, уклонялся в сторону, вновь возвращался, пускался бегом или останавливался без видимой причины. Он ощупывал, вглядывался, внимательно рассматривал буквально все: пустырь, деревянные конструкции, каменные глыбы и даже мелкие предметы. Он то стоял, то опускался на колени, порой ложился ничком, опуская голову так низко, что от его дыхания таял снег.
Вытащив из кармана сантиметр, он с ловкостью землемера измерял, измерял, измерял… Все эти действия он сопровождал странными жестами, словно сумасшедший, прерывал их ругательствами или смешком, вскрикивал от досады или от радости.
Наконец после четверти часа этих странных занятий Лекок вернулся к папаше Абсенту, поставил фонарь на брус, вытер руки носовым платком и объявил:
– Теперь я знаю все.
– О!.. Может, ты преувеличиваешь?
– Когда я говорю «все», я имею в виду все, что относится к тому эпизоду драмы, которая там, у вдовы Шюпен, закончилась кровопролитием. Этот бескрайний пустырь, засыпанный снегом, похож на огромную страницу, где люди, которых мы разыскиваем, запечатлели не только свои движения и демарши, но и тайные мысли, надежды и тревоги. Что они говорят вам, папаша Абсент, эти торопливые следы? Ничего. А для меня они живут, как те, кто их оставил. Они трепещут, говорят, обвиняют!..
Про себя старый служащий Сыскной полиции отметил: «Безусловно, этот парень умен. У него есть способности – это бесспорно. Только он немного чокнутый».
– Вот, – продолжал Лекок, – сцена, которую я увидел. Когда убийца отправился в «Ясный перец» с двумя женщинами, его приятель, которого я назвал бы сообщником, ждал здесь. Это человек среднего возраста, высокий – не ниже ста восьмидесяти сантиметров, в мягкой фуражке, одетый в коричневое пальто из драпа букле, возможно женатый, поскольку он носит обручальное кольцо на мизинце правой руки…
Старый полицейский в отчаянии замахал руками, что вынудило Лекока замолчать.
Это описание человека, существование которого еще не было доказано, эти точные подробности, перечисленные абсолютно уверенным тоном, разрушили все представления папаши Абсента и вновь повергли его в сомнение.
– Это не очень-то хорошо, – проворчал он, – это невежливо. Ты говоришь мне о вознаграждении, я все принимаю всерьез, слушаю тебя, подчиняюсь тебе во всем… а теперь ты издеваешься надо мной. Мы что-то нашли, а ты, вместо того чтобы идти вперед, останавливаешься и начинаешь рассказывать мне сказки…
– Нет, – ответил молодой полицейский, – я вовсе не насмехаюсь над вами. Я ничего не сказал вам, в чем не был бы уверен. Я говорю вам только безусловную правду.
– И ты хочешь, чтобы я поверил…
– Ничего не бойтесь, папаша Абсент, я не покушаюсь на ваши убеждения. Если бы я рассказал вам о своих методах расследования, вы посмеялись бы над простотой всего, что в данный момент кажется вам непостижимым.
– Так расскажи же, – смирившись, попросил старый полицейский.
– Мы, старина, дошли до того момента, когда сообщник поджидал здесь своего приятеля. Время тянулось медленно. Чтобы унять нетерпение, он ходил вдоль этих деревянных конструкций и порой прерывал свое монотонное хождение, чтобы остановиться и прислушаться. Ничего не слыша, он топал ногой, несомненно приговаривая: «Черт бы его побрал!..» Он сделал тридцать кругов – я сосчитал, – как вдруг глухой шум нарушил тишину… Подошли две женщины.
По мере того как Лекок вел свой рассказ, все разные чувства, из которых соткано удовольствие ребенка, слушающего сказку: сомнение, вера, тревога, надежда, сталкивались и переплетались в мозгу папаши Абсента.
Чему верить? Что отбросить? Он не знал. Как отличить правду ото лжи среди всех этих безапелляционных утверждений?
С другой стороны, серьезный вид молодого полицейского, явно не наигранный, отвергал любую мысль о шутке.
К тому же папашу Абсента снедало любопытство.
– Итак, мы добрались до женщин, – сказал он.
– Мой бог, да, – ответил Лекок. – Только здесь уверенность заканчивается. Больше нет доказательств. Одни лишь предположения. У меня есть все основания предполагать, что наши беглянки покинули кабаре, едва началась потасовка, прежде чем раздались крики, на которые мы прибежали. Кто они? Я могу лишь догадываться. Тем не менее я подозреваю, что у них разное социальное положение. Я склонен думать, что одна из женщин – госпожа, другая – служанка.
– И это потому, – осмелился высказать свое мнение старый полицейский, – что разница между их ногами и обувью весьма значительна.
Это тонкое наблюдение заставило молодого полицейского забыть на мгновение о своих заботах и улыбнуться.
– Это различие, – серьезным тоном продолжал он, – имеет определенное значение, но не оно повлияло на мою точку зрения. Если бы совершенство нижних конечностей в той или иной степени определяло социальное положение, то многие госпожи превратились бы в служанок. Вот что меня поразило. Когда эти две бедные испуганные женщины выбежали из кабаре вдовы Шюпен, женщина с маленькой ножкой стремглав устремилась в сад. Она бежала впереди, увлекая за собой другую женщину, намного опережая ее. Ужасная ситуация, гнусное место, страх перед скандалом, мысль о необходимости спасать репутацию – все это придавало ей неукротимую энергию.
Читать бесплатно другие книги:
