Третий глаз Шивы Парнов Еремей
— Шестнадцать недель, — поник головой Сударевский. Казалось, что он никогда больше не сможет оторвать взгляд от пола и посмотреть Фоме Андреевичу в глаза.
— Вот видите! Шестнадцать недель непрерывного опыта! А ведь за этой цифрой стоят большие расходы государственных средств, износ дорогого оборудования, затраты на поддержание давления и температуры, между прочим, зарплата… И все пошло насмарку по причине — будем называть вещи своими именами — халатности и разгильдяйства!.. Эта история, в которую замешан, кстати, уголовный розыск, — закономерный финал. Могу, коль об этом уж зашла речь, дать вам совет: когда будете беседовать с представителями следственных органов, не старайтесь особенно выгораживать Ковского — только себе повредите. Шила в мешке не утаишь.
— Но в чем обвиняют Аркадия Викторовича? Что он такого сделал?!
— Не знаю. Может быть, и ничего. Но то, что незапятнанное до того наше с вами учреждение оказалось причастным к чьим-то, не берусь судить, чьим именно, темным делишкам, целиком на совести Ковского. Просто так, ни с того ни с сего, люди, согласитесь, не исчезают. Подумать только: чтобы доктора наук искал угрозыск! Только этого нам недоставало!.. Позор какой!
— Я ничего не понимаю, Фома Андреевич! — Сударевский сморщился от боли в левом виске. Начиналась мигрень.
— К сожалению, ничем не могу вам помочь. — Директор демонстративно развел руками. — Но выводы из сказанного советую сделать. Хорошенько подумайте, прежде чем станете давать оценку личности вашего бывшего шефа и его действиям.
— Вы так говорите об Аркадии Викторовиче, будто его уже и в живых нет.
— Во всяком случае, нашему ученому совету с ним придется расстаться. Это твердое решение. Эпоха либерализма кончилась. Так что подумайте денек-другой над моим предложением, Марк Модестович. Нечего вам попусту-то казниться. Проведем вас приказом, а там, бог даст, защитите докторскую, и на конкурс можно будет подать. Ну как, подумаете?
— Подумаю! — довольно кивнул Сударевский, вставая.
Компромисс, который с таким тактом предложил ему Фома Андреевич, он принял с радостью. Обещание же подумать ни к чему его не обязывало. Дать его требовала элементарная вежливость. Это и дураку ясно.
— Вот и славно! Значит, мы вскоре вновь с вами увидимся. — Фома Андреевич придвинул к себе красную папку с золотой надписью «К докладу» и углубился в бумаги.
Сударевский замешкался и, не зная, как ему быть, схватился за спинку стула. Мысленно гадал, совсем ли его отпустили или же он еще может понадобиться.
— Да, — сказал Фома Андреевич, поднимая глаза от бумаг. — Есть мнение поддержать предложение о посылке вас на предстоящий конгресс в Амстердам.
«Это судьба, — подумал Сударевский. — С этим ничего не поделаешь. Судьба». Он медленно опустился на стул, с трудом соображая, что Фома Андреевич глядит на него и, видимо, ждет каких-то, скорее всего благодарственных, слов. Но боль в виске уже вызывала тошноту, а колени дрожали так сильно, что он был вынужден обхватить их руками.
— Да что с вами, Сударевский? — Фома Андреевич выпятил подбородок, что считалось проявлением крайнего неудовольствия.
— Простите, Фома Андреевич. — Марк Модестович все же сумел взять себя в руки. — Это от неожиданности… Так много всего, разного… Печальное известие об Аркадии Викторовиче и ваше лестное предложение… Позвольте мне горячо вас поблагодарить, — спохватился он. — Я понимаю, что командировка в Амстердам ко многому обязывает, и постараюсь оправдать ваше доверие…
— Хорошо, хорошо, — снисходительно отмахнулся директор. — Вы там будете на месте. Насколько я знаю, ваш доклад, — Фома Андреевич вновь дал ясно понять, что отныне Ковский для него не существует, — вызвал в Оргкомитете большой интерес. Особенное внимание привлекла ваша, — он и здесь подчеркнул, что не желает более и знать другого соавтора, — идея изменения окраски кристаллов посредством облучения тяжелыми ионами. Это действительно очень интересно. Советую развернуть доклад именно вокруг тяжелых ионов, а про алхимию да знахарство лучше не упоминайте. Стыдно.
Марк Модестович вновь поблагодарил директора и поспешил откланяться.
Глава третья. СУМАСШЕДШИНКА
Люсин отпер кабинет и, облегченно переведя дух, сбросил пиджак. Нацедил из сифона полстакана тепловатой, выдохшейся газировки. Вода была кислая и явственно отдавала резиной. Он развязал галстук и, подойдя к окну, задернул занавески. С сожалением покосился на закрытую форточку. Из-за смога ее лучше было не открывать. «Надо спросить у пожарников, собираются ли они тушить свои болота. Сегодня, по-моему, еще хуже, чем вчера. Дышать невозможно».
До потемнения в глазах захотелось искупаться. Он увидел белую пену, сбегающую с палубы, голубоватые ледяные горы на горизонте, мокрые роканы товарищей. Услышал треск вырывающейся из поливного шланга забортной воды, стеклянный шелест ледяного сала, гомон птичьего базара на черной одинокой скале. Но горячая, промокшая на спине рубашка не слишком располагала к сосредоточению духа и самогипнозу. Расстегнув ремешок, он выпустил рубашку наружу и попытался овеять влажное, разгоряченное тело.
«Пустой номер. Надо бы раздеться совсем…»
Он привел себя в порядок, повернулся к сейфу. С вялым интересом следил за тем, как суровая нитка разрезает зеленый пластилин с четким оттиском медной номерной печатки. Дверца и особенно хромированная ручка изрядно нагрелись на свету, но стальное нутро сберегло какую-то видимость прохлады. Прикосновение к стенкам приятно холодило руки.
«Жаль, что это все-таки несгораемый шкаф, а не холодильник», — усмехнулся Люсин. Отодвинув пистолет Макарова, он вытащил тощую папку и метко швырнул ее на середину стола. Рубашка просыхала медленно, и садиться поэтому не хотелось. Кожаная спинка стула казалась липкой и внушала отвращение.
Чтобы не нагибаться, он взял красный телефон в руки и, зажав трубку плечом, позвонил в академическую поликлинику. Но дело не выгорело. В регистратуре ему категорически заявили, что на телефонные запросы поликлиника не отвечает.
— Так мне нужна всего лишь группа крови вашего пациента! — От неожиданного афронта Люсин, что называется, потерял лицо. — Не диагноз, не врачебные тайны, не секреты космической медицины!
— Не имеет значения, — отклонила его домогательства собеседница. — Таков порядок… Если хотите, обратитесь к заместителю главврача Джульетте Михайловне.
Но Люсин уже ничего не хотел.
«Ну бюрократы! — Он тяжко вздохнул и отставил телефон подальше. — Придется съездить к ним самому».
Настроение окончательно испортилось.
«Из-за чего? Ну только подумай, из-за чего? — спросил он себя. — Будем реалистами».
— К тебе можно? — проворчал Крелин, властно распахивая дверь.
— Яшка! — обрадовался Люсин. — Ты необыкновенно кстати… Заходите же, ребята! — Он улыбнулся маячившему за спиной Крелина Глебу и захлопнул черный зев сейфа. — Рассаживайтесь.
— Есть новости? — Крелин крепко пожал Люсину руку и вынул сигареты.
— Ноль целых, ноль десятых. — Люсин подвинул ему пепельницу. — Дела тебе не хватает?
— И то верно, — согласился покладистый криминалист и сунул измятую коробку «БТ» обратно в карман. — Мое послание получил?
— Да, конечно, спасибо тебе… Где был?
— Убийство в Варсонофьевском переулке.
— Что-нибудь интересное?
— Пьяная драка. Двое молодых парней избили случайного прохожего. Смерть наступила от множественных ранений черепа…
— Взяли?
— Одного… Другой успел скрыться, но это, как ты понимаешь, не вопрос. Найдут.
— Совсем спятили!
— Не иначе, — согласился Крелин. — Но вернемся к нашим баранам. Я только что из лаборатории.
— Ты мой благодетель, Яша! — Люсин потрепал его по плечу. — Вам здорово повезло с шефом, — подмигнул он Глебу. — Так что в лаборатории?
— Видал Наташу. Просила передать тебе привет.
— И только-то?
— По-моему, она по тебе сохнет, — усмехнулся Крелин. — Анализ, во всяком случае, готов.
— Порошок?
— Как ты думаешь, что это оказалось?
— Если бы я это знал, то не стоило бы утруждать химиков.
— Логично… Одним словом, это меркамин. — Крелин положил на стол бланк экспертного заключения. — Вещество обладает специфическим запахом меркаптана. Идентифицировано по молекулярному весу — сто тринадцать с десятыми и температуре плавления — семьдесят один градус.
— Так вот откуда этот тошнотворный запах мертвечины! — Люсин схватил бланк. — Как же я сразу не распознал! Ведь меркаптан чувствуется в воздухе уже при концентрации одна, кажется, триллионная доля грамма на литр… Ну, ладно, ну, хорошо. Сейчас мы посмотрим. — Он метнулся к шкафу, присел и выискал на нижней полке нужный том химической энциклопедии. — Значит, меркамин… Все верно: молекулярный вес — кстати, теперь надо говорить «молекулярная масса» — и температура плавления… Где же он применяется? Ага. Вот! «Меркамин способен ослаблять действие ионизирующего излучения на организм; его применяют для профилактики и лечения лучевой болезни, возникающей, в частности, при рентгено— и радиотерапии»… Что скажешь?
— Знаю. — Крелин щелкнул пальцами. — Я говорил с Аркадием Васильевичем… Дело, видимо, еще серьезнее, чем нам показалось.
— Но ведь это след, Яша! И какой след! — Люсин поставил энциклопедию на место и, сосредоточенно покусывая губы, остановился у стола.
— Разумеется. — Крелин непроизвольно зевнул. — Извини, не выспался… Аркадий Васильевич советует начать с рентгеновского института. Это головное учреждение, и там должны знать, где работают с меркамином.
— Хорошо, — одобрил Люсин. — Можно еще обратиться в Минздрав, к главному онкологу… Сделайте это, ребята! А? Мне одному не поспеть. Боюсь, что НИИСК из меня все соки выкачает…
— Мы как раз с этим к тебе и пришли. Пора сколачивать постоянную группу. Поговори с Григорием Степановичем.
— Ладно… Сегодня же и поговорю. За это дело надо браться всерьез, ты, как всегда, прав, Яша… Вы не возражаете, Глеб?
— Что вы, Владимир Константинович! Как можно? — Логинов явно обрадовался. — Спасибо.
— Спасибо — да, или спасибо — нет? — уточнил Люсин.
— Да, — улыбнулся немногословный Глеб.
— Мы тогда с ним, — Крелин кивнул на стажера, — решили, что порошок рассыпали вместо табака…
— Помню, — кивнул Люсин. — Хотя это и глупо, раз они на мотоцикле. Собака все равно следа не возьмет.
— В том-то и дело. — Крелину показалось, что в глаз попала соринка, и он осторожно оттянул веко. — Но вдвойне глупо было применять сравнительно редко встречающееся соединение. — Он отчаянно заморгал. — Нелепица на нелепице.
— Муха залетела? — спросил Люсин, всматриваясь в покрасневший слезящийся глаз. — Покажи.
— Кажется, уже все в порядке. — Крелин крепко зажмурился. — Да, это очевидная глупость. — Отер кулаком выступившие слезы. — Но это-то и внушает особую тревогу.
— Я тоже так думаю. — Люсин наконец сел. — Несмотря на очевидные промахи наших контрагентов, картина запутывается. Сегодня нам еще труднее квалифицировать преступление в Жаворонках. Убийство? Похищение? Кража?..
— Или шутки старого химика? — перебил его Крелин.
— Как так? — удивился Глеб, напряженно следивший за разговором. — Это что-то новое.
— Ты полагаешь? — усмехнулся Крелин.
— Все, конечно, бывает. — Люсин сунул в рот костяной мундштучок. — Один академический деятель, пребывая в старческом маразме, тоже сбежал из дому при странных обстоятельствах, а потом его отыскали в Паланге с молодой аспиранткой… Но тут, конечно, другое… То, что мы принимаем за очевидную глупость, может обернуться изощренным коварством.
— Поясни. — Крелин время от времени помигивал, проверяя, все ли в порядке. — Я не улавливаю.
— А я улавливаю! Что, если меркамин рассыпан вовсе не для того, чтобы сбить со следа собаку?
— А для чего? — спросил Глеб.
— Для чего? — Люсин вздохнул. — Хотел бы я знать… Мы вот решили с вами податься к медикам. А не кажется ли вам, что это нас сбивают со следа? Именно нас, а не служебно-розыскных собачек. Если все заранее предусмотрено? Замаскировано? Мы потратим уйму времени, отрабатывая подсунутую нам версию, и в конце концов придем к тупику. Что, если человек, рассыпавший меркамин, никогда не имел с ним дела? Нарочно подсунул порошок, который не имеет к нему никакого отношения?
— Такое возможно. — Крелин обмозговал выдвинутый Люсиным вариант. — Но даже в этом случае он должен был знать, что такое вещество есть, не так ли? Я, например, до сегодняшнего утра и не подозревал о его существовании.
— Знать мало. Нужно еще иметь возможность получить, — поддержал его Глеб.
— Теперь мы добрались до конца. — Люсин бросил мундштучок в ящик и попробовал отклеиться от спинки стула. — Если нас водят за нос, то делает это не уголовник, не профессиональный домушник, а человек с воображением, тонкая косточка…
— Он безусловно разбирается в химии, — сказал Глеб.
— Равно как и хозяин дачи, — добавил Крелин.
— Но если нас не водят за нос, — Люсин, казалось, говорил сам с собой, — и эти олухи использовали меркамин именно так, как мы решили вначале, то со всей очевидностью обозначилась нить… Мы обязаны отработать этот вариант, дети! — Он резко встал. — Отправляйтесь, братцы, к рентгенологам. С Григорием Михайловичем я договорюсь…
— Да будет так! — Крелин тоже поднялся. — Либо мы в самое ближайшее время поймаем этих, как ты их назвал, олухов, либо будем знать, что нас водит нечистая сила. — Он боролся с зевотой.
— Бесы, как у Достоевского, — пошутил Глеб.
— Лично я — за олухов. — Глядя на отчаянно зевающего Крелина, Люсин потянулся.
— Я тоже. — Крелин помахал ему рукой. — Но боюсь, что так не будет. Есть, знаешь ли, какая-то сумасшедшинка… Будь здоров.
— Счастливо вам. — Люсин проводил их до дверей. — Я и сам чувствую, что есть… Ну ладно, там будем глядеть… Да, кстати, раз уж вы пошли по медицинской части, то не сочтите за труд проверить группу крови. Загляните на улицу Ляпунова. Глеб знает.
— А позвонить туда разве нельзя? — удивился Глеб.
— В том-то и дело, что нельзя, — развел руками Люсин. — Замглавврача Джульетта Михайловна отвечает только на письменные запросы.
— Мы тебе позвоним, — сказал Крелин.
— Если меня не будет, передайте Лидоне. — Люсин прикрыл дверь и потянулся к пиджаку. «Яша мудрый человек. Надо ковать железо, пока горячо. Старик не сможет отказать».
Завязывая галстук, Люсин настраивал себя на важный разговор с генералом. Но двойной широкий узел вышел косым и нескладным. Пришлось развязывать и все начинать сначала.
Зазвонил городской телефон. Люсин повесил галстук на ручку оконной рамы и взял красную трубку.
— Вас слушают! — сказал он, наклоняясь, чтобы поднять упавшую на пол булавку с янтарной головкой.
— Извините. — Голос был явно стариковский и очень знакомый. — Могу ли я попросить к телефону Владимира Константиновича Люсина?
— Это я. С кем имею честь? — Он уже узнал старичка коллекционера, который изредка позванивал ему, чтобы поделиться своими страхами и сомнениями. Старик буквально дрожал за свою коллекцию. Любые перемены внушали ему тревогу. Он боялся нового жильца, занявшего жилплощадь покойного Витюси Михайлова, телевизионного мастера, который постоянно пребывает под газом и вообще похож на наводчика, даже инспекторшу Госстраха. Эта дама, как было доложено Люсину при последнем разговоре, бесцеремонно ворвалась в дом, угрожая, в случае отказа от страховки, всевозможными бедами.
«Что у него еще стряслось? — подумал Люсин. — Господи, пронеси».
— Здравствуйте, Владимир Константинович! — обрадовался старичок. — Я к вам по важному делу.
— День добрый, Лев Минеевич, — вздохнул Люсин. — Чем могу?
— Вы помните, конечно, Веру Фабиановну?
— Еще бы, Лев Минеевич. Есть, знаете ли, незабываемые моменты в жизни… У нее, надеюсь, все в порядке? Здорова?
— Да-да, Верочка пребывает во здравии. Я, собственно, о другом… У Веры Фабиановны есть приятельница. Должен сказать вам, что поспешная привязанность, которая вспыхнула вдруг между столь несхожими людьми…
— Дорогой Лев Минеевич, — каждое слово Люсин сопровождал энергичным кивком, — у вас очень интересные новости, но вы должны меня простить, я безумно занят. Не могли бы позвонить чуть попозже?
— Когда именно, Владимир Константинович?
— В конце дня, а еще лучше завтра.
— Но у меня же очень важное дело! — взмолился Лев Минеевич.
— У меня тоже. Я, дорогой вы мой человек, на работе. — Сжав зубы, Люсин мотал головой, как лошадь над торбой с овсом.
— Я понимаю! Я знаю, Владимир Константинович, что вы на государственной службе. Обеспокоить вас я решился только по причине большого человеческого горя. Помогите, Владимир Константинович! Пропал человек!
— Какой такой человек? — сразу насторожился Люсин и разжал зубы. — Кто пропал?
— Так я же вам все объясняю! У Веры Фабиановны есть приятельница, дама сугубо неуравновешенная, склонная к экзальтации…
— Вы не гражданку ли Ковскую имеете в виду? — Люсин сразу вспомнил, что при первой же встрече Людмила Викторовна осведомила его о своем знакомстве с Чарской.
— Ее самое, — подтвердил Лев Минеевич и с явным разочарованием спросил: — Значит, вы уже все знаете?
— Получается, что так, Лев Минеевич… Только знаю я далеко не все. Вера Фабиановна бывала у Аркадия Викторовича?
— Последнее время они были неразлучны… Не с профессором, конечно, а с ней, его сестрой.
— Ну, а с профессором-то она хоть была знакома?
— А как же! Верочка даже консультировалась с ним по оккультным вопросам… Кри-стал-ло-ман-ти-ки. — Лев Минеевич по слогам произнес, видимо, непривычное для него слово.
— Как-как? — не разобрал Люсин. — Кристаллографии? Вот уж не думал, что стару… — он поперхнулся, — что Вера Фабиановна разбирается в точных науках.
— Да. Она умеет гадать на кристалле, — с полной серьезностью подтвердил неискушенный Лев Минеевич. — У нее есть большой хрустальный шар из Франции. Только я не верю в эти фокусы, хотя должен признать…
Пока Лев Минеевич лепетал нечто маловразумительное по части волшебных свойств драгоценных камней, Люсин лихорадочно черкал свой набросок плана расследования.
«Вот она, сумасшедшинка! Яков почувствовал ее в белом снежке меркамина, в смрадном запахе трупного разложения. Но все завязалось значительно раньше, куда как раньше… Как только обмолвилась она в первую встречу про Чарскую, так словно ветер холодный прошел по ногам. Связь налицо, оказывается. На самом виду! У старухи древние ценности, редчайшие камни, а он в НИИСКе работает, опыты какие-то ставит… Как это сразу на ум не пришло, что камни, самоцветы разные, будь они прокляты, — это тоже кристаллы и прежде всего кристаллы! А за старухой ведь многие охотились… Видимо, и теперь ее сокровища кое-кому покоя не дают. Но он-то, он-то при чем здесь, Аркадий свет Викторович? Случайно у кого-то на дороге встал? Или, может, сам на что-то клюнул? Ведь неизвестно пока, что за человек, чем дышит и как живет! Ничего не известно. А может, не случайно Фома Андреевич насторожился? Он же директор, член-корреспондент, голова! Не мог он разве раскусить Аркадия Викторовича? Интуитивно понять, что он за птица. Но доказательства, чего-то реального нет, вот он и вынужден быть сдержанным. Люди-то разные бывают, чувствуют и мыслят по-разному. Все проверить, каждую версию отработать, ни единой ниточки не упустить. А старуха Чарская — это не нить! Стальной трос! Манильский канат! Словно кто-то кости бросает упорно из века в век. Ларец этот знаменитый, слуги его. Одних древние загадки гипнотизируют, других барыш влечет, и еще как влечет! Извечное проклятие рода людского! Нет ни одного знаменитого в истории камушка, который бы не был омыт человеческой кровью…»
А Лев Минеевич долдонил в трубку:
— Тогда я и говорю ей: напрасно вы, Верочка, полагаете, будто здесь не человеческого разумения ситуация сложилась. Милиция, говорю, и не такое распутывала. Я сам от товарища Люсина, от вас, значит, Владимир Константинович, слышал, что сатанинской светящейся краской в обыкновенном магазине из-под прилавка торговали и только своевременное вмешательство участкового инспектора смогло пресечь этот далеко зашедший бизнес.
— Вот именно, — с покорностью обреченного подтвердил Люсин. — Вы совершенно правы, Лев Минеевич.
Приглушенно загудел внутренний.
— Одну минуту! — сказал Люсин и прижал к другому уху зеленую трубку:
— Люсин у аппарата.
— А она мне отвечает… — оживился Лев Минеевич.
— Приветствую вас, Люсин. Ашотов говорит, — отозвалась одновременно вторая трубка.
— Подождите, пожалуйста, Лев Минеевич, я говорю по другому телефону.
— Люсин положил красную трубку на стол. — Рад вас слышать, Гурий. Что нового?
— Сперва вы скажите мне, что дала дактилоскопическая экспертиза?
— Ничего. Таких отпечатков в картотеке нет. Не знаю только, насколько это надежно. У нас было всего два пальца, причем один размытый…
— Жаль… Но насчет надежности вы зря сомневаетесь. Машина делает сравнение по одному отпечатку столь же уверенно, что и по полной карте.
— Я знаю, но, понимаете, абсолютной уверенности…
— Можете верить, Люсин. Да, очень досадно, что пациент на учете не состоит!
— Еще бы! А что у вас?
— В том-то и дело, что мы отобрали кандидатов! Четырех…
— Вот это здорово! По почерку?
— Угу. По нашему алгоритму. Я навел справки; все четверо наши клиенты. Двое — в длительном отдыхе, потому вне игры. Я так надеялся, что пальчик не подведет и вы мне сами назовете одного из оставшейся пары.
— Весьма сожалею.
— Своим известием, Люсин, вы мне испортили триумф. Имейте в виду.
— Что делать, Гурий! Может, на всякий случай еще раз проверим их отпечатки?
— Эх вы, Фома неверующий! Машина не ошибается…
— И все-таки…
— Валяйте, только имейте в виду, что шансы у вас нулевые.
— Согласен… А вашу великолепную четверку вы мне все же отдайте.
— Пару.
— Тех, что отдыхают, тоже… Всякое, знаете ли, бывает…
— И тут не доверяете? Ну титан!
— На всякий случай, Гурий, на всякий случай.
— Не будет у вас никакого случая. Ваш гастролер — пятый. Так и знайте.
— На девяносто девять процентов.
— Такова ваша степень доверия?
— Нет, в ваши ЭВМ я верю на все сто. Просто я не знаю, кто именно оставил пальцы. Любитель «Беломора» или тот страшный субъект, который, имея в кармане «Пэл-Мэл», хватается за чужой «Дымок».
— Это уже ваша кухня.
— Совершенно справедливо.
— Тогда до скорого.
— Очень вам благодарен, Гурген. За мной обед в «Арарате».
— В «Арарате» угощать буду я, вы же подыщите что-нибудь другое.
— Постараюсь обдумать ваше предложение… Не возражаете, если я заскочу к вам минут через пять — десять?
— Приходите. Жду.
— Лев Минеевич! — Люсин схватил красную трубку. — Очень прошу вас, позвоните мне завтра. Мы обо всем с вами договоримся…
Вновь загудел внутренний.
— Извините меня, Лев Минеевич, улетаю! — Не дожидаясь ответа, он утопил рычажок. — Люсин слушает, — сказал он, сняв зеленую трубку.
— Ты что это на телефонах повис? — проворчал Крелин. — Глеб не мог до тебя дозвониться. Все занято.
— Да навалилось, понимаешь ли… Ты откуда?
— Из Минздрава. Сижу в приемной.
— Ждешь начальство?.. Понимаю! Но ничего не поделаешь, Яша, так надо. Главный онколог — это шишка.
— Я это вижу воочию… Но я к тебе по другому вопросу… Приехал Глеб.
— Ну-ну?
— Группа крови АВ. Резус положительный.
— Так… Та же, что и в саду.
— Да. У сестры, естественно, такая же. Можно не проверять.
— Досадное совпадение.
— Если это только совпадение, Володя.
— Думаешь, это его кровь?
— Очень возможно. Вероятность простого совпадения, как ты знаешь, двадцать пять процентов…
— Ладно, Яша, пусть будет так… Держи меня в курсе, сегодня я никуда не поеду.
— У начальства был?
— Сейчас иду, душа моя. Телефоны не давали.
— Поторопись, Володя, не подведи меня. На мне столько висит, если бы ты знал…
— Будь спокоен. Ручаюсь тебе, что сегодня же будешь прикомандирован исключительно к нашей группе.
— Смотри!
— Не волнуйся, Яков. Григория Степановича я беру на себя.
«Как прав оказался Старик! Это и впрямь мое дело. Удивительно все же, как он это почувствовал? Причем сразу, не располагая никакими конкретными сведениями! Что здесь: опыт или готовый результат скрытой работы подсознания? Нет, пока Гурий не найдет для подсознания подходящий алгоритм, мы можем не беспокоиться за свой кусок хлеба. Машины без нас ничего не сделают… Итак, перво-наперво — к Старику. Потом наша спецгруппа начнет действовать. Поищем „Яву“ с коляской, пройдемся по всем линиям. Что-нибудь обязательно прояснится. Как же иначе?.. Нужно будет договориться, чтобы нас немедленно ставили в известность о каждом неопознанном трупе… Портреты Ковского тоже не худо бы разослать. На то и колеса даны мотоциклу, чтобы ездить. Сегодня здесь, завтра там…»
Люсин быстро внес в план необходимые изменения и позвонил генералу.
— Разрешите зайти к вам, Григорий Степанович?
— У тебя срочное?
— В принципе — да.
— Ну, если только в принципе, тогда погоди. У меня тут народ собрался. В пятнадцать часов тебя устроит?
— Вполне, Григорий Степанович… Есть только одно «но».
— Тогда быстро.
— Я подключил Крелина.
— А разве он и так не с тобою?
— Отчасти. И то больше на первых порах.
— Обсудим.
— Я понимаю, но у него есть другие задания…
— Нашли что-нибудь серьезное?
— Полагаю, что так.
— Хорошо. Забирай его себе.