На переломе эпох. Том 2 Земша Владимир
– Мамука?! – воскликнул Влад. – Н-ет! Может, просто такой же амулет? Кто теперь узнает?!
В стороне лежал другой солдат противника. Руки были разбросаны в стороны. На его чёрном лице неожиданно выделялся широко посаженный негритянский нос…
«Откуда здесь негры?» – удивился Тимофеев.
Далее он взлетел выше и приблизился к снайперу. К огромному изумлению, это была довольно милая девушка европейской внешности.
Её собранные золотистые волосы были испачканы кровью. По-кошачьи расставленные глаза были широко открыты и смотрели стеклянным взглядом в никуда. Голова была откинута в сторону и на белой шее Влад увидел маленькую родинку…
«Где-то я её уже видел раньше. Или просто похожа.., – подумал Тимофеев. – Но что она забыла здесь? Почему? А ведь могла жить, любить, родить ребёнка…»
Он задумался, ненависть к хладнокровной убийце и торжество победы сменились на милость и глубокое, до боли, сожаление: «Что побудило эту девочку прийти сюда? По своей ли трезвой воле или управляемая одурманенным разумом либо алчностью?»
Тимофеев, переполненный каким-то отуплённым равнодушием, взирал на всё сверху.
Чувствуя себя в бестелесной оболочке, он поднимался всё выше и выше. Констатируя печальные апокалипсические факты. Всё внизу превратилось в калейдоскоп кошмаров, закружилось, словно подхваченное дикой метелью из тусклых огоньков…
***
– Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! – кто-то стал его осторожно теребить за рукав. – Через пять минут подъём! – Сквозь пелену проступало, приобретая очертания всё чётче и чётче, лицо Бедиева, – лейтенант Майер уже ушёл подымать роту, просил и вас разбудить! И вот – вы забыли ваш конспект к политзанятию у меня на тумбочке этой ночью, – Бедиев протянул ему смятую подмокшую тетрадь
– Мы где? —Тимофеев подскочил, ткнул бойца пальцем. – Живой?! Япона мать! – почувствовав под пальцем телесную оболочку, он кинулся к солдату и обнял его.
– Вы чё? – Бедиев отпрянул. Лейтенант, не обращая внимания на изумление солдата, посмотрел на свои руки, повертел ими перед собой, хлопнул себя по лицу.
– И я тоже! – он как-то торжествующе, безумно и радостно взглянул на ничего не понимающего бойца. – И я,.. я живой!? – утвердительно, но с полувопросом воскликнул Тимофеев.
«Да! Дожили-ся! – подумал Бедиев. – Вот это уже точно диагноз! Вот уж кто бы спрашивал… Сразу видно, как их вчерашний вечерок прошёл!.. Живой!.. Как же! Тут, отстояв ночь „на тумбочке“ уже сам перестаёшь понимать, живой ты ещё или уже мёртвый. Дневальный это самый настоящий „живой труп“!..»
«Подмокло политзанятьице-то»! – Тимофеев крутил в руках свой заляпанный конспект…
– Товарищ лейтенант, тут, говорят, в полк приехал поэт какой-то из Башкирии. Айдар Халим, вроде зовут. Не слышали?
– Не слышал. И что?
– Да так, в клубе, вроде будут собирать сегодня. Все башкиры наши тащатся сейчас. Он, вроде, земляков своих собирает, фотографироваться будут. А вы идёте?
– А я что, на башкира похож, а? – Тимофеев нащупал зеркало, посмотрел на свою опухшую физиономию…
«Да-а-а, Бедиев, возможно, ты и прав.., – подумал он. – Мне стоит присоединиться к этой группе из солнечной Башкирии. Башка-а-а моя трещит ужасно!»
2.4 (88.09.04) Прокурорский совет
Сентябрь1988 г. Ружомберок
«Стоит человеку осознать неистинность своего существования и пересмотреть свои взгляды на жизнь с точки зрения возвышенного представления о самом себе, как он тут же изменит своё поведение и образ жизни. Когда человеком овладевает высокое понятие о его месте и роли в мироздании, он, естественно, старается действовать так, чтобы оправдать такое понятие и не унизиться до грязного или злодейского поступка, из-за которого он может опуститься, став ниже того представления о себе, которое имеется в его воображении».
(*Юм. соч. в 2-х т., т.2, с.611—612.)
«Осознание человеком своего высокого предназначения в мире отнюдь не достаточно для изменения своего поведения. Не субъективный разум личности, а объективная логика общественных отношений диктует личности то или другое поведение».
(Плеханов Г. В. избр. фил. пр-я., 1956, т.2, с. 451.)
Плац. Возле трибуны выстроились офицеры полка в две шеренги.
– Товарищи офицеры, если у вас есть проблемы в борьбе с неуставными отношениями в солдатской среде, прокуратура дивизии готова вам в этом оказать содействие и дать консультацию. Я буду сегодня и завтра работать в ленинской комнате седьмой мотострелковой роты,.. вашей, так сказать, «лучшей» в некотором смысле, роты,.. – капитан из военной прокуратуры дивизии обратился к молчаливому строю офицеров…
***
Ленкомната седьмой роты. Хашимов и Майер сидели напротив капитана из прокуратуры, изучая последнего своими глазами, полными внимания.
После убытия Иры их отношения более-менее наладились. Да и куда им было деться-то! Служба обязывала. Объекта для конкуренции более не существовало меж ними. Скорее наоборот, эта общая «болячка», ставшая историей, теперь их даже где-то и сближала.
– А где ваш командир роты?
– Э-э-э, товарыщ капытан, это вопрос нэ простой!
– Да уж, это ваш ротный – не простой вопрос! Ладно, об этом позже… Вообще, согласно последней статистике, ситуация с «неуставными взаимоотношениями» вроде как неплохая сейчас. Все получают звёзды на погоны, а я-то знаю, что на самом-то деле не всё так шоколадно, как кажется…
(Действительно, не всё, что лежит на поверхности, является таковым, как кажется, на самом деле. Статистика, например, роста количества изнасилований на деле часто является лишь ростом количества обращений, а не самой преступности, что может свидетельствовать, наоборот, о росте доверия к правоохранительным органам и о росте количества раскрываемости преступлений. А статистика, другой пример, увеличения фактов самогоноварения, – на самом деле, может говорить о начале реальной борьбы с этим явлением, «портящей статистику», но на деле уменьшающей объём производства нелегального алкоголя. Нельзя оценивать лишь поверхностные факты. Ведь мы видим только то, что вокруг нас. Но не всегда видим «низ айсберга». Поэтому наши суждения часто ошибочны. Особенно, когда люди подходят к проблеме формально, а они чаще именно так и подходят.)
– Итак, неуставные взаимоотношения в части – серьёзный бич, с которым необходимо бороться решительно. А не выполнение приказа начальника, товарищи офицеры, – это серьёзное воинское преступление и это необходимо пресекать. Без этого не имеет никакого смысла говорить ни о дисциплине в целом, ни о выполнении требований уставов относительно тех же «уставных» отношений между военнослужащими. Я сам знаю, как это трудно, когда командование части покрывает преступников, дабы не вынести сор из избы. А у вас, младших офицеров, нет никаких инструментов для борьбы. Так ведь?
– Так точно, товарищ капитан! Некоторых в наряд по определению ставить бесполезно, всё равно ничего не будут делать, других запашут. И на «губу» непросто посадить, а посадишь, всё равно ничего не изменится, даже ещё хуже порой.
– Так вот, мой вам дружеский совет из личного опыта. Если не боитесь, что командование на вас за это окрысится. Засудите одного-двух самых наглых бойцов. Из числа тех, что балуются неуставнухой. Другим неповадно будет. Шёлковые все станут. Я так сделал в своё время, так моя рота лучшая стала. Ни единого залёта. Я им чётко сказал, что у них один начальник – я. Ни земляки, ни деды. Только один факт нарушения, и всё! Труба! Главное – идти до конца, не обращать ни на кого внимания! Нужно иметь решительность! А то дождётесь, когда задроченные казарменной неуставщиной бойцы, видя бессилие своих командиров, как народ в Югославии, митинг11 устроят!
А это значит, что власть уже не справляется со своими обязанностями по защите своих граждан! Реакцию нужно в корне давить, как гидру, пока та не разрослась! Так вот тут уж и приходится нашему брату самому брать ситуацию в руки!
Полковые и батальонные отцы-командиры потом все успокоятся, а вы получите управляемое подразделение! Не бойтесь за свою карьеру. Карьера любит сильных и смелых. Да и не всё ведь карьерой-то измеряется!
– А я и не боюсь. Меня уже всё одно объявили «вечным Ванькой – взводным». Так что уже мне терять?!
– Вот как?! За что же такая немилость?
– Так,.. было дельце. Это личное. Я не хочу говорить, – Майер посмотрел на капитана, потом, словив ухмыляющийся взгляд Хашимова, перевёл на него.
– Личное, говоришь? Никак на бабах погорел!? Я в точку попал?
– Я не хочу об этом говорить! – тот опустил глаза.
– Ладно-ладно, значит, в точку! Но ничего, на бабах не один погорел тут! Ну, ничего, прорвёшься ещё! Вот наведёшь порядок в своём подразделении, глядишь, и роту получишь! А пока нужно брать власть в свои руки. И, как сказал Шарапов, «преступник должен сидеть в тюрьме!» Хватит с ними церемониться! Каждое преступление должно быть наказано и справедливость должна торжествовать! А то распустили тут бойцов-преступников отцы-командиры ради своих карьер и тёплых мест! Не начнём садить подонков, завтра как в Польше, «Солидарности»12 всякие повылазят или «Хартии»13 и будем с ними ещё и переговоры вести…
– Харашо, харашо. Я полностью согласэн с вами! – Хашимов задумчиво крутил головой, загруженной информацией.
У капитана заблестели глаза.
– Вот! Замечательно! Вот вам образец рапорта в прокуратуру. Ведь те, что занимаются неуставнухой, они же и приказы, как правило, не выполняют? Верно?
– Так точно. Верно! – Майер посмотрел в сторону Хашимова, как бы ища подтверждения.
– Вот! Будете на учениях или полевом выходе, отдайте любой приказ такому «под козырёк», который он не выполнит, при свидетелях. На глазах у всей роты! А потом – можете сразу на него заполнять этот рапорт по форме! Невыполнение приказа командира на учениях приравнивается к невыполнению приказа в бою! Наступает практически полная уголовная ответственность! Он будет думать, что всё ему хиханьки да хаханьки, а тут – бац и до трёх лет дисциплинарного батальона! А кому охота в «дисбат» вместо дембеля?! А?! Схема действий понята?
– Так точно!
– Всё поняли! Спасибо!
(Ну вот, хоть нашёлся один «сверху», кто проявил реальное беспокойство о них! Хотя не всё, что лежит на поверхности, является таковым, как кажется на самом деле… Так и эта забота незнакомого капитана из военной прокуратуры, кто знает, была ли реальной заботой о солдатах и младших офицерах, а может кто-то просто копал под командира полка? Кто теперь разберёт!..)
2.5 (88.09.20) Заговор
Сентябрь 1988 г. Прага. Особняк на окраине.
А в это же время 20 сентября 1988 года в своей речи на Совете Европы британский премьер-министр Маргарет Тэтчер предостерегает страны-участницы ЕЭС от безрассудного движения к политическому и экономическому объединению Европы.
Тихий особняк на окраине города. Терраса с видом на речушку, звонко бегущую между покрытых золотом осенних листьев сказочных сопок, играющих великолепием света, теней и осенних раскрасок. Несколько человек, слишком серьезных для такого безмятежного окружения, сидели, обсуждая совершенно трудно осязаемые для обычных людей, вещи.
– Задача нашего движения – устроить небольшую заварушку, а если получится большая заварушка, то это ещё лучше, – человек в шляпе затянулся сигарой, – думай, как это устроить и под каким соусом, ищи даты, события прошлого.
– Уже есть идея, – человек с залысинами отложил кипу старых газет, – в январе наступающего года, будет как раз двадцать пять лет с даты самоубийства некого Яна Палаха. Это был обычный вспыльчивый одиночка-неврастеник, слишком сильно увлекающийся идеей коммунизма. Безнадёжный марксист, даже носящий в своей среде кличку «большевик»! Неудачник. Тогда удалось красиво направить его в нужное русло и упаковать его глупую смерть через самосожжение в знак протеста против советского вторжения. Пусть же его глупая смерть сослужит нам хорошую службу ещё разок! Пусть сослужит роль «запала» в нашей бомбе сегодня!
– Как мы можем использовать имя этого коммунистического фанатика?
– А это не важно! Мы скажем, что он восстал не просто против оккупации, но против коммунистического режима. Поверьте, никто не обратит внимания на его личные политические пристрастия. Он нам подходит в кумиры. Ведь он мёртв и уже ничего не скажет. А его личные записки мы подкорректируем.
– Уверен, он бы сам дико удивился этому, если бы воскрес!
– К счастью, мёртвые не воскресают! А живые всегда используют мёртвых в своих земных целях! Живые всегда приписывают мёртвым то, что им выгодно! Мертвый идол – это марионетка. Всем нужен послушный флаг! Который не может возразить! Даже если бы кто-то изобрёл некую «живую воду», способную вернуть Иисусу телесную оболочку, например, то едва ли живые захотели бы это сделать, дабы не разрушить созданный ими же мифический мир Ватикана! Сомневаюсь, что Иисус, воскреснув, не разрушил бы многие «христианские» мифы, которыми сегодня напичкана католическая церковь. Вряд ли он бы признал непогрешимость Римского Папы! Вряд ли бы он не низверг все эти современные религиозные надстройки! Но он не воскреснет. А смерть одних освобождает место другим и даёт живущим право на использование в своих личных целях достижения умершего так, как им заблагорассудится!
– А без идола что, никак?
– Народ любит идолов. Без идолов никак! На фоне идола легко строить любую политическую программу.
– Оттого-то мёртвые герои часто не так известны при жизни! Вот ведь в чём причина этого феномена! Вообще, одни личности рождают идеи, а другие их эксплуатируют в своих интересах. Так же, как и с товаром. Одни его производят, но чаще всего именно другие могут из него извлечь действительную коммерческую выгоду.
– Да-да! Итак, Палах нам отлично подходит для этой роли! Роли мученика-Иисуса, всё верно! Может, позже найдётся ещё какой-нибудь последователь-самоубийца, вдохновлённый славой своих предшественников!
– Появятся новые – выберем среди них наиболее выгодного нам кандидата в «апостолы»!
– Well-well!! В 69-м последователей Палаха было много! Но не в наших интересах сегодня распылять внимание масс на всех их. Для достижения короткой цели лучше сосредоточиться на одном «брэнде»! Спозиционироваться, сконцентрировать внимание масс. И наш брэнд – именно Ян Палах.
– Мы разрушим их систему изнутри их же руками и их же оружием! Наша тактическая задача – устроить коммунистам «кузькину мать»!..
– Что это значит?
– Вчера коммунисты устраивали революции во всём мире во имя своих социалистических «свобод», равенства и интернационализма! Сегодня мы им нанесет ответный удар их же оружием! Мы не будем им противостоять в лоб! Сегодня наша задача – поменять в головах советских миллионов стереотип «революционной борьбы с капитализмом» на новый стереотип «революционной борьбы с коммунистическим тоталитаризмом!». Борьбы за независимость от русско-советской оккупационной системы. Борьбы за демократию, продвигающую наши интересы, где успешно функционирует машина подчинения общественного мнения нашей воле через политическую рекламную компанию, участником которой становится невольно каждый. Борьбы за свободу личности от всех обязательств перед своим обществом: свободу от патриотизма, от службы в армии, от морали, от семейных обязательств. За свободу секса и алчности! Мы намертво приклеим им, нашим противникам, термины «режим», «диктатура», «тоталитаризм». Мы развернёмся и подтолкнём их в спину в направлении их собственного же движения и низменных желаний. И тогда колосс не удержится на своих глиняных ногах! Такой метод использования энергии противника против него самого существует в боевых искусствах, например, в хапкидо14!..
– Как именно вы планируете действовать?
– Распространим через «свободные», то есть подконтрольные нам СМИ идею. И будем ждать, когда «бражка» забродит! Глядишь, найдётся кто-нибудь, кто последует его примеру.
– Это будет гениально!
– А если это не сработает?
– Сработает. Рано или поздно. Но мы можем временно придумать и иной повод для сбора.
– Например?
– Ну, хотя бы и по поводу образования Чехословакии. Там когда будет юбилейная дата? Пробейте по базе событий! Да всё равно, что!
В воздухе повисла долгая пауза. Тишина. Несколько человек, слишком серьезных для такого безмятежного окружения, сидели, молча лицезря это великолепие.
Терраса с видом на желтеющий лес. Речушка, звонко бегущая между покрытых золотом осенних листьев сказочных сопок, играющих великолепием света, теней и осенних раскрасок…
2.6 (88.10.02) А в это время в мире
Октябрь 1988 г.
1 октября 1988 года Михаил Горбачев избран Председателем Президиума Верховного Совета СССР15.
2 октября 1988 года основан «Народный фронт» Эстонии.16
Наступала эра «двойных стандартов» при разработке «демократических» принципов.
По материалам открытых интернет-источников.
2.7 (88.10.10) Сила приказа
Начало октября 1988 г. Оремовлаз
Полигон.
Накануне 21 сентября 1988 года в нагорном Карабахе, СССР, введено чрезвычайное положение.
Очередной выход в поля. Рота грузилась в БТРы. Майер посмотрел на тяжёлые зелёные ящики с матбазой, почесал затылок…
– Рядовой Разорёнкин, рядовой Гусейнов, ко мне!
Гусейнов исполнил приказ, косясь на Разорёнкина.
– Ну, чё-ё-ё? – Разорёнкин вялой походкой подошёл к офицеру.
– Приказываю загрузить матбазу! – Тимофеев поднёс правую руку к козырьку.
– Якушев! Иди, грузи с Гусейновым! – Разорёнкин немедленно «делегировал» задачу.
– Товарищ солдат! Команда была дана вам лично!
Солдат зло выругался, сплюнул и пошагал прочь. Майер повторил свою команду, но эффект был тот же.
– Ты чё, Майер, он же дед, – Хашимов смотрел на Майера испытующе. – Не перебор?
– А где это записано, что деду позволено не выполнять команды и распоряжения своего командира? И вообще, ты чё, совет с прокуратуры забыл, что ли?
– Хм,.. – Хашимов хлопнул Майера по плечу, – ну-ну! Решил-таки ввести в роте, как в Карабахе, чрезвычайное положение? Прокурор-таки надоумил?! Ну-ну! А что, правильно! Дерзай! Глядишь, майором станешь! Фамилья такой…
Хашимов усмехнулся, повернулся в сторону удаляющегося бойца.
– Разорёнки-ин! – рявкнул он. – А ну, иди сюда, солдат! – теперь ему уже ничего не оставалось, как отстаивать «честь офицерского мундира»…
***
Преступление и наказание
Конец октября 1988 г. Полковая «Губа».
Серые стены полковой гаупвахты. Зарешёченные окна. Часовой с автоматом «на ремень». Помощник начкара открыл засов двери в серую бетонную камеру и пропустил Майера внутрь.
На полу сидел жалкого вида солдат в перепачканной дембельской парадке, уже подготовленной для «дембеля». Увидев офицеров, он поднялся. На его измождённом лице был испуг и растерянность.
– Что, солдат, думал ничего у меня не выйдет?! Уже и в парадку облачился! Думал, что, совершив преступление, сможешь остаться без наказания?
– Товарищ лейтенант, мамой вас прошу. Простите меня. Я во всём раскаиваюсь. Я вёл себя ужасно. Но не отправляйте меня в дисбат. Я домой хочу, на дембель! Меня мама ждёт. Я один у неё. Никого больше нет. Она инвалид, мамочка моя. Ей некому помочь больше! Только на меня одного все её надежды! Прости-и-те, товарищ лейтенант! Прости-и-те меня! Ну, пожа-а-алуста! – канючил без передышки арестованный «губарь». Его вид был более чем жалок. На глазах – слёзы. Уголки губ опущены вниз. Весь он стал каким-то мелким и жалким.
– Эх, Разорёнкин, Разорёнкин! Где же твоя былая спесь? Ты же таким крутым был!
Разорёнкин стоял молча, потупив глаза.
– Не верю я тебе, Разорёнкин. Это ты щас так соловьём запел, как, наконец-то, понял, что ответить за всё придётся. Так что, хоть мне и жаль твою маму, но в дисбат тебе всё же, попасть придётся! Чтобы другим неповадно было! Потому что мне жаль и матерей других солдат, над которыми ты издевался и над которыми такие, как ты, ещё будут, видя такую безнаказанность, издеваться!
– Я перед всем полком скажу. Я им всем объясню всё. Я скажу, что был не прав! Я покаюсь. Честное слово, так покаюсь!..
– Хотелось бы тебе поверить, солдат, но не могу! Не внушаешь ты мне ни доверия, ни сочувствия после всего, что ты сделал. Ты как волк в шкуре ягнёнка. Всё, разговор окончен! Сейчас отвечать на мои вопросы будешь, – Майер достал из планшета лист и ручку…
***
Майер шёл по плацу. За спиной – мрачная атмосфера «губы». Трудно было поверить, что это и был тот самый борзый из солдат. Самый разнузданный и неуправляемый. Теперь это был грязный, жалкий чмырёныш, готовый целовать офицерские сапоги ради своего освобождения! Вот такие вот метаморфозы!
«Может и впрямь отпустить его ко всем чертям, пусть валит в свою Москву!?» – подумал Майер, входя в расположение роты.
– Дежурный по роте, на выход! – заорал, увидев офицера, дневальный.
– Товарищ лейтенант! Ну, как там, Разорёнкин? – прищурился дежурный по роте младший сержант Сабиров.
– Плачет ваш Разорёнкин, чтоб я его простил. К маме просится!
– Да ну, товарыщ лейтенант! Не нада нагаварыват! – скривился в гримасе тот.
– Я правду говорю!
– Э-э-э! Я нэ вэрю! Разорёнкин – это рэалный пацан! Борзый. Он нэ будэт плакат! Э-э-э-э! Обма-анываэте!
– А вот посмотрим! А вот сами ещё увидите!
***
По дороге от штаба вялой медленной медвежьей походкой двигался командир полка подполковник Гребенщиков со своей услужливой свитой, суетящейся вокруг «хозяина», подобно шавкам.
– Лейтенант! Ко мне! – рыкнул он в сторону Майера.
Майер, бодро отпечатав по мокрому асфальту строевой в сторону командира, приставил каблук сапога к каблуку одновременно с ладонью, несущей к виску, лихо описав внешнюю дугу, его лейтенантскую честь.
– Товарищ подполковник! Лейтенант Майер по Вашему приказанию прибыл!
– Лей-те-нант Майер! – рот подполковника скривился. – Вы что, думаете, вы самый умный?
– Никак нет, товарищ подполковник! – Майер прижал руки «по швам».
– Вы какого чёрта в прокуратуру пишете? А? Вы чё, через головы прыгаете, лейтенант?
Майер молчал.
– Чтоб сегодня же отозвали ваш рапорт! Вам ясно?!– он кивком головы вперёд словно отрыгнулся этой фразой в лицо лейтенанту.
– Никак нет, товарищ подполковник! Извините меня, но я не намерен забирать рапорт! Этот солдат преступник и он должен понести наказание! Чего бы это ни стоило!
– Чё-ё-ё!? Я не по-о-нял! Кто тут что-то в-я-кнул? Лейтена-а-нт! Ты чё, решил мне на полк залёт повесить?! Сгною! Порву-у как жабу-у!
Майер угрюмо молчал, упрямо рассматривая беснующееся багровое лицо полкача, перекошенный рот которого изрыгал «ЕБЦУ» в его адрес. В общем-то, его опустошённой сущности всё было как-то «фиолетово» и эта страшная гримаса командира полка, способная повергнуть в шок кого угодно, не внушала ему особого трепета.
Командира полка можно было понять. Ведь «прыгать через голову начальника» – непозволительное действие по всем человеческим канонам, не только армейским. За такое вздрючить положено по всей строгости! Ну, да уж тут так вот вышло!..
2.8 (88.10.24) Повинную голову меч не сечёт17!
Октябрь 1988 г. Ружомберок
Штаб полка.
Штаб. Кабинет секретаря парткома. Полунин похлопал Майера по плечу.
– Эх, Майер! Снова Майер!.. На вашем, лейтенант, месте стоит серьёзно задуматься. Я понимаю ваше упрямство, равно как мне понятна и правота вашей позиции. Командиров не жалко, так подумайте о матери этого солдата. Это больной человек, убитый горем! Вы потом сами не будете жалеть об этом? Ведь этот груз останется с вами навсегда! Подумайте, лейтенант, очень подумайте. Да и на полк повесите такой «залёт». Никому карьеры не видать, в том числе и вам её испортят, будьте уверены!
– Но ведь это заслуженное наказание этого подонка было бы справедливым!
– Эх, молодой ты ещё мальчишка! Справедливость! Где она, справедливость?! Что ты вообще понимаешь в справедливости? А справедливо будет, если пострадают невинные люди?! Разорёнкин, он, конечно, ублюдок. Только сейчас ты просто из гордости всё это делаешь, ни о ком не думаешь, через головы прыгаешь, что есть грубейшее нарушение устава, между прочим! Скажи ещё, что этого не знал! И где тут твоя справедливость?! – Полунин захлопнул папку. – Всё, идите! Думайте! Крепко подумай, товарищ Майер! Но если всё же решишься идти до конца, тогда уже потом не пеняй и не иди на попятную! Будь готов ко всему и ничему не удивляйся! У тебя последний шанс сегодня принять окончательное решение. Завтра уже будет слишком поздно! Всё! Ступай!
Майер вышел. На душе был полный раскордаж.
«Что делать! Что делать!? Что делать? – стучало в его висках. – Заберу рапорт, значит сразу стану шутом в глазах всех солдат. Значит, не выполню своё обещание наказать виновного любой ценой. Значит, впредь никто не будет ставить в хрен собачий моё слово! – он шёл, вытирая пот со лба. – Что делать! Что делать!? Что делать? – Майер снял фуражку. Если всё же засажу гада, все будут меня уважать. Пуcть меня полкач сгноит потом, плевать! Моя карьера уже и без того загублена. Дальше Кушки18 всё равно не пошлют!
«Что касается карьеры полкача, так честь должна быть дороже карьеры! Другое дело – старая больная мать Разорёнкина. Жаль женщину, это правда. Ведь для неё её единственный сын – всегда хороший, единственная опора и поддержка! Это и впрямь будет меня тяготить после…»
***
Зиндан19
Скрип засовов. Затхлый запах. Тусклый свет, пробивающийся сквозь зарешеченные окна. С пола поднялся жалкого вида солдат в парадке, испачканной от долгого сидения на бетоне. Увидев офицеров, он встрепенулся и стал неуклюже поправлять мятое обмундирование. На его измождённом лице была надежда и, казалось, глубочайшее раскаяние.
– Что, Разорёнкин, как идёт процесс осмысления?
– Простите, товарищ лейтенант! Вот, почитайте, пожалуйста! Вот, письмо от мамы! – он протянул сложенный в четверо тетрадный лист в клеточку.
Майер взял его, развернул:
«Глубокоуважаемый товарищ лейтенант! Пишет вам мама вашего непутёвого солдата…»
– Всё ясно, Разорёнкин, мне плевать на всё, на мою карьеру, на полкача, я обещал всей роте тебя засадить. Ты знаешь это, я тебя предупреждал. Я всех предупреждал, как только пришёл. И ничто меня бы не остановило от достижения поставленной цели. Это дело чести! Так что не думай, солдат, что лейтенанта Майера можно продавить!
– Товарищ лейтенант! Я так не думаю! Я всё осознал! Прости-и-те меня!
– Солдат, мне очень жаль твою маму. И это единственная причина, почему я сейчас здесь. Я заберу рапорт, хорошо, но при одном условии! – Майер посмотрел буравящим взглядом на рядового.
– Всё, что угодно, товарищ лейтенант! – тот был сама кротость. Он буквально ловил каждое слово. Услышав последнюю фразу, вселявшую в него надежду, он замер весь в ожидании.
– Всё не нужно, а нужна только самая малость!
– Всё, что угодно, товарищ лейтенант! – повторил солдат, полный надежды, мелькнувшей солнечным зайчиком на серых тёмных стенах «зиндана».
– Выйдешь перед полком, скажешь о том, как ты раскаиваешься за всё, что натворил! Пусть все видят твоё раскаяние! Пусть каждый знает, что ты был на грани. И что ты оказался бы в дисбате, если бы не моя жалость к твоей больной одинокой матери! Понял?
– Так точно, товарищ лейтенант! Всё сделаю!– оживился Разорёнкин.
– Точно понял?
– Точно, товарищ лейтенант!
– Смотри мне! Пообещай, что всё сделаешь как надо!
– Обещаю, товарищ лейтенант. Даже не сомневайтесь!
Майер, уверенный в том, что нашёл компромиссный выход из ситуации, довольный собой, вышел из камеры…
Он шагал по ночной мокрой городской мостовой. Позади – серые стены, узко сжимающие полковую жизнь. На душе было определённо облегчение, словно дождь смыл с неё пыль беспокойства. И не оттого, что командование теперь остановит свою репрессивную машину против него. Скорее оттого, что он только что решил судьбу одного человека. Оттого, что сумел переступить через собственную гордыню. Оттого, что сумел простить. Оттого, что сделал счастливым человека, которого ни разу не видел – больную несчастную мать этого балбеса…
«Молодец, лейтенант!» – в голове звенела незамысловатая скупая фраза довольно улыбающегося Полунина в ответ на порванный рапорт.
Яркий месяц также улыбался кривой улыбкой с темного октябрьского неба, словно усмехаясь…
А в это время за бетонными стенами полка внешний мир продолжали сотрясать вибрации перемен20.
Сегодня всё происходящее вокруг ярко напоминало события тех ушедших в далёкое прошлое лет. Только тогда, в начале двадцатого века, к власти рвались множественные социал-демократические партии, в том числе коммунисты и большевики, провозглашавшие борьбу с монархическими режимами, и лицемерно сулящие народу свободы, равенство, братство, землю и заводы. Теперь, на закате восьмидесятых, демократы снова сулили всё те же свободы, но уже провозглашая борьбу с современными коммунистическими режимами. Изменились наклейки, мир перевернулся, но суть осталась всё та же. Как когда-то истинные патриоты белого движения стремились спасти Российскую империю, так и здесь истинные коммунисты восьмидесятых пытались спасти рушащийся Советский Союз. Офицерская среда Советской армии была так же расколота в своей среде на старший и младший состав, на многообразие восходящих идеологических взглядов на прошлое, настоящее и будущее. Всё, как и в те далёкие околореволюционные годы. Нарастала пропасть и между офицерским и рядовым составами. А сами советские офицеры где-то подсознательно начинали отождествлять себя с теми далёкими белогвардейскими офицерами, стоящими сегодня за их спинами подобно теням, приходящим из далёкого прошлого, чтобы предупредить, чтобы предостеречь… Но разве кто-то слушал их голоса!?.
***
- Перегорит костер и перетлеет, —
- Земле нужна холодная зола.
- Уже никто напомнить не посмеет
- О страшных днях бессмысленного зла.
- Нет, – не мученьями, страданьями и кровью —
- Утратою горчайшей из утрат:
- Мы расплатились братскою любовью
- С тобой, мой незнакомый брат.
- С тобой, мой враг, под кличкою – товарищ,
- Встречались мы, наверное, не раз.
- Меня Господь спасал среди пожарищ,
- Да и тебя Господь, не там ли спас?
- Обоих нас блюла рука Господня,
- Когда почуяв смертную тоску,
- Я, весь в крови, ронял свои поводья,
- А ты, в крови, склонялся на луку.
- Тогда с тобой мы что-то проглядели,
- Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:
- Не для того-ль мы оба уцелели,
- Чтоб вместе за Отчизну умереть?
2.9 (88.10.26) Встреча на вокзале
Октябрь 1988 г. Ружомберок
Шёл редкий дождь, оставляя чёрточки на стёклах вагона. Затяжной: мелкие капли вздували пузыри на лужах перрона. Железнодорожная станция, освещаемая редкими фонарями, была погружена во мрак. Влад вышел из вагона. Осторожно перепрыгивая через лужи, стараясь не замочить модные новенькие голубые, переходящие в белый, кроссовки «Puma». Рука приятно сжимала ручку пластикового пакета с «добром», купленным в соседнем городе. Теперь в Союзе он – «первый парень на деревне!» Беззаботно и удовлетворённо прыгал он через лужи, морщась от капель дождя. Мимо промелькнули красивые девичьи ножки под зонтиком, торопливо, «козочкой», семенящие через лужи. Ох, уж эти женские ножки!.. Волнительные и столь притягательные, что порой невозможно совладать с бурными потоками тестостерона, вырывающимися наружу при виде их. Владислав непроизвольно проводил «ноги» взглядом, свернув шею назад едва ли не на сто восемьдесят.
– Агой! – девушка также оглянулась.
«Вот удача! – подумал Влад. – Вот это да!»
– Привет! – он внимательно, с недоверием всматривался в темноту.
Девушка молчала, явно раздумывая, семенить ей дальше или нет.
– Здена! – он встрепенулся, не веря своим глазам, приблизился.
– Влад! Можете сховаться под зонтик! – предложила девушка.
– Что вы здесь робите? – Влад удивлённо, не веря своим глазам, смотрел на неё.
– Приехала к сестре, она тут живёт недалеко!
– Здорово!.. Си ми пачишь, – тут же выпалил лейтенант давно заученную фразу, боясь рассусоливать дальше, чтобы не упустить снова свою «птицу счастья»!
Девушка улыбнулась.
– Я это уже слышала где-то. Повторю и тогдашний свой ответ: вы мне тоже!
Под зонтиком, чувствуя разгорячённое дыхание друг друга, они шли по тёмной улице, не замечая холодных луж. Мешая словацкие и русские слова. Забыв о всех запретах и наставлениях…
– Всё. Мне сюда! Очень было приятно! – Здена сверкнула весёлым взглядом, однозначно давая понять, что пора ему уж топать восвояси. Но Тимофеев явно не желал ставить точку в сегодняшней встрече. Ведь его сегодняшнее «замполитское воскресенье» по средам ещё не закончилось. А до утра ещё нескоро! А завтра – четверг затянет его снова полковой рутинной трясиной, из которой он бог знает когда ещё вырвется!
(В воскресенье он, как это водится для политработников, будет рулить один в роте, обеспечивая отдых командиров.)
А сейчас,.. здесь и сейчас! – Вот его девиз!
Сырой холодный словацкий воздух был словно насыщен тревогой грядущих политических перемен, которые казались чем-то совершенно неизбежным.21
Но юношеское сердце в груди мало заботило всё это. И едва ли он вспоминал про свои старые бредовые сновидения! Он, как и многие другие, был охвачен лишь эйфорией растущей вседозволенности и свободы! Лишь усиливая жажду любви, стучащей напряжённо в его висках.
– Яко си ми пачишь! – повторил лейтенант фразу, которую с упоением готов был повторять вновь и вновь. Взял девушку за руку, прижал её нежные пальцы к губам. Девушка заулыбалась ещё сильнее. Из-за темноты было сложно сказать покраснела ли она, но вот съёжилась, эт точно. Влад бережно потянул её руку к себе, пытаясь приблизить девушку. Та отстранилась.
– Не можно…
Но лейтенант прочитал в её словах буквально следующее: «Можно,.. нужно,.. просто я не такая,.. не всё сразу!..)
О, боже! Как это всё понятно! Но стомившийся от одиночества, юный жар внутри требует большего! Всего и сразу, и немедля! И совсем не хочется так вот просто глупо разойтись и шлёпать снова одиноко по лужам… Они стояли уже с час и болтали бог весть о чём. Им было интересно это общение, и время летело незаметно.
Наконец, он попытался прикоснуться губами к её мокрым от дождя губам, ведь он так долго томился от возможного ожидания этой встречи!..
Тут резкий неожиданный шлепок по щеке откинул его голову, стукнув о дверь калитки, которая со скрипом открылась. Он стоял опешив. Вся романтика мгновенно исчезла. Всё его существо наполнили свербящие стыд, досада, обида. Он развернулся молча, поджав губы:
– Препачь22.
Девушка смотрела на него строго. С возмущением. Он готов был провалиться сквозь землю!
– До виденья, препачь, я не хотел тебя обидеть!
– Препачь и ты! – девушка посмотрела на него уже менее строго.