Сыскное бюро Ерожина Анисимов Андрей

Теперь Татьяне Петровне пришлось учиться жить с собой. Это оказалась весьма не простая наука. Ходить часто по театрам, или в концерты Татьяна Петровна не могла по меркантильным соображениям. Пенсии с трудом хватало на еду и коммунальные платы. Гулять по магазинам, не имея возможности купить приглянувшуюся вещь, тоже дело довольно унизительное. Есть люди, которые любят глазеть на витрины, и часами таскаются из магазина в магазин, но Татьяна Петровна не принадлежала к их числу. Оставался телевизор. Но Голикова быстро поняла, что если уткнется в этот ящик на сутки, долго не проживет. Надо было искать другой выход. И дело начинающая пенсионерка себе нашла. Она пристрастилась посещать выставки. Вернисажей в Москве каждый день открывалась множество. С пенсионеров платы почти не брали, мэр Лужков дал пенсионерам возможность бесплатно разъезжать по Москве, и Татьяна Петровна ожила. Появилась необходимость вновь следить за своей внешностью, слушать объявления, и проглядывать рекламные проспекты, которые ей бесплатно запихивали в ящик.

Вчера открылась осенняя выставка московских художников, и Татьяна Петровна собралась на Кузнецкий мост. Жила она в четырех этажном доме, построенном в конце войны. Когда-то здесь была почти деревня и Татьяна Петровна бегала девочкой купаться в Москву реку. Потом Южный Порт превратился в автомобильный рынок, заводы и фабрики загадили реку и здесь, на Востоке она стала самая грязная. Но несколько лет назад произошло радостное событие. Рядом с домом Татьяны Петровны открылась станция метро «Кожуховская». И поездка в центр перестала требовать столько сил и времени. Татьяна Петровна еще с вечера приготовила платье с кружевным воротничком. От дождя она запаслась зонтиком, и в одиннадцать утра вышла из дома. До метро она добралась за несколько минут. Новая линия в отличии от других была не так многолюдна. До центра Голикова доехала с одной пересадкой. На Кузнецкий Мост от метро Площадь Революции пошла пешком. Она любила пройтись по центру и посмотреть на красивый и праздничный город. Москву она обожала и радовалась, что город хорошеет. В холле Дома Художников она показала свое пенсионное удостоверение, и бесплатно миновала контроль. Народу в залах почти не было. Теперь, чтобы попасть на вернисажи не надо торчать в длинных очередях, как в былые советские годы. Сегодняшнюю молодежь серьезная живопись не интересует. Взрослым интеллигентам не до вернисажей, потому что заработать на кусок хлеба стало нелегко. А те, кто может себе позволить не только смотреть, но и покупать картины, посещают не вернисажи, а казино и бордели.

Татьяна Петровна полюбовалась на грустный деревенский пейзаж живописца Ковригина, постояла у портрета молодой барышни, вздохнула и перешла в другой зал. Там ее привлек натюрморт с ромашками Нелли Котовой. Таким веселым светом мерцало полотно, что Татьяна Петровна невольно улыбнулась.

– Вы любите картины. – Услышала она молодой звонкий голос.

– Конечно люблю. Ведь они красивые. – Ответила она и оглянулась. Перед ней стояла девушка или очень молодая женщина, прекрасно одетая, с великолепным золотым браслетом на левой руке. Браслет изображал змейку, и глаза этой змейки сверкали маленькими изумрудиками.

– Какой прекрасный натюрморт с ромашками, я тоже им залюбовалась. – Сказала незнакомка, глядя в глаза Татьяны Петровны своими бархатными, темно синими зрачками. И хоть губы молодой женщины приоткрылись в улыбке, ее темные глаза оставались печальными и немного любопытными.

– Да, ромашки как живые. Светятся. Невозможно оторваться. – Согласилась Татьяна Петровна. Ей было приятно, что эта молодая и, видимо, богатая женщина с ней заговорила.

– А вы не видели пейзаж Горского. Пойдемте, я уверена, что вы и от него получите огромное удовольствие. – Предложила незнакомка и, взяв Татьяну Петровну под руку, повела ее в конец зала. Художник изобразил закат на Волге. Солнце опускалось за горизонт сквозь затопленную рекой колокольню.

– Здорово. – Согласилась Татьяна Петровна.

– Я знаю это место. Это Калязин. Старинный русский город на Волге. Мы с мужем там проплывали на пароходе. – Звонко сообщила незнакомая красавица.

– Как хорошо быть такой молодой и иметь возможность путешествовать. – С грустью ответила пожилая женщина.

– Увы, это все в прошлом. Моего мужа уже нет, а у меня самой денег на путешествия не хватает.

Татьяна Петровна смутилась, от того что сказала бестактность:

– Не обижайтесь. Вы такая молодая и красивая, у вас еще все впереди.

– Может быть. Но сейчас мне очень одиноко. – Призналась незнакомка и добавила: – Пойдемте в кафе, выпьем по чашечке кофе. Здесь его сносно варят.

– К сожалению, должна отказаться. – Покачала головой Голикова: – Я пенсионерка и шиковать не могу.

– Какие пустяки. Я вас приглашаю. Это совсем не дорого. – Настаивала молодая красавица. Татьяна Петровна отнекивалась, но молодая женщина оказалась настойчивее. Они уселись за столик. Им подали кофе с пирожными. Женщины разговорились и познакомились. Молодую красавицу звали Нора.

– Вы напрасно думаете, что в вашем возрасте нет возможности встретить и полюбить мужчину. У меня есть примеры, когда женщины много старше вас счастливо устраивали свою личную жизнь. – Сказала Нора своей пожилой собеседнице, выслушав историю ее одинокой жизни.

– Это бывает только в кино. – Усмехнулась Татьяна Петровна.

– И вовсе нет. Не ставьте на себе крест, и все будет в порядке. – Ободряюще улыбнулась Нора.

– Ах, не говорите. Вот для вас, красивой и молодой, это просто. – Возразила Татьяна Петровна.

– Увы, и для меня это нелегко. Поклонников у меня много, но должна вам признаться по секрету, что до смерти влюблена. – Тихо сообщила Нора.

– Это прекрасно! – Воскликнула Татьяна Петровна, радуясь за свою новую знакомую.

– Не совсем. – Покачала головой Нора.

– Он женат? – Огорчилась Татьяна Петровна.

– Нет, он вдовец. – Печально сказала Нора.

– Замечательно. Значит, ни что не мешает вашему счастью. – Пожилая женщина не могла понять, почему красивая и молодая женщина грустит.

– Может быть, когда-нибудь я вам и расскажу свою тайну. Вы часто ходите на выставки?

– Не меньше трех раз в неделю. – Призналась Татьяна Петровна.

– Как хорошо. Давайте сходим куда-нибудь вместе. Мне так одиноко, а с вами я чувствую себя, словно с близким человеком. – Предложила Нора и расплатилась с барменом.

– Спасибо милая. Мне тоже быть одной надоедает. Я с радостью приму ваше предложение, если вам такая старая тетка, как я, ни в тягость. – С воодушевлением ответила Татьяна Петровна.

– Вот и хорошо. Вы как домой?

– Я на метро. – Ответила Голикова.

– Жалко, а мне на троллейбус. Но я вас с удовольствием провожу. – Предложила молодая красавица и записала телефон своей новой знакомой. Из выставочного зала они вышли под руки. Нора довела Татьяну Петровну до метро «Кузнецкий Мост», постояла немного. Затем достала мобильный телефон, набрала номер и сказала несколько слов в трубку. Через пять минут к ней подкатил огромный черный «бюик». Из лимузина выскочил водитель и распахнул перед Норой дверцу. Она забралась на заднее сидении, водитель вернулся на свое водительское место и «бюик» с затемненными стеклами плавно отчалил от тротуара.

Побеседовав с Аленушкой, Петр Григорьевич Ерожин пожелал побывать в квартире убитого. Он позвонил Никите Васильевичу Боброву и попросил открыть ему опечатанную квартиру.

– Смотри на здоровье. Козлов пришлет своего парня, и он откроет тебе дверь. Только не надейся, подполковник, найти там автограф убийцы. – Усмехнулся Никита Васильевич. Ерожин не обратил внимание на ироничный тон начальника с Петровки и покатил в Марьину Рощу. Пятиэтажный дом, прозванный в народе «Хрущевкой», Петр Григорьевич отыскал быстро. Хотя это было не просто, поскольку адрес имел пять корпусов и пятый, в котором жил Кирилл Андреевич, отстоял от улицы, указанной в адресе далеко. Ержин признал его по красному «мерседесу», что сиротливо стоял у подъезда. С ключами для Ерожина Волков прислал Диму Вязова. С молодым инспектором Петр Григорьевич был хорошо знаком. Когда-то они вместе «водили» машину Саркисова, помощника убийцы Фатимы. Петр Григорьевич помнил, что у Димы тогда родился сын и очень растрогал парня, спросив о его отпрыске.

– Уже на двух ногах топает. – Расплылся Дима.

Кирилл Андреевич до своей гибели, проживал на последнем пятом этаже. Дима сорвал печать, открыл Ерожину дверь и сказал, что подождет на улице. Подполковник благодарно кивнул и принялся за дело. Квартирка брата великого ученого была самой, что ни наесть обыкновенной. Если не считать коллекции сувенирных безделушек, украшавших нишу в традиционной мебельной «стенке». Тут была и венецианская гондола с гребцами, и испанский бычок, готовый к схватке с тореадором, пластиковый Микки Маус и еще до черта всякой ерунды. Ерожин понял, что в советские времена Кирилл Андреевич работал на международных перевозках. «Вот когда он заработал на свой мерседес». – Сообразил сыщик.

В прихожей остался белый контур, очерченный оперативниками. Ерожин знал из отчета, что труп обнаружили в прихожей, но «чертеж» его заинтересовал. Не было сомнений, что хозяин квартиры открыл дверь и сразу получил пулю. Выходит, что он не ждал убийцу, и не собирался вести с ним какие либо переговоры, а просто открыл дверь на звонок. Здоровый мужик, живший без опаски и страха, мог легко распахнуть дверь любому. Вполне можно предположить, что убийцу он вообще не знал. Больше ничего контур Кирилла Ерожину сказать не мог, и сыщик вернулся в квартиру. Понтелеева нашли в халате. Обнаружил его сосед по лестничной площадке. Из записи в деле сделанной со слов соседа, Петр Григорьевич знал, что сосед хотел занять у Кирилла хлеба, что между ними случалось. Дверь в квартиру оказалась открыта, и сосед напоролся на труп. Петр Григорьевич решил с соседом поговорить лично, но сперва, осмотреть жилье убитого. В квартире наблюдался жуткий беспорядок. Вещи, набросанные на тахту, выджвинутые ящики гардероба с вываленными носками и бельем создаввали впечатление, что в квартире что-то искали. Но, возможно, беспорядок создал и сам хозяин торопливо подыскивая одежду к траурной церемонии. Для Ерожина пока оставалось загадкой, откуда в восемь часов утра Кирилл Андреевич мог узнать о похоронах и смерти брата. Если накануне он пил водку с друзьями и ни о чем не подозревал. На следующий день, в половине восьмого Веня искал у него выпить и обнаружил Алену. Тогда Кирилл тоже в город не собирался, а вдруг в восемь сорвался и полетел? Он хоть и опоздал на кладбище, но все же успел нахамить вдове. Судя по разбросанным вещам, он спешно искал подобающий похоронам гардероб. Петр Григорьевич сразу отметил пристрастие хозяина квартиры к ярким тряпкам. Красный пиджак, желтые и синие рубашки, ядовито песочный костюм, малиновые брюки, все это выдавало любителя яркой одежды. Петр Григорьевич осмотрел комнату, заглянул за шкаф, залез на стул и оглядел крышку шкафа. Ничего интересного сыщик тут не нашел и отправился на кухню. Здесь тоже створки шкафчиков остались распахнутыми. Петр Григорьевич уселся на табуретку и стал сантиметр за сантиметром оглядывать маленькую кухню холостяка. Ерожин подумал, куда он сам мог что-нибудь спрятать здесь, есл бы захотел. Все шестиметровое пространство просматривалось как стекло. Петр Григорьевич чему то ухмыльнулся, встал и открыл духовку газовой плиты. Хозяйки обычно там держват сквородки. Но в духовке Кирилла Понтелеева сковород Ерожин не увидел. Там лежала синяя картонная папка, завязанная старомодными тесемочками.

«Странное блюдо собрался испечь покойный хозяин», подумал Петр Григорьевич и, спрятав папку к себе в кейс, двинул в прихожую. Переступив контур убитого Кирилла, начерченный мелом на полу, он уже собрался уходить, но на всякий случай заглянул в ящик для ботинок. За башмаками, среди которых имелись кавбойские макасины с острым носком и высоченными каблуками Ерожин заметил связку ключей. Один из ключей был электронным. В пятиэтажке Понтелеева электронного замка не имелось. Там был обыкновенный наборный код, давно выломанный хулиганами. К дачке кооператива такой ключ тоже не мог иметь отношения. Да и, по словам Алены, Кирилл не стал ее выгонять, а поручил гостье запирать дом самой. Еще на связке оказались ключи от машины. Сыщик догадался что это запасной комплект. Петр Григорьевич решил найденные ключики конфисковать и резво спустился вниз. Подмигнув Вязову, он поиграл кнопкой сигнализации «Мерседеса», но система не сработала. Он подошел к машине и понял, что замки ее взломаны. Ерожин без труда забрался в «Мерседес». В бардачке лежали темные очки, открывалка для пива и комплект презервативов. Замок багажника так же оказался взломан, но и инструмент и запасное колесо покоились на своих местах Прикрыв дверцы машины, сыщик вновь поднялся на пятый этаж и позвонил в соседнюю с Понтелеевым квартиру. Из нее вышел долговязый малый, лет тридцати семи, лысоватый и сутулый. Парня звали Евгением, и Ерожин помнил, что запись допроса соседа в деле имелась. Женя слово в слово повторил свои показания и было ясно, что фантазии он лишен вовсе и придумать ничего ни в состоянии. Но все же Ерожин пообщался с Женей не зря. Он выяснил, что именно сосед принял за два дня до приезда Кирилла телеграмму о смерти Валерия Андреевич, и сунул ее в дверь. В телеграмме стояли дата и время похорон. Ерожин понял, что Кирилл обнаружил в дверях телеграмму и начал торопиться. Выходит, что выезжая с дачи он времени похорон не знал. Но о смерти брата он откуда-то прослышал. Все это могло иметь отношение к убийству, а могло не иметь вовсе. Но Ерожину не нравилось, что он не понимает, каким образом Кирилл получил информацию о смерти брата на своем дачном участке, около восьми часов утра. Это был прокол в его цепочке и Петра Григорьевича этот прокол раздражал. «Черт, у него же был мобильный телефон!? У дальнабойщика мобильник есть обязательно». – Подумал Петр Григорьевич и спустился вниз. Дима Вязов сидел на скамейке под начинающим желтеть кленом и пускал мыльные пузыри с перемазанным краской карапузом. Неподалеку стояла оперативная машина с Петровки.

– Дима, ты был на даче с группой? – Спросил он Вязова, возвращая ему ключи от квартиры убитого.

– Какой дачи? – Не понял Вязов.

– Дачи Кирилла Андреевича Понтелеева в Правде. – Уточнил Ерожин.

– Дяденька, отдай пускалку. – Потребовал карапуз. Дима вернул малышу орудие стреляющее мыльными пузырями и задумался:

– Коля Маслов ездил. Я был выходной.

– Свяжись с Масловым. – Попросил Ерожин, и протянул Диме свой мобильный.

Коля Маслов быстро вспомнил, что трубку Пантелеева нашли в спаленке на качалке, но она оказалась совершенно разряженной. А отпечатки пальцев на ней принадлежали убитому. Выходило, что воспользоваться мобильным телефоном Кирилл с утра возможности не имел. Тайна, откуда Понтелеев получил информацию о смерти брата, осталась тайной.

Вязав пошел опечатывать квартиру. Ерожин распрощался с ним и поехал в город. Стрелки часов перевалили за семь вечера, и диспетчер Наташа заступила на пост. На автобазе в это время было гораздо веселее. Водители возвращались с рейсов и многие тут же успевали «культурно отдохнуть». Наташа сидела в небольшой комнате над директорским кабинетом, и из ее окон просматривался весь гараж. Ерожин сразу оценил вкус Кирилла. Юбку Наташа носила короткую и от ее точеных коленочек трудно было отвести взгляд. Густые темно русые волосы, собранные в пучок, делали ее маленькую головку загадочной и гордой. Петр Григорьевич наметанным глазом отметил, что шейка и грудь девушки тоже вполне отвечает самым высоким требованиям. По пяти бальной системе, некогда применяемой Ерожиным к представительницам прекрасного пола, Наташа тянула на отличницу. Рядом с ней сидел конопатый подвыпивший парень лет тридцати и, сверля девушку маслеными глазками, пытался рассказывать какую-то смешную байку о своей находчивости. Видно было, что Наташу ухажер интересовал мало, но она не хотела обижать парня и что-то молча писала в своих деловых бумагах.

– Вы Наташа Корнеева? – Спросил Ерожин для порядка.

– Я. – Наташа подняла на сыщика свои серые внимательные глаза, и Ерожин понял, что краснеет.

– А ты откуда такой взялся. – Сурово спросил конопатый и грозно приподнялся со стула.

– Да вот с девушкой пришел поговорить. – Серьезно ответил Петр Григорьевич.

– Знаешь ты, батя, лучше вали отсюда, пока я не рассердился. – Предупредил суровый посетитель диспетчерской.

– А что будет, если ты, сынок, рассердишься? – Улыбнулся Ерожин.

– Напрасно лыбишься. По хорошему не понимаешь, придется поучить. – Бурея лицом, уже совсем грозно заявил конопатый.

– Может быть, мы куда-нибудь выйдем, чтобы не мешать молодому человеку. – Продолжая улыбаться, предложил Петр Григорьевич девушке.

– Я тебе сейчас, падла, выйду! – Ухажер поднялся со стула и кулаком замахнулся на Ерожина. Наташа не видела удара, она только заметила, как ревнивый молодец обмяк и повалился на пол. Петр Григорьевич постоял немного, раздумывая, что теперь делать, затем взял парня под мышки и усадил на стул:

– Ну вот. Пусть немного отдохнет, а мы с вами поговорим. Можно я тоже сяду? – Пристроив ревнивца, спросил Ерожин, Наташа молча кивнула. Она до сих пор не могла понять, что здесь произошло.

– Я подполковник милиции и частный сыщик. По просьбе ваших водителей занимаюсь поиском убийцы Кирилла Понтелеева. Слыхал, что вы были знакомы. Помогите мне. – Попросил Ерожин, заглядывая во внимательные серые глаза, в которых он заметил нечто новое, что-то вроде улыбки. Видно, Наташа наконец поняла, каким образом он усмирил навязчивого ухажера. Но услышав имя Кирилла, серые глаза девушки вновь посерьезнели.

– Это жуткая история. – После некоторого раздумья, сказала она.

– Что вы имеете ввиду? – Петр Григорьевич умел прикидываться простачком…

– Ну, это убийство. До сих пор не могу поверить. – Наташа встряхнула своей маленькой головкой и замолчала.

– Вы его любили? – Бестактно спросил Ерожин.

– Я его да. Он меня нет. – Просто ответила девушка: – У нас неделю назад состоялся разговор, и мы с Кириллом расстались.

– Почему это произошло, если не секрет?

– Ни секрет. Обыкновенное банальное бабье условие. Я сказала, что больше так с ним встречаться не хочу. Если любит, пусть женится. Он рассмеялся, и я его выгнала. Вот и все. – Наташа говорила спокойно, но Ерожин видел, что это спокойствие деланное. Наташа старалась держаться. В это время конопатый, пришел в себя, замычал, сполз со стула и быстро стал тереть посиневшую скулу.

– Господи, да у него скула синяя. – Взглянув на мычащего парня, испуганно прошептала Наташа. – Он когда падал, нечаянно на мой кулак напоролся. – Возвращая конопатого на стул, пошутил Ерожин, – Еще хорошо отделался. Если бы я сюда ваших шоферов позвал, он бы не только скулу тер.

– Вы себе нажили врага. Фирсов парень злопамятный. – Покачала головой девушка.

– Хватит обо мне. Скажите, говорил ли когда-нибудь с вами Кирилл Андреевич о своем брате?

Наташа еще некоторое время продолжала испуганно смотреть на конопатого, потом отвернулась и, подумав, ответила:

– Брата он любил.

– Почему вы так думаете? – Ерожин взял свой стул и подвинул его ближе к диспетчеру.

– Он каждую неделю на Большую Димитровку к брату ездил. Краны чинил, ковры пылесосил, продукты проверял. Часто меня брал, и я помогала. Красивый дом, напротив булочной. Квартира большая. Но его престарелый брат один жить не мог. Академик как ребенок несмышленый. Все забывал, путал. Кирилл и за дачей в Барвихе следил.

– Академик в маразм впал. – Предположил сыщик.

– Нет, просто ученый. Кирилл рассказывал, что брат всегда таким был, еще с детства. – Улыбнулась Наташа. Петр Григорьевич невольно ей залюбовался. Когда девушка улыбалась, она становилась, особенно, хороша.

– А что это, за женитьба? Как Кирилл к женитьбе брата отнесся? – Ерожин заставил себя не глазеть на девушку, а работать. Конопатый неожиданно поднялся и быстро вышел из диспетчерского кабинета. Наташа проводила парня настороженным взглядом, и только потом ответила:

– Женитьбой брата Кирилл очень гордился. Ему Валерия Андреевича жена понравилась. – И Наташа снова улыбнулась.

– Понравилась? – Удивился Ерожин. По скандалу на кладбище такой вывод не сделаешь: – С чего вы это взяли?

– Он одни ножки ее видел. Но для Кирилла в женщине это главное. – Горько усмехнулась бывшая подруга убитого.

– Не понял, как ножки? – Переспросил сыщик.

– У Кирюши ключи от квартиры и дачи академика всегда в машине лежали. Он заглянул к брату днем, хотел с женой познакомиться. В дверь позвонил, ему не открыли. Он тогда решил, что дома никого нет и со своим ключом вошел. А они в спальне. Вот он и увидел, как ее голые ножки мелькнули и под одеяло спрятались. По ножкам и судил. А в лицо жену Валерия Андреевича он так и не увидел.

– Увидел. – Грустно возразил Ерожин и снова покраснел.:

– Вы мне не дадите ваш домашний номер? Вдруг, возникнут какие-нибудь вопросы…

Наташа взяла со стола незаполненный путевой лист и быстро написала свой телефон. Петр Григорьевич поблагодарил и попрощался. На улице давно стемнело. Сыщик вышел из проходной, кивнув охраннику, и направился к машине. Возле его «Сааба» стояло трое здоровенных бугаев. В одном из них Ероджин признал конопатого. Троица медленно двинулась ему навстречу. Петр Григорьевич полез в карман, достал маленький английский пистолет и выстрелил в воздух. Рты у бугаев раскрылись. Они молча попятились назад, и бросились наутек.

Сыщик спрятал пистолет в карман, Подошел к машине и уже хотел усесться за руль, но что-то его остановило. Он еще раз внимательно огляделся и понял, что все колеса его «сааба» спущены:

– Вот бляди. – Не сдержался Петр Григорьевич, хотя даже и при более трагических обстоятельствах, ненормативной лексики избегал. Затем немного поостыв, достал мобильный телефон, предупредил жену, что задержится, и полез за запаской. Но быстро сообразив, что одной запаской тут не отделаешься, вызвал Глеба. К часу ночи они вдвоем с подлостью конопатого ревнивца справились. Дома о причине своей задержки, подполковник рассказывать воздержался. Надя осталась уверена, что муж до глубокой ночи шел по горячему следу преступника.

После юбилейного вечера Фридрих Эдуардович Мюллер из спальни не выходил долго. Его настенные часы давно пробили полдень, а он продолжал нежиться в постели. Проснулся старик давно, но вставать не желал. Наглухо задвинутые, тяжелые шторы света не пропускали, и что делается на улице, он знать не мог. Профессор зажег лампу на тумбочке. Игривая бронзовая Диана, в одной руке держала лук со стрелами, а в другой несла золотистый абажур с бисерной бахромой. Мягкий свет этого абажура осветил изголовье кровати и часть тумбочки с книгами и журналами. Мюллер, не глядя, поворошил в них рукой и вынул лондонский театральный еженедельник. Потом еще раз поводил рукой, нащупал сафьяновый футляр, и добыл из него свои очки. Профессор прекрасно читал по-английски, и минут сорок с удовольствием изучал критические обзоры, напечатанные в еженедельнике. Затем ему это наскучило, и он раскрыл томик Цвейга. Розы, подаренные ему вчера незнакомкой, навели на мысль о знаменитой новелле немца. На пол часа чтения его хватило, но лежебока понимал, что вставать все же придется. Пора завтракать и готовиться к походу в Большой. Сегодня там давали генеральный прогон балета, и Мюллера ждали. Толстый театральный журнал заказал профессору рецензию на этот балет, и Мюллер обещал написать. А уж если Мюллер что-нибудь обещал, можно было не сомневаться, что слово свое он сдержит. Пунктуальность и добросовестность Мюллер получил с кровью немецких предков.

«Возраст есть возраст». – Сказал сам себе профессор и, потянувшись, медленно приподнялся на постели. В гостиной за дверью глухо звонил телефон, но старик не обращал на него внимания. Облачившись в халат, Фридрих Эдуардович прошествовал в ванную и открыл кран. Пока он брился, ванна наполнилась. Он побрызгал в воду пенного хвойного экстракта и погрузил в пену свое сухопарое тело. Телефон звонил, не переставая, но Мюллера это не тревожила. Он знал, что это друзья звонят выяснить, пережил ли он ночь после юбилея. «Не дождетесь». Вспомнил он фразу известного анекдота и прикрыл глаза. В своем воображении Фридрих Эдуардович опять, в который раз увидел лицо синеглазой девушки с фотографии. Мюллеру очень хотелось с утра пойти в кабинет, достать из потайного ящичка карточку и еще раз на нее посмотреть. Но старик сдержался: – «Не хватает мне на старости лет еще влюбиться в незнакомую деву». Подтрунивал он над собой. Но образ с фотографии прогнать от себя не мог. Ванная помогла войти в форму. Фридрих Эдуардович почувствовал прилив сил и зверский голод. Деликатесов от юбилея осталось в избытке и он, отказавшись от традиционной чашки кофе, плотно позавтракал. До пяти работал в кабинете. Перед сегодняшним прогоном надо было освежить в памяти все прежние постановки балета. В половине шестого позвонили из дирекции театра и сказали, что к шести высылают за профессором машину. Мюллер поблагодарил и пошел одеваться. К шести он был в смокинге, белоснежной рубашке и при бабочке. Автомобиль подали во время. В восемнадцать ноль, ноль водитель позвонил в дверь, и Мюллер поставив квартиру на охрану, спустился с ним вниз.

Билеты на вечерний спектакль не продавались, это был закрытый прогон для прессы и на него рассылали приглашения. Поэтому в холле, фае, и буфетах можно было встретить массу известных лиц. Мюллеру приходилось без конца раскланиваться. Вокруг профессора моментально собирался кружок любопытных. Балетоманы и журналисты пытались узнать заранее, что он думает о постановке. Профессор шутил и отнекивался. В половине седьмого Мюллера проводили к его ложе. Администратор впустил профессора и прикрыл за ним дверь Обычно Фридрих Эдуардович смотрел представление в одиночестве. Постановщики знали, что знаменитый критик должен иметь возможность сосредоточиться. Ведь в театре Мюллер работал. Но сегодня было не так. В его ложе уже сидела какая-то красотка в великолепном вечернем платье и в театральный бинокль разглядывала публику в партере.

– Простите, мадам, вы случайно не ошиблись местом? – Не очень любезным тоном поинтересовался старик. Красотка оглянулась, и профессор окаменел. На него смотрели бархатные синие глаза девушки с фотографии:

– Простите, я сейчас уйду. Я думала это сделать раньше, но не успела. Мне очень хотелось посмотреть на сцену с того места, с которого станет смотреть балет профессор Мюллер.

– Вы Нора? – Тихо спросил Фридрих Эдуардович. Красавица поднялась и попыталась выйти, но Мюллер загородил проход:

– Я вам очень благодарен за розы. Они мне доставили огромное удовольствие. Сделайте одолжение, останьтесь со мной на спектакль в этой ложе.

– Спасибо Фридрих Эдуардович. Я об этом не могла и мечтать. – Виновато улыбнулась Нора и поправила прическу обнаженной рукой.

– Какой у вас великолепный браслет! Не позволите его рассмотреть? – Восхитился Мюллер, заметив золотую змейку на запястье девушки. Нора легко сняла свой браслет и протянула профессору.

– Франция. Расцвет Империи. Поздравляю, настоящее произведение искусства. Да и глазки изумрудики из шахт колониального Конго. Откуда у вас эта очаровательная вещица? Да что же мы стоим?! Присаживайтесь ради бога. – Затараторил профессор, смущенный собственной неловкостью Нора уселась в кресло, Мюллер остался стоять.

– А вы, Фридрих Эдуардович? – Тихо спросила она.

– С удовольствием, если позволите.

– Так это же ваша ложа. – И Нора ели заметно улыбнулась. Мюллер, наконец, сообразил вернуть браслет:

– Не люблю расставаться с красивыми вещами. – С трудом нашелся старик.

– Хотите я вам его отдам. Подарить не могу. Это подарок погибшего мужа, а дать так, вроде на время, пожалуйста. – Предложила она.

– Помилуйте, я же не дама. Что же мне с ним делать. – На полном серьезе изумился он. Люстры Большого стали медленно затухать. Заиграл оркестр и Фридрих Эдуардович постарался настроить себя на работу. Но ему было очень трудно отвести взгляд от шейки Норы. Мюллер чувствовал запах удивительных терпких духов. Это были очень дорогие французские духи. Старик имел удивительную память на ароматы. Этот аромат поразил его в казино Ниццы, куда друзья на десять минут привели профессора для экскурсии. Так пахло от шикарной старухи в белом парике. Мюллер тогда подумал, что видит идеальную Пиковую даму. В России этих духов он не встречал. Балет начался, но сосредоточиться профессор не мог. Профиль Норы сильно отвлекал Хотя опытный глаз и ухо критика автоматом фиксировали все, что происходило по ходу спектакля. Ему не очень нравилась постановка. Вообще, ему все не очень нравилось в этом театре после ухода Григоровича. Мюллер почитал того за гения, и понимал, что таких вершин, как при великом балетмейстере, он больше не дождется. Но рецензию писать предстояло, и профессор старался вникнуть в действо на сцене.

– Мне кажется вы не в восторге? – Спросила Нора, когда наступил первый антракт и Мюллер без энтузиазма три раза хлопнул в ладоши.

– Вообще-то я свое мнение до финального аккорда никогда не высказываю, но Вы удивительная девушка, поэтому, Вам признаюсь, что праздника души я сегодня и не ждал. Старательно, грамотно, иногда мило, ну вот и все. Поглядим, что будет дальше. – Грустно сообщил Мюллер.

Профессор хотите шампанского? Ведь я сейчас могу по настоящему выпить за Ваш юбилей. Вчера я это сделала заочно. – Неожиданно предложила Нора.

– Конечно. Я вас приглашаю в буфет. – Поспешил взять инициативу Мюллер.

– Зачем нам выходить. Там Вас у меня украдут. – Нора вынула из сумочки мобильный телефон и, пройдясь по кнопкам, что-то тихо сказала в трубку. Через несколько минут к ним в ложу постучали, и мужчина средних лет в малиновом пиджаке и белых перчатках внес на подносе бутылку шампанского и нарезанный кругами ананас в вазочке. Поставив поднос на бортик ложи, он ловко откупорил бутылку, и разлил шампанское по бокалам. После чего молча поклонился и вышел.

– Вы случайно не Фея из нашего балета? – Изумился Мюллер.

– Я просто женщина, которая сегодня счастлива. Я даже не могла мечтать, что увижу вас рядом. За Ваше здоровье, Фридрих Эдуардович. Живите еще сто лет. – Сказала Нора и пригубила бокал, затем потешно сморщила носик и выпила до дна.

«Господи, какая же она прелесть»! Подумал Мюллер и тяжело вздохнул.

– Не вижу огня в глазах юбиляра? К чему эти тяжелые вздохи? Поняла… Вам со мной скучно.

– Боже мой! Как Вам такое могло придти в голову. Совсем наоборот. Я пожалел, что мне не тридцать. Вот поэтому и вздохнул. Рядом с Вами грустно быть стариком. – Признался профессор.

Фридрих, можно мне так вас называть? – Спросила Нора. Профессор растаял и поцеловал ей ручку.

– Фридрих… – продолжала Нора: – Если вы еще раз при мне пожалуйтесь на свой возраст, вы меня больше не увидите. Мне ваш возраст нравится. Мне он не мешает. Вы прочли мое письмо?

– Я прочел и понял, что это милая трогательная шутка романтично настроенной барышни. – Улыбнулся Мюллер.

– Вы ничего не поняли. Вы такой же толстокожий, как все мужики. А я придумала себе совсем другого Фридриха. Я вам написала правду. Сегодня мы встретились из за моей неосторожности. Но я давно преследую вас. Я бываю на всех спектаклях, где бываете вы. Я читаю все ваши рецензии. Я даже знаю расписание ваших лекций и часто провожаю вас до дому после них. Я вас люблю. И не как призрака, а как мужчину – Тихо, но страстно шептала Нора. Антракт давно кончился, оркестр играл, на сцене танцевали артисты балета, а Мюллер сидел и смотрел в темно синие бархатные глаза красавицы. Она подвинулась к нему, обвила его голову своими руками и поцеловала в губы. Фридрих Эдуардович почувствовал сладкую дрожь во всем теле, терпкий запах французских дорогих духов и легкий холодок на виске от браслета Норы, маленькой золотой змейки с изумрудными глазками, которой он так восхищался при первых минутах их встречи.

За утренним завтраком Надя поглядывала на мужа с любопытством. Таким злым и неразговорчивым она своего подполковника наблюдала редко. Надя догадывалась, что вчера ночью у супруга что-то не заладилось, но спрашивать не стала. Петр всегда все рассказывал ей сам. Петр Григорьевич сидел за столом, капризно надув губы, и о чем-то думал. Надя помнила, что однажды он вместо соли сыпал на котлету сахар, и внимательно следила за его движениями. Но все обошлось. Петр дожевал бутерброд, допил кофе и даже поцеловал Надю в шейку. Это означало, что его раздражение к ней не относится.

– В офисе меня сегодня не ждите. Управляйтесь сами. – Сказал на прощанье раздраженный муж и покинул квартиру.

Спустившись вниз, Ерожин уселся в свою машину, но движок не завел. Сыщик залез в карман куртки, извлек связку ключей, конфискованную в квартире Марьиной Рощи, и стал их внимательно разглядывать. «Скорее всего это ключи от замков квартиры и дачи академика, брата Кирилла Андреевича». – Подумал он. Ерожину очень захотелось туда попасть. Но квартира на Большой Дмитровке и дача в Барвихе опечатаны не были, в деле об убийстве Кирилла не фигурировали и, после смерти академика, принадлежали его вдове. Поэтому самовольно забраться туда, не нарушая закона, сыщик не мог.

– Что же, поговорим с вдовой. Рано или поздно это сделать придется, так к чему откладывать… – Сказал сам себе подполковник, включил зажигания и поехал на Большую Димитровку. По словам диспетчера Наташи, дом академии наук находился напротив булочной. Ерожин быстро этот дом обнаружил. Солидный сталинский дом, построенный еще до войны, имел семь этажей и три подъезда. Петр Григорьевич извлек свой блокнот и отыскал в нем телефон вдовы, записанный в кабинете администратора Академии Наук. У каждого района Москвы телефонный номер начинается с определенных цифр. Ерожин, много лет отработав в Министерстве Внутренних Дел, прекрасно порядок этих цифр знал. Номер вдовы не мог относиться к Большой Дмитровке. Ерожин позвонил на Петровку, попросил Боброва, дать ему адрес Марины Васильевны Понтелеевой, и продиктовал ее телефон. Оказалось, что вдова проживает вовсе не на Большой Дмитровке, а на улице Генерала Ермолова. Это сыщика озадачило и ему еще больше захотелось попасть в квартиру академика.

«Тут в каждом подъезде, наверняка сидит по консьержке. Мимо этих мымр незаметно не проскочишь». – Предположил Ерожин и стал думать, как преодолеть это осложнение. До беззаконного акта посещения академической квартиры сыщик уже дозрел. Он пошарил по своим карманам и нашел мятый бланк путевого листа с домашним номером диспетчера Наташи. Увидеть девушку еще раз Петру Григорьевичу очень хотелось, но он от себя эти мысли гнал. Но когда нашелся реальный предлог, он за него с удовольствием ухватился. Наташа только что проснулась после ночной смены, но Ерожина узнала, и была с ним приветлива.

– Я за вас вчера беспокоилась. Клим Фирсов парень заводной, и дружки у него подходящие. Боялась, что они надумают что-нибудь нехорошее. – Призналась девушка.

Ерожину было приятно, что она о нем думала, но рассказывать о ночном приключении он не стал. Наташа жила на Преображенке, подполковник записал адрес и покатил к ней. Дом диспетчера Ермоловой стоял недалеко от Преображенского рынка. Петр Григорьевич зашел на рынок. Сначала он подумал о цветах, но от этой мысли быстро отказался. Приход к девушке с цветами прямо указывал на ухаживание, а подполковник свою симпатию к Наташе пытался скрыть даже от себя. Он быстро пробежался по рядам, и остановился возле лотка кавказца. Ему приглянулись груши. Желтовато золотистые плоды с оранжевыми бочками просились на натюрморт художника. Петр Григорьевич отобрал самые красивые и расплатился.

На звонок в дверь, диспетчер вышла сама. Но когда Петр Григорьевич очутился в прихожей, в коридоре открылась еще одна дверь и из нее высунулась сгорбленная старуха в ночной рубашке:

– Опять старого мужика завела. – Проворчала старуха и, громко захлопнув за собой дверь, скрылась.

– Не обращайте внимание. Бабушка у меня не совсем здорова головой и поэтому иногда говорит несуразные вещи. – Без всякого смущения предупредила Наташа. Она проводила его в комнату и, поблагодарив за груши, спросила:

– Кормить?

– Если только кофе. – Улыбнулся Ерожин.

– Тогда пошли сразу на кухню. – Сказала Наташа и первой вышла.

– А ваша бабушка не будет недовольна? – С опаской поинтересовался подполковник.

– Она никогда не выходит из своей комнаты, если у меня кто-нибудь есть. – Успокоила Наташа гостя. Петр Григорьевич уселся за столик. Маленькая кухонька обыкновенной панельной клетки сияла чистотой. Все было опрятно и мило. Никаких безделушек, кроме огромной бабы на чайник, Ерожин не обнаружил. Сама Наташа хозяйничала в цветастом передничке, который ей очень шел. Следов ночной смены на лице девушки сыщик не заметил. Наташа была свежа и хозяйничала ловко. Ерожин невольно ей залюбовался и вдруг вспомнил, что его первую жену звали так же.

– У меня к вам дело. – Начал Петр Григорьевич, дождавшись, когда хозяйка закончила с приготовлениями, разлила кофе и уселась за стол: – Но должен признаться, что очень рад вас видеть.

– Я тоже. – Ответила Наташа и улыбнулась: – Ой, я забыла помыть и подать груши! – Вспомнила она и вскочила с места.

– Я груши не ем, они для вас, поэтому сидите. – Остановил ее Петр Григорьевич.

– Тогда давайте завтракать. Ветчина сыр, берите, или за вами надо ухаживать? – Спросила Наташа серьезно.

– Могу сам, но когда за тобой ухаживает такая очаровательная хозяйка, это куда приятнее. – Усмехнулся Петр Григорьевич и получил бутерброды с сыром и ветчиной.

– Теперь рассказывайте, зачем я понадобилась и чем могу помочь? – Спросила Наташа, дождавшись, когда Ерожин допьет кофе и расправится с закуской.

– Я хочу попасть в квартиру брата Кирилла на Большой Дмитровке. Как частный сыщик, я на это право не имею, но у меня есть ключи. Я думаю, что они именно от этой квартиры. Вы там бывали, и консьержка вас, наверняка, запомнила. Вы можете провести меня, как слесаря, или электрика, или еще как, и это не вызовет подозрения. К тому же, вы застали квартиру, до женитьбы академика. Я бы хотел знать, что в ней изменилось после его брака.

Наташа на минуту задумалась, потом кивнула:

– Это можно. Там сидят посменно две вредные тетки, но они обе очень хорошо относились к Кириллу и за одно ко мне. Только, им надо придумать что-нибудь правдоподобное.

Придумывать ничего не пришлось. Пожилая дама в пенсне, охранявшая подъезд академического дома, увидев Наташу, чуть не бросилась к ней в объятья:

– Господи! Горе-то какое, Наташенька. Кирюши то тоже теперь нет. Весь род их закончился. – Когда они садились в лифт, лифтерша еще продолжала причитать.

Догадка Ерожина подтвердилась, ключи к замкам академической квартиры подошли. Но на связке оставалось еще два ключа. Подходящих замков для этих ключей Ерожин не обнаружил и про себя сей факт отметил. В холле было темно, но Наташа помнила, где включается свет, и Ерожин осмотрелся. Сразу было заметно, что семья Понтелеевых принадлежала к аскетам. В холле не имелось ни картин, ни мягких удобных кресел. Возле вешалки, на которой продолжало висеть несколько мужских пальто и плащей, стоял жесткий кожаный стул и валялись домашние тапочки. Паркетный пол, местами с потертым лаком лежал тут с времен строительства дома, и им никто никогда не занимался. Ничего близкого к новомодным «евроремнтам» подполковник в академической квартире не увидел. Лишь книги в холле напоминали о принадлежности жилья ученому хозяину. Стен, как таковых в холле не было. Стены состояли из книжных полок. Осмотрев холл, Петр Григорьевич прошел коридор и попал в кухню. Это была просторная кухня со старой газовой плитой и холодильником «ЗИЛ». Не смотря на возраст, ветеран «легкой» промышленности Советского Союза выглядел солидно и пристойно. Над овальным обеденным столом низко висел матерчатый абажур. Вместо теперешней кухонной мебели, состоящей из мойки и подвесных шкафчиков, покойный академик пользовался громоздким резным дубовым буфетом и раковиной. При кухни существовала маленькая темная комнатка. Она предназначалась для кладовки, или прислуги. Ерождин заглянул в нее и увидел вместо банок с вареньями, кипы научных журналов, перевязанные крученой бумажной веревкой. Судя по пыли, в кладовку не заглядывали лет пять. Наташа сопровождала Ерожина в его исследовании, но никаких изменений после брака академика, в кухне не нашла. Покончив со старомодным блоком питания, сыщик вышел в коридор, и заметил еще одну дверь:

– А здесь что? – Спросил он у Наташи.

– Здесь когда-то жили Валерий Андреевич и Кирилл. После смерти их отца, эта комната принадлежала Кириллу. – Ответила девушка и открыла «детскую». Небольшая комнатка мебели почти не имела. Над маленьким низким диванчиком висели боксерские перчатки. Стены украшали портреты знаменитых спортсменов и смазливых девочек. Это были вырезанные обложки журналов и календари.

– Погляди внимательно, все ли тут на месте? – Попросил Ерожин.

Наташа медленно обошла комнатку, оглядела стены и возле тахты остановилась:

– Нет карточки Кирилла. – Сказала она, словно что-то вспоминая. Потом тряхнула своей маленькой головкой и повторила убежденно:

– Нет фотографии, где Кирилл снят с Валерием Андреевичем. Я у него эту карточку просила. Кирилл не дал. – Наташа хотела добавить, что другую она все же получила, но решила, что это к делу не относится.

Ерожин отметил пропажу снимка в блокноте, вернулся в холл, раскрыл двойные двери с темными матовыми стеклами и очутился в огромной гостиной. Посередине гостиной стоял массивный круглый стол на толщенной ноге, центр столешницы прикрывала маленькая скатерка, а на ней покоилась лампа. Лампа состояла из круглого гранитного основания, высокой латунной трубы и линялого, выгоревшего абажура. Стол окружали семь стульев, точно таких же, как стул в холле у вешалки. Ерожин провел по столу пальцем, и оставил легкий след. «Недели две не протирали» – Прикинул сыщик Кроме стола в гостиной у стены возвышался огромный дубовый сервант, на верхней полке которого, пылилась большая фарфоровая ваза в виде белого лебедя. Простенок между окнами гостиной, занимало несуразное огромное кожаное кресло с протертыми подлокотниками и драной спинкой. Стены здесь, так же, как и в холле состояли из книжных полок, до отказа забитых старыми книгами.

– Квартира больше смахивает на библиотеку, чем жилье. – Заметил Петр Григорьевич.

– Может быть. Но тут все так и было. Ничего нового я не вижу. – Сказала Наташа и присела на краюшек кресла.

– А там что? – Спросил Ерожин, указав на двери, ведущие из гостиной.

– Справа кабинет Валерия Андреевича, а слева спальня. – Ответила Наташа. Ерожин прошел в кабинет. Огромный письменный стол занимал почти всю комнату. Он был завален книгами и научными журналами. Украшали этот бесконечный стол старинная чернильница с бронзовой охотничьей собакой и пожелтевшая фотография в овальной рамке. С фотографии на Ерожина смотрело молодое женское лицо в круглых очках. Женщина имела стрижу по моде пятидесятых годов и была одета в строгое платье с белым отложным воротничком. В левом нижнем углу карточки чернилами, Ерожин прочитал одно слово «Нора».

– Наташа, ты не знаешь, кто на карточке? – Спросил Петр Григорьевич.

Наташа тихо вошла в кабинет и ответила:

– Это его первая жена. Она попала под машину, когда ей не было и сорока.

Ерожин услышал, что голос у Наташи стал глухим, посмотрел ей в лицо и заметил на ее глазах слезы.

– Прости, что я тебя сюда привез. Понимаю, ты вспомнила своего любимого? – Сказал Ерожин.

– Нет, дело не только в Кирилле. Просто тут очень грустно. Жил человек, работал, а теперь пустота. – Ответила Наташа и попробовала улыбнуться. Ерожин подошел к ней, достал из кармана платок, вытер Наташе слезы и поцеловал ее в губы. Она не противилась. Петр обнял девушку и привлек к себе. Она прижалась к нему и дрожала. Он расстегнул на Наташе кофту и стал целовать ей шею, грудь, повалил на стол. Со стола посыпались книги и журналы. Наташа не сопротивлялась, и не отвечала на его страсть, но Петр остановиться уже не мог. Он почувствовал, что звереет и, впившись в горькие от слез губы, сорвал с девушки белье. Она вскрикнула и затихла.

– Ну и что дальше? – Спросила Наташа, когда Ерожин нежно поцеловав ее в плечо, снял со стола и усадил в кресло академика.

– Дальше? Тут есть ванная? – Виновато улыбнулся сыщик.

– Ванная тут есть. Ты хочешь, чтобы я тебя туда проводила?

Ерожин кивнул. Наташа встала, поправила на себе одежду и вышла из кабинета. Ерожин пошел за ней. Ему было немного стыдно за свой поступок, но он не раскаивался. Ему было хорошо. Она привела его в большую темную ванную комнату и зажгла свет. Огромная чугунная ванна не сияла белизной, но душ работал нормально. Наташа хотела выйти, но Петр ее удержал, обнял и раздел. Затем разделся сам и пустил душ. Он поднял девушку, поставил под струи и забрался под душ сам.

– Какая ты красивая. – Сказал он, любуясь ее телом.

– Ты как Кирилл. Тебе нужна красивая вкусная вещь, а я живой человек. – Сказала Наташа, грустно глядя в глаза Петра Григорьевича своими внимательными серыми глазами.

– Давай не будем об этом. – Ответил Ерожин и, зажав ей губы ладонью, принялся целовать ей грудь и живот. Девушка прикрыла глаза и тоже обняла его. Они не помнили сколько прошло времени. Наташа вздрогнула от продолжительного звонка в передней.

– Кто бы это мог быть? – Спросил Петр.

– Не знаю. – Испуганно ответила она.

Ерожин за секунду натянул на себя рубаху и брюки и побежал в прихожую. Заглянув в глазок, он увидел лифтершу с здоровенной кипой газет и журналов. Петр отворил дверь и сказал, что Наташа отмывает ванную и сейчас выйти не может.

– Ладно, не тревожь Наташеньку. Возьми вот это, а то возле ящика гора. Академику по сто журналов в месяц по-прежнему носят. К почте не подойти.

– В квартире пыль, полы не мыты, что жена академика хозяйкой оказалась неважной? – Спросил Ерожин, принимая, из рук лифтерши, кипу печатной продукции.

– Да она тут и была все раз пять. Но я думала, что она свою дочку убираться присылает. А по вашему уборки выходит и не было… – Ответила лифтерша.

– Значит, жену себе Валерий Андреевич завел приходящую?

– Я вообще, не понимая, зачем он женился. Как ходил в разных ботинках бобылем, так и при ней. Но научные люди каждый со своими прибамбасами. Я тут за пятнадцать лет работы и не такое видела.

– Вы сказали, что она дочку присылает? Что маленькая девочка?

– Кобыла выше меня. Самой давно замуж пора. – Раздраженно возразила лифтерша.

Петр Григорьевич поблагодарил строгую даму и вернулся в квартиру.

– Кто это был? – С тревогой спросила Наташа, выйдя в коридор. Она уже успела одеться и выглядела прекрасно.

– Лифтерша почту принесла. – Ответил Ерожин и улыбнулся. В глазах Наташи слез больше не было.

– И что мы будем делать дальше? – Повторила свой вопрос девушка, но звучал он теперь совсем не так мрачно, как в кабинете на письменном столе академика.

– Дальше, доработаем квартиру. – Ответил Ерожин.

– Это у вас сыщиков, так называется? – Грустно поинтересоваласъ Наташа, но глаза у нее смеялись. Ерожин хохотнул, взял ее под руку и они пошли по квартире. В спальне, напротив огромной дубовой кровати, на столике стоял новый японский телевизор и видиомагнитафон. Петр Григорьевич принюхался, и ему показалось, что в воздухе остался ели заметный запах женских духов.

– Чем то здесь довольно приятно пахнет. – Сказал он Наташе. Наташа повела носиком и согласилась:

– Дорогими духами пахнет. Вот этого тут до женитьбы Валерия Андреевича я не замечала. Он открыл покрывало, приподнял подушку и обнаружил женскую ночную рубашку из прекрасного синего шелка. Эта рубашка и благоухала французскими духами. Ерожин свернул рубашку и сунул ее себе в карман.

– Больше никаких изменений не видишь? – Улыбнулся Ерожин.

– Техники тут раньше не было. – Уверенно сказала девушка, указывая на телевизор и видиомагнитафон.

– Ты точно это помнишь? – Спросил Ерожин.

– Еще бы! Валерий Андреевич терпеть не мог телевизора. Он никогда его не смотрел и в доме иметь не желал. – Ответила Наташа: – Кирилл не раз предлагал купить ему телевизор, но Валерий Андреевич категорически отказывался.

– А как он узнавал новости? – Не понял сыщик.

– Валерий Андреевич слушал радио и читал газеты.

Ерожин хмыкнул, оглядел ненавистную хозяину новинку и обнаружил в видиомагнитафоне заряженную кассету с фильмом:

– Давай поглядим, чем развлекался академик в спальне. – Предложил он и включил систему. На экране появились только штрихи и точки. Петр понял в чем дело, перемотал пленку и снова нажал на «плей»

Сначала экран оставался абсолютно темным, потом начал светлеть и правый его край сделался золотым. Эта мерцающая позолота захватывала все большую часть кадра, пока не заполнила его целиком. Тихо, издалека зазвучало болеро Равеля и на экране возникла женщина. Это была стройная молодая женщина с огромными застывшими глазами. Одета она была во что-то легкое и золотое. Женщина не стояла на месте, а двигалась, плыла сквозь какие-то золотистые залы. Разглядеть интерьер залов, глаз не мог, она шла сквозь миражи. В этих миражах угадывались бассейны, ковры и огромные вазы. Но они были прозрачны и женщина проходила сквозь них, словно через туманные облака. И шла она не так, как ходят в жизни. Это был шаг танца.

– Что это, балет? – Спросила Наташа.

– Я пока ничего не понимаю. – Признался Ерожин. Тем временем женщина на экране доплыла до зала, где стояла скульптура. Скульптура тоже была отлита из золота и изображала атлета. Атлет застыл широко расставив ноги, и опустив руки… Его напряженное мужское естество стремилось вверх и удивляло размерами. Танцовщица остановилась возле золотой скульптуры и сбросив часть своей золотистой одежды, накрыла ею голову статуи. Обнаженная до пояса танцовщица, под музыку Равеля, стала кружить вокруг атлета, лаская его. Затем, она обняла статую, и на экране начался аллегорический любовный акт красавицы со скульптурой. Она целовала напряженную золотую плоть, садилась на нее, гладила его ноги и бедра. И металлический герой ожил. Он сорвал со своего лица одежду балерины, потом сорвал с нее остаток одежды, поднял обнаженную красавицу и овладел ее.

– Порнуха! – Рассмеялся Ерожин. И он был прав, потому, что в этом, на первый взгляд, поэтическом танце имелись все атрибуты порнографического фильма. Перевернув сюжет «Прелестной Галатеи» наоборот, режиссер смаковал обыкновенный половой акт. Даже режиссерская находка, превратившая тело красавицы в золотой металл, по существу ничего не меняла. На экране под прекрасную музыку совокуплялись две золотые статуэтки.

– Чему ты смеешься? – Удивленно спросила Наташа. Ерожин посмотрел на девушку и увидел, что щеки ее стали пунцовыми.

– А ты засмущалась, дурочка? Я представил себе семидесяти девятилетнего академика с пожилой супругой за просмотром этого кино, и мне это показалось весело.

Наташа непонимающе посмотрела на Петра Григорьевича, потом перевела взгляд на экран и звонко рассмеялась тоже. Они хохотали до слез. Но видимагнитофон Ерожин не выключил. В отличии от большинства подобных фильмов, этот чем-то завораживал. Возможно, музыкой Равеля, удивительно совпадающий с пластикой на экране. Возможно красотой золотистого кадра и работой оператора. Если это и был порнофильм, то сделан он был очень талантливо и действовал на эротические центры безотказно. Ерожин и Наташа перестали смеяться. Петр подошел к девушке, поднял ее и бросил на кровать академика. Болеро великого француза давно закончилось, закончился и фильм. Но эротическое действо в спальне покойного академика продолжалось.