Ипотека в Российской империи Проскурякова Наталия

1.1. Средневековая ипотека в России (XV–XVII вв.)

В средневековой России, как и повсюду в Европе, распространение ипотеки было связано со становлением ростовщического и торгового капитала, с одной стороны, и развитием феодального землевладения – с другой. Отличие России от Европы в этом отношении заключалось в том, что в первой данные процессы отставали по времени и выступали в более архаичных формах. Залог недвижимого имущества, и прежде всего вотчинных (наследственных) владений, широко практиковался еще в XV в., в завершающий период объединения русских земель вокруг Москвы. Это было связано с тем, что с середины XV в., вследствие хозяйственного оживления в стране и интенсивного развития различных форм феодальной собственности, растет интерес феодалов к земле. Сохранившиеся частноправовые акты (закладные, раздельные, полюбовные, разъезжие, меновые и др.) свидетельствуют о возрастании ценности земли в феодальном обществе и обострении борьбы за нее. Закладные, оформлявшие денежный заем (под проценты или без процентов) под залог недвижимого имущества, являются едва ли не самыми распространенными среди этих актов[63].

В России, в отличие от ряда других феодальных государств Европы, не было иностранных купцов, которые бы специализировались на ростовщически-кредитных операциях (собственники ломбардов в Англии в XIV–XV вв., еврейские и германские купцы во многих странах средневековой Европы в XV–XVI вв.). Представителями ростовщического капитала в России выступали отечественные купцы, еще чаще – крупные землевладельцы, накопившие большие состояния, а также монастыри[64]. Кстати, и купцы, и крупные землевладельцы могли выступать как «банкирами», так и заемщиками. Это свидетельствует о том, что ростовщическая деятельность в то время еще не выделилась в самостоятельную предпринимательскую сферу, хотя и приносила приличный доход.

Безусловно, выдачу ростовщиками ссуд под залог недвижимого имущества (и прежде всего земли) нельзя считать ипотекой в полном смысле этого слова, так как в данном случае не соблюдается главный принцип «классической» ипотеки: выдача ссуд под залог недвижимости осуществляется на длительный срок под низкий процент. Скорее здесь уместен термин «протоипотека» (или «ростовщическая ипотека»).

Притягательность ростовщических операций, при наличии резервов свободных денежных средств, разумеется, понятна. Но что же подталкивало феодалов-вотчинников идти на полулегальные операции с недвижимостью? Ответ прост: стремление получить эти свободные денежные средства. В условиях господства натурального хозяйства, низкого уровня развития экономических связей, ограниченности денежных ресурсов у государства возникало несоответствие между растущими потребностями феодалов (и прежде всего крупных, принадлежавших к столичной знати) и теми денежными средствами, которыми они располагали благодаря получению феодальной ренты. Все это создавало предпосылки для роста задолженности землевладельцев.

В XV–XVII вв. в России получила распространение такая форма залога, при которой с установлением залога кредитору передавалось владение заложенным имуществом. Глубокая разница между владением и собственностью тогда еще не осознавалась. Закладная и купчая считались актами, близкими между собой, а залог носил, по существу, характер отчуждения. Из документов того времени видно, что в случае несостоятельности должника вотчина переходила в собственность кредитора (монастыря, купца, крупного землевладельца), который становился ее полным владельцем.

Одна из особенностей развития ипотеки в этот период заключалась в том, что кредит под залог недвижимости по условиям предоставления мало чем отличался от других форм кредита. Чрезвычайная ограниченность «свободных» средств на «денежном рынке», правовая необеспеченность кредита, отсутствие каких-либо организованных форм кредитования делали кредит очень дорогим[65].

К середине XVI в. задолженность землевладельцев достигла таких размеров, что государство вынуждено было оказать помощь «опоре трона». В начальный период царствования Ивана Грозного, который получил в исторической литературе название «десятилетие реформ» (даже такой деспот, как Иван IV, не избежал увлечения реформаторством), был издан первый указ, регулирующий отношения между кредиторами и заемщиками. В 1558 г. правительство освободило заемщиков от уплаты процентов в течение пяти лет и установило их максимальный размер в дальнейшем – 10 % вместо принятых на практике 20 %, т. е. уменьшило процент с «наспы» (погашение ссуды) вдвое, и рассрочило возвращение полученных ссуд на пять лет. Через год, в 1559 г., такие же условия были распространены и на займы, полученные под обеспечение землей. Этим указом правительство показало, что оно знало о залогах недвижимой собственности, но при этом не узаконило практику ипотеки.

С началом перехода к абсолютизму в середине XVII в., при отце Петра Великого, царе Алексее Михайловиче, государство все более активно выступает в качестве организующей и контролирующей различные сферы жизни общества силы. Центр тяжести политики государства в отношении служилого сословия находился в регулировании поземельных отношений.

Правовое обеспечение феодальной земельной собственности нашло отражение в Соборном уложении 1649 г. – главном в течение почти двух столетий кодексе России. Законодательному оформлению феодального землевладения, поместного – условного и вотчинного – наследственного, в нем было уделено большое внимание. Хотя эти две формы землевладения сближались, было разрешено закладывать только вотчинные владения и установлен порядок их выкупа. В главе XVII «О вотчинах» (ст. 27–42) Соборного уложения даны законодательные нормы «заклада» вотчинных земель[66]. Здесь уже представлена вся процедура залога и предусмотрены разные варианты отношений между «закладчиками» и «ссудодателями». Несмотря на развивающиеся кредитные отношения, Соборное уложение запрещало брать деньги «в рост», т. е. процентные ссуды были запрещены. Попечительная политика правительства по отношению к заемщикам-вотчинникам была направлена на то, чтобы смягчить губительные последствия кредитных отношений. Закладная приравнивалась к купчей: «А кто вотчину родовую или выслуженную продаст или заложит, и его детям или внучатам впредь до тоя вотчины дела нет, и на выкуп им тоя вотчины не давати» (ст. 27). Земля при залогах сразу после получения ссуды передавалась во владение и пользование заимодавцу, а доход с земли являлся как бы «ростом», т. е. обеспечивал уплату процентов за предоставленную ссуду. При выкупе вотчины заемщик должен был погасить ссуду и оплатить «прибылые крестьянские дворы» и «прибылое вотчинное строение»: «…у кого в вотчине прибыло дворов крестьянских, и в них людей, и росчистныя пашни и сенных покосов из лестные поросли, и за то прибылое вотчинное строение вотчинником, что учнет выкупать, по суду и по сыску: за крестьянский двор с людьми пятидесят рублев; за распашную землю, которая росчищена внов из лесные поросли, по три рубли за десятину; за сенные покосы, которые росчищены внов из лесные же поросли, по два рубли за десятину; а за церковное строение, и за боярские и за людские дворы и за мельничное и прудовое строение платить денги, смотря по строению и по оценке сторонних людей» (ст. 27).

Срок ссуды не должен был превышать 40 лет: «А судити о вотчине за сорок лет, а которые вотчины будут в купле, или в закладе больши сорока лет, а вотчинники о таких вотчинах учнут после сорока лет бита челом на выкуп, и таких вотчин после указанных сорока лет на выкуп никому не давати» (ст. 30).

В случае просрочки времени погашения ссуды вотчина переходила в собственность ссудодателя: «А будет кто закладную вотчину кому просрочит, и учнет о выкупке той своей вотчины бита челом государю после сроку, и ему в том отказать, и закладные его вотчины на выкуп ему не давать, а велети такими закладными вотчинами владеть тем, у кого они в закладе будут» (ст. 33).

По Соборному уложению было окончательно запрещено передавать вотчины в заклад Церкви, которая раньше играла в протоипотечных отношениях главную роль: «…впредь с нынешнего уложения патриарху, и метрополитом, и архиепископом, и епископом, и в монастыри ни у кого родовых и выслуженных и купленных вотчин не покупати и в заклад не имати, и за собою не держати…» (ст. 42).

Так было положено начало законодательному оформлению ипотеки в России. В истории ипотеки это является событием чрезвычайной важности, а царь Алексей Михайлович Романов приобретает ореол «отца российской ипотеки». Несколько позже, в 1656 г., Алексей Михайлович разрешил получать ссуды и под незаселенные поместные (т. е. полученные за службу) земли. В 1685 г., в правление его дочери Софьи Алексеевны, был издан закон, по которому обеспечением залога могло стать любое имущество, в том числе и крепостные, если заимодавец по сословному положению имел право на владение крепостными.

1.2. Ипотека в первой половине XVIII в.

Новый этап в развитии ипотеки в России начинается в XVIII в. Первая четверть XVIII в. – время коренных преобразований в России. Создание крупной промышленности, развитие внутренней и внешней торговли, постепенная денатурализация хозяйства явились важными факторами экономического развития того времени.

«Программа реформ» Петра Великого предусматривала проведение масштабных экономических, социальных и политических мероприятий, направленных на модернизацию общества, процесс преобразований, охватывающий все сферы общественной жизни. Но прежде всего – это переход от традиционного общества с отношениями личной зависимости к индустриальному обществу с рыночными отношениями.

Необходимость преобразований была вызвана тем, что Россия отставала по уровню развития от ведущих стран Западной Европы, даже тех из них, в которых, подобно России, господствовали феодальные отношения (например, Франции). Отставание от Запада угрожало независимости России, с одной стороны, сдерживало ее экспансию – с другой. Роль лидера модернизации стало выполнять государство. Однако, даже завоевав статус мировой державы в результате победоносного завершения Северной войны, Россия во многих сферах социальной жизни сохранила черты традиционного общества. Заимствование в XVIII в. новых, уже апробированных на Западе форм организации производства (мануфактуры), капитала (акционерные общества), торговли (биржи), кредита (банки), а также техники, теоретических и прикладных знаний и приглашение иностранных специалистов не изменили сути системы. Эти новшества тут же ею прочно «схватывались» и, трансформируясь, способствовали ее консервации. С этого времени в нашей истории тесно переплелись старое – традиционное и новое – европейское, которое на российской почве часто изменяло свой облик до неузнаваемости.

Необходимость инвестиций в крупную промышленность поставила перед правительством проблему организации кредита. Государство само взяло на себя функцию кредитора: промышленники стали получать казенные ссуды на очень льготных условиях[67]. Функции своеобразного промышленного банка или ссудной кассы по финансированию промышленности в XVIII в. выполняла Мануфактур-коллегия[68]. Кредитные операции Коммерц-коллегии, намеченные Петром I в ее регламенте (1725 г.), на практике не осуществлялись. В первой половине XVIII в. разрабатываются первые проекты создания банков для кредитования торговли и землевладельцев под залог недвижимости, но в то время они также не были осуществлены[69]. Что же касается других форм кредита, то здесь мало что изменилось: на практике в роли заимодавцев и для купцов-торговцев, и для дворян-землевладельцев по-прежнему выступали ростовщики.

Начало модернизации в Петровскую эпоху, безусловно, затронуло владельцев феодальной земельной собственности, но они сохранили приоритеты во всех областях социальной, политической и экономической жизни страны.

Проблемы, которые стремился решить Петр I в отношении дворянства, были связаны, прежде всего, с земельной собственностью как его экономической основой. Дело в том, что существование сложившейся системы наследования вотчинных владений, при которой каждое новое поколение стремилось к отделению своей части от родовых или общесемейных владений, вело в перспективе к распылению земельной собственности пропорционально росту численности правящего класса. До определенного времени другая форма собственности – служилое поместное землевладение – являлась условной (т. е. предоставлялась с условием службы) и находилась под контролем государства. Однако со времени Соборного уложения 1649 г. шел процесс слияния этих двух форм землевладения и все большее количество земель вовлекалось в орбиту практики наследования, а следовательно, и дробления земельного фонда. Петр I, с присущей ему дальновидностью, сумел осознать эту опасность с точки зрения интересов государства и дворянского сословия.

В отношении дворянства как оплота молодой империи Петр I ставил двуединую задачу: стабилизировать его экономически и сделать его «социально активным». Эта задача решалась «одним махом». По указу «Об единонаследии» от 23 марта 1714 г. Петр I ограничил право распоряжения «недвижимыми имениями» (именно в этом законодательном акте появилась формулировка «недвижимые имения», что уравнивало статус поместья и вотчины)[70]. Вводился майорат: наследование земельных владений переходило к одному из сыновей, тем самым делалась попытка предотвратить нараставшее дробление земельного фонда и социальную деградацию правящего сословия. Сыновья, не получившие наследства, должны были «хлеба своего искать службой», т. е. служить по военному или гражданскому ведомству, заниматься коммерцией, «художествами» или «иттить… в белые священники». Благополучию дворянства, по мнению Петра I, угрожал не только раздел недвижимого имущества (который «приводил их в бедность»), но и залог имений под ростовщический процент. Веря во всемогущество закона, он в одном из сопутствующих указу «Об единонаследии» законодательных актов запретил заклад «недвижимых имений» у ростовщиков. Дворяне чрезвычайно враждебно встретили закон о майорате и продолжали тайно закладывать свои владения. По мере нарастания тенденции дробления дворянской земельной собственности нужда в кредите не уменьшалась, а напротив, возрастала.

При жизни Петра I предпринимались специальные меры контроля за соблюдением изданных им законов. Судя по сохранившимся сведениям, пассивное противодействие феодальных владельцев попытке законодательным путем ограничить их права на бесконтрольное распоряжение земельной собственностью было довольно устойчивым.

В последующий период, известный под названием «Эпоха дворцовых переворотов» (1725–1762 гг.), главным содержанием внутренней политики самодержавия стало увеличение социальных привилегий правящего класса и расширение его владельческих прав на землю и на крестьян. По данным на 1737 г., в стране насчитывалось 64,5 тыс. помещичьих владений и 6 млн крепостных, а численность всего населения Российской империи равнялась 18 млн чел. Каждый новый носитель власти (а вернее – каждая, так как в России наступило время «царства женщин») хорошо понимал, что его благополучие на троне зависит от поддержки со стороны господствующего сословия. Уже в начале царствования бывшей курляндской герцогини племянницы Петра I (дочери его старшего брата Ивана) Анны Иоанновны, 17 марта 1731 г., был ликвидирован майорат, а срок службы дворянства (при Петре I – пожизненный) сокращен до 25 лет. Процесс прогрессирующего дробления недвижимых имуществ стал характерной чертой дальнейшей эволюции дворянского землевладения.

Происходило именно то, о чем Петр I говорил в своем указе «О единонаследии»: «Например, ежели кто имел тысячу дворов и пять сынов – имел дом довольный, трапезу славную, обхождение с людьми ясное; когда по смерти его разделится детям его, то уже только по двести дворов достанется, которые, помня славу отца своего и честь рода, не захотят сиро жить… то уже с бедных подданных будет пять столов, а не один, и двести дворов будут принуждены едва ли не то ж нести, как тысяча несла (а государственные подати податьми), от чего не разоренья ли суть людям, и вред интересам государственным». А сами дворяне, «тако далее умножаясь, в такую бедность придут, что… знатная фамилия вместо славы, поселяне будут, как уже много таких экземпляров (образов) есть в российском народе». В исторической перспективе это вело к экономической и социальной деградации и маргинализации значительной части «благородного сословия». А. Т. Болотов, идеолог дворянства середины XVIII в., рисовал «страшные картины» утраты дворянством своих владений: «Роскоши и непомерное мотовство большей части наших дворян скоро произведут то, что большая часть наших сел и деревень принадлежать будет фабрикантам, купцам, подьячим, докторам и лекарям, и не мы, а они господами и владельцами будут»[71].

В этот период был основан первый официальный кредитный орган, поставленный на службу дворянству, точнее – придворной знати. Прав был К. Маркс, утверждая, что «развитие кредитного дела совершается как реакция против ростовщичества»[72]. Желая избавить верхушку дворянства от «лихоимства ростовщиков», Анна Иоанновна в 1733 г. специальным указом «О правилах займа денег из Монетной конторы»[73] предписала последней, занимавшейся чеканкой монет, выдавать ссуды под залог золота и серебра. Необходимость организации государственного кредита в указе объяснялась тем, что «бессовестные грабители» (т. е. ростовщики) берут чрезвычайно высокий процент – по 12, 15 и 20 %. Ссуды из Монетной конторы выдавались из расчета 8 %, причем в указе оговаривалось, чтобы «алмазных и прочих вещей, а также деревень и дворов под заклад и на выкуп не брать». Это обстоятельство, на наш взгляд, можно рассматривать как показатель отрицательного отношения правительства к залоговым операциям с недвижимостью, в которых оно (и не напрасно) усматривало угрозу феодальному землевладению. Об этом же свидетельствуют правительственные зигзаги в отношении залогов дворянских земель у ростовщиков.

В 1744 г. той же Анной Иоанновной был подписан новый указ, запрещавший обращение закладной в купчую при частных сделках. Заложенное недвижимое имущество в случае неуплаты должно было продаваться с публичного торга. Тем самым правительство вновь узаконило залоговые операции с недвижимостью и попыталось регламентировать их. Само того не подозревая, правительство сделало шаг вперед по пути развития залогового права, хотя цель при этом ставилась совсем иная – предотвратить переход земли в руки ростовщиков, которые в большинстве своем не принадлежали к дворянскому сословию. Однако результат оказался нулевым. Объявленные к продаже земельные имущества через подставных лиц по-прежнему приобретались теми же ростовщиками[74]. В 1754 г. при Елизавете Петровне была восстановлена старая система залогов земель, действовавшая еще в XVI–XVII вв., при которой заложенная земля переходила во владение заимодавца.

В противовес исподволь развивавшемуся процессу «подрыва устоев» феодальной собственности на землю прави тельство всячески стремилось расширить права дворянского сословия и укрепить дворянское землевладение.

В 1754 г. началось так называемое Генеральное межевание земель, одной из целей которого было восстановление «чистоты» дворянской природы земельной собственности. Всем недворянам предлагалось в шестимесячный срок продать свои земельные приобретения, в том числе и земли, полученные в результате неплатежей по ипотечным ссудам. Кроме того, была ужесточена политика в отношении ростовщиков. Расценивая ростовщиков как «грабителей и губителей» дворянства, Елизавета Петровна 23 июня 1754 г. подписала указ «О наказании ростовщиков»[75]. По нему устанавливалась предельно допускаемая процентная ставка 6 % (так называемый указной процент). В случае нарушения указа ростовщикам угрожала конфискация имущества. (Через 10 лет, в 1764 г., уже при Екатерине II запрещение брать за ссуду более 6 % было повторено и подтверждено специальным манифестом. Манифест объявлял ростовщиков, продолжающих брать сверх 6 %, «сугубыми преступниками»[76].)

Одной из «конструктивных» мер по борьбе с ростовщичеством стала организация по тому же указу от 23 июня 1754 г. Государственного Заемного банка. Главной целью основания банка объявлялось «уменьшение во всем государстве процентных денег». Государство взяло в свои руки функции кредитора для того, чтобы создать «щадящие» условия кредита для дворян-землевладельцев. Инициатором учреждения первого банка явился П. И. Шувалов, один из фаворитов Елизаветы Петровны, виднейший государственный деятель ее царствования. Он был своеобразным «мозговым центром» экономической политики российского государства середины и второй половины XVIII в. (По его инициативе были осуществлены важнейшие мероприятия в этом направлении: соляная монополия 1750 г., Генеральное межевание, таможенный тариф и др. П. И. Шувалов был сколь изобретателен, столь и корыстолюбив. Это не раз проявилось и в царствование Екатерины II, когда он по-прежнему занимал важные государственные должности «по финансовой части».)

Государственный Заемный банк состоял фактически из двух самостоятельных банков: «Банка для дворянства», с конторами в Петербурге и в Москве (существовал в 1754–1786 гг.), и «Банка для поправления при Санкт-Петербургском порте коммерции» (1754–1782 гг.). Таким образом, с самого возникновения государственных кредитных учреждений наметились два основных направления в их деятельности до 1861 г.: первое – кредитование дворянского землевладения, второе – кредитование торговли.

«Банк для дворянства» (или Дворянский заемный банк) начал выдавать ссуды размером от 500 до 10 000 руб. из 6 % годовых под залог золота, серебра, алмазов, жемчуга и «крепостных душ». Объем ссуды определялся не количеством земли или величиной доходов, получаемых от хозяйства, а исходя из примерной оценки принадлежавших помещику крестьян («ревизских душ»), вне зависимости от того, были ли они заняты в хозяйстве, являлись ли дворовыми или представляли собой оброчных крестьян. Обеспечением же долга служили не «души», а «населенные поместья», т. е. в случае неуплаты долга продаже подлежала земля вместе с прикрепленными к ней крестьянами. Первоначально «крестьянская душа» была оценена намного ниже ее рыночной стоимости – 10 руб. (при продаже за ревизскую душу в то время платили в среднем 30 руб.[77]). Это было сделано для того, чтобы предотвратить неограниченное пользование дворян кредитом.

Срок ссуды первоначально устанавливался в 3 года с обязательством своевременной и полной оплаты процентов. По отношению к потенциальным неплательщикам правительство было настроено весьма сурово: указ грозил им продажей их имений с аукциона.

Весь капитал «Банка для дворянства» составлял 750 тыс. руб. По предложению Сената эту сумму решено было заимствовать из денег, «собираемых с вина». (Для того чтобы получить представление о размерах этой суммы в условиях того времени, заметим, что государственный бюджет составлял в 1764 г. не многим более 18 млн руб.[78]) По расчетам учредителей, в «Банке для дворянства» одновременно могло быть заложено 75 тыс. душ (т. е. около 2 % всех помещичьих крестьян), но быстрая смена клиентов (через 3 года) должна была удовлетворить интересы всех нуждающихся в кредите. Создателям банка представлялось, что само существование государственного кредитного учреждения с большим масштабом операций и установление максимального размера процента (намного ниже ростовщического) положит конец «грабежу» ростовщиков и поможет «благородному» сословию стабилизировать свое экономическое положение.

С момента возникновения Государственного Заемного банка кончается предыстория и начинается история земельных банков России. Безусловно, «Банк для дворянства» не являлся в полном смысле слова ипотечным банком: слишком коротким был срок ссуды и весьма специфической была форма залога. Но вместе с тем это было движение вперед по лестнице залогового права – переход к следующей форме залога, при которой заложенное имущество в случае неплатежа продавалось с публичного торга. Так в принципах организации и функционирования банка переплелось новое (банковская структура, апробированная на Западе) и старое, традиционное, обусловленное его ориентацией на дворян-крепостников.

Уже первые шаги банка показали необходимость внесения коррективов в его устав. Средства банка, как и следовало ожидать, были очень быстро разобраны. Основная часть капитала разошлась среди верхушки придворной знати. С 1762 по 1786 г. в дополнение к первоначальному капиталу банку было выдано (в сумме) 6 млн руб. за счет государственного бюджета (надо учитывать, что покупательная сила рубля за это время упала примерно в 3–4 раза). Ожидаемой самоокупаемости не получилось. Как ни умеренна была ставка банка по сравнению с ростовщической, часто оказывалось, что на уплату процентов требовалась сумма, превышающая доход с поместья. (Так, поместья князя Куракина приносили доход в 7,5 тыс. руб. в год, а его долг составлял 207 тыс. руб., и одних процентов надо было платить ежегодно 12,4 тыс. руб.)

Постепенно устав банка «исправлялся» в сторону расширения круга заемщиков, удлинения срока и увеличения размеров ссуд вообще, размеров выдачи под душу в частности.

В 1756 г., наряду с российскими дворянами, право пользоваться услугами банка получили и дворяне – землевладельцы Прибалтики, после 1772 г. – дворяне белорусских губерний, а с 1783 г. – малороссийских. Помимо «населенных поместий», в залог стали брать каменные дома, а особо нуждающимся было разрешено выдавать мелкие ссуды (менее 500 руб.). Что же касается срока ссуд, то его было позволено продлить еще на один год после трех лет, т. е. всего до четырех лет. В 1761 г. был издан указ о продлении срока ссуд до 8 лет.

С первых дней деятельности банка появились авантюристы, подобные гоголевскому Чичикову. Они стремились получить ссуды под «мертвые» или вообще не существующие души. Так, смоленский помещик Путята в 1754 г. запросил ссуду в 300 руб. под имение, за которым, по его словам, числилось 38 душ. При проверке выяснилось, что у предприимчивого помещика нет ни имения, ни крепостных крестьян. В 1757 г. в такой же афере был уличен прапорщик Бочаров. Он заложил имение, в котором якобы числилось 28 душ, а фактически было только четыре[79].

Кассы «Банка для дворянства» быстро пустели, платежи по ссудам поступали в мизерных количествах. В собственность банка имения неплательщиков переходили крайне редко. Стремясь навести порядок в кредитном деле, правительство в 1761 г. издает указ, по которому лишь одна десятая часть дохода с имения, отписанного в банк, должна была поступать на содержание помещика, а само имение лишь после покрытия всех недоимок могло быть возвращено бывшему владельцу или его наследникам[80]. К концу царствования Елизаветы Петровны стало очевидно, что для банка нужно изыскивать новые средства. В дни кратковременного правления Петра III был издан специальный указ (от 26 июня 1762 г.), в котором давалась негативная оценка деятельности банка: «Хотя банки имели задачу служить для всепомощения всему обществу, нам известно, что следствие весьма мало соответствовало намерению и банковские деньги остались большей частью в одних и тех же руках, коим розданы с самого начала»[81]. Петр III предложил «кардинальную» меру – «собрать розданные ссуды» и ждать его дальнейшего указа по банковскому делу. Очевидно, поклонник прусского короля и вообще всего прусского хотел изучить опыт Пруссии в организации ипотечной системы и потом реорганизовать «Банк для дворянства». Однако это ему (как и многое другое) не удалось сделать. После дворцового переворота 1762 г. его супруга Екатерина II стала инициатором разработки нового «статута» банка для кредитования дворян.

«Банк для поправления при Санкт-Петербургском порте коммерции» осуществлял кредитование крупного купечества. Он выдавал ссуды под залог товаров на срок от одного до шести месяцев. Позднее срок ссуды был увеличен до года. Через десять лет ссуды стали выдаваться под поручительство ратуш и магистратов без залога товаров. Банк не оказал сколько-нибудь существенного влияния на торговую деятельность купечества: сфера его действия была ограничена лишь купцами Петербургского порта, да и размер его капитала был слишком мал. Первоначально он определялся в 500 тыс. руб., затем был увеличен до 800 тыс. руб. и к 1764 г. был весь разобран на ссуды. Общая сумма просроченных долгов банку составляла 408 тыс. руб. К 1766 г. удалось собрать половину этой суммы, а остальные долги так и не были взысканы. Ссуды получили в основном крупные купцы, однако и здесь не обошлось без исключений для придворной знати. Уже в 1770 г. купеческий банк фактически прекратил свою деятельность, но формально его ликвидация затянулась до 1782 г., когда правительство распорядилось передать оставшиеся средства этого банка «Банку для дворянства»[82].

Казначейское финансирование промышленности (за счет общебюджетных средств), восходившее к XVII в. и получившее довольно значительное распространение в качестве одного из средств насаждения крупной промышленности, выражалось в выдаче из казны кредитов владельцам мануфактур, как правило выполнявших государственные заказы. По очень неполным данным, в 1754–1770 гг. правительство выдало промышленникам всего ссуд на сумму не менее 450 тыс. руб., в том числе 300 тыс. руб. владельцам уральских заводов, понесшим убытки во время Крестьянской войны под предводительством Е. И. Пугачева[83].

Кроме того, с целью разрешения нарастающих финансовых трудностей, в царствование Елизаветы Петровны было создано еще два банка: Медный (функционировал в 1758–1762 гг.) и Артиллерийский (1760–1763 гг.)[84]. Оба эти банка были основаны по инициативе того же П. И. Шувалова, автора проекта первого в истории России «Банка для дворянства». Шувалов, человек сколь одаренный, столь и авантюрный, предложил два оригинальных способа привлечения в казну серебряной монеты. Первый банк (первоначально имевший название «Банковская контора для обращения в России медных денег») имел главной своей задачей улучшение денежного обращения внутри страны. Банк выдавал ссуды под переводные векселя «купечеству, помещикам, фабрикантам и заводчикам» медной монетой (из 6 %), требуя при этом возвращения ссуд на 75 % серебряной монетой. Кроме того, банк должен был улучшить циркулирование в стране медной монеты путем предоставления ассигновок в своих конторах (в Москве и Петербурге)[85]. Не были оставлены без внимания и интересы дворян-землевладельцев. Банку было разрешено выдавать ссуды «под души» по аналогии с «Банком для дворянства». Сначала для своих операций Медный банк получил 2 млн руб. медью. Впоследствии количество выданных им ссуд значительно превысило эту сумму. При ликвидации Медного банка в 1763 г. специально созданная Екатериной II Сенатская комиссия выявила, что «медный долг» составляет 3,2 млн руб. Больше всех попользовались банком сам Шувалов и еще ряд высокопоставленных вельмож: канцлер М. И. Воронцов, Н. В. Репнин и другие. Значительная часть ссуд попала в руки купцов и уральских заводчиков, которые одновременно являлись и крупными землевладельцами.

Создание Артиллерийского банка («Банка артиллерийского и инженерного корпусов») явилось высшим достижением «великого комбинатора». В этом банке реализовались две ипостаси Шувалова: придворного теоретика-финансиста и изобретателя-артиллериста. Он предложил, чтобы впредь не было недостатка в деньгах, старые медные пушки перечеканить в монету, а образовавшийся капитал передавать в Артиллерийский банк. Доходы банка должны были пойти на техническое перевооружение артиллерийских войск усовершенствованными орудиями. Размеры ссуд, выданные Артиллерийским банком, не смогли установить ни Сенатская комиссия, ни исследователи истории дореформенных кредитных учреждений. Знакомясь с материалами Сенатской комиссии, Екатерина II весьма скептически заметила, что банковские реформы П. И. Шувалова были «хотя и не весьма для общества полезные, но достаточно прибыльные для него самого»[86].

Итак, первые опыты создания земельных банков в феодально-крепостнической России оказались неудачными. Они не оправдали надежд ни правительства, ни дворянства. Капиталы «Банка для дворянства» оказались «замороженными» в бесконечно пролонгируемых ссудах. Деятельность Медного и Артиллерийского банков не способствовала улучшению денежного обращения и накоплению серебряной монеты, более того, она превратилась в завуалированную форму расхищения казенных средств.

2.1. Государственный Заемный банк в конце XVIII в.

Взойдя на престол после дворцового переворота 1762 г., Екатерина II, большая поклонница идей французских просветителей, довольно скоро убедилась в невозможности их реализации на русской почве. «Тремя китами» своей политики она сделала укрепление абсолютизма (в специфической российской – самодержавной – форме), законодательное оформление сословного строя (как одного из главных оснований самодержавия) и поддержание экономических и политических приоритетов первого сословия (что явно противоречило декларируемым ею принципам «общего блага» и «всеобщего благоденствия», не совместимым с какими-либо привилегиями). Ни в один другой период истории России дворянство не играло столь значительной роли во всех сферах жизни общества, никогда еще его сословные права и привилегии, получившие окончательное законодательное оформление в «Жалованной грамоте дворянству» в 1785 г., не достигали таких масштабов. Правление Екатерины II стало поистине «золотым веком» для русского дворянства.

Одним из крупных мероприятий в направлении укрепления позиций дворянства после восшествия на престол Екатерины II становится реорганизация «Банка для дворянства». По инициативе самой императрицы был разработан и опубликован ко «всеобщему сведению» проект его нового статута[87]. Проект предусматривал увеличение капитала банка до 2,3–3 млн руб., продление срока ссуд до 15 лет (вместо 8) и увеличение размера ссуд до 15 тыс. руб. (вместо 10 тыс. руб.).

Кроме того, предполагалось ввести дополнительные гарантии сохранения заложенных имений за их собственниками. Новым в проекте было и то, что банк наряду с осуществлением ссудных операций должен был приступить к приему вкладов, по которым выплачивалось бы 6 % годовых. Пассивные операции банка должны были решить вопрос об источниках средств (которых у казны всегда не хватало[88]) для выдачи ссуд под «населенные имения».

В 1764 г. был издан указ, в котором говорилось о желательности привлечения Дворянским заемным банком вкладов «партикулярных людей» (т. е. частных лиц). Однако дело было новое, незнакомое и до 1770 г. не получило сколько-нибудь широкого развития. Единственным вкладчиком был Воспитательный дом (см. ниже). Опасались, что полученные вклады невозможно будет вернуть по требованию вкладчиков и что неоткуда будет брать средства для выплаты им процентов.

Однако нарастающие финансовые трудности заставили правительство решиться на расширение функций «Банка для дворянства» за счет развития пассивных операций. В 1770 г. были установлены новые условия ведения банком этих операций: решено было по вкладам платить 5 % годовых, а из денег вкладчиков давать ссуды в размере от 1 тыс. руб. до 25 тыс. руб. из расчета 6 % годовых[89]. За счет платежей по ссудам предполагалось выплачивать проценты вкладчикам. Однако «замороженные» в долгосрочных непогашенных ссудах средства весьма редко возвращались в кассы банка, и он был не в состоянии удовлетворить требования о возврате вкладов.

Конечно, это вызывало беспокойство Екатерины II. Ведь именно она настаивала на пассивных операциях «Банка для дворянства». Как видно из записок секретаря Екатерины II А. Храповицкого, в 1784 г. она внимательно изучила дела банка и потребовала все законодательные материалы по данному вопросу[90]. После этого ею был издан указ, где в торжественной форме государством гарантировались банковские вклады. Но это была чисто внешняя акция. Для того чтобы спасти положение, прибегли к весьма традиционному способу – увеличили отчисления в кассу банка из государственного бюджета, который и без того «трещал по швам». Новой попыткой «поправления дел» «Банка для дворянства» стал выпуск бумажных денег.

Выпуск бумажных денег в России начался еще в 1764 г. Он мотивировался главным образом стремлением устранить неудобства обращения и перевозки медной монеты. Однако наряду с этим преследовалась еще одна цель – пополнить государственную казну: расходы росли намного быстрее, чем доходы. Выпуск ассигнаций рассматривался как внутренний кредит, внутренний заем и первоначально определялся в 20 млн руб. Для «вымена государственных ассигнований» в Петербурге и Москве были созданы два «променных банка»[91]. В 1786 г. они были реорганизованы в Государственный Ассигнационный банк, которому было отведено великолепное здание, построенное в столице по проекту архитектора Дж. Кваренги на Большой Садовой. В ведении банка находилась Экспедиция заготовления государственных бумаг, владевшая собственным домом на Фонтанке. Помимо выпуска бумажных денег (ассигнаций), Ассигнационный банк в дальнейшем выполнял и некоторые другие функции: принимал вклады от частных лиц и отдавал их в ссуды, чеканил монету. (В 1791 г. при нем была открыта Учетная контора с целью «вспомоществования ремеслам и торговле, преимущественно российским купцам, заводчикам и фабрикантам, имеющим в деньгах нужды на срочное время для полных их оборотов»[92]. Она должна была выдавать ссуды под залог товаров «собственного российского продукта, дела и мастерства» сроком до 6 месяцев и ссуды под залог векселей сроком не более 9 месяцев. Капитал Учетной конторы был определен в 157 млн руб.)

С 1764 г. по 1786 г. из «променных денег» «Банку для дворянства» для раздачи взаймы дворянству было передано 4,5 млн руб.[93] Однако и это не смогло спасти ситуацию: баланса между активными и пассивными операциями достичь не удалось. Общая масса дворянских долгов росла абсолютно и относительно, а погашения ссуд не производилось. Поддержание «благородного сословия» (потребности которого, а следовательно, и расходы росли) становилось для казны все более проблематичным из-за хронических финансовых затруднений. Необходимость очередной реорганизации «Банка для дворянства» была очевидна.

В начале 1786 г. Екатерина II создала комиссию, которой было поручено изыскать средства для улучшения финансового положения государства в целом и для пополнения капиталов банков в частности. В ходе работы этой комиссии по предложению все того же П. И. Шувалова, занимавшего в это время пост директора Ассигнационного банка, был разработан проект нового Заемного банка. Екатерина II, как уже говорилось, весьма критически относилась к его банковским экспериментам еще елизаветинской поры. Однако и она не смогла обойтись без советов ловкого придворного финансиста.

П. И. Шувалов предложил «гениально простое» средство «облегчения финансовых затруднений» (средство, которое весьма часто практикуется со времени изобретения бумажных денег). Оно заключалось в предоставлении только что основанному Государственному Ассигнационному банку права выпуска ассигнаций на сумму в 100 млн руб. (с зачетом уже находившихся в обращении) без металлического покрытия. Автор проекта уверял, что рост эмиссии не будет иметь никаких вредных последствий, особенно с учетом «великого пространства России». Кроме того, это мероприятие, по его мнению, должно было бы «обуздывать лихву, унижать указные проценты, устроять частное хозяйство…». Все это, как считал Шувалов, вполне оправдывало необходимость увеличения количества бумажных денег. «В обоюдном соображении полезности и вреда обретаем мы весьма выгодный изворот в учреждении нового Заемного банка», – писали Екатерине II члены комиссии[94].

Предложения комиссии были одобрены Екатериной II. Даровав «благородному сословию» в 1785 г. все права и привилегии, которые оно требовало[95], Екатерина II перестроила государственный кредит в интересах дворянства так, чтобы оно могло эти права и привилегии ощутить в полной мере. 28 июня 1786 г. был обнародован манифест, возвещавший о реорганизации «Банка для дворянства» в Государственный Заемный банк. В манифесте организация Заемного банка подавалась Екатериной II как величайшее благодеяние, оказываемое «народу» (!) в ознаменование двадцатипятилетия ее царствования[96].

Государственный Заемный банк создавался на следующих основаниях. Предполагалось увеличить капитал банка за счет выпуска ассигнаций: 22 млн руб. (с зачетом раньше выданных Ассигнационным банком 4,5 млн руб.) должны были пойти на кредитование дворянства и 11 млн руб. – на кредитование городов. Ссуды дворянам должны были выдаваться на 20 лет под населенные имения из расчета 5 % годовых. Кроме того, ежегодно дворяне-заемщики должны были уплачивать 3 % от всей суммы в погашение долга. Таким образом, предполагалось, что за 20 лет долг будет полностью погашен. Через каждые 4 года соответствующая погашенной доле ссуды часть имения должна была возвращаться в полное распоряжение заемщика. Ссуды городам (купечеству) должны были выдаваться на 22 года из расчета 7 % годовых. В поисках дополнительных ресурсов Заемный банк мог осуществлять депозитные операции с оплатой по вкладам 4,5 %. Учреждая Государственный Заемный банк на таких условиях, правительство никак не могло предвидеть, что впоследствии, в первой половине XIX в., неограниченный прием вкладов приведет (ввиду особенностей дореформенной экономики страны) к сосредоточению свободных денежных капиталов в системе государственных банков.

11 января 1787 г. Государственный Заемный банк открыл свои операции. Как и прежний Дворянский, он имел смешанный характер, сочетая активные операции по выдаче ссуд с пассивными по приему вкладов от казенных учреждений и «партикулярных лиц». По условиям кредитования он явно приближался к «нормальным» ипотечным банкам. Отступление заключалось в специфике объекта залога – «населенного имения». В основе определения величины выдаваемой под него ссуды при этом лежала, как уже говорилось, цена «крепостной души». Интересно заметить, что автор проекта устава Заемного банка, граф П. И. Шувалов, при всех своих талантах «придворного экономиста», не смог спрогнозировать неизбежную неплатежеспособность большинства заемщиков. При установленной норме для оценки «души» в 40 руб. 8 % годовых составляли 3 руб. 20 коп., а средний годовой оброк равнялся в то время только 3 руб.

И императрица, и дворянство возлагали на Заемный банк большие надежды. Однако им в значительной мере не дано было осуществиться. Растущий дивиденд государственного бюджета перекрывался за счет эмиссии ассигнаций, а это, в свою очередь, вело к падению их курса[97]. В этих условиях правительство не решилось предоставить Заемному банку обещанные средства. Сначала отказались от кредитования городов (купечества). Правительство заявило, что эти деньги временно передаются казначейству, а «когда настанет к тому удобность», они будут использованы по своему назначению. Но такой момент так и не наступил. Вскоре пришлось отка заться и от выдачи 22 млн руб. на расширение кредитования дворянства. Решено было для этой цели использовать пассивы банка: поступление погашений ссуд, а главное – вклады государственных учреждений и частных лиц.

Итак, расширенную операцию по кредитованию дворянского землевладения посредством организованного Заемного банка осуществить не удалось. В конце XVIII в. на балансе банка числилось 11 млн руб., розданных в ссуды сроком на 8 лет. В основном они были выданы банком до реорганизации, когда он именовался «Банком для дворянства». Вклады к этому времени исчислялись в 8 млн руб., из них свыше половины составляли вклады от частных лиц[98].

В середине 1790-х годов управляющий Заемного банка П. В. Завадовский придумал следующий «способ» покрытия крупной недостачи в банке. Изложим его словами Г. Р. Державина: «Когда требовали себе заемщики денег, то всегда говорили, что денег в кассе нет, советовали просить у купцов, чтоб они внесли в банк потребную сумму, и из оной и производили уже по обыкновенному канцелярскому порядку выдачу. Но как купцы (разумеется, большей частью иностранные) не находили своих расчетов отдавать в банк свои суммы за указанные проценты, то и платили им заемщики вышеписанные 12 и 15 процентов, которые и разделены были с теми купцами, маклерами и с банком или, лучше, с главным директором оного… Купцы, маклеры и банковские служащие имели свой корм, одни заемщики терпели…»[99]

2.2. Сохранные казны и приказы общественного призрения

Ограниченность средств Заемного банка затрудняла получение ссуд. Спрос на них со стороны дворянства значительно превышал возможности банка. Именно этим объясняется развитие ипотечных операций в других кредитных учреждениях, действующих в это время в России: сохранных казнах, приказах общественного призрения и губернских дворянских казнах.

Сохранные казны были созданы при воспитательных домах в Петербурге и Москве[100]. Объединение ипотечного кредитования и «общественного призрения» (призреть – дать кому-нибудь приют и пропитание) в одних и тех же учреждениях требует некоторого пояснения.

В России деятельность государства в сфере общественного призрения получила организационное оформление при Екатерине II[101]. Ею было издано немало указов, касающихся дела призрения. Среди них – указ об учреждении воспитательных домов «для подкидышей и для детей, оставленных родителями по бедности», в Москве (открыт в 1763 г.) и в Петербурге (открыт в 1772 г.). Главное управление воспитательными домами возлагалось на Опекунский совет, решения которого докладывались императрице. Воспитательные дома имели свои капиталы, которые создавались за счет «доброхотных» подаяний (добровольных пожертвований), одной четвертой части доходов со всех театральных зрелищ, устраиваемых за деньги, и от клеймения карт. В 1772 г. при воспитательных домах были созданы казны: ссудная (банк), сохранная (ломбард) и вдовья (страховое учреждение)[102]. Воспитательные дома имели собственную юрисдикцию, были освобождены от пошлин при заключении контрактов, могли продавать и покупать земли, заводы, мастерские и пр. Свое стремление приурочить кредитное дело к призрению бедных Екатерина II объясняла тем, что «всякая лихва, процент – дело греховное и поэтому если и разрешаемое, то лишь с богоугодной, благотворительной целью». Думается, что императрица явно лукавила, подстраиваясь под общественное мнение. В это время она уже вынашивала планы реорганизации «Банка для дворянства» и вполне разбиралась в механизме получения банковских прибылей.

По замыслу учредителей сохранные казны должны были стать тем местом, где «общее богатство, не выходя в чужие руки, оставаться будет в империи». Начав свою деятельность как депозитные банки, сохранные казны (в Москве и Петербурге) со временем стали выдавать ссуды под залог «недвижимых имений», «фабрик» и каменных домов[103]. Срок ссуды определялся в 1, 2, 3 года, а впоследствии был продлен до 5 лет, а для крупных заемщиков – до 8 лет из расчета 6 % годовых. Размер ссуды зависел от ее срока. Нормальной считалась ссуда в 1 тыс. руб. на 1 год; в 2 тыс. руб. на 2 года; в 3 тыс. руб. на 3 года и т. д. Максимальный размер ссуд зависел от наличия свободных средств. Сохранная казна требовала значительно большего обеспечения под ссуду, чем Заемный банк: под каждую тысячу рублей – 100 душ, а при наличии поручителя – 50 душ заемщика и 50 душ поручителя. Хотя, как говорится, нет правил без исключений. По усмотрению Опекунского совета воспитательного дома, «известные и надежные» лица могли давать поручительство и без обеспечения. Под залог домов и фабрик ссуда давалась в размере 50 % их оценки, а с землей – 75 %. По мере роста цен на крепостные души с 1785 г. 1 тыс. руб. стала выдаваться при наличии 30 душ, а процентная ставка была снижена до 5 %.

Операции сохранных казен, как и Заемного банка, распространялись на всю территорию России. По масштабам операций они к концу XVIII в. догнали Заемный банк. По Петербургской сохранной казне к 1800 г. числилось «в закладе» 158 тыс. крестьян и 191 каменный дом, по Московской – 196 тыс. душ и 207 домов[104].

В процессе развития залоговых операций у сохранных казен возникли те же проблемы, что и у Заемного банка. Росла неплатежеспособность заемщиков, около половины ссуд, выданных, например, к 1796 г. Московской сохранной казной, были просрочены. Среди заемщиков, как и в Заемном банке, попадались аферисты, закладывавшие мертвые души или чужие поместья. Капиталами казен в нарушение всех правил пользовались высокопоставленные вельможи. Так, всесильный Григорий Потемкин, перебравший из государственной казны не один миллион рублей, не погнушался и капиталами сохранной казны. Пользуясь своим положением, он несколько раз принуждал Опекунский совет нарушать правила выдачи ссуд. В 1781 г. Потемкин взял в Петербургской сохранной казне под залог одного из своих имений 50 тыс. руб. сроком на 5 лет; не уплатив долга, он продал имение и в обеспечение залога предоставил бриллианты, хотя под драгоценные камни запрещалось давать более 3 тыс. руб., потом потребовал возвращения бриллиантов и в обеспечение долга оставил закладную на 900 душ крестьян.

Очень интересен первый (хотя и неудачный) в истории ипотеки в России опыт по выпуску ипотечных облигаций – так называемых билетов сохранной казны. Это предприятие было связано с тем, что все возрастающий спрос на ссуды поглотил не только все вклады (которые в 1787 г. по обеим казнам составили 8,6 млн руб., а в 1793 г. – 8,2 млн только по Московской), но и часть собственных капиталов Московского воспитательного дома. Для восполнения средств Московский опекунский совет стал выпускать особые «билеты сохранной казны». До 1795 г. их было выпущено на сумму в 1 млн руб., и ссуды стали выдаваться своеобразными закладными листами. Найдя верный выход из положения, дополнив механизм функционирования данного кредитного учреждения необходимым для организации полноценного ипотечного учреждения звеном, инициаторы этой акции не смогли учесть общую «кредитную ситуацию», и эта эмиссионная операция привела к «вящему подрыву кредита» воспитательного дома. Получив «билеты» за заложенное имение, заемщики учитывали их у частных дисконтеров-ростовщиков из 20–25 %. Кредит, таким образом, для заемщиков становился очень дорогим, а ростовщики опять оставались в выигрыше. В связи с этим Московский опекунский совет срочно (в том же 1795 г.) принял решение: выкупить все «билеты сохранной казны» и впредь выдавать ссуды только наличными деньгами.

В 1775 г. в ходе создания структуры губернских органов на местах были учреждены специальные органы общественного призрения, подчинявшиеся губернаторам, – приказы общественного призрения. Воспитательные дома стали подчиняться приказам, за исключением Московского и Петербургского, которые (вместе с сохранными казнами) перешли под контроль созданного, под личным покровительством супруги Павла I императрицы Марии Федоровны, благотворительного ведомства – Учреждения императрицы Марии (УИМ). Губернские приказы общественного призрения и ведомство Учреждений императрицы Марии сыграли значительную роль в истории русского общественного призрения, т. е., говоря современным языком, были главными органами социальной защиты населения. Их деятельность распространялась на нуждающихся всех категорий: старых и малых, здоровых и больных, страдающих физическими недостатками, умалишенных. В ведении приказов находились различные благотворительные заведения, расположенные на территории губернии: больницы, богадельни, приюты. В ведении УИМ было более 1000 различных заведений.

При учреждении приказов законом было предписано отпускать на их нужды по 15 тыс. руб. из доходов соответствующих губерний. Эта сумма должна была явиться основным капиталом, причем деньги эти можно было отдавать «за узаконенные проценты на верные заклады, но только на заложенные имения той губернии, где находился приказ».

Кроме пассивных операций (по аналогии с сохранными казнами), приказы общественного призрения вели и активные: выдавали краткосрочные (на 1 год) небольшие ссуды (0,5–1 тыс. руб.)[105]. Кредитом под залог имений могли пользоваться только дворяне. Идя навстречу требованиям местного дворянства, которое тоже начинало входить во вкус в отношении пользования кредитом, власти продлили срок ссуды до 8 лет и увеличили ее размер. Московский приказ в 1784 г. выдал ссуд на 152 тыс. руб. Обороты провинциальных приказов были намного меньше, чем столичных. В целом в это время приказы играли незначительную роль в кредитовании дворянства[106].

Губернские дворянские казны (при губернских дворянских собраниях) были основаны при создании местных дворянских органов. Их средства составлялись из «добровольных складок». Размеры взносов не регламентировались и иногда составляли 10–30 коп. с крепостной души, находящейся в собственности дворянина, в течение 1–2 лет. Иногда устанавливались еще «доброхотнодательные» взносы в размере 1/2 % с занимаемой суммы. По условиям выдачи ссуд каждая губернская казна должна была ориентироваться на Заемный банк, но могла и вносить определенные коррективы. Например, под залог души часто давали 50–60 руб. Самый типичный размер ссуды был 1 тыс. руб., ведь капиталы этих кредитных учреждений были незначительны; срок ссуды – до 3 лет, хотя в случае просрочки платежа разрешалась отсрочка либо составлялась новая закладная. В общем губернские дворянские казны старались предоставить местному дворянству вполне щадящие условия кредитования[107].

2.3. «Вспомогательный банк для дворянства»

Естественным завершающим элементом системы дворянских банков XVIII в. стал «Вспомогательный банк для дворянства», возникший в первый год последнего царствования XVIII в.

Павел I пришел к власти в 1796 г. с идеями укрепления Российского государства. Для этого прежде всего следовало укрепить власть самодержца, сделав ее действительно неограниченной, установить регламентацию всех и вся посредством закона и возродить дееспособность российского дворянства, развращенного последними годами екатерининского царствования. Павел I объявил дворянские интересы своими (и действительно передал дворянам 600 тыс. новых крепостных из числа государственных крестьян и 5 млн дес. земли), ограничив при этом привилегии, дарованные Екатериной II в Жалованной грамоте дворянству. Его беспокоило то, что значительная часть дворянства была уже обременена долгами, а это, по его мнению, лишало первое сословие былого экономического могущества.

Для «очищения» дворянского землевладения от задолженности им был создан «Вспомогательный банк для дворянства»[108]. Банк был задуман как средство «скорой помощи» дворянам, а не как постоянно действующее учреждение. Банк должен был на протяжении не более двух лет выдать свои средства в качестве ссуд помещикам с тем, чтобы они получили возможность погасить свои прежние долги. Автором его устава был князь А. Б. Куракин – один из виднейших государственных деятелей конца XVIII – начала XIX в., занимавший тогда ряд важных постов, в том числе генерал-прокурора и главного директора Ассигнационного банка. Генерал-прокурор, сам являясь постоянным клиентом Заемного банка, прекрасно знал, как тяжко бремя долгов. В своем проекте об организации «Вспомогательного банка для дворянства» он «убедительно» и обстоятельно доказывал необходимость организации такого банка с точки зрения интересов государства и общества. Он утверждал: «…с учреждением сего банка не только избавятся дворянские роды от разорительных долгов, обеспечат потомству своему имение, получат способы к приведению в лучшее состояние хозяйства каждого, а заимодавцы, быв обеспечены в своих капиталах и процентами, удовлетворены будут, но через установленные обороты обогатится публика взаимным доверием, падет лихва и корыстолюбие, и самый банк, ежели выдачи положит 100 миллионов рублей, приобретя важные суммы, в состоянии будет подкрепить государственные доходы 25 миллионами и ссудную воспитательных домов казну 5–6 миллионами». Ссуды должны были выдаваться дворянам, обремененным ипотечными долгами, на 25 лет. На протяжении первых 5 лет заемщики должны были выплачивать только проценты из расчета 6 % годовых, а начиная с шестого года – приступать к погашению самого долга.

В случае уклонения задолжавших дворян от возврата ссуды, банк должен был взять заложенные имения в свое ведомство и удовлетворять кредиторов от себя, а через 25 лет возвратить освобожденное от долгов поместье их владельцам. 1 марта 1798 г. Вспомогательный банк начал свои операции.

Безусловно, грандиозный проект «очищения» дворянского землевладения от ипотечных долгов был утопичен, но он вызывает определенный интерес. В ходе деятельности Вспомогательного банка были предприняты попытки приспособить ипотечное кредитование к потребностям времени. Во-первых, впервые подошли к определению величины выдаваемой ссуды с учетом рыночной цены крепостных душ. Для этого все губернии были разделены на 3 класса. В первом классе под душу давали 70 руб., во втором – 65 руб., в третьем – 50 руб. В ряде губерний (прибалтийских, малороссийских, белорусских) с более высоким уровнем товарности помещичьего хозяйства впервые размер ссуд стал определяться исходя из доходности поместья путем капитализации годового оброка. Во-вторых, расчеты с заемщиками производились своеобразными ипотечными облигациями – специально для этого выпущенными 5-процентными банковскими билетами. Не считая неудачного кратковременного опыта выпуска «билетов» Московской сохранной казны, это была первая в Российской империи крупная акция введения в оборот ипотечных ценных бумаг.

Насколько же удалось осуществить план Куракина? Действительно, часть выданных ссуд, полученных во Вспомогательном банке, была направлена для покрытия долгов «казенным кредитным учреждениям». Так, на декабрь 1799 г. из банка было выдано 47 млн руб. (банковскими билетами). Из этой суммы было удержано в погашение долгов Заемному банку 6,2 млн руб., Петербургской сохранной казне – 1,8 млн руб., Московской сохранной казне – 2,3 млн руб. и другим присутственным местам – 1,7 млн руб.; всего 11,8 млн руб. Совершенно невозможно установить, какая часть пошла на удовлетворение частных долгов. Полного «очищения» дворянского землевладения, в принципе, и быть не могло. Заемный банк и сохранные казны продолжали действовать: многие дворяне, освободившись от долгов посредством Вспомогательного банка, закладывали свои имения вновь.

Заемщики Вспомогательного банка погашали ссуды и уплачивали проценты так же неисправно, как и клиенты других государственных ипотечных учреждений. В середине 1802 г. за должниками Вспомогательного банка числилось недоимок около 200 тыс. руб.

В начале 1799 г. выдача ссуд из Вспомогательного банка была прекращена, так как все средства, которые было предусмотрено выделить для «очищения» дворянского землевладения от долгов, были выданы. В середине 1802 г. в казну поступило билетов на 48,6 млн руб. В июле того же года Вспомогательный банк был присоединен к Заемному банку под наименованием «Двадцатипятилетняя экспедиция». Она должна была ведать расчетами по ссудам, выданным на 25 лет. А еще через 10 лет, в 1812 г., «Двадцатипятилетняя экспедиция» была окончательно влита в Заемный банк.

Кроме Вспомогательного банка, по инициативе Павла I 18 января 1789 г. была учреждена особая Контора придворных банкиров. Ее целью была организация придворных переводов казенных сумм, платежей и комиссий правительственных учреждений и частных лиц.

Таким образом, во второй половине XVIII в. правительство, с целью обеспечения помещиков дешевым кредитом и избавления их от задолженности ростовщикам, попыталось создать несколько банков («Банк для дворянства», Государственный Заемный банк, Вспомогательный банк). Дворянские банки служили, прежде всего, интересам сановно-бюрократической верхушки. Кредит из государственных банков рассматривался крупным дворянством как своего рода пособия или пенсии (феодальная рента была ниже годовых процентов по ссудам) и являлся специфической формой перераспределения национального дохода в пользу аристократических верхов.

Наряду с этими банками в составе государственных благотворительных учреждений возникли банки, игравшие уже к рубежу XVIII–XIX вв. важную роль в кредитовании широких кругов поместного дворянства. Таковы были два столичных банка – сохранные казны при Московском и Петербургском воспитательных домах – и местные банки в составе губернских приказов общественного призрения. Заметим, что, создавая их, правительство не ставило задачу поддержания помещичьего землевладения, а стремилось найти дополнительный источник финансирования своей благотворительной деятельности.

XIX в. начался с последнего в истории российской монархии дворцового переворота 12 марта 1801 г. Молодой император Александр I, воспитанный Екатериной II на идеалах французских просветителей, вступил на престол с идеей введения в России конституции и освобождения народа от крепостного рабства. Однако близкие друзья и наследники убедили его, далекого от реальной российской действительности, в преждевременности глубоких преобразований. Александр I принял их программу: путь к прогрессу должен был лежать через просвещение (насаждение грамотности, организацию школ, университетов) и разумную законотворческую деятельность, инициатором и главным субъектом которой должен быть не парламент, а просвещенный самодержец. В Манифесте о восшествии на престол он возвестил, что будет управлять «по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Великой». Однако полное возвращение к позапрошлому царствованию было невозможно. Екатерининские лозунги на самом деле стали лишь исходными принципами для особой политики Александра I, в которой планы правительственного конституционализма сочетались с аракчеевской реакцией.

Царствование Александра I было временем медленного противоречивого движения российского общества и экономики страны вперед в новых исторических условиях, при начавшемся размежевании внутри дворянства – опоры трона. Александр I начал с попыток модернизации России. Он издал серию указов, отменявших наиболее вопиющие проявления крепостничества, разрешил дворянам освобождать по собственной воле крестьян, учредил новые органы центрального управления – министерства, провел прогрессивную реформу в сфере просвещения… Однако со временем он все больше стал понимать, что главной силой в стране является не монарх, а именно дворянство, и причем не гавернаменталистски настроенная (т. е. поддерживающая власть во всех ее реформистских начинаниях) меньшая его часть, а его консервативное большинство, не желавшее «просвещений» и реформ и стремившееся к сохранению традиционных политических форм правления (самодержавия) и всех своих привилегий. Именно поэтому Александр I так и не решился на осуществление даже относительно умеренных конституционных планов выдающегося государственного деятеля М. М. Сперанского.

С 1815 г., когда, как бы отдавая дань увлечениям своей юности, он даровал конституцию Польше, Александр I, все больше и больше отстраняясь от «текущих дел» в России, стал «погружаться» в большую европейскую политику. Вот тогда-то на авансцене российской истории и начал играть первую роль А. А. Аракчеев, ревностно-исполнительный служака, которому было поручено «поддерживать порядок» в империи.

Не раз вплотную столкнувшись с реалиями российской действительности, отторгавшей или изменявшей до неузнаваемости любые нововведения, к концу своего царствования Александр I утратил реформаторский пыл. Он понял, что ему не удалось отыскать новую идеологическую концепцию, которую можно было бы противопоставить идеям французской революции. Императорская утопия не выдержала столкновения с действительностью. «Продолжительным затмением» назвал один из современников последние 10 лет царствования Александра I.

Если Александр I хотел, но не смог реформировать систему, то Николай I, пришедший к власти после трагических событий декабря 1825 г., делал все, чтобы не только сохранить ее в прежнем виде, но и укрепить. Его тридцатилетнее царствование как бы повторяло короткое правление Павла I, но на другом витке исторической спирали и без крайностей последнего. Предельная централизация и бюрократизация с целью регламентации всех сторон жизни общества, вплоть до вмешательства в частную жизнь подданных; идеологизация, исключающая любое инакомыслие; милитаризация и политизация власти как средство, обеспечивающее ее функционирование, и сам император в роли «отца-командира» всей империи – таковы основные составляющие модели николаевской самодержавной монархии.

Одной из главных основ самодержавия Николай I справедливо считал сословный характер общественного устройства – сословность становится важнейшим принципом его внутренней политики. Главный упор при этом делается на то, чтобы сохранить права и привилегии дворянства, поддержать его сословную «чистоту» – затруднить доступ в него для других сословий.

Собственность дворянства России на землю в представлении Николая I была священна и неприкосновенна. Ее состояние являлось для императора предметом постоянной заботы. Для того чтобы приостановить процесс дробления дворянской земельной собственности, в 1845 г. был издан закон о майоратах, а для облегчения положения дворян – заемщиков казенных банков – постоянно расширялся круг льгот и менялись условия кредитования. Николаю I, благодаря титаническим усилиям, действительно удалось продлить историческое существование старой системы, внутри которой назревали неразрешимые противоречия. Однако предотвратить ее гибель он не смог. Более того, его внешнеполитические амбиции привели в первой половине 1850-х годов к Крымской войне, которая и выявила со всей очевидностью ветхость структуры империи.

В первой половине XIX в. экономика России сохраняла феодальный (аграрно-экстенсивный) характер. Вместе с тем все заметнее проявлялись признаки процесса экономической модернизации, уходящего своими корнями в эпоху Петра I. Модернизационные инициативы исходили главным образом «сверху» и осуществлялись узко избирательно. Одновременно «снизу», преодолевая сопротивление рутины и крепостничества, шел процесс формирования рыночной системы, основанной на частной собственности, капитале, рынке, наемном труде, конкуренции. Эти процессы начали проявляться во всех сферах народно-хозяйственного организма: в помещичьем и крестьянском хозяйстве, мелкой кустарной и крупной промышленности, внутренней и внешней торговле, зарождающихся новых формах кредита.

Безусловно, внешние проявления этих процессов далеко не всегда были адекватны их содержанию. Более того, новые экономические формы не просто соседствовали с крепостническими, а тесно переплетались с ними. Это сосуществование крепостничества и рынка было противоречивым по своей сути. С одной стороны, оно порождало кризис старой системы, которая теряла свою качественную определенность, с другой – давало возможность крепостничеству паразитировать на развивающихся более эффективных экономических механизмах, опутывая их густой сетью патриархальных отношений и тем самым мешая им развиваться в режиме саморегуляции.

Симбиоз крепостничества и капитализма в условиях политического режима, ориентированного на самосохранение, делал всю систему в целом экономически малоэффективной и социально нестабильной. Поражение России в Крымской войне расставило все точки над «i» в соперничестве России с Западом, вынудив ее на время расстаться со статусом мировой державы. Нарастающий кризис, все более принимавший структурный характер, нашел свое разрешение в отмене крепостного права и ликвидации феодальных отношений.

3.1. Дореформенная кредитная система (первая половина XIX в.)

Кредитная система Российской империи в первой половине XIX в. вполне соответствовала характеру дореформенной экономики. Образовавшиеся еще во второй половине XVIII в. Государственный Заемный банк, сохранные казны и местные кредитные учреждения – приказы общественного призрения успешно развивали свою деятельность по выдаче ссуд под залог «населенных имений» и других форм недвижимости, а также осуществляли депозитные операции по приему вкладов у частных лиц и казенных учреждений. Государственный Коммерческий банк, основанный в 1817 г., предназначался для кредитования крупного купечества. Названные учреждения составляли основу кредитной системы Российской империи. Их деятельность будет подробно рассмотрена ниже.

В первой половине XIX в. было основано еще несколько кредитных учреждений, обслуживавших дворянство как в центре, так и на западных окраинах Российской империи. В Прибалтике и царстве Польском, где помещичье хозяйство уже в первой половине XIX в. начало перестраиваться на новый лад, земельные банки возникли в виде кредитных обществ, т. е. по типу прусских, а не российских банков. Это были Эстляндское и Лифляндское дворянские земельные кредитные общества (возникли в 1802 г. и 1803 г. соответственно), Земское кредитное общество царства Польского (образовано в 1825 г.), Курляндское кредитное общество (учреждено в 1832 г.).

Кредитные общества прибалтийских губерний имели исключительно сословный характер, закрывавший доступ к кредиту мелким собственникам и лицам, не принадлежавшим к местному дворянству. Ссуды выдавались из 5 % в размере 2/3 оценки. Поместья оценивались не по числу душ (в начале XIX в. здесь было отменено крепостное право), а по площади земли и ее качеству. В случае неисправности заемщика на его имение накладывался секвестр или оно отдавалось в долгосрочную аренду, а в крайнем случае могло быть продано с публичного торга.

Членами Земского кредитного общества царства Польского были все землевладельцы, получившие из него ссуды (т. е. общество имело бессословный характер). Ссуды выдавались на 28 лет из 4 % роста и 2 % погашения. Оценка земли, как и в Прибалтике, производилась на основе площади земли и ее качества.

Деятельность прибалтийских кредитных обществ и Земского кредитного общества царства Польского была поставлена на хорошую законодательную основу. Здесь, как и в Пруссии и Австрии, была создана система ипотечных книг, фиксировавших все операции с недвижимостью. Прибалтийские и польские помещики не пользовались услугами Государственного Заемного банка.

В центральных губерниях было образовано два местных дворянских кредитных учреждения – Нижегородский Дворянский Александровский банк и Александринский Тульский банк. Первый был учрежден нижегородским дворянством в 1841 г. в память посещения Нижнего Новгорода Александром II (тогда еще наследником престола). Средства этого банка состояли из взносов местных дворян, которые взяли на себя обязательства вносить по 14 2/3 коп. с души в течение 10 лет. Первоначальный капитал банка равнялся 1 млн руб., и он предоставлял ссуды местным помещикам. Кроме того, на прибыли банка содержались Александровский Нижегородский институт (благородных девиц), некоторые местные благотворительные учреждения, а также отставные солдаты из нижегородских помещичьих крестьян. Объем операций банка, по сравнению с казенными кредитными учреждениями, был незначительным. В 1856 г. Нижегородский Александровский банк выдал ссуд на 1,1 млн руб. при общей задолженности нижегородских помещиков в том же году в 14,8 млн руб.[109]

Александринский Тульский банк был учрежден в декабре 1845 г. с капиталом в 20 тыс. руб. Учредителем этого банка являлось ведомство императрицы Марии Федоровны. Банк выдавал ссуды под залог населенных имений тульским помещикам и принимал вклады. Прибыли банка шли на благотворительные цели (данные о размере операций до 1861 г. обнаружить не удалось).

Кредитование экспортной торговли в начале XIX в. осуществляли учетные конторы. В 1806 г., наряду с Петербургской учетной конторой, было создано несколько учетных контор в Москве, а также в портовых городах (Архангельске, Одессе, Таганроге, Феодосии). Учетные конторы не оказали заметного влияния на экономическую жизнь страны: слишком узок был круг лиц, которые могли ими обслуживаться, слишком тягостной была регламентация всех операций, кратковременным срок ссуд, а главное – конторы были ограничены в оборотных средствах и ориентированы почти исключительно на внешнюю торговлю.

7 мая 1817 г. вместо упраздненных учетных контор, которые из-за «действия по маловажности их капиталов не приносили торговле ощутительной пользы», в Петербурге был учрежден Государственный Коммерческий банк[110]. Банк помещался на Екатерининском канале, близ Невского проспекта. Он находился в ведении Министерства финансов, но в его правление помимо чиновников входили представители петербургского купечества. Банк выдавал подтоварные ссуды, производил учетную и вкладную операции. Собственный капитал банка определялся в 30 млн руб. В ряде городов (Москве, Одессе, Нижнем Новгороде, Архангельске, Риге) были открыты отделения банка.

Незрелость рыночных отношений в стране, с одной стороны, опека государства – с другой, предопределили формы и масштабы его деятельности. Собственно коммерческие функции банка (подтоварные, вексельные, трансфертные операции) не получили большого развития. (Это нельзя объяснить исключительно антикапиталистической направленностью кредитной политики российского правительства или его отсталостью. На всем Европейском континенте учет векселей рассматривался в то время как рискованная операция, а до середины XIX в. недвижимые имущества считались наиболее надежным обеспечением даже при кредитовании предпринимателей – промышленников и торговцев.)

В течение 30 лет все активные операции Коммерческого банка колебались в пределах 20–30 млн руб. (т. е. суммы, не превышавшей основной капитал), а на момент ликвидации казенных дореформенных банков составили всего 47 млн руб.

Масштабы вкладной операции Коммерческого банка, увеличиваясь относительно и абсолютно (в 1820 г. – 17,2 млн руб., 1841 г. – 98,8 млн руб.), к середине 50-х годов XIX в. достигли 240 млн руб.[111] Конечно, нельзя наверняка утверждать, что все вклады Коммерческого банка принадлежали купечеству. Но, по свидетельству современников, купечество «тянулось» к своему банку, так же как дворянство к своим сословным кредитным учреждениям. С 1825 г. свободные средства банка в обязательном порядке передавались в Заемный банк для «приращения процентами». Здесь они использовались для кредитования помещичьего землевладения и как источник внутренних займов казны, о чем будет рассказано ниже. Таким образом, Коммерческий банк, централизованно управляемый чиновниками при участии «именитого купечества», не стал, да и не мог стать банком капиталистического кредита, а являлся органом правительственной поддержки крупного купечества.

Кредитование промышленности осуществлялось двумя путями: непосредственно из казны и через основное кредитное учреждение – Заемный банк, который выдавал ссуды дворянам под залог предприятий.

Казначейское финансирование промышленности проводилось с помощью субсидий, чаще в кредитных формах – в виде долгосрочных ссуд из казначейства. Оно определялось «государственными» соображениями и меньше всего – коммерческими основаниями и расчетом. Так проводились форсированное развитие суконной промышленности, поддержка льняной промышленности. При этом порядок финансирования в своей основе предвосхищал широко развившуюся в период капитализма систему казенных заказов. Иногда казначейское финансирование было ориентировано на «оказание помощи» отдельным крупным купеческим фирмам. Для этого использовались и средства Заемного банка, что было явным нарушением его устава.

Отсутствие специальных государственных органов кредитования промышленности неправильно было бы рассматривать только как проявление отсталости России. На мануфактурном этапе и даже на ранних стадиях промышленного капитализма и европейские банки (за исключением английских и шотландских) почти не проводили операций по кредитованию промышленности. Во Франции вплоть до конца XVIII в., в Австрии и Пруссии до конца первой четверти XIX в. государственное финансирование в виде ссуд и субсидий использовалось для насаждения капиталистической мануфактуры. В первой половине XIX в. банки начинают кредитовать промышленность. Но и тогда эти ссуды большей частью представляли собой ипотечный кредит, т. е. давались под залог недвижимости. Капиталистическое же финансирование промышленности банками сложилось еще позднее – во второй половине XIX в.[112]

Предшественниками пореформенных акционерных коммерческих банков в России были банкирские дома, возникшие в крупнейших коммерческих центрах страны – Петербурге, Москве, Варшаве, а также в портовых городах – Одессе, Таганроге, Риге, Архангельске. Уникальным банковским центром был в предреформенное время город Бердичев.

Институт придворных банкиров, сложившийся в конце XVIII в., сохранился и продолжал играть заметную роль в финансовой жизни России в XIX в., о чем свидетельствует деятельность крупнейшего в стране банкирского дома, принадлежавшего выходцу из Германии Людвигу Штиглицу. Основанный в 1803 г., он просуществовал до 1860 г. Основные банковские операции Штиглицов сводились к размещению государственных займов за границей и в России (1843–1846 гг.). Штиглицы являлись частными банкирами крупнейших представителей русской знати и членов царской фамилии, предоставляли крупные кредиты петербургским предпринимателям. Людвиг Штиглиц был признанным главой Петербургской биржи, а его сын Александр, банкир, промышленник, стал первым директором Государственного банка, образованного в 1860 г. «Российские частные банкирские фирмы при всех их особенностях были во многом похожи на лондонских “купцов-банкиров” и парижские дома “банковской верхушки”»[113]