Песни мертвых соловьев Мичурин Артем
– Дай посмотрю, – лучась состраданием, прибежал на крик Сиплый. – Надо обработать. Черт знает, какая зараза у него на зубах.
А о моем пальце никто не заботился. И эта лицемерная скотина смеет называться врачом. Никому веры нет.
– Ага, – взбешенный Гейгер снял с рюкзака и разложил саперную лопатку, – сейчас обработаю.
Я подтянул Красавчика поближе и расстегнул кобуру.
– Плохая мысль.
– Отчего же?
– Она ведет к деструктивным действиям с вполне предсказуемыми крайне неприятными последствиями.
– Чего? – оправил ремень внимательно следящий за событиями Балаган.
Сиплый почуял общее настроение и решил плеснуть маслица, отступив за спину Гейгеру:
– А ты, Кол, не много ли на себя берешь? То по пустякам с ножом кидаешься, теперь вот из-за мерзкой твари готов человека мочкануть. И не какого-нибудь человека, а нашего доброго друга Гейгера, – сделал он ударение на слове «нашего». – Как-то не по-людски оно, не по-нашему. У тебя не возникает ощущения, что ты тут лишний?
– Возникает, – я поднялся, сверлимый настороженными взглядами, и скрутил подстилку. – Пойдем, Красавчик, нам здесь не рады.
– Вали-вали, – осмелел Сиплый.
– Ты куда? – вмешался до того хранивший молчание капитан. – Что за херня опять? Куда собрался, спрашиваю?
– Подальше от этой публики. Места много. Вон там переночую, за стеночкой, в компании молчаливых друзей.
– А завтра что делать думаешь?
– Утром видно будет.
– Пшено-то оставь.
– Это вряд ли, – предположил я, и тут же за спиной, со стороны Балагана, щелкнула застежка. – Не надо, дружище, не успеешь.
– Остынь, – дал Ткач голодному пулеметчику мудрый совет, после чего крикнул мне вдогонку: – Зря ты это, Кол! Так в команде дела не делаются.
Делаются, не делаются – вопрос дискуссионный, а жрать хочется всем и всегда.
Я чуток потеснил квартирантов, расчистив от костей место у стены, рядом с небольшим закутком, на случай, если граната в гости заглянет, привязал Красавчика к рюкзаку, раскатал лежанку, перекусил оставшимся мясом, запихивая его под приподнятый респиратор, и отправился на боковую. Но отдохнуть как следует мне не дали.
– Вон она!
– Да куда ж ты лупишь?!
– Ушла, зараза!
– Там смотри! Тормоз, бля!
– Сам без рук, что ли?!
– Уебок.
– Хавальник прикрой!
– Вон побежала!
И так полночи. Сначала они пытались зашибить крысу, швыряя в нее черепами, но те быстро закончились, а попросить у меня – невольного узурпатора ценных в быту останков – видно, гордость не позволила. Хотя я бы все равно отказал, уж больно шумные. Израсходовав все «боеприпасы», горе-дератизаторы взялись за лопаты. Однако замочить прыткого грызуна в ближнем бою тоже не удалось. После чего в ход пошел «ПБ». Я насчитал семь выстрелов и восемнадцать матюков. В два часа ночи ко мне в апартаменты заглянул делегированный товарищами Сиплый и, борясь с отвращением к самому себе, попросил пшена:
– Кол, дай пшена. Пожалуйста.
Ах, что за чудесные звуки. Слушал бы и слушал.
– Кол. Хорош притворяться. Ты же не спишь. Дай, пожалуйста, пшена. Чего ломаешься, как девица красная? Ну, повздорили. Ты вспылил, я, может, лишнего взболтнул. Что ж теперь?.. Кол. Слушай, я ведь уже… Дьявол. Ладно. Извини. Доволен?
В принципе да, но могло быть и проникновеннее. Попробуй еще разок.
– Нет, серьезно, Кол, извини. Я был не прав. Ну? Мир?
– Они тебя пытали?
– Народ с утра не жрамши, голодный и злой.
– Злой? А должен быть раскаивающимся. Не похоже, что ты говоришь от их имени.
– Так дашь пшена или нет?
– Пусть вначале построятся и хором пропоют: «Дяденька, прости засранцев».
– Не перегибай.
– Да шучу-шучу, – я достал вожделенную банку и передал в цепкие руки Сиплого. – Мою порцию не забудь принести.
Перегибать с голодными злыми людьми действительно не стоит. Чем громче урчание желудка, тем тише глас разума – проверено опытным путем. На самом деле люди сильно переоценивают свое «разумное начало». Оно хрупкое и капризное. Для его бесперебойного функционирования требуется как минимум регулярное питание, здоровый сон, отсутствие жесткого психологического и физического давления. А вот «животному началу» этого не требуется. Ему вообще ничего не требуется. Оно самодостаточно, ибо естественно. Животное, несомненно, является основой человеческой сущности, а разумное – лишь внешней оболочкой. Маленькая небрежность, трещинка в скорлупе, и процесс пошел – зверь, почуяв слабину, рвется наружу, стремится покинуть тесное узилище. Если вовремя не залатать прореху, он добьется своего. И не важно, о ком речь – прожженном головорезе или поповой дочке. Зверь сидит в каждом. Отличается лишь структура скорлупы. Чем больше на ней рубцов, тем она эластичнее. Трещинка за трещинкой разумное все крепче срастается с животным. Битый судьбою ветеран никогда не потеряет самообладания, как его ни прессуй. Он будет рвать глотки и ломать хребты, сохраняя достоинство, после чего оботрет руки и попросит закурить. А вот мирный обыватель – весельчак и добрый сосед – быстро лишится человеческого облика. Его девственно гладкая скорлупа, отвердевающая год за годом в тепличных условиях, просто рассыплется, а вылупившийся зверь проживет недолго, ведь он впервые вышел наружу.
Скоро потянуло дымом. Затребованную порцию Сиплый принес, поставил котелок на пол и молча удалился.
Отлично. Будет чем позавтракать, если только у товарищей снова не проснется тяга к экспроприации.
Я накрыл оставшуюся на дне котелка кашу миской и лег спать.
Снилось море. Холодное, северное. Черные волны разбиваются о каменистый берег. Водяная пыль и смрад ламинарии. Ветер пронизывает до костей. Я стою на краю обрыва и смотрю вниз. Там лодка. Утлая, с гнилыми дырявыми бортами. Покачивается под ударами волн, скребет обросшим дном по гальке. Она ждет меня. Для чего? Я не хочу спускаться туда, но ноги сами несут на берег. Скрипит ржавая уключина. Весло разворачивается, подставляя влажно блестящую рукоять. Я смотрю на ладони и вижу, как кожа сползает с них сплошной кровавой мозолью. В небе кружит стая чаек, грязных и тощих. Мерзкие падальщики. Они орут, корчась от желудочных спазмов. Так громко. Кол! Кол!..
Я открыл глаза и сел. Кошмарное видение схлынуло. Но крики не исчезли.
– Чего верещишь?
Красавчик стоял, пригнув голову, и издавал угрожающие звуки в сторону окна. Кроме них доносилось только сопение отдыхающих наемников и возня дежурных. Но скоро пробуждающийся слух начал различать еще кое-что – шорох снаружи. Еле различимый хруст сухой травы под осторожно ступающими ногами.
– Сиди здесь, – я перетащил рюкзак вместе с привязанным Красавчиком в чулан и поспешил к остальным.
Дежурящий на пару с Балаганом Гейгер потянулся к автомату, едва завидел меня в дверном проеме.
– Тс-с-с. Будите, – кивнул я на мирно посапывающих Ткача и Сиплого, повернув к выходу. – Гости у нас.
Попытавшийся было преградить мне путь Балаган замешкался, не зная, как поступить.
Я взлетел по лестнице и достал из кармана масленку.
– Эй, ты чего делаешь? – встревоженно прошептал пулеметчик, не двигаясь с места и косясь на проснувшихся товарищей.
Проигнорировав вопрос, я наскоро смазал петли с засовом, приоткрыл дверь и выглянул наружу – чисто.
– А ну вернись!
Да хер тебе. Многовато на меня одного командиров.
Я чуть высунулся из-за угла, но тут же, нырнув обратно, прижался к стене. Пальцы скользнули по хлястику кобуры и легли на рукоять кинжала. Две фигуры в подпоясанных балахонах подошли с улицы к подъезду, непринужденно срезали растяжку и шагнули внутрь. Хорошо двигаются, даже не услышал. Будь у них еще и глаза на месте, пришлось бы мне туго. Хотя проволочку-то быстро разглядели.
Я замер и, дождавшись, когда гости пройдут мимо, атаковал их со спины. Одного удалось заколоть чисто, вогнав клинок между первым шейным позвонком и основанием черепа, а вот второй, получив удар в сердце, нажал спуск. Звон тетивы и хруст раздробленного болтом кирпича показались просто оглушительными. Хорошо, что только мне.
Из-за приоткрывшейся двери подвала высунулся Балаган.
– Едрить твою!.. – оценил он результат моих усилий.
– Поднимись на площадку и держи вход, – распорядился я в нарушение субординации, а сам вышел из подъезда и направился вдоль стены направо.
Стрельба началась, когда я был возле угла. Жаждущие реванша за недавний пропиздон хранители откупорили окна подвала и тут же получили в ответку из всех стволов. Но это их не остановило.
Нападавших передо мной было шестеро – трое у ближнего окна и еще столько же метрах в пятнадцати. Те, что поодаль, чуток отошли назад, один пытался перебинтовать ногу, остальные, распластавшись по земле, держали наготове арбалеты. Обороняющихся им через глубокую узкую нишу было не достать, зато лестница, ведущая из подвала, – как на ладони.
Ближняя троица тем временем прижалась к стене. Стоящий справа от окна хранитель быстро заглянул в вентиляционное окно и, отдав арбалет соседу, взял у того что-то из рук.
Вгонять себя в раж я начал уже на бегу. Кровавая пелена опустилась, когда рука занесла кинжал для удара. А дальше… Дальше был танец. Чудесный, легкий и стремительный. Воздух будто загустел, превратился в вязкое желе. Но только не для меня. Черт подери! Не устаю поражаться этому ощущению. Если б можно было жить в нем постоянно… Я скользил меж черных фигур и видел, как глаза хранителей удивленно округляются, глядя туда, где меня уже нет, а кровь парит в воздухе алыми лентами. Клинок колол и резал, бил уже мертвые тела, не успевшие осесть наземь. Как жаль, что их всего трое, а миг блаженства столь краток.
Когда раж схлынул, последний из трех хранителей все еще был на ногах, а моя левая рука держала его правый кулак с «РГД–5». Чека вырвана, но рычаг зажат. Ноги трупа подогнулись, и я, услышав звон тетивы, опустился следом. Один болт просвистел над плечом, второй воткнулся живому щиту в затылок, вышел через глазницу и остановился, почти коснувшись моего лба нанизанным карим оком.
Давать время на перезарядку своим новым друзьям я не стал. Вырванная из мертвых пальцев граната, описав пологую дугу, ухнула в кустах, напротив дальнего вентиляционного окна. Я отшвырнул «щит» и бросился в облако земляной пыли и порохового дыма. Только бы не попасть сейчас под огонь бравых подвальных вояк.
Один из арбалетчиков, стоя на коленях, держался за живот. Клинок легко вскрыл горло. Пока тело, конвульсивно дергаясь, заваливалось на бок, мой стальной приятель успел оставить неизгладимый след в сердце второго недобитка, что валялся с посеченными ногами и трогательно мычал. А вот третьему фигуранту дела повезло больше. Взрыв гранаты, видимо, застал подранка лежащим, и осколки прошли мимо. Теперь счастливчик, уперев здоровую ногу в стремя, пытался взвести арбалет, но уткнувшийся в зубы носок ботинка помешал ему завершить начатое.
Со стороны подъезда прогрохотали две короткие пулеметные очереди.
Я быстренько обшмонал лишившегося чувств налетчика и, избавив от лишнего арсенала, встряхнул за грудки:
– Идешь со мной.
Отволок трепыхающегося засранца к вентиляционному окну.
– Эй, Ткач! У меня презент, не стреляйте! – после чего, подломив ударом в колено здоровую ногу пленника, столкнул того в нишу.
Кто-то крикнул: «Нет! Бля!» Вроде бы Гейгер. Через секунду я сообразил, что имелось в виду.
Падающий хранитель сорвал растяжку, и у меня заложило уши. Не хотелось бы оказаться на месте бедолаги, он как раз головой прокатился мимо хлопнувшего запала. Впрочем, это пошло на пользу, потому что очень скоро мне пришлось нырнуть следом. Сразу три арбалетных болта вылетели из темноты, что-то ударило в грудь, а затем под ноги упала похожая на консервную банку херовина с длинной ручкой. Я сиганул в спасительную нишу, здорово треснувшись пузом о кирпичный бордюр, кувыркнулся и упал на только что сброшенного хранителя. Сверху громко ухнуло. Оконная заслонка, вырванная близким взрывом, упала и закрыла проем.
– Все к выходу! – я передал «языка» в заботливые руки Сиплого, подхватил рюкзак с привязанным Красавчиком, автомат, винтовку и поспешил в означенном направлении. – Живей-живей! Наверх!
– Сколько их? – осведомился на бегу Гейгер.
– Не успел посчитать. Извини.
С лестничной клетки снова застучал пулемет.
– Шевелись! – крикнул я запнувшемуся о трупы возле двери Ткачу.
Ненавижу быть замыкающим. Особенно на простреливаемой узкой лестнице, когда боевые товарищи толпятся сверху, не давая пройти.
Оконный щит приподнялся и в подвал влетела очередная колотушка.
– Вперед! – простимулированный близким расположением не сулящего радости предмета, я так пихнул плечом Гейгера под жопу, что тот едва не расшиб башку о дверной косяк.
Самопальная граната рванула, когда лестница осталась позади, но поднятое облако костяной трухи и мусора вылетело за мной следом. Один из осколков впился в щеку.
– Твою мать! Наверх! Бегом! Балаган, замыкай!
Перепуганный шумом Красавчик скулил и жался к ногам.
Едва мы успели миновать третий пролет, как на площадку бухнулась еще одна граната. Взрыв сорвал перила, лестницу заволокло пылью. Теперь я смог оценить пользу респиратора. Мелькающий свет фонарей незамедлительно привлек внимание снаружи. Два болта просвистели над головами.
– Суки, – Гейгер достал «РГД» и швырнул в окно.
Очень вовремя. Это дало нам несколько секунд, прежде чем вражья колотушка пожаловала с ответным визитом.
– Гренадеры, блядь! – Балаган, вскинув пулемет, резанул по кустам.
– Не отставай!
Поднявшись до четвертого этажа, я глянул в лестничный колодец. Скупой, падающий из окон свет рождал едва различимые тени на ступенях.
– Гейгер, гранату.
– Лови.
– Все к стене, – я выдернул чеку, освободил рычаг и, выждав секунду, отправил тяжелую ребристую болванку «Ф-1» в свободное падение.
Судя по отсутствию удара о пол, расчет оказался верным – адская машинка рванула в воздухе, накрыв осколками сразу два пролета и площадку первого этажа. Снизу, заглушая эхо взрыва, понеслись крики и проклятия. Смотри-ка, оказывается, таинственные граждане хранители умеют изъясняться не только высокопарным бредом, но и родным, хорошо поставленным матом.
Балаган, заметив шевеление на лестнице, дал короткую очередь. Один из гневных монологов оборвался.
– Сосите, твари! – решил приободрить пулеметчик расстроенных преследователей.
Зря – пущенный снизу болт прошел в считаных сантиметрах от его ухмыляющейся рожи. «ПКМ» снова застучал, подсвечивая клубы пыли желтыми всполохами.
– Шевели копытами! – выписал я пинка споткнувшемуся пленнику.
– Двигай, сука! – поддержал меня Сиплый, рванув того за грудки.
На площадке шестого этажа идущий первым Ткач вдруг привалился плечом к стене и сполз.
– Давай, капитан, – подхватил его Гейгер, – надо тебя наверх затащить. Чуток осталось.
Только сейчас я заметил, что левое плечо и рукав командира залиты кровью, а по ступеням бежит вереница темных капель. Так вот отчего он молчаливый, а вовсе не от признания моих выдающихся лидерских способностей. Обидно.
Отбуксировав двух подранков и Красавчика на седьмой этаж, мы заняли оборону на шестом.
Задора агрессоров, впрочем, хватило еще минут на тридцать. И без того придушенный жестким противодействием, он окончательно сдох после самоподрыва одного из смельчаков, решивших закинуть гранату с третьего этажа, и неудачной попытки добраться до нас через чердак.
Однако, потерпев фиаско со штурмом, хранители не убрались восвояси, а окружили дом и стали ждать.
Глава 22
Ничего нет хуже, чем ждать и догонять, – спорное утверждение. Лично мне нравится и то, и другое. Я этим занимался часто и с удовольствием. Думаю, любой охотник со мной согласится – суть не в убийстве, а в процессе. Взять след, неотступно вести цель, подбираясь все ближе, чтобы, наконец, загнать в угол, притаиться и ждать, когда добыча выйдет на тебя, а потом… Потом уже не так интересно. Но когда в роли добычи оказываешься сам, взгляд на расхожую поговорку меняется радикально.
– Сидят? – поинтересовался Гейгер.
– Сидят, – опустил я «СВД», через прицел которой рассматривал стоящую метрах в ста пятиэтажку, превращенную недругами в наблюдательный пункт.
– Хорош лакать, – попенял Сиплый присосавшемуся к фляге Балагану. – Неизвестно, сколько мы тут еще проторчим. И Ткачу сейчас воды много надо.
– Я в порядке, – откликнулся тот.
Не сказал бы. Выглядел наш отец-командир неважно. Метко пущенный болт продырявил ему грудь чуть пониже левой ключицы. Сиплый сказал, что легкое не задето, но кровопотеря большая.
Мне, кстати, тоже прилетело. На бегу-то и не заметил, а как только устаканилось, глядь – из сердца штырек кованый торчит. Вернее не торчит, висит скорее, и не из сердца, а из рожка пробитого. Насквозь прохерачил вместе с патроном, только стальная пластина в разгрузке спасла. Придись чуток правее, в «молнию», и прощай, жестокий мир.
– Да сушняк дикий с этого лука, – оправдался Балаган, убирая флягу. – А больше жрать нечего.
– Капитально нас обложили, – вздохнул Гейгер.
– Ну, ты, чучело! – схватил пленника за грудки Сиплый. – Какого хера вам надо? Говори, сука!
– Не слышит, – прошептал Ткач. – Сам же видишь – контуженый.
Голова хранителя была размотана, на испещренных глубокими оспинами щеках запеклись струйки крови.
– По губам читай, тварина! – не сдавался Сиплый. – Что? Вам? От нас? Надо?
Испуганно шарящие глаза пленника вдруг остановились, изучая адресованную ему артикуляцию.
– Присоединяйтесь.
– Чего?!
– Отрекитесь от скверны, и вам будет дарована жизнь.
Из-за отсутствия передних зубов звуки выходили из его рта шипящими, словно у змея-искусителя.
– Опять та же ахинея, – сплюнул Гейгер. – В расход его надо. Все равно толку, как с говна патоки.
– Может, вы не так спрашиваете? – предположил я. – Ткач, разреши мне побеседовать с товарищем.
– Валяй, – дал отмашку капитан.
Я присел напротив пленника, положил левую ладонь на его связанные руки, а правой схватил за указательный палец.
– Сколько вас тут?
– Меня не запу… – начал хранитель очередной возвышенный монолог, но тот прервался хрустом сустава и диким воплем.
– Сколько вас тут? – повторил я, когда закатившиеся было глаза снова сфокусировались на моих губах.
Пленник попытался вырваться, однако сломанный палец, за который я все еще держался, быстро его образумил.
– Боль не страшна, – прошипел хранитель. – Вся жизнь – это боль.
– Ну, тогда наслаждайся жизнью.
Средняя фаланга пошла по кругу, хрустя размозженным суставом. Бесстрашный терпила секунды две-три хранил молчание, после чего лестничный колодец вновь загудел от вопля.
– Насладился? – остановил я экзекуцию, видя, что клиент вот-вот отключится. – Продолжим беседу? Мне ведь спешить некуда, да и пальцев у тебя еще много. А когда они будут все сломаны, выкручены и, в конце концов, потеряют чувствительность, возьмусь за ребра. Тебе когда-нибудь выламывали ребра? – Краем глаза я заметил, как стоящий чуть позади Сиплый активно жестикулирует, пытаясь донести до контуженого зрителя смысл моих слов. – Нет? Тогда тебя ожидает масса впечатлений. Ну а пока вернемся к пальчикам.
Нужно отдать должное – клиент и впрямь оказался крепким орешком, продержался минут пятнадцать. На вопросы начал отвечать, только когда дело дошло до правой руки. Обычно хватает двух пальцев. Но я все же надеялся, что привычный к истязаниям субъект проявит большую выдержку. Черт, надо было сразу за ребра браться.
– Х… хватит, – выдохнул он, обливаясь потом.
– Вопрос помнишь?
Пленник лихорадочно закивал.
– Мало. Совсем мало. Всего двенадцать человек.
– Да ну? Я только под окнами и в доме напротив семнадцать насчитал.
– Нет-нет-нет! Я не вру! Нас было двенадцать! – поспешил уточнить хранитель, когда шестой по счету палец начал обретать противоестественную конфигурацию. – Одна группа. Одна из семи.
– По наши души послали сто четыре человека?! – удивился Балаган.
– Восемьдесят четыре, – поправил я.
– А… Ну да.
– Из всей группы, наверное, только я и уцелел, – продолжил хранитель. – А сейчас, значит, остальные подтянулись.
– Семьдесят два, – подвел итог техник. – По четырнадцать болтов на брата. Не промажут.
– Сколько времени может длиться осада? – хлопнул я пленника по роже, возвращая его внимание, переключившееся было на Гейгера.
– Э-э… Не знаю. Неделю, две… Сколько понадобится. Провизии в рейд берем на три дня, но, если нужно, одна группа отправится на базу и вернется с припасами.
– Пиздец, – помотал башкой Балаган. – Влипли так влипли. Жрать нечего, питья в обрез, патронов с гулькин хер…
– Заткнись, – процедил Ткач. – Ты еще опись составь и снеси им, чтоб ждать было веселее.
– А то они не знают, – буркнул пулеметчик, привалившись к стене. – Все, бля, тушите свет. Сожрем животину, может, пару дней еще перекантуемся, а как вода закончится – в прорыв. Устрою напоследок тварям свинцовый ливень, – погладил он ствол «ПКМ».
– Животину есть пока не станем, – возразил я.
– Кол, пожалуйста, – прогундосил Сиплый, – хоть сейчас давай без закидонов.
– Никаких закидонов, лишь холодный расчет.
– И что же говорит расчет? Надолго тебе одному еды хватит?
– Зачем ты так, Сиплый? Мы ж с тобой не первый год знакомы. Разве я был эгоистичной сволочью?
– Всегда.
– Ладно, достаточно демагогии. Красавчик останется на десерт. Он вам, да и мне тоже, может быть, жизнь спас, первым вражин обнаружил, – потрепал я тварюху по башке. – А пока – вот, – в прицел моего указательного пальца попал непонимающе хлопающий зенками хранитель. – И питье, и еда.
– Спятил? – Мне показалось, что даже респиратор на роже Сиплого скривился.
– Вовсе нет, – поспешил я обосновать свою гастрономическую теорию. – Здесь мяса кило на сорок и крови не меньше пяти литров.
– Кол, ты… – Сиплый хотел было продолжить, но что-то его остановило, проколотое веко дернулось под окуляром, и медик переключился с моей скромной персоны на профессиональную тематику: – Я не стану жрать человечину. Это не только аморально, но еще и опасно. Хочешь какую-нибудь прионовую дрянь подцепить, которая из твоего мозга губку сделает? Валяй. А я пас.
– Какую-какую дрянь?
– Прионовую. Будешь хавать белок себе подобных – превратишься в трясущийся «овощ», а потом сдохнешь. Может быть, не сразу, лет через пять-десять… Прионы убивают медленно.
– А-а, ты про мясной тремор?
<>– Безграмотные типы вроде тебя называют это именно так.– Сиплый, брось засирать людям мозги. Ты знаешь, сколько в Арзамасе каннибалов? Не тех, кто разок попробовал, а закоренелых, практикующих – так сказать – годами? А сколько от этой херни подохло? Единицы. Да и то бабы с детворой, в основном. Так что не надо тут умными речами аппетит перебивать. Вначале будем сцеживать кровь. Литр за раз. По двести граммов на брата – вполне достаточно. Два литра сцедим – он еще дышать будет. Потом сольем остальное. А там уж, если обстановка не изменится, примемся за мясцо. Итого – четыре дня сытой жизни нам обеспечены, пока свинка не стухнет. Ну, как вам такой расчет?
– Согласен, – кивнул Гейгер. – В первые два дня еще и воду сэкономим.
– Ушам не верю, – вылупился на него Сиплый. – С кем я связался?
– А что? – пожал тот плечами. – Мясо есть мясо.
– Лучше так, чем с голодухи загнуться, – поддержал мое предложение Балаган.
– Бля! – возмутился медик. – Ты ж меньше суток назад вот эту хуету жрать отказывался, – указал он на Красавчика, – а теперь уже готов человечину хавать?
– Голод – не тетка.
– Ткач, ну а ты-то что молчишь?
– Не ершись, – устало обронил капитан. – Нам нужно время. Продержаться подольше. Я готов хоть святые мощи трескать, лишь бы выкарабкаться. Но принуждать никого не стану. Это личный выбор каждого.
Сиплый ничего не ответил, сел и отвернулся, храня гордое молчание.
– Ну, чего? Как кровушку-то цедить будем? – неуверенно поинтересовался Балаган.
– Гейгер, – позвал я, – вырубай свинку.
– Понял.
Техник перехватил автомат и метким ударом приклада отправил нашего донора спать.
Я взял котелок, закатал пленнику левый рукав и снова обратился к Гейгеру:
– Держи ему руку. Как только вскрою, начинай массировать. Нужно, чтобы кровь не застаивалась, иначе свернется. Справишься?
– А то.
– Говорят, – подключился Балаган, – будто сдохнуть от вскрытия вен не так-то просто.
– Все дело в манере исполнения, – я вынул из-за голенища небольшой, отточенный в бритву нож. – Вены нужно именно вскрыть, а не перерезать, как многие думают. Поэтому делаем вот так.
Из образовавшейся на жилистом предплечье продольной раны в котелок обильной струей побежала кровь.
– Ух ты! – пулеметчик с интересом уставился на разрез, идущий волнами под пальцами Гейгера. – А еще, – не унимался любознательный Балаган, – говорят, что для этого дела вода нужна.
– И желательно теплая.
– На хрена?
– Вода – чтобы замедлить свертывание крови, теплая – чтобы расширить сосуды и усилить кровоток. Но мы себе подобной роскоши позволить не можем. Хотя Гейгер и без того отлично справляется.
– Черт, – покрутил головой техник. – Это нелегко. Будто корову доишь.
– Ты доил коров? – усмехнулся Ткач.
– А что? Думаешь, раз я полжизни с автоматом по земле мыкаюсь, так уже и корову подоить не могу? Я, если хочешь знать, в свое время и овец стриг, и кролей обдирал, и свиней закалывал с одного тычка.
– В последнем не сомневаюсь.