Белый Шанхай Барякина Эльвира
– Да не будет тебя никто искать! – говорил он Климу. – Что ты ищейкам – любимая девушка или Мэри Пикфорд? Пересидишь, а там у них столько нового народу в розыск попадет, что они о тебе и не вспомнят.
Назар был абсолютно убежден в тупоумии людей в форме – это доказывалось тем, что его еще ни разу ни привлекли к суду. В участок приводили – было дело, но каждый раз мальчику удавалось вывернуться.
– Главное – не встречайся ни с кем из близких друзей – их опросят. И возможно, установят за ними слежку. Я-то тебя не выдам, но другие могут запросто. А чтобы тебя на улице не узнали, тебе надо башку обрить и пенсне на нос нацепить. – И Назар попытался продать Климу старухины очки.
2
За окном бушевал тайфун, за стеной пела пьяненькая старуха. Клим лежал на лоскутном одеяле и смотрел на фотографии Нины. Как она там? Как Катя?
Ему осточертело вынужденное безделье. Хуже всего было полное отсутствие новостей. Может, Клима никто и не ищет? Кому он нужен? Но с другой стороны, ищейки Лу не постеснялись вломиться в «Летучий голландец». И чихать они хотели на местную полицию и даже на Рябого. Если Лу задался целью перебить всех свидетелей, он ни перед чем не остановится.
Хлопнула дверь, и в комнату ввалился Назар – мокрый, с раскисшим канотье в руках:
– Они там все с ума посходили!
– Кто?
– Скоро будет война! Губернатор Лу и этот… как его?.. Ци Сеюань друг на друга бомбы решили с аэропланов кидать. Совсем сдурели! Шанхай приступом брать будут. – Назар заметался по комнате. – Надо бежать, пока не поздно. Война такое дело – видел я войну… Нет, здесь я не останусь…
Клим усадил его на топчан:
– Да погоди ты! Объясни толком.
Назар трясся всем телом, прятал ладони между коленок и твердил:
– Уеду, уеду!
Клим принял решение. Если действительно дело идет к войне, вряд ли Лу будет искать его. Сразу идти домой или к Нине не стоит, а вот отца Серафима можно навестить. Он наверняка в курсе событий.
Через два часа Клим был у батюшки. Добрался без приключений – на улицах никого, только окна светились сквозь стену дождя.
– Ты где пропадал? – закричал отец Серафим, обнимая Клима. – Ада сказала, что ты насовсем уехал. Я уж не знал, что и думать. Ох ты, курица мокрая, смотри, что на улице делается. Это разве погода?
Он зажег спиртовку и поставил чайник. В комнате было почти темно, и Клим не сразу заметил огромный синяк на лице батюшки.
– Ты что, дрался?
Отец Серафим только рукой махнул:
– Деньги, будь они неладны… Мы тут объяснились с одним китайцем, садовником при клубе, – он уговорил меня пойти в «Большой мир». Знаешь такой балаган многоэтажный? Синематографы там, магазины, опера… «Ты, – говорит, – человек громадный, силы в тебе много: выступи на поединке против китайского бойца – будет тебе прибыль». Ну, уложил я его, сердечного. Дали мне десятку и сводили в пельменную. Зрители в «Большом мире» азартные: в ладоши хлопают, кричат. У меня самого кровь разыгралась. Хожу теперь через день… Деньги для матушки зарабатываю.
– А что владыка? – изумился Клим. – Он знает?
Отец Серафим только рукой махнул:
– Отправил меня в запрет. Я ему объяснял: как без денег кормить семейство? Заработка в клубе только-только на комнату хватает… СССР амнистию объявил для белогвардейцев, теперь даже благотворительные кухни закрыли. Это намек нам: возвращайтесь к большевикам – они вам ничего не сделают.
Клим сочувственно потрепал его по плечу:
– Так ты теперь боксер? И что, побеждаешь?
– Ну, ежели поймаю китайчонка, значит, того… свалю его. А ежели не поймаю – трудно с ним совладать. Они шустрые, черти, измотать могут. Три раунда продержусь, а там ладно уж – мне все равно заплатят.
– Обо мне никто не спрашивал?
– Нет. А что?
Клим облегченно вздохнул: значит, действительно пронесло.
– Слыхал, Петроград-то наш именем Ленина назвали, – скорбно произнес Серафим. – Вот как это понимать, а? Мы-то все ждем, когда светлые силы переворот в России начнут, а они… Неужто народ потерпит, чтоб столицу царя Петра Ленинградом называли? А Москва у них Троцкоградом будет? Валяйте – все равно прежняя Россия пропала! Нечего пролетарским гнездам святые имена носить.
Клим перебил его:
– Что слышно про войну?
– Готовятся. По китайскому городу патрули шастают день и ночь. А в иностранных концессиях тихо. Если что, говорят, военных моряков с кораблей спустят – чтоб нас, стало быть, охранять.
Клим поднялся:
– Чай пить не буду, извини. Идти надо.
– Да куда ж ты? Про себя ничего не рассказал. Как девочка твоя?
Клим не ответил и вышел на улицу.
3
Дождь кончился, сквозь сизые облака пробивались лучи закатного солнца. Красные черепичные крыши, умытая зелень, пар над лужами.
Тротуар у ворот «Дома надежды» залило – не подступиться. Клим огляделся, чтобы найти доску или пару кирпичей, чтобы перейти во двор.
Кто-то изнутри открыл калитку. Трое белых парней вышли наружу – прямо по воде. Посмотрели на Клима, переглянулись.
– Идем с нами, – сказал один из них на плохом английском.
Клим попятился. Черт! Надо было сидеть у Назара и не высовываться!
Он метнулся в сторону.
– Стой, стрелять буду!
Грохнул выстрел. Клим остановился и медленно поднял руки.
Его обыскали, скрутили проволокой запястья. Из-за поворота показался автомобиль.
– Садись. И только попробуй дернуться.
Машина понеслась, разбрызгивая лужи.
Клим в тоске смотрел на похитителей. Кто они? Люди Лу? Бандиты Рябого? Непохоже.
– Вы уверены, что арестовали того, кого вам надо? – спросил он.
– Заткнись.
Сидевший рядом с шофером парень с бритой головой сделал знак, и Климу завязали глаза тряпкой. Похитители молчали и только изредка переговаривались на непонятном языке.
Автомобиль остановился.
– Выходи.
Клима вытолкнули наружу. Двое схватили его за плечи и повели куда-то вниз, кажется по сходням. Пахло рекой. Утопить решили?
– Слушайте, я не тот, за кого вы меня приняли. Я вас не знаю.
Удар под дых был такой силы, что на мгновение Клим потерял сознание. Он закашлялся, упал на колени. Его потащили и бросили на дно лодки. Сквозь сползшую повязку Клим видел ноги в тяжелых армейских ботинках и мокрый канат.
Отчалили. Скрипел руль, на ветру хлопал парус. Клим медленно повернулся так, чтобы спрятать под собой связанные руки. Тянулся изо всех сил пальцами, стараясь раскрутить узел на проволоке. «Если развяжусь, прыгну в воду. Уже стемнело: стрелять будут – не попадут».
Плыли долго, но развязаться Климу не удалось. Лодка ткнулась носом в песок. Клима подняли, потащили куда-то. Высокая мокрая трава хлестала по ногам. Шаги – будто по доскам, запах китайского жилья, свет.
– О, кого я вижу! – заорал дон Фернандо, снимая с Клима повязку. – Вы, идиоты, – накинулся он на похитителей, – вы зачем его скрутили?
– Он хотел удрать, – отозвался бритоголовый. – А вы сами велели привезти его живым или мертвым.
Китайская хибара, печь, над ней – закопченный бог.
– Где мы? – спросил Клим.
Дон Фернандо развязал ему руки:
– Да тут, на острове, на Янцзы. Струхнул, а? Подумал, что тебя сейчас резать будут? Ну ничего, ничего… Мне тут, понимаешь, скучно одному. Эти болваны даже в карты не играют. Баски – что с них возьмешь? Но зато преданны. Где они тебя поймали?
Бритоголовый объяснил.
– Бандитов боишься – вот в лачуге и живешь? – засмеялся дон Фернандо. – Это умно, умно… А то Марта хорошие дивиденды платит, ради таких денег могут и прибить. А я уж лучше на телохранителей разорюсь, на басков этих…
Фернандо чудом избежал ареста, когда губернатор Лу прислал из Ханчжоу телеграмму и приказал найти обидчиков сына.
– Рябого выкрали из его собственного театра, – рассказывал дон, – избили и посадили в тюрьму как государственного преступника. Зелендая банда отправила к Лу переговорщиков, и тот сказал, что продаст Рябого за кругленькую сумму. Продаст, понимаешь? Как раба.
Дон Фернандо курил сигару, и кольца дыма медленно уплывали к черному потолку.
– Но Бог все видит: Ученый Ци Сеюань разгромит армию Лу, попомни мое слово. А мы спокойно посидим здесь и подождем, когда наш губернатор отчалит в Японию. У китайских генералов так заведено: чуть что – сразу драпают в Нагасаки.
Клим молча слушал его, не зная, что думать и как быть. Сбежать? Но если дон Фернандо предпочитает пока не соваться в город, наверное, лучше сидеть на острове.
Надо отправить записку Нине, хотя нет, это может быть опасно. Пока никто не должен знать об их связи.
Солнечное сплетение болело от удара. Черт бы побрал этих басков!
Из темноты вынырнул пожилой китаец в драной куртке – принес рис, лепешки, немного овощей. Попятился, кланяясь.
Дон Фернандо ковырнул палочками рис, плюнул в сердцах и стал есть руками.
– Даже ложек нет в этой дыре! Эй, кто там?
В светлый круг, очерченный лампой, шагнул бритоголовый.
– Чтоб завтра привезли посуду, – сказал дон, вытирая пальцы о штаны. – В покер играть будешь? – повернулся он к Климу. Вытащил из-за пазухи колоду карт. – Я рад, что мои баски тебя дома застали. А то просто погибал здесь. Ты, может, газеты какие-нибудь читал? Что нового на свете делается?
Они просидели за картами до утра. Клим рассказал дону о жевательной резинке доктора Бимана, помогающей от бессонницы и несварения желудка, о кухонных плитах, работающих одновременно на угле и газе, об удивительном устройстве «хаш-фон»: навинчиваешь на телефон эмалированную воронку, прикладываешь ко рту и говори о чем угодно – никто не услышит. Об этих чудесах Клим прочитал на оборотах фотографий Мэри Пикфорд из коллекции Назара.
Глава 41
1
Даниэль очень удивился, обнаружив в своем доме девушку, которую он вынес из горящего борделя, а потом встретил у Уайеров.
Ада приходила в ужас всякий раз, когда сталкивалась с ним. Этот детский страх наказания за пустяковую, никому не интересную провинность умилял Даниэля.
Он как-то шепнул ей:
– Если бы я хотел вас погубить, я бы давно это сделал.
Ада покраснела и убежала в детскую.
Сколько ей лет? Шестнадцать? Семнадцать? Девочки ее возраста абсолютно уверены, что всем есть до них дело. Человечество приглядывается к их торчащим ключицам, прыщичкам на лбу, порам на подбородке. Юные девицы думают, что слово «равнодушие» придумано исключительно для того, чтобы описывать их собственные чувства по отношению к навязчивым поклонникам.
Даниэль увидел из окна, как Ада вышла из дома и направилась к воротам. Грация жирафенка, острый выступ локтя, на сгибе дешевая сумка, собственноручно переделанная в недешевую. Сам не зная зачем, Даниэль сел в автомобиль и поехал вслед за Адой.
Она шла, ничего не замечая, – была близорука, а очки носить стеснялась. Подбородок вздернут, цыплячьи бедрышки раскачивают перелицованную юбку. Машины, скопившиеся за автомобилем Даниэля, то и дело сигналили, прежде чем обогнать его, и Ада принимала звуки клаксонов на свой счет.
Даниэль вспомнил сегодняшнюю встречу с Ниной – он заходил к ней в студию полюбоваться на только что отпечатанные календари. Вновь разговоры, не имеющие отношения к тому, что оба держали в уме, постепенное накаливание изнутри, безупречная внешняя вежливость. Даниэль смаковал подробности и в то же время не спускал цепкого взгляда с тонкой фигурки, двигающейся вдоль тротуара.
К Аде привязался китайчонок. Даниэль слышал, как он канючит: «Нет мамы, нет папы, нет виски с содой» – боевой клич шанхайских попрошаек. Грязные пальцы тянулись к Адиному подолу, она уворачивалась: «Отвяжись!»
Даниэль поравнялся с ней.
– Садитесь, я вас подвезу.
Узнав его, Ада остановилась в испуге. Нищий вцепился ей в руку:
– Нет мамы, нет папы…
– Отпусти ее! – по-китайски приказал Даниэль.
Ада поспешно юркнула в машину и захлопнула дверцу:
– Ох, я думала, он никогда от меня не отстанет.
– Куда вам? – спросил Даниэль.
– На Вард-роуд. А дальше я сама.
Ада сняла шляпку и положила ее на колени. Круглое большеглазое личико с тонким носом и маленьким ртом – она была похожа на милого, но не очень породистого котенка.
Два дня назад Даниэль видел сон: темная комната массажного салона, подогретые простыни на кушетке, но вместо бело-курчавой Шанталь была эта Ада.
– Вы все еще боитесь меня? – спросил Даниэль.
Она то и дело поправляла юбку на коленях.
– Не боюсь, – ответила Ада так тихо, что он едва разобрал.
– Вас кто-то ждет дома?
– Нет.
– Вы живете одна?
– А вам что за дело?
– Просто интересно. Снимаете квартиру с подругой?
Ада ничего не ответила.
– Расскажите о себе, – попросил Даниэль и тут же добавил: – Впрочем, не надо. Истории всех русских женщин одинаковы: каждая была графиней, потеряла все и теперь вынуждена зарабатывать тяжелым трудом проститутки, торговки или – при счастливом стечении обстоятельств – гувернантки.
Ада покраснела и еще ниже склонила голову:
– Остановитесь, я хочу выйти.
Даниэль в удивлении посмотрел на нее:
– Извините, я не хотел вас обидеть. Я просто вспомнил…
– Остановитесь! Иначе я все мисс Эдне расскажу!
Он притормозил у обочины. Ада спрыгнула на землю:
– Запомните: я не дам с собой так обращаться! Вы можете меня уволить, но вы не имеете права меня унижать! Я никогда не работала проституткой!
Дверца хлопнула. Даниэль высунулся из окна:
– Ада, постойте!
Но она не обернулась.
«Мисс Эдне расскажу!» – Даниэль расхохотался. Боже мой, девочка решила, что он в нее влюбился.
2
Говорят, рынок Хонкью – самый большой на Дальнем Востоке. Да что там – во всей Азии!
За Садовым мостом, на той стороне Сучжоу Крик, – пестрые кварталы, где обитают португальцы, японцы и полукровки всех мастей. На углу Бун и Усун-роуд – торговые ряды под черепичной крышей. Сотни босоногих рыбаков, мясников в заляпанных фартуках, крестьянских девчонок с туго заплетенными блестящими косами.
Полицейские прохаживаются между торговцами, смотрят на клетки с утками, пирамиды овощей и яиц. Направо – подвешенные за ноги фазаны, бекасы и дрофы, налево – распластанная на льду рыба, лиловые кальмары и усатые креветки. От блеска чешуи, льда и разделочных ножей рябит в глазах.
– Дорогу! Расступитесь! – под навес вносят завернутого в шелка господина. Губернатор Лу Юнсян прибыл в Шанхай, чтобы воевать с Ученым Ци Сеюанем; его личный повар – самый важный посетитель рынка.
Мясники суетятся, показывают лучшие куски. Господин повар не смотрит на них и тихо переговаривается со слугой. Потом показывает длинным ногтем на будущую покупку. Товар заворачивают в бумагу; кули поднимают паланкин. Цветной зонт и черная шапочка господина плывут дальше над толпой.
– Разойдитесь! Дорогу! Дорогу! – Слуги тащат корзины, свертки и клетки с живностью.
Ветер теребил флаги и вывески, толпа месила грязь между торговых рядов.
Ада набрала столько, что едва могла тащить корзину. Мизинец на ноге ныл – зашибла о высокий порог, когда выходила из кондитерской лавки. У китайцев везде высокие пороги.
Народу на рынке в два раза больше обычного. Беженцы с запада хлынули в город. Вокруг иностранных концессий поставили блокпосты, накрутили колючую проволоку, но толку от этого никакого. В газетах писали: каждый день пять – семь тысяч человек приходят.
Шанхай был объявлен нейтральной зоной. Бои велись западнее и южнее города. Великие Державы объявили пекинскому правительству, что, если война перекатится в Шанхай, они потребуют возместить всякий ущерб, нанесенный их подданным. Батальон индийцев, полк тонкинийцев и несколько рот американской морской пехоты высадились на берег, чтобы охранять иностранные концессии. Итальянский крейсер «Либия» встал на страже Хуанпу.
Ада протолкалась к выходу с рынка. Вдоль стены – лохматые беженки с голопузыми детьми. Черные ноги, тряпье, худые лица и безнадежный взгляд в никуда. Все они поголовно истощены и больны. Их нельзя выгнать – это смерть; нельзя оставить – кто будет их кормить?
Бэтти сказала, что жалость здесь неуместна. Она встретила Аду на улице и позвала в кафе – пить горячий шоколад. Аде было неловко – вдруг кто-нибудь увидит ее в дурной компании? – но отказать не посмела.
Бэтти вновь работала у Марты.
– Сколько ты получаешь гувернанткой? – спросила она, прикуривая от поднесенной официантом спички. – Два доллара в день? Дура. Пока молода, надо брать от жизни все. Если повезет, сама потом гувернантку наймешь.
Бэтти говорила, что быть дорогой «старательницей» – самое выгодное дело. Всегда сыта, богата, а если правильно себя поставить, то идешь в номер только с приятным мужчиной, который ни битья, ни грубостей себе не позволяет.
– Выбирай не самых красивых «ящеров», а самых умных. Особенно привечай офицеров – в наше время нужно знать, что они затевают. А то начнут из пушек по городу лупить, а ты и смыться вовремя не успеешь.
Ада и так жила как на иголках, а Бэтти еще больше напугала ее.
Из офицеров она знала только Даниэля, да и тот служил добровольцем. Многие белые мужчины записались в волонтерский полк: после работы ехали на плацы, учились стрелять и маршировать, а ночами патрулировали улицы. Ада почти не встречалась с мистером Бернаром, впрочем, ей и не хотелось его видеть. Даниэль был очень странным: он как будто нарочно изводил Аду – заговаривал с ней, делал гадкие намеки.
Ох, поскорей бы кончилась война и поскорей бы вернулись Уайеры.
Нести корзину было тяжело, и Ада решила проехаться на трамвае. Места первого класса – для пассажиров в чистой одежде. Для них удобные плетеные сиденья вдоль стенок. В третьем классе едут голодранцы – с тележками и коробками; иногда какой-нибудь дурень козу затащит в вагон.
Ада ездила только первым классом за двенадцать центов – бог с ней, с экономией! – а то вшей нахватаешься от китайцев – дороже выводить.
– Здравствуйте! – крикнул кто-то по-русски через весь вагон.
Ада оглянулась. Это был Митя – все та же затасканная роба, мешок.
– Куда? Куда в первый класс лезешь? – закричал на него кондуктор.
– Я за него заплачу, – откликнулась Ада.
Как хорошо встретить хоть кого-то знакомого!
– Ты куда пропал? – спросила она.
Митя смотрел на нее: улыбка – до ушей.
– Никуда.
Оказалось, что он с утра ездит на трамвае – очень нравится.
– Понимаешь, тут звонок есть особенный – его пяткой надо жать, тогда вагон остановится.
Аде было смешно: вот дурак – удивляется давно известным вещам.
– Поедешь со мной – поможешь мне корзину до дому донести, – сказала она.
Митя кивнул.
– Как ты живешь? Надеюсь, у тебя солнечно на душе?
Ада опять рассмеялась. Дожила: единственный человек, которому интересно, как у нее на душе, – полоумный монашек.
Когда они пришли домой, она велела Мите остаться на ночь – чтобы не быть одной.
– Не бойся: с тобой ничего не случится, – серьезно сказал он. – Я каждый день молюсь за тебя.
3
Вот уже больше месяца Клим и дон Фернандо со свитой жили в изгнании. Удили рыбу, кормили комаров, играли в карты.
Несколько раз Клим пытался уехать, но дон Фернандо не пускал его:
– Не огорчай меня!
Он страдал: в Шанхае творились великие дела (о том ежедневно докладывал верный лазутчик), а сам дон Фернандо сидел на острове, всеми покинутый и забытый.
Когда к нему приезжали гости, он выгонял Клима из рыбачьей хибары, но новости так его возбуждали, что он долго не мог успокоиться. По обрывкам проклятий Клим догадался, что бандиты договорились с губернатором: Рябой был выпущен на свободу.
– А нам-то что делать? – сердился дон Фернандо. – Тут сидеть или в Шанхай возвращаться? М-да… Теперь вся власть в Зеленой банде перейдет к Большеухому Ду, помощнику Рябого. Рябой после этой истории «потерял лицо», а Зеленая банда – это тебе не армия: тут не звания, а авторитет нужен. Большеухий выкупил учителя, теперь будет держать его рядом, будет кланяться ему, а все дела приберет к рукам. Кто знает, может, он сам и подстроил арест Рябого.
Ночью Рубен (так звали бритоголового баска) разбудил Клима:
– Вставай. Едем в Шанхай – Лу сбежал в Нагасаки, в Китайский город вошли войска Ученого Ци Сеюаня.
Фернандо сидел на корме лодки, дрожал щеками и ругался. Дона не радовало, что его предсказания сбылись. Верный человек шепнул ему, что перед отъездом губернатор продал свои запасы опиума по бросовой цене. На складе в Нантао у дона Фернандо лежала крупная партия, за которую он надеялся выручить большие деньги. Но опиум Лу наводнил город, и стоимость зелья упала.
Высадились у доков в Китайском городе. Дона Фернандо ждал автомобиль.
– Сейчас едем в «Летучий голландец», – сказал он Климу. – Там, правда, неприютно, солдаты все разгромили, ну да плевать… Одному по темноте ходить опасно, так что переночуешь у меня, а утром отправишься, куда тебе надо.
4
Клим проснулся от боли в спине – отлежал: спал на чехле контрабаса в ресторанном зале. Сквозь заколоченные витрины пробивалось солнце. Пыль, сломанная мебель, на полу – битые тарелки.
Рубен сбежал вниз по лестнице:
– Иди, тебя дон зовет.
Кабинет с серебряной звездой на двери тоже был разграблен. Дон Фернандо восседал на кресле с оторванной спинкой, перед ним стоял толстый китаец-военный.
– Переведи, чего ему надо, – велел дон Фернандо.
Клим выслушал гостя.
– Это Сю, бывший полковник на службе губернатора, – объяснил он. – У него под началом батальон экипированных и обученных солдат. У них есть оружие, но нет пайка. Сидят в отцепленных вагонах на Северном вокзале. В плен их не берут. Сю хочет продать и себя, и батальон. Его солдаты готовы служить за еду.
Фернандо поскреб заросший подбородок. Сю следил за ними беспокойным взглядом.
– Это ведь сила, – задумчиво сказал дон. – И с такой силой мы можем горы свернуть.
– У тебя есть деньги, чтобы содержать батальон солдат? – спросил Клим. – Прибыли от них никакой.
– Как знать, как знать… Но Большеухий не потерпит в городе такую силу, значит, будет война за территорию. Мы его можем потрепать, но выиграть, конечно, не выиграем. Вот что, сейчас едем к Большеухому и предложим ему сделку: он дает мне кредит на казино, а я ему организую охрану опиумных складов. После ареста Рябого у него с этим проблемы: не все командиры хотят, чтобы он был главой Зеленой банды. Умой рожу и поехали – будешь переводить.
– Дон, я…
– Не огорчай меня!
Все разместились в одной машине. Рубен сел за руль.
– Дом номер сорок на Рут-Валлон, – назвал адрес дон Фернандо.
Клим сделал безразличное лицо. Смотрел в окно на школьниц, на мороженщика с тележкой, на нищего солдата у дороги – в военной форме, с протянутой рукой. Жизнь кипит и, может, еще не кончится к обеду.
У пропускного пункта на Северной Сычуань-роуд стояла очередь из нескольких автомобилей. Улица была перегорожена мешками с песком. За ними мелькали каски американской морской пехоты.
Высокий горбоносый лейтенант проверял документы.
– Сидите тут, – сказал дон Фернандо, выбираясь из автомобиля.
Клим напряженно прислушивался к переговорам, но ничего не мог разобрать. Дон Фернандо улыбался, тыча в свои бумаги. Офицер вытянул шею, что-то сказал своим, и в ту же минуту к автомобилю подбежали несколько солдат:
– Всем выйти! Руки за голову!
Проклиная все на свете, Клим вылез наружу. Его поставили носом к стене, обыскали.
Читать бесплатно другие книги:
