Ангел в темноте Лешко Юлия

Но Алексей Александрович уже стоял в дверях. Перед тем, как выйти, он обернулся к Елене и сказал с печальной иронией:

– Знаешь, Ленка, мне никогда не нравились мое имя и отчество.

Елена растерянно спросила, думая при этом, «не дай Бог, разыграется язва…»:

– Почему, Леша?

Алексей ответил с грустной улыбкой, открывая дверь:

– Так звали Каренина…

Какое-то время Елена посидела на кухне одна. По радио все ерничал и заливался смехом от собственных шуток Костя Шанин, но сейчас он ее просто раздражал.

Что, разве они с Лешей не ссорились раньше? Миллион раз. Вот только не по поводу ревности.

В прямом эфире часто раздавались звонки телезрителей, которые просто и открыто признавались ей в любви. Операторы, как правило, эти звонки не фильтровали: они очень оживляют диалоги со зрителями. «Вы замужем?» – прямо спрашивали ее иногда мужские зрительские голоса. «Мы замужем, – в тон отвечала Елена, иногда добавляя: – И мы очень счастливы»…

У них и в самом деле была достаточная разница в годах – пятнадцать лет. Но худощавый, невысокий, очень прямо держащийся, стройный, откидывающий назад густые волосы с высокого ясного лба Алексей всегда выглядел моложе своего возраста. А сама она, темноволосая и ярко сероглазая, напротив, смотрелась чуть-чуть – года на два – старше, чем ей было на самом деле. Никогда она не думала, что Алексей может всерьез переживать из-за этих пятнадцати лет между ними. Значит, надо было думать. Значит, всегда в глубине души он боялся, что жена встретит кого-то опасно молодого, красивого… Леша красавцем не был, но, видит Бог, разве в этом дело!

Разве в этом дело?

А в чем?

Почему мальчик с прозвищем Шумахер так прочно засел у нее в голове? Что, если не ослепительное обаяние юности так привлекло ее, благополучную, нежно любящую и любимую замужнюю двадцативосьмилетнюю женщину?!

Что толку лукавить перед самой собой? Лена вздохнула и стала собираться на работу.

Елена шла по своему обычному маршруту к метро, украдкой взглядывая на стадион Академии, но там уныло бегали какие-то разнокалиберные бегуны по кругу. Шумахера среди них не было.

Алексей Александрович сидел в преподавательской. Кто-то заходил туда, кто-то выходил – он автоматически здоровался и прощался с коллегами. Сидел, углубившись в свои записи, но мысли его были далеко, в прошлом…

Летняя сессия, экзамен по античной литературе. В расписании экзаменов напротив надписи «антич. лит.» – другая, «препод. Найденов А. А.». Его первый экзамен на журфаке.

Лена Покровская – совсем еще девчонка, студентка-первокурсница. Он – молодой преподаватель. И неизвестно, кому страшнее. Она садится перед ним, сжимая в руках билет. Он смотрит на нее и видит, как будто впервые за весь этот учебный год, что девушка очень красива. Начинает спрашивать, заглядывая в ее билет, и почему-то все сильнее смущается. А вот Лена отнюдь не смущена, смотрит на симпатичного преподавателя с кокетливым интересом. По всему видать, что не очень-то прилежная студентка эта красавица Елена. Он задает наводящий вопрос, она какое-то время говорит, правильно, но… недолго. Он удивлен ее лаконизмом, что-то спрашивает еще. Девушка пожимает плечами, улыбается ему улыбкой женщины, которая нравится мужчине и явно знает об этом. Билета не знает, а вот что нравится – знает наверняка…

Не глядя на девушку, он спрашивает еще и еще что-то. Елена отвечает, наклонив голову, при этом старается заглянуть в глаза Найденову. Тот совершенно уже «потерял лицо», даже слегка покраснел и глаза прячет. Куда там… Девчонки на заднем плане хихикают себе в ладошки. Наконец, он берет зачетку девушки, что-то быстро пишет в ней и отдает обратно. Елена медленно встает и, раскрыв зачетку, лучисто улыбается Алексею. Тот смотрит на нее откровенно любующимся, а может быть – влюбленным взглядом. Лена направляется к двери. 5:0! Это чистая победа красоты над интеллектом…

Они виделись в факультетских коридорах часто, все пять лет, пока училась Елена, но не общались, только здоровались. А поженились гораздо позже. Лена закончила журфак и уже работала на телевидении, тогда еще в литдраме – редакции литературно-драматических программ. Там они и встретились, когда его пригласили для какой-то, вылетевшей уже из памяти консультации… До консультации ли было, когда Она сама подошла к нему, напомнила о себе, о своей нахальной пятерке по античке. А ему и не надо было ничего напоминать: он уже давно помнил сам и даже купил в ювелирном магазине… Впрочем, в тот раз он Ей ничего не сказал, просто пригласил в ресторан. Она рассмеялась, спросила: «Алексей Александрович, вы проголодались или хотите побыть со мной вдвоем?» Он, помнится, тогда просто опешил. А Она, такая веселая, озорная, еще и добавила: «Пригласите меня в гости, а?»

Он «пригласил» ее замуж в тот же вечер – и она согласилась…

За эти пять лет Елена стала, кажется, только красивее. А он сам? Скоро сравняется в возрасте с предметом, который преподает.

Найденов с трудом вернулся из своих приятных воспоминаний, печально вздохнул и направился к аудитории.

Но, когда прозвенел звонок и он открыл дверь в шелестящую конспектами аудиторию, все было в порядке, хотя бы на посторонний взгляд. Он уже взял себя в руки. Это снова был прежний Алексей Найденов – легкий, ироничный, уверенный в себе человек.

В свойственной ему манере, он сразу перешел к делу, но нет – сегодня обычной лекции не получится…

Постояв у кафедры, Алексей Александрович окинул взглядом аудиторию и начал…

Студенты слушали внимательно. Алексей, вдохновленный необычной тишиной, продолжил:

– Да… Несмотря на описываемые бои, колесницы и военные корабли, «Илиада» прежде всего – история о любви, причем во всех ее проявлениях. О любви… Я часто думаю о самом странном, но и о самом человечном проявлении любви, описанном в «Илиаде», – когда Ахиллес сжалился над своими врагами, отдал им тело Гектора и заплакал.

Он помолчал, подумал про себя: «Обычная интеллигентская рефлексия, ведь собирался говорить о Валерии Катулле…»

Студентам, видимо, передалось его настроение – сего дня они вели себя куда тише обычного. Но парочка на галерке все-таки начала тихо-тихо, осторожно целоваться за сдвинутыми сумками… «Все в порядке, жизнь продолжается», – не то констатировал, не то успокоил себя Найденов, и продолжал:

– Как всякое великое произведение, пережившее свое время на века, «Илиада» таит в себе загадки и вместе с ними, наверное, грядущие открытия. Одна из самых пленительных загадок «Илиады» такова: почему в огромном произведении, вместившем в себя многократные, подробные и красочные описания все тех же кораблей, боевых одеяний воинов, театра военных действий, легендарного щита Ахилла, наконец, красоте Елены – причины, виновницы этой грандиозной распри – уделено всего несколько строк? И ни одна из них напрямую не описывает ее божественной красоты! Почему?

Он прошелся глазами по лицам студентов, вглядываясь в парней, как будто пытаясь угадать – кто бы из них мог быть Шумахером… Впрочем, не исключено, что мальчишка учится по соседству, в Академии: стадион ведь у них один на два вуза.

Один парень, наконец, произнес не совсем уверенно:

– Гомер был слепой.

Все засмеялись. Алексей Александрович улыбнулся тоже.

Другой парень, как бы споря с сокурсником, веско возразил:

– Но кое-что, судя по всему, он в своей жизни повидал. Алексей Александрович осторожно, чтобы не нарушить ход рассуждений ребят, уточнил:

– Скорее, Гомер многое слышал. Существует версия, что иониец Гомер написал свою «Илиаду» на богатом материале троянских сказаний.

Девушка, явно первая красавица курса, произнесла, кокетливо наматывая прядку волос на палец с эффектным маникюром:

– Я знаю, что некоторых красавиц, вот Натали Гончарову, например, ненавидели за смерть Пушкина… Цветаева ее ненавидела. Может, Гомер ненавидел Елену? За все беды, что она принесла? Вот и решил – пусть ты хоть сто раз красавица, я про тебя писать не буду…

– … чертова кукла, – добавил в тон какой-то остряк с галерки. Прозвучало это, впрочем, как-то двусмысленно. Несколько обескураженная красотка оглянулась на комментатора с галерки и с достоинством села.

Найденов одобрительно кивнул красивой девочке:

– Оригинальная теория, но и она маловероятна. Как бы Гомер ни относился к Прекрасной Елене, своих собственных чувств он все же не выдал…

Шумахер слушал интересную дискуссию и задумчиво рисовал профиль Елены. Но не той, что своей божественной красотой сгубила Трою с подавляющим числом мужского населения. Это – другая Елена… Гладко зачесанные волосы, четкие строгие брови, прозрачные, почти светящиеся серые глаза. Потом он пририсовал к ее головке длинные локоны, высоко скрепленные на макушке, длинную лебединую шею, добавил тунику со складками…

Алексей Александрович как раз проходил мимо, но, когда преподаватель был только в шаге от него, задумчивый художник встрепенулся и успел перевернуть листок…

Говорят иногда: «Покажи, как ты живешь, и я скажу, кто ты». В случае с Борисом эта штука не прошла бы. На стене его комнаты, почти по периметру, не оставляя свободной ни пяди обоев, висели плакаты со спортивными звездами – Роналдо, Зидан, Михаэль Шумахер, Борис Беккер, Анна Курникова, Алина Кабаева… Музыкальный центр, полка с лазерными дисками и видеокассетами – обычные мальчишеские атрибуты – тоже ничего не сообщали об индивидуальности их владельца.

Вот в шкафу было кое-что интересное: парадная форма ВДВ, например, с солидным набором значков…

А в столе, в ближнем к стене ящике, на дне лежала тетрадка с четырнадцатью лирическими стихотворениями, из которых самому автору нравились только два. Остальных он стеснялся.

А под диваном, на котором растянулся Борис, прятались до следующего лета подводное ружье и итальянские ласты.

Но кто же будет заглядывать в шкаф, в стол или под диван?

Борис спал, как спят только очень молодые и очень здоровые люди – на животе, обняв подушку и раскинув загорелые сильные ноги. В шесть часов утра вместе с последним сигналом точного времени к нему в комнату пришла мама и начала осторожно будить:

– Сынок, вставай!

– М-м-м… Рано…

– Ты же вчера попросил разбудить.

Борис несколько секунд безуспешно силился раскрыть глаза, наконец, ему это удалось. Он посмотрел на часы, тут же вскочил, одним прыжком – мимо удивленной такой метаморфозой матери – переместился к телевизору и включил его. А там… Ну, наконец-то! Уже несколько дней он не мог поймать Елену в эфире!

– Доброе утро! – на экране появилась сияющая Елена и ее симпатичный партнер-ведущий. Они начали с обычного диалога о погоде на сегодня, потом промелькнул музыкальный клип, потом кто-то позвонил в студию, потом они представили гостью – известную, по их словам, и абсолютно незнакомую Борису актрису.

Борька уселся прямо перед экраном как был – лохматый, неумытый, в одних трусах. Мама спросила:

– Тебе завтрак сюда подать или сходишь на кухню поешь?

Но Борис как будто не услышал – он смотрел на экран. Потом с улыбкой произнес:

– Доброе утро, Елена…

А уж потом обратился к несколько озадаченной матери:

– Мам, принеси сюда, ладно?

Мать еще некоторое время постояла в дверях, с интересом наблюдая за сыном, потом пошла готовить своему большому мальчику завтрак.

Лена, закончив съемку в утренней передаче, сняв лишнюю косметику и распустив волосы по плечам («чтобы отдохнули»), шла мимо редакционной комнаты передачи «Блоу-ап». Из нее мигом выскочил заметивший ее краем профессионально зоркого глаза Катаев. Натягивая на ходу свою неизменную рыжую кожаную куртку, легко догнал ее, приобнял за плечи:

– Привет, любовь моя! Как вообще дела?

Усталая Лена шла рядом, привычно не сбрасывая руки своего приятеля Катаева с плеча, подумав попутно: «… если бы к Сережке приревновал хоть раз – так ведь нет…» Вместо ответа легонько махнула ладошкой и вдруг спросила:

– Слушай, Сереж, а ты веришь в любовь с первого взгляда?

Катаев засмеялся:

– И ты еще спрашиваешь? Ты – спрашиваешь?! Как только вижу тебя, красавица, так сразу и верю! Верю, ве-ру-ю!

Лена улыбнулась ему, покачала головой:

– Сережка, у тебя все красавицы! И во всех-то ты влюблен, старый греховодник…

Сергей остановился, со значением высоко подняв указательный палец:

– Шалишь! Не во всех! В тебя точно влюблен, я проверял. Знаешь как? Эмпирическим путем. Я ведь за тобой даже ухаживать не могу всерьез. Ты не замечала? Робею.

Благоговею. Это – настоящее, это – сильнее меня. И потом – разве ж ты ответишь на мое большое чистое чувство, а? Нет? Нет! А я, видишь ли, не пробовал жить с разбитым сердцем, но мне кажется – это больно… Типа инфаркт.

– «Это сильнее меня, это страшнее огня!» – пропела Лена с иронией. Она, может быть, лучше, чем кто-то другой знала, что вальяжный и практически неотразимый для женского пола Катаев на самом деле верный муж и очень хороший отец двоих взрослеющих детей. «Иметь успех у женщин и пользоваться им – это две большие разницы, как говорят в Одессе. Я имею, что скрывать. Но не злоупотребляю!» – это он ей сам однажды сказал в своей обычной лихой манере. Но уж Елена-то знала – говорил он вполне серьезно. Дон Жуан-теоретик…

Но сегодня он явно не был настроен на серьезный лад, болтал без умолку:

– Ленка, кстати, ты знаешь, я недавно сделал потрясающее открытие: лучшее, что я читал о любви, написано на обертках жвачки «Лав из»…

Елена засмеялась:

– А ты «Гранатовый браслет» не пробовал перечитать, или «Ромео и Джульетту»?… Я тебе составлю примерный списочек на досуге…

Катаев не унимался:

– Все это само собой. Но если не впадать в литературные крайности, вернуться, так сказать, с Парнаса на землю, тут и заметишь, что «лав из», то есть любовь – это что-то совсем простое, будничное, родное. Вот, например: «когда, вернувшись домой с лыжной прогулки, ты находишь свои тапочки на теплой батарее».

Лена засмеялась, покивала понимающе:

– Да, да, именно тапочки… Или когда после передачи тебя ждет машина у подъезда, которая отвезет тебя домой, где на батарее уже стоят тапочки, нет, лучше минералка в холодильнике. Подбросишь может, Сережа?

– А как же, конечно подвезу!

Едва они вышли, непрерывно то здороваясь, то прощаясь с коллегами, из здания телецентра, как Елена увидела: на нижней ступеньке лестницы стоит «утренний мальчик». Она узнала его высокую фигуру и растрепанную шевелюру сразу, хотя теперь он был в джинсах и светлой легкой спортивной куртке. Сердце ее застучало так быстро, что стало трудно дышать, она даже поперхнулась. «Это еще что с вами, девушка?» – с веселым ужасом мелькнуло у нее в голове…

Борис увидел, что Лена не одна, и вид у него сделался решительный и непреклонный. Руки за спиной, взгляд исподлобья, – прямо аллегорическая фигура «Непокоренный»… Лена остановилась.

Катаев, доставая ключи от машины, поторопил ее:

– Ну что, пошли?

Лена дотронулась до его плеча и сказала:

– Спасибо, меня, кажется, ждут…

И пошла мимо слегка удивленного Сергея к переминающемуся с ноги на ногу мальчишке.

Тот молча протянул ей руку. Вместо цветов в его руке было зажато красное яблоко.

Лена взяла яблоко и улыбнулась:

– Ты мне надоел…

У удивленного таким приемом Бориса брови тут же поползли вверх:

– Когда ж я успел?

Лена рассмеялась, почувствовав, как легко ей вдруг стало дышать:

– Я все время думаю о тебе.

Борис кивнул и сознался:

– А я – о тебе.

– Ты как меня вычислил? – спросила Елена.

– Это же просто… А вообще я тут часа три уже хожу.

Какое-то время они молча шли рядом, глядя в землю, как школьники на первом свидании. И шли бы так еще долго, но Борис спохватился:

– Лена, я же на машине! Давай… подвезу!

Лена, тут же вспомнив смешной разговор с Катаевым об изречениях из «Лав из», со странной для самой себя нежностью к этому незнакомому парню спросила:

– А как тебя зовут?

– Борис.

Лена подумала: «Показалось?» И повторила, как бы пробуя имя на вкус:

– Парис? Ты что, грузин?

Борис даже головой замотал от изумления:

– Почему же грузин?

– Ну, они такие имена любят – Парис, Онегин, Гамлет…

Озадаченный Борис остановился, внимательно посмотрел на нее, немного прищурив свои голубые с темным ободком глаза, и медленно повторил:

– Борис. Борька. Боб. Очень просто. Но ход твоих мыслей мне нравится…

И они засмеялись, глядя друг на друга.

На стоянке у телецентра всегда много машин. Они шли мимо «мерсов», «фордов», «фольксов» и «опелей». Последний в этом ряду стоял ярко-желтый, как желток яйца деревенской курицы, «запорожец» с черными тонированными стеклами. Борис нажал на пульт, дверцы пискнули и открылись. Лена при виде этого чуда техники от души засмеялась:

– Вот это тюнинг! Так тебя поэтому зовут Шумахер? Борис ответил со скромным достоинством:

– И поэтому тоже.

Они сели в машину, Борис развернулся и спросил у внезапно притихшей Елены:

– Куда поедем?

Она задумалась: лучше всего было бы доехать домой, попрощаться с Борисом, Бобом, Борькой… Короче, отправить парнишку домой, к маме, и закрыть эту тему. Поэтому она взглянула – не без сожаления – в его светлые глаза, легко вздохнула и сказала:

– Мне нужно домой, Боря.

Борис, перед тем как тронуться в путь, вполголоса осторожно спросил:

– Тебя ждут?

Елена, серьезно глядя на него, ответила:

– Надеюсь.

Она и в самом деле надеялась, что ждут, очень ждут…

Машина тронулась с места. Ехали молча. Всю дорогу Лена украдкой смотрела на руки Бориса – тонкие, но сильные, с совсем еще юношескими запястьями, на его чистый, сосредоточенный профиль. Свою смешную машину он вел легко, с каким-то даже изяществом маневрируя в оживленном городском потоке.

Ее короткие взгляды не остались незамеченными, и ответный взгляд, который Борис бросил на Елену, был взглядом не восхищенного мальчика – мужчины. Лена заметила, что он хочет о чем-то спросить ее. Можно было бы помочь парню, но оба упорно «держали паузу».

Приехали. Так быстро? Лена сказала негромко:

– Останови здесь.

И вышла из машины. Борис тоже вылез, выпрямился и стоял, такой высокий, опершись о крышу своей маленькой тачки, ждал. Чего? Елена постояла еще минуту, потом сказала решительно:

– Спасибо, Борис. Мне пора.

Борис посмотрел на нее задумчиво и вопросительно:

– Мы… увидимся еще?

Лена улыбнулась: «Если бы ты знал, милый мальчик, как я хочу ответить „да“, но я скажу „нет“», – подумала она, но вслух почему-то сказала:

– Мне кажется, увидимся.

В одно мгновение Борис оказался рядом с ней:

– Мне тоже так кажется.

Лена, не готовая к такому порыву, отстранилась, чуть отодвигая его от себя ладошкой и чувствуя вновь нахлынувшее волнение:

– Не спеши.

И, не простившись, как могла решительно направилась к своему дому.

С неритмично бьющимся («Почему? Неужели из-за Бориса?» – почти с гневом на себя думала Елена) сердцем нажала на кнопку звонка. Дверь открыл Алеша – так быстро, будто все время стоял рядом. Увидев сияющие глаза Елены, как-то сразу понял, что ее блажь не прошла, и, резко повернувшись, ушел в комнату.

Лена направилась следом, скидывая на ходу босоножки, помыв в ванной руки и снимая с вешалки халатик. Старалась держаться так, будто утреннего разговора не было, вечерней поездки не было, и вообще ничего не было и все в порядке!

– Леша, поужинаем? – и юркнула на кухню, первым делом переложив яблоко Бориса из сумки в низ холодильника, смешав его с другими плодами осени.

Алексей нарочито спокойно сказал:

– Ужин почти готов.

Лена с удивлением выглянула из кухни:

– Что значит почти? Ты что-то приготовил?

Алексей Александрович прошествовал на кухню, с независимым видом подошел к плите, приподнял крышку на кастрюле:

– Вода уже кипела, я ее посолил, сейчас брошу пельмени.

Лена робко улыбнулась. Нежность и жалость переполняли ее, она хотела что-то сказать, что-нибудь очень хорошее своему дорогому человеку… Но видя настроение мужа, только смиренно согласилась со скромным меню:

– Замечательно, обожаю пельмени.

Но разве сладить вот так, в один вечер со своей порывистой натурой? Как можно вести себя, словно ни в чем не бывало, если у него такие измученные глаза?

– Леша!

Алексей, уже засыпавший пельмени в воду, жестом заставил ее замолчать:

– Лена!

Она уселась за стол, задумчиво подперев ладонью щеку, стала смотреть в окно. Потом, по-девчоночьи хихикнув, тихо сказала:

– Знаешь, я так счастлива сегодня!

Он даже замер у плиты, перестав помешивать пельмени.

Елена глянула на него испытующе и прошептала:

– Мой любимый муж ревнует меня! Потому что – как смешно, ты только подумай, – в меня безответно влюбился чудесный мальчишка, такой чистый, такой искренний.

Но поток комплиментов мальчишке был тут же прерван: ревнивый муж бросил ложку в кастрюлю, развернулся к сжавшейся от этого звона легкомысленной жене и почти крикнул:

– Лена, ну что это такое? Откуда это бессердечие? Тебя так и тянет поделиться своими впечатлениями, а мне каково? – и вышел, выбежал из кухни.

Вода в кастрюле зашипела, переливаясь через край, и погасила огонь. Лена, автоматически повернув вентиль, побежала вслед за Алексеем:

– Леша, что ты называешь бессердечием? Я ведь никого не обманываю и никому ничего не обещаю!

Найденов уже сидел в кресле, прямой, напряженно вглядываясь в экран, где шло невероятно далекое от круга его интересов ток-шоу «Я сама».

Лена встала перед экраном, скрестив руки на груди, – муж упорно не замечал ее. Тогда она опустилась перед ним на колени, обняла обеими руками:

– Прости меня… Я глупая, бессовестная, наверное… Прости меня! Хотя? Это же просто… смятение чувств, это пройдет.

Алексей спросил резко:

– А ты сказала ему, что замужем?

– Нет! И он не сделал ничего похожего на предложение, чтобы я ему ни с того ни с сего объявила: «Какой пассаж! Я, в некотором роде, замужем!»

Помолчала. Потом добавила уже совсем другим тоном:

– Все. Я больше не буду с ним разговаривать.

Найденов неожиданно снова взорвался:

– Лена, если ты не думаешь, что говоришь, то хотя бы слушай, КАК ты говоришь! Это же для тебя подвиг, жертва, которая мне, признаться, не нужна!

Постоял у окна. За окном опускались на их тихий спальный район осенние сумерки.

Потом произнес устало:

– Иногда я понимаю, почему браки, в которых супруги мало общаются, прочнее.

Елена пожала плечами:

– А зачем нужна такая семья, в которой не общаются? И что хорошего в семье, если от мужа нужно скрывать даже… мелочи?

Алексей от этих слов вновь вспыхнул от негодования:

– Лена, да не мелочь это! Вот ты мне скажи: он красивый, этот парень?

Лена невольно улыбнулась:

– Да. Нет! Да… он вообще-то… он очень смешной, Леша.

Найденов выслушал и грустно кивнул головой:

– Ты уже забыла, ты все забыла… Прежде чем мы поженились, ты мне сказала однажды: «Я тебя люблю, потому что ты самый смешной на свете»…

Елена бросилась к мужу, но он мягким жестом отстранил ее:

– А по-настоящему смешон я именно теперь.

Ночью оба долго не могли заснуть. Лена приникла было к мужу, попыталась поцеловать его, но он – правда, с видимым усилием – отстранился:

– Лена, я же не громоотвод.

Это было очень обидно слышать, и Лена отвернулась. Но заснуть все же не удавалось: день выдался трудным. Может быть, завтра все изменится?

Какое-то время спустя Леша стал дышать ровнее. «Спит», – подумала Елена уже совсем спокойно…

А Алексею Александровичу снился в это время странный сон: он в доспехах древнегреческого воина стоит в аудитории за кафедрой и декламирует:

– Гнев, о, богиня, воспой Алексея, Александрова сына! – понимает, что больше слов не знает, и с силой ударяет по кафедре своим коротким эллинским мечом. Кафедра с треском раскалывается надвое…

Этот звук, впрочем, оказался вполне реальным. От резкого хлопка, раздавшегося на кухне, проснулись оба. Лена испуганно спросила, забыв про запрет и крепко прижимаясь к мужу:

– Что это, Леша?

Найденов вздохнул:

– Это, Ленка, нервы мои не выдерживают.

Потом добавил: