Мужчина не по карману Серова Марина

Глава 1

Я вертела в руках маленькую поздравительную открытку, с натугой соображая, как бы лучше ее подписать. Открытки таких несолидных размеров обычно дарят на День святого Валентина, а потом успешно теряют их в недрах карманов или в залежах городских квартир. Мне же предстояло подарить ее семейной паре: Кире и его жене Катерине.

Вообще-то для других он – Владимир Кирьянов, а для меня просто Киря, с которым я училась когда-то в юридическом, правда, на разных курсах. Сейчас он подполковник милиции, у него есть жена, двое детей и даже стало прорисовываться брюшко. Одним словом, он примерный семьянин, к которому я приглашена на очередную годовщину свадьбы.

Честно говоря, его приглашение меня несколько удивило: инициатором наших встреч – причем деловых – обычно бываю я, а тут Киря сам позвонил и пригласил на торжество. Я сразу живо представила себе семейный праздник, когда на столе чинно в ряд стоят всякие печености, по части которых Катерина настоящий мастер, и несколько опечалилась. Дело в том, что работы у меня довольно давно не было, я порядком засиделась и начала прибавлять в весе, потому поход к Кирьяновым на вечеринку мог закончиться катастрофически… для моей фигуры.

Я на минуту оторвала взгляд от открытки и посмотрелась в зеркало. Приходилось признать: по части лица отдых, безусловно, пошел мне на пользу – всем блондинкам блондинка! – а вот сбросить пару килограммов не мешало бы.

Беспокойство за фигуру, а также из-за невозможности преподнести юбилярам достойный их – и меня – подарок, поскольку при отсутствии работы отсутствуют и деньги, не вселяло энтузиазма в мою душу. Но тут мне в голову пришла одна, по моему мнению, неплохая идея: прийти на праздник с маленькой открыточкой. Пусть Киря вместе с Катериной думают, что я жмот, и лихорадочно считают, сколько убытков понесли, пригласив меня в гости. И только потом, когда я снова разбогатею, они, конечно же, дождутся настоящего подарка. Но это будет потом.

Я еще раз прочитала надпись на открытке: «Покиряем за твое здоровье», взяла красный маркер и в тон этой фразе, поставив запятую, приписала обращение – «Киря». Удовлетворенно отвела открытку вдаль и полюбовалась. Мартовский кот с облезлыми усами и фужером в лапах стоял как раз над словом «Киря». Нет, не зря я полдня пробегала по магазинам в поисках этой открытки.

От такого собственного коварства у меня сразу же повысилось настроение, и я с нетерпением стала ждать того момента, когда можно будет отправляться в гости. Вся комната была забросана платьями, которые я несколько минут назад примеряла, выбирая самое подходящее для сегодняшнего праздника. Беспорядок устроила тот еще, но убираться не хотелось.

Я прошла на кухню и начала готовить себе кофе, чтобы чем-то занять ожидание. Аромат молотых зерен приятно защекотал ноздри. Люблю этот божественный напиток, лишь бы он не был растворимым. Кофе и открытка, лежащая у меня перед глазами, убедили меня окончательно, что идти к Кирьяновым надо.

– Что ж, покиряем, Киря, – глядя на усы рыжего кота, произнесла с улыбкой я.

Трель звонка в квартиру прозвучала неожиданным ответом на мои слова.

«Не может быть, чтобы кто-то cмог нарушить мои планы», – подумала я, подходя к двери.

За дверью стояла не очень молодая, но тщательно старающаяся это скрыть женщина. Толстый слой косметики – и, судя по всему, дорогой – маскировал намечающиеся морщины. Длинное приталенное пальто напрасно старалось утянуть полнеющую фигуру. Шляпа с большими полями придавала лицу романтичность, отчего блестящие близкими слезами глаза казались особенно печальными.

– Простите, здесь живет частный детектив, я не ошиблась? – спросила женщина, с сомнением окидывая меня взглядом.

– Да, это я, – с некоторой долей грусти ответила я: кажется, кирять придется Кире одному.

Я провела будущую клиентку в комнату, походившую на поле, усеянное, как цветами, платьями разных фасонов и расцветок. Увидев весь этот беспорядок, женщина еще раз окинула меня недоверчивым взглядом.

– И частным детективам ничто человеческое не чуждо, – парировала я ее немой укор и, убрав с кресла жакет, предложила посетительнице сесть.

– Мне вас посоветовали как хорошего специалиста в своем деле, – не обратив внимания на мою выходку, сказала женщина, присаживаясь на край кресла. Она положила руки на колени и быстрыми движениями стала теребить свою длинную юбку: первый признак того, что человек нервничает. – Я… не знаю, с чего начать.

– Попробуйте сначала представиться, – предложила я, про себя соображая, что такими темпами разговор затянется надолго.

– Извините, совсем из головы вылетело, – ответила женщина, и краска смущения пробилась сквозь невероятный слой косметики. – Датская Алла Леонидовна. Мой сын… – она запнулась, и глаза ее заблестели еще интенсивнее, – его подозревают в убийстве.

Датская часто-часто заморгала, словно пытаясь загнать слезы обратно, а я с неожиданно открывшимся интересом уставилась прямо ей в лицо. Если мое предчувствие меня не обманывало, дело обещало быть необычным. – Расскажите обо всем подробнее, – попросила я.

– Да тут, знаете, подробно и рассказывать-то нечего, – сразу как-то успокоившись и собравшись, начала Алла Леонидовна. – Вчера вечером мой сын, Аркадий, отправился на день рождения к своему другу. Ночевать домой он не пришел, но меня это не сильно беспокоило. Бывало, он оставался на ночь у друзей, если долго у них засиживался. Правда, в таких случаях сын обычно звонил мне и предупреждал, а тут… – Слезы вновь навернулись ей на глаза.

«Интересно, в каком из закоулков моей квартиры валяется пузырек с валерианкой?» – подумала я.

– Сегодня днем мне сообщили, что Аркадий находится в милиции и его подозревают в убийстве. – Здесь голос Датской задрожал. Женщина достала платок и вытерла им глаза, после чего ее руки снова опустились на колени и стали теребить уже не ткань юбки, а скомканный платок.

Я подумала, что валерианку сейчас все равно не найду, а вот воды принести вполне смогу. К тому же таким образом мне предоставится прекрасная возможность улучить несколько минут на обдумывание положения. Оставив клиентку в зале, я прошла на кухню, взяла стакан и открыла кран.

Почему-то Датская мне импонировала. Может быть, ее волнение за сына так тронуло меня, я же тоже женщина. И мне захотелось взяться за это дело. Но если Датская ошибается и ее сын на самом деле убийца? Матери всегда смотрят на своих детей сквозь розовые очки и думают, что только другие, чужие дети способны на преступления, хулиганство и бог знает еще что, но только не их любимое чадо. Нужно будет спросить, не употреблял ли ее сынок наркотики.

Я вернулась в зал со стаканом в руке. Датская все так же сидела на краешке стула, рассматривая цветок на своем платке и тихонько всхлипывая. Я ей подала воды.

– Спасибо. – Датская взяла стакан в руки. Они у нее чуть заметно подрагивали. Женщина сделала пару глотков и поставила стакан на журнальный столик.

– Вы знаете фамилию и адрес друга, у которого был день рождения? – спросила я, когда Алла Леонидовна немного успокоилась.

Датская знала и продиктовала мне то и другое без запинки, на память.

– Что случилось после того, как ваш сын не ночевал дома?

– Я же сказала, сегодня днем мне сообщили, что Аркадий уже в милиции. Его нашли на месте преступления. В доме у какой-то женщины. Убитой. Шадрухина ее фамилия. А в руке у него был нож, которым и было совершено убийство.

– Вы ее знали?

– Нет.

– Может быть, ваш сын был с нею знаком?

– Я не слышала, чтобы он называл при мне эту фамилию. Но Аркадий у меня мальчик скрытный, о своих делах не очень-то рассказывал. Может быть, он и знал ее.

– А что он делал в доме у этой женщины, когда его нашли? – спросила я и заметила, как Датская еще интенсивнее принялась терзать свой платок. – Согласитесь, очень необычная ситуация получается: ваш сын в незнакомом доме, где к тому же находится труп…

Нервные руки потянулись за стаканом, и Датская залпом выпила оставшуюся воду, делая большие глотки. Глаза ее избегали моего довольно-таки пристального взгляда. Мне это не понравилось.

– Я ждала этого вопроса. И боялась его, – начала Алла Леонидовна, вновь подняв на меня глаза. От волнения она забыла поставить стакан на стол и теперь держала его обеими руками. – В милиции мне сказали, что его нашли спящим на полу. Рядом с трупом. Говорят, он был мертвецки пьян.

– А что, он у вас увлекается этим? – спросила я, вспомнив свои подозрения насчет наркотиков. Материнские переживания Датской были вполне понятны, но вот сын у нее, по всей видимости, не столь хорош, как ей кажется.

– Нет, что вы. Аркадий может, конечно, выпить в компании своих друзей, но не часто и в приемлемых дозах. И я совершенно сама не могу понять, как он мог оказаться в подобном состоянии. В милиции сказали, что его еле удалось поднять. Такого никогда не случалось.

– А наркотики? – задала я следующий интересующий меня вопрос.

– Что вы! Нет! – оживившись, возразила женщина. – Я работаю в школе, директором. По работе мне, естественно, приходится общаться с детьми и подростками. С разными подростками. Понимаете? – Датская впервые за весь наш разговор открыто и без боязни подняла на меня глаза. – Я обязательно заметила бы. Правда, последние несколько дней Аркадий был чем – то расстроен, сам не свой ходил, но на действие наркотиков это не было похоже. Скорее я бы сказала, что у него случилось что-то.

– И вы не знаете что?

– Я же говорила, Аркадий скрытный человек. Он живет в своем, особенном мире. Часто бывает задумчив, сочиняет песни. Да, вот, чуть не забыла, – спохватившись, сказала Алла Леонидовна и, покопавшись в сумочке, выудила из нее фотографию. – Это он на школьном вечере. Его попросили спеть что-нибудь из своего. Многим понравилось.

С фотографии симпатичный парень смотрел на меня и как-то вдаль. Я, конечно, не считаю, будто по внешности можно определить характер человека и то, сможет ли он совершить преступление. Но все же встречаются иногда люди с таким лицом, что на него взглянешь и сразу понимаешь – убийцей человек с таким лицом быть не может. Не знаю, что мне в Аркадии Датском понравилось. Скорее всего, открытый взгляд.

– Вы знаете мои расценки? – задала я свой последний вопрос за этот вечер, уяснив для себя главное: мне хочется заняться этим делом, а заодно и поправить порядком истощившийся бюджет. – Двести долларов в день плюс расходы.

Посетительница молча достала из сумочки задаток, и после стандартных прощальных фраз я проводила ее до двери. Небольшие сомнения у меня еще оставались по поводу непричастности Аркадия Датского к убийству Шадрухиной, и я отправилась… к своим магическим двенадцатигранникам. Может быть, это суеверие и глупо доверять судьбу гадальным костям, но, насколько я могу вспомнить, они меня еще ни разу не обманывали. Я достала замшевый мешочек и бросила кости. Выпали цифры 3, 21 и 25. И я сразу вспомнила толкование этого сочетания: «Вы займетесь благородной работой, даже если она будет незаметной для окружающих».

Что ж, сомнений больше не осталось. Я посмотрела на часы и поняла, что еще в одном деле сомнения меня уже больше не будут мучить – все равно опоздала. Оставалось только набрать номер телефона и извиниться.

– Киря, ты? – немного виновато спросила я трубку, когда она подала признаки жизни и в ней прозвучало традиционное «алло». – Боюсь, я не смогу к тебе сегодня приехать…

«Родион Хрусталев, Саперная, 38, квартира 11», – повторяла я про себя адрес друга Аркадия Датского, с черепашьей скоростью пробираясь по разбитой за зиму дороге. Весна вместе с грачами вернула на улицы дорожных рабочих, отчего пробок в Тарасове поприбавилось, а настроения у меня, наоборот, поубавилось. Вот уже добрых двадцать минут я пыталась миновать отрезок пути длиною в два квартала, и нервы начали сдавать. Чтобы хоть как-то отвлечь себя от нелестных для дорожных работников мыслей, я и стала повторять про себя этот адрес.

Впереди замаячили ядовито-оранжевые жилеты, и я облегченно вздохнула. Значит, скоро проеду ужасный отрезок пути. Машину тряхнуло на очередной колдобине, и я свернула на Саперную, где жил друг Аркадия, к которому он ходил на день рождения. Здесь транспорта стало меньше, а выбоин еще больше.

Дом под номером тридцать восемь ничем не отличался от большинства современных многоэтажек: неработающий лифт, отвратительный запах из мусоропровода и грязные стены, сплошь покрытые образчиками современного народного творчества, изобразительного и эпистолярного. Я пешком поднялась на пятый этаж и позвонила в дверь нужной мне квартиры.

Открыл мне, насколько я поняла, тот самый Родион. Это был молодой человек лет девятнадцати, в меру симпатичный и безмерно помятый. Влажное полотенце чалмой украшало его взъерошенную голову, а в опухших глазах застыла мука.

«Неплохо повеселился», – отметила я про себя и, достав из кармана свое удостоверение, помахала им перед лицом парня. Мне очень захотелось назвать его султаном, но я решила остаться консервативной и спросила стандартно:

– Вы Родион Хрусталев? У меня к вам есть несколько вопросов.

В некоторых случаях это удостоверение было моей палочкой-выручалочкой. Оно всегда лежало у меня в сумочке с тех самых пор, когда после окончания юридического института я работала в прокуратуре. Те времена прошли, удостоверение стало давно просроченным, но продолжало служить мне верой и правдой. «Корочки» пролетарского красного цвета всегда действовали на людей, как удав на кролика, лишая их способности здраво мыслить, а потому редко кому в голову приходила идея проверить, до какого числа действительно удостоверение.

И на этот раз история повторилась: Хрусталев только глянул на «корочки», и глаза его распахнулись довольно широко, несмотря на похмельную отечность.

– Ко мне же уже приходили, и я рассказал все, что знаю, – удивленно сказал он, поправляя чалму на голове, но все-таки пропустил меня в дом.

Квартира по степени погрома несколько напоминала мою в тот момент, когда ко мне явилась Датская, только покрывающий «поле» материал отличался. На столах и подоконниках стояли грязные фужеры и рюмки, остатки пищи обильно обрамляли их, аудиокассеты неровной стопкой лежали почему-то на полу, у стенки. Магнитофона рядом не было видно, видимо, его приносил кто-то из друзей, а потом забрал.

Родион прошел вперед и сел на разобранную кровать, с тоской уставившись на пустой графин. Я поняла, что в этом доме не предлагают гостям сесть, поэтому, не дожидаясь приглашения, освободив от какого-то барахла кресло, комфортно устроилась в нем, закинув ногу на ногу. Когда со мной ведут себя не совсем учтиво, я тоже перестаю быть паинькой. Родиона нисколько не удивило мое раскованное поведение, он все воспринял как должное и продолжал смотреть на графин.

– Неплохо повеселились, – заметила я, указывая глазами на пустые бутылки под столом.

– Насколько я знаю, это не противозаконно, – парировал Хрусталев.

– И я так думаю. Но интересует меня другой вопрос: приходил ли к вам на день рождения Аркадий Датский?

– Ну вы, менты, даете! – возмутился было Родион и тут же сморщился от внезапно возникшей в голове боли. Правильно, нечего попусту возмущаться. – Вы что там, друг с другом не разговариваете? Или бумажки не читаете, которые я подписывал? Сколько же можно об одном и том же рассказывать?

– Ничего, повторение – мать учения, – мне все меньше нравился этот юнец с чалмой на голове. Нужно было его немного припугнуть, чтобы он хвост поприжал и стал разговаривать с дамой учтивее. – Если хочешь знать, нашелся еще один свидетель, показания которого немного отличаются от твоих. Вот теперь сидим мы и думаем: кто же из вас сочинитель такой искусный? Кому статью шить о сокрытии важной для следствия информации? Не подскажешь?

Хрусталев от этих моих слов встревожился и оторвал взгляд от графина.

– Я всю правду сказал, – глядя на меня кристально честными глазами, ответил он. – Не верите – спросите у любого, кто был у меня в тот вечер.

– Лучше ты мне еще раз повтори: был Датский на дне рождения или нет?

– Был.

– Дальше рассказывай: когда пришел, что делал, отлучался ли куда?

– Аркашка пришел часов в девять, мы сидели за столом и его не ждали. Он уже был веселый, наклюкался где-то заранее. Для храбрости, наверное. Вообще его никто не приглашал, но то, что он что-нибудь подобное выкинет, я подозревал.

– Почему? – спросила я так, словно знала, какую штуку выкинул Датский на дне рождения. Нужно было делать вид, будто я знакома с материалами дела и «бумажки подписанные» читала, иначе Хрусталев мог догадаться, что я к милиции никакого отношения не имею.

– Так его девчонка ко мне ушла, Аркашка и обиделся. Мы с ним раньше дружили. Ну, как дружили… тусовались вместе. Учимся в одном техникуме, удобно очень. Потом он познакомился с Вероникой. А я что, виноват, если она мне тоже понравилась? Не виноват. Но он, дурак, надулся, словно она у него первая. Вот мы и поссорились. Я Аркашку и не пригласил на день рождения, потому как знал, что нелегко ему будет на нас с Вероникой смотреть. А он взял и сам приковылял. Хороший такой, поднакачался на славу. Говорит, за твое здоровье хочу выпить, чтобы пошатнулось оно, значит, и чтобы скопытился ты быстрей. Хлопнул стакан стограммовый водки и сразу ушел.

– Один?

– Ну, я-то за ним точно не побежал. Да и остальные гости не сильно растрогались, на месте остались.

Во время всего рассказа Хрусталев то на меня посматривал, то на графин. Наконец его душа не выдержала, и он вышел из комнаты, не сказав мне ни слова. Я услышала, как журчит вода на кухне.

Этого-то мне и надо было. Судя по всему, в квартире не убирались с того памятного дня похождения, а значит, неплохо бы хорошенько здесь все рассмотреть. Стакан граненый на столе – это, видимо, тот, из которого Датский пил. Тут же три рюмки, на подоконнике еще две, фужеры – из них, по всей видимости, девчонки пили. А вот и что-то интересное… Рядом со столом, на одной из полок стенки, стояли явно еще для кого-то приготовленные две рюмки. Но они были чистыми. Либо кто-то в этой компании не пил, что маловероятно, либо кто-то не пришел.

– А все ли приглашенные пришли на праздник? – спросила я погромче, чтобы меня слышно было и на кухне.

– Нет, двое не пришли! – крикнул Хрусталев оттуда, закрыл кран, и я услышала приближающиеся шаги.

– Почему?

– А я откуда знаю, – появившись в дверном проеме, ответил Родион, – я их после этого не видел.

– А к Датскому они как относились?

– Тепло.

Я удивленно приподняла бровь, и Хрусталев пояснил:

– Мы вчетвером, еще до того, как я с Датским поссорился, лазили везде. Дружили, по-вашему, – как перед учительницей поправился передо мной Родион. – Ну а на день рождения они не пришли. Отсюда следует, – он молча подошел к креслу, стоящему напротив того, где сидела я, тяжело плюхнулся в него и только после этого продолжил, – что его они больше уважают. Вот так.

Завершив эту фразу, парень взял со стола сигаретную пачку и посмотрел внутрь: в ней было пусто. Он нервно повертел пачку в руках и разочарованно бросил обратно на стол.

«Обидно тебе, значит, что не тебя предпочли», – удовлетворенно подумала я. Хрусталев был мне неприятен, и это его переживание бальзамом пролилось на мою душу.

– Ты говоришь, Датский пришел сюда уже пьяный. С кем он мог так хорошо посидеть?

– Вот с ними и мог, больше не с кем. Этот принц друзей себе выбирает как жмот: чем меньше, тем лучше. У него больше ни с кем нет таких хороших отношений.

Что ж, кажется, Хрусталев больше ничего интересного рассказать мне не мог. Я узнала у него фамилии тех двоих и их адреса, а затем с радостью покинула его неубранную квартиру.

Глава 2

У нас в стране ничего сразу не делается. Поэтому на обратном пути на разбитом участке дороги людей в оранжевых жилетах я уже не увидела, зато выбоины на асфальте все с той же настойчивостью подбрасывали мой автомобиль, создавая ощущение морской качки в суровых городских условиях. Эта ассоциация поддерживалась брызгами, вылетавшими из-под колес проезжавших мимо машин. Одно радовало: за время моего разговора с Хрусталевым пробка успела рассосаться, и путь домой оказался относительно свободным.

Огромная лужа перед домом была последним препятствием на моем пути, которую я преодолела, уже выйдя из машины, слегка подмочив ботинки и репутацию, поскольку умудрилась, энергично ступив в нее, забрызгать соседку, Лидию Филипповну, стоявшую на «берегу» лужи. Пришлось спешно покинуть двор и отступить в подъезд, чтобы не слушать ее возмущенные замечания по поводу моей неучтивости.

После беседы с Хрусталевым меня все время преследовал запах перегара. Хотелось поскорее встать под душ и смыть с себя воспоминания о нем и его доме, заставленном грязной посудой. Хотелось забраться в горячую ванну, погрузиться в нее по уши, чтобы не слышать никаких звонков, поставить рядом чашку с обжигающим божественным напитком, ароматным кофе, и в спокойной обстановке обдумать дальнейшие действия.

Я так и сделала. Первая пара минут в ванне – это святое, их ни в коем случае нельзя портить мыслями о работе, разрешается только наслаждаться. Мне казалось, я растворяюсь в воде, когда тишину вдруг прорезал сигнал сотового. Трубка, как всегда, лежала рядом. На всякий случай я обычно беру сотовый с собой в ванную: вдруг надумаю что-нибудь и решу позвонить кому-то. Но сегодня первой мыслью, пришедшей мне в голову, была разорительная: очень сильно захотелось утопить телефон в ванне. Но потом я подумала, что он здесь ни при чем, а топить нужно того человека, который решил не вовремя меня побеспокоить. Я взяла телефон в руку и так прямо и спросила:

– Тебя сразу топить или откупишься ценной информацией?

На том конце провода человек минуту подумал, соображая, по-видимому, в чем его вина. И неудивительно, меня бы на его месте этот вопрос тоже озадачил.

– Вах, и это благодарность за то, что я хочу паздравить один красивый дэвушка с одним не менее красивый праздник? – с сильным армянским акцентом откликнулась наконец трубка мне в ухо.

– Какой праздник, Гарик, да? – подстраиваясь под акцент приятеля, спросила я. – Праздник был минуту назад, когда я тешила себя мыслью пообщаться тет-а-тет с горячей ванной.

Вообще Гарик Папазян, мой старый друг, временами подкидывающий неплохую информацию с места своей работы – из милиции, – давно уже обрусел и по-русски говорит не хуже, чем я, но в разговорах со мной он любит поковеркать слова ради прикола.

– Общайся, – согласилась трубка, – общайся, цветок, выросший на асфальте, птица, томящаяся в клетке городской квартиры. Но с одним условием: через пару часов к тебе прилетит орел, совесть которого не простит ему, если он не принесет тебе в столь замечательный день розу с высоких гор.

– Чем день-то замечателен? – никак не могла понять я.

– Как? Неужели ты забыла про день, в который все мужчины вспоминают, что они все-таки мужчины, а не бараны, покупают подмерзшие мимозы своим любимым и отправляются на кухню, отравляя себе жизнь, а остальным домочадцам желудки?

Я чуть не выронила телефон из рук. Как же могла так подвести меня память? Напрочь забыть про Восьмое марта. Вот что значит холостяцкая жизнь и отсутствие человека, который мог бы напомнить мне об этом. Гарик не в счет, типаж не мой. Я начала лихорадочно соображать: Гарик – мужчина восточный, давно смотрящий на меня, как собака на кость. Поэтому очень не понравилась мне эта перспектива общения с горячим армянским парнем в квартире наедине.

– Так что, пташка? Могу я, окрыленный твоим одобрением, лететь к твоему гнездышку?

– Не получится, – сразу же отрезала я. – Когда ты прилетишь, гнездо будет заперто на английский замок. У меня заболела подруга. Понимаешь, она очень больная и очень одинокая. Настолько, что, кроме меня, ухаживать за ней некому, – выпалила я первое, что пришло мне в голову. – Я заскочила домой лишь принять душ и собрать необходимые вещи.

– Надеюсь, с ней ничего серьезного не случилось? – уже без наигранного акцента спросил Гарик.

– Банальный бронхит, но в очень серьезной форме, – не моргнув глазом, солгала я.

– Когда же я смогу занести тебе подарок?

– Не знаю, болезнь может затянуться надолго.

– Тогда обещай, что ты мне обязательно позвонишь, когда вернешься, – нотки просьбы жалостливо зазвучали в голосе Гарика.

– Обещаю, – с облегчением выдавила я из себя и отключила телефон.

Пока происходил этот разговор с Папазяном, кофе в чашке успел поостыть, а первое приятное ощущение от теплой воды в ванне после сырости весенних улиц давно прошло. «Весь кайф испортил», – с горечью подумала я и без вдохновения проглотила потерявший большую часть вкуса, остывший кофе. Это напрочь отбило охоту нежиться и расслабляться, в голову поползли мысли.

Что у нас имеется? Некий Датский, который вряд ли знаком с некой Шадрухиной, просыпается утром в ее квартире. Занятная довольно-таки ситуация получается: пришел парнишка к незнакомой тетке, зарезал ее ненароком и тут же прилег отдохнуть. А то ему больше выспаться негде было. Допустим, можно все списать на сильное алкогольное опьянение. Сделал дело и тут же уснул. Притомился. Но если он был настолько пьян, неужели Шадрухина не могла оказать ему сопротивление? Что же выходит, она настолько немощна? Интересно было бы узнать мнение милиции по этому поводу.

Я немного задумалась. Если мне нужна информация о действиях милиции, то обращаться надо, конечно, к Кире, но в праздник… да еще после того, как проигнорировала его семейный юбилей… Я вздохнула, но все же набрала Кирин номер и долго ждала, когда к трубке кто-нибудь подойдет.

– Да? – наконец прозвучал такой знакомый голос.

– Алло? Это милиция? – старческим голосом спросила я в трубку. – У меня украли моего Пуфика.

– Какого Пуфика? – не понял Киря.

– Как какого? – удивилась я, словно вся милиция города, а может, и всей страны просто обязана знать «моего Пуфика». – Собачка моя, болонка. Убедительная просьба, примите все необходимые меры к задержанию преступника. Особые приметы: ходит в форме подполковника милиции, волосы светлые, стройность относительная, среди своих известен под кличкой Киря.

– Татьян, ты, что ли? – наконец-то догадались на том конце провода. – Ну ты даешь, я ж ведь правда поверил, что со мной впавшая в детство старушка разговаривает.

– Долго соображаете, Владимир Сергеевич.

– Да ладно. Ты чего звонишь-то?

– Голос твой хотела услышать. Соскучилась.

– Ты это кому-нибудь другому говори. Голос мой тебя нисколько не волнует и не волновал никогда, так что выкладывай сразу, что тебе надо.

– Хорошо, буду объясняться кратко, но емко. Вчера убийство на Соколовой было, особу с фамилией Шадрухина ножом зарезали. Ты по своим каналам не узнаешь, что там ваши по этому поводу накопали?

– Никак ты конкурировать с нами собралась, наши дела раскрываешь?

– Уж больно слезно заказчица меня просила.

Киря рассмеялся на том конце провода, сказал, что постарается помочь мне, и положил трубку. Оставалось только ждать.

Вода в ванне стала уже остывать, и я решила выбраться в естественную среду обитания. После ванны особенно приятен был мягкий ворс махрового халата. Я запахнула его поглубже и прошла в комнату. Да, не мешало бы шкаф мой заселить обратно теми платьями, что так привольно расположились по всему залу.

Я подошла к одному из них, взяла в руки, но мысли о новом деле вновь завладели моей головой. Неплохо было бы завтра сходить к Смотрову и Качалову, двоим парням, которые не пришли к Хрусталеву на день рождения. Конечно, не факт, что они были в тот вечер с Датским, но проверить надо.

Звонок телефона прервал мои мысли, когда я сидела на диване все с тем же платьем в руках. Я ринулась к нему, как к родному, по пути заметив, как оперативно действует наша милиция в лице Владимира Сергеевича Кирьянова, поскольку часы показывали, что прошло меньше пяти минут после нашего разговора.

– Таня, могу тебя обрадовать: я узнал, этим делом занимается наш общий знакомый Папазян. Так что лучше тебе с ним поговорить. Не слышу бурной радости и благодарных восклицаний.

Последнюю фразу Киря произнес с некоторым недоумением, поскольку я не торопилась что-либо говорить, мысленно проклиная свою судьбу.

– Спасибо, Киря, – кое-как выдавила я из себя и, попрощавшись, положила трубку.

Я так и осталась стоять, гипнотизируя взглядом телефон. Наконец я собралась с духом и взялась за трубку. В голове неожиданно возник план. Я набрала номер.

– Лена? Привет, с праздником тебя, – поздравила я давнюю свою подругу, с которой мне редко приходилось видеться из-за того, что она живет аж в Трубном районе. Телефон для нас является чуть ли не единственным средством общения. – Ужасно соскучилась по нашей с тобой болтологии. Столько времени не виделись! Так вот, по той причине, что сегодня женский праздник, а мы с тобой являемся по всем признакам женщинами, предлагаю посидеть и отметить это замечательное событие. У тебя? Отлично. Только мне нужно немного времени, чтобы решить один вопрос. Позвони мне часа через два, и тогда я соберусь и сразу же поеду к тебе. Договорились?

Теперь уже с более легким сердцем я сделала следующий звонок.

– Солнце мое, – послышалось на том конце провода после моих первых слов, – неужели твоя подруга успела выздороветь?

Я быстро сортировала одежду, часть складывая на полки шифоньера, часть вешая на вешалки, когда в дверь позвонили. Собрав в охапку то, что не успела разложить и повесить, я утрамбовала все сразу на одну из полок и пошла открывать.

– А вот и обещанная роза с гор, – проговорил Папазян, вручая мне коробку конфет.

«Альпийский цветок», – прочитала я название. Остроумно.

Предложив Гарику войти, пошла на кухню смотреть, что там делается с пельменями. Под крышкой кастрюли бултыхалась в кипятке продукция замечательной компании «Дарья», без которой мне никак не удалось бы за полчаса придумать что-нибудь на стол, поскольку мой холодильник, как и моя газовая плита, зачастую бывают обделены вниманием своей хозяйки. Меня не сильно волновало то обстоятельство, что к принесенной Гариком бутылке шампанского придется подавать пельмени. Папазян не гордый, а к тому же, по моему мнению, мужчина в полном расцвете сил и с ментовской зарплатой съест все, что угодно, не говоря уже о таком деликатесе, как пельмени.

Я выудила из кипящей воды пельмени, цивильно разложила их на тарелке и поставила на стол. Потом заглянула в холодильник. Там одиноко стояли майонез и бутылка подсолнечного масла. Решительно отказавшись от второго, я прихватила с собой майонез, поругав себя за то, что опять забыла купить кетчуп. В любой другой день я нисколько не расстроилась бы по этому поводу, но сейчас, когда хорошее расположение Гарика ко мне было столь необходимо, не помешало бы, чтобы содержимое моего холодильника было более разнообразным.

Гарик сочувственно посмотрел на мои тщетные потуги уставить стол чем-нибудь съестным и поставил на табурет пакет, с которым пришел. Помимо остальных продуктов, там оказался и кетчуп. Неплохо.

Дальше пошло как по накатанной дороге: поздравления, тосты, перемежающиеся перерывами на пережевывание пищи. Гарик, вдохновленный возможностью наконец-то побыть со мною наедине, не успевал произносить комплименты.

– Над чем сейчас работаешь? – словно невзначай спросила я.

– Так, ерунда. Ненормальный малолетка с перепоя прирезал тетушку, причем сам не помнит, как это случилось. А что это тебя заинтересовала моя работа? Она мне и без того надоела. Может, выберем другую тему? – протягивая руку к моей, проговорил Папазян.

– Профессиональный интерес, – бегло сказала я, высвободив руку якобы для того, чтобы подложить на тарелки еще пельменей, и продолжила свой допрос: – Если не помнит, может, и не он вовсе прирезал? Может, его подставили?

– Может, и подставили, – пережевывая «Дарью», промямлил Гарик, – только все улики против него.

– Какие?

– Эй, красавица, – отложив вилку в сторону, Гарик поднял на меня хитрые глаза. – Все улики говорят, что работа моя тебя неспроста заинтересовала. Рассказывай по порядку, в чем дело.

Гарик победоносно откинулся на стуле, гордый тем, что так меня раскусил. А мне того и надо было. Расхожее мнение, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, слишком однобоко. Помимо подкормки, нужно постоянно показывать мужчине, будто ты глупее его. И тогда, «раскусив» твои намерения, он будет горд собственной прозорливостью, а потому добр. Вот тут-то и нужно действовать. Недолго думая, я вкратце рассказала ему о своем деле.

– Фантастика! – удивился Гарик неожиданному совпадению. – Значит, мы с тобой над одним преступлением работаем? Это дело нужно сбрызнуть.

Он хитро прищурился, оценивая то ли свою новоиспеченную конкурентку, то ли старую свою мечту по поводу меня, и вылил остатки шампанского в фужеры. Пена попробовала дезертировать на скатерть, но сил ей не хватило, и она медленно стала оседать, недовольно побрызгивая. Я нетерпеливо пробежала пальцами по столу, изобразив нечто напоминающее азбуку Морзе. Гарик все понял. Он глубоко вздохнул, поняв, что покой ему только снится, и стал рассказывать.

Кое-что мне уже было известно, но я услышала и совершенно новую информацию. Так, я узнала, что смерть Шадрухиной наступила в промежутке между девятью и десятью часами вечера. Датский как раз успевал к ней после посещения квартиры Хрусталева. Но успевал только в том случае, если поехал сразу же к ней, квартирка-то на другом конце города. Отпечатки пальцев там только его, поэтому маловероятно, что с ним еще кто-то был в квартире. Да и орудие убийства – складной нож – оказалось в кармане Датского. Опять же с его пальцами. Так что сомнения по поводу его вины, по-видимому, только у матери обвиняемого да у меня. Утром мертвую Шадрухину и мертвецки пьяного Датского нашел муж убитой. Он же и сообщил в милицию. Говорит, вернулся из командировки и наткнулся на такой сюрприз. С мотивом преступления у ментов напряженка: совершенно непонятно, зачем Датскому понадобилось убивать совершенно незнакомую женщину.

– А ты что раскопала по этому делу? – в завершение своего рассказа спросил Гарик.

Говорить о своей версии не хотелось: не люблю делиться информацией в процессе работы. Вот после того, как раскрою дело, тогда пожалуйста, все, что хотите, а сейчас…

Телефонный звонок избавил меня от необходимости лгать и выкручиваться. Судя по времени, это должна была быть дорогая моя подружка Ленка-француженка.

– Да? Понятно. Сейчас еду, – сказала я трубке и повернулась к Папазяну: – Ну вот, я тебя предупреждала: мне действительно придется ехать к больной подруге. Это она звонила.

Гарик, уже догадываясь, что последует за звонком, смотрел на меня глазами побитой собаки и машинально гонял вилкой по тарелке последний пельмень. Я безнадежно пожала плечами.

– Понял, понял, – сказал Папазян, нехотя вставая из-за стола, – родимый дом меня заждался.

Глава 3

Утро оказалось пакостным. Не потому, что погода подвела, а просто мне тяжело было поднять голову с подушки. Хотелось никогда не просыпаться, чтобы не чувствовать этой тяжести в голове. Словно она превратилась в железную наковальню, и моих женских сил никак не хватало, чтобы такой огромный груз носить на плечах.

За окном, радуясь совсем уже весеннему солнцу, весело чирикали воробьи, и их голоса набатом отзывались в моем мозгу. Вчера мы с Ленкой засиделись в кафе допоздна, чего, как я теперь видела, делать не следовало. Но я заставила себя встать и приготовила кофе. И здесь бразильское чудо пришло на выручку: мне стало лучше – и вернулось простое желание жить, а вместе с ним и желание работать. Чуть прохладные струи душа окончательно привели меня в себя.

Прежде чем начать обдумывать действия на предстоящий день, я позволила себе еще немного расслабиться и отодвинуть во времени этот момент. Мои магические помощники из мешочка в мгновение ока оказались в руках, и я бросила двенадцатигранники на стол. Может, от плохого самочувствия, может, еще по какой причине, но ладонь у меня дрогнула, и одна из костей, прокатившись по всей длине стола, спрыгнула на пол, спрятавшись под диван.

Вот это здорово! Как же я буду смотреть ее цифровое значение? Переворачивать-то кости нельзя! Вся надежда на то, что удастся подтолкнуть и выкатить косточку. Но для начала надо ее найти. Я опустилась на колени и заглянула под диван: ничего не видно. А если попробовать с фонариком?

Вскочив с колен и попутно бросив крепкое словцо в адрес диванов, неправильно расставленных по квартире, я прошла в коридор и открыла нишу, где, кроме нужных вещей, пылился, ожидая своего звездного часа, и разный хлам, который выбрасывать пока было жалко. Если память мне не изменяла, фонарик должен был находиться где-то в районе второй полки сверху. Я пошарила по ней рукой и наткнулась на масленку с машинным маслом. Неприятный запах от ладони вызывал ощущение тошноты. Пришлось пойти как следует помыть руки.

Наконец фонарик был найден. Приняв позу верующего фаната, отвешивающего поклоны перед иконой, каковую заменял мне в данный момент диван, я посветила. На мое удивление, залежи пыли были не столь уж доисторическими, как я того ожидала. Но искомый двенадцатигранник, естественно, лежал у самой стены. На всякий случай я все же попробовала дотянуться до него, но безуспешно: диван довольно низко сидел на маленьких ножках. Оставался один выход.

Я встала и, напрягая все свои силы, начала двигать диван. В этот момент я ясно почувствовала, что жизнь наша состоит не только из удовольствий. Почти сразу позвоночник старчески заныл, требуя прекращения подобной пытки. А ведь был бы мужчина в доме, не пришлось бы мне так надрываться. Вот почему женщины замуж выходят!

Наконец диван нехотя сдвинулся с места, прочертив две полосы на линолеуме. Протиснувшись боком в образовавшийся узкий проход, я подняла двенадцатигранник и посмотрела на выпавшее число – двадцать четыре. И на косточках, лежащих на столе, выпало тридцать три и семь. Все вместе это сочетание означало следующее: «Вы найдете удачный выход из затруднительного положения».

Ну что ж, ради такого хорошего предсказания стоило поупражняться в тяжелой атлетике. Окрыленная приятной новостью, я почти легко задвинула диван на место и, чтобы вернуть потраченные силы, налила себе еще чашечку кофе. А затем с наслаждением удобно расположилась в кресле. И тут же мысли стаей начали роиться в голове.

Каков план на сегодняшний день? Неплохо было бы посетить место, где была убита Шадрухина. И с ее мужем поговорить не мешало бы. Я налила себе еще чашку кофе и тут же, на кухне, прикурила сигарету. Любимые сигареты были куплены уже на те деньги, которые оставила мне Датская на необходимые в расследовании расходы. Но совесть моя по этому поводу нисколько не протестовала, наоборот, сидела себе глубоко в душе и не пыталась вырваться на свет божий. Как она, так и я придерживаемся одного мнения: то, что каким-то образом может помочь в моей работе, попадает под ту категорию, которую я называю «текущие расходы». Сигареты обостряют мой мыслительный процесс, помогают думать, потому они по всем статьям под эту категорию подпадают. Они для меня – все равно что скрипка для Шерлока Холмса.

Ментоловый дым приятно щекотал ноздри. Двух сигарет вполне хватило, чтобы мысленно набросать примерные вопросы к мужу Шадрухиной, а также для того, чтобы придумать легенду для ее соседей по дому, которая помогла бы заполучить от них наиболее полную информацию. Легенда была проста, как все логичное. Затушив последний бычок, я поднялась с табурета и пошла одеваться.

Сегодня мне нужно было выглядеть моложе собственного возраста. И намного. Я раскрыла створки шифоньера и исследовала собственный гардероб. Для поставленной самой себе задачи нужно было выбрать что – нибудь молодежное, но не вызывающее. Пожилые обитательницы дворовых лавочек любят такие наряды обсуждать, но с девушками, облаченными в них, общаются с неохотой. Значит, мини-юбка здесь не поможет. Остается одно – брюки. Я еще немного подумала и достала джинсы: самое оптимальное решение для юной особы, только что приехавшей из глубинки. Яркий, несколько безвкусный свитер дополнил картину. Оставалось только надеть кроссовки и короткую дутую куртку, из-под которой кричащим пятном выглядывал свитер.

Одевшись таким образом, я одобрительно кивнула себе в зеркало и вышла к машине. «Девятка» моя, спотыкаясь на колдобинах, отправилась преодолевать раскисшие весенние дороги. Улица, на которой жила Шадрухина, находилась не очень далеко от центра, что порадовало меня. Машина, думаю, тоже осталась довольна: дорога была относительно сносной. Но все равно из-под колес разлетались по сторонам брызги, и пешеходы выказывали чудеса ловкости, с удивительным проворством увертываясь от мутно-серых капель.

Немного не доезжая до нужного мне дома, я остановила машину и отправилась дальше пешком. На плече у меня висел заранее приготовленный рюкзак, набитый необходимыми для частного детектива мелочами, вроде «жучков» или небольшого магнитофона, а также кое-каким тряпьем для объема. Можно было подумать, я только что сошла с пригородного поезда или автобуса.

Ноги разъезжались на раскисшем снегу, и я пару раз чуть не упала. Как же некоторые обходятся без машин в такую погоду? Появление дома под номером тринадцать, который я и искала, обрадовало меня несказанно: конец пути.

Во дворе царила суета: то тут, то там можно было увидеть заплаканные лица, кто-то вошел в подъезд с венком, перевязанным траурной лентой. На лавочках все места были заняты. А те, которые не уместились на них, топтались рядом, посматривая на прохожих и одновременно разминая ноги, стараясь не замерзнуть. Пожилые и совсем уж старенькие соседки высыпали из своих квартир, почитая долгом своим не пропустить такого значительного, происходящего во дворе события, как похороны, – ведь сегодня третий день со дня смерти Шадрухиной.

Я подошла к самой густонаселенной лавочке и наигранно наивно спросила:

– Вы не скажете, в каком подъезде шестьдесят четвертая квартира?

Вместо того чтобы ответить, бабушки стали проводить свою политику, выведывая необходимую им информацию.

– Никак, к Шадрухиным, дочка, приехала? – спросила маленькая и шустрая старушка, с глазами, окруженными веселыми лучиками-морщинками.

Никогда я не была в восторге от той части населения, которая находится на заслуженном отдыхе и от безделья заседает в импровизированной дворовой «Думе» – на лавочках возле подъездов, но эта старушка располагала к себе с первого взгляда.

– Да, погостить, пока в институт не поступлю, – словно ничего не зная, ответила я.

– Погости-ить? – удивилась моей неосведомленности бабулька. – Боюсь, не вовремя ты это затеяла.

– Почему?

– Так тебе что ж, не сообщили? Горе у Шадрухиных. Большое горе.

Я изобразила тревогу на своем лице и неуверенно поинтересовалась, что произошло. Старушка хотела было сразу выпалить будоражащую последние дни всех новость, но потом, верно решив, что меня это может сильно задеть, осторожно поинтересовалась, близкая ли я родственница Шадрухиным да по чьей линии.

Говорить, будто убитая мне близка, ни в коем случае нельзя было: тогда бабки могут побояться сообщать всю правду, чтобы не травмировать меня. А вдруг я слишком близко к сердцу приму новость, тогда ж меня и откачивать, чего доброго, придется. Да и с моей стороны нужно будет разыгрывать трагедию, а это сложнее. Поэтому я представилась так:

– Вообще я им двоюродной племянницей считаюсь.

Такое родство шустрой, с лучиками у глаз бабушке показалось вполне приемлемым, чтобы без опаски продолжить разговор. Она поправила берет на голове, довольная возможностью посплетничать с новой слушательницей, и поведала о смерти Шадрухиной и о том, что здесь не иначе как убийство. Я изо всех сил старалась изобразить расстроенный вид, но в меру. Будто я не столько досадовала по поводу смерти двоюродной тетушки, сколько по поводу обломившегося бесплатного жилья. Лица старушек немного картинно опечалились.

– Как же так могло случиться? – спросила я, поглощенная своим «горем».

– Откуда ж нам знать-то, дочка.

Чувствовалось, что обитательницы лавочек раскрывать свои секреты не сильно стремились, но на этот случай у меня имелся один прием, который со старушками практически всегда срабатывал. Нужно было бросить ложную информацию, причем такую, чтобы она несколько расходилась с их знаниями по этому поводу. Только тогда отстоять собственную точку зрения старушки почтут своим долгом. А мне остается делать вид, будто я думала так лишь по неведению и не откажусь услышать истину из достоверного источника, каковым и является собравшаяся компания.

– Мама говорила, она красавица была, и за нею всегда хвостом ходили мужчины. Может, какой приревновал?

Предположение было довольно-таки наивным, тем более что я вообще представления не имела, как выглядела Шадрухина. Она могла оказаться и крокодилом в юбке. Но в данной ситуации именно такая версия должна была сработать, поскольку собеседницы мои, несмотря на свой неопределенно далекий от молодости возраст, все еще оставались женщинами. А редко какая женщина согласится с тем, чтобы при ней хвалили внешность другой, даже если та действительно достойна похвалы.

– И-и, – протянула старушка с лучиками и шмыгнула носом – хотя на улице и стояла оттепель, но сидеть на лавочках было еще холодновато, – не спорю, может быть, лет двадцать назад мужики по ней и сохли, но последнее время разве что слепые на этакую красавицу позариться могли. Да и не в том возрасте Светка была. Это вы, молодые, из-за любви то с мостов прыгаете, то таблетки глотаете, а здеся другая причина оказалась.

– Какая же? – жадно слушая, спросила я.

– Знамо какая – деньги, – без тени сомнения вставила в разговор бабуля, стоявшая у самого края лавочки. За время беседы она несколько раз порывалась что-то сказать, но все время ее перебивали. – Думаешь, твоя тетка просто так разбогатела? – немного понизив голос, сказала она и многозначительно кивнула головой в неопределенную сторону.