Игра взаперти Брусницин Виктор

Очень понравился себе Виталий, когда слямзил одного банкира. Получилось со звуком в СМИ, ибо случился в Екатеринбурге этот опыт одним из первых, – хотя в прикосновении все обстояло довольно постно. Раздал Виталий друганам по пестику (бригада его состояла в основном из парней, с коими в школе вместе учился), рассказал как поступать. Собственно, именно это и понравилось – полюбил товарищ разные планы сооружать (скрупулезно подходил, с фантазией) и в жизнь претворять. Закончилось едва ли не комично. Дело в том, что стырил гражданина Виталий совсем не для шантажа в привычном смысле, то есть никакого выкупа за банкира похититель требовать не собирался. А надумал в такой разудалой форме внушить богатею, чтоб тот в механику банковских дел ввел, вообще делился идеями – считалось, что данный экземпляр в своей сфере один из самых креативных – и чтоб покрутил на прибыль приобретенные суммы. В соответствии с задачей, на квартире, куда доставили перепуганного бедолагу, Виталий покрутил перед носом субъектика (так величал подопытных) макаровым, далее въехал под дых, после короткого размышления сунул дополнительно в сопатку, и затем присев рядом и предельно дружески обняв человека, приступил к разъяснению диспозиции. Банкир, сходу ухватив мысль, чрезвычайно обрадовался, заявил, что происходящее просто удача, ибо он давно имеет аппетит исчезнуть, поскольку затеял одно темное мероприятие, и сложившаяся ситуация куда как на руку всем присутствующим. Тут же изложил встречное предложение и, воздадим справедливости, его впоследствии реализовал. В итоге в результате довольно красочных манипуляций банкир окажется в Греции (там его по прошествии нескольких лет кокнут), и образуется у Виталия в оной же области радующий душу счет (около семисот тысяч уев). Вообще говоря, богатством попользоваться так и не доведется, поскольку сложится дрянная ситуация с двумя крупными именами, связанными с этими счетами.

Теперь женитьба. А взял и женился. Собственно, почему нет – не он последний. Собственно, там и история была… Еще после первой ходки, шуруя по женскому полу, цепанул Виталий одну девочку парикмахершу (целость, между нами, расковырял). Глядела девочка самозабвенно. По этому случаю Виталий раз во хмелю на кражу сердешную сподобил, отчего поимела мученица невеликий срок, однако грех сугубо на себя взяла. На облик девица так себе была, и по возвращении Виталий за подходящее ее поведение здороваться не преминул. От такого обхождения товарищ забеременела, а поскольку Виталий повторно сел, написала письмецо: дескать, ждать буду до смертного часа. Помирать Виталий не собирался и отсюда согласился, чтоб ждала.

Женился, однако, Виталий вовсе не на ней. Уже после второго срока лег в больницу – надумал профилактику по сердцу соорудить. Врач там прохаживалась красотой обильная. Виталий ее грушей угостил, а ночью в кабинет пришел с коньяком (дежурила обильная) и разговорился. Уступила не сразу, пришлось страшную рожу делать и слова бранные произносить. Потом подумал, что для профилактики здоровья хорошо бы даму дома держать и… женился. (Уведомить станет не лишним: к той что ждала – Валентина, вы уж познакомились – собственно, к сыну, похаживал.) Примечательно, что врача – пусть будет Машей – Виталий крайне полюбил, за что оказался на себя зол. И когда Машка снабдила его триппером (российские врачи, пожалуйста) стало ясно, что о профилактике не может быть и речи. Впрочем, за границу Маша с ученым, который ее наградил (российские ученые, пожалуйста), уехала отнюдь не по этой причине. Между прочим, фамилия этого ублюдка Огарков. А что вы хотите от человека с такой фамилией!

ОГАРКОВ

(письмо из США, 1999 год)

Женька, здравствуй. Вот уже времечко прошло от последнего моего звонка и причины того, что весточку не подавал, как говаривали у нас, уважительны. Вообще, после я писал, но на дурака. Уж мы убедились, что из Америки почта доходит только с оказией, однако таковой не случалось (жалко, что у тебя нет компьютера – впрочем, я это организую). Произошло, и вымещаю на бумаге все наслоившееся.

Прободала язва, валяюсь в богадельне (клиника для всяких) и наслаждаюсь ненавистью к конкретно всякому. Впрочем, наблюдения и даже обобщения, которыми чреват любой недуг, здесь имеют наклонность бродить и вспухать в силу разномастного контингента и неизбежной для больниц откровенности.

Ну да постепенно. Вообрази себе, друг мой (черт побери, вероятно, я соскучился по России: кидает в классический слог), аккуратный до замысловатости домишко о трех этажах в пятисотметровую (уймем акры) площадь в густом окружении почтенных кленов, обширные прилагающиеся пространства с ухоженными аллейками и неизбежным солнцем. Вот тебе вещь снаружи.

Изнанка. Приблизительно как у нас. Не приблизительно: масса гигиенических помещений и они оправдывают название (здесь и душ и ванну можешь принять – американцы безбожные чистюли). Еще потолки низкие – впрочем, это много где. Ну да ты к аналогичного рода подробностям равнодушен. Следовательно:

– И американец и советский жили химерами. У американца это богатство, у советского – светлое будущее. Так вот, американец более несвободен оттого, что его призрак – ближе. – Такую сентенцию я услышал от одного представителя.

Однако пока оставлю, чтоб, несомненно, более развернуто вернуться. Итак, мисс Робертсон (до поры не знал имени, отчего-то здесь не принято фамильярничать с персоналом), молоденькая, склонная к объемам мулатка (метиска?) в умелой прическе. Улыбчивая до недоверия.

R (помнишь? – так мы обозначали ремарку). Уж я писал: есть мнение, что товарищи часто и непомерно жрут вследствие неврозов, точнее предупреждая их – сытость оглупляет, затормаживает.

Собственно, и улыбка. Довольно ходка байка, что гримаса, созидающая таковую – профилактирует. Продолжение закона Джеймса Ланге, который гласит: человек не плачет, оттого что грустит – он грустит, оттого что плачет.

– Мистер Огаркофф (о-горкэв, звучит у нее – символично и мило), ваше время. – Стабильная фраза, умеренно теплая как скисшее молоко. Речь о приеме лекарств.

Как-то попало на душевный зуд, и я попытался язвить:

– И время отдавать в частную собственность – смело и уважительно.

Как же был удивлен, когда получил сдачу:

– Во времени человек способен только на прошлое, а это собственность.

Представь себе, смолчал. И не от такта – здесь, даже если пропускаешь женщину вперед, могут обвинить в неполиткорректности. Повинна, к прискорбию, злосчастная видимость американского превосходства. Обидевшись на себя окончательно, на другой день понес какую-то галиматью относительно здоровья, которое чревато будущим, и получил отличный ответ:

– Ребекка.

– Дивное имя, тянет на что-то классическое. Другое дело, Олег на Руси тоже древен.

– Библия, как же не классика.

Одним словом, Ребекка – дочь одного из попечителей заведения, солидного бизнесмена (вездесущий блат, понимаешь ли – правда совсем не российского характера, ибо девушке приходится по-настоящему возиться). Учится на психиатра. На мой вопрос, что она делает здесь, ответила так: «Чтоб найти душу, надо знать анатомию». Как тебе?

Не могу удержаться: психиатры (как многие иные) здесь охотно делятся своим знанием, ибо оно – «право субъекта воспользоваться» им. А все, что связано с правами – реклама.

Права человека… не знаю, пока не раскусил. Что-то здесь есть непристойное – все-таки в обязанностях больше морали. Впрочем, право и справедливость однокоренные слова. В общем, про улыбку у нас случился разговор – мы уже делали славные беседы – и я втюхал:

– Не противоестественно ли улыбаться больным, которые серьезны и упрощены – глупо бедолаге скалиться с распластанной брюшиной. В конце концов, это оттеняет нездоровье пациента.

– И отлично, что неестественно – подчеркивает работу. Исполнение дороже и надежней того что настояно на душе.

Все-таки Ребекка согласилась, что в американской улыбке есть много от рекламы (стоматологи, кстати сказать, тут респектабельные ребята). Америка – это, конечно, рекламная акция. Начиная с кино, завершая развалом Союза.

Случился, тем временем, один из редких случаев снисхождения (не расцени как негодование) моей новой подружки.

– Ты симпатичная, – объявил я однажды, угадав в благостное настроение.

– Как ты посмел! Я – красавица!

«И стало так». В другой раз, когда посетовал игриво на ее несговорчивость – дескать, больным можно и попускать – получил, Ребекка повела меня, уж я передвигаюсь, на другой этаж.

Комната, сидят кружком коллеги, болтают. Нечто подле групповой психотерапии (тренинг сенситивности). К слову, нахожу в методе ущербность конкретного эскулапа, психоанализ за счет других, упрощенный способ отыскания точек опоры, логических зацепок… Ребекка аттестовала:

– Русский. Олег. Склонен не молчать.

Толкает заметить, опустила род болезни. Особого интереса я не вызвал, однако первая тирада, что выдал вначале эпистолы, тут и случилась. Ну да по порядку. Негритянка (извиняюсь, темнокожая – политкорректность, будь она неладна) шикарных форм – кажется, оные наиболее впечатляли меня – часто теребя платком нос, повествовала:

– Я не понимаю, отчего обязана жрать их кошерную мерзость. Доказываю Айку (Исааку – прим. моё): у меня несварение, я буду вынуждена отказаться от этих воскресных обедов. По нему, видите ли, весь цимес состоит в совместной трапезе. Ритуал. Мы-де столько боролись, чтоб меня приняли – даже помолвку не торопим… А если пучит!.. В последний раз ты выдала болеро Равеля, парирует он – было впечатляюще.

Она возмущенно замолчала. Мужчина в мирском, несомненный еврей – часто встречаю, он здесь доктор – не удержался:

– Нашли компромисс?

– Айк не переваривает Мендельсона. Я исполню ему свадебный марш.

Внимание, вслед этому она встала и преспокойно удалилась…

Тут вот что, всяк хозяин считает долгом упражняться и заводить у себя правила (в стране вообще на какой угодно предмет куча методик – здесь и конкуренция, и въедливость, и, вероятно, каверзы самооценки). Наш хозяин, Генри, парень моего возраста – имеет нрав обойти самолично всякого и потрепать по доступным частям тела – в этом смысле не отстает: обязал, чтоб в кружке друг друга не поважали. Психологическая установка, смысл которой я не уяснил – что-то с «протестной доверительностью».

Между тем:

– Не желаете сказать? – обратился один из присутствующих, жердеобразный и желтушный товарищ. Мне тон благожелательным не показался. Отсюда я и шутканул неловко, намекая на предыдущую особу:

– После тирады, судя по всему, исчезают. Я только пришел.

Здесь и случился пущен первый камешек – примечательно, сказано было до примитива по киношному.

– Здесь свободные люди. Вы можете поступать как вздумается.

R. С ними отчего-то говорить на тему свободы сторонюсь. Однако тут поизгаляюсь…

Смущает меня следующее – темп жизни. Мы вот сачковать любим, да здесь на то неволен. Как с этим? – щербинка, прямо скажем. (Один эмигрант из Одессы – тут их есть – внушает «держать в котлах пар, быть на шухере» и вообще, «на произволе судьбы не ударять в грязь лицом».)

А я хочу ударять. Подлинная-то свобода как раз в том и состоит, чтоб, например, НЕ «выдавливать из себя раба». Оттого и неприглядна… Хм, вспомнил у какого-то француза: «Высшая свобода – это выбрать рабство по своему вкусу».

И вообще, вспомни Сартра: обретение истиной свободы – обретение пустоты. Все-таки ощущение свободы и свобода не одно и то же. Деньги и вино дают ощущение, притом располагают к глубокой зависимости. По-моему, свободу мы путаем с доступностью.

Библия, общепринятый Кодекс жития, десять заповедей. Практически все основаны на частице не, – не укради, не убий и так далее. Тора, Иудаизм, создавшие величайшую нацию, содержат более шестисот запретов. Человек стремится выработать правила общежития не для того чтобы выжить, как звери, а чтоб сподручней было двигаться, обеспечивается таким образом комфорт соответственный цивилизации. Отсюда правила вынуждены меняться (Христовы заповеди оттого постоянно нарушаются). Свобода неизбежно регулируема.

Знаешь что произнесу – недаром привязал я Америку к рекламе, которая, как известно, блеф. И не напрасно рекламируют свободу тут столь навязчиво.

– Что проку в свободе – без штанов что ли по улицам шастать? – не воздержался я и там. – Или такая вещь: американец зачастую работу не выбирает, а… ищет. Потребности-то они ясней, а потребность в свободе – в конце списка.

Здесь и выдал тот пассаж с «химерами», дескать, русский свободней американца, один дядя. Правда, как позже выяснилось, он – мормон, волей случая оказавшийся в заведении (религия их строга).

Я попытался согнуть на несерьезный тон:

– Девушка, что удалилась, во всяком случае вариативней любого русского в инструментальном отношении.

Ребекка тоном пренебрегла, но мнения собственного не могла не оставить:

– Женщина ловчей и свободней мужчины, потому что инстинктивна. Интеллект – защита, инстинкт – природный механизм.

Не ожидал, а взялся предыдущий мирской доктор, и сурово:

– С женщинами, однако, никогда не считались. Существовал иудейский обычай – рожали над ямой, сидя на корточках. Если ребенок оказывался всего лишь девочкой, отец решал, следуя демографической ситуации, засыпать ли над ней яму.

– В том и дело! – возмутилась Ребекка и посмотрела на меня. – У русских есть поговорка – сила есть, ума не надо… Впрочем, с иудейским обычаем – чушь: попробуйте родить сидя.

Она невозмутимо задрала юбку, села на корточки и пошла объяснять, какие мышцы работают в этой позе. Подумал: «Номера-а!.. Свобода или клиника?» Словом, мне захотелось солидарности с мужичками:

– Женская потребность любви – жажда удобства: первичные эмоции привычней. Если мужчине нужна динамика, изменение, то есть творчество, то женщина статична, смена декораций ей достаточна. В этой связи, кстати: деньги для мужчины – средство, для женщины – фетиш.

– Глупости, – прекословила Ребекка. – Даже мечты мужчин о рае заканчиваются женщиной. Собственно, родить – сотворить – вот неосознанная цель мужчины. Все его подвиги – компенсация дефективности в этом отношении… Известно: капитальную часть времени воображение – свойство высокой организации – у мужчин занято сексуальными фантазиями, то есть возбуждением инстинкта. У женщин иначе. Вообще игра, женские роли во многом определяются четким пониманием этого. Мужчины высокомерны, в мотивы не вникают…

Шурует как по шпоре.

Вспомнился Ницше: «Воин любит опасность и игру, поэтому он любит женщину, ибо она – самая опасная из игр…»

Господи, как я ее ненавижу!.. Кого? Машку, кого еще…

Так к чему я? Когда тебе возражают (Ребекка, как выяснится, делала это специально), начинаешь укрепляться просто от присутствия. Иначе говоря, американские психотерапевты необыкновенно эффективны. Между прочим, порой безжалостны, рекомендуют, к примеру, наркомана безоглядно выгонять из дома. На первый взгляд не славно, на деле лечебно: дом – неизбежное содействие недугу, вне дома – борьба.

То что Америка благорасположена к человеку, без сомнения: богатство (заработанное) отчетливо наделяет великодушием. Мы с тобой говорили, российское хамство – оборона обездоленных и ущербных (подростковая нетерпимость сюда же). В общем, чувство простора и защищенности здесь присутствуют.

Однако американец отнюдь не открыт, – разговорчив. Собственно, лукавства в стране достаточно. Подозреваю, например (домысел, разговоров на эту тему с протагонистами не имел), что бог для американца – символ удачи. Кстати, порой складывается впечатление, что к Санта-Клаусу они относятся серьезнее, во всяком случае на Рождество делают себе вполне грозные обещания… Опять же их жизнерадостность вроде бы религиозна, то есть коренная.

Считается, что нам психотерапевтов заменяет друг и водка. Заблуждение. В разговорах мы тонизируем себя – редко на самом деле слышим собеседника. А янки у психотерапевтов – учатся… Тут есть занятная штука. Создавалась Америка как социум изгоев, людей второго сорта, не нашедших себя на родине. Людей, в которых вера и чутье были сильны. И этот генетический момент работает… Психиатр научен – неэффективно говорить о том, чего пациент не знает; ему надо толковать известное, но которым тот не пользуется – человек не доверяет себе. Психиатр раскручивает на веру… Эриксонианский, иначе говоря, цыганский гипноз основан на установке, что цыгане – умеют. Мы склонны верить… Плацебо, пустышка. Сейчас при испытании лекарств делают так: берут две группы людей, одной дают настоящее лекарство, другой плацебо – для того чтобы отсмотреть медикаментозную часть, вычесть неизбежный психологический эффект.

Собственно, протестантская этика и сильна тем, что оставляет наедине с богом. Воспитывает веру, притом в себя. Православие с этой точки зрения неэффективно – соборность, толпа, хоть на заде да в стаде. Отсюда и лень. Еще и география: зимой делать было нечего, кроме как пить… Обрати внимание, зверски пахали в начале Советской власти, – оттого что веру сменили.

Подумал: менталитет, православие. Но октябрьская революция разрушила менталитет мгновенно.

Да что я тебя учу!

Знаешь, эта неугомонная безоблачная синева угнетает. Чудится, что тут край всего – чарующая, утопическая пустыня. Свобода не отсюда ли?

Но впрямь, как раскованы, мерзавцы. Доложу по касательной: американец – артист природный. Сызмальства. Шоу – самое, не обойдусь без каламбура, показательное слово Америки. Пришла мысль, что и кино американское интересней, умней потому, что янки им живут по-настоящему. В общем, насчет свободы по гену – не нам чета.

Истинное христианство – это Америка? Чушь! Американская демократия – на пистолетах. А бога вспомнили, чтоб грехи замолить… Черт! Я, кажется, противоречу себе. Ну так я русский, та продукция.

Кстати, по поводу «из фильмов» – говорят по писанному. Как в кино, так и наяву – это сразу в голову бросается. От скудости языка, мне видится, и возникло мнение, что американцы не очень умны. Комиксовое мышление, клиповая, скользящая культура – несомненно дитя Америки. (Русский-то уж верно словом блудлив.) Не могу убрать мысль, что это от прагматизма. Собственно, информационный навал заставляет быть сжатыми. У них есть великолепное свойство – выбирать оптимальное. Помнишь? – мудрый из имеющихся вариантов выбирает лучший, умный выбирает или придумывает лучший, интеллектуал – ищет новый. Нашему брату учиться на ошибках не дано, страсть к граблям, думается – абсолютно русская история.

А ну-ка вот с какой стороны. Мало где так сильна мода – чередование стереотипов – как в Америке. Не кровная ли тут тяга к стаду? Русский-то хоть внешне коллективист, но через язык – более индивидуален. Черт, туманновато!.. Между прочим, эффект толпы здесь действует люто – допускаю, сюда зарыты корешки патриотизма… Капнула еще мыслишка. Персонализм янки построен на страсти к деньгам, – это столь универсальное и вместе индивидуальное средство, что наличность – выделяет.

Сумбур, вижу, ну да потерпишь.

Образец в высшей степени смешного на их вкус анекдота (одна пампуха поведала, – как евреи у нас любят анекдоты о себе, янки своими особенностями бравируют (special – антоним loser)). Просит в аптеке девушка десять пачек таблеток от ожирения. Сколько же вы их употребляете? Пока не наемся… Смеялся.

А у меня, друг мой, спрофилировался – аккурат перед больничкой – некоторый роман. Итальянка, преминиатюрнейшее существо с невероятными глазами и хрипловатым тембром, ланиты, манящие к прохладе прикосновения. Распорядитель некоего замороченного фонда. Соседка по жилищу. Зашла как-то (спросила свечу – вырубился свет, это, как ни странно, случается), разговорились.

– Что за странную музыку вы слушали вчера вечером? Мне понравилась.

– Так называемая советская эстрада, – ответствовал я. – Между прочим, считается, что сближена с итальянской. – Уже знал, что она Изабелла Заморано, этническая итальянка.

Действительно, я тут спроворил записи советских времен и как-то под водовку прелестно поностальгировал. Пупо, к слову, не слыхивала, знает Джанни Моранди. Немало популярен здесь Рамацотти.

В общем замутили поужинать и она предупредила (характерно), что пока способна только на дружеские отношения. Почему-то обрадовался. Однако: «Способен ждать», – улыбнулся я и, по-видимому, был не понят: такие вещи здесь воспринимаются серьезно. Собственно, когда расходились по квартирам, было сообщено, что Изабелла не удерживает дружеский период превышающий месяц. Своей реакции не осознал, однако дату ноготком полоснул.

Словом, роман отнюдь… с ее братом. А? как я тебя подогрел?

Таким образом был приглашен на обед в семью – обрати внимание, Изабелла снимает комнату, в то время как семейство, вкупе тот самый Чезаре, старший брат, живут неподалеку… Ну, не стану напрягать, Чез – музыкант. Изумительный хлопец, который живет под лозунгами такого, допустим, подобия: «Уж если ты появился, непременно помрешь». И вообще, мы друг другу явно понравились, и я часто таскался с ним. Даже посетил методистскую церковь, но буквы о другом.

Женя! – какие они профессионалы! На сколько, говоришь, мы отстали – пятьдесят лет!?.. Знак доллара помнишь? Поставь его горизонтально.

А теперь внимай. Я неоднократно посетил кафе, где Чез музицирует. Даже попел – здесь это запросто. Осмелев окончательно, сунул свои записи. И ты знаешь, услышал от ребят неплохой отзыв. Более того, пару песенок они ударили играть, пусть и в дико адаптированной манере… Ни на что, разумеется, в этой отрасли не рассчитываю, однако не могу не думать: в какой стране мы родились?! Ты ведь знаешь, я пытался дома показывать – везде заведомое отрицание, заканчивающееся снобизмом, а то и враждебностью. Страх посягательства – отрыжка врожденного плебейства. Здесь же – отсутствие авторитетов.

Жара. Никак не могу привыкнуть. Подумал… впрочем, это чушь… Странная вещь, никогда столько не думал. Несомненно, оттого что тебя нет рядом, – ты, подлец, на меня давил. Опять получается, я здесь стал свободней. Значит, все-таки они учат?

В общем, с Изабеллой имело место. Кху-кху (это я закашлялся) … Короче, произошел ёк… Черт его знает, все было мило. Я конечно перебрал (с каким упорством убивает русский состоятельность – после маемся собственной безалаберностью). Кстати, сие был первый опыт в Америке. В Венгрии-то, я упоминал в давнем письме, замечательно довелось повоевать. Как ни странно, негатива не получил. За державу, однако…

– Оли, ты напряжен – расслабься.

– Насколько я помню, тут как раз требуется напряженное состояние.

– Сосредоточенное.

– И как же мне сосредоточиться?

– Попробуй поработать воображением.

– Стало быть, взять другой объект? – ты обидишься.

– Ничуть, важен результат. Сделаем компромисс, я помассирую, а ты воображай.

…

Я:

– Слушай, чудный способ – уже и неохота переходить к активным действиям.

…

Я:

– Любопытно, ваш брат занимается представлять для этих дел? Ах да, вам же это ни к чему.

Она:

– Занимается.

– Допускаю, что мужик набрал мускулы, чтоб компенсировать ущербность именно этого рода.

Пауза, рука Изабеллы уходит.

– Оли, ты страшно милый, но мне завтра рано вставать. Увы. Впрочем, у нас все впереди…

О боже!!

К месту, помнишь нашу теорию о том, что человек начал, фигурально говоря, сапиенснеть, когда ударился в секс (шире, гедонизм), превратил инстинкт продолжения рода в занятие удовольствием (кажется, только дельфины уподоблены)? М-м… там еще что-то было. Ну да: чтоб вставал, потребно воображение, развивается вторая сигнальная система – отсюда мужик и умней… Еще вспомнил: совокупление суть дискретное движение к совокупности, по факту – разрядка, призванная восстанавливать и наращивать потенциал.

Хм, мужик горазд на воображаемые штуки. Американская мамзель убранством напрочь лишает мужика происков. За исключением, разумеется, специально отведенного времени. И верно, нечего в страду глупостями заниматься.

В фарватере:

– Ответь мне, милейшая Ребекка, чего это у вас стриптиза столь навязчиво? Перегреваете мужичков неавантажным видом!

– Что за чушь! Женское тело совершенно. Дразнить (tease) – позволять завидовать.

Ужас, какие амазонистые.

Слава богу, разыгралась язва – это относительно Изабеллы. Впрочем, она меня посещает (будто бы почту носит) – так что, похоже, не отвертеться. Куча бумаг: реклама, предложения участвовать в фондах, акциях (здесь это модно и чтимо) – достали. Неизбежные счета, ни черта не спрячешься. Налоговые декларации – натуральное членовредительство. Нда, издевательство: «Социализм – это контроль».

Разумеется, тянет всячески их укорять. Пытаюсь. Да что проку – берешь себя и тоска. Можно, конечно, ударить, что безнадежно равнять такими категориями как социум, ибо известно (твои наущения), масса – самая независимая, а где и непосильная тварь. Впрочем, напомню – я в ненависти.

Зависть. Не могу понять, завистливы ли американцы. «Жить как Смит», – декларировал кто-то из президентов. Конкуренция, скажем, что как не зависть? Однако здесь это как-то… обрубочно. Они, кажется, вообще избегают отрицательных эмоций (жрут – уже говорил).

А кредитное насилие – уникальная же зависимость. Другое дело – тут деньги. Зависимость от денег – это вообще особая кухня (прочел, что психологи выводят деньги из… фекалий, то есть органического, первопричинного). Кстати, здесь считают, что ранний уход младоянки от родителей – своеобразная кредитная история.

Собственно, я колочусь именно за деньги. Подобно друганам. Зачем? Отвечу после, а пока учиню рассуждение. Да, американцы избегают экстремумов. Доступность защищает от пресыщенности? Хм, не проходит: жир напротив должен заставлять беситься. Именно отсюда Новый свет – самая благодатная почва для наркомании… Тогда, быть может, своеобразная профилактика? Возьми пресловутый трудоголизм. Смахивает, что это не самоцель, не реализация, а иммунитет. Хотелось бы говорить, что американец незащищен отсутствием высшей миссии: антропюга не может не понимать, что деньги лишь средство. Однако не русский же здесь прочнее. Впрочем, таковой всем своим позором созидает идеи, американец – реализует. Унылый бартер, прямо скажем… И вообще, друг мой, когда по душевной требухе настучат, фокус цепче становится.

Черт, поистине в Венгрии я ни о чем таком не думал. И еще – похоже, сами янки подобным не занимаются при бесподобной актуальности психоэскулапов. Снова видимость. Или прагма? Черт, я неприлично эклектичен…

Кстати, давно я обратил внимание, взирая в американский кинофильм, что они, питаясь как наскоро, так и основательно, либо вообще не пользуются жидкостью, или, на отличку нам, не запивают поминутно. Вот тебе причина. Во-первых, жидкость, пусть даже вода, сбивает вкус. Но главное теперь: первую обработку пищи должна производить слюна, она действует как желудочный сок (отсюда предлагают жевать хорошенько). Когда мы лишаем еду предвариловки, кислотность сока в желудке должна быть более интенсивной и, стало быть, добро пожаловать гастриты и последующее. Мне, человеку «язвительному», этот момент внушили с прекрасным пафосом. Но вот что замечательно. Непременно приукрасят подобную страсть какой-либо психологией: де, выделение кислорода в кровь при жевке особым методом обогащает мозг, плюс добывается особый фермент – и надолго – отчего добреет человек и располагается любоваться минутами, а дальше завернут совсем окаянную психологию. Таким образом, жуйте. Правда, в подобных наворотах они порой столь неумеренны, что «гештальт» станет противоречить «бихевиористу» и тепе. Я к тому, что здоровье рассматривают в обязательном порядке не как заботу о теле, а непременный синтез плоти и души, Ювенальский принцип «в здоровом теле здоровый дух» неукоснителен. Так что недаром психарям реверансы самые заядлые.

И прекрасно вроде бы, но как это скучно, когда тебе все объяснят. Действительно, остается лишь деньги зарабатывать.

***

Странное дело, фиаско с Изабеллой и возбудило впоследствии Олега. После больницы с Ребеккой перезванивались, пару раз обедали. Нынче заехала за ним и зашла полюбопытствовать. Теребила книжки, морщила не сочувственно милый носик, оглядывая помещение и намекая на убогость. Олег повеселел.

– Разве мужчина не существенней, коль непритязателен?

– Слова – достоинство слабых.

Олег поиграл:

– А форма только утешение. Неизвестно еще – чье.

Пошли к авто. Ровные пласты туч, оскверненные жалким пятном солнца, отлично студили панораму, в зыбком воздухе висел скользкий бисер дождя. Собака с полуслепыми глазами, явная карга, равнодушно и судорожно лаяла в никуда. «Господи, как это по-русски», – звякнуло в голове Олега.

– Куда мне сесть? – спросил Огарков.

– Куда хочешь.

Почмокав задумчиво, на задоре рядился:

– Сяду рядом и стану тебя разглядывать. Впрочем, лучше сзади, ничего не будет мешать… Однако нет, рядом – больше обозрения… Или все-таки сзади?

Ребекка засмеялась:

– Зачем меня разглядывать, вокруг масса достойного.

– Ничто как облик женщины не тревожит воображение.

– Эй, товарищ! Оставим в покое воображение.

Тут и вспомнилась Изабелла. Олег улыбнулся:

– Оставить? Ни в коем случае, им хотя бы можно управлять.

– Ты озорник!

– Я – он.

После соития – с Ребеккой и произошло – Огаркова потянуло на русское:

– Отчего ты меня выбрала? – спросил, с удовольствием, надо признать, лаская кожу девушки.

– Мне показалось, тебе это нужно.

Олег сперва обиделся, но затем посветлел:

– Знаешь, у нас говорят: жалеет, значит, любит.

Ребекка грузновато повернулась, обняла, горячо дохнула:

– Ну хорошо, мне надо. С тобой я заведомо независима, твоя травма охраняет.

Олег удивился, сначала достаточно безэмоционально.

– Какая травма, с чего ты взяла?

– Все знают. Ты во сне мечешься и имя говоришь.

Стало стыдно, даже отстранился. Однако задумался и присмирел…

Чтой-то меня порой на смерть клонит – желаю обзавестись. У тебя лишней не завалялось?.. Абулия, паралич воли. Или русский сплин? – (русский сплин – ха!) … Впрочем, тут они просчитались, бум жить!

Итак, стану заканчивать. Люди вынуждены были создавать аналог рая на Земле. Изладили Америку – поняли, человечество несовершенно. И все-таки.

Протестантская этика рождает уважение к другому (вот отчего у них любят богачей), это порождает жажду собственной силы. Воплощение – пистолет…

Американец благоволителен на своей территории (иллюзион мудрости, психология пенсионеров) – на деле власть и превосходство. (Справедливости для, социалка здесь – «паблик гудс», общественные блага – за всю ботву, как говаривал мой друг и враг Виталий.) Отсюда в полный рост встает штукерия – янки дает узреть, что такое остальной. Отчего-то мне прежде чуждой казалась простая мысль о точке отсчета. Помнишь? – Христос выдуман для того, чтоб было откуда идти. Америка вовсю показывает взвешенное направление движения человека соответственно управляемости социумов и потенциала личной свободы в исторической перспективе. Тоталитарная самонадеянность (свойственность плебса) и замешанный на прогрессе и цифре индивидуализм американцев, надо признать, более крепкий симбиоз, чем прочие ущербленные издержками архетипа и прогресса же конструкции, – в том числе рефлексия русских. На данном этапе это выражается, по-моему, в простой формуле: не счастье, а комфорт. Рано мы погнались за счастьем. Другое дело: а что же ваще оно такое, и отчего его хоца!

Подумал: комфорт лишает тренинга, кропотливости, уважения, ответственности. Свобода должна действовать исключительно в рамках созидания, когда этого нет, она греховна.

Ты знаешь, что мне сказала как-то эта сволочь (ну да, Машка)!? Счастье – это блики земного света на обратной стороне Луны. Помнится, в тот раз она была в лоск пьяна…

Прекрасно понимаю, что словеса мои риторичны и пристрастны. Пилевать… Так вот, похоже, я окончательно увидел себя голым.

Маша. Там был угар, от которого, боюсь, окончательно не избавился. Однако многое стронулось, раздвинулись веки. Именно благодаря Америке, ощущению толстой кожи, боль приобрела четкий рельеф. Я отыскал ушлый ракурс, и вот что возникло на экране… Есть я – элементарная бездарь и феноменальный удачник. Вся моя жизнь – череда заведомо бесплодных попыток самореализации и невероятного, застилающего зрак и оттого держащего на плаву фарта. Я – щепка. И теперь, нагой и спокойный, кое-что понял.

Да, товарищам выпал оптимум: география, религия, прогресс огнестрельного уровня, наконец склочность иных. God`s own country – вотчина бога. Избранники. Тот, кто додумался до этой формулы, был крупный не дурак.

Национальные интересы Америки: дом (собственность), машина (дорога, движение), ружье в багажнике (право). Порой кажется, что цивилизация мудро ведет к невежеству, ибо, во-первых, совершенство – безобразно, и потом, узость оставляет дорогу. Искусственность и сусальность американского мира очевидна. Но мы живем в мире визуальности, что заменило мечту и окончательно воплотило зримый образ. Как ни дико, мы и бога имеем в виду оттого что визуал заполнил все.

Да, Америка – самая Великая страна, ибо воочию демонстрирует существенную особенность мира. Целе-устремленность. Вот корень. Уже в Писании найдем: стучите и отворят вам. В Коране сказано: «Ничто не будет зачтено человеку, а только его усилия». Русский ищет цель (русское «Кто ищет, тот всегда найдет» на самом деле – литературный курьез), американец ее – ставит. Ребята говорят: «Бог дает тем, кто просит». Толково, умеют читать и слышать – собственно, эта парадигма сделала Америку.

Так о чем бишь я? О том, что впервые в жизни поставил конкретную, вымученную, нажитую цель. Ты помнишь, с каким трудом, кровью, не умея сопротивляться любви к Маше, я бросил Кешку. Возвращаюсь – все, что осталось, хочу положить на него. Вот оклемаюсь, разживусь на будущее, и ждите. Твоё Олег.

ВИТАЛИЙ – КАТЯ

Первая близость с Катериной случилась в день солнечный. Отметим поддающееся счету кол-во облаков в очень приличном по колеру небе и соотносимый с благорасположенностью ветерок. Приехал к ней Виталий после эпизода с рестораном дня через четыре, и этому предшествовала некая психологическая фигура. Уже упоминалось, что Виталий был человеком порядочно раскованным. Он не пытался ломать собственное настроение, по опыту зная, что так в итоге будет более продуктивно, ибо любой зажим вызывал в нем странные, иногда стопорящие, иногда необузданные реакции. К Кате ему захотелось ехать на другой же день. Впрочем, возбуждалось желание больше и не образом женщины, а, судя по всему, речкой. Влекло созерцать ее славный ход, угождать глазу окаймляющей природой, трогать слух покойными звуками мира, – да, в присутствии Кати, желательно немом. Он ловил на лице улыбку, когда в воображении заставал себя стоящим подле реки с всунутыми в карманы брюк руками, с бодро приподнятой головой и с Катей, обретающейся отчего-то чуть поодаль. Так вот: первый же позыв ехать он неумолимо уничтожил. Замечательно, что такая история толкнула к размышлениям о собственной внутренности и извлекла предположение, что, не тот ли здесь случай, когда пробуждается отчетливая слабость и любопытно дать ей волю, и что вообще все это весьма странно. Впрочем, ехал Виталий в Нижние Серьги с желанием простым как слюна – приспичило поболтать.

Болтать, однако, Виталий не стал, а повез подругу километров за двадцать от санатория, в местечко – дивные речные перекаты в еловом лесу – которое доводилось пользовать по молодости. Даже и не пришло в голову, что освоить красоты Кате не по силам – по большому счету и не до нее было – а что действительно происходило, так это улыбался, меряя автоматическим взглядом текущее полотно дороги. Он нашел это местечко, упокоился, произносил:

– Я тебе так скажу, фильм этот отменный, и артисты замечательные, особенно главная роль… Скакки фамилия, а имя не помню, она часто снимается… Понимаешь, всегда в жизни чего-то не хватает и искусство там, литература, нам, вероятно, это восполняют. Элементарный ведь сюжет… – Виталий пересказывал содержание фильма (заметьте, из машины они так и не выходили). – Кстати, перевод названия фильма, по-моему, сделан удачно. Соль на нашей коже… непременно соль.

Он положил руку на ее бедро – жест, если откровенно, непристойный – только Виталий его не заметил. Прямо сказать, и не знал, зачем это сделал. Различил авторство жеста, когда Катя положила сверху свою ладонь – надо думать, соглашаясь с правомерностью руки Виталия. Вроде бы она и поцеловала первая.

Внешне все выглядело, право, нелепо. Только что Виталий был вдохновенен. После первого же поцелуя полез расправлять сиденье. Катя смиренно отодвинулась, проникнувшись деловитостью Виталия. Послушно легла, управляемая мужчиной, лицо имело адекватное происходящему выражение. Без белья ждала, когда следует раздвигать ноги.

Первая мысль после соития – уже улеглась апатия – произошла дурацкая, видела ли Катя член в натуре. Он промолчал и смущенно засмеялся, хотя никогда не стеснялся подобных вопросов, и получил:

– О чем-нибудь интимном хотел спросить?

Виталий возмутился:

– Слушай, я что теперь и думать должен выборочно? Ты прекрати меня прессовать, не то я специально только исподним начну мыслить.

– Я не против. Знаешь, для слепых неприличного не существует, думаю, и вообще для инвалидов, потому что уродство само по себе пошлость.

Виталий похорошел.

– Перестань ради бога. Ну какое уродство, ты очень ничего. Я вот сейчас лежу и тело твое осматривать занимаюсь. Отлично, скажу я, что ты слепая. В общем, чтоб больше не слышал.

Страшно симпатичным оказался ласкающий, виноватый жест Кати – несколько прислонила голову и погладила его локоть, – стандартный жест, но милым получился до невозможности. Некоторое время Виталий лежал молча, далее попросился звук:

– Понимаешь в чем дело, я женщин не люблю. То есть люблю, но не уважаю. Поэтому грубым случаюсь, ты имей в виду. – Виталий задумался. Пальцы его нежно шевелили волосы лобка Кати. – А вообще, я, пожалуй, обходительный, с вашим братом уживаюсь. Поколачивать, конечно, доводилось, однако опосля подарки дарю.

– Тебя женщины обманывали.

– Опять, – сердито выдохнул Виталий. – Я, похоже, тебе подарок не стану дарить.

Катя приятно, легкими засмеялась. Сказала:

– Ничего особенного, все обманывают. Женщина сугубо. Потому что она не лжет – женщина живет чувством, а чувства морали не имеют… И между прочим, в тебе женское есть.

– Женское? Во мне? – Виталий сердито фыркнул: – Ты, девка, двинулась.

– И ничего дурного. Скажем, что есть женская интуиция? Никто не ведает.

Виталий вспомнил, что поощрял собственные предчувствия, настырничал:

– Все вы, бабы – дуры, а если ты умная, то и дура, что умная.

Катя засмеялась:

– Отнюдь не так. Жизнь – игра, и все любят выигрывать. Отсюда мужики приветствуют женскую глупость… Я не дура и притом ущербная. Такое сочетание и нравится, потому что дает имитацию силы. Я часто наблюдала.

– Не дура, часто она наблюдала. Кому нравится упоминание о предыдущих? Мужики любят верных.

– Это вовсе ерунда. Верных хотят при себе – иметь. А предпочитают другое – ревновать, например.

– Слушать тебя, сплошное огорчение, уже потому что говоришь уверенно. Не дай бог еще и права, а право у бабы одно – лежать на раз.

Он шутливо взгромоздился на Катю, пошел целовать. Быстро и ненасильственно добрался до вожделения. Однако в процессе, увидев, как странно поползли зрачки Кати вверх, обнажив холодные бельма, невольно засмеялся и пришлось отвернуть голову.

Изладив, наконец, коитус и обзаведясь прострацией, рассмотрел зуд спины – комары попользовались. Виталий сел, почесал очаги, пустился разглядывать Катю. Ладное, обработанное пронырливым лучом солнца и затейливыми тенями тело – лакомство неучтенного (вороватого?) взора. Затушевывался начинающийся жирок, гладкий живот нежно и распахнуто мерцал. Вдруг вспомнил, что недавно Катя его в женском заподозрила. Тогда грозно ответить упустил, а теперь возмутился:

– Ты говорила, женское во мне есть. Ну-ка, по буквам!

– Инстинкт хищника.

Виталий помолчал, хотел умное изобрести, но передумал: