Путешествия. Дневники. Воспоминания Колумб Христофор

Этот остров очень велик, и адмирал говорит, что вероятно, в окружности он имеет не менее 200 лиг. Адмирал, заметил, что весь остров занят возделанными землями, и предположил, что селения здесь должны быть расположены далеко от моря. Оттуда с гор удобно наблюдать за морем, и когда местные жители видят, что кто-то приближается к берегу, они убегают, захватывая с собой все достояние, и подают сигналы, как это принято у военных людей, дымом.

Ширина бухты у входа тысяча шагов, или четверть лиги. В ней нет ни банок, ни мелей, глубина везде, даже у берега, значительна. Корабли могут проникнуть вглубь бухты на 3 000 шагов и без опасения становиться на якорь в любом месте, так как на всем этом протяжении глубина достаточная, а дно чистое и песчаное. [142]

В бухту впадают две мелководные реки. Вдоль внутреннего берега тянутся прекраснейшие в свете долины, весьма похожие на земли Кастилии, но во многом превосходящие последние. По этой причине адмирал назвал этот остров «Эспаньолой» (По-кастильски Эспаньола значит «маленькая Испания».— Прим. перев.).

Понедельник, 10 декабря. Дул сильный северо-восточный ветер, едва не срывая с якорей корабли. Это крайне удивило адмирала, и он предположил, что так произошло потому, что корабли стали на якорь чересчур близко к берегу, от которого дул ветер.

Ветер был противным для плавания в избранном направлении, и поэтому адмирал остался в бухте и послал шесть вооруженных человек на берег. Он приказал им проникнуть на две-три лиги вглубь страны, чтобы разузнать, можно ли завязать какие-нибудь сношения с местными жителями. Они вернулись, не встретив ни людей, ни селений. По пути видели они хижины, широкие дороги и следы больших костров. Земли же, по которым они шли, показались им лучшими в свете. Они нашли много мастичных деревьев и принесли благовонную смолу, сообщив при этом, что смолы имеется немало, хотя время для сбора ее неподходящее, потому что осенью мастичные деревья не источают сока.

Вторник, 11 декабря. Адмирал не мог выйти из бухты, так как все еще удерживались северо-восточный и восточный ветры. Как раз против бухты, как уже говорилось, расположен был остров Тортуга. Он казался очень большим, почти таким же, как Эспаньола. Берег острова Тортуги шел почти в том же направлении, что и берег Эспаньолы, от одного до другого было, может быть, самое большее 10 лиг, считая от мыса Синкин до выступа острова Тортуги, лежащего к северу от Эспаньолы; затем берег ее отклонился к югу.

Адмирал говорит, что он желал осмотреть пролив между этими двумя островами, чтобы повидать Эспаньолу — наилучшую землю в мире — и потому что, судя по словам индейцев, которых он вез с собой, таким путем следует идти к очень большому острову Банеке, где, как они говорили, высятся крупные горные цепи и есть много рек и долин. Они также говорили, что остров Бохио (Эспаньола) больше Хуаны, Хуану же индейцы называли Кубой, и что остров Бохио не окружен со всех сторон морем. Судя по их словам, за этим островом лежит материковая земля бесконечной величины, которую они называют «Каритаба». И, вероятно, они имеют основание жаловаться, что их тревожат что все эти острова живут в великом страхе перед «каннибалами». [143] Адмирал по этому поводу говорит: «И должен повторить снова, хоть я не раз уже о том упоминал, что эти канибы не кто иные, как люди великого хана, который должен быть где-то недалеко. Он имеет корабли и [совершая набеги] уводит в плен [индейцев, живущих на других островах]. Индейцы же эти, видя, что взятые в плен люди не возвращаются назад, думают, что канибы съедают пленников».

«С каждым днем мы все лучше и лучше понимаем индейцев, а они нас; так что случалось уже много раз, что нам ясен был смысл сказанного ими, а им были понятны наши слова».

Адмирал [снова] послал на берег людей. Они нашли много мастичных деревьев, не сочащих смолу. Должно быть, это » объясняется, как он отмечает, дождливым временем. На острове [144] Хиос смолу собирают в марте, здесь же ее нужно брать в январе, потому что эти места более теплые.

Моряки выловили множество рыб таких же, какие водятся в Кастилии: лососей, плотву, мурен, форель, видели они также и сардинки. Нашли много алоэ.

Среда, 12 декабря. Противные ветры снова помешали адмиралу покинуть бухту. У входа в нее, на западном берегу, он выбрал высокое и видное издалека место и здесь водрузил большой крест «в знак того, — как он говорит, — что ваши высочества приняли эти земли во владение и главным образом в честь Иисуса Христа, нашего господа и славы всего христианства».

Вскоре после водружения креста три моряка углубились в лес, желая поглядеть на здешние деревья и травы. Следуя своей дорогой, они увидели толпу индейцев, нагих, как и все обитатели этих островов. Окликнув их, моряки направились за ними вдогонку, но индейцы бросились бежать; в конце концов удалось захватить только одну женщину и на этом ограничиться.

«Я приказал, — говорит адмирал, — взять несколько индейцев, чтобы оказать им почетный прием и рассеять их страх. И принести, если окажется возможным, что-нибудь, имеющее ценность, потому что, судя по изобилию, какое было на этой земле, не могли не быть здесь полезные и ценные вещи».

Женщину, а была она очень юной и красивой, привели на корабль, и она беседовала с индейцами, взятыми адмиралом: язык у них всех единый. Адмирал приказал одеть ее и, подарив ей стеклянные четки, погремушки и бронзовые колечки, с почетом отправил обратно, ибо таков был заведенный им обычай. С ней он послал на берег нескольких моряков и троих индейцев.

Моряки же, которые сопровождали ее в лодке, говорили затем адмиралу, что эта женщина не хотела покидать корабль и желала остаться на нем вместе с другими индианками, которых адмирал захватил в устье Морской реки, на острове Куба.

По словам этой женщины, индейцы, с которыми она была в лесу в то время, когда ее поймали моряки, приплыли сегодня в эти места на каноэ — так называются их каравеллы. Дойдя до входа в бухту, они увидели корабли, вернулись назад и, высадившись на берег, направились к своему селению, укрыв в надежном месте каноэ. Она показала место, где это селение расположено. У этой индианки в нос был вдет кусочек золота, признак того, что этот металл имеется на острове.

Четверг, 13 декабря. Трое моряков, посланных адмиралом сопровождать женщину-индианку, возвратились в три часа ночи. Они не дошли с ней до ее селения то ли потому, что им это селение показалось чересчур далеким, то ли из страха. Они [145] сказали, что завтра, вероятно, явится к кораблям много индейцев, так как местных жителей должны успокоить вести, которые им принесет индианка.

Адмирал, желая дознаться, есть ли на этой земле что-либо полезное, и намереваясь вступить в переговоры с ее жителями, ибо страна эта была прекрасна и плодородна и следовало приохотить ее жителей к служению королям, решил отправить своих людей в селение. Он возлагал надежды на то, что индианка уже успела представить христиан хорошими людьми, и отобрал девять человек из числа своих людей, ловко управлявших оружием и хорошо вооруженных, и с ними послал одного индейца из числа тех, кого он с собой вез.

Они побывали в селении, что находилось в 4,5 лигах к юго-востоку от бухты, и нашли его в широчайшей долине, причем было оно совершенно безлюдно, так как индейцы, узнав, что к ним направляются чужестранцы, бежали вглубь страны, захватив с собой все свое достояние. В селении было до тысячи домов и 3 000 жителей.

Индеец, который сопровождал отряд, помчался за беглецами, громкими возгласами призывая их вернуться. Он кричал им, что христиане хорошие люди и не следует бояться их и что они явились с неба и всем, кого застают на месте, они раздают много чудеснейших вещей.

Это так подействовало на индейцев, что они обрели мужество и возвратились в селение толпой, в которой было более 2 000 человек. Они подошли к испанцам и возложили руки пришельцев на свои головы, что было знаком великого уважения и дружбы. При этом они дрожали от страха и только спустя некоторое время окончательно успокоились. Когда же страх индейцев рассеялся, они разошлись по своим домам и за тем каждый из них явился с угощениями.

Они принесли хлеб из «ньямов» — корней, похожих на крупную редьку[32]. «Ньям» сажается и собирается повсеместно на этой земле, и он для индейцев все равно, что жизнь. Они приготовляют из корней «ньяма» хлеб, пекут и жарят их. Вкусом «ньям» напоминает каштаны, и любой, кто отведает этот корень, убежден будет, что он ест каштаны. Приносили они также рыбу и все прочее, что только имели. Индейцы, которых адмирал вез с собой, знали, что он хотел приобрести попугая. Вероятно жителям селения сказал об этом индеец, сопровождавший отряд, так как они принесли множество попугаев и давали их всякому, кто просил, не желая ничего получать взамен. Индейцы просили гостей не уходить вечером на корабль и обещали им принести много других вещей, которые имеются у них в горах.

В то время, когда весь этот люд толпился возле гостей, появилась большая группа индейцев во главе с мужем вчерашней индианки. Эту женщину индейцы несли на плечах и [146] пришли они, чтобы поблагодарить христиан за почетный прием, оказанный ей адмиралом, и за полученные от него дары.

Побывавшие в селении говорили адмиралу, что с этими людьми по красоте и учтивости не могут сравниться ранее встречавшиеся индейцы. Но адмирал отмечает, что подобное утверждение кажется ему странным, так как все индейцы, которых он видел на других островах, были отличнейшего поведения. По красоте же, как указывают все, посетившие селение, с этими индейцами — и тут речь идет и о мужчинах и о женщинах — никто не может сравниться. Они белее прочих индейцев, а среди девушек видели двух таких, которые так же белы, как испанки. Говоря о красоте земель, которые они видели, утверждали, все, что даже лучшие и прекраснейшие земли Кастилии не могут, выдержать никакого сравнения с этими землями. И, судя по тому, что адмирал уже видел раньше и что было перед его глазами сейчас, он вполне согласен был с мнением тех, кто говорил, что земли, которые встречались прежде, не могут сравниться с этой долиной. Даже нивы Кордовы по сравнению с ней — будто ночь перед светом яркого дня.

Все земли в этой долине были возделаны, а посредине ее протекала большая и широкая река, водами которой можно было оросить все поля. Плодами отягчены были зеленые деревья и благоухали высокие, цветущие травы, широки и хороши были дороги, а воздух был, как в апреле в Кастилии, и соловьи и другие птички пели так, как поют в этом месяце в лесах Испании, и говорит он, что здесь все было прелестнейшим на свете. Ночами нежно пели птицы и слышны были трели сверчков и лягушек.

Рыбная ловля здесь подобна испанской. Мастичные деревья, алоэ и хлопковые поля встречались повсюду. Золото не было обнаружено, да и не удивительно, что за такой малый срок его не нашли. Адмирал вычислил, сколько длится в этих местах день и ночь. От восхода до захода солнца двадцать раз переставлялись рассчитанные на полчаса песчаные часы (ampolletas)[33].

Впрочем, он говорит, что счет по песочным часам может быть и ошибочным — либо потому, что они не перевертывались вовремя, либо же вследствие того, что песок проходил скорее, чем требуется.

Адмирал отмечает: по квадранту он установил, что находится в 34 градусах [к северу] от экваториальной линии (В этом месте на полях рукописи справедливое замечание Лас Касаса — «это невозможно». Об исчислениях широты по квадранту см. комментарий 28.— Прим. перев. ).

Пятница, 14 декабря. Под ветром, дующим с суши, адмирал вышел из бухты Зачатия, но вскоре ветер стих: подобное он испытывал в этих морях ежедневно. Через некоторое время подул восточный ветер, и адмирал пошел к северо-северо-востоку. [147]

Он приблизился к острову Тортуга и приметил мыс, названный им мысом Ноги (Punta Pierna) и расположенный в 12 милях к востоко-северо-востоку от западной оконечности острова. Отсюда он увидел другой мыс в том же направлении, на расстоянии 16 миль, которому он дал имя Острый мыс (Punta Aguda), и оттуда он увидел еще один мыс, который назвал мысом Копья (Punta Lancada).

От западной оконечности Тортуги до Острого мыса было 44 мили, или 11 лиг, и берег все время шел к востоко-северо-востоку. На пути встречались значительные песчаные пляжи. Тортуга высокий, но не гористый остров. Этот остров очень красив и населен точно так же густо, как Эспаньола. Земли везде на нем возделанные и напоминают они долину Кордовы.

Видя, что установился противный ветер и нельзя продол жать плаванье в направлении острова Банеке, адмирал решил возвратиться в бухту Зачатия, откуда он накануне вышел, но за день он дошел лишь до устья реки, впадающей в море на расстоянии двух лиг от бухты, и войти в это устье не смог.

Суббота, 15 декабря. Адмирал снова вышел из бухты Зачатия, направившись по своему пути, но как только он проследовал в открытое море, сильно задуло с востока, и так как этот ветер был противным, он повернул назад по направлению к реке, в которую вчера он не смог войти. Но и на этот раз ему не удалось стать на якорь в ее устье, и он пошел к песчаному берегу, расположенному в полулиге под ветром — хорошей якорной стоянке с надежным дном.

Бросив якорь, адмирал на лодке отправился к реке и во шел в морской рукав, в полулиге от нее. Рукав этот оказался не связанным с устьем реки, и адмирал, выйдя из него, направился к реке, вступил в нее и обнаружил, что у входа глубина устья не превышала одного локтя и что скорость течения чрезвычайно велика. Он направился вверх по течению реки, чтобы дойти до селений, которые видели позавчера люди, посланные на берег. Адмирал приказал тянуть лодку на бечеве, и так удалось пройти на расстояние двух выстрелов из ломбарды. Однако идти дальше оказалось невозможным из-за сильного течения.

Адмирал видел индейские дома и большую долину, в которой находились селения. Долина же, в которой протекала эта река, по красоте превосходила все, что встречалось на пути раньше.

При входе в устье реки он заметил группу индейцев, но подойти к ним не удалось, так как все они сразу же обратились в бегство.

Адмирал говорит, что эти люди должны быть чрезвычайно осторожными потому, что живут они в постоянном страхе. По [148] мере того как испанцы передвигались из одного места в другое, везде подымались к небу сигнальные дымки. Так было и на Эспаньоле, и на Тортуге. Тортуга же также большой остров, больше всех, что встречались раньше[34].

Адмирал назвал эту реку Гвадалкивиром потому, что, по его словам, она такой же величины, как Гвадалкивир в Кордове, а долину, в которой она протекает, — «Райской» (Valle del Parayso). Берега ее скалисты и везде проходимы.

Воскресенье, 16 декабря. В полночь с легким ветерком, подувшим с берега, адмирал вышел из залива и проследовал вдоль берега острова Эспаньолы, идя на булине (yendo a la bolina), так как в час заутрени сильный ветер подул с востока. В море он увидел каноэ и в нем одного лишь индейца. Адмирал поразился, не представляя себе, как могло держаться на воде утлое каноэ при таком сильном ветре. Адмирал заставил индейца подняться на борт и приказал взять на корабль его каноэ. Радушно встретив этого индейца, адмирал дал ему стеклянные четки, погремушки и бронзовые кольца и, пройдя 16 миль, доставил индейца в его селение, расположенное близ самого моря.

Здесь адмирал нашел у селения, под песчаным берегом, место, удобное для якорной стоянки. Само селение казалось недавно основанным, потому что все дома в нем были новые. Индеец тотчас же отправился на своем каноэ к берегу и сообщил, что испанцы хорошие люди; впрочем, как кажется, местные жители уже получили сведения о пришельцах из других мест, где побывали шесть христиан. Вскоре на берег вы шло более пятисот человек, а спустя короткое время по явился и их король. Толпа собралась на песчаном пляже, поблизости от кораблей, которые стали на якорь почти у берега. Затем мало-помалу они стали перебираться на корабли, но с собой не приносили решительно ничего, если не считать воткнутых в нос и в уши зерен чистейшего золота, причем золото это они отдавали морякам очень охотно.

Адмирал приказал принимать всех с почетом, «потому что, — как он говорит, — это самые наилучшие и самые смирные люди на свете, и я, премного надеясь на нашего господа, полагаю, что ваши высочества сделают их всех христианами и своими верноподданными, каковыми я их и ныне считаю».

Адмирал заметил, что король этих индейцев остался на берегу, где все оказывали ему знаки уважения. Адмирал послал ему подарок, и тот принял его с большим достоинством. Король этот — юноша приблизительно 21 года, и при нем находились его советники и старый наставник. Они давали ему советы и отвечали на обращенные к королю вопросы, сам же король говорил очень мало. Один из индейцев, бывших с адмиралом, заговорил с королем и сказал ему, что пришельцы [149] явились с неба и что ищут они золота и намерены идти на остров Банеке. И на это король ответил, что все, что он слышал, ему нравится и что на острове Банеке действительно есть много золота и указал альгвасилу адмирала, вручившему ему подарок, дорогу, которой следует придерживаться. Он добавил, что отсюда до Банеке лишь два дня пути, и заявил, что если пришельцы нуждаются в чем-нибудь, что имеется на его земле, он охотно даст им все необходимое.

И король и все прочие были нагие, в чем мать родила. Женщины без всякого стыда тоже ходили обнаженные. Были они самыми красивыми людьми — как мужчины, так и женщины — из всех, что до сих пор встречались адмиралу в этих местах. Кожа у них была довольно белая, так что, если бы их одеть и предохранить от воздействия солнца и воздуха, они мало бы чем отличались от испанцев. Страна эта довольно прохладная и настолько хорошая, что не хватает слов для ее описания. Хоть она и гористая, но нет такой вершины, на которой нельзя было бы пахать с помощью быков и, кроме того, много тут есть террас и долин.

Во всей Кастилии не найдется такого уголка, который по красоте и приветливости мог бы сравниться с этой страной. И вся Эспаньола так же, как и остров Тортуга, сплошь воз делана, как долина Кордовы.

Здесь сеют «ахе» — растеньице с корневищами, как у моркови. «Ахе» приготовляют, как хлеб: размалывают корни, а затем замешивают муку и выпекают ее. После сбора урожая веточки этого растения сажаются снова в другом месте, и оно дает четыре или пять корневищ, вкусом напоминающих каш таны. Адмирал говорит, что более крупных и вкусных корневищ он не встречал еще нигде, и добавляет, что это растение имеется также в Гвинее. Местные же корневища «ахе» достигали толщины человеческой ноги.

Эти люди на вид крепки и мужественны и не столь роб кие, как другие индейцы. Они весьма учтивы и ни к какой секте не принадлежат.

И деревья здесь, как он отмечает, настолько полны сил, что даже листва их теряет зеленую окраску и становится черноватой.

Диву даешься при виде этих долин, рек, ключей, земель, пригодных для всего — для выращивания хлебов, разведения скота всевозможных пород (скота же в этих местах нет совершенно), для садов и огородов, для всего, что только может человеческая душа пожелать.

Затем, после полудня, король пришел на корабль. Адмирал оказал ему должные почести и велел объяснить, что он послан сюда королями Кастилии, самыми великими государями мира. Но ни индейцы, которые переводили слова адмирала, ни сам король ничего не поняли из этой речи. Они [150] думали, что пришельцы явились с неба и там на небе, а не на земле, находятся царства королей Кастилии. Королю предложили отведать кастильские кушанья. Он съел очень немного, остальное же дал своим советникам, наставнику и людям, что с ним пришли на корабль.

«Да поверят ваши высочества, что так изобильны, красивы и плодородны эти земли и особенно остров Эспаньола, что не найдется человека, который сумел бы рассказать об этом, и лишь тот поверил бы сказанному, кто воочию увидел бы здешнюю страну. И да поверят ваши высочества, что этот остров, так же как и все прочие, принадлежит вам и вы владеете им ныне, как Кастилией.

Тут следует лишь утвердиться и приказывать индейцам делать все то, чего ваши высочества желают. Потому что, как ни мало у меня людей, но я обошел все острова, и никто не оказал мне сопротивления; и достаточно было трем морякам высадиться на берег и встретиться с огромным скопищем индейцев, как все они обратились в бегство, не желая причинить моим людям зла. Нет у них оружия, и они наги и неизобретательны в военных делах и так трусливы, что тысяча индейцев не отваживается лицом к лицу встретиться с тремя испанцами. И они годны на то, чтобы над ними повелевать и принуждать их работать, сеять и делать все, что будет необходимо. И пусть они построят себе города, научатся ходить одетыми и усвоят наши обычаи».

Понедельник, 17 декабря. Всю ночь дул сильный востоко-северо-восточный ветер. На море, однако, не было значительного волнения, потому что с севера эти воды защищает и ограждает остров Тортуга и пролив между ними и Эспаньолой превращается в убежище.

Адмирал пробыл весь день на том же месте. Он приказал раскинуть сети для рыбной ловли.

Индейцы были очень довольны пребыванием испанцев и принесли в дар стрелы, которые употребляют обитатели Канибато, или каннибалы. Стрелы эти — очень длинные тростинки с заостренными и обожженными колышками на конце. Они при вели двух человек, у которых вырваны были из тела куски мяса, и дали понять, что это сделали каннибалы. Адмирал этому не поверил.

Он послал в селение своих людей, и они на стеклянные четки выменяли там тонкие листочки золота. Видели они у одного индейца, — его адмирал счел правителем этой провинции, а другие индейцы называли его «касиком»[35], — лист золота величиной с руку. Золото он пожелал променять, но сперва ушел в свой дом, оставив всех окружавших его людей на площадке перед этим домом. Там он раздробил бывший у него кусок на мелкие осколки, а затем вышел с ними и принялся их обменивать. Когда же все запасы у него истощались, он знаками [151] объяснил, что пошлет за еще большим количеством золота и что завтра ему принесут то, что он потребует.

Все эти приемы поведения, обычаи, их покорность и сплоченность показывали, что люди здесь более ловкие и смышленые, чем в других ранее открытых землях.

Адмирал говорит: «После полудня пришло сюда с острова Тортуга каноэ, и на нем было по крайней мере сорок человек. И когда каноэ приблизилось к берегу, все жители селения, собравшиеся в одном месте, подали знак мира. Почти все прибывшие в каноэ вышли на берег. К ним подошел один только касик и обратился к ним с речью, которая казалась угрожающей, и заставил всех, кто высадился, вернуться в каноэ. Затем он стал плескать в них водой и бросать в море камни, и, когда индейцы с острова Тортуга покорно сели в каноэ и отплыли прочь, касик взял камень, вложил его в руку моему альгвасилу и попросил его кинуть этот камень вслед уходящему каноэ (я послал альгвасила, а с ним эскривано и других людей перед тем на берег, желая удостовериться, принесли ли нам индейцы что-нибудь, из чего можно было бы извлечь пользу). Альгвасил не пожелал бросить камня».

Так касик хотел показать свое расположение к адмиралу. Каноэ тотчас же ушло, а затем индейцы рассказывали адмиралу, что на острове Тортуга больше золота, чем на Эспаньоле, потому что он ближе расположен к Банеке. Адмирал предположил, что ни на Эспаньоле, ни на Тортуге нет золотых рудников и что золото доставляется сюда, вероятно, с острова Банеке и притом в малых количествах. У местных жителей его так не много, что они не в состоянии даже дать его испанцам.

Земля же здесь весьма тучная, и индейцам нет необходимости много работать, чтобы прокормиться и одеться, так как ходят они нагие.

И адмирал полагает, что он находится вблизи самого источника [золота] и что небесный владыка укажет ему, где это золото родится.

Он узнал, что до острова Банеке отсюда четыре дня пути, т. е. 30 или 40 лиг — расстояние, которое при доброй погоде можно пройти за один день.

Вторник, 18 декабря. Корабли простояли весь день на якоре, так как не было ветра. Но, кроме того, адмирал знал, что касик обещал принести золото; правда, нельзя было на деяться, что золота будет принесено много, потому что здесь не было рудников, но адмирал желал получше разузнать, откуда оно доставляется в эти места.

Сразу же, как только рассвело, адмирал приказал украсить корабль и каравеллу и поднять флаги по случаю праздника: 18 декабря был днем Св. Марии из О[36] и одновременно днем возвещения (Anunciacion). Дан был многократный залп из ломбард. [152] Адмирал говорит, что король острова Эспаньолы рано утром покинул свое обиталище, расположенное в пяти лигах от места стоянки кораблей, и в три часа дня прибыл в селение, где в это время находились люди с корабля, посланные адмиралом на берег, чтобы посмотреть, не принесли ли обещанного золота.

Они рассказали адмиралу, что с королем пришло более двухсот человек. Короля-юношу, о котором уже шла речь, несли на носилках четверо индейцев. Король со всеми своими людьми поднялся на корабль как раз в то время, когда адмирал обедал на носовой площадке.

Адмирал так пишет об этой встрече, обращаясь к королям [Испании]: «Несомненно вашим высочествам было бы приятно видеть, с каким достоинством держал себя король и с каким уважением относились к нему окружающие, хотя все они были голые.

Поднявшись на корабль, он увидел, что я обедаю на носовой площадке, и, направившись ко мне полной величия поступью, сел рядом со мной, не позволив мне не только выйти ему навстречу, но даже встать с места, и требуя, чтобы я продолжал свою трапезу. Я полагал, что он с удовольствием отведает наши кастильские кушанья и велел принести ему угощение. Войдя под навес мостика, он знаком приказал всем сопровождающим его остаться на палубе, и они исполнили это повеление с поразительным послушанием, без малейшего промедления. Все его люди, исключая двух престарелых индейцев, которых я счел советниками короля, уселись на палубе, поджав под себя ноги. Когда королю и его советникам подносили угощение, они брали лишь самую малость, словно на пробу, а остальное передавали своим спутникам. Точно так же поступали они и с напитками, разрешая себе только слегка пригубить из чаш, а затем отсылали их своим людям. И все это делалось с поразительным достоинством, без единого лишнего слова. Насколько я могу судить, все, что говорил король, было хорошо обдумано и дельно. Оба советника ловили каждое слово короля и говорили от его имени с величайшим почтением к [своему повелителю].

После трапезы один из оруженосцев короля принес ему пояс, выделкой напоминавший наши кастильские, но изготовленный из иного материала, и этот пояс он передал мне, подарив при этом два куска золота, но очень тонких, из чего я заключил, что здесь индейцы добывают его в небольшом количестве, хоть они и живут в ближайшем соседстве с теми местами, где золото имеется и притом в изобилии.

Я. заметил, что королю очень понравилось покрывало на моем ложе, и подарил его своему гостю. Кроме того, я дал ему янтарные четки, которые носил на шее, красные башмаки и флакон с благовонной водой (almatraxa de agua de azahar), [153] и любо было смотреть, с каким удовлетворением он принял все эти подарки.

И он и его советники были крайне опечалены тем, что мы не понимаем друг друга. Все же я понял, что он заверил меня в том, что весь остров находится в моем распоряжении и по этому я могу получить здесь все, что только пожелаю.

Я послал за своими четками, к которым, как памятный знак, была прикреплена золотая монета с выбитыми на ней изображениями ваших высочеств и, показав ее королю, повторил ему снова то, что я говорил вчера о силе и могуществе ваших высочеств, повелевающих и управляющих лучшими странами мира. Я сказал ему, что нет на всем свете более великих государей, чем вы, а затем повел его к королевским знаменам и стягам со знаками креста. Все это произвело на него сильное впечатление, и он сказал своим советникам, что, должно быть, и впрямь ваши высочества великие государи, если решились, не ведая страха, отправить меня из небесной дали в эти места. Говорил он и многое другое, но я не мог его понять, только ясно видел, что все окружающее кажется королю величайшим чудом».

Когда с наступлением вечера король пожелал отправиться на берег, адмирал, оказывая ему знаки величайшего внимания, велел подать королю лодку и дать залп из ломбард. На берегу король сел в носилки и удалился со всеми своими людьми. Один почтенный индеец нес на плечах королевского сына.

Индейцы всем морякам, где бы они ни встречали их, немедленно предлагали всевозможные угощения и относились к ним с величайшим почтением. Моряк, который встретил по дороге короля и сопровождавших его людей, рассказал адмиралу, что все подарки, полученные королем, нес перед ним один индеец, вероятно, из наиболее уважаемых. За королем, на некотором расстоянии, следовал его сын, и сопровождало его столько же людей, сколько было в свите отца. Затем, чуть позади, шел брат короля, окруженный близкими людьми, но, в отличие от короля, он был пеший и его поддерживали под руки два почтенных индейца.

Брат короля приходил на корабль и получил в обмен на принесенное им разные вещи, которые адмирал распорядился дать ему. Адмирал узнал, что короля индейцы на своем языке называют касиком. Золота в этот день было приобретено не много. Но один старик сказал адмиралу, что в ста или более лигах отсюда лежат острова, на которых великое множество золота.

Один остров даже сплошь золотой, а на других золота такое количество, что его собирают и просеивают через сито (чтобы отделить песок), а затем плавят и выделывают из него слитки и разные другие вещицы, формы которых он пытался изобразить жестами. Этот старик показал адмиралу путь [154] к островам, где есть золото, и объяснил, в каком месте они находятся.

Адмирал решил идти к этим островам. Он говорил, что, если бы старик не был важной и приближенной к королю особой, он бы его задержал и взял с собой. А если бы адмирал знал местный язык, он попросил бы старика провести к этим остро вам корабли. На это, как полагает адмирал, старый индеец охотно бы согласился, так как он тогда был бы уверен, что христиане не причинят ему зла.

Но адмирал уже имел индейцев, предназначенных в дар королям Кастилии, да и к тому же не было смысла обижать местных жителей. Поэтому он отказался от своего намерения.

Адмирал водрузил величественный крест посреди главной площади селения, причем в этом ему помогало множество индейцев. Затем совершено было у креста благодарственное молебствие. Адмирал, оценивая все добрые предзнаменования и надеясь на бога, выражает уверенность в том, что все эти острова должны стать христианскими.

Среда, 19 декабря. Ночью адмирал отправился в путь, чтобы выйти из пролива, разделяющего острова Эспаньолу и Тортугу.

С наступлением дня подул противный восточный ветер, и поэтому не было возможности выбраться из пролива и дойти до показавшейся у его выхода бухты.

Видны были четыре мыса, большой залив и река, а за ней, на большом мысе — селение. За селением, среди поросших лесом (и казалось, что лес этот был сосновый) высочайших гор, открывалась долина. Над скалой «Двух Братьев» (Dos Hermanos) возвышалась высокая и мощная горная цепь, которая шла с северо-востока к юго-западу. К востоко-юго-востоку от мыса Башен (Cabo de Torres) лежал маленький остров, которому адмирал присвоил имя Св. Фомы (Sancto Tomas), так как 19 декабря был днем этого святого.

Насколько можно было о том судить на большом расстоянии, на всем побережье островка имелись отличные гавани и очень красивые мысы. Перед островком, к юго-западу от него, виднелся далеко вдающийся в море мыс с горами неравной высоты. Адмирал назвал его мыс Высот и Низин (Cabo Alto у Вахо). От мыса Башен на восток, четверть к юго-востоку, расположена была на расстоянии 60 миль гора, а перед ней лежала более низкая и вдающаяся в море возвышенность. Она либо соединялась с землей узкой перемычкой, либо являлась островом. Адмирал назвал ее «горой «Карибата», потому что вся эта провинция носила наименование Карибата. Эта гора очень красива и сплошь поросла зеленым лесом, и не было на ее вершине ни снегов, ни туманов.

Воздух в этот день был совсем, как в мартовское время [155] в Кастилии, а деревья и травы были такими, как в мае. Продолжительность ночи была четырнадцать часов.

Четверг, 20 декабря. На восходе адмирал вошел в бухту между островом Св. Фомы и мысом Карибата и бросил здесь якорь. Бухта эта восхитительна, и в ней могут поместиться все корабли христианского мира. Сперва кажется, что вход в нее невозможен, так как от берега Эспаньолы почти до самого острова Св. Фомы протягивается цепь скал, рассеянных в со вершенном беспорядке, — одна здесь, другая там, одна у берега, другая в открытом море. Но между ними есть глубокие и широкие проходы, так что входить в бухту можно безбоязненно, но, разумеется, с осторожностью. В проходах глубина — 7 локтей, а в самой бухте, пройдя гряды подводных камней, — 12 локтей. На любом канате корабль может здесь спокойно оставаться на якоре, независимо от силы и направления ветров. При входе в бухту имеется узкий канал, ведущий к песчаному, сплошь заросшему лесом острову. У берегов этого островка глубина моря 7 локтей. Везде в этих местах множество мелей, и поэтому, вступая в бухту, надо смотреть в оба; зато уж потом кораблям не страшны никакие бури на свете.

Из бухты открывается вид на огромнейшую и сплошь воз деланную долину. Долина подходит к берегам бухты с юго-востока. Она сжата высочайшими и чудеснейшими горами, поросшими зелеными лесами. Так высоки эти горы, что кажется, будто достигают они неба, и, несомненно, они выше самых больших гор острова Тенерифа в Канарии, а тенерифские горы считаются самыми высокими из всех, какие существуют на земле.

У острова Св. Фомы расположены два более мелких островка на расстоянии лиги друг от друга, и на их берегах есть прекрасные гавани, но входить в эти гавани надо осторожно из-за мелей. Адмирал видел также селения и сигнальные дымки над ними.

Пятница, 21 декабря. Сегодня адмирал отправился осматривать бухту. И он нашел ее такой прекрасной, что утверждал, будто ни одна из бухт, когда бы то ни было посещенных им, не может с ней сравниться. Он винит себя за то, что так восхвалял другие бухты, потому что ныне не знает, какими словами описать эту, и боится, что его обвинят в склонности к чрезмерным преувеличениям, тогда как все, что он говорит, чистая правда.

И он пишет так: «Я хожу по морю 23 года и не покидал его никогда на срок, достойный упоминания, и видел весь восток и весь запад»[37], и он говорит, что ходил на север, т. е. к Англии, и «ходил я на юг в Гвинею, но нигде в этих странах не было такого совершенства гаваней... (Пропуск в тексте.— Прим. перев.) найденных всегда это... (Пропуск в тексте.— Прим. перев.) лучше другого, что я с большой щепетильностью оценивал мною написанное. [156]

И снова повторяю и утверждаю, что все это описано верно и что эта бухта превосходит все прочие и в ней поместились бы все существующие на свете корабли. И так защищена эта бухта, что корабли могут здесь держаться на якоре даже на старом канате».

От входа в бухту до ее внутренней части — 5 лиг. Адмирал видел много возделанных земель, и возможно, что весь остров распахан и засеян. Он послал двух человек на берег и велел им взобраться на холм и посмотреть, нет ли селений поблизости. У самого моря никаких признаков жилья не было видно, а между тем вчера вечером, часов около десяти, к кораблю подошли на каноэ несколько индейцев подивиться на адмирала и христиан. Адмирал дал им в обмен на разные вещи безделушки, и они были этим несказанно обрадованы.

Люди, посланные на берег, вернулись и сказали, что с холма сии видели, чуть в стороне от моря, большое селение.

Адмирал велел грести в том направлении, где было это селение. Не доходя до берега, он увидел, что к морю спускаются индейцы и, казалось, они объяты страхом. Поэтому он приказал гребцам задержаться на месте, а своим индейцам велел вступить в переговоры с местными жителями, передав им, что не причинит никому зла. Тогда они подошли к берегу, и одновременно приблизился к суше адмирал.

И после того как рассеялся у них страх, столько их прибыло, что они заняли весь берег, оглашая воздух приветствиями. И так поступали и мужчины, и женщины, и дети. Они сбежались с разных сторон, и одни приносили хлеб, приготовляемый из «ньямов», очень вкусный и белый (они называют этот хлеб «ахе»), другие — воду в тыквенных флягах и в глиняных кувшинах, по форме очень похожих на кастильские. Они принесли все, что сами имели и что, как им казалось, мог пожелать адмирал, и угощали они моряков от всего сердца с таким удовольствием и радушием, что казалось все это дивом.

«И никак нельзя сказать, — пишет адмирал, — что щедры они были потому, что давали нам малоценное: так же они поступали и так же были щедры, когда дарили нам куски золота и притом дарили так, как будто то было не золото, а фляга воды. Ведь легко узнать, говорит адмирал, когда какая-нибудь вещь дается от всего сердца». И далее он добавляет: «ни палиц, ни дротиков, ни иного оружия эти люди не имели, точно так же, как не было оружия и у других индейцев этого острова, который, как я полагаю, огромен.

Они нагие, в чем мать родила — и мужчины и женщины. На других островах и на Хуане женщины прикрывают стыд [157] лоскутом хлопчатой ткани, подобным клапану на мужских панталонах. Особенно это относится к женщинам старше 12 лет. Но здесь нагими ходят и старые и молодые. Во всех других местах мужчины из ревности к христианам прячут женщин. Но здесь нет. И есть тут много женщин красивых телом, и они первые являлись к нам, чтобы возблагодарить небо [за наш приход] и чтобы предложить нам все, что у них имелось, и в первую очередь пищу: хлеб из «ахе», орехи, плоды пяти или шести видов».

Эти плоды адмирал велел замариновать и в таком виде доставить их королям.

Не меньше приносили женщины плодов и в других местах, если только не прятали их [женщин] мужчины.

Адмирал распорядился, чтобы везде и повсюду все его люди твердо помнили его приказ не посягать на какую бы то ни было вещь, принадлежащую любому индейцу, и ничего не брать у индейцев против их воли; и оплачивали [христиане] все, что у них получали.

В заключение адмирал говорит, что нельзя даже поверить, что человек может встретить людей с таким добрым сердцем, таких щедрых на дары и таких боязливых. Они готовы разорваться на части лишь бы дать христианам все, чем только они владеют, и как только появляются христиане, немедленно индейцы бегут к ним и приносят им все, чем владеют.

Адмирал отправил шесть человек осмотреть селение; этим людям оказаны были все почести, какие были им известны и какие они только могли оказать, и им дано было все, что только индейцы имели, ибо и тени сомнения не было у местных жителей в том, что адмирал и все его люди явились с неба. То же самое думали и индейцы, которых адмирал взял на других островах, хоть им уже говорилось, что должно полагать на этот счет.

После того как шесть человек, посланных адмиралом, отправились на берег, к кораблю подошли каноэ с индейцами, которые от имени одного местного вождя стали просить адмирала, чтобы он, после того как выйдет из бухты, посетил селение, где проживал этот вождь.

Адмирал, видя, что селение это лежит на пути, которым он собирался следовать, и что множество людей ждут его решения, отправился туда, но прежде чем он отошел от берега, на пляж сбежались несметные толпы индейцев. Пришли мужчины, женщины и дети, и все они кричали, чтобы адмирал не покидал их и остался здесь. Посланцы же вождя сторожили на своих каноэ адмирала, опасаясь, как бы он не ушел, не повидав их господина.

Адмирал тронулся в путь, и когда он подходил к месту, где ожидал его вождь, последний призвал всех своих людей и приказал, чтобы к лодке, в которой находился адмирал, при [158] несли всевозможные угощения. И заметив, что адмирал принял то, что ему было принесено, все, или большая часть индейцев, до той поры толпившихся на берегу, бросились в ближнее селение, чтобы принести еду, попугаев и все другое, что у них только было, и делали они это так радушно, что казалось все это чудом. Адмирал роздал индейцам стеклянные четки, погремушки и бронзовые кольца и не потому, что они его об этом просили, а поскольку он считал такой поступок разумным, полагая их в большей степени христианами, под данными королей Кастилии, чем самих кастильцев.

И добавляет он, — единственно, что ему не хватает, это знать их язык, чтобы повелевать ими, ибо он уверен — все, что бы он им ни приказал сделать, они выполнили бы без малейших возражений.

Адмирал вскоре направился к кораблям, а индейцы — как мужчины, так и женщины и дети — кричали, чтобы христиане не уезжали и остались с ними.

Уже после того как адмирал отправился в путь, за ним вслед пустились каноэ, перегруженные людьми. Всех индейцев, поднявшихся на борт, адмирал принял с честью, угостил и одарил различными вещами. Еще раньше прибыл на корабль другой вождь с западной стороны и, кроме того, на корабль взобралось множество индейцев, бросившихся вплавь догонять его, хотя корабль находился на расстоянии половины большой лиги от берега.

Сеньору, от которого я возвратился, я отправил несколько человек, дабы они повидались с ним и расспросили его об этих островах. Вождь отнесся к ним очень хорошо и повел их в свое селение, чтобы дать несколько кусков золота. По пути встретилась большая река, через которую индейцы переправились вплавь. Христиане не могли ее переплыть и поэтому вернулись.

Во всей этой округе огромнейшие горы, и кажется, будто достигают они неба, и с ними ни по высоте, ни по красоте не могут сравняться горы острова Тенерифа. Все горы зеленые, на склонах их много чудесных лесов, а между гор располагаются прелестные долины. У самой этой бухты, к югу от нее, есть такая большая долина, что не видно, где она кон чается, и ее нигде не пересекают горы и кажется, что длиной она не менее 15—20 лиг. В этой долине протекает река. Вся долина заселена и возделана и так зелена ныне, как поля Кастилии в мае или июне; и это несмотря на то, что ночи длятся по 14 часов, и земля эта находится так далеко на севере.

Бухта же защищена от всех ветров, которые только могут дуть в этих краях. Она замкнута [цепью скал] и глубока, и берега ее заселены добрыми и смирными людьми, у которых нет никакого — ни хорошего, ни плохого оружия. А корабли [159] могут спокойно стоять в бухте, не опасаясь, что в эти воды ночью ворвутся другие суда, чтобы ограбить их, потому что хотя ширина бухты у входа две лиги, но для прохода кораблей остается лишь узкий, как будто сделанный человеческими руками, канал, пересекающий цепь скал и подводных камней.

Глубина бухты около песчаного лесистого островка, расположенного близ входа в нее, — 7 локтей. Вход в бухту лежит на западе, и корабль может идти здесь без опасений у самых скал. В северо-западной части бухты есть три острова, а в одной лиге от ее оконечности впадает в море большая река.

Бухта эта лучшая в мире. Адмирал дал ей имя «Гавань моря Св. Фомы» (Puerto de la mar de Sancto Tomas). Он называет ее «морем» из-за ее величины.

Суббота, 22 декабря. На рассвете адмирал вышел в море, чтобы следовать своим путем, в поисках островов, на которых, по словам индейцев, есть много золота, тех островов, где золота больше, чем земли. Но погода не благоприятствовала плаванью, и он вынужден был возвратиться и стать на якорь. Адмирал распорядился закинуть сети и послал для этого лодку.

Сеньор этой земли, селение которого лежало близ бухты, послал к адмиралу своих людей в большом каноэ (). Он поручил своему приближенному пригласить адмирала в его землю и сообщить, что он даст гостю все, что имеет. Этот сеньор от правил адмиралу пояс, на котором вместо пряжки была фи гурка в виде маски с ушами, из кованого золота, с носом и языком. И так как они были люди с щедрым сердцем и очень охотно давали все, что у них просили, — ибо они думали, что просящий оказывает им великую милость, то, встретив лодку, где сидели моряки, они отдали этот пояс корабельному мальчику.

А затем уж посольство на своем каноэ прибыло к кораблю. Прежде чем удалось выяснить, чего желают послы, прошла значительная часть дня: индейцы, которых вез с собой адмирал, тоже не понимали этих людей, потому что местный язык отличался от их собственного в наименовании различных вещей. Наконец, объясняясь знаками, они поняли, что послы приглашают адмирала в свою землю. Адмирал решил отправиться туда в воскресенье, хоть он обычно не выходил из гаваней в этот день и не из суеверия, а потому, что был он человеком набожным. На этот раз он готов был выйти в море в воскресенье, в надежде, что народы на этом острове должны стать христианами, подданными королей Кастилии, судя по желаниям, которые они проявляют, и он считал индейцев своими людьми и знал, что они ему служат с любовью. Поэтому и к ним он готов был относиться любовно и оказывать им знаки внимания. [160]

Прежде чем выйти из бухты, адмирал отправил шесть человек в большое селение, расположенное на расстоянии трех лиг отсюда, по направлению на запад, потому что вчера явился к нему сеньор этого селения и сообщил, что у него есть несколько кусков золота. Когда христиане прибыли в селение, сеньор взял за руки секретаря адмирала и ввел его в свой дом, а сеньора сопровождали все жители селения, и было их немалое число.

Адмирал направил своего секретаря в индейское селение, желая, чтобы тот сдерживал других людей, посланных к сеньору, и не дозволял им учинять по отношению к индейцам неблаговидные поступки, — потому что индейцы были просто душны, а испанцы так жадны и ненасытны, что не удовлетворялись они, когда индейцы за наконечник агухеты, осколок стекла, черепок от разбитой чашки или иные никчемные вещи, давали им все, что только они желали; но, даже и не давая ничего, испанцы стремились взять и захватить все. Адмирал всегда запрещал подобное[38].

Правда, если не считать золота, все прочее, что приносили индейцы, было не очень ценным. Но, понимая, как щедры сердцем индейцы, отдающие кусок золота за шесть стеклянных четок, он приказал, чтобы ничто не принималось у них без вручения какой-нибудь вещи для оплаты.

Итак, сеньор взял секретаря адмирала за руку и ввел его со всеми людьми своего селения, а селение это было велико, в свой дом, где им [гостям] выставили различные угощения, а индейцы принесли множество изделий из хлопка — ткани и пряжу в мотках. Вечером сеньор дал им трех очень жирных диких гусей и несколько кусочков золота. На обратном пути их сопровождало много индейцев. Они несли все, что приобрели гости в селении, и настойчиво предлагали, на собственных плечах доставить самих испанцев к берегу. И действительно, при переходах через реки и заболоченные места они переносили испанцев на руках. Адмирал распорядился дать сеньору разные вещи и тот, так же как и все его люди, остался чрезвычайно доволен, должно быть, предполагая, что ему посчастливилось видеть людей, явившихся с неба.

К кораблям в течение дня прибыло более 120 каноэ, и все они были переполнены людьми, и каждый что-нибудь привозил с собой: хлеб, рыбу, воду в глиняных кувшинчиках и семена различных растений, причем некоторые из них, вероятно, — отменные пряности. Индейцы бросали зернышко такого семени в чашку с водой и затем пили эту воду. Индейцы, которых везет с собой адмирал, утверждали, что пить такую воду — одно наслаждение. [161]

Воскресенье, 23 декабря. Из-за безветрия корабли не могли покинуть берега владений упомянутого сеньора, который прислал гонцов, приглашая к себе адмирала. Адмирал послал несколько лодок с моряками и своего секретаря, и они отплыли к берегу вместе с тремя посланцами-индейцами.

Вслед за этим адмирал отправил двух индейцев из числа тех, что он вез с собой, в прибрежные селения, расположенные близ того места, где стояли корабли. Они возвратились и привели с собой одного местного вождя и сообщили новости о том, что на острове Эспаньола есть много золота и что сюда приезжают за ним из других земель и что можно найти его здесь сколько угодно.

Другие индейцы, прибывшие на корабль позже, подтверждали это и знаками объясняли, как нужно собирать золото. Адмирал с трудом понимал их речи, но ему было ясно, что в этой стороне имеется огромное количество золота и, если только удастся найти место, откуда оно извлекается, можно, будет добывать его с малыми издержками или, даже, как он воображал, без всяких затрат.

И снова он повторяет, что золота здесь должно быть много, потому что за три дня стоянки в этой бухте было приобретено немало добрых кусков золота. Трудно предполагать, что сюда привозят золото из другой земли. «Господь наш,— говорит адмирал, — который все держит в своих руках, да ниспошлет мне помощь и да воздаст мне за служение ему». Таковы слова адмирала.

Адмирал отмечает, что корабль посетило уже не менее тысячи индейцев и все они что-нибудь привозили с собой.

Прежде чем подойти на расстояние полувыстрела из ломбарды, они вставали во весь рост в своих каноэ, брали в руки то, что с ними было, и кричали: «возьмите, возьмите». Он думает также, что не менее пятисот индейцев добрались до корабля вплавь за неимением каноэ, хотя корабли стояли на якоре на расстоянии одной лиги от берега.

На корабле сегодня побывало, как полагает адмирал, пять сеньоров и сыновей сеньоров и каждый явился со всеми своими домочадцами, женами и детьми, чтобы посмотреть на христиан. Адмирал приказал всем раздать подарки, полагая, что дары эти окупятся сторицей.

«Владыка наш в своем милосердии пошлет мне удачу, и я найду золото или, точнее говоря, золотую копь, потому что сведущие люди подтверждают, что здесь таких рудников достаточное число». Таковы подлинные слова адмирала.

К ночи возвратились лодки, которые ушли утром. Моряки рассказывали, что до того места, куда они дошли — путь не малый. У горы Карибата они встретили флотилию каноэ, и в них сидело множество индейцев, которые направлялись к корабельной стоянке, чтобы посмотреть на адмирала и христиан. [162] И адмирал уверен, что, если бы мог он остаться на рождественские праздники в этой бухте, сюда явились бы к этому времени все обитатели Эспаньолы, чтобы поглядеть на пришельцев. А, по его мнению, остров Эспаньола больше Англии. Все эти люди проводили христиан до селения, к которому последние направлялись. Селение же это было и по величие и по расположению больше и лучше, чем все прочие, которые до сих пор были посещены и открыты. Оно находилось почти в трех лигах к юго-востоку от Святого мыса.

Многовесельные каноэ шли быстрее лодок, и поэтому индейцы, дойдя до берега раньше моряков, известили касика о приближении гостей. До сих пор адмирал еще не мог толком понять, называют ли индейцы касиками своих королей или правителей. Своих же грандов они называли «нитайно». Не известно, однако, относится ли этот титул также к идальго, правителям и судьям[39]. В конце концов касик вышел на встречу морякам, и на чисто выметенной площади испанцев встретили все жители этого селения. Собралось же здесь более 2000 человек.

Этот король с почетом принял людей с кораблей, а жители селения наперебой угощали испанцев, и каждый индеец что-нибудь приносил им поесть или выпить. Затем король роз дал испанцам хлопчатые ткани, которые изготовляются здесь женщинами, и передал для вручения адмиралу попугаев и несколько кусков золота.

За любую вещичку местные жители давали морякам хлопчатые ткани и другие изделия своих рук, причем то, что они получали взамен, каждый из них почитал как реликвии.

Вечером, когда испанцы пожелали возвратиться на корабли, король стал умолять их остаться в селении до следующего утра.

Когда же моряки отправились в путь, к ним присоединилось множество индейцев, которые на своих спинах до самых лодок, оставшихся в устье реки, несли все то, что гости получили в дар от короля или других индейцев.

Понедельник, 24 декабря. До восхода солнца адмирал снялся с якоря и вышел в море при ветре, дующем с суши. Среди индейцев, которые вчера во множестве приходили на корабль, сообщая, что на этом острове есть золото, и называя места, где оно добывается, был один, как кажется, более смышленый и более пылкий, и говорил он о золоте с большим жаром, чем остальные. Адмирал приветливо отнесся к нему и попросил его отправиться в плавание и указать места, где находится золото. Этот индеец привел с собой товарища или сородича. Оба они, называя места, в которых добывают золото, говорили о Сипанго, именуя эту страну «Сибао». Там, по их утверждению, золота огромное количество, и у касика [163] той земли знамена из кованого золота; но страна Сибао лежит далеко к востоку.

Адмирал говорит, обращаясь к королям:

«Да поверят ваши высочества, что на всем свете нельзя сыскать лучших и более мирных людей; ваши высочества должны проникнуться большой радостью, ибо вскоре обитатели этих земель станут христианами и их наставят в добрых обычаях ваших королевств».

«В мире не может быть ни лучших людей, ни лучшей земли, и трудно описать, в каком количестве имеется здесь и то и другое. Я постоянно употреблял превосходную степень, когда говорил о людях, живущих на земле Хуане, которая называется у них «Кубой». Но жители Эспаньолы отличаются от обитателей Кубы, как день от ночи. Думаю, что всякий кто увидал бы то, что пришлось повидать мне, рассказал бы обо всем не меньше, чем я уже говорил и говорю. Воистину чудесно все сущее в этой стороне и чудесны великие народы острова Эспаньолы (именем этим я ее назвал, индейцы же именуют этот остров Бохио) и совершенно исключительны их мягкие манеры и сладостная речь — совсем не такая, как у иных народов, которые говорят так, будто кому-то угрожают.

Все индейцы, и мужчины и женщины, рослые, и кожа у них не черная. Верно, что они раскрашивают тело — одни в черные, другие в иные цвета, большинство же предпочитает красный цвет (мне говорили, что они так поступают, чтобы предохранить себя от солнца, дабы не причинило оно им вреда). Их дома и селения очень красивы, и все состоят в чьем-нибудь владении — и правят ими сеньоры или судьи, и все на удивление покорны им.

Все эти сеньоры немногословны и обхождение имеют мягкое. Выражают они свою волю движением руки, и знаки эти все понимают превосходно». Таковы подлинные слова адмирала.

Всякий, кто пожелает войти в море Св. Фомы, должен сперва взять курс на низкий островок, расположенный в самой середине прохода в бухту, на расстоянии лиги от входа в нее и названный адмиралом Подруга (Amiga); не доходя до островка на дистанцию брошенного камня, необходимо повернуть на запад, оставив островок к востоку, и следовать только в этом, а ни в каком-либо ином направлении, потому что с запада к Подруге подходит цепь мелей и подводных камней. Вне этой цепи также имеются три мели. Цепь мелей не доходит до островка на выстрел из ломбарды, но проход между островком и мелями достаточно глубок — глубина его не менее 7 локтей, дно каменистое. Пройдя же вглубь бухты, каждый обнаружит огромную гавань, в которой могут поместиться все корабли мира, не становясь на якорь. Другая цепь мелей протягивается к островку с востока. Мели эти [164] очень велики и далеко заходят в море. Но, как кажется, среди них имеется проход — на расстоянии двух выстрелов из ломбарды от островка Подруга.

У самой горы Карибата, с западной стороны ее, имеется очень большая и удобная бухта.

[ГИБЕЛЬ «САНТА МАРИИ»]

Вторник, 25 декабря. Рождество. Вчера адмирал плыл при малом ветре от моря Св. Фомы к Святому мысу, от которого в исходе первой четверти ночи корабли находились на расстоянии одной лиги. Именно в это время, т. е. в одиннадцать часов, адмирал решил лечь спать, так как накануне он провел два дня и ночь без сна.

Так как ветра не было, рулевой отправился спать, поручив руль корабельному мальчику. Адмирал постоянно запрещал это делать, вне зависимости от того, была ли погода ветреная или безветренная. Итак, никому не разрешалось передавать управление [кораблем] корабельным мальчикам. Адмирал не опасался банок и мелей, потому что в воскресенье моряки, посланные на лодках к уже упомянутому королю (или сеньору), прошли к востоку от Святого мыса добрых три лиги и обозрели они с упомянутого мыса весь берег и все мели, что находятся на целых три лиги к востоку от Святого мыса, и видели, в каких местах можно пройти кораблям.

Пожелал наш господь, чтобы в полночь, когда море было спокойно, как вода в чаше, моряки, убедившись, что адмирал спит, сами отправились на покой, оставив руль на попечение мальчишки. Корабль же, увлекаемый течением, шел к камням, которые, кстати сказать, несмотря на ночное время, были видны и слышны (потому что о них с шумом разбивался прибой) на расстоянии целой лиги. Мальчик, который почувствовал, что с рулем что-то происходит и услыхал шум прибоя, поднял крик, на который вышел адмирал. Адмирал явился так скоро, что никто еще не успел понять, что корабль сел на мель. Затем вышел маэстре корабля, чья вахта была в это время, и адмирал приказал ему и другим морякам взять лодку, что хранилась на корме, захватить якорь и забросить его с кормы. Маэстре, а с ним и многие иные, вошли в лодку. Адмирал полагал, что они выполняют то, что им было приказано. Но эти люди только и думали о том, как бы сбежать на каравеллу [«Нинью»], которая лавировала на расстоянии полулиги от корабля. На каравелле не пожелали принять беглецов, поступив весьма достойно, и поэтому последние возвратились к кораблю. Но прежде чем они добрались до корабля, туда уже прибыла лодка с каравеллы.

Когда адмирал увидел, что посланные им люди сбежали, а вода [под кораблем] убывает, оставляя судно на мели, он, [165] понимая, что иного средства не было, приказал срубить мачту и насколько возможно облегчить судно, дабы убедиться, можно ли стащить его с мели. Но под днищем корабля становилось все мельче и мельче, и от ударов о камни расселись доски между шпангоутами, и вода затопила трюм (Здесь текст поддается лишь приближенному переводу: Лас Касас указывает, что, переписывая эту запись дневника, он не всегда понимал некоторые обороты, употребляемые Колумбом. — Прим. перев.).

Адмирал направился на каравеллу чтобы подготовить переброску на «Нинью» людей, оставшихся на корабле. Но так как ветер подул с берега и неизвестно было, насколько далеко заходит в море мель, решено было, принимая во внимание, что большая часть ночи уже минула, оставить «Нинью» до утра лежать в дрейфе с тем, чтобы с наступлением дня она подо шла с внутренней стороны этой цепи подводных камней или отмели.

На берег на лодке посланы были альгвасил флотилии Диего де Арана и постельничий короля Перо Гутьерес известить короля, пригласившего к себе в субботу адмирала, о том, что случилось с кораблями в этой бухте.

Селение, в котором пребывал этот король, находилось на берегу, в 1,5 лигах от злосчастной мели. Когда король узнал, что произошло, он, по словам Гутьереса и Араны, заплакал и тут же послал всех жителей селения с каноэ (и было этих каноэ очень много и среди них весьма крупные) для разгрузки корабля, и за весьма короткое время все, что находилось на палубах, было разгружено.

Таковы были великое участие и рвение, проявленные этим королем. Он сам, его братья и родичи принимали участие как в разгрузке корабля, так и в охране того, что сносилось на берег, заботясь о наведении порядка и о сохранности корабельного имущества.

Время от времени король посылал к плачущему адмиралу своих родичей, и они, утешая его, заверяли, что король не причинит ему никаких огорчений, не обидит его и готов отдать ему все, что только имеет. Адмирал заверяет короля и королеву, что нигде в Кастилии имущество его не могло бы так хорошо охраняться, как здесь. Ничто, ни единая мелочь, ни одна агухета не пропали при разгрузке. Король велел перенести все вещи в свои собственные дома, хотя в селении пустовало много помещений, и там все было сложено и взято под охрану. Он выставил вооруженных людей, которые дежурили всю ночь напролет.

«Король и весь народ проливали слезы», — говорит адмирал. — «Настолько бескорыстны и любвеобильны эти люди, и так сговорчивы они во всем, что заверяю ваши высочества, и твердо убежден в том сам, — в целом свете не найдется ни лучших людей, ни лучшей земли. Они любят своих ближних, как самих себя, и нет во всем мире языка более приятного и нежного, и когда они говорят, на устах у них всегда улыбка. [166]

Ходят они нагие, мужчины и женщины, в чем мать родила. Но да поверят ваши высочества, что есть у них добрые обычаи, а король держится с таким удивительным достоинством, и так величава его осанка, что любо поглядеть на все это. К тому же [индейцы] обладают хорошей памятью и все желают увидеть и узнать и обо всем расспрашивают, допытываясь, что собой представляет и для чего служит каждая вещь.

[ОСНОВАНИЕ ФОРТА НАВИДАДА]

Среда, 26 декабря. Сегодня, на восходе солнца, на «Нинью», где находился адмирал, пришел король этой земли и, едва сдерживая слезы, стал утешать адмирала, убеждая его не огорчаться. Он обещал дать испанцам все, что только у него имеется, и сказал, что уже выделил для моряков, находившихся на берегу, два очень больших дома и готов, если это окажется необходимым, предоставить еще больше домов и любое число каноэ для разгрузки корабля и разместить на своей земле столько испанцев, сколько пожелает оставить на ней адмирал. И при этом он сказал, что не примет от гостей ни крошки хлеба и ни какой-нибудь иной вещи. «Они люди преданные и не падкие на все чужое, — говорит адмирал, — и это в особенности относится к их достойному королю».

В то время, когда адмирал беседовал с королем, к «Нинье» подошло каноэ с индейцами из другого селения. Они привезли несколько кусков золота и попросили в обмен на золото дать им одну погремушку, — потому что ничто они так пламенно не желали иметь, как погремушки. Еще до того, как каноэ подошло к борту каравеллы, индейцы стали показывать морякам куски золота, громко крича — «чуке, чуке». Так называли они погремушки, и страсть к этим безделкам сводила их с ума. Все это видели местные жители, и когда отплыло чужое каноэ, они позвали адмирала и попросили его приберечь для них до завтра одну погремушку, обещая взамен ее доставить четыре куска золота, каждый величиной с руку. Эта весть очень обрадовала адмирала.

Спустя некоторое время с берега явился один моряк и рассказал, что в селении христиане на никчемные вещи выменивают на диво большие куски золота: за одну агухету индейцы дают золота на целых два кастельяно, и перед всем приобретенным за день безделицей кажется все, что они, приобрели за целый месяц.

Король очень обрадовался, когда увидел, как возликовал адмирал, и понял, что адмирал желает иметь много золота. [167]

Знаками король объяснил, что он знает поблизости отсюда где есть великое множество золота, и что от чистого сердца он готов дать столько золота, сколько адмирал только пожелает. Адмирал говорит, что король подтвердил свое обещание, а также сообщил, что в Сипанго ,— или как называют эту страну индейцы, в Сибао, — золота столько, что там его ни во что не ценят. Король сказал, что он может привезти золото оттуда, хотя здесь, на острове Эспаньоле, называемом индейцами Бохио, и непосредственно в этой провинции Карибате золота имеется даже больше, чем в Сибао.

Король пообедал на каравелле с адмиралом, а затем отправился вместе с ним на берег, где принял его у себя с большим почетом и дал ужин, на котором подавались два или три сорта «ахе», крабы, дичь, индейский хлеб, который носит на звание «касаби» (См. комментарий 32. — Прим. перев.), и другие блюда.

После того как трапеза была окончена, король еще некоторое время оставался за столом. Ему принесли какую-то траву, и ею он старательно вытер руки. Адмирал предположил, что эта трава служит для смягчения кожи. Затем подали королю воду для омовения рук. Затем король повел адмирала в рощу близ селения, причем его сопровождала по крайней мере тысяча человек. Король уже носил рубашку и перчатки, подаренные адмиралом. Ни один подарок не доставил ему столько радости, как перчатки.

Его принадлежность к знатному роду проявлялась в том, как он держал себя за столом, и в его манерах, исполненных достоинства, скромности и благородной чистоты. После окончания трапезы король повел адмирала на берег. Адмирал приказал принести турецкий лук и стрелы и велел моряку, сведущему в стрельбе из лука, выстрелить в цель. Лук привел короля в изумление — ибо он ничего не знал об оружии — индейцы в этой местности не имеют и не употребляют оружия. Но король, говоря о людях из Канибы, или карибах (В «Дневнике» встречаются многочисленные разночтения в наименовании племени каннибалов (каннибалы, канибы, обитатели стран канибата, карибы). — Прим. перев. ), уводящих в плен местных жителей, указывал, что карибы имеют луки и стрелы без железных наконечников, ибо в этих землях нет ни каких признаков стали, железа, металлов, исключая только золото и медь. Но, как отмечает адмирал, меди он видел мало[40]. Адмирал сказал королю, что государи Кастилии дали ему повеление разгромить карибов и держать их в узде.

Адмирал приказал выстрелить из ломбарды и эспингарды[41]. Король был чрезвычайно удивлен, видя, сколь сильно действие этого рода оружия и как далеко оно стреляет. А люди его при звуках выстрелов все, как один, пали на землю. [168]

Индейцы принесли фигурку в виде маски с большими кусками золота в глазницах, в ушах и в других местах. Эту маску и другие драгоценные золотые вещи король преподнес адмиралу, возложив их ему на голову и повесив на шею. Много золотых вещей он роздал и другим испанцам, которые были с адмиралом.

Адмиралу доставило много радости и утешения все, что он видел, и умерились его горе и печаль, вызванные потерей корабля, и он решил, что бог посадил здесь на мель его корабль, желая, чтобы именно в этом месте было заложено христианское поселение.

«Столько всякого добра пришло в руки, — говорит он, — что воистину можно считать это кораблекрушение не бедствием, а крупной удачей. Ибо, если бы корабль не сел здесь на мель, я, несомненно, пошел бы вдоль берега дальше, не заходя в эту бухту (вход в нее затруднен цепями подводных камней и мелями), и не подумал бы оставить на этом берегу часть своих людей.

«А между тем нельзя пожелать лучшего места для сооружения крепости и для того, чтобы снабдить оставленных в ней людей необходимым продовольствием, боевыми припасами, материалами.

«И, по правде говоря, многие из моих людей просили и просят меня дать им разрешение остаться здесь.

«Ныне я уже приказал соорудить здесь башню и крепость и вырыть ров и не потому, что это необходимо для защиты от местных жителей, а поскольку, я уверен, что с моими людьми мне удастся подчинить весь этот остров. А я полагаю, что он по размерам превосходит Португалию и имеет, по крайней мере, вдвое больше жителей.

Но люди, живущие здесь — наги, безоружны и безмерно робки. Поэтому имеет смысл соорудить в этом месте башню, а ее должно возвести в краю, столь удаленном от владений ваших высочеств, чтобы индейцы познали изобретательность и ум подданных ваших высочеств и нашли бы применение своим силам, и с любовью и в страхе покорялись бы христианам.

«Оставляемые же здесь наши люди будут иметь лес для постройки крепости, годовой запас хлеба и вина, семена для посевов, лодку с корабля, конопатчика, плотника, пушкаря, бондаря и много иных мастеров, желающих потрудиться на службе ваших высочеств. Они доставят мне немалую радость, дознавшись, где есть в этом краю рудник, в котором добывается золото.

«Одним словом все, что случилось, случилось кстати и положило доброе начало [моему замыслу].

«Сел же на мель корабль так тихо, что почти ничего не чувствовалось и не было в это время ни волны, ни ветра». [169]

Все это говорит адмирал и добавляет, желая показать, что корабль сел на мель в этих местах по предопределению божьему, что было это [т. е. катастрофа] большой удачей. И если бы не измена маэстре и его людей, бывших в большинстве своем земляками маэстре, — а измена эта проявилась в том, что они не хотели завезти якорь с кормы, чтобы стащить с мели корабль, как то им приказывал адмирал, — корабль был бы спасен и нельзя было бы тогда ознакомиться с этой землей так хорошо, как удалось ее узнать за дни [вынужденного] пребывания в ней и как доведется ее узнать тем, кто останется здесь. Ведь адмирал всегда плыл с намерением открывать [новые страны] и нигде не задерживаться более, чем на один день, если только ветры позволяли ему идти дальше. Впрочем, это случалось не всегда, так как корабль, на котором он шел, был, по его словам, очень тяжелый и не приспособленный для дела открытий.

А корабль этот достался адмиралу по вине корабельщиков из Палоса, которые не исполнили своих обещаний королю и королеве, распорядившихся дать корабли, подходящие для подобного предприятия, и не сделали так, как им сделать надлежало.

Так говорит адмирал, отмечая, что из всего, что было на корабле, не потерялась ни одна агухета, ни одна доска, ни один гвоздь. Все находится в такой же сохранности, как в день отправления [из Кастилии], разве что только в корпусе корабля проделаны были отверстия, через которые вычерпывалась вода и разгружался трюм. Все же имущество находится на берегу под надежной охраной, как уже о том говорилось.

И он, полагаясь на бога, надеется, что, возвратившись сюда, сообразно своему намерению, из Кастилии, он найдет целую бочку золота. Золото же это приобретут оставленные здесь люди и, кроме того, эти люди откроют золотой рудник и отыщут пряности и в таком количестве, что не пройдет и трех лет, как корабли Кастилии предпримут и снарядят поход для завоевания гроба господнего.

«И когда, — пишет он, — я объявил вашим высочествам, что вся выручка от моего предприятия должна быть истрачена на завоевание Иерусалима, ваши высочества улыбнулись и оказали, что им нравится мое решение и что подобное желание имелось у них, независимо от моего замысла». Таковы слова адмирала.

Четверг, 27 декабря. На восходе солнца явился король этой земли и сообщил адмиралу, что им уже посланы люди за золотом и что он хочет, прежде чем адмирал покинет берег, собрать все золото. И король просил адмирала не отплывать раньше, чем будет доставлено золото.

Адмирал разделил трапезу с королем, его братом и одним из родичей короля — особой, весьма близкой к последнему. [170] Оба спутника короля говорили адмиралу, что они желают от правиться с ним в Кастилию.

В то время когда адмирал угощал гостей, явилось несколько индейцев, которые принесли новость. По их словам, каравелла «Пинта» стояла в устье одной из рек у оконечности острова. Касик тотчас же отправил в ту сторону каноэ, потому что он испытывал удивительную любовь к адмиралу.

Адмирал послал с этим каноэ одного из моряков (Лас Касас в «Истории Индий» пишет по этому поводу: «В нем [каноэ] адмирал послал одного моряка с дружеским письмом к Мартину Алонсо. В этом письме адмирал скрывал свое недовольство уходом [Пинсона] и огорчение, которое ему причинил этот уход, и убеждал Пинсона прийти в то место, где он [Колумб] находился...». — Прим. перев.). Адмирал в это время уже принимал меры к тому, чтобы как можно скорее отправиться в обратный путь в Кастилию.

Пятница, 28 декабря. Чтобы отдать распоряжения, необходимые для скорейшей постройки крепости и для устройства остающихся в ней людей, адмирал направился на берег. Ему показалось, что, когда он плыл в лодке к берегу, король увидел его, но тут же с большой поспешностью вошел в свой дом, явно пытаясь остаться незамеченным.

Он направил к адмиралу одного из своих братьев, и тот провел гостя в один из домов, предоставленных для моряков. Дом же этот был самый лучший и самый большой в селении. Там был сооружен помост из пальмовых ветвей, на который и усадили адмирала. Затем брат короля отправил своего оруженосца к королю с вестью о том, что адмирал уже находится в селении, и было это сделано так, чтобы создать впечатление, будто король еще ничего не знает о прибытии гостя. Адмирал решил, что все это притворство понадобилось, чтобы оказать ему еще более почетный прием.

Вскоре после того, как оруженосец удалился, прибыл король и повесил адмиралу на шею большую золотую пластинку, которую он нес в руках. Адмирал был с королем до вечера на берегу, обсуждая со своими людьми, что необходимо выполнить для постройки крепости.

Суббота, 29 декабря. На восходе солнца на каравеллу явился племянник короля, как говорит адмирал, — юноша смышленый и благонравный.

Так как адмирал спрашивал у всех, где в этой земле добывается золото, и научился немного понимать язык жестов, то он не преминул задать такой же вопрос юному племяннику короля. Тот ответил, что к востоку от Эспаньолы, в четырех дневных переходах от нее есть острова Гуарионе и другие, которые носят названия: Марикорих, Майоник, Фума, Сибао и Короай, и на них золота в несметных количествах[42]. Адмирал записал названия этих островов; когда же об этой беседе узнал один из братьев короля, он, как показалось адмиралу, стал бранить юношу. [171]

Адмирал убедился, что король старался [показать], что он не знает мест, где родится и добывается золото, чтобы он [адмирал] не ушел в другие места, дабы вести там меновой торг и закупать все необходимое; адмирал говорит, что «золота здесь столько и так много есть мест, где оно встречается и при этом на самом большом острове Эспаньоле, что это кажется чудом». Поздно вечером король послал адмиралу большую золотую маску и просил дать ему кувшин и таз для омовения рук.

Воскресенье, 30 декабря. Адмирал отправился на берег обедать и высадился как раз в то время, когда к здешнему королю, который звался Гуаканагари, явились пять подвластных ему королей, увенчанные коронами и полные такого достоинства, что, по словам адмирала, испанским королям доставило бы удовольствие поглядеть, как ведут себя эти люди.

Гуаканагари встретил адмирала на берегу и, держа его за руку, проводил в дом, который адмирал уже посетил вчера и где ныне был помост из пальмовых ветвей и стулья (sillas). Когда адмирал сел, король снял со своей головы венец и возложил его на голову гостя. В ответ адмирал снял висевшее у него на шее ожерелье из крупных агатов и великолепные четки очень красивой расцветки и дал их Гуаканагари. Затем адмирал снял плащ с капюшоном — прекрасное одеяние из тонкого сукна и набросил его на плечи королю. И потом он послал на корабль человека за сапогами из цветной кожи и, когда эти сапоги принесли, заставил короля обуть их. И, наконец, надел ему на палец серебряное кольцо; такое кольцо король видел у одного моряка, и оно ему очень понравилось. Гуаканагари остался в восторге от подарков. Два короля, из числа прибывших к Гуаканагари, принесли адмиралу, каждый от себя, по большой золотой пластинке.

В то время, когда адмирал был на берегу, пришел к королю один индеец, который сообщил, что два дня тому назад он видел каравеллу «Пинту», к востоку от этой бухты. Когда адмирал вернулся на каравеллу, капитан Висенте Яньес [Пинсон] сказал ему, что на острове Амига, у входа в бухту Св. Фомы, в шести лигах отсюда, он видел ревень. Это растение Висенте Яньес узнал по форме листьев и по корню. Корень ревеня на поминает большую грушу, стебель у основания имеет велико лепную желтую окраску. Ревень легко узнать по широко разветвленным отросткам стебля и плодам, напоминающим зеленые и сухие тутовые ягоды.

Понедельник, 31 декабря. Весь этот день адмирал провел в хлопотах, распоряжаясь заготовкой дров и воды, необходимых для обратного плавания в Испанию.

Он желал как можно скорее осведомить королей [о результатах этого путешествия], с тем, чтобы они отправили на поиски еще не открытых земель корабли, потому что [начатое им] [172] предприятие казалось ему, как он говорит, на диво грандиозным и прибыльным.

Адмирал здесь отмечает, что он не отправится в Испанию до тех пор, пока не будет осмотрена вся эта земля, которая продолжается на восток. Он намерен обойти ее всю, вдоль берега, чтобы лучше уяснить себе, где удобнее всего можно будет разгружать корабли, которые будут приходить из Кастилии со скотом и иными товарами. Но ему не кажется разумным при одном оставшемся корабле подвергать себя опасностям, которые могут возникнуть в ходе новых открытий.

И он сетует на то, что все несчастья и неудачи произошли вследствие ухода каравеллы «Пинты».

Вторник, 1 января 1493 г. В полночь адмирал отправил лодку на остров Амигу за ревенем. К вечеру моряки вернулись с корзинкой ревеня. Больше собрать они не могли, потому что не захватили с собой заступ. Этот ревень адмирал взял в качестве образца, предназначенного для королей. Король этой земли сообщил, что он отправил много каноэ за золотом. Возвратилось каноэ с моряком, посланным на поиски «Пинты». Моряк этот рассказывал, что «Пинту» ему найти не удалось. Он видел в двадцати лигах отсюда короля, у которого на го лове были две большие золотые пластинки. Этот король исчез сразу же, после того как к нему обратились сидевшие в каноэ индейцы. Моряк сообщил также, что видел много золота и у других индейцев.

Адмирал предположил, что король Гуаканагари запретил продавать золото христианам, желая, чтобы все оно проходило только через его руки, и что, по всей вероятности, Гуаканагари знал места, где золота было столько, что оно не имело там никакой цены. Адмирал указывает, что здесь много съедобных пряностей, более ценных, чем перец и корица. Он препоручил сбор пряностей людям, которые пожелали остаться здесь с тем, чтобы они собрали их, сколько окажется возможным.

Среда, 2 января. Утром адмирал отправился на берег, чтобы проститься перед отплытием из этих мест с королем Гуаканагари, и подарил ему свою рубашку. Затем адмирал показал королю, с какой силой стреляют ломбарды и каково разрушительное действие их ядер. Для этого он велел стрелять из ломбарды по сидящему на мели кораблю. Так поступил адмирал потому, что одной из причин его визита к Гуаканагари была беседа о карибах, с которыми вели войну индейцы этой страны. Король увидел, как далеко стреляет ломбарда и во что превратился после этой стрельбы корпус корабля — мишени. Адмирал велел морякам разыграть примерную боевую схватку и заверил касика, что теперь ему уже нечего бояться карибов, даже если они снова нападут на его земли. Все это адмирал сказал Гуаканагари, желая, чтобы король дружески относился к оставляемым здесь христианам и проникся к ним страхом. [173]

Адмирал пригласил касика и сопровождающих его людей отобедать с ним в доме, где он расположился. Адмирал отрекомендовал королю Диего де Арану, Перо Гутьереса и Родриго Эсковеду, людей, которых он оставлял здесь в качестве своих заместителей, чтобы они хорошо управляли и умело распоряжались, достойно служа богу и их высочествам.

Касик проявил большую любовь к адмиралу и очень сожалел об его отъезде. Особенно опечален был Гуаканагари в момент, когда увидел, что адмирал отчаливает от берега.

Один из приближенных короля говорил адмиралу, будто Гуаканагари приказал отлить из чистого золота статую адмирала в полный его рост. Эту статую должны были доставить королю через десять дней.

Адмирал возвратился на корабль, намереваясь сразу же выйти в море. Но ветер оказался, непопутным.

На острове Эспаньола, что у индейцев называется Бохио, адмирал оставил в крепости 39 человек и среди них, по его словам, было много друзей короля Гуаканагари.

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Сталинградская битва стала переломным моментом во Второй мировой – самой грандиозной и кровопролитно...
«Ты Имр из Кинда, кажется? СлучалосьИ мне слыхать о племени твоем.Оно живет не в кесарских владеньях...
Почему за без малого две с половиной тысячи лет никто – ни Ганнибал, ни Цезарь, ни Атилла, ни Чингис...
Кутузов – да, Багратион – да, Платов – да, Давыдов – да, все герои, все спасли Россию в 1812 году от...
Слава – переменчива, изменения ее «характера» иногда очень сложно объяснить с точки зрения логики. В...
Кто больше сделал для империи? Петр I, который ее основал? Александр I, который устоял перед нашеств...