Путешествия. Дневники. Воспоминания Колумб Христофор
И адмирал отправился в путь, хоть ему это и не хотелось, чтобы рассеять подозрения короля, и на ночлег остановился [207] в Сокабене. Король приказал своим представителям безвозмездно дать адмиралу все то, в чем нуждался он сам и его люди, и исполнить все, что адмирал пожелает.
Суббота, 9 марта. Сегодня адмирал выехал из Сокабена и направился в место, где находился король — в Райскую долину (Valle del Paraiso), что в 9 лигах от Лиссабона. Из-за дождя он смог добраться до резиденции короля лишь к ночи.
Король велел знатным особам своего двора принять адмирала с большим почетом. Также с почетом принял адмирала и он сам. Король оказал адмиралу много милостей и разрешил ему сидеть в своем присутствии и говорил с ним весьма сердечно. Он заверил адмирала, что прикажет самым тщательнейшим образом выполнить все, что может быть полезно королям Кастилии и ему, адмиралу, и при этом сказал, что все это будет сделано за его собственный королевский счет.
Король, казалось, был доволен тем, что путешествие адмирала так хорошо окончилось. Но он полагал, что, по договору, заключенному им с королями Кастилии, земли, открытые адмиралом, должны относиться к его владениям[54]. На это адмирал ответил, что он не видел этого договора и знает только, что короли ему повелевали не заходить ни в Мину, ни в иное место в Гвинее, и что это было объявлено публично во всех портах Андалусии, прежде чем он отправился в путь. Король весьма милостиво ответил, что нет нужды в этом деле прибегать к услугам третьих лиц. Затем он передал адмирала попечениям приора монастыря Св. Клары, наиболее почетной особы в кругу приближенных к королю лиц, и тот принял его с большим почетом и радушием.
Воскресенье, 10 марта. Сегодня, после мессы, король снова заверил адмирала, что предоставит ему все, в чем только последний испытывает нужду. Король долго беседовал с адмиралом о его путешествии и при этом приказал адмиралу сидеть в его присутствии и оказал гостю знаки внимания.
Понедельник, 11 марта. Сегодня адмирал попрощался с королем, и тот поручил ему кое-что передать от своего имени монархам Испании, проявляя, как и в прошлые дни, великую благосклонность к адмиралу.
Адмирал выехал после обеда, и король отправил с ним в качестве провожатого дона Мартина ди Норонья, и многие знатные рыцари сопутствовали ему некоторое время.
Адмирал прибыл в монастырь Св. Антония, что стоит над селением Виллафранка. В этом монастыре пребывала королева, и адмирал желал посетить ее, чтобы засвидетельствовать свое уважение и поцеловать ее руку. Незадолго до прибытия в [монастырь] Св. Антония он отправил к королеве гонца, уведомляя ее, что не покинет пределов страны, прежде чем ее не увидит. С королевой были герцог и маркиз, и принят адмирал [208] был с большим почетом. Вечером он выехал из монастыря и переночевал в Альандре.
Вторник, 12 марта. Сегодня, в тот момент, когда адмирал собирался выехать из Альандры к своей каравелле, прибыл королевский гонец и от имени короля заявил, что если адмирал пожелает направиться в Кастилию сушей, то он будет сопровождать его и заботиться о ночлеге, о вьючных животных и обо всем необходимом. Когда адмирал покидал его, гонец велел дать мулов адмиралу и его пилоту, который сопровождал Колумба, и адмирал отмечает, что этот человек приказал вы дать пилоту 20 эспадин[55]. Все это адмирал говорит, чтобы королям Испании было известно, что о« делал [в Португалии]. Адмирал прибыл к каравелле ночью.
Среда, 13 марта. Сегодня в 8 часов, при большом приливе и северо-северо-западном ветре, адмирал поднял якоря и направился в Севилью.
Четверг, 14 марта. Вчера, после захода солнца, адмирал следовал своим путем на юг и перед заходом солнца находился близ мыса Сан Висенте, что в Португалии. Затем он направился на восток, чтобы пройти к Сальтесу, и при слабом ветре шел весь день и к вечеру находился близ Фару.
Пятница, 15 марта. Вчера, после захода солнца, адмирал плыл своим путем до наступления дня, при слабом ветре, и на восходе солнца был у Сальтеса, и в полдень при нарастающем приливе прошел мимо отмели Сальтес в бухту, откуда отплыл он 3 августа прошлого года. И он говорит, что теперь заканчивает свои писания и намерен идти морем в Барселону, так как ему сказали, что в этом городе находятся сейчас их высочества. А в Барселону он направится, чтобы дать им отчет о своем путешествии, которое господь наш позволил ему совершить, желая его прославить.
И верит он убежденно и безраздельно, не допуская никаких сомнений, и твердо знает: бог творит одно только благо, и все на земле, исключая греха, есть благо, и нельзя себе ни вообразить, ни помыслить что-либо без всевышней на то воли.
«Я узнал это во время своего плаванья, — говорит адмирал, — оно чудесным образом подтвердило подобное мое убеждение, как то можно усмотреть из этого описания по многим отмеченным мною чудесам, что свершились во время путешествия, а также и со мною [лично]. Ведь сколько времени нахожусь я при дворе ваших высочеств против воли и желания многих видных особ из вашего дома. И все они были против меня, и высмеивали мое дело, которое, я надеялся, послужит к величайшей славе христианства, и притом слава эта будет достигнута с неслыханной доселе легкостью».
Таковы заключительные слова адмирала, дона Христофора Колумба [в дневнике] его первого путешествия в Индии, совершенного для открытия их. И он был, безусловно, прав и говорил [209] как человек весьма предусмотрительный и обладающий почти пророческим даром, потому что скотоподобные люди не поняли, сколь великие блага мирские и духовные дал Испании бог. И не достойна оказалась Испания из-за своей заносчивости и жадности пользоваться благами духовными; только немногим рабам господним была оказана эта честь. Богу хвала.
(пер. Я. М. Света)
Текст воспроизведен по изданию: Путешествия Христофора Колумба. М. Географгиз. 1956
© текст - Свет Я. М. 1956
© OCR - Ketzalcoatl. 2004
©сетевая версия - Тhietmar. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Географгиз. 1956
[1] Документ, который публикуется на страницах этой книги, не является подлинной записью хода событий первого путешествия, дневником, написанным рукой Колумба.
Этот документ — конспект копии утраченного оригинала, составленный в середине XVI столетия Бартоломе Лас Касасом (1475—1566), крупнейшим испанским историком-летописцем того времени и неукротимым борцом за освобождение индейцев из кабалы и рабства.
О «Дневнике» писалось много, и десятки исследователей пытались разобраться в неясной истории этого документа — одного из важнейших исторических источников эпохи великих открытий. Не раз, когда речь шла о «Дневнике», высказывались сомнения в авторстве Колумба. В 30-х годах нынешнего столетия аргентинец Карбиа, ярый ненавистник замечательного гуманиста Лас Касаса, применил обычные для буржуазных историков приемы очернения своего противника и, не имея на то сколько-нибудь убедительных доказательств, объявил «Дневник» фальшивкой, вышедшей из-под пера Лас Касаса. Горячая полемика, начавшаяся после того, как Карбиа выступил со своими «разоблачениями», продолжалась несколько лет и в весьма малой степени способствовала разрешению спорных вопросов, связанных с происхождением копии «Дневника» Лас Касаса. Не вдаваясь в существо этого спора, необходимо, однако, отметить, что для оценки значимости публикуемого документа должно, прежде всего, выяснить, вел ли Колумб во время первого и последующих плаваний подробные дневники.
По свидетельству того же Лас Касаса, Колумб, уезжая весной 1493 г. из Барселоны в Севилью для подготовки своей второй экспедиции, оставил королевской чете книгу, в которой подробно описывались его плавание в «Индии» и открытия, совершенные в заморской стороне. Подтверждением этого свидетельства могут служить письма Фердинанда и Изабеллы к Колумбу. 1 июня 1493 г. король и королева отправили Колумбу письмо, в котором имеется следующее место: «...вы говорили, что вам нужна книга, которую вы оставили здесь [т. е. у королей], и что необходимо снять с нее копию и эту копию отправить вам. Так и будет сделано, согласно нашему предписанию дону Хуану де Фонсеке». В другом письме от 5 сентября 1493 г. королева извещает адмирала о высылке ему этой копии, а еще в одном письме, датированном тем же числом, Фердинанд и Изабелла указывают: «...мы и никто иной, кроме нас, бегло просмотрели книгу, которую вы нам оставили. И чем больше мы говорим о ней, тем больше убеждаемся, как велико значение вашего предприятия, в подробностях которого вы осведомлены в большей степени, чем кто-либо иной из смертных. Да будет угодно богу, чтобы будущее соответствовало начатому. А чтобы лучше разобраться в вашей книге, нам необходимо знать градусы [т. е. координаты], на которых расположены острова и земли, которые вы должны будете открыть [речь идет о новом, втором путешествии], и градусы пути, каким вы будете следовать ради нашего блага...».
По всей вероятности, речь идет здесь о подробном описании первого путешествия, к которому, как это явствует из текста упомянутых писем и письма королевской четы от 18 августа 1493 г., Колумб не приложил, однако, карт с указанием своего маршрута.
В португальском архиве Торре ди Томбу хранится письмо видного португальского государственного деятеля Дуарти д'Алмейда королю Жуану III от 30 ноября 1554 г., в котором д'Алмейда сообщает, что у внука Христофора Колумба, Луиса, имеется книга, написанная самим адмиралом, о «Демаркации морей и океанов». Так как при переговорах 1494 г. в Тордесильясе кастильцы, намечая линию демаркации, опирались на данные новых открытий Колумба, то можно предположить, что книга, о которой упоминает д'Алмейда, была дневником первого путешествия. Об этом свидетельствует и другой, весьма любопытный документ — лицензия Карла V от 9 марта 1554 г.; согласно лицензии, дону Луису разрешалось выпустить в свет книгу, написанную в свое время Христофором Колумбом, в которой «рассказывается о весьма значительных вещах, достойных того, чтобы о них все знали; и дабы не было забыто столь прославленное начало такого события, каким было открытие всех Индий моря-океана, справедливым будет напечатать эту книгу».
В феврале 1502 г. сам Колумб в письме к папе Александру VI указы вал: «Возрадуется и найдет успокоение моя душа, если я ныне смогу, наконец, явиться к вашему святейшеству с моим писанием (my escrytura), которое ведется мною в форме и на манер записок Цезаря; и я продолжаю вести его с первого дня и доныне, когда мне стало известно, что я должен во имя святой троицы совершить новое путешествие».
Фердинанд Колумб, младший сын знаменитого мореплавателя, в «Истории жизни адмирала» (необходимо, впрочем, отметить, что авторство Фердинанда Колумба вызывает сомнения и при этом небезосновательные), в том месте, где описывается выход флотилии из Палоса 3 августа 1492 г., пишет, что Колумб с момента отплытия «тщательнейшим образом, изо дня в день, описывал все, что происходило в путешествии, и особенно ветры, которые дули, когда он совершал плавание, и под какими парусами [шли корабли], и течения, и все, что он видел на своем пути: птиц, рыб и иное, достойное внимания. Он всегда имел обычай так поступать в [своих] четырех путешествиях, совершенных им из Кастилии в Индии»,
И Лас Касас и Фердинанд Колумб дают подробное описание плавания Колумба с ссылкой на дневники, которые были в их распоряжении.
Таким образом, едва ли (даже если не принимать во внимание свидетельства Фердинанда Колумба — лица пристрастного — и Лас Касаса, мнения которого, как мы увидим дальше, нельзя считать вполне объективными) можно не сомневаться в том, что имелось описание первого путешествия, принадлежащее самому Колумбу.
Но в какой степени конспект копии Лас Касаса соответствует оригиналу? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо ознакомиться с характером деятельности «соавтора» «Дневника» — Лас Касаса, человека, в котором страстный темперамент бойца всегда подавлял стремление к объективному описанию тех или иных исторических событий.
Полвека Лас Касас провел в борьбе за освобождение индейцев из-под гнета испанских рабовладельцев. Каждая фраза его многочисленных памфлетов, написанных тяжелым и путаным языком, была подобна неотесан ному камню, выпущенному из пращи по врагу. Этот неугомонный воитель тринадцать раз пересекал океан, то появляясь на берегах Эспаньолы или Мексики, то вновь и вновь возвращаясь в Кастилию, где он с неуемной настойчивостью хлопотал о реализации своих проектов и планов. Его знал испанский двор и король-император Карл I (V). Его видели в канцеляриях Индийского Совета и в судебных присутствиях, и на университетских кафедрах, где он выступал с обличительными речами и вел страстные диспуты со своими многочисленными противниками. Испания еще не знала книг таких гневных и яростных, как знаменитый трактат Лас Касаса «Кратчайшая история разрушения Индий» (1542 г.), где шла речь о чудовищных жестокостях, совершенных испанскими конкистадорами в Новом Свете, где клеймилась гнусная система эксплуатации индейцев. Но Лас Касас даже в самых своих страстных памфлетах, сурово обличающих практику испанских открытий и завоеваний, всегда оставался покорным сыном церкви и ревнителем «истинной веры». Человек своей страны и своего века, он чтил освященную веками католическую догму и фанатично верил в католического бога. Религиозная экзальтация была ему свойственна в такой же степени, как и ненависть к истребителям и угнетателям индейцев, и он грозил божьим судом тем, кто «с крестом в руке и с ненасытной жаждой золота в сердце» во имя бога разорял и опустошал ново открытые земли.
Понять отношение Лас Касаса к тому или иному событию недавнего прошлого можно, лишь оценив эти глубоко противоречивые особенности его мировоззрения. Кроме того, необходимо иметь в виду, что Лас Касас был тесно связан с семейством Колумба и считал, что в процессе, который наследники адмирала вели с испанской короной, моральные права были на стороне истцов — детей и внуков первого адмирала моря-океана.
К Колумбу Лас Касас всегда проявлял необыкновенный интерес. Фигура адмирала, открывателя новых земель, обиженного и отвергнутого королями, привлекала внимание Лас Касаса. И, прежде всего потому, что, при давая божественное значение замыслу и делу Колумба, рисуя его в одеждах небесного посланца, он мог, сопоставляя с адмиралом всех последующих деятелей конкисты, легко добиться нужного ему эффекта в своих памфлетах.
Колумб, по мнению Лас Касаса, был орудием провидения. Жадные искатели легкой наживы, устремившиеся в Новый Свет, куда открыл им дорогу Колумб, втоптали в грязь ветвь мира и крест, с которым адмирал якобы отправился открывать «Индии». Лас Касас при этом готов был забыть свойственные Колумбу черты заурядного рыцаря первоначального накопления, которые проявляются в каждой строке собственных писаний адмирала. Движимый желанием довести до логического конца эффектное противопоставление адмирала-«богоносца» и «скотоподобных» конкистадоров, Лас Касас работал над материалами Колумба в семейных архивах его потомков, и рука неукротимого «великого защитника индейцев» чувствуется во многих местах «Дневника».
Ярче всего это проявляется в прологе к «Дневнику» и особенно в той его части, где речь идет о великом хане.
Версия о великом хане приводится у Фердинанда Колумба, Бернальдеса и Мартира. Весьма возможно, что при предварительных переговорах Колумба с королем и королевой упоминалось о землях и народах монгольских императоров «Катая» (в Западной Европе не знали, что уже более века прошло с того времени, когда монгольские великие ханы потеряли власть над Китаем). Но более чем сомнительно, чтобы Колумб, излагая историю этих переговоров, позволил себе язвительные намеки на равнодушие папского престола к делу обращения в христианство иноверных народов. И этот, чисто полемический, выпад и сама формулировка задач обращения в христианство подданных великого хана выдержаны в стиле памфлетов Лас Касаса.
В «колумбианской» литературе много споров вызвал вопрос о характере источников, из которых Колумб мог получить сведения о великом хане и его стране. Назывались письмо Тосканелли португальцу Мартинсу и сомнительное послание того же Тосканелли к самому Колумбу и произведения ряда других авторов XIII, XIV и XV столетий, в том числе «Книга Марко Поло». Но в прологе к «Дневнику» ничего не говорится ни о сказочных богатствах великого хана, ни о дивных городах и храмах в его землях, ни о золоте, драгоценных камнях и жемчуге «Катая» и «Индий». А между тем все эти авторы дают яркие соблазнительные картины «богатейших» стран Востока.
Все мировоззрение Колумба определялось неуемной» страстью к наживе. Каким неподдельным пафосом дышат те строки его письма к Сантанхелю и Санчесу, где описываются действительные и мнимые богатства новооткрытых земель. А в прологе ничего не говорится о реальных, осязаемых выгодах, сопряженных с успешным выполнением миссии к великому хану, хотя естественно, что в переговорах с Изабеллой и Фердинандом, у которых ни один грош не тратился понапрасну, соображения о грядущих барышах должны были играть не меньшую роль, чем фантастические проекты спасения языческих душ. Таким образом, маловероятно, чтобы пролог, который завершается концовкой, выдержанной в манере и стиле Лас Касаса, написан был Колумбом.
В самом тексте «Дневника» имеются явные следы «целеустремленной» работы его редактора. Это бросается в глаза, если сопоставить «Дневник» с другими источниками, где описывается первое плавание Колумба.
В «Дневнике» имеется много явных пропусков или вставок, бесспорно не принадлежащих Колумбу. Трудно, например, предположить, чтобы в оригинальный текст «Дневника» не была включена инструкция, которую Колумб дал при отправлении от Канарских островов капитанам кораблей. Фердинанд Колумб в «Истории жизни адмирала» и сам Лас Касас в «Истории Индий» упоминают об этой инструкции, причем Фердинанд Колумб пишет, что в инструкции указывалось, будто в 750 лигах к западу от Канарских островов флотилия должна встретить землю. В копии-конспекте, в записях, относящихся к концу сентября, началу октября и к февралю 1493 г., весьма глухо упоминается о настроениях судовых команд, хотя другие источники сообщают нам о серьезных волнениях на кораблях, а в материалах судебного процесса, который вели наследники Колумба с испанскою короной, имеются свидетельские показания (в опросных листах королевских фискалов) о едва не разразившемся мятеже, якобы прекращенном Мартином Алонсо Пинсоном.
В характеристике коренного населения Кубы и Эспаньолы, данной в «Дневнике», усматривается сходство с аналогичными описаниями, которые дает в других своих работах Лас Касас. В «Дневнике» все время подчеркивается гуманное отношение Колумба к индейцам — черта, отнюдь не свойственная адмиралу. Порой стиль записей, ведущихся от первого лица (т. е. от лица Колумба), кажется подозрительно сходным со стилем самого Лас Касаса, хотя в большинстве случаев характерные особенности речи адмирала точно соответствуют языку других документов, приписываемых Колумбу.
В общем, необходимо отметить, что «Дневник» нельзя рассматривать как подлинную запись событий первого путешествия. Скорей его можно считать переработкой оригинального документа, в которой полностью сохранилась первоначальная канва. На ней богатое воображение Лас Касаса расшило узоры, не свойственные подлиннику.
«Дневник» впервые был опубликован испанским историком-архивариусом Наваррете в его Coleccion de los viajes у descubrimientos, t. I и с тех пор не раз переиздавался на испанском языке и в переводах.
[2] Альхамбра (по-арабски — келат-ал-хамраа — красный замок) — цитадель Гранады, в юго-восточной части города, построенная на скале в междуречье Дарро и Хениля. Стены Альхамбры, протяженностью около 3,5 км с высокими и грациозными сторожевыми башнями, окружают целый город дворцов и мечетей. Особенно красив построенный в XIII — XIV вв. дворец в северной части Альхамбры со своими знаменитыми галереями и внутренними дворами (patio). Львиный и миртовый дворы по праву считаются непревзойденными шедеврами поздней поры мавританского (испано-арабского) зодчества.
[3] Гранада, последний оплот мавров на Пиренейском полуострове, была взята 2 января 1492 г. Захватом Гранады завершены были восьмивековые войны «реконкисты» — обратного завоевания испанских земель от мавров. Эмир Гранады сдал город на условиях капитуляции, и Фердинанд и Изабелла скрепили своими подписями договор, гарантирующий маврам личную неприкосновенность и свободу отправления мусульманского культа.
Спустя девять лет договор был вероломно нарушен, и мавританское население города испытало на себе всю тяжесть десницы «католических» королей. Под страхом казни, пыток и изгнаний мавров стали принуждать к обращению в христианство. Но принявшие новую веру (мориски) продолжали подвергаться неслыханным притеснениям.
Церковь разжигала чувство религиозной и национальной вражды, желая любыми способами «очистить» Испанию от морисков и завладеть их землями и богатствами. Мориски не раз восставали против притеснения и гнета. Филипп II с невероятной жестокостью подавил альпухарское восстание морисков (1568—1571), а в 1609—1610 гг. все проживающие в Испании мориски были изгнаны из пределов страны, причем их имущество и земельные владения были захвачены испанской знатью, монастырями, духовными орденами и церковными магнатами.
[4] Титул великих ханов носили потомки Чингиз-хана в колене одного из его внуков — Монке, к которому после долгих усобиц перешла власть над необъятными монгольскими владениями. Двор одного из великих ханов, Хубилая (1259—1294), посетил Марко Поло, из конца в конец прошедший все покоренные монголами земли Азии. В XIII веке и первой половине XIV века великие ханы правили гигантской территорией, которая простиралась от Желтого моря до Тигра. В XIV столетии царство великих ханов распалось на множество самостоятельных феодальных владений. Средняя Азия, в последней четверти этого века, явилась центром, откуда распространял свои завоевания удачливый полководец Тимур Ленг (Тамерлан) (1336—1405), империя которого оказалась, однако, весьма недолговечной.
Западная Европа ознакомилась со странами великих ханов по описаниям Плано Карпини, Рубрука и Марко Поло и по запискам авантюриста и литературного фальсификатора, кавалера Джона Мандевиля, который, по материалам подлинных путешествий в страны восточной и южной Азии, создал увлекательную и полную небылиц книгу. Она пользовалась огромной популярностью в XIV и XV столетиях.
Кастилия в самом начале XV века попыталась вступить в непосредственные сношения с востоком. Посол короля Энрике III, Клавихо, направлен был к Тимуру Ленгу, но добрался до Самарканда, когда грозного завоевателя уже не было на свете. Клавихо оставил «Путеводитель», в котором описывалось его путешествие из Кастилии в Среднюю Азию.
[5] Евреи были изгнаны из Испании указом Фердинанда и Изабеллы от 30 марта 1492 г. Таким образом, либо Лас Касас, либо Колумб допускают ошибку, когда говорят, что повеления королевской четы даны были в январе 1492 г., после того как евреи подверглись изгнанию. Переговоры Колумба с Фердинандом и Изабеллой завершились под писанием капитуляции [договора] 17 апреля. Очевидно, речь идет поэтому не о январе месяце, а об апреле.
[6] Канарские острова, известные еще римлянам, были вторично открыты европейцами на рубеже XIII и XIV столетий. Интерес к этому небольшому архипелагу, лежащему в исходном пункте новых торговых путей, проявляли обе пиренейские державы. В самом начале XV века на одном из восточных островов архипелага — Лансароте — утвердился нормандский авантюрист Бетенкур, объявивший себя ленником кастильского короля. В дальнейшем, на протяжении всего XV столетия, острова Лансароте, Гомера и Гран-Канария находились во власти кастильцев, которые со зверской жестокостью обрекли на истребление и вымирание коренное население островов — гуанчей. Западные острова Иерро и Тенериф завоеваны были Кастилией в период 1493—1512 гг. Канарские острова были яблоком раздора для двух держав-соперниц, Испании и Португалии. Португальцы, проложившие в первой половине XV века путь к Гвинее и заинтересованные в овладении всеми островами, что лежали у западных берегов Африки, не раз пытались захватить Канарский архипелаг. По кастильско-португальскому соглашению 1479 г., утвержден ному папой Сикстом IV в 1481 г. (соглашение в Алькасовас и папская булла Aeterni Regis), Канарские острова оставались во владении Кастилии (см. комментарии к булле Inter caetera № 2). Значение их для осуществления предприятия, задуманного Колумбом, было весьма велико. То обстоятельство, что корабли его могли при отправлении в путь к берегам неведомых земель базироваться на эту далеко выдвинутую в Атлантику группу островов, в немалой степени способствовало успеху предприятия Колумба.
[7] Отсчет румбов во времена Колумба велся по системе, в основу которой была положена роза ветров со следующими обозначениями: полные румбы именовались «ветрами», половинные и четвертные доли румбов носили соответственно названия «полуветров» и «четверть ветров» или просто «четвертей». Таким образом, на картушке компаса, которым пользовался Колумб, каждому «ветру» соответствовали 45°, «полуветру» — 22,5° и «четверти» — 11,25°. Когда Колумб пишет, что он взял курс запад, четверть к юго-западу, то это значит, что он направил корабль на запад, четверть румба к юго-западу или, по принятому в русском флоте обозначению, на ЗтЮЗ.
Переход от Палоса к Канарским островам занял у Колумба шесть дней. Обычно испанские корабли покрывали расстояние 1 050—1 100 км, отделяющее андалусские порты от Гран-Канарии или Лансароте, за семь-девять дней. Часть Атлантического океана между берегами Испании и Канарскими островами в XV веке называлась Заливом кобыл (Golfo de las Yeguas), так как на кастильских кораблях, перевозивших на Канарские острова скот, много кобыл околевало в пути.
[8] Легенды о таинственных островах в Атлантическом океане с глубокой древности волновали воображение европейцев. В XIII—XIV столетиях на картах мира появлялись в разных пунктах Атлантического океана, то близ экватора, то к западу от Азорских островов, то на параллели Ирландии, таинственные острова, о которых ходили всевозможные легенды. Наиболее живучими и стойкими были мифы о цветущем острове Антилье, острове Св. Брандана и архипелаге Семи городов. На глобусе Мартина Бегайма 1492 г. остров Св. Брандана показан близ экватора на 54 градусе западной долготы, Антилья же помещена чуть севернее тропика Рака, на полпути между Азорскими островами и областью, где на наших картах отмечены Малые Антильские острова. В XV в. испанцы и португальцы бороздили воды Атлантики вблизи Канарских островов, Азорского архипелага и Мадейры в поисках этих легендарных островов. Они продолжали искать их долгое время спустя после открытия Америки в XVI, XVII и XVIII веках. Даже в наше время старые рыбаки на Гомере и Иерро верят в существование острова Св. Брандана, который то поднимается из океанских пучин на поверхность моря, то вновь погружается на дно. Крайне любопытны те места «Дневника», где упоминается о встрече Колумба с моряками, якобы плававшими к таинственным островам. Несомненно, Колумб в бытность свою в Лиссабоне встречался с португальскими моряками, которые совершали плаванье в различных частях Атлантического океана. Отзвуки вестей об этих плаваньях Колумб мог услышать в Лиссабоне или на Азорских островах.
[9] Трудно сказать, насколько был достоверен этот слух. Несомненно только, что король Жуан II пристально следил за всеми испанскими морскими экспедициями, опасаясь, что Фердинанд и Изабелла нарушат условия Алькасовасского соглашения, по которому воды Атлантики к югу от Канарских островов признавались доступными только для португальских кораблей. Возможно, что к Канарским островам была послана португальская эскадра, которой поручено было следить за Колумбом. Но португальцы применили бы к кастильским кораблям «санкции», вероятно, лишь в том случае, если бы последние направились к берегам Зеленого Мыса или Гвинеи.
[10] Явления магнитного склонения были известны и в Европе и в странах Восточной Азии задолго до путешествия Колумба. Сохранились многочисленные свидетельства, относящиеся к XIII столетию, которые достаточно убедительно говорят об этом. Таким образом, нельзя приписывать Колумбу честь открытия магнитного склонения. Вероятно, однако, до первого плавания Колумба в Европе не было известно западное магнитное склонение. Везде, где до этого плавали европейские моряки, в те времена магнитное склонение было восточным. Любопытны замечания Колумба о Полярной звезде. Полярная звезда была для мореплавателей того времени единственной точкой, по которой они могли проверить правильность магнитной стрелки. Необычное явление — отклонение магнитной стрелки к западу — заставило Колумба усомниться в постоянстве поведения Полярной звезды. Именно поэтому адмирал и говорит, что ему кажется, будто не стрелка компаса, а Полярная звезда совершает движение.
[11] 16 сентября Колумб вступил в пределы «Саргассова моря» — части Атлантического океана между Бермудскими островами, Антильским и Азорским архипелагами, получившей свое название от большого скопления здесь плавающих бурых саргассовых водорослей. Это — многолетние, длинные (до 4—6 и даже 10 м в длину) растения, часто имеющие сильно разветвленную форму. Их боковые ответвления листообразной формы напоминают отростки стеблей высших растений. «Саргассово море» занимает в Атлантическом океане огромную площадь. Воды его обладают большой соленостью и чистым голубым цветом. Это «море» заключено, в замкнутом кольце атлантических течений — Гольфстрима Канарского и Северного-экваториального. То, что Колумб принял за плоды, на самом деле было не что иное, как наполненные воздухом пузыри, позволяющие водорослям удерживаться на поверхности.
[12] Колумб и его спутники, одержимые желанием поскорее увидеть землю (а Колумб предполагал, что земля будет встречена на расстоянии 750 лиг от Канарских островов), склонны были считать любую примету верным признаком близости суши. Частые упоминания об этих признаках свидетельствуют о волнении, которое испытывал адмирал. Однако ни чайки, ни фрегаты, ни киты, ни грозовые тучи не могут служить признаком близости суши. Как известно, киты и фрегаты встречаются в открытом море за сотни и тысячи километров от берега. Также не являлись признаком суши «травы», замеченные моряками в море за 26 дней до открытия первой земли в «Индиях». «Травы» эти были водорослями Саргассового моря. Подлинные признаки земли Колумб заметил лишь накануне открытия острова Гуанаханй, 8—11 октября.
[13] Оценка пройденных расстояний, приводимая в «Дневнике», издавна была камнем преткновения для всех исследователей. Прежде всего неясно, чему эквивалентна «лига» — единица измерения, принятая Колумбом. Сам Колумб часто отмечает, что лига равна 4 итальянским милям. В этом случае длина лиги должна была бы составить 1 481 X 4 = 5 924 м. Однако, если принять эту единицу в основу расчета расстояний, пройденных Колумбом в первом путешествии, то окажется, что дистанции, показанные в «Дневнике», по крайней мере на 8—10% превышают истинные. Некоторые исследователи предполагают, что у Колумба лига была равна не 4 итальянским милям, а меньшей величине, возможно 4 392 м. Разумеется, восстановить истинное значение мер длины, принятых Колумбом, не представляется возможным, а так как трасса пройденного Колумбом в первом плавании пути может быть намечена только приближенно, то не легко определить, насколько близкой к истине была оценка расстояния, покрытого флотилией на пути от Канарских островов к Эспаньоле.
[14] О настроениях экипажей флотилий в «Дневнике» имеются лишь беглые и неясные замечания в этой записи и в записи от 14 февраля 1493 г., но в материалах тяжбы короны с наследниками Колумба имеются свидетельские показания участников первого плавания, данные королевскому фискалу, в которых тревожные события, имевшие место на флотилии, излагаются весьма подробно. Но ценность этих показаний ничтожна, поскольку корона, стремясь умалить заслуги Колумба и приписать Пинсону честь открытия новых земель, определенным образом «ориентировала» свидетелей. Материалы этой тяжбы создают версию о серьезных волнениях на кораблях, вызванных тем, что судовые команды были недовольны Колумбом и настаивали на возвращении в Кастилию. Открытый мятеж якобы предотвратил Пинсон, который убедил моряков, что искомая земля близка. Иная версия приводится у Лас Касаса в его «Истории Индий». Лас Касас пишет: «По мере того как бог давал им [морякам] все больше и больше явных примет, указывающих на близость земли, все более и более возрастали нетерпение и непостоянство и все пуще возмущались [моряки] против Христофора Колумба. И днем и ночью все, кто бодрствовал, не переставали ни на минуту роптать и все, кто мог общаться друг с другом, соединялись, обсуждая, каким образом можно вернуться [в Кастилию]. При этом люди говорили, что было бы безумием и самоубийством рисковать своей жизнью, чтобы следовать безумным замыслам какого-то чужеземца, который готов принять смерть, лишь бы только сделаться большим господином, — и [того ради] очутился в том бедственном положении, в котором и он и они все находятся ныне.
И что обманывал он множество людей, особенно когда, противоборствуя столь великим и ученым людям, ратовал за свое предприятие или, вернее говоря, за свои бредни, которые и оценивались как суета и безумство, и когда говорил он, что для их выполнения достаточно дойти до тех мест, куда доселе еще никто не доходил и не отваживался доплывать... некоторые заходили еще дальше, говоря, что лучше всего было бы сбросить его в море, если он будет упорствовать, настаивая на, продвижении вперед, а затем объявить, что он упал в море, когда определял высоту Полярной звезды квадрантом или астролябией; ведь так как был он чужеземцем, мало найдется людей или совсем таковых не будет, кто потребовал бы к ответу содеявших подобное, но зато найдется бесчисленное множество таких, кто будет утверждать, что подобный конец уготован был ему богом по заслугам за дерзость. В таких и подобных им разговорах проводили время моряки. И так говорили они день и ночь напролет; и ко всему причастны были Пинсоны, капитаны и старейшины всего люда, ибо все прочие моряки были уроженцами и жителями Палоса и Могера, и к Пинсонам все обращались и с Пинсонами вместе все сетовали...». Далее Лас Касас отмечает, что Колумб, заметив настроение экипажа, вел себя с большой выдержкой и мужеством, настойчиво добиваясь осуществления своего замысла.
[15] «Вилохвостка» (Rabiforcado) — фрегат — птица океанических побережий тропического пояса с коротким изогнутым клювом, длинными сильными крыльями и хвостом, раздвоенным в виде буквы V. Эти птицы отнюдь не являются признаком земли, так как они могут залетать за сотни километров от берега.
[16] Стражницы (Guardas) — звезды alfa и beta в созвездии Большой Медведицы, Эти звезды, вращаясь вокруг Полярной звезды, описывают за 24 часа полный круг. Во времена Колумба было известно, что эти звезды в течение одного года меняют свое положение относительно Полярной звезды таким образом, что в начале мая, в полночь, они стоят прямо над Полярной звездой; в начале февраля, в тот же час, располагаются на 90° к востоку, в начале ноября занимают позицию, противоположную майской, а в первые дни августа находятся на 90° к западу от своего положения в мае.
Таким образом, мореплаватели, зная наперед, в каком положении относительно Полярной звезды будут находиться в полночь любого дня - звезды alfa и beta, могли исчислять по ним время, приняв во внимание, что за 24 часа эти звезды описывают полную окружность, и что, следовательно, за один час они, подобно стрелке часов, описывают дугу в 15°. Существовала особая диаграмма, посредством которой определялось время.
Она имела вид круга с фигурой человека в центре. На груди фигуры, точно в геометрическом центре круга, было изображение Полярной звезды.
На окружности, через равные промежутки в 45° (промежуток этот назывался линией), нанесены были полночные положения Стражниц в различные времена года. От Полярной звезды к каждой из этих позиций шли радиальные лучи, которые пересекали голову, руки, плечи и ноги человеческой фигуры.
По частям тела, которые пересекались радиальными линиями, назывались и положения Стражниц в то или иное время года.
Пример определения времени по звездам alfa и beta приводится в записи дневника от 30 сентября. В полночь 30 сентября эти звезды должны были находиться на линии (т. е. на 45°) ниже правой (западной) руки (см. диаграмму). Колумб отмечает, что вечером они находились у правой руки, а на рассвете одной линией ниже левой руки, и что за ночь прошли три линии. Следовательно, первое наблюдение Колумба относится к 9 часам вечера, второе к 6 часам утра, так как именно за этот промежуток времени звезды alfa и beta могли переместиться на три линии, т. е. на 135°.
По Полярной звезде ночью и по солнечным часам днем мореплаватели могли определять местное время, а подобные определения были необходимы им в повседневной навигационной практике.
[17] Остров Сипанго (Чипанго или Джипанго в итальянском произношении) впервые упоминается у Марко Поло. Марко Поло помещает Сипанго на расстоянии 1500 ли (китайских миль) от берегов Китая, Сипанго — остров, с которым и у Марко Поло и у европейских картографов XIV и XV столетий связаны были представления о Японии, указывался на многих картах того времени. Этот остров нанесен был на ту таинственную карту, которую имел у себя Мартин Алонсо Пинсон. Колумб, подобно всем своим современникам, сильно преувеличивал расстояние (по сухопутью) между западными берегами Европы и восточными землями Азии и соответственно преуменьшал ширину «Западного» океана.
[18] Эскривано (escribano). В равной степени под эскривано могут подразумеваться и писцы разных родов, и нотариусы. В буквальном переводе эскривано точно соответствует русскому слову «писец» (и в испанском и в русском языке слово это восходит к одному и тому же глаголу «escribir» — писать). Во флотилии Колумба эскривано был нотариусом и главное его назначение состояло в формальном засвидетельствовании актов на ввод во владение королей Испании новооткрытыми землями.
[19] Здесь идет речь о коренных жителях Канарских островов — гуанчах. Гуанчи в XV веке населяли все крупные острова этой группы. Судя по скудным сообщениям европейцев, в то время посетивших Канарские острова, гуанчи говорили на разных наречиях, родственных современным берберским языкам северо-западной Африки. По облику они, однако, отличались от берберов, и антропологи склонны им приписывать скорее древнеевропейское, чем африканское происхождение. Гуанчам Гран-Канарии и Фуэнтевентуры был известен гончарный круг. Они обрабатывали землю мотыжным способом и разводили коз. На Гомере и Пальме гуанчи стояли на более низком уровне развития. Форма родового строя характерна была для всех племен, населявших Канарские острова. Кастильские хронисты свидетельствуют, что на восточных островах Канарской группы существовали «государства» с «королями» и со словным делением. Вероятнее всего эти «государства» были конфедерациями племен, управляемых советами родовых старейшин. Гуанчи оказали героическое сопротивление кастильским завоевателям. В течение ста лет шла неравная борьба между гуанчами и вооруженными до зубов отрядами захватчиков. В результате большая часть жителей островов была истреблена. Колумб не раз упоминает о коренных жителях Канарских островов. В письме к Фердинанду и Изабелле, в котором он дает отчет о своем третьем путешествии, с гуанчами сравниваются индейцы острова Тринидад.
[20] Фернандина — остров в группе Багамских островов. Современное название Лонг-Айленд (Долгий остров). Назван в честь короля Фердинанда.
[21] По всей вероятности имеется в виду табак.
[22] «Сети из хлопковой пряжи» — гамаки.
[23] Ошибка в тексте дневника. Ни на одном из кораблей не было маэстре по имени Диего. Вероятно, имеется в виду Диего Лоренсо — контрамаэстре (корабельный мастер) «Ниньи».
[24] Плиний (Плиний Старший) — Гай Плиний Секунд (24—79гг. н.э.) — автор «Естественной Истории» — подлинной энциклопедии естественных наук античной эпохи. В 36 книгах этого труда содержались сведения о животном и растительном мире, о народах, населяющих мир, географические описания, астрономические и космографические данные.
Колумб вряд ли знаком был с Плинием в оригинале. Он, однако, мог встретить выдержки из Плиния в «Зерцале мира» (Imago Mundi), Пьера д'Альи и в космографии Энея Сильвия Пикколомини (папы Пия II).
[25] Это место в «Дневнике первого путешествия» вызывает интерес у биографов Колумба, поскольку Лас Касас приводит здесь слова адмирала, свидетельствующие, что он в свое время был на острове Хиосе, в Архипелаге. Однако прямых доказательств посещения Колумбом Хиоса нет.
[26] Замечание о «едином языке» на всех островах Индий, разумеется, лишено оснований. Сам Колумб неоднократно опровергает его, когда говорит, что индейцы, захваченные им на Гуанахани, не понимают языка обитателей Кубы. Индейцы Больших Антильских и Багамских островов говорили по крайней мере на семи или восьми языках. О планах работорговли см. статью «Открытие Америки и зарождение системы эксплоатации ее коренного населения».
[27] Имеются в виду различные виды ямса и бататов (см. комментарий 32).
[28] Квадрант был простейшим инструментом для определения высоты стояния небесных светил над горизонтом.
Он имел вид деревянного сектора, соответствующего четверти правильного круга. Стороны АБ и БВ были равны между собой и сходились в точке Б под прямым углом. Дуга АВ разделена была на 90 частей (градусов) .
В точке Б прикреплялся на тонкой шелковой нити свинцовый грузик (отвес).
Для определения высоты стояния какого-либо небесного светила наблюдатель устанавливал квадрант таким образом, что сторона АБ находилась на линии, проведенной от глаза к наблюдаемому объекту. Угол ВБГ между стороной БВ и нитью отвеса являлся в этом случае искомым.
Разумеется, квадрант — инструмент весьма неточный. Пользование им становилось почти невозможным в открытом море, когда даже легкое волнение препятствовало правильной установке инструмента. А между тем именно в условиях дальних морских переходов особенно острой была нужда в определениях широт, которые, разумеется, были невозможны без угломерных инструментов.
Вряд ли данные определения широт по квадранту искажены переписчиком рукописи «Дневника», как это предполагает Лас Касас. По всей вероятности, квадрант, которым пользовался Колумб, был неисправен.
Колумб сам отмечает это обстоятельство в записи от 21 ноября, в которой он указывает, что не будет до тех пор пользоваться квадрантом, пока на берегу не исправит его.
Испанский историк Наваррете предполагал, что ошибка в исчислении широты была вызвана тем, что в квадранте Колумба цена одного деления была вдвое меньше нормальной. Если это пред положение справедливо, то ошибка, допущенная Колумбом, становится незначительной, так как при двойной цене деления широта того пункта, где производил определения Колумб, оказывается равной не 42, а 21 градусу. Истинная широта пункта, где Колумб вел свои наблюдения, — 23°.
Таким образом, пред положения Наваррете кажутся справедливыми. Однако мало вероятно, будто Колумб, понимая, что показания квадранта получаются ошибочными, не принял во внимание особенности шкалы квадранта. Лас Касас, отмечая, что Колумб допустил ошибку и что остров Куба не может лежать под 42-м градусом, делает на полях «Дневника» примечание, в котором он указывает, что если это определение было бы справедливым, то Куба оказалась бы на широте «Флориды». Нас не должно удивлять это замечание, хотя ныне хорошо известно, что Флорида лежит между 24 и 31 градусом с. ш. В XVI веке Флоридой называлась у испанцев огромная территория, которая простиралась вдоль побережья Атлантического океана почти до рубежей Канады.
[29] Весьма примечательное место в записях Колумба, позволяющее оценить «истинность» утверждений испанцев о людоедских наклонностях караибов. Версия о каннибалах — пожирателях человеческого мяса — возникла на основе неправильно понятых объяснений индейцев, взятых в плен Колумбом на Гуанахани.
Слухи о людоедах, населяющих некоторые острова «Индий», подействовали на воображение всех кастильских мореплавателей, которые стали усиленно собирать «доказательства», подтверждающие предположения Колумба. А спустя несколько лет после открытия первых американских земель, под предлогом борьбы с индейцами-людоедами, кастильские колонисты стали совершать набеги на Малые Антильские и Багамские острова, уничтожая и обращая в рабство их жителей, под предлогом борьбы с «бесчеловечными обычаями». Сам Колумб, используя им же созданную легенду о каннибалах-людоедах, в 1494 г. разработал программу обращения в рабство индейцев, относимых к этой группе.
[30] Исключительно, ценное и важное наблюдение, Колумб (или Лас Касас, говорящий устами адмирала) отмечает, что у индейцев острова Кубы имел место родовой строй. Это соображение подкрепляется метким и верным указанием на то, что значительные группы индейцев, принадлежащих к одному роду, жили сообща в больших домах. Любопытно, что первые путешественники, посетившие Америку, отчетливее представляли себе истинную структуру общественного уклада индейских племен, чем те европейцы, которые посещали американские земли в XVII и в XVIII столетиях.
Разумеется, Колумб и его современники «феодализировали» в своих записях социальный строй индейских племен. Но, как непосредственные наблюдатели, они порой улавливали специфические особенности, не свойственные европейскому укладу, и поэтому так ценны для этнографов материалы первооткрывателей, познакомившихся с коренным населением Америки в ту эпоху, когда она еще не испытывала на себе пагубного влияния «цивилизации».
[31] Лас Касас в «Истории Индий» указывает, что он не понимает «почему подобное название было дано этому острову. И на Кубе и на Эспаньоле был один и тот же язык, но на этом языке остров [о котором идет речь] назывался Хаити (Haiti) — последняя гласная в этом слове долгая и ударная. По непонятным причинам остров получил имя Бохио, которым у индейцев обозначались их дома, сооружаемые из соломы».
[32] Речь идет о плодах ямса или ньяма (местное название — ахе). Ямс (Dioscorea) — растение тропического пояса, образующее мощные клубни, богатые крахмалом. Индейцы изготовляли из сушеных клубней ямса муку, а затем из этой муки пекли лепешки, которые назывались «касаби». Этот «хлеб» из «ньямов» был основной пищей коренных жителей Эспаньолы.
[33] Счет времени на кораблях Колумба велся по «ампольетам» (ampolletas) — песочным часам. Работа этого примитивного механизма зависела от усердия и расторопности дежурного юнги, который был обязан через каждые полчаса перекидывать склянки. (Песок пересыпался из верхней склянки-ампольеты в нижнюю именно за этот промежуток времени.) Разумеется, пользование ампольетами сопряжено было с большими неудобствами. Для того, чтобы узнать время суток, приходилось пересчитывать число получасовых интервалов, которые протекли от момента наблюдения по солнечным часам или по созвездию Большой Медведицы (см. комментарий 16). В ясные дни эти определения были возможны, но в ненастье моряки вынуждены были полагаться на отметки дежурного, причем порой в течение нескольких дней нельзя было проверить и установить точное полуденное время.
За два-три дня при отсчетах времени по «ампольетам» могли быть допущены грубые ошибки.
[34] Тортуга, открытая Колумбом в декабре 1492 г., сравнительно небольшой остров у северного берега Эспаньолы (площадь его около 300 кв. км). Остров этот отделяется от Эспаньолы проливом шириной 10 км. В XVII веке остров Тортуга стал прибежищем пиратов, грабивших испанские корабли, которые перевозили из Америки в Европу различные ценности.
На Тортуге возникла своеобразная пиратская «республика», просуществовавшая более полстолетия.
[35] Так называли индейцы на Эспаньоле своих вождей. Разумеется, «касики» не были «королями» новооткрытых земель. Сохраняя в переводе употребляемые испанскими авторами синонимы слова касик — «король», «сеньор» и т. д., мы желаем обратить внимание читателей на то обстоятельство, что испанцы применяли термины испанской феодальной системы к элементам родового строя. Касики были старейшинами рода или племени, а не феодальными сеньорами.
Любопытно, что испанцы называли касиками вождей индейских племен на американском континенте, хотя языкам Мексики и Перу и не было известно это слово.
[36] Святая Мария из О — святилище в горах Кастилии — неподалеку от Сеговии, названо так потому, что со всех сторон замкнуто цепями гор, образующими овальный контур в виде буквы О.
[37] Это место представляет для биографов Колумба значительный интерес. Устами Лас Касаса Колумб сообщает, что он «ходит по морю 23 года». Если принять эту версию, то окажется, что уже в 1469 г. Колумб стал моряком. Между тем, по материалам генуэзских архивов удалось установить, что еще в 1471 г. Колумб жил в Генуе и занимался ткацким ремеслом.
[38] Все эти сентенции о искренней любви Колумба к индейцам — плод измышлений Лас Касаса. Не только поступки, но и подлинные слова Колумба (см. его письмо Сантанхелю и Санчесу и «Мемориал», посланный королям в 1494 г.) свидетельствуют, что адмирал менее всего руководствовался соображениями гуманности в своей практической деятельности.
Лас Касас, однако, не скрывает, что испанцы — спутники Колумба — вели себя по отношению к индейцам как истинные грабители и мошенники. Лас Касас говорит — «но даже не давая ничего, они [испанцы] стремились взять и захватить все». В этих немногих словах выражена сокровенная сущность мировоззрения рыцарей первоначального накопления, мировоззрения, присущего Колумбу в той же степени, как и его спутникам.
[39] Здесь Лас Касас или Колумб «феодализируют» общественный строй индейцев: «нитайно» — не гранды, а родовые старейшины. Разумеется, у индейцев Эспаньолы не было ни губернатора, ни судей, ни рыцарского сословия.
[40] Лас Касас в «Истории Индий» пишет: «все бронзовые вещи индейцы ценили больше, чем что-либо другое. Поэтому за наконечник от агухеты давали они без труда все, что только было у них под руками. Бронза называлась у индейцев — «турей» — «небесная вещь».
[41] Эспингарда — старинная пушка небольшого калибра. В Испании эспингардой называлась также очень длинная и тяжелая пищаль — из любленное оружие мавров.
[42] Юный индеец говорил не об островах, а о различных областях острова Эспаньолы, названия которых приведены в «Дневнике» неточно.
[43] Здесь, как указывает Лас Касас, ошибка в тексте «Дневника». Имеется в виду не Родриго, а Хуан Перес, настоятель монастыря Рабида и один из наиболее энергичных покровителей Колумба.
[44] Заповеди Колумба его спутникам, остающимся в Навидаде, выдержаны в стиле, который весьма мало свойственен адмиралу. Эта длинная проповедь вероятно от первого до последнего слова вставлена в копию-конспект «Дневника» Лас Касасом. Все изложение «восьми заповедей» ведется ретроспективно. Лас Касасу превосходно была известна судьба 39 испанцев, оставленных в Навидаде. Зная об этом, он влагает в уста Колумба речь, в которой адмирал, с прозорливостью ясновидца, предостерегает своих сотоварищей и повелевает им не совершать как раз те проступки, которые явились причиной их гибели.
[45] Речь идет, видимо, о реке Яки.Лас Касас в примечании на полях «Дневника» указывает, что в песках реки Яки действительно добывалось золото. Однако он отмечает, что «адмирал вероятно полагает, будто все, что блестит, золото» и принял за этот металл золотистые блестки «магазита» (по всей вероятности, так называл Лас Касас пирит).
[46] Не совсем ясно, имеет ли в виду Колумб сирен или речь идет здесь о дельфинах. Испанское слово «serena» в одинаковой степени может быть отнесено и к мифическим сиренам и к вполне реальным дельфинам. В существование сирен верили моряки не только в XV веке, но и столетие спустя, в начале XVII века. Гудсон описывал внешний вид сирен, встретившихся ему в заморском плавании.
[47] Основываясь на этой записи в «Дневнике», биографы Колумба полагают, что он прибыл в Кастилию в январе 1486 г., что подтверждается и иными, косвенными свидетельствами.
[48] Франсиско Ролдан — спутник Колумба в первом плавании, впоследствии главный судья («судья-правитель») на острове Эспаньоле. Ролдан был зачинщиком мятежей и смут на острове и душой заговора кастильских поселенцев, направленного против Колумба. О Ролдане см. также статью «Открытие Америки и зарождение системы эксплуатации ее коренного населения» и комментарий к охранному письму Ролдану.
[49] Корабль 6 февраля находился на 36° с. ш. и 41° з. д. Между тем Ролдан полагал, что «Нинья» зашла значительно дальше к востоку (при мерно до 36° з. д.) и что она идет на широте Порту Санту, т. е. на 33° с. ш. Висенте Яньес Пинсон считал, что «Нинья» 6 февраля зашла еще дальше к востоку, чем это предполагал Ролдан (остров Файял лежит на 28°40' з. д.). 7 февраля Пералонсо Ниньо определил положение «Ниньи» с еще большей погрешностью. По его расчетам, корабль находился на 26° з. д. и 34° с. ш., тогда как 7 февраля «Нинья», вероятно, пересекла только 38° з. д. и шла на 37° с. ш. Именно эти расчеты и привели 10 февраля всех пилотов к ошибочному заключению, будто «Нинья» вступила в воды Мадейры и Порту Санту, оставив позади себя Азорские острова. Если верить Лас Касасу, Колумб правильнее определил 10 февраля положение «Ниньи». Пересечение меридиана Файяла и широтной линии, проходящей через Нафе (близ нынешней Касабланки), дает координаты — 28°45' з. д. и 33°30' с. ш. Фактически «Нинья» 10 февраля находилась на 33° з. д. и 36° с. ш. Таким образом, 10 февраля пилоты ошиблись в определении пункта, где находилась «Нинья», на 1 200 км, а адмирал — на 400 км.
[50] Речь идет о двенадцатилетнем Диего и четырехлетнем Фернандо [Фердинанде] — сыновьях Колумба, оставленных им в Кордове.
[51] В записи 10 февраля отмечается, что адмирал, возражая пилотам, утверждал, что «Нинья» находится на долготе Файяла и на широте Нафе (Касабланки). Во время шторма трудно было высчитать пройденное расстояние, и поэтому предположение Колумба о том, что 15 февраля «Нинья» должна была находиться у Азорских островов (если только мнение это не внесено в «Дневник» Лас Касасом), свидетельствует, что он хорошо ориентируется на море; впрочем, едва ли можно поставить в вину его пилотам допущенные ими ошибки, если учесть признание адмирала, сделанное им в записи от 18 февраля, в которой он говорит, что намеренно вводил в заблуждение пилотов и моряков, желая «остаться господином дороги в Индии...».
[52] Здесь Колумб впервые упоминает о «земном рае», лежащем у предела востока.
Впоследствии, совершая свое третье плавание, Колумб искал этот рай на открытых им берегах южноамериканского материка. Рассуждениями о местоположении «земного рая» заполнено его письмо королю и королеве о результатах третьего путешествия, которое помещено в этой книге.
[53] Бартоломеу Диаш (в испанском произношении Бартоломе Диас) — знаменитый португальский мореплаватель, обогнувший в 1486—1487 гг. мыс Доброй Надежды.
[54] Речь идет об алькасовасском соглашении 1479 г., по которому кастильским кораблям запрещался доступ в воды, омывающие западные берега Африки. Об алькасовасском соглашении см. комментарий к булле Inter caetera № 2.
[55] Эспадин — старинная золотая монета, имевшая в XV веке хождение в Португалии.
Перевод выполнен по тексту документа, напечатанного в Raccolta di documenti e studi publican dalla Reale Commissione Colombiana, parte I, vol. I, p. 1—120, Roma, 1892, и сверен по изданиям М. F. Navarrete, Coleccion de los viajes у descubrimientos... v. I, p. 153—313, Madrid, 1858. В процессе работы над переводом, помимо указанных версий, опубликованных на испанском языке, использовались также со временные итальянские, французские и английские переводы «Дневника».
Экипаж «Санта Марии», «Ниньи» и «Пинты»
Королевскими грамотами от 30 апреля 1492 г. «палосским людям» (los de Palos) предписывалось в десятидневный срок снарядить корабли для заморской экспедиции адмирала моря-океана — Кристобаля Колона (Христофора Колумба). Одновременно было объявлено, что требуются матросы и иные сведущие в морском деле люди на корабли, которые скоро должны отправиться «в некую страну, что лежит в море-океане, для неких дел, выполняемых на нашей [т. е. королевской] службе».
Туманная и загадочная формулировка конечных целей экспедиции и ее маршрута и отсутствие в документах, датированных 1492 г., ссылок на «Индии», «Сипанго» (Японию), «Катай» и прочие восточноазиатские земли, побудила в свое время американца Виньо полностью отвергнуть традиционную трактовку предприятия Колумба как плавания к странам востока западным путем. Чернильные турниры, в которых немало перьев было сломано последователями Виньо и их ярыми оппонентами, ведутся на Западе до сих пор, причем и та, и другая сторона строят всю свою аргументацию на произвольном толковании не менее произвольно подобранных документов, совершенно игнорируя реальную историческую обстановку, в которой велась подготовка экспедиции Колумба. Но каковы бы ни были подлинные цели экспедиции и причины, побудившие Фердинанда и Изабеллу излагать так неясно свои грамоты и указы, обращенные к широкой публике, необходимо отметить, что атмосфера тайны, окружавшая экспедицию, не содействовала успеху вербовки экипажей.
В материалах судебного процесса, который наследники Колумба вели с испанской короной, имеются свидетельские показания участников первого плавания и жителей Палоса, Могера и Уэльвы, данные спустя 22 года после благополучного возвращения Колумба из первого путешествия. Почти все очевидцы памятных событий лета 1492 г. утверждают, что людьми овладел страх при мысли о плавании в неведомые воды.
Сам Колумб в момент составления апрельских грамот отлично представлял себе, что набор экипажа окажется нелегким делом. Он убеждал короля и королеву, что необходимо предоставить льготы участникам экспедиции, чтобы более заманчивой казалась перспектива трудного плавания. По его настояниям, 30 апреля 1492 г. Фердинанд и Изабелла подписали указ об отсрочке разбора гражданских и уголовных дел, возбужденных против лиц, отправляющихся в плавание с Колумбом, вплоть до возвращения экспедиции в Кастилию. Этот указ дал повод некоторым исследователям, без других веских оснований, предположить, что корабельные команды в основном комплектовались преступниками, которые стремились подписать контракт, чтобы спастись от галер и виселицы. Между тем из всего экипажа флотилии завербовались на корабли, желая воспользоваться привилегией, данной королем и королевой, только приговоренный к смерти за убийство в драке Бартоломе де Торрес и трое его друзей, которых ожидала та же кара за то, что они помогли Торресу бежать из тюрьмы. Если к июлю комплектование экипажей и удалось закончить, то подобный успех должен быть в значительной мере отнесен на долю спутников адмирала в первом плавании, Мартина Алонсо Пинсона и Пералонсо Ниньо.
Вне зависимости от того, как складывались с самого начала и как сложились впоследствии отношения между Пинсоном и Колумбом, следует подчеркнуть, что Пинсон был заинтересован в экспедиции и прилагал все старания, чтобы быстрее завершить ее подготовку. Корабли снаряжались в Палосе. А Палое был в то время одним из самых оживленных портов Кастилии. Он лежал в низовье реки Рио-Тинто. На берегах этой реки рассеяны были и другие поселки и городки, жившие морем, — Ривера де Могер, где находились известные верфи Могер, Лепе.
Близ отмели Сальтес, слева от входа в устье Рио-Тинто, останавливались корабли, идущие из Португалии, Англии и Фландрии в столицу Андалусии — Севилью. Чуть дальше к западу, в низовье реки Одьель, имеющей общее устье с Рио-Тинто, лежит порт Уэльва. Рыбаки, матросы, мастеровые верфей, грузчики, конопатчики, парусники, бондари, кузнецы — люди, наследственно связанные с морским делом, составляли население этих небольших городков на берегах Рио-Тинто и Одьеля.
Здесь не было известно имя генуэзца Колумба. Но в Паласе все знали династию потомственных корабельщиков и мореходов Пинсонов. Мартин Алонсо Пинсон и его младший брат, Висенте Яньес, были заслуженные и опытные моряки, люди уважаемые и влиятельные. В Могере не меньшей славой пользовалась семья Ниньо. Братья Ниньо — старший Пералонсо и два младших, Хуан (владелец «Ниньи») и Франсиско, принимали наряду с Пинсонами активное участие в делах экспедиции.
Материалы судебного процесса против наследников Колумба — единственный (и весьма ненадежный) источник, который позволяет судить о характере деятельности Пинсонов накануне отплытия флотилии, свидетельствует, что Мартин Алонсо и его брат Висенте Яньес усиленно занимались вербовкой охотников. Остается неясным, показывали ли они при этом таинственную карту с островом Сипанго, которую Мартин Алонсо якобы приобрел в Риме, в папской библиотеке. Тенденциозным заявлениям сына Мартина Алонсо, Ариаса Переса, сделанным последним в 1515 г., вряд ли следует доверять; но так или иначе у братьев Пинсонов и у братьев Ниньо нашлись достаточно красноречивые и убедительные доводы, чтобы привлечь местных моряков и убедить их записаться в состав корабельных команд экспедиции.
В результате в округе Палоса, а также в Уэльве и Лепе удалось завербовать подавляющее большинство необходимых для флотилии людей.
Выходцы из других андалусских городов — Кадиса, Севильи, Кордовы, Хереса, Пуэрто де Санта Мария — составляли следующую, внушительную по численности группу. Далее шли десять северян (баски и галисийцы) и пять чужеземцев (Сам Колумб, португалец Жуан Ариаш, генуэзец Джакомо Рико, калабриец Антонио Калабрес и венецианец Джовани Весано).
Всего отплыло на «Санта Марии», «Нинье» и «Пинте» 90 человек. Имена 87 из них установлены точно, благодаря тому, что сохранились платежные списки — ведомости, по которым выплачивалось жалование законтрактованным морякам.
Не следует думать, что на каравеллах Колумба собралась бесшабашная, не знающая удержу вольница, человеческое отребье из портовых кабаков и притонов. На корабли шли главным образом коренные жители Палоса и других приморских городков. Далеко не все они были опытными моряками. Вспомним, что, когда наместник (начальник) португальского острова Санта Мария задержал на берегу десять человек из экипажа «Ниньи» (а на ней тогда было 40 человек), Колумб сильно обеспокоился, опасаясь, что с тем небольшим количеством сведущих моряков, которые остались на корабле, он не сможет совершить переход от Азорских островов к берегам Кастилии.
Но любой из уроженцев Палоса, Могера или Уэльвы имел профессию, в той или иной степени связанную с морским делом. В судовых экипажах людей, знающих разные виды ремесла, было немало. Поэтому Колумб мог, не лишая себя нужных для обратного плавания работников, оставить на Эспаньоле плотников, конопатчиков, бомбардиров и бондарей. Но высокой дисциплиной все эти люди, однако, не отличались. Несомненно, в немалой степени расшатали дисциплину раздоры между Колумбом и Пинсонами, из-за которых команды кораблей разделились на два враждебных лагеря.
Особенностью экспедиции было обилие на кораблях людей, связанных узами кровного родства. Фамилии Пинсонов и Ниньо были представлены каждая тремя братьями. На «Нинье» служили отец и сын Арраесы; на «Пинте» дяди и племянник Пересы, братья Медели и братья Кинтеро. Все эти группы родичей либо блокировались между собой, либо люто враждовали, вспоминая давние обиды. Старые, начатые еще где-нибудь в Палосе или Могере, распри продолжались на море и волновали весь экипаж.
Постоянно также возникали ссоры между южанами и выходцами из северных провинций (во главе последних стоял владелец «Санта Ма рии» — Хуан де ла Коса — однофамилец и тезка известного пилота и картографа).
Несомненно, однако, что успех плавания был достигнут не только благодаря энергии и предприимчивости Колумба или Пинсонов, но и благодаря стойкости большинства простых матросов, людей, сроднившихся с морем, уроженцев тех областей Испании, которые дали стране тысячи прекрасных моряков.
Личный состав экспедиции
На кораблях Колумба весь личный состав может быть подразделен на четыре группы:
Командный состав.
Младший командный состав.
Матросы (marineros и grumetes).
Прочие участники экспедиции.
Командный состав
На каждом корабле, помимо капитана, функции которого, как мы это сейчас увидим, не вполне соответствовали кругу обязанностей современных капитанов, — были один «маэстре», один пилот и судовой лекарь.
Капитан являлся начальником и комендантом корабля. По смыслу «Морской инструкции» Диего Паласио 1587 г., он должен был прежде всего быть «добрым католиком». Затем ему полагалось обладать храбростью, благородством характера и твердостью, ревностно относиться к своим обязанностям и держать в подчинении команду. Если корабль подвергался нападению, то капитан единолично руководил боем.
Но «Инструкция» не требовала от него познаний в морском деле. Все непосредственное руководство службой на корабле возлагалось на маэстре, который был, в сущности, судовым шкиперам. Несколько меньшими правами пользовался пилот (штурман). Пилот должен был ежедневно определять положение корабля, вести астрономические наблюдения и прокладывать на карте курс, пройденный кораблем. На этот пост назначались моряки, сведущие в астрономии и навигации, люди, имеющие большой и разносторонний опыт.
На кораблях Колумба должности капитанов, маэстре и пилотов занимали следующие лица:
Не говоря уже о Мартине Алонсо Пинсоне, знания и заслуги которого признавали все без исключения современники, все эти командиры были опытными моряками. С именами Пералонсо Ниньо, впоследствии главного пилота Кастилии, и особенно Висенте Яньеса Пинсона связаны важные открытия на берегах «материковой земли» — Южной Америки. Превосходными пилотами были де Гама и Сармьенто. Но Хуан де ла Коса, в отличие от своего знаменитого однофамильца, был заурядный моряк и пост маэстре, вероятно, получил только потому, что являлся владельцем корабля «Санта Мария». К командному составу можно с оговоркой отнести и т. н. контрамаэстре (contramaestre). Обязанности их были весьма многочисленны. Контрамаэстре были корабельными мастерами и ведали личным составом экипажей.
Коронные должностные лица и прочие участники экспедиции
К ним относятся:
1. полномочный инспектор короны (veedor real) Родриго Санчес де Сеговия;
2. нотариус флотилии (escribano de toda armada) Родриго де Эсковеда;
3. переводчик, крещеный еврей (converse) Луис де Торрес;
4. единственный «пассажир» флотилии, королевский постельничий (repostero de estrados del rey) Педро (Перо) Гутьерес;
5. слуга адмирала Педро де Террерос и
6. паж адмирала Педро де Сальседо.
Инспектор короны назначен был на флотилию для надзора за всей финансовой частью экспедиции. Так как согласно тексту договора (капитуляции), заключенного с Колумбом, львиная доля будущих доходов в новооткрытых землях доставалась короне, то инспектор обязан был следить за тем, чтобы адмирал и его люди действовали в соответствии с условиями договора, без ущерба для королевской казны.
На нотариуса флотилии возлагалась обязанность, чрезвычайно существенная с точки зрения кастильских ревнителей закона. Он составлял и, как представитель короля и королевы, скреплял своей подписью акты о вводе новооткрытых земель во владение Кастилии.
Переводчик Луис де Торрес возможно оказал бы экспедиции пользу, если бы Колумб действительно достиг Восточной или Южной Азии, так как он знал, помимо испанского и древнееврейского, арабский язык. Но ни на Кубе, ни на Эспаньоле его лингвистические познания не нашли и не могли найти себе применения.
Младший командный состав
На корабле были боцманы, обязанности которых мало чем отличались от обязанностей боцманов на парусных кораблях XVI—XIX веков; лица, которые ведали хранением и выдачей провианта, вина, пресной воды и отвечали за исправность сигнальных фонарей и правильный от счет времени по ампольетам (песочным часам). Это были так называемые despensero.
К младшим командирам приравнивались, получая при этом жалование, положенное матросам высшей статьи, конопатчик (calafate), бочар (tonelero) и корабельный плотник (carpentero).
Матросы
Матросы делились на два разряда:
1. маринеро — обученные матросы, матросы высшей статьи и
2. груметы — палубные матросы. К разряду груметов относились также корабельные мальчики (юнги).
Маэстре и пилоты получали ежемесячно 2 000, маринеро — 1 000 и груметы — 666 мараведи.
Всему экипажу ежемесячно выплачивалось 250 180 мараведи.
Корабли первой флотилии Колумба
Корабли «Санта Мария», «Нинья» и «Пинта», на которых Колумб совершил свое первое плавание через Атлантический океан, относились к типу каравелл. В эпоху великих географических открытий с понятием «каравелла» не был, однако, связан класс кораблей со строго определенными конструктивными особенностями. Скорее термин «каравелла» был родовым названием, объединяющим различные виды небольших легких и быстроходных парусных судов, созданных португальцами на заре эпохи великих открытий.
В 20-х и 30-х годах XV столетия португальские пионеры первоначального накопления открыли путь к западным берегам Африки. Из замка Сагреш принц Энрике (Генрих «Мореплаватель»), великий магистр ордена Христа — конгрегации крестоносных искателей наживы, направлял флотилию за флотилией на поиски золота и черных рабов. Португальские корабли вышли на просторы Атлантики в «Mar tenebroso» |Мрачное море) древних легенд. Здесь, у берегов, которые простираются к югу от мыса Боядор в сторону Сенегала и Гвинеи, а также на пути от Португалии к Азорским островам, условия плавания были совсем не такие, как в Средиземном море, этой колыбели гребного и парусного флота.
Средиземноморские народы — венецианцы, генуэзцы, каталонцы, византийцы, арабы и турки, продолжая вековые традиции античной древности, создали немало самых разнообразных типов парусных кораблей. Корабли эти бороздили воды Средиземного моря задолго до того, как португальцы начали прокладывать новые пути в Атлантическом океане. Но все эти парусные суда — тариды, карамуссалы, паландры, бусии, коки, бай лены и т.п. — рассчитаны были на плавание у издавна известных берегов Средиземного моря.
Быстрота хода и маневренность средневековых парусных кораблей были обратно пропорциональны их величине. Поэтому и для военных целей и для перевозки грузов на дальние расстояния флотоводцы, мореплаватели и купцы предпочитали пользоваться галерами — кораблями, покорными воле гребцов и плавающими по морю вне зависимости от направления ветра. Средиземноморских моряков вполне удовлетворяли гребные суда, вооруженные парусами. Подобная комбинация весел и парусов позволяла совершать переходы значительной дальности и при попутных и при противных ветрах в любом заданном направлении.
Но эти корабли-гибриды, с примитивным парусным вооружением и огромным экипажем, не могли найти применения в португальской морской практике. В самом деле, португальцам приходилось делать переходы в несколько тысяч километров, следуя вдоль пустынных, мало исследованных берегов. Для этого необходимо было запасаться при выходе в море десятками тонн продовольствия и снаряжения. В Африке корабли принимали на борт рабов и тяжелые грузы. В этих условиях каждый кубический метр емкости судна расценивался очень высоко. Держать на корабле команду гребцов и необходимые для ее прокормления запасы провианта и пресной воды было невыгодно. Да и, кроме того, при передвижении на веслах плавание от берегов Португалии к Сенегалу или Зеленому мысу и обратно продолжалось бы не менее года, а в соответствии с этим приходилось бы брать колоссальное количество мертвого груза.
Таким образом, перед португальцами с самого начала их деятельности встала сложная и трудно разрешимая задача.