Москва, я не люблю тебя Минаев Сергей

Моей Бабушке

Чрезмерный пессимизм так же противен, как и чрезмерный оптимизм. Два дурака, только разного цвета — черный и розовый.

Анатолий Мариенгоф

ЗВЕЗДЫ

В липком мареве ночного города, на крыше девятиэтажного дома в районе Павелецкой сидели два товарища. Хотя товарищами их назвать можно было только по несчастью. Скорее собутыльники. А по табелю о рангах московской социальной лестницы — бомжи.

Одному из них на вид было около пятидесяти. Это был довольно высокий мужик, обладатель копны темно-русых волос, глубоко посаженных зеленых глаз, перебитого в двух местах носа и вечно полуоткрытого рта, — что в сочетании с уважительным «Михалыч» делало его лицо пусть и недалеким, но добродушным. Последние полчаса он молча сидел, подогнув под себя ноги, и несколько напряженно вглядывался в темное небо.

Его приятель, сутулый маленький человечек, откликавшийся на «Игорек», с редкими пучками сизых волос, прокопченным лицом, покрытым сеткой морщин, и с озорными ребячьими глазами, вертел по сторонам головой, то расстегивая, то застегивая молнию на вылинявшем синем спортивном костюме. Будто пытаясь понять — жарко ему или холодно. Почему его звали «Игорек», никто не знал, ведь в давно потерянном паспорте значилось совсем другое — Феклистов Леонид Игоревич, 1948 года рождения. Вероятнее всего, эти данные он и сам давно забыл.

Изредка он заглядывал в лицо медитирующего Михалыча и, не находя в нем признаков жизни, прикладывался к мутной пластиковой бутылке с прозрачной жидкостью.

Зыркнув на Михалыча в очередной раз, Игорек допил остатки, швырнул бутылку вниз, проследил за ее полетом, достал сигарету и крякнул:

— Михалыч! — и подкрепил обращение хлопком по плечу. — Э, Михалыч, слышь?!

— Чего ты орешь-то? — нехотя отозвался Михалыч.

— А чё ты залип? Сидишь, уставился в одну точку. Я думал, ты…

— Что?

— Ну, не знаю что… умер, например.

— Лучше бы умер! — сплюнул прямо перед собой Михалыч. — Я на звезды смотрю… падающие.

— Нафига?

— Две звезды уже упало. Красиво. Дай сигарету, а?

— У меня две штуки осталось.

— Давай одну на двоих?

— Ну на! — Игорек нехотя достал из кармана мятую сигарету.

— Я говорю, — затянулся Михалыч, — звезды эти, которые упали. Красивые.

— Ну.

— Вообще-то все звезды падающие красивые.

— Ну.

— Чего ты заладил, «ну, ну», я тебе лошадь, что ли?

— А чего ты ко мне пристал со своими звездами? Я тебе чё, планетарий?

— Гы-гы-гы… пролетарий ты, а не планетарий.

— Какой же я пролетарий, дурак ты стоеросовый, гы-гы-гы! Пролетарии работают, а я на вокзале побираюсь.

— Ну, был пролетарием, наверное.

— Был, — тряхнул остатками волос Игорек.

— Помню, в детстве мать нас с братом на лето к бабке в деревню отправляла. Мы как завалимся в сено вечером. Тепло, трещат эти… как их? Светлячки, кажись. Лежим, в небо пялимся, падающие звезды считаем. Хлеб черный жуем. Лучок там, помидорчики…

— …Водочку, — услужливо подсказал Игорек.

— Какую еще водочку? — огрызнулся Михалыч, — я ж тебе говорю, в детстве!

— А… я не понял, — развел руками Игорек. — Говорят, на третью падающую звезду можно желание загадывать. У меня, правда, никогда не сбывалось.

— Ты, небось, только водку и загадывал, — осклабился Михалыч.

— Почему сразу водку? Велосипед там… или чтобы с девчонкой познакомиться… или…

— Вот я и жду. Пока чего-то не упала.

— И чего ты загадаешь? Все равно ведь не сбудется.

— Может, в этот раз сбудется. Ну, пожрать нормально на этой неделе. Чтобы Вартан со стройки опять взял цемент разгружать. И еще, — Михалыч утер нос рукавом, — чтобы ментам не попадаться, и этим, козлам… бичам вокзальным.

— Хе-хе, ну это уже три желания, а надо одно. Звезда, она ж не золотая рыбка, ебеныть!

— Тогда денег попрошу. Много! — Михалыч развел было руками, пытаясь показать объем наличных, но застыл. — Так, чтобы просто на улице найти и чтобы ничего за это не было.

— Ого! И сколько много? — Игорек настороженно замер, будто эти деньги уже лежали в кармане Михалыча. Или там, внизу. У подъезда.

— Тыщ пятьсот! Или нет! Миллион!

— Рублей? — закашлялся от смеха Игорек. — Или, может, евро?

— Рублей, конечно, — опасливо посмотрел на него Михалыч. — Какой же мудак теперь миллион евро на улице бросает?

— Так и мудаков, которые миллионами рублей разбрасываются, я не видал.

— Ну, может олигарх какой потеряет… или баба его…

— Чудной ты, Михалыч. Сколько тебя знаю, а все не могу понять.

— Сам ты черт чудной. Я желание загадаю, а оно сбудется. Вот и посмотрим тогда, кто чудной.

— Ну, хер с тобой, — хлопнул Игорек ладонью по коленке. — Вот найдешь ты миллион рублей, и что ты делать с ним будешь? Или менты отнимут, или эти… с вокзала. Или просто пропьешь. Хотя это сколько же водки можно купить? — Он в задумчивости почесал затылок. — Если дорогой, по сто рублей… сто бутылок… нет, больше…

— Ничего я не пропью. Я первым делом все положу в ячейку на вокзале. Потом пойду в магазин. Куплю себе костюм, чтобы менты не останавливали.

— Ну.

— Потом в баню пойду, попарюсь хорошенько. Потом в парикмахерскую.

— Ну.

— Потом вернусь на вокзал, посмотрю расписание поездов… так… вот…

— Ну.

— Баранки гну! Потом возьму билет в самую дальнюю деревню и уеду. Начну там новую жизнь. Куплю избу, корову, картошки посажу. Может, бабу заведу. А чего?

— А миллиона-то хватит?

— Еще как, — Михалыч резанул ладонью по горлу, — во как хватит! Даже еще и останется. Я объявления в газете читал. «Продается дом, в хорошем состоянии», в такой-то… не помню, области. «Цена пятьсот тысяч рублей». А в дальней деревне еще дешевле.

— Ну, ты, Михалыч, даешь! В самой дальней деревне поезда-то и не останавливаются!

— А я найду ту, где останавливаются!

— А если и найдешь, то дом ни хера не купишь! — не унимался Игорек.

— Куплю! — настаивал Михалыч.

— Какой дом? Какая корова? Ты даже если уедешь, пропьешь там все бабки и через полгода опять сюда вернешься!

— Не вернусь!

— Да я такие базары здесь раз в год слышу! Никто чой-то не уходил, а те, кто уходил, опять сюда приползали.

— А я уйду! И не вернусь! — Михалыч в запальчивости саданул рукой о металл ограждения и теперь нервно тряс кистью, чтобы заглушить боль.

Повисла пауза. Игорек посмотрел на Михалыча. Что-то во всем этом было неправильно для него, Игорька. Что-то такое, что заставляет смотреть на собутыльника особенно злобно. И дело не в том, что найденный миллион следовало, по его понятиям, если не тупо разделить с братвой, то хотя бы угостить своего лепшего кореша. То бишь его, Игорька. Можно купить пару бутылок водки или дать немножко денег бомжевавшим неподалеку молдаванкам, которые бы мигом скрасили ночное одиночество наших героев. Или… да мало ли чего можно сделать с такими-то бабками? В конце концов, Игорек мужик с понятиями, и мог бы принять позицию Михалыча, если бы тот вздумал бабки утаить или пропить в одну харю. Скорее всего, Игорек так бы сам и поступил. Если бы нашел деньги.

Но все эти дома, коровы, бабы и новые жизни в голове Игорька совсем не укладывались. Они ломали привычную схему, напоминали о мире, где его больше нет и куда он больше никогда не вернется. И куда, по определению, не могли вернуться ни Борян, ни Толя, ни даже Абрек с его удивительным талантом воровать в магазинах. Своими словами Михалыч взял и вот так вот, запросто, украл у Игорька целый мир. С крышами, подъездами, теплыми вагонами в депо, ментами, случайными подругами, станциями метро, рынками, ночными палатками и таксистами. Он, падла, поставил под сомнение ценность всего этого. Предпочел миру Игорька какой-то другой мир, о котором все и думать забыли. Мир, который ничего, кроме злобных воспоминаний, теперь не вызывал. И на тебе — корову он, сука, купит.

— Ага, жди, уйдешь ты! — засипел Игорек. — Новую жизнь он начнет! Ты на себя-то посмотри, Михалыч. Запах как от козла, а все туда же… новую жизнь он начнет… не смеши людей!

Сказал и выжидающе посмотрел на Михалыча, будто ударил наотмашь. По дому, корове, и даже по бабе, которой никто из них в глаза не видел. Уничтожил всех одним махом. Вернул Михалыча из поезда дальнего следования обратно на крышу. И злоба прошла, сама. Вроде как Михалыч уже съездил и вернулся обратно. А Игорек, он чего? Он мужик с понятиями. Хотя, конечно, он Михалычу говорил, что все обратно приползали, но теперь-то старое поминать не будет.

— Да пошел ты! Где ты тут людей-то видел? Ты, что ли, человек? — Михалыч резко встал и угрожающе занес над ним кулак.

— Э, в натуре, ты чего? — отстранился Игорек.

— Я уеду, понял?! Урод! Я тут с вами ни за что не останусь! И дом куплю! И корову!

— Михалыч, Михалыч, — испуганно запричитал Игорек, тихонько отползая. — Все ровно, чего ты, в натуре?

— А ничего, в натуре! Ты зачем в мое желание грязными лапами лезешь, а? Оно чего, твое, что ли?

— Я понял, понял, Михалыч! — пятился назад Игорек.

— Вали давай отсюда, пока я тебя с крыши не скинул! — продолжал орать Михалыч.

— Ухожу я, ухожу, — тихо сипел Игорек.

— Вот и вали! А я новую жизнь начну!

— Точно! — Он сделал еще несколько шагов назад. — Раз задумал, значит, начнешь. Ты у нас такой!

Оказавшись на некотором расстоянии от Михалыча, Игорек втянул голову в плечи и бочком-бочком стал протискиваться к выходу. Залезая в черную дыру лестничного лаза, он еще раз глянул на стоявшего у ограждения Михалыча и исчез.

— Начнешь, начнешь. В дурке! — прошипел Игорек уже в подъезде.

Михалыч стоял на крыше еще полчаса. Когда упала третья звезда, он присел, отыскал бычок, чиркнул спичками, сделал глубокую затяжку и прохрипел, выпуская в небо плотную струю дыма:

— Звездочка, дай миллион, а? Я уеду, обещаю. Обязательно, зуб даю. Не могу я здесь больше, достало, сил нет. Задушит меня этот город. Задушит до смерти, сука такая! Ты только дай миллион, ладно? А я сразу. Прям на следующий день. Или в этот же вечер. Только костюм куплю и в баню схожу…

Бычок обжег пальцы, и Михалыч щелчком его откинул. Тот нехотя описал дугу на фоне огней ночной Москвы и исчез за кромкой крыши.

МОДЕРНИЗАТОР

Философия московская очень простая: работать по-капиталистически, распределять по-социалистически, в условиях полной демократии.

Ю. М. Лужков

Алексей Иванович Друян сидел перед огромным компьютерным монитором, пытаясь разобраться в настройках личных страниц и функционале твиттера и фейсбука.

Первый час он методично заполнял анкету, сверяясь с инструкцией, набранной восемнадцатым шрифтом заботливыми руками секретарши Тани. Второй — пытался загрузить фотографию на личные страницы. Сначала долго выбирал между тщательно отфотошопленным собой в добротном костюме, белой рубашке и галстуке с узлом величиной с голову новорожденного и самим собой же, отфотошопленным чуть менее. В свитере, в улыбке и с торчащим между вырезом свитера и улыбкой накрахмаленным воротником небесно-голубой рубашки.

В результате принял поистине Соломоново решение: одна — для фейсбука, другая — для твиттера. Но вселенская катастрофа заключалась в том, что ни первая, ни вторая фотография отчаянно не желали загружаться.

Не то чтобы в свои пятьдесят четыре Алексей Иванович внезапно воспылал любовью к социальным сетям. Конечно, друзья рассказывали о том, какие интересные вещи таит в себе интернет, — тут тебе и новости, и знакомства с романтическим продолжением, и тонны компромата, и встречи бывших одноклассников. Но все это Друяну было до фонаря. Свежераспечатанные новости каждое утро приносила Татьяна, любовниц было две, причем самых что ни на есть реальных, а не виртуальных, с бывшими одноклассниками он не хотел встретиться даже в соседних могилах, а компромату него был свой. Не то чтобы тонны, но по чуть-чуть — и на всех.

Размеренная жизнь Друяна никакого соприкосновения с интернетом решительно не переносила. Как всякая новизна (а Алексей Иванович был консерватор, даже, можно сказать, ретроград) интернет был ему чужд, неинтересен, и скорее всего — враждебен. «Так бы жизнь бы шла и шла» — как пелось в песне любимого Друяном Миши Шуфутинского, но все испортил Президент Медведев.

Какие консультанты нашептали Дмитрию Анатольичу о необходимости президентского присутствия в интернете, Алексей Иваныч не знал. По слухам, сатанинское отродье, напустившее на президента эту напасть, угнездилось в Америке, и ноги, а точнее, копыта, росли из компании Apple. Не зря ведь президент, а вслед за ним и все окружение, обзавелись новомодными айфонами и айпадами. И пошло-поехало. Сначала президентский блог в каком-то ЖЖ (название казалось Иванычу похожим на аббревиатуру туалета), потом фейсбук, а теперь еще этот гребаный твиттер. С клитором созвучно опять же. Тьфу, гадость! Простым россиянам, журналистам и прочей «продвинутой пидорасне», как называл эту прослойку Иваныч, президентская инициатива нравилась. Но проблема была в том, что Алексей Иванович не был простым россиянином.

Друян десятый год служил в московской мэрии. Начинал специалистом, потом начальником отдела, а семь лет назад Юрий Михайлович Лужков лично назначил его заместителем начальника департамента строительного надзора и охраны памятников архитектуры.

И все за эти годы не быстро, но как-то само собой устроилось. Пара-тройка бизнесов на жену. Не таких, конечно, как у Батуриной, но семья Друянов в олигархи и не записывалась. Несколько квартир — не пентхаусы, но престижные «сталинки». Дом на Риге, дом в Юрмале, дача в Барселоне. «Совсем ты, Лешка, себя не жалеешь, — говорила обычно Наталья Дмитриевна, гладя супруга по голове, — нормально ведь живем. Не хуже, чем у людей».

И в самом деле не хуже. Вот и дочь замуж выдал, закатив свадьбу в ресторане «Марио» (опять же не в силу любви к итальянской кухне, просто друзья бы не поняли более дешевого), за… когда любишь, не считаешь, как говорится. Сын в Лондоне только на ноги встал после коледжа. «Так бы жизнь бы шла и шла»…

Так она и шла. До вчерашнего дня. Точнее до пятнадцати ноль-ноль, когда началось совместное, с ребятами со Старой площади, совещание. Разговор шел, как обычно, за перемены, против коррупции и чтобы к людям ближе.

Тучи сгустились ровно в тот момент, когда Друян в сердцах бросил, что-де запросы и предложения от населения тонут в кабинетах среднего чиновничьего звена, а работы так много, что лично с представителями малого и среднего бизнеса встречаться не получается. Удар молнии материализовался во фразе одного из парней из Администрации Президента:

— А у вас что же, Алексей Иванович, своего блога нет? В ЖЖ, фейсбуке? Твиттер-то хоть ведете? Нет?

— У меня вот, — пробормотал Друян, воздев вверх айпад, — вот… есть…

— Эх, Алексей Иваныч, Алексей Иваныч… не хотите вы модернизироваться…

Сказано это было максимально шутливым, даже игривым тоном. В проброс, будто эти слова ничего и не значат. Сказано так, что Друян почувствовал — пиздец особенно близок. Он скатывался по лацканам пиджака того парня, разливался по длинному столу для переговоров, огибал стаканы для карандашей, соседские блокноты и айпады. Поток пиздеца разбегался на много маленьких ручейков, чтобы потом слиться в один большой и поглотить Алексея Ивановича…

На работу Иваныч вернулся, кажется, с повышенным давлением. Обедать не стал, созвал Татьяну и помощников. Закатил истерику на предмет модернизации. От предложения немедленно завести аккаунты во всех соцсетях и начать переписываться с населением от его лица командой технологов, отказался.

— Вы там понапишете, блядь! — вскричал Друян, предпочитая все жизненно важные вопросы (а вход в интернет, судя по всему, был именно таким вопросом) контролировать лично. — Инструкцию по этим вашим социалистическим…

— Социальным, — робко поправил его помощник по работе с прессой.

— Хуяльным! Чтоб инструкция через полчаса у меня на столе была! — Друян жахнул кулаком по столу так, что фарфоровая фигурка гейши повалилась на бок и стыдливым взором уперлась в потрескавшийся от времени паркет.

Друян в очередной раз нажал на кнопку «загрузить», плюнул во всплывшее окно «разрыв соединения», скомкал инструкцию и схватил мобильный:

— Але, Тань!

— Алло… да… да, Алексей Иванович, — заспанным голосом ответила трубка.

— Тань, ты, значит, как хочешь, а эта хуевина не работает. Так! Откуда я знаю? Читал по слогам, епта. Разрыв этого… соединения, все время пишет. Вот чтобы завтра, к девяти, нет, к восьми тридцати! — Друян отставил трубку и прокашлялся. — Все вот эти мудаки, мои помощники, компьютерщики эти… чтобы к восьми тридцати весь этот интернет, твиттерь и этот, как его… не важно. Короче, чтобы все работало. Я лично принимать буду… и не дай бог! Поняла меня? Не дай бог, чтобы… в общем, ты поняла.

— Поубивал бы тебя, дуру ебучую! — Друян швырнул мобильник на лаковую поверхность стола в китайском стиле, подошел к высокому, в человеческий рост, винному шкафу и потянул на себя затемненную дверцу. Мазнул взглядом по портрету монтажника работы Дейнеки на стене, по стойке с виниловыми пластинками, шкуре леопарда на полу и замер в задумчивости.

Алексей Иванович любил оперу, бордо не моложе 1987 года, соцреализм в живописи и овсяное печенье. А людей Алексей Иванович не любил. В особенности москвичей.

Не любил с детства, как любой выходец из глубокой провинции. Москвичи существовали рядом с момента рождения Алексея Ивановича.

Сначала это были фантомные, невидимые враги, которые сожрали в стране всю колбасу и все шоколадные конфеты (так, во всяком случае, представлялось со слов отца, раз в год бывавшего в столице и описывавшего Москву, как другую планету). Потом они материализовались в виде сокурсников в МАДИ, у которых была московская прописка и отдельная родительская квартира. Они вкуснее ели, лучше одевались и женились на самых красивых провинциалках.

В перестроечные годы москвичи заделались кооператорами и развалили Союз. И выходило так, что бороться с ними у Друяна не было никакой возможности. И если бы не Пашка, сосед по общежитию, заманивший Алексея в кружок молодых демократов, и если бы не вовремя подвернувшееся место в Министерстве транспорта, так бы и сгнил Алешка в этом чертовом городе. В министерстве же он пережил и бандитские, и олигархические девяностые. Звезд с неба не хватал, но и своего старался не упускать.

Время поквитаться с москвичами, звездный час Друяна начался с приходом в мэрию Москвы. Когда потекли потоки расселяемых из центровых коммуналок бабок, жертв «черных риелторов», всех этих мудаков, пытавшихся открыть кафетерии, маленькие книжные магазины и прочую мелкую торговлю. После началась «точечная застройка», реконструкции, арендные договоры.

Беседу с любым предпринимателем Друян начинал с учтивого вопроса:

— А вы сами москвич? Коренной?

И если жертва начинала заискивающе кивать в стремлении зацепиться, найти с чиновником общие корни и душевные моменты, в то самое мгновение Друян превращал ее жизнь в ад. По совести сказать, он не отбирал бизнесы, не вымогал умопомрачительные взятки, ничего такого. Он просто медленно, методично доводил человека до банкротства или нервного срыва. Или до одного и другого одновременно. Исходя из значимости актива. Мучил проверками, приостанавливал договоры аренды, насылал налоговую и пожарников. В общем, применял весь арсенал кар злого бога Шивы, скукожившегося до размеров заместителя главы департамента.

Команду он сколотил из себе подобных, когда-то обиженных, или придумавших, что их обидели, провинциалов. Людей, которые девизом города-героя Москвы, будь у них такая возможность, сделали бы слоган: «Живые позавидуют мертвым».

Подписывая документы на снос дома, строительство торгового центра на месте футбольного поля или реконструкцию «до уровня фундамента» исторического памятника, Друян не просто пополнял свой банковский счет. Он чувствовал священный трепет предводителя армии, взявшей приступом вражеский город. Вождем, сносящим до основания все то мерзкое, старое, раздражавшее, вызывавшее когда-то чувства зависти и унижения. Город, который так и не стал для него своим. Москву, которая была бы хорошим городом, убери из нее Создатель москвичей.

В результате за десять лет работы Алексей Иванович Друян приобрел совершенно определенную репутацию, и наводившие о нем справки с целью договориться бизнесмены чаще всего слышали от собеседника слово «пиздец», произнесенное свистящим шепотом.

Алексей Иванович открыл холодильник, погладил бутылки. Достал одну, потом убрал на место. Достал другую, снова убрал. Подошел к окну, открыл фрамугу и вдохнул огни Садового кольца. Сверху пролетел окурок. Друян высунул голову, сначала посмотрел вниз, на мелкий сноп искр, потом наверх, пытаясь разглядеть, кто посмел швырнуть окурок так, чтобы он пролетел мимо друяновского окна, но никого не обнаружил.

— Поубивал бы вас всех! — Друян захлопнул окно, вернулся за стол и достал тонометр измерить давление. Дождавшись результата, удовлетворенно кивнул, убрал тонометр в стол, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

«Борьба с коррупцией, о которой говорил Президент Медведев, требует концентрации сил всего общества. Всей страны. Спросите себя, как легко вы даете взятку врачу, учителю в школе, гаишнику наконец? Взятка стала обычным, рядовым событием. И на этой… на этом, — сбился Друян, — или, все-таки, на этой?..»

Проклятый второй абзац ни черта не шел. Вроде там суфлер поставить обещали. Он сверился с текстом выступления: «И на этой грядке коллективной безответственности вырастают коррупционеры! Те, кто тормозит модернизацию в стране, мешает развитию медицины, усилению безопасности, росту уровня жизни наших граждан. Инициатива московской мэрии — на личном примере каждого нашего сотрудника доказать, что…» Грядка коллективной безответственности. Друян пару раз проговорил эту уродливую формулу вслух. Какая грядка? Почему грядка? А коррупционеры, они, типа, овощи? Сами-то понимают, чего пишут? Дипломов наполучали, а по-человечески писать так и не научились! Мудачье!

Он встал и вернулся к окну. Мерцающие огни Москвы действовали успокаивающе. Завтра обещало быть сложным. Сначала совещание, потом работа с документами и подготовка речи. Главных дел было два: выступление на телеканале «Столица» по поводу антикоррупционных инициатив мэрии, в двенадцать дня. И еще одна встреча, ближе к двум. С представителями чеченской диаспоры, которые должны привезти один миллион долларов за разрешение на строительство. Чего строительства и где Друян, честно говоря, помнил смутно. Помнил только, что речь пойдет о разрешении, и цифру.

— Ну что сказать вам, москвичи, на прощанье? Чем наградить мне вас за вниманье? Дорогие москвичи! Доброй ночи! — запел мобильный голосом Леонида Утесова.

Звонить в это время мог только один человек.

— Поубивал бы вас всех! — прошептал Друян и улыбнулся.

КАФЕ «ЧЕХОВЪ»

— Каждый день такое, прям зла не хватает, — уборщица тремя ловкими движениями смела в совок валяющийся у крыльца мусор: бычки, бутылки пластиковые. — Прям бомжатник, можно подумать, а не приличная организация.

— Эт точно, теть Кать. Культуры-то нет нихера у людей. — Тощий как жердь охранник занес было руку, чтобы зашвырнуть бычок за куст, потом спохватился, сделал два шага с крыльца офиса и картинно положил окурок в урну.

— А вы куда смотрите? — не унималась уборщица. — Сидите тут днем и ночью, штаны протираете. Небось, телик смотрите да баб водите, вместо того чтобы за порядком смотреть!

— Да лана, теть Кать, он сам тут появляется… это… утром, короче. Днем-то никакого мусора, конечно, мы не позволяем. Кроме ментов… гы-гы! — Охранник утробно загыкал, весьма довольный своей искрометной шуткой.

— Это у нас жильцы соседних домов такие культурные. — Из открытого окна второго этажа высунулась секретарша Лена с сигаретой в зубах. — А ведь центр города, настоящие масс-кви-чи живут! — Она презрительно вытянула губы, выпуская дым.

— Лен, ты-то хоть окурки из окна не кидаешь, надеюсь? — подняла голову тетя Катя и недоверчиво посмотрела на нее.

— Вы что, теть Кать, я же не масс-квич-ка!

— А ты откуда?

— Из Перми.

— А в Перми чище?

— Конечно чище, люди-то другие! — хмыкнула Лена.

— А зачем же ты от таких хороших людей, — тетя Катя оперлась двумя руками на метлу, — сюда к нам приехала? К москвичам-грязнулям?

— Так, — повела плечами Лена, — так получилось. Но это, надеюсь, ненадолго.

— И куда же ты потом? — не унималась уборщица. — В Америку? Или в Италию?

— Почему сразу в Италию? — Диалог стремительно утомил Лену.

— Ленок, когда в кино пойдем? — подмигнул ей охранник, поправляя ремень.

— Когда кинотеатр купишь! — Лена улучила момент и обеими руками запахнула створки.

— Почему в Италию, почему в Италию! Потому что туда сейчас все проститутки уезжают! — бубнила себе под нос тетя Катя, сметая палую листву. — Лимита чертова!

Справедливости ради стоит отметить, что Лена не была проституткой в привычном понимании этого слова. Совсем даже наоборот — Лена была секретаршей самой высокой категории. Из тех, кто гордо пишет в резюме, в графе «желаемая вакансия»: «Персональный ассистент». От простых секретуток Лену, по ее мнению, отличали многие характеристики. Высшее профильное образование (Пензенский институт легкой промышленности), владение компьютером на уровне «продвинутый пользователь» («ворд», «иксель», «Одноклассники»), ответственность (никогда не путала имена любовниц, жен, друзей и охранников начальства, помнила, сколько кусков сахара кладет в кофе каждый из владельцев бизнеса и какую газету нужно вечером положить водителю), умение работать в команде (тщательно фильтровала все офисные сплетни прежде чем донести их до руководителя). Еще Лена была легко обучаема (ровно через неделю запоминала, в какой последовательности и с кем именно из деловых партнеров начальство не нужно соединять, а также владела фразой «Мне тут из бухгалтерии подсказывают, вам платежечка в пятницу уйдет»), прекрасно умела формировать рабочий день босса (с легкостью переводила с кавказского наречия на русский названия итальянских ресторанов, в которых приходилось заказывать столик) и, в отличие от «тупых клуш» в других офисах, вместо хабалистого «Алё», отвечала на телефонный звонок фразой «Добрый день, приемная», которую услышала от какого-то бизнесмена в ресторане.

Натурально, так он и сказал: «Перезвоните мне в приемную». Не то чтобы эта фраза имела более деловой стиль, просто само слово «приемная» Лену завораживало. Это тебе не какой-нибудь «ресепшн» или «секретариат». Лена была уверена в том, что человек, работающий в Приемной, был весомым, значимым. От него веяло каким-то магическим, почти государственным душевным трепетом. Если бы Лена спала по выходным не с менеджерами с улицы Фрунзе, а с улыбчивыми ребятами со Старой площади, она бы знала, как называется удивительная сила неброской роскоши, заключенная в слове «Приемная». В нем была суверенность… и демократичность одновременно.

На английском языке Лена «читала и переводила со словарем», да он тут был и не нужен. Компания «Трейдинвест переработка инкорпорейтед лимитед», принадлежавшая Саслану и Мовлади Бероевым, не занималась экспортно-импортными операциями, так что чеченский Лена учить не пробовала, хватало багажа табуированной лексики и жестов. Вроде бы все?

Да, кстати, еще у Лены были хобби (1 шт.) и мечта (2 шт.), без которых и современная анкета не анкета. В качестве хобби Лена еблась с владельцами бизнеса (с одним да, а с другим пыталась, для баланса). А мечтала Лена свалить. Желательно за границу и желательно замуж. Не то чтобы Лена очень хотела замуж, просто Москву ненавидела. Сначала стремилась сюда попасть, а попав — возненавидела. В Москве обитали ужасные люди. В Москве были жуткие пробки, а количество понаехавших провинциалов зашкаливало даже в Ленином понимании. Одним словом, Москва больше «не прикалывала».

Стоит ли говорить, что рукам такого блестящего сотрудника любой руководитель мог смело доверить все самое ценное — от члена до… чемодана с деньгами.

Под столом у Лены стоял серый пластиковый кейс с документами, которые нужно было отдать курьеру. Лена посмотрела на часы — курьер опаздывал на сорок минут. «Надо бы ему устроить промывание мозгов. Урод», — подумала она, зевнула и скинула туфли, спрятав босые ноги за кейсом.

Щелчком мышки Лена открыла окно «Одноклассников» и погрузилась в увлекательное обсуждение заграничных курортов с «элитными названиями» — Хургада, Кемер и Белек в группе Reach&Beautiful. «Одноклассники» засыпали друг друга ссылками на фотографии с отдыха в этих замечательных местах. Основными темами фотопейзажей были герои и героини на фоне унылых пальм, полуосыпавшихся скал, бассейнов с химически-голубой водой и неимоверного количества еды.

Искушенного человека наверняка бы смутило обилие бутылок водки, колбасно-сырных нарезок и подозрительно блеклых жареных рыб, выдаваемых за дорадо или тюрбо. А пейзажи были слишком уж крымско-сочинскими. Но Лена никогда не была ни в одном из упомянутых мест, дорадо пробовала единожды в дорогом, или, по ее терминологии, «элитном», ресторане, куда ее полгода назад пригласил один состоятельный азербайджанец. Лена безгранично доверяла тому, что писали, ведь в группе, по проверенной информации, собирались люди «знающие и бывалые», а не какое-то «лошье».

Сама Лена была не то чтобы rich, но безусловно beautiful. К тому же вчерашнее обещание Саслана взять ее с собой в Дубай, «на конфыренц», услышанное после двух часов потных страданий на скрипящей кровати в съемной квартире в районе Пресни, недвусмысленно свидетельствовало о том, что Ленка является членом группы R&B по социальному статусу, а не только по юзерпику с мокрыми волосами.

Скрипнула дверь кабинета братьев Бероевых. Лена стремительно сунула ноги в туфли на шпильках и поправила волосы.

— А не мало?

— Мало, брат, эта девят грамм свинца, понял, да? — донесся из глубины кабинета голос Мовлади. — А чимдан — эта много, брат. Очень много.

— Как скажешь, брат. — Из-за двери появился наконец Саслан и поставил еще один серый кейс под ноги Лене.

— Это… моей охране отдай… Вахе… Скажи, пусть в мэрию отвезет. Он знает, кому. Поняла, да?

Лена приветливо и как можно более застенчиво улыбнулась.

— Где этат… красаучик, билядь? — вежливо поинтересовался Саслан. — Доставка?

— Опаздывает. — Лена нахмурилась и вскинула руку с часами. — На пятьдесят минут. Ну ничего, приедет, я ему покажу!

— Это спрауэдливо, — ощерился Саслан, потом отвернулся от Лены к зеркалу и стал рассматривать, достаточно ли мужественно смотрится черная эластичная футболка в сочетании с костюмом Brioni цвета мокрого асфальта, купленным позавчера по совету брата.

— Вообще, я считаю, что нам эту курьерскую компанию надо менять, — плотно сжала губы Лена, — постоянно опаздывают. А у нас серьезный бизнес!

— Правильно говоришь! — Саслан пригладил волосы. — Ты у меня умница. Какие поланы на вечер?

— Пока никаких, — кокетливо потупилась Ленка, хотя Саслан даже не обернулся. — А есть предложения?

— Предложения? — Он улыбнулся своему отражению. — Предложения висигда есть. Я вот тут подумал…

Но договорить Саслану не дала распахнувшаяся входная дверь, выплюнувшая на порог полноватого мужчину далеко за тридцать, одетого в короткую белую адидасовскую ветровку, стоптанные синие кроссовки и чернильного цвета мешковатые джинсы.

— Добрый день! — Мужчина поправил козырек бейсболки с надписью Gorgeous Loser, явив присутствующим пронзительные зеленые глаза и очаровательную улыбку на некогда смазливом, но теперь подрасплывшемся лице. — Я курьер из «Осы Экспресс». За посылкой.

Саслан злобно зыркнул исподлобья на курьера, небрежно щелкнул пальцами, бросил Лене: «Рызбырысь», — и вернулся в кабинет.

— Ты вообще понимаешь, к кому опаздываешь, козлина? — зашипела на него Лена, угрожающе поднимаясь из-за стола.

— Я здесь не затем, чтобы выслушивать оскорбления, чувиха! — неуверенно пробормотал курьер, поправил собранные в конский хвост волосы и попятился.

— Какая я тебе чувиха, урод?! Ты знаешь, сколько стоит в этом офисе опоздание? — Лена начала воспроизводить все известные ей уроки ведения бизнес-переговоров, подслушанные на совещаниях. — Тут за пять минут на штуку баксов ставят, понял? Пятьдесят минут — десятка, понял, да? У тебя такие бабки есть? Чего молчишь? Есть или нет? Ты чё, хочешь мамину квартиру продать?

— Мамина квартира больше стоит! — Курьер опять поправил волосы.

— Чё-о? — Лена склонила голову набок и застыла. Нохчи-технику, чтобы преодолевать возражения, она еще не изучала. — В общем так, — она понизила голос. — Взял чемодан. Вот тебе адрес. И пулей туда, ты меня понял? Пулей отвез документы. Мне отзвонишься по приезде. Ясно?

— Типа того…

— Я не слышу! Что за «типа того»?! Ты хочешь с работы вылететь? Я тебе это легко устрою. Один звонок вашему директору, и все! Чтобы через двадцать минут был на Шмитовском проезде, ты меня понял?

— На Шмитовском, — вполголоса брякнул курьер.

— Ты ща у меня в Бутово окажешься! Грамотный самый, что ли? Самый москвич? Еще раз в этот офис опоздаешь, считай, тебя уже уволили. Чемодан взял, быстро!

— Да взял, взял, — курьер схватил чемодан, вытер рукавом лоб и дернул дверь на себя.

«С вами, козлами, только так!» — подумала Лена и откинулась на спинку кресла, весьма довольная собой.

— Уехал? — высунулся из-за двери Саслан.

— Пулей улетел, — улыбнулась Лена.

— Ты грозная уапщэ стала, да? — Саслан погладил щетину. — Рвала его, как грелку, Богом клянусь! Молодец!

— А как еще с такими?

— Это да. Ну, я к тебе скоро загляну. — Он послал Лене свою фирменную улыбку и закрыл дверь кабинета.

«Как не попасть на паленое бухло в Египте» — обозначилась новая тема в группе R&B. Офисные часы показывали час дня. До обеда оставалось немного, до конца рабочего дня — как получится. «Ку-ку» — ойкнула ICQ.

«Lenok ti как?!!)))» — интересовался пользователь Lapa Glamur.

«Устала как собака((», — набрала Лена и вставила раздраженный смайлик.

«Как уа tebia ponimau, zaya. Derzis. Lovi prikolniy demotivator s kotom=)))

«Ловлю», — написала Ленка и снова скинула под столом тесные туфли.

ПРИРУЧАЯ ДРАКОНА

В этом мотиве есть какая-то фальшь,

Но где найти тех, что услышат ее? Подросший ребенок, воспитанный жизнью за шкафом,

Теперь ты видишь Солнце, возьми — это твое!

Фильм «Безъядерная зона»

Денис. Тринадцать часов