Святой апостол Андрей Первозванный: путешествие «по Днепру горе». Историко-археологические разыскания Петров Николай

Издается по решению Редакционно-издательского совета Санкт-Петербургского культурологического общества

Петров Николай Игоревич

доцент, кандидат исторических наук

Научный редактор:

доцент, кандидат исторических наук А. А. Попов

Рецензенты:

кандидат философских наук А. В. Карпов

(Государственный музей истории религии, Санкт-Петербург)

кандидат исторических наук Е. В. Платонов

(Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург)

На обложке воспроизведен образ св. апостола Андрея Первозванного в мозаичной композиции «Евхаристия» в апсиде киевского Софийского собора, первая половина XI в. (Мозаика и живопись древнего Киева. Альбом. Л., 1982. Табл. II) и начало предания о св. Андрее в Радзивиловской летописи (Радзивиловская летопись. СПб.-М., 1994. Л. 3 об).

© ООО «Издательство „СПбКО“», 2010

Введение

Летописный рассказ о путешествии святого апостола Андрея Первозванного по Восточной Европе издавна является для русской исторической науки совершенно особым вопросом, «живой интерес которого, – по словам И. И. Малышевского, – для нас русских христиан понятен сам собою».[2] И действительно, сообщение Повести временных лет о том, как в I столетии по Рождестве Христовом апостол Андрей, следуя Промыслу Господню, прошел через земли, ставшими впоследствии Святой Русью, не может оставить равнодушным – путь, проделанный апостолом от Херсонеса до Среднего Поднепровья (и далее – на Северо-Запад Восточной Европы), предвосхищает путь святого равноапостольного князя Владимира,[3] который спустя почти тысячу лет, в 988 г. также приходит в Киев как креститель Руси из Корсуня, а годом позже св. епископ Иоаким Корсунянин осуществляет миссионерскую деятельность в Новгороде. Приведем текст рассматриваемого в этой книге летописного известия полностью:

«А Днепръ втечеть в Понетьское море жереломъ, еже море словеть Руское, по нему же училъ святый Оньдрей, братъ Петровъ, якоже реша. Оньдрею учащю въ Синопии и пришедшю ему в Корсунь, уведе, яко ис Корсуня близь устье Днепрьское, и въсхоте поити в Римъ, и проиде въ вустье Днепрьское, и оттоле поиде по Днепру горе. И по приключаю приде и ста подъ горами на березе. И заутра въставъ и рече к сущимъ с нимъ ученикомъ: “Видите ли горы сия? – яко на сихъ горах восияеть благодать Божья; имать градъ великъ быти и церкви многи Богъ въздвигнути имать”. И въшедъ на горы сия, благослови я, и постави крестъ, и помоливъся Богу, и сълезъ съ горы сея, идеже послеже бысть Киевъ, и поиде по Днепру горе. И приде въ словени, идеже ныне Новъгород, и виде ту люди сущая, како есть обычай имъ, и како ся мыють и хвощются, и удивися имъ. И иде въ Варяги, и приде в Римъ, и исповеда, елико научи и елико виде, и рече имъ: “Дивно видех Словеньскую землю идучи ми семо. Видехъ бани древены, и пережьгуть е рамяно, и совлокуться, и будуть нази, и облеются квасомъ усниянымь, и возьмут на ся прутье младое, и бьють ся сами, и того ся добьють, одва вылезут ле живи, и облеются водою студеную, и тако ожиуть. И то творять по вся дни, не мучими никимже, но сами ся мучать, и то творять мовенье собе, а не мученье”. Ты слышаще дивляхуся. Оньдрей же, бывъ в Риме, приде в Синопию».[4]

Этот рассказ о св. Андрее,[5] нередко именуемый «Хождением апостола Андрея в Руси»,[6] имел важнейшее значение на всем протяжении исторического пути русского народа.[7] Так, в 1582 г. Иван Грозный в публичном диспуте о католическом вероисповедании с легатом римского папы Антонио Поссевино приводил данное предание как свидетельство истинности русского Православия; по словам Поссевино, «Государь сказал: “Мы уже с самого основания христианской церкви приняли христианскую веру, когда брат апостола Петра Андрей пришел в наши земли, [затем] отправился в Рим, а впоследствии, когда Владимир обратился к вере, религия была распространена еще шире. Поэтому мы в Московии получили христианскую веру в то же самое время, что и вы в Италии. И храним мы ее в чистоте…”»[8]

В 1621 г. митрополит Киевский Иов (Борецкий) в условиях жестоких преследований православного духовенства и мирян в Речи Посполитой своим «Советованием о благочестии» призывает к твердому стоянию за веру, подчеркивая: «Поневажъ светый Андрей апостол, перший архиепископъ Константинополский, патриарха вселенский и Роский апостол, и на Киевскихъ горахъ ноги его стали, и Росию очи его видели и уста благословиили, и семена веры у насъ посеялъ, слушная и побожная речъ празникъ оного хвалебно и нарочито одновити. Воистинъну Россия ничимъ не ест от иныхъ народовъ всходныхъ менъшая: мела бо вемъ и оная Апостола в себе проповедника».[9]

Накануне XVIII в. рассматриваемое летописное предание несомненно было принято во внимание при учреждении в 1698–1699 гг. первого российского ордена святого апостола Андрея Первозванного. «…Бог первое и превеликое благодеяние орудием своим, Св. Апостолом Андреем… нашему Российскому Государству и народу явил в том, – указывалось в проекте устава ордена, – что он в Скифии, при Понте Евксинском (Черном море), и в Сармации первый проповедуя Евангелие Христово, и на горе, близ Днепра реки, благословляя всю Российскую землю, семя Святого Евангелия рассеял…»[10]

Наконец, в XIX–XX вв. этому летописному сообщению было посвящено множество публикаций, как русских, так и европейских историков. При этом совершенно особое значение получили, как это будет показано ниже, археологические данные, выявленные в ходе изысканий второй половины XX в. Обратимся к истории изучения рассматриваемого известия Повести временных лет.

Историографические замечания

В исследовании летописного «Хождения апостола Андрея» до сих пор сосуществуют две тенденции. С одной стороны, сохранилась традиция бережного и внимательного отношения к этому преданию, как к чрезвычайно ценному историческому свидетельству. Собственно говоря, эта традиция восходит к самому св. прп. Нестору Летописцу, сохранившему для нас это сообщение в конце XI – начале XII вв.[11] С другой стороны, в XVIII–XIX вв. формируется весьма скептическое отношение к рассказу о путешествии апостола Андрея по Восточной Европе. При этом многие историки не раз обращали внимание на некоторые сведения самой Повести временных лет, которые казалось бы вступают в очевидное противоречие с данным известием.[12] Так ли это на самом деле? Рассмотрим указанные сообщения поподробнее.

В летописной статье 983 г. рассказ о языческом ритуальном убийстве двух варягов в Киеве завершается следующим образом: «Дьяволъ радовашеся сему, не ведый, яко близь погибель хотяше быти ему. Тако бо тщашеся погубити родъ хрестьаньский, но прогонимъ бяше хрестомъ честнымъ и в инех странахъ; сде же мняшеся оканьный: яко сде ми есть жилище, сде бо не суть апостоли учили (здесь и далее выделено мною, Н. П.), ни пророци прорекли, не ведый пророка, глаголюща: “И нареку не люди моя люди моя”; о апостолех бо рече: “Во всю землю изидоша вещанья их, и в конець вселеныя глаголи ихъ”. Аще и телом апостоли не суть сде были, но ученья ихъ аки трубы гласять по вселеней в церквахъ, их же ученьем побежаемъ противнаго врага, попирающе подъ нози, якоже попраста и си отечника, приемша венець небесный съ святыми мученики и праведники».[13]

Похожая формулировка обнаруживается в статье 988 г. после рассказа о крещении киевлян: «…А дьяволъ стеня глаголаше: “Увы мне, яко отсюда прогоним есмь! сде бо мняхъ жилище имети, яко сде не суть ученья апостольска, ни суть ведуще Бога, но веселяхъся о службе ихъ, еже служаху мне. И се уже побежденъ есмь от невегласа, а не от апостолъ, ни от мученикъ, не имам уже царствовати в странах сихъ”».[14]

Кроме того, в составленном св. прп. Нестором Летописцем «Чтении о житии и о погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба» обнаруживаются следующие строки: «Апостоли же, шедше, проповедаху еуангелие по всей земле, яко же заповеда им Господь… … И умьножившимся хрьстьянам, и требы идольскыя упраздниша, и погыбоша. Сим сице бывшим, оста же страна Руская в первеи прельсти идольскыи; не убо бе слышала ни от кого же слово о Господе нашем Исусе Христе, не беша бо ни апостоли ходили к ним (в других списках вместо «ходили» – «заходили», Н. П.), никто же бо им проповедал слова Божия. Нъ егда сам владыка Господь нашь Исус Христос благостию своею призри на свою тварь, не дасть бо им погыбнути в прельсти идольстей, нъ по мнозех летех милосердова о своем созданьи, хотя я в последняя дьни присвоити к своему Божеству, яко же и сам глаголаше в еуангелии, притчами рекый». Далее следует рассказ о св. равноап. кн. Владимире.[15]

Наконец, за полстолетия до св. Нестора св. митрополит Иларион в своем «Слове о законе и благодати» (1030-е – 1040-е гг.) ничего, как принято считать, не говорит нам о рассматриваемом путешествии апостола Андрея:[16] «Хвалить же похвалныими гласы Римьскаа страна Петра и Паула. имаже вероваша въ Исуса Христа, Сына Божиа; Асиа и Ефесъ, и Патмъ Иоанна Богословьца, Индиа Фому, Египетъ Марка. Вся страны и гради, и людие чтуть и славять коегождо ихъ оучителя, иже научиша я православнеи вере. Похвалимъ же и мы, по силе нашеи, малыими похвалами великаа и дивнаа сътворьшааго нашего оучителя и наставника великааго кагана нашеа земли Володимера…» И далее, обращаясь к князю Владимиру: «Не виде апостола, пришедша въ землю твою и нищетою своею и наготою гладомъ и жаждею сердце твое на съмерение клоняща. Не виде бесъ изъгонимъ именемь Исусовомъ Христовомъ, болящиихъ съдравеють, немыихъ глаголють, огня на хладъ прилагаема, мертвыих въстають. Сихъ всехъ не видевъ, како верова?»

Д. С. Лихачев, на том основании, что летописный рассказ об апостоле Андрее, как он полагал, «противоречил исторической концепции Нестора, согласно которой “не беша бо ни апостоли ходили” на Русь», считал, что это предание было вставлено в Повесть временных лет позднее игуменом Сильвестром, закончившим в 1116 г. переработку летописи по поручению Владимира Мономаха, в семье которого апостол Андрей был почитаем особо.[17] Впрочем, сняв таким образом утверждаемое противоречие «Чтения о житии и о погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба» св. прп. Нестора и летописного «Хождения апостола Андрея в Руси», Д. С. Лихачев предпринял вот какую попытку объяснения замечаний летописных статей 983 («сде бо не суть апостоли учили») и 988 («сде не суть ученья апостольска») гг.: «следует, – отметил исследователь, – обратить внимание на то обстоятельство, что апостол Андрей, согласно “Повести временных лет”, только проезжает через Русь в Рим, но проповеди не ведет».[18] О том, почему апостол Андрей не проповедовал на территории будущей Русской земли, размышлял позднее (в самом начале XVI в.) св. прп. Иосиф Волоцкий (см. ниже). Но все же обратим внимание на вполне очевидную фразу летописного «Хождения…» – придя в Рим апостол «исповеда, елико научи». То есть, проповедь все же была…

Думается, что, анализируя рассматриваемые тексты, мы в первую очередь должны признать, что сам составитель летописи не видел противоречия между статьями 983, 988 гг. и преданием об апостоле Андрее. Ведь все же если и допускать подобное противоречие, то оно оказывается уж слишком очевидным, слишком бросающимся в глаза. Наверное следует признать, что мы просто не можем понять, что же именно «примиряло» эти сообщения в сознании летописца, и попытаться найти некий непротиворечивый контекст их восприятия.

Прежде всего, следует подчеркнуть: св. прп. Нестор Летописец несомненно воспринимал описываемые события в историческом контексте. Замечания о том, что «телом апостоли не суть сде были» и «не беша бо ни апостоли ходили к ним», следует относить к конкретному историческому периоду – дохристианской языческой Руси накануне Крещения. Вряд ли можно сомневаться в том, что для авторов процитированных выше текстов была очевидной принципиальная разновременность путешествия апостола Андрея и описываемых событий. Неслучайно, из Среднего Поднепровья апостол Андрей направляется в «Словеньскую землю» – то есть летописец пользуется здесь термином, обозначающим племенную территорию словен ильменских,[19] однако, в этом предании отсутствует вовсе понятие «Русская земля», появление которого Повесть временных лет датирует серединой IX в. (см. статью 852 г.).

Обратимся еще раз к летописной статье 983 г.: «Аще и телом апостоли не суть сде были, но ученья ихъ аки трубы гласять по вселеней в церквахъ, их же ученьем побежаемъ противнаго врага, попирающе подъ нози, якоже попраста и си отечника, приемша венець небесный съ святыми мученики и праведники» – то есть, тогда, в 983 г. те два варяга попрали дьявола своей мученической смертью, как его попирает и апостольское учение, даже несмотря на то, что самих апостолов здесь (в Киеве) не было. Но ведь и предание сообщает нам о посещении апостолом места, на котором позднее появится Киев, а не самого города…

«Сим сице бывшим, оста же страна Руская в первеи прельсти идольскыи; не убо бе слышала ни от кого же слово о Господе нашем Исусе Христе, не беша бо ни апостоли ходили к ним, никто же бо им проповедал слова Божия» – то есть, так и осталась Русская земля языческой, так как апостолы в ней не бывали и никто не проповедовал ей слова Божия. Или все же в данном случае прав А. А. Шахматов,[20] полагавший, что рассказ об апостоле Андрее был включен в летопись св. прп. Нестором, и считавший что цитированное «Чтение о житии и о погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба» было составлено в 1079–1081 гг. (когда св. прп. Нестор еще не знал предания об апостоле Андрее), а Повесть временных лет «появилась около 1110 года»?

Совершенно особое восприятие следует конечно же связывать с летописными фразами «сде бо не суть апостоли учили» (983 г.) и «сде не суть ученья апостольска» (988 г.), приписываемыми дьяволу. Признание за такими высказываниями исторической правдивости несомненно было бы чрезвычайно легкомысленным поступком. При этом любопытно отметить, что, как полагает И. С. Чичуров, «даже если опровергая “слова” дьявола, летописец все же замечает “аще и телом апостоли не суть сде были” (983 г., Н. П.)…, выраженная в синтаксисе условность фразы не могла не осознаваться читателем…»[21]

Наконец, что касается «Слова о законе и благодати» св. митрополита Илариона, то в данном случае противоречие летописному преданию и вовсе представляется надуманным: в начале вышеприведенной цитаты св. равноап. кн. Владимир сравнивается с апостолами Христовыми, и далее крестителю Руси адресуется вопрос – «Не виде апостола, пришедша въ землю твою… како верова?» Так не апостола ли Андрея имел в виду киевский митрополит?[22]

Стоит добавить, что в некоторых исторических исследованиях не раз появлялись ссылки на ряд текстов XVI в., также приводимых в пример как противоречащие преданию об апостоле Андрее.[23] Так, к подобным суждениям принято было относить высказывание св. прп. Иосифа Волоцкого (начало XVI в.) о том, что апостол Андрей «проповедати же слово спасеное в Рустей земли възбраненъ бысть от Святаго Духа». Однако, дело в том, что размышлению прп. Иосифа о том, почему апостол не проповедовал, предшествует… пересказ летописного предания! (Сообщение же, что в Риме апостол «исповеда, елико научи» в этой его версии отсутствует.) Приведем рассматриваемый текст полностью: «тогда священный Андреа, единъ сый от двоюнадесяте числа полка, ученикъ Христовъ, братъ Петра верховнаго апостола, от Иерусалима въ Синопию прииде, и от Синопиа въ Херсонь, и от Херсоня пойде Днепромъ вверхъ, и ста под горами при брезе, и заоутра въставъ и рече к сущимъ ту съ ним ученикомъ: видете ли горы сиа, яко на сихъ горахъ возсиаетъ благодать Божия, и будетъ градъ великъ и церкви многи имать Богъ въздвигнути, и вшедъ на горы тыа и благослови ихъ, и постави крестъ и помолися къ Богу, и сниде съ горы, идеже есть ныне градъ Киевъ. И пойде по Днепру вверхъ, и прииде идеже ныне Новгород великый, и оттуду пойде въ Варяги и прииде въ Римъ: проповедати же слово спасеное в Рустей земли възбраненъ бысть от Святаго Духа, Егоже судбы бездна многа, и сего ради суть сиа несказанны. По всемъ же странамъ спасенаа проповедь Евангельская изыде, и вси от тмы идольскыя избавлени быша, и светомъ Богоразумиа озаришася, точию же Рускаа земля помрачяшеся тмою идолобесиа, и скверными делы до конца осквернена сущи».[24]

Еще одним автором, высказавшим свое мнение о возможности апостольской проповеди на Руси, был современник св. прп. Иосифа Волоцкого, монах Псковского Спасо-Елеазаровского монастыря старец Филофей. Обычно соответствующая фраза из «Послания старца Филофея Псковскаго Елизарьевы пустыни к Царю и Великому Князю Ивану Васильевичю всея Русии» (имеется в виду Иван Грозный[25]) цитируется как «божественнии апостоли в них не проповедаша»,[26] однако, при обращении к сохранившимся спискам послания ситуация оказывается более сложной. Публикация данного послания старца Филофея была предпринята в 1907 г. по двум спискам, хранившимся в Санкт-Петербургской и Киевской Духовных Академиях.[27] В первом варианте интересующий нас текст выглядит вот как: Православная Церковь, которую старец Филофей соотносит с апокалиптическим образом жены (Откр 12, 14), «и паки в трети Римъ бежа, иже ес в новую великую Русию. се есть пустыня. понеже святыа веры поусти беша. и иже божественнии апостоли в них же (выделено мною, Н. П.) проповедаша. но последи всех просветис на них благодать Божиа спасительнаа. Его ж познати истиннаго Бога. и едина ныне Святаа Съборнаа Апостольскаа Церковь въсточнаа. паче солнца, въ всеи поднебеснеи светится». Во втором списке читаем: «и иже божественнии апостоли в них проповедаша». И лишь в двух других списках этого послания мы, наконец, встречаем то самое «не проповедаша». Впрочем, даже если признать единственно возможной именно такую конъектуру списков Санкт-Петербургской и Киевской Духовных Академий, очевидно, что данный текст вполне может быть сопоставлен с представлениями прп. Иосифа Волоцкого – апостол Андрей путешествует по Восточной Европе, но не проповедует здесь. Любопытно, что адресат послания Иван Грозный в 1582 г.[28] упоминал предание об апостоле Андрее в диспуте с легатом римского папы (см. введение).

Наконец, к началу XVI в. относится следующий текст из толкования анонимного автора на Евангелие от Луки (2, 35): «и открыися послед всех русскому языку. веровати во Отца и Сына и Святаго Духа. а не бывшу никому апостолу в русской земли. но поистине русскому языку милость Божия открыися».[29] Что ж, здесь, как и в случае с летописной статьей 983 г., вновь стоит вспомнить, что лишь спустя восемь столетий со времени миссионерских путешествий апостола Андрея, в 852 г. «нача ся прозывати Руска земля».

Возвращаясь к сведениям Повести временных лет, которые зачастую считаются противоречащими преданию об апостоле Андрее, и завершая их обзор, следует остановиться на утверждении статьи 898 г. о том, что «руси учитель есть Павелъ». Обычно это замечание летописи упоминается в одном ряду с рассмотренными выше сообщениями статей 983 и 988 гг. («телом апостоли не суть сде были» и др.).[30] Однако, представляется, что в этом случае противоречие и вовсе надумано. Статья 898 г. содержит повествование о просветительской деятельности свв. равноапп. Мефодия и Кирилла, учителей Словенских, которое заканчивается следующим историко-этнографическим рассуждением:

«Темже словеньску языку учитель есть Анъдроникъ апостолъ (апостол от 70-ти, епископ Паннонийский, Н. П.). В Моравы бо ходилъ и апостолъ Павелъ училъ ту; ту бо есть Илюрикъ, его же доходилъ апостолъ Павелъ; ту бо беша словене первое. Темже и словеньску языку учитель есть Павелъ, от него же языка и мы есмо русь, темъже и нам руси учитель есть Павелъ, понеже учил есть языкъ словенескъ и поставилъ есть епископа и намесника по себе Андроника словеньску языку. А словеньскый языкъ и рускый одно есть…»[31]

Почему же утверждение о том, что раз «словеньску языку учитель есть Павелъ», то и «нам руси учитель есть Павелъ», противоречит преданию об апостоле Андрее? В первом случае, речь, по сути дела, идет о родстве двух народов, один из которых был просвещен апостолом Павлом, во втором – о миссионерском путешествии апостола Андрея. Очевидно, что данные тексты ни в коем случае не взаимоисключают друг друга – на это указывал еще В. Н. Татищев в первой половине XVIII в.[32]

Итак, мы не смогли указать убедительных примеров скепсиса по отношению к преданию об апостоле Андрее в Киевской и Московской Руси. Иная ситуация складывается в исторической науке XVIII–XIX вв. Немецкий историк и филолог Г. З. Байер, служивший в 1720-х – 1730-х гг. в России, первым высказал явные сомнения относительно данного летописного рассказа.[33] В 1749 г. мнение Г. З. Байера было поддержано другим немецким историком Г. Ф. Миллером. Впрочем он допускал проповедь апостола в Причерноморье: «Андрей занимался проповедью по соседству и, возможно, посылал учеников в наши области».[34]

В 1802 г. публикуется второй том последнего и крупнейшего труда еще одного немецкого исследователя А. Л. Шлецера «Нестор», в котором это летописное предание было прокомментировано следующим образом: «ist ein frommes Mrchen, das knftig nur der noch nachsagen wird, dem KirchenGeschichte ein nie erhrter Name ist».[35] В русском издании 1809 г. эта фраза была переведена так, что предание об апостоле Андрее оказалось охарактеризовано как «благочестивое повестование, которого истину может оценить только тот, кто сведущ в церковной истории».[36] Очевидно, однако, что подобный перевод предельно сглаживает крайне язвительную интонацию иностранца. Правильнее было бы перевести данное высказывание иначе: «это есть наивная сказка, которую лишь тот впредь будет упоминать, кто о истории церкви не слыхал ни разу».[37]

Все же здесь следует отметить, что из приведенной цитаты отнюдь не следует абсолютное отрицание Шлецером исторической достоверности предания, утверждавшееся, например, позднее его соотечественником Л. Мюллером: «Для критического рационалист Шлёцера Сказание об Андрее больше не представляло интереса, поскольку было ясно, что изложенные в нем события не являются историческими фактами».[38] Это не так. Шлецер действительно продолжил формирование скептического отношения к этому преданию, задаваясь, например, вопросом о присутствии словен ильменских в окрестностях будущего Новгорода уже в I в. по Р. Х.: «Полагает он (летописец, Н. П.) Славен поздними переселенцами, то как же ему можно, вскоре по Р. Х. говорить о Новгородских Славенах?» Однако, немецкий историк вполне допускал возможность проповеди апостола в Скифии, не рискуя при этом уточнить конкретный регион данного миссионерского путешествия.[39]

Сходным образом рассуждал в те же годы митрополит Платон (Левшин) – основываясь, как и Шлецер, на известиях греческих авторов (см. ниже), он признавал, что «Святый Андрей, кроме других народов, обитающих в Азии и в Греции, проповедывал Скифам. Но какие именно это были Скифы, и в коих местах, сие требует особливого испытания». При этом митрополит Платон подчеркивал: «…Приняв сие древнее предание, не видно, чтоб с сего проповеди Андреевой времени Христианство в России началось: ибо того не видим ни в каких Летописцах наших. Конечно можно утвердить, что нельзя, дабы проповедь Апостольская, во всех концах вселенныя провозглашенная, не достигла и России, и чтоб не было и тогда в России некоторых Богопросвещенных Христиан сокровенных. Но сей слабый свет в общей невежества и грубости тьме удобно погаснуть мог».[40]

Несколько позднее формируется и сугубо символическое понимание летописного рассказа, получившее развитие в следующем столетии (см. ниже): «Сказание Нестора о путешествии Святого Апостола Андрея Первозванного, противное летосчислению (хронологии), – утверждал один из авторов первой половины XIX в., – мы должны принимать в смысле иносказания. – Это только идея о древности Христианства в земле Славянской, предание о том, что в глубочайшей древности к Киевлянам приходили проповедники Христианства из Греции, и что крест водружен был на горах Киевских, т. е. что там уже молились истинному Богу, пред знамением Спасителя».[41]

Свое дальнейшее развитие скепсис историков в отношении летописного предания об апостоле Андрее получает в работах конца XIX – начала ХХ вв. И. И. Малышевский, сославшись на уже рассмотренные выше сведения «Слова о законе и благодати», «Чтения о житии и о погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба» и летописных статей 898 и 983 гг., посчитал, что «сказание о посещении Руси ап. Андреем явилось или по крайней мере приобрело известность и авторитет после составления начальной летописи и есть позднейшая вставка в нее». Признавая проповедь апостола Андрея в Северном Причерноморье, исследователь полагал, что «с строго научной точки зрения наше русское предание, уясняемое в своем начальном происхождении и дальнейшем развитии или наращении, представляется не более, как плодом собственного домысла или творчества русских людей…»[42] Убежденность в историчности летописного рассказа была охарактеризована И. И. Малышевским как «лишний национальный предрассудок».[43]

«Позднейшей вставкой» в летопись считал предание и Е. Е. Голубинский, отрицавший возможность подобного путешествия по причине «нерациональности» такового: «В век апостолов страна наша представляла из себя неведомую и исполненную всевозможных ужасов пустыню, – полагал историк. – Зачем бы пошел в эту неведомую пустыню апостол Андрей? Он мог пойти в нее, как и во всякую другую подобную пустыню, только тогда, когда бы у него не было дела в черте самого тогдашнего мира и было свободное время ходить по пустыням. Но это, как всякий знает, было вовсе не так. Он не мог иметь никакой надежды утвердить сколько-нибудь прочным образом христианство в совершенно разобщенной с остальным миром варварской и населенной Бог знает кем стране: для чего же предпринимал бы он в нее путешествие? Не для того же в самом деле, чтобы ставить кресты на необитаемых горах или наблюдать такие обычаи, как паренье в банях».[44] Не будем пока комментировать замечание Е. Е. Голубинского о пустынности Восточной Европы в апостольские времена (речь об этом пойдет ниже) и обратим внимание на его стремление предельно рационализировать мотивы проповеднической деятельности святого Андрея. Но ведь ведомому Святым Духом апостолу было открыто несоразмерно больше, чем исследователям Нового времени…

Тон московского историка Русской Церкви[45] не остался незамеченным современниками: «…Обычно ироническая критика Голубинского, – писал в 1907 г. его петербургский коллега, – доходит здесь чуть ли не до сарказма». Впрочем, сам А. В. Карташев также склонен был считать летописный рассказ «нелепым сказанием»; «возводить его в достоинство исторического свидетельства, – полагал он, – не приходится».[46] Примерно в те же годы позиция Е. Е. Голубинского получает поддержку в публикациях В. А. Пархоменко, считавшего, что «вряд ли найдется теперь серьезный ученый, который стал бы доверчиво относится к данному сказанию и допускать историческую его достоверность».[47]

В XX в. в русле скептического отношения к летописному преданию об апостоле Андрее получает широкое распространение интерес к изучению процесса формирования данного текста как такового при заведомом и однозначном отрицании его историчности: «Поскольку путешествие апостола Андрея на Русь исторически невероятно… остается лишь вопрос о мотивах сказания»,[48] ведь «сам по себе рассказ – реальное событие, он возник в определенный исторический момент и является продуктом определенной социальной или политической культурно– или духовно-исторической обстановки…»[49]

Некоторую сдержанность в признании реальности описываемых летописью событий можно встретить и в исторических трудах русских священнослужителей: «Фактическая достоверность этого рассказа не поддается проверке, – писал приснопамятный митрополит Иоанн (Снычев), – но его внутренний смысл несомненен… Сообщение летописи подчеркивает промыслительный характер крещения Руси…»[50] Несколькими десятилетиями ранее также рассуждал уже будучи в эмиграции А. В. Карташев: «суть и значение этого факта (путешествия апостола Андрея, Н. П.) не сводятся к физической стороне дела, к протоколу всех передвижений апостола, а к стороне духовной, к духовному провиденциальному отношению нас – северных народов, к “нашему” апостолу и его – к нам».[51]

В качестве своего рода итога развития исторического скепсиса в отношении предания об апостоле Андрее можно рассматривать позицию А. М. Панченко, согласно которой апостол Андрей «до наших пределов не доходил, креста на киевских горах не ставил, в северной бане не парился…» Но летописный рассказ принадлежит «сфере духа», апостол – «наш вечный спутник, он подтвержает и утверждает, что Русь домонгольскую и Великороссию объединяет духовная преемственность».[52]

Однако, сводить деятельность русских историков нового времени исключительно к формулированию оснований для сомнений в реальности рассматриваемого миссионерского путешествия апостола Андрея конечно же не следует. Уже замечания Г. З. Байера по этому вопросу были весьма эмоционально прокомментированы М. В. Ломоносовым в 1749 г.: «Всего несноснее, что он (Г. З. Байер, Н. П.) в таковом своем исступлении или палоумстве опровергает основание, на котором утверждено важное Петра Великого учреждение, то есть орден святаго апостола Андрея Первозванного; ибо Бейр то явно отрицает, что святый апостол Андрей Первозванный был в земли Российской для проповеди Евангелия. Жаль, что в то время не было такого человека, который бы поднес ему к носу такой химический проницательный состав, от чего бы он мог очунуться». Впрочем, предметом спора русского ученого с немцами стал не столько сам факт апостольской миссии в Восточной Европе, сколько возможность проповеди апостола Андрея именно славянскому населению этого региона: «Господин Миллер, – продолжал М. В. Ломоносов, – поступает в том осторожнее, ибо он не говорит прямо, что Андрей святый не проповедывал Евангелия Христова в славянах и в России, но только предлагает, что славяне около Днепра и Волхова поселились больше четырех сот лет после Рождества Христова[53] и что во времена апостольские и слуху не было о российском имени, что ежели почесть за правду, то следует, что или Андрей апостол ни у Днепра, ни у Волхова не был, или ежели был у Днепра и Волхова, то был, да не у славян, ни у россиян».[54] Сам М. В. Ломоносов в своей «Древней Российской истории…», написанной в 1750-х гг. и изданной лишь посмертно в 1766 г., полностью признавал историчность летописного предания и особо подчеркивал: «По свидетельству Несторову, славяне в местах, где Новгород, обитали во время проповеди Евангелия святым апостолом Андреем».[55]

В 1760-х гг. начинает также издаваться «История Российская…» В. Н. Татищева, написанная им еще в 1720-х – 1730-х гг. «…Все европские преславнейшие историки, сколько бы о руской истории ни трудились, о многих древностях правильно знать и сказать бес читания наших не могут…», – полагал исследователь, в том числе, и в отношении «сказания древних… о проповеди Андрея апостола», предвосхищая, таким образом, точку зрения М. В. Ломоносова на суждения Г. З. Байера. Впрочем, мнение В. Н. Татищева относительно отражения исторической реальности в этом летописном предании не было однозначным; признавая апостольскую проповедь славянам Поднепровья, он отрицал возможность последующего путешествия св. Андрея в Приильменье: «И сие подлинно, что Андрей святый скифом… и протчим славяном по Днестру и Днепру проповедывал…»; «…А после кто-нибудь Новград, варяг и разговоры в Риме неразсудно прибавил. Андрею же в Риме, возвратясь из Киева чрез Иллирию и Ахаиу, быть нетрудно и положение места тому не противоречит, ибо Патр град был в Ахаии на берегу Андриатицкого моря противо острова Кефалонии, от Рима не в дальном разстоянии».[56]

Н. М. Карамзин в 1810-х гг. вслед за М. В. Ломоносовым считал летописный рассказ основанием для датирования проживания славянского населения Приильменья апостольскими временами: «…Нестор… говорит, что Св. Апостол Андрей – проповедуя в Скифии имя Спасителя, поставив крест на горах Киевских, еще ненаселенных, и предсказав будущую славу нашей древней столицы – доходил до Ильменя и нашел там Славян: следственно они, по собственному Несторову сказанию, жили в России уже в первом столетии…»[57]

Любопытный случай произошел в 1832 г. в Киеве. К. А. Лохвицкий, названный впоследствии И. И. Малышевским «археологом мечтателем»,[58] предпринял близ постро-енного в середине XVIII в. храма св. Андрея раскопки с целью обнаружить остатки креста, установленного апостолом Андреем,[59] а также – основание деревянной Крестовоздвиженской церкви, построенной здесь в 1212 г. По справедливому замечанию современника, «надежда Лохвицкого найти остатки древней церкви Воздвижения Креста Господня и самый крест Св. Апостола Андрея Первозванного – тщетна, если бы крест Св. Андрея уцелел, то предки наши сохранили бы его…» Известный знаток русских древностей митрополит Евгений (Болховитинов) отнес выявленные К. А. Лохвицким находки (каменные фундаменты и др.) к XVII–XVIII вв.[60] Однако, несмотря на очевидную неудачу киевского археолога, весьма примечательным представляется столь доверительное и бережное отношение к преданию, принципиально отличающее эти изыскания от тех же ироничных рассуждений Е. Е. Голубинского.