Сегун. Книга 2 Клавелл Джеймс

– В основном очень хорошо, но иногда ужасно плохо. Все зависит от того, как себя чувствуешь. Ты задаешь слишком много вопросов.

Родригес спустился вниз. Он закрыл дверь своей каюты на засов и тщательно проверил замки на рундуке. Волос, который он положил на крышку, все еще был на месте. И другой такой же, невидимый для всех, кроме него самого, и лежащий на обложке журнала, также не был тронут.

«Нельзя быть слишком осторожным в этом мире, – думал Родригес. – Велика ли была бы беда, если бы он узнал, что ты капитан „Нао дель Трато“ – самого большого „черного корабля“ этого года из Макао? Может, и велика, потому что тогда пришлось бы объяснить, что это настоящий левиафан, одно из самых богатых и крупных судов в мире – больше тысячи шестисот тонн. Ты мог не устоять перед искушением и выболтать все о своем грузе, торговле, Макао и ином прочем, проливающем свет на многое, очень и очень личное, очень и очень секретное. Но мы воюем, мы воюем против Англии и Голландии».

Он открыл хорошо смазанный замок и вынул личный руттер, чтобы проверить некоторые азимуты на ближайшую гавань. Его глаза наткнулись на запечатанный пакет, который священник, отец Себастио, вручил ему перед тем, как он покинул Андзиро.

«А не в нем ли бумаги англичанина?» – спросил он себя опять.

Родригес взвесил пакет и поглядел на печати иезуита, борясь с соблазном сломать их и посмотреть самому. Блэкторн сказал ему, что голландская эскадра прошла через Магелланов пролив, и ни слова больше. «Англичанин задает уйму вопросов, а сам не торопится отвечать, – подумал Родригес. – Он проницателен, умен и опасен. Его ли это бумаги или нет? Если да, зачем они святым отцам?»

Он пожал плечами, размышляя об иезуитах, францисканцах и прочей братии, священниках и инквизиторах. «Есть хорошие священники и плохие священники. Плохих больше, но все же они слуги Божьи. Церковь должна иметь слуг. Как же без них? Кто бы вступался перед Богом за нас, заблудших овец в этом сатанинском мире? О Мадонна, защити меня от дьявола и плохих священников!»

Тогда, в Андзиро, перед отплытием Родригес сидел в своей каюте с Блэкторном. Дверь открылась, и, не дожидаясь приглашения, вошел отец Себастио. Он кинул осуждающий взгляд на остатки еды.

– Ты преломляешь хлеб с еретиком? – спросил священник. – Есть с ними опасно. Они хуже чумных. Ты знаешь, что он пират?

– Христианин должен быть великодушен к врагам, отец. Когда я был в их руках, они вели себя благородно со мной. Я только возвращаю долг. – Он встал на колени и поцеловал крест священника. Потом поднялся и, предложив вино, полюбопытствовал: – Чем я могу помочь вам?

– Я хочу попасть в Осаку. С вашим кораблем.

– Пойду спрошу. – Он отправился к японскому капитану, и просьба пошла по инстанциям, пока не достигла ушей Тоды Хиромацу, который ответил, что Торанага ничего не говорил о доставке чужеземного священника из Андзиро, поэтому он, к сожалению, не может взять иезуита на борт.

Отец Себастио пожелал переговорить с Родригесом наедине, поэтому отослал англичанина на палубу и потом в тишине каюты вынул запечатанный пакет:

– Мне хотелось бы, чтобы ты передал этот пакет отцу-инспектору.

– Я не знаю, будет ли еще его преосвященство в Осаке, когда я попаду туда. – Родригесу не хотелось быть носителем иезуитских секретов. – Я, может быть, вернусь обратно в Нагасаки. Мой генерал-капитан может оставить для меня приказы.

– Тогда отдай его отцу Алвито. Но только ему лично, в собственные руки.

– Непременно, – пообещал Родригес.

– Когда ты в последний раз был на исповеди, сын мой?

– В воскресенье, отец.

– Не хотел бы исповедаться мне сейчас?

– Да, благодарю вас. – Он был благодарен священнику, что тот спросил его об этом: жизнь на море опасна, не знаешь, когда предстанешь перед Создателем, а после исповеди на душе всегда легче.

Теперь Родригес убрал пакет обратно, чувствуя большое искушение. «Почему отец Алвито?» Отец Мартин Алвито был главным торговым посредником и личным переводчиком тайко в течение многих лет и пользовался доверием большинства влиятельных даймё. Он курсировал между Нагасаки и Осакой и принадлежал к числу тех немногих людей, что имели доступ к тайко в любое время. Среди европейцев только он и пользовался этой привилегией. Человек большого ума, он в совершенстве владел японским и знал о японцах и их образе жизни больше кого-либо в Азии. Сейчас он считался самым влиятельным португальским посредником Совета регентов вообще и Исидо и Торанаги в частности.

«Довериться иезуитам настолько, чтобы поставить на такой важный пост одного из их людей, – думал Родригес со страхом. – Конечно, если бы не Общество Иисуса, ересь затопила бы весь мир. Португальцы и испанцы могли бы стать протестантами, и мы навсегда погубили бы свои бессмертные души. Мадонна!»

– Почему ты все время думаешь о священниках? – вслух спросил себя Родригес. – Ты знаешь, это нервирует тебя!

«Даже если так, то почему отец Алвито? Если в пакете лежат корабельные журналы, значит ли это, что пакет предназначен одному из даймё-христиан, Исидо или Торанаге? А может, его преосвященству отцу-инспектору? Или моему генерал-капитану? Или его отправят в Рим для передачи испанцам? Почему отец Алвито? Отец Себастио легко мог адресовать пакет любому другому иезуиту.

И зачем Торанаге нужен англичанин?

В глубине души я знаю, что мне нужно бы убить Блэкторна. Он враг, он еретик. Но есть и еще кое-что. Я чувствую, что этот англичанин опасен для нас всех. Почему я так думаю? Он капитан, и отличный капитан. Сильный. Умный. Хороший человек. Здесь не о чем беспокоиться. Так почему же я боюсь? Он дьявол? Он мне очень нравится, но я чувствую, что следует убить его, и чем скорее, тем лучше. Не из ненависти. Просто ради блага других. Зачем?

Я боюсь его.

Что же мне делать? Оставить все на волю Бога? Идет шторм, и он будет сильным.

Боже, покарай меня за мою глупость! Почему я не знаю, как поступить?»

Шторм настиг их еще до захода солнца и застал в море. Земля лежала в десяти милях. Укромная бухта, куда они так стремились, виднелась далеко впереди, когда они рассматривали горизонт. Между ними и безопасной бухтой не было отмелей или рифов, которые надо огибать, но десять миль есть десять миль, а волны росли все быстрее и выше, вздымаемые ветром, который нес с собой дождь.

Шторм шел с северо-востока, с правого борта, и часто менял направление: шквал налетал то с востока, то с севера – не угадаешь, откуда ждать, волны были зловещими. Путь галеры лежал на северо-запад, так что шла она правым бортом к волне, сильно качаясь, то попадая в яму, то – вот ужас! – взлетая на гребень. Это судно с мелкой осадкой предназначалось для плавания в спокойных водах, и хотя гребцы обнаруживали редкое мужество и выучку, им было трудно удерживать весла в воде и грести с полной отдачей.

– Надо поднять весла и плыть по ветру, – прокричал Блэкторн.

– Может быть, но не сейчас. Что, кишка тонка, англичанин?

– Не люблю глупого риска.

Оба понимали, что, если бы они повернули против ветра, никогда бы не выплыли – прилив и шквал отнесли бы их от укрытия в море. А если бы они плыли по ветру, случилось бы то же самое, но только быстрее. Южнее были большие глубины. И ни клочка земли на тысячи миль, а если не повезет – то и на тысячу лиг.

Они были привязаны к нактоузу страховочными концами, и слава Богу, потому что галеру качало с кормы на нос и с боку на бок. Им приходилось то и дело цепляться за планшир.

Пока что вода не перехлестывала через борт. Корабль был сильно нагружен и осел довольно глубоко. Родригес подготовился должным образом в часы ожидания. Все было задраено, люди предупреждены. Хиромацу и Ябу сказали, что они побудут внизу, а потом поднимутся на палубу. Родригес пожал плечами и напрямик заявил им, что это будет очень опасно. Он был уверен, что они не поняли.

– Что они собираются делать? – спросил Блэкторн.

– Кто знает, англичанин? Вопить от страха не станут – в этом можешь быть уверен.

На скамьях главной палубы с усилием трудились гребцы. Обычно на каждое весло их приходилось по двое, но Родригес приказал посадить троих, чтобы увеличить по приказу скорость. Остальные ждали в трюме, готовясь сменить товарищей. На фордеке старший над гребцами был опытный, он отбивал такт медленно, сообразуясь с волнами.

Галера все еще двигалась вперед, хотя бортовая качка становилась все сильнее и судно все медленнее возвращалось в исходное положение. Потом шквалы, сделавшись неравномернее, сбили старшину гребцов с ритма.

– Смотреть вперед! – Блэкторн и Родригес прокричали это в одно и то же мгновение. Галера сильно накренилась, двадцать весел ударились о воздух вместо волн, и на борту начался хаос. Налетела первая сильная волна, и по левому борту планшир был смыт.

– Идем вперед, – приказал Родригес. – Пусть уберут половину весел с каждой стороны. Мадонна, быстрее, быстрее!

Блэкторн знал, что без спасательных концов его бы легко смыло за борт. Но весла необходимо было убрать, иначе их запросто можно лишиться.

Он развязал узел и устремился по вздымающейся грязной палубе к короткому трапу, ведущему на главную палубу. Галера резко отклонилась от курса, и его пронесло вниз, ноги его отпихивали гребцы, которые также развязали страховочные узлы и пытались, следуя приказу, убрать весла. Планшир был под водой, и одного моряка несло за борт. Блэкторн понял, что его тоже сносит. Он ухватился рукой за планшир, почувствовал, как растягиваются сухожилия, но держался, потом другой рукой уцепился за поручень и, оглушенный, подтянулся обратно. Ноги ощутили твердь палубы, он встряхнулся, в душе благодаря Бога, и подумал, что ушла его седьмая жизнь. Альбан Карадок всегда говорил, что хороший капитан похож на кошку, только он проживает по крайней мере десять жизней, в то время как кошка удовлетворяется девятью.

Моряк барахтался у его ног, и Блэкторн вырвал его из объятий моря и держал, пока тот не оказался в безопасности, а потом помог ему занять его место. Он обернулся на ют, чтобы обругать Родригеса, который выпустил штурвал из рук. Родригес махнул рукой, указал на что-то и крикнул, но крик был поглощен шквалом. Блэкторн заметил, что их курс изменился. Теперь они шли почти против ветра, и он знал, что это отклонение было намеренным. «Мудро, – подумал он. – Это даст нам время собраться, но этот негодяй мог бы предупредить меня. Мне не нравится без необходимости терять людей».

Он махнул рукой в ответ и бросился к гребцам.

Гребли только моряки, сидевшие на двух веслах впереди, что позволяло судну держаться строго против ветра. Знаками и воплями Блэкторн заставил убрать весла, удвоил число гребцов на работающих веслах и опять перешел на корму. Люди держались стойко, и даже те, кто очень ослаб, оставались на местах и ждали приказов.

Бухта была близко, но все еще казалось, что до нее миллион лиг. На северо-востоке небо оставалось темным. Дождь хлестал, порывы ветра усилились. Будь это «Эразм», Блэкторн не имел бы оснований для беспокойства. Они легко добрались бы до гавани и могли спокойно повернуть на нужный курс. Его корабль строили с таким расчетом, чтобы он мог пережить любую бурю. А эту галеру нет.

– Что ты думаешь делать, англичанин?

– Какая разница? Ты все равно поступишь по-своему, – прокричал он против ветра. – Но корабль не выдержит, и мы пойдем ко дну как камень. И в следующий раз, когда я пойду вперед, предупреди, если соберешься поставить корабль против ветра. А лучше ставь корабль по ветру, пока я привязан, и тогда мы оба доберемся до порта.

– Это была рука Бога, англичанин. Волны бросили корму задом наперед.

– Это чуть не отправило меня за борт.

– Я видел.

Блэкторн измерил их дрейф.

– Если мы не сменим курс, никогда не попадем в бухту. Мы пройдем в миле или более от мыса.

– Я хочу идти против ветра. Потом, когда настанет нужный момент, мы попытаемся добраться до берега. Ты умеешь плавать?

– Да.

– Хорошо. А я никогда не учился. Слишком опасно. Лучше утонуть быстро, чем медленно, да? – Родригес непроизвольно поежился. – Святая Мадонна, защити меня от водной могилы! Этот сучий потрох, эта проститутка в обличии галеры собирается попасть в гавань сегодня вечером. Ты тоже. Мой нюх говорит, если мы повернем и поднажмем, то будем сбиваться с курса. Мы к тому же слишком перегружены.

– Нужно облегчить корабль. Сбрось груз за борт.

– Князь Лизоблюд никогда не согласится. Он должен прибыть с грузом или вообще не показываться.

– Спроси его.

– Мадонна, разве ты глухой? Я же тебе сказал! Я знаю, что он не согласится. – Родригес подошел поближе к рулевому и проверил, понял ли тот, что нужно держать точно против ветра. – Следи за ними, англичанин. Ты должен вести судно. – Он развязал свой страховочный линь и спустился по трапу, уверенно ступая.

Гребцы внимательно следили за ним, пока он шел к капитану на палубу полуюта, чтобы объяснить знаками и словами план, который наметил. Хиромацу и Ябу поднялись на палубу. Капитан-сан объяснил этот план им. Оба они были бледны, но спокойны, их не тошнило. Они посмотрели сквозь дождь в сторону берега, пожали плечами и спустились обратно вниз.

Блэкторн разглядывал вход в бухту. Он знал, что план опасен. Они должны были ждать, пока не пройдут точно за ближайший мыс, чтобы потом уйти от ветра, повернуть к северу и бороться за свою жизнь. Парус им не поможет. Они должны рассчитывать только на свои силы. Южная сторона бухты была вся в рифах. Если они не рассчитают время, кораблекрушения не миновать – их выбросит на берег.

– Англичанин, иди вперед! – Родригес поманил его к себе, и он прошел вперед. – Как думаешь, может, поставить парус? – прокричал Родригес.

– Нет. Это больше навредит, чем поможет.

– Тогда оставайся здесь. Если их капитан не справится с барабаном или мы его лишимся, ты займешь его место. Хорошо?

– Я никогда не плавал на таких кораблях, никогда не командовал гребцами. Но я попытаюсь.

Родригес посмотрел в сторону земли. Мыс появлялся и исчезал в пелене дождя. Волны становились все больше, и уже появились пенистые буруны, указывающие на близость рифов и отмелей. Течение между мысами казалось дьявольски быстрым. «Здесь не пройти», – подумал он и решился.

– Ступай на корму, англичанин. Становись у штурвала. Когда я посигналю, иди на запад-северо-запад к этой точке. Ты видишь ее?

– Да.

– Не мешкай и держи этот курс. Внимательно следи за мной. Этот знак обозначает «круто на левый борт», этот – «круто на правый», а этот – «так держать».

– Очень хорошо.

– Поклянись Святой Девой, что будешь ждать моих приказов и выполнять их!

– Ты хочешь, чтобы я встал к штурвалу, или нет?

Родригес знал, что он в западне.

– Я вынужден довериться тебе, англичанин, хоть мне этого и не хочется. Иди на корму, – сказал португалец. И увидел: Блэкторн понял, что у него на уме, но пошел. Родригес передумал и позвал его: – Эй, ты, надменный пират! С Богом!

Блэкторн оглянулся и с благодарностью произнес:

– Тебе того же, испанец!

– Ссать я хотел на всех испанцев, и да здравствует Португалия!

– Так держать!

Они пришли в гавань, но без Родригеса. Его смыло за борт, когда порвался страховочный линь.

Корабль был близок к спасению, но тут с севера налетела огромная волна. Еще до этого они начерпали много воды и потеряли японского капитана, сейчас же их захлестнуло и отбросило к скалистому берегу.

Блэкторн видел, как унесло Родригеса, как он захлебывался и боролся со вспененным морем. Шторм и прилив отнесли корабль далеко в южную часть бухты, к рифам, и все на борту знали, что судно обречено.

Как только Родригеса смыло, Блэкторн бросил ему деревянный спасательный круг. Португалец поплыл к нему, молотя руками по воде, но круг был недосягаем. Сломанное весло ткнулось в Родригеса, и он вцепился в него. Дождь хлынул стеной. Последнее, что заметил Блэкторн: рука Родригеса сжимает обломок, а прямо впереди прибой обрушивается на изрезанный берег. Он мог нырнуть с борта, поплыть к португальцу и спасти его, может быть, он успел бы, но первой и последней его обязанностью было оставаться на корабле, а кораблю угрожала опасность.

Поэтому он повернулся к Родригесу спиной.

Волна смыла нескольких гребцов, другие пытались занять их места за веслами. Помощник капитана смело отвязал свой страховочный линь. Он прыгнул на бак, привязался, и вновь грянула барабанная дробь. Запевала затянул песню, задавая ритм, гребцы пытались возродить порядок из хаоса.

– Исогу! – закричал Блэкторн, вспомнив нужное слово. Он всем весом навалился на штурвал, ставя нос против ветра, потом подошел к поручням и, чтобы ободрить команду, начал отбивать такт, выкрикивая: – Раз-два, раз-два. Ну, вы, мерзавцы, давай!

Галера целила на рифы, – по крайней мере, верхушки их торчали за кормой, по левому и правому борту. Весла погружались в воду, но галера не двигалась, ветер и прилив заметно оттаскивали ее назад.

– Ну, давай, мерзавцы! – снова прокричал Блэкторн – его руки отбивали такт.

Сначала они противостояли морю, потом победили его.

Корабль миновал рифы. Блэкторн держал курс на подветренный берег. Скоро они достигли относительно спокойного места. И хотя ветер тут все еще был сильным, с ним уже можно было справиться. И здесь свирепствовала буря, но они уже были не в море.

– Отдать правый якорь!

Никто не понял его слов, но все моряки сообразили, что от них требуется. И бросились выполнять приказание. Якорь с плеском погрузился в воду. Блэкторн дал кораблю немного пройти, чтобы проверить, тверд ли морской грунт. Команда поняла его маневр.

– Отдать левый якорь!

Когда корабль оказался в безопасности, он оглянулся на корму.

Резко очерченная береговая линия была едва видна сквозь дождь. Он оглядел море и оценил свои возможности.

«Португальский журнал внизу, в полузатопленном трюме. Я могу довести судно до Осаки. Могу привести его обратно в Андзиро. Но прав ли я был, когда ослушался Родригеса? Я не ослушался. Я был на юте. Один».

– Правь на юг! – прокричал Родригес, когда ветер и прилив несли их к рифам. – Поворачивай и иди по ветру!

– Нет! – прокричал Блэкторн в ответ, веря, что их единственный шанс – попытаться попасть в гавань и что в открытом море они пойдут ко дну. – Мы можем пройти туда!

– Разрази тебя Господь, ты погубишь всех нас!

«Но я никого не погубил, – подумал Блэкторн. – Родригес, ты знал, и я знал, что мне надо принять решение, если вообще было время решать. Я оказался прав. Корабль спасен. Остальное не имеет значения».

Он поманил к себе помощника капитана, и тот бросился к нему с бака. Оба рулевых были ранены, их руки и ноги почти вырвало из суставов. Гребцы, полуживые от усталости, беспомощно повалились на весла. Другие с трудом поднимались снизу на палубу, чтобы помочь им. Хиромацу и Ябу, сильно пострадавших, вывели на палубу, но, ступив на нее, оба даймё сразу приосанились.

– Хай, Андзин-сан? – спросил помощник капитана.

Он был среднего возраста, с крепкими белыми зубами и широким обветренным лицом. Свежий синяк красовался у него на скуле – волна швырнула его на планшир.

– Ты вел себя очень хорошо, – сказал Блэкторн, не заботясь о том, что его слова не будут поняты. Он знал, что тон говорит сам за себя, так же как и его улыбка. – Да, очень хорошо. Ты теперь капитан-сан. Вакаримас? Ты! Капитан-сан!

Японец уставился на него, разинув рот, потом поклонился, чтобы скрыть удивление и радость:

– Вакаримас, Андзин-сан. Хай. Аригато годзаймасита. (Спасибо.)

– Слушай, капитан-сан, – продолжал Блэкторн, – дай команде поесть и выпить. Горячей еды. Мы останемся здесь на ночь. – Знаками Блэкторн донес до японца смысл своих слов.

Вновь назначенный капитан тут же начал распоряжаться. И его слушались. Полный гордости, он оглянулся на ют. «Жаль, что я не говорю на языке варвара, – подумал он с удовольствием. – Тогда я мог бы поблагодарить вас, Андзин-сан, за спасение корабля и жизни нашего господина Хиромацу. Ваше могущество вливает в нас всех новые силы. Без вашего искусства мы бы погибли. Вы, может быть, и пират, но великий моряк, и пока вы распоряжаетесь на борту, я буду слушаться вас во всем. Я недостоин быть капитаном, но попытаюсь заслужить ваше доверие».

– Что вы хотите, чтобы я делал дальше? – спросил он.

Блэкторн огляделся по сторонам. Морского дна не было видно. Он мысленно определил положение судна и, когда убедился, что якоря держат и море неопасно, распорядился:

– Спусти ялик. И возьми хорошего гребца.

Перемежая слова жестами, Блэкторн добился, чтобы его поняли.

Ялик был спущен и подготовлен мгновенно.

Блэкторн подошел к планширу и собирался спуститься с борта в шлюпку, но хриплый голос остановил его. Он оглянулся. Позади стоял Хиромацу, а сбоку от него – Ябу. Старик сильно расшиб шею и плечи, но все равно не выпустил из рук свой длинный меч. У Ябу лицо было в синяках, кимоно в бурых пятнах – из носа текла кровь, и он пытался остановить ее небольшим куском ткани. Оба оставались бесстрастными, словно бы нечувствительными к боли и холоду.

Блэкторн вежливо поклонился:

– Хай, Тода-сама?

Снова раздалась хриплая речь, старик указал на ялик мечом и покачал головой.

– Там Родригу-сан! – ответил Блэкторн, махнув рукой в сторону южного берега. – Я поеду искать!

– Иэ! – Хиромацу опять покачал головой и долго говорил, очевидно не давая своего позволения из-за опасности.

– Сейчас я капитан этого сучьего корабля, и если хочу сойти на берег, то так и сделаю. – Блэкторн продолжал говорить очень вежливо, но твердо, и было очевидно, что он подразумевает. – Я знаю, что ялик долго не продержится на такой волне! Хай! Но я собираюсь попасть на берег – вон туда. Тода Хиромацу, вы видите это место? К той маленькой скале. Потом я намерен обойти вокруг полуострова. Я не тороплюсь умереть, и мне некуда бежать. Я хочу найти тело Родригу-сана. – Он занес ногу над бортом. Меч немного выдвинулся из ножен. Блэкторн тут же замер. Но глаз не опустил, и ни единый мускул не дрогнул на его лице.

Хиромацу стоял перед дилеммой. Он мог понять желание пирата найти тело Родригеса, но плыть было опасно – опасно было даже идти пешком, а господин Торанага велел привезти чужеземца в целости и сохранности, что он, Тода, и собирался сделать. Но было столь же ясно, что чужеземец не отступит от своего намерения.

Старик наблюдал за варваром во время шторма, когда тот стоял посреди кренящейся палубы, подобный грозному морскому ками, бесстрашный, и мрачно думал: «Лучше мериться силами с этим чужеземцем и прочими подобными ему на земле, где можно иметь с ними дело на равных. На море они не в нашей власти».

Он видел, что пират теряет терпение. «Как они неучтивы, – сказал себе Хиромацу. – При всем том мне следует благодарить его. Все говорят, он один привел судно в эту бухту, что Родригу-сан растерялся и повел нас от земли, что мы бы наверняка утонули. Случись такое, я бы провинился перед моим господином. О Будда, защити меня от этого!»

Все его суставы болели, геморроидальные шишки воспалились. Он был измучен необходимостью стоически держаться перед своими людьми, Ябу, командой, даже перед этим чужеземцем. «О Будда, я так устал. Я хочу лечь в ванну и отмокать, отмокать, хотя бы на день избавиться от боли. Только на один день. Довольно! Что за глупые, женские мысли? Ты все время испытываешь боль. Вот уже почти шестьдесят лет. Что такое боль для мужчины? Привилегия! Скрывающий боль доказывает тем свое мужество. Спасибо Будде, ты пока еще жив, чтобы защитить своего господина, хотя мог бы уже сто раз умереть. Я должен благодарить Будду. Но я ненавижу море. Я ненавижу холод. И я ненавижу боль».

– Стой где стоишь, Андзин-сан, – бросил он, подкрепляя слова движением меча, мрачно наслаждаясь вспышками холодного голубого пламени в глазах чужака. Уверившись, что моряк его понял, он взглянул на помощника капитана. – Где мы? Чье это владение?

– Не знаю, господин. Думаю, мы где-то в провинции Идзу. Мы могли бы послать кого-нибудь на берег в ближайшую деревню.

– Ты сможешь привести корабль в Осаку?

– При условии, что мы будем плыть близко к берегу, господин, медленно и с большой осторожностью. Я не знаю этих вод и не могу поручиться за вашу безопасность. У меня нет нужных знаний, и на борту не сыскать никого, кто бы их имел, господин. За исключением этого чужеземца. Если бы это зависело от меня, я бы посоветовал вам сойти на берег. Мы бы достали для вас лошадей или паланкин.

Хиромацу раздраженно покачал головой. Предложение сойти на берег его никак не устраивало. Он потерял бы слишком много времени – пришлось бы пробираться через горы, где дорог по пальцам сосчитать, а значит никак не минуешь земель, подвластных сторонникам Исидо, врага. Была и другая опасность: бесчисленные шайки разбойников, которые занимали перевалы. Даже прихватив всех своих людей, Хиромацу хотя и пробился бы через территории, занятые разбойниками, но никогда не преодолел бы заслоны Исидо или его союзников, надумай те чинить ему препятствия. Все это задержало бы его, а он получил приказ доставить груз, чужеземца и Ябу быстро, в целости и сохранности.

– Если мы пойдем вдоль берега, сколько это займет времени?

– Не знаю, господин. Четыре или пять дней, может, и больше. Я не уверен в себе, я не капитан, так что прошу прощения.

«Это значит, – подумал Хиромацу, – что я должен сговориться с чужеземцем. Чтобы не дать ему сойти на берег, я должен был бы связать его. И кто знает, согласится ли он вести корабль, если его связать?»

– Сколько времени мы должны оставаться здесь?

– Новый капитан сказал: до утра.

– Шторм к тому времени закончится?

– Наверное, господин, но этого никто и никогда не знает.

Хиромацу посмотрел на гористый берег, потом на чужеземца.

– Могу я высказать предположение, Хиромацу-сан? – спросил Ябу.

– Да-да. Конечно, – проворчал тот.

– Как мы видим, для того чтобы попасть в Осаку, нам нужна помощь пирата. Так почему бы не отпустить его на берег? Пошлем с ним человека, чтобы защищал его, и прикажем им вернуться до темноты. Что касается пути по суше, я полагаю, это было бы слишком опасно для вас. Я бы никогда себе не простил, случись с вами какая беда. Безопаснее плыть на корабле, как только шторм закончится. И вы окажетесь в Осаке намного быстрее, так ведь? Наверняка к завтрашнему вечеру.

Хиромацу неохотно кивнул:

– Очень хорошо. – Он подозвал самурая: – Такатаси-сан! Возьми шесть человек и отправляйся с капитаном. Привези тело португальца, если вы его найдете. Но если хоть волос упадет с головы этого чужеземца, ты и твои люди немедленно совершите сэппуку.

– Да, господин.

– Пошли двух человек в ближайшую деревню и узнай точно, где мы и на чьих землях.

– Да, господин.

– С вашего позволения, Хиромацу-сан, я поведу на берег этот отряд, – встрял Ябу. – Если мы прибудем в Осаку без пирата, я, дабы смыть позор, буду вынужден покончить с собой. Мне хотелось бы удостоиться чести выполнять ваши приказы.

Хиромацу кивнул, удивленный, что Ябу сам сунулся в такое опасное дело. Он спустился в трюм.

Когда Блэкторн понял, что Ябу собирается с ним на берег, сердце его забилось чаще. «Я никогда не забуду Питерзона, и мою команду, и этот погреб – ни крики, ни Оми, ничего. Опасайся за свою жизнь, ублюдок».