Герцог полуночи Хойт Элизабет
— Да-да, хорошо, — со вздохом кивнула девушка.
— Спасибо, милая. — У Максимуса дрогнули губы. — А вы остаетесь, — сказал он, строго глянув на собак.
Герцог кивнул Артемис, и она тотчас встала, затем, пожелав Фебе спокойной ночи, вышла вслед за ним из комнаты. Он сразу же пошел вверх по лестнице, а Артемис, шагавшая позади него, тихо спросила:
— Это было необходимо?
— Вы действительно хотите видеть своего брата?
— Да, конечно, но вам не было необходимости говорить так, будто я для Фебы — надсмотрщик, а у вас особые распоряжения, касающиеся ее.
На верхней площадке лестницы герцог развернулся так неожиданно, что Артемис чуть не наткнулась на него. А он с усмешкой проговорил:
— Но дело в том, что у меня есть особые распоряжения. Ведь моя сестра почти слепая. И раз уж вы напросились к ней в компаньонки, то должны и вести себя… как компаньонка. Я ожидаю, что вы будете следить, чтобы с ней ничего не случилось, будете удерживать ее от наиболее опасных прогулок и не допускать, чтобы она выходила за рамки того, что можно делать с ее зрением. И, конечно же, вы должны брать с собой хотя бы одного слугу, когда выходите за порог моего дома.
Склонив голову к плечу, Артемис молча слушала. Забота герцога о сестре казалась вполне искренней, но в то же время она, наверное, была почти невыносимой для Фебы.
— Вы считаете, что провести день на ярмарке слишком опасно? — спросила, наконец, Артемис.
— Для такого человека, как она, — да. Она может случайно потеряться в толпе, может просто наткнуться на что-нибудь или удариться. На ярмарке есть карманники, грабители и прочие преступники. Благовоспитанная богатая леди, которая не видит, — очевидная и легкая добыча. Я не хочу, чтобы Феба пострадала.
— Понятно.
— Вот и хорошо, — кивнул герцог. В его огромной фигуре внезапно появилось что-то устрашающее. — Поймите, сестра очень дорога мне. Я сделаю все, чтобы уберечь ее от беды.
— Даже если для этого понадобится клетка? — спросила Артемис.
— Вы говорите так, словно она такая же, как любая другая девушка ее возраста, — проворчал Максимус. — Но Феба не такая. Она слепая. Я приглашал к ней множество докторов, множество ученых, множество знаменитых целителей со всего мира — приглашал, невзирая на трудности и цену. Я позволял им мучить ее ядовитыми лекарствами в надежде, что они смогут помочь. Но никто не сумел спасти ее от слепоты. Я не смог сохранить ей зрение, но будь я трижды проклят, если допущу, чтобы она еще больше пострадала.
— Да, понимаю. — Артемис вздохнула. Горячность герцога восхищала ее… и одновременно немного пугала.
— Прекрасно. — Он повернулся и повел ее по коридору. — Вот это — комнаты моей сестры. — Он указал на светло-зеленую дверь. — А здесь — розовая комната. Феба хочет, чтобы вы именно в ней остановились.
Дверь этой комнаты была приоткрыта, и из нее торопливо вышла служанка, присевшая перед Максимусом. Артемис же заглянула внутрь. Стены комнаты были обиты муаровым шелком темно-розового цвета, а по обеим сторонам кровати с балдахином стояли резные столики со столешницами из желтого мрамора. Камин же был облицован розовым с прожилками мрамором.
— Тут чудесно! — искренне восхитилась Артемис и оглянулась на герцога. — Ваши комнаты тоже на этом этаже?
— Дальше по коридору, — кивнул он, и они, свернув за угол, пошли в заднюю часть дома. — Вот это — голубая гостиная, которой любит пользоваться Феба, а там — мои комнаты. Герцог указал на двери темнозеленого цвета с черными украшениями. — Сюда, пожалуйста. — Он подвел ее к маленькой двери, отделанной так, что она не отличалась от соседних деревянных панелей. За дверью находилась узкая винтовая лестница, — очевидно, для слуг, — которая вела вниз, в темноту, но Артемис без страха последовала за герцогом.
Спустившись на два этажа и пройдя через дверь в каменной стене, Максимус остановился перед еще одной дверью и пристально посмотрел на свою спутницу.
— Никто не должен знать, что он здесь, ясно? Мне пришлось похитить его, переодевшись Призраком. Его разыскивают.
Артемис молча кивнула, и герцог отпер дверь и отворил ее. За дверью же оказалось длинное и низкое подземное помещение.
— Наконец-то, ваша светлость… — проговорил слуга, которого Артемис видела во время демонстрации поединков на шпагах. Он поднялся со стула, стоявшего возле койки, а на койке…
Не замечая ничего вокруг, Артемис бросилась к брату. Аполло лежал совершенно неподвижно, его лицо было почти неузнаваемым из-за синяков и опухоли, а кожа, оставшаяся нетронутой, казалась ужасно бледной.
Артемис опустилась на колени рядом с койкой и дрожащей рукой откинула волосы со лба брата.
— Крейвен, — произнес Максимус у нее за спиной, — это мисс Грейвс, сестра нашего больного.
— Добрый вечер, миледи, — кивнул ей слуга.
— Вы послали за доктором? — спросила Артемис, не сводя глаз с лица брата. Поискав пульс, она убедилась, что Аполло еще жив.
— Нет, — ответил Максимус.
— Но почему? — Обернувшись, она пристально посмотрела на него.
— Я уже сказал, что никто не должен о нем знать, — спокойно ответил герцог.
Артемис еще некоторое время смотрела на него, потом снова повернулась к Аполло. Максимус был прав. Да, конечно, он прав. Нельзя рисковать, — ведь Аполло могли обнаружить. И тогда его, возможно, заставили бы вернуться в Бедлам.
Но все же видеть его в таком состоянии и не иметь возможности помочь ему — о, это ее убивало!
— Я ухаживал за его милостью, мисс, — кашлянув, заговорил Крейвен. — а доктор мало чем смог бы помочь.
— Благодарю вас. — Артемис бросила на слугу быстрый взгляд. Она собиралась еще что-то сказать, но к горлу подкатил комок, а в глазах защипало.
— Никаких слез, гордая Диана, — шепнул Максимус. — Луна этого не допустит.
— Конечно, — согласилась Артемис, решительно утирая щеки. — Еще нет причин для слез.
На мгновение показалось, что она почувствовала на плече руку герцога.
— Можете ненадолго остаться здесь, — сказал он. — Крейвену в любом случае нужна передышка.
Артемис кивнула, но не обернулась — не посмела.
Мужские шаги стали удаляться, а потом закрылась дверь; при этом пламя свечи заколыхалось, а затем снова сделалось неподвижным — неподвижным… как Аполло.
Положив голову на руку брата, Артемис предалась воспоминаниям. Их детство прошло в семье, разрушенной безумием и благородной бедностью, и они часто оставались без присмотра родителей, у которых были другие заботы. Артемис вспоминала, как бродила с братом по лесу. Брат тогда ловил лягушек в высокой траве у пруда, она же искала птичьи гнезда в тростнике. А тот день, когда Аполло отправили в школу, был самым плохим днем в ее детской жизни. Она осталась с больной матерью и отцом, обычно занимавшимся «делами» — каким-нибудь из своих диких планов по восстановлению их состояния. Когда Аполло вернулся на каникулы, она обрадовалась — несказанно обрадовалась, и он никогда больше не оставлял ее.
Наблюдая, как поднималась и опускалась его грудь, Артемис вспоминала детство и размышляла… Ее лишили всего, что было у нее в жизни, — лишили Аполло, любви Томаса и родителей… лишили будущего. Никто никогда не считался с ее мнением, никто не интересовался ее желаниями и потребностями. С ней что-то происходило, но происходившее от нее не зависело; с ней обращались как с куклой на полке — ее передвигали, ею пользовались и бросали. Но она ведь не кукла…
Увы, все то, что она когда-нибудь могла бы иметь — дом, мужа и собственную семью, — теперь было ей недоступно, у нее никогда ничего этого не будет. Но это не означало, что она не могла решиться получить что-то другое и сделать свою жизнь такой, как ей хотелось. Да-да, наверное, ей не следовало оплакивать то, чего она лишилась, — ведь можно было создать себе новую жизнь, новую реальность.
Свечи уже догорали, когда Крейвен, открыв дверь, проговорил:
— Мисс, уже поздно. Я могу остаться с лордом Килборном на ночь, когда вы пойдете спать.
— Благодарю вас. — Встав, Артемис почувствована, что замерзла, сидя на холодном каменном полу. — Вы дадите мне знать, если что-то изменится?
— Да, конечно, — ответил слуга, и в его голосе Артемис почувствовала доброту.
Она погладила Аполло по щеке и, повернувшись, пошла вверх по лестнице — прочь от неуверенности и отчаяния.
Глава 11
Сто лет продолжалась безумная охота короля Херла, и все те, кому доводилось видеть призрачных всадников на залитом лунным светом небе, крестились и творили молитву, потому что за этим видением часто следовала смерть.
В одну — только в одну-единственную ночь в году — король Херла и его охотники обретали плоть, и это происходило в ночь полнолуния — перед днем осеннего равноденствия. В эту ночь все, кто мог, в ужасе прятались, потому что король Херла иногда увлекал смертных в свою бешеную охоту, обрекая их на бессмертие.
И вот в одну такую ночь король Херла похитил юношу по имени Тэм…
…из «Легенды о короле Херла».
Максимус запечатывал письмо у себя в гостиной, когда вдруг услышал, что дверь его спальни отворилась. Крейвен уже ушел вниз — присматривать за Килборном, а остальным слугам было строжайше приказано не беспокоить хозяина с десяти вечера до шести утра.
Герцог встал и пошел заглянуть в свою спальню. У кровати стояла Артемис, молча смотревшая на него своими очаровательными серыми глазами.
— Это мои личные покои, — сказал Максимус. Чувствуя, как по его жилам разливается жар, он шагнул к гостье.
— Я знаю. — Она смотрела на него безо всякого смущения. — Я пришла, чтобы вернуть вам кольцо.
Артемис развязала на шее кружевную косынку, скрывавшую квадратный вырез платья и цепочку, исчезавшую в ложбинке между грудей. Просунув палец в темную впадинку, она достала цепочку и сняла ее через голову. Герцог успел заметить на цепочке что-то еще — что-то зеленое, — но Артемис, сняв кольцо, тут же убрала цепочку в карман. Приблизившись к ней, Максимус взял кольцо — оно нагрелось от ее тела, словно она оживила старинный металл. Не отводя от нее взгляда, он надел кольцо на левый мизинец и заглянул ей в глаза. А она, казалось, перестала дышать, и у нее на щеках появился румянец — нежно-розовый, создававший иллюзию беззащитности. И у Максимуса вдруг возникло необъяснимое желание — захотелось стиснуть ее в объятиях и прижать к груди.
— Зачем вы здесь? — проглотив комок в горле, спросил герцог.
— Я же сказала, чтобы отдать вам кольцо. — Она повела изящным плечом.
— Вы совсем одна приходите вечером в комнату к неженатому мужчине, чтобы отдать ему безделушку, которую легко могли вернуть утром. — В его голосе звучала издевка. Ему хотелось уничтожить ее, заставить почувствовать, как возмущен он ситуацией, в которой оказался. Если бы не ее положение — и не его, — он, возможно, ухаживал бы за этой женщиной, возможно, даже сделал бы своей женой. — Вас не волнует ваша репутация?
Она медленно приближалась к нему, пока не оказалась совсем близко — теперь они стояли почти вплотную друг к другу. Тут он снова взглянул ей в лицо и понял, что она совсем не так спокойна, как ему казалось.
— Нет, — тихо ответила она голосом сирены, — нисколько не волнует.
— Тогда будь я проклят, если это будет волновать меня, — ответил герцог и поцеловал ее.
И вот опять этот водоворот закружил ее, смыл все сомнения, все страхи и сожаления — оставил только чувство, простое и жгучее. Едва лишь губы их слились в поцелуе, как Артемис, стремясь быть как можно ближе к герцогу, приподнялась на цыпочки и положила ладони на его шелковый халат. Если бы такое было возможно, она забралась бы в грудь этого мужчины — устроила бы себе дом в его широкой сильной груди и больше никогда не выходила бы оттуда.
Она хотела этого мужчину, только этого хотела вовсе не из-за его высочайшего титула, его денег, земель, родословной и всех бесчисленных должностей. Да, она хотела Максимуса, просто Максимуса, она страстно желала его без всяких атрибутов, но так как они были неотделимы от него, то ей волей-неволей пришлось бы взять и их тоже.
Чуть отстранившись от нее, он со вздохом пробормотал:
— Не начинайте то, что собираетесь прекратить.
— Я не собираюсь прекращать. — Артемис смело встретила его взгляд.
— Но я не могу на вас жениться. — Он внимательно смотрел на нее.
Конечно же, она это знала и никогда об этом не думала. Тем не менее, его слова больно, как стрела, вонзились ей в сердце.
— А разве я просила об этом? — Артемис попыталась улыбнуться.
— Нет, не просили.
— И никогда не попрошу, — заявила она.
Стянув с герцога белый парик, который еще оставался на нем, Артемис отшвырнула его в сторону, открыв коротко постриженные темно-каштановые волосы. Наслаждаясь интимностью своих движений, она несколько раз провела ладонью по его волосам. И ей внезапно захотелось снять с герцога все его одежды. Собравшись с духом, она набросилась на пуговицы его халата, в спешке чуть ли не разрывая переливчатый тонкий шелк.
— Ш-ш-ш… — Он перехватил ее руки. — У вас есть опыт, моя Диана?
Артемис помрачнела. Ей ужасно не хотелось, чтобы герцог выставил ее из-за какой-то нелепой щепетильности. Но, с другой стороны, она не хотела никакой лжи между ними.
— Нет, — ответила она.
Он едва заметно улыбнулся и проговорил:
— Тогда, с вашего позволения, не будем спешить — как ради вас, так и потому, что я хочу насладиться вами.
С этими словами он широко развел ей руки и, наклонившись, снова прижался губами к ее губам. На сей раз их поцелуй длился невероятно долго — целую вечность. Когда же он, наконец, прервался, она простонала:
— О Максимус…
— Терпение, моя Диана, — с укоризной шепнул он, — и снова приник к ее губам.
Артемис попыталась высвободить руки, но герцог держал ее слишком крепко. Усмехнувшись, он вдруг прижался к ней, удерживая ее руки в том же положении, а в следующее мгновение Артемис почувствовала, что падает назад.
Испугавшись, она тихонько вскрикнула — и оказалась на мягкой пуховой перине. Глянув вверх, она увидела, что Максимус стоит над ней все с той же едва заметной улыбкой на губах.
Потянувшись к ней, он провел пальцами по ее шее, потом двинулся дальше, туда, где над грудями заканчивался лиф ее платья. Артемис невольно вздрогнула, а герцог прошептал:
— Не думай, что я забыл момент, когда твоя кружевная косынка соскользнула с платья. Странно вообще-то… Хотя на каждом балу, где я присутствовал, были более откровенные декольте, мне так и не удавалось выбросить из головы мысли о твоих грудях. — Он заглянул ей в глаза и добавил: — О грудях… и о всех прочих частях тела. Возможно, именно из-за того, что ты так тщательно скрываешь себя на публике, процесс раздевания становится столь желанным. Или, возможно… — Он наклонился и шепнул ей на ухо: — Возможно, из-за тебя самой.
Артемис судорожно сглотнула, а он, легонько прикусив зубами мочку ее уха, пробормотал:
— Никогда прежде я так не сходил с ума по женщине. — Он принялся покрывать поцелуями ее шею. — Интересно, не околдовала ли ты меня, Диана?
Тут язык его проник в ложбинку между ее грудей, и Артемис шумно выдохнула. Когда же Максимус, наконец, отпустил ее руки, она взяла его лицо в ладони, а он сквозь одежду стал ласкать ее груди. «Ох, если кто-то и околдован, то это, несомненно, я», — промелькнуло в мыслях у Артемис. В эти мгновения она не чувствовала ничего, кроме ликования. Сейчас она точно знала, что наконец-то будет жить — несмотря ни на что. Ведь именно этого она хотела, не так ли? И если она действительно была околдована, — то пусть это колдовство никогда не кончается!
Внезапно она увидела, что Максимус внимательно смотрит на нее.
— Что, передумала? — спросил он.
— Совсем наоборот. — Артемис привлекла герцога к себе и на этот раз сама его поцеловала — горячо, хотя и неумело.
— Тогда перевернись, моя богиня Луны, и позволь освободить тебя от груза земной одежды, — прошептал он у ее губ.
Она легла на живот и ощутила легкие подергивания, когда он расстегивал лиф ее платья, развязывал юбки и расшнуровывал корсет.
Максимус оказался прав: с каждым снятым с ее тела слоем одежды она чувствовала себя все более раскрепощенной, все более свободной.
Затем он осторожно перевернул ее на спину и снял с нее корсет, после чего начал вытаскивать из волос шпильки. Когда же волосы упали на кровать огромной тяжелой волной, он прошептал:
— О, Артемида, богиня охоты, Луны и деторождения. Впрочем, последнего я никогда не понимал. — Герцог криво усмехнулся. — Ведь она — богиня-девственница.
— Вы забыли дикую природу, — прошептала в ответ Артемис. — Богиня охраняет всех диких животных и места их обитания, а деторождение — величайшее таинство, познавая которое женщина как бы становится животным, разве нет?
Он отстранился, чтобы рассмотреть ее лицо, потом весело рассмеялся.
— Не очень-то толковое объяснение, но я все равно восхищен ходом твоих мыслей.
От слова «восхищен» ее сердце подпрыгнуло, но Артемис понимала, что в спальне такие заявления ничего не значат. Так как ей придется довольствоваться тем, что она могла получить, а не тем, о чем мечтала.
— Вы до сих пор в халате? — Она обняла его за шею.
— М-м-м… — протянул он, снова сосредоточив все внимание на ее груди. Сорочка Артемис была старой, изношенной, и она не сомневалась, что сквозь тонкую ткань прекрасно были видны ее груди. — Ты сама это сделала? — Максимус провел большим пальцем по маленькой почти квадратной заплатке, скрывавшей дырку на материи и случайно оказавшейся как раз над левым соском.
— Да, а кто же еще?
— Практичная женщина. — Он прижался к ее соску губами.
Артемис тихо застонала и тут же пробормотала со вздохом:
— Просто женщина, у которой нет другого выбора.
— Ты пришла ко мне из-за отсутствия выбора? — Герцог внезапно помрачнел.
— Нет-нет! — Артемис посмотрела на него с удивлением. — Я пришла к вам потому, что так захотела. — Приподнявшись, она провела губами по его подбородку и снова опустилась. — Я пришла… потому что имею полное право делать то, что хочу.
— Да, безусловно, — кивнул герцог. И вдруг, взявшись за сорочку, разорвал ее сверху донизу.
Теперь Артемис оказалась перед ним абсолютно нагая, и ей следовало бы почувствовать стыд, прийти в замешательство, смутиться, но вместо этого она ощутила себя удивительно свободной.
Она вытянула руки за головой, выгнула спину и взглянула на Максимуса сквозь ресницы.
— Теперь вы снимете свой халат?
Глядя на ее бедра, он коротко кивнул.
— Да, конечно.
Тотчас же выпрямившись, герцог стал расстегивать пуговицы на халате. Под халатом же была рубашка, которую он тут же начал снимать, и при этом у него на плечах играли мускулы.
При виде его обнаженного торса Артемис затаила дыхание. Она видела не так уж много обнаженных по пояс мужчин — несколько фермеров, однажды пьяного солдата на улице Лондона и, конечно, мраморные статуи; но она полагала, что у аристократов не такие мускулистые тела. Впрочем, Артемис тут же напомнила себе, что этот мужчина не только герцог Уэйкфилд, но еще и Призрак Сент-Джайлза. Интересно, какие упражнения создали такие мускулистые плечи, такие налитые бицепсы, такую мощную грудь? У него было тело, готовое к сражениям, тело тренированного воина.
Максимус внимательно посмотрел на нее, словно угадав мысли. Потом быстро скинул панталоны и забрался в постель.
— Теперь мы оба такие, какими нас создал Бог, — сказала Артемис, когда он лег на нее.
— А ты предпочитаешь меня именно таким?
— Конечно. Ведь теперь между нами нет ничего — ни вашего прошлого, ни моего. Ваше положение и титулы сейчас ничего не значат.
Он поцеловал ее груди и пробормотал:
— Думаю, большинство дам предпочитают мое герцогское положение.
— Но я не такая, как большинство, — заявила Артемис.
— Да, верно. Ты не похожа ни на одну из знакомых мне леди. — С этими словами Максимус принялся целовать ее соски.
Ее тотчас обдало жаром, и у нее вырвался стон. Когда же Артемис почувствовала, как твердое бедро Максимуса прижалось к ее лону, у нее перехватило дыхание. Она, возможно, не стыдилась наготы — и своей, и его, — но это не означало, что она не испытывала ни малейшего трепета перед тем, чему предстояло произойти. Она никогда этим не занималась и никогда даже близко к этому не подступала. Пока ее сверстницы выходили замуж и познавали радости материнства, она сортировала у Пенелопы нитки для вышивания.
Но она хотела этого — хотела Максимуса.
Артемис с удовольствием провела пальцами по его коротким жестким волосам; легкая седина на висках делала его более солидным, но в то же время более мягким. Положив руки ему на плечи, Артемис ощутила тепло и скрытую мощь его тела. «Какой же он сильный, полный жизни, — думала она. — И скоро он станет моим любовником».
Тут герцог осторожно прикусил ее сосок, и Артемис невольно вздрогнула. Он тотчас отстранился и внимательно посмотрел не нее.
— Все в порядке?
— Да, да, да… — простонала Артемис, отчаянно желая продолжения.
А герцог смотрел на нее все так же пристально. Внезапно краска запила его высокие скулы, складки у рта стали глубже, и Артемис почувствована, как часть его тела — мужская часть, — упершись ей в бедро, запульсировала словно какое-то живое, отдельное от него существо.
И тут он вдруг улыбнулся и, поцеловав ее в губы, прошептал:
— Терпение.
— Я не желаю больше ждать. — Артемис вызывающе посмотрела на него; ей ужасно хотелось узнать, как все будет происходить, что она будет чувствовать и станет ли после этого другой женщиной.
Максимус снова ей улыбнулся, и в этот момент его пальцы добрались до нежных завитков меж ее ног. А в следующее мгновение, почувствовав, как он осторожно раздвигает их, Артемис замерла в ожидании. Он же заглянул ей в глаза и прошептал:
— Ты влажная…
Артемис нахмурилась, не зная, хорошо это или плохо.
— Влажная для меня, — добавил он с улыбкой.
Значит, хорошо. И она вздохнула с облегчением.
А он вдруг опустил в ее складки большой палец и, нащупав бугорок, надавил на него. Артемис непроизвольно приподнялась, и все ее тело словно запело от незнакомого ощущения. Максимус же снова надавил, и в тот же миг его палец скользнул в ее лоно.
Закусив губу, Артемис смотрела на него, не отрывая взгляда. «Продолжай, продолжай, продолжай…» — мысленно твердила она.
— О Господи!.. — выдохнул герцог, и его ноздри внезапно затрепетали. В следующее мгновение он снова ее поцеловал.
— Максимус, быстрее, — задыхаясь, пробормотала Артемис.
Он замер на мгновение, потом спросил:
— Вот так? — И пошевелил пальцем.
— Да… — Она закрыла глаза. — Да, о-о… да!..
Целуя Артемис с неспешной основательностью, Максимус поглаживал ее своими длинными пальцами, и каждое его прикосновение все ярче разжигало пламя ее страсти, и она ликовала, чувствуя себя распутной — и свободной.
В какой-то момент, прервав поцелуй и зажав губами ее сосок, Максимус стал все быстрее двигать пальцем, вошедшим в ее лоно, и ей показалось, что внутри у нее… словно что-то взорвалось. Артемис содрогнулась и выгнулась, а по всему ее телу одна за другой прокатились волны жгучего блаженства. И в тот же миг она, как ей почудилось, обрела какой-то новый мир.
Открыв глаза через минуту-другую, Артемис увидела, что герцог внимательно смотрит на нее.
— Тебе понравилось? — спросил он.
Она молча кивнула — не могла вымолвить ни слова. А он внезапно зажмурился и, опустившись на нее, со стоном пробормотал:
— Больше уже не могу… — В следующее мгновение Максимус стремительно вошел в нее, так что она едва не задохнулась. — Сейчас, — буркнул он и, взяв ее за ноги, развел их пошире, после чего вдавил ее в матрас своим огромным телом.
Артемис невольно вскрикнула, а он, взглянув на нее, с ласковой улыбкой сказал:
— Будь храброй.
Артемис посмотрела на него с удивлением, — а потом ей вдруг стало больно, и она снова вскрикнула. «Неужели я действительно этого хотела?» — промелькнуло у нее.
— Не бойся, прекрасная Диана. — Максимус опустился и потерся губам о ее нос, а затем сделал стремительный выпад.
Она почувствовала обжигающую боль и судорожно вздохнула. Но боль — это неважно, ведь она названа в честь Артемиды, а богиня может вынести любую боль. Гораздо важнее, что теперь он был в ней, стал ее частью. И эта близость, это слияние с ним — такое запомнится на всю жизнь. Впрочем, и сама ее жизнь совершенно изменилась. Потому что в этот момент, здесь и сейчас, этот огромный сильный мужчина принадлежал только ей — и не имело значения, причинял он ей боль или нет.
Продолжая внимательно следить за ней, Максимус шевельнулся, наполовину вышел из нее, а потом медленно снова погрузился.
И эти его движения, казалось, зажгли в ней какую-то искру — не тот огонь, что был раньше, но возникло… что-то теплое и даже приятное. Она взяла в ладони его лицо и пошире раздвинула ноги. А он вдруг застонал — словно от боли — и пробормотал:
— Обхвати меня ногами, Диана.
Она подчинилась, и новая поза дала ему возможность погрузиться в нее еще глубже. И в тот же миг он начал двигаться быстрее и при этом то и дело шептал:
— О Диана, моя Диана…
Она коснулась его губ, и он, поймав ртом ее палец, осторожно прикусил его.
Артемис чувствовала, как его живот терся о ее живот, как его твердая плоть скользила в ее влаге, как его грудь касалась ее сосков, — и все это ей очень нравилось. Боли уже не было, осталось только ощущение близости — животной близости. Возможно, она была не права, возможно, именно это тот самый момент, когда женщина ближе всего к дикому животному: когда ее ничто не сдерживает, когда она ни о чем не думает, когда нет никакого общества, говорящего ей, что она должна и что не должна делать — когда она свободна от всего на свете.
Внезапно Максимус задрожал, и голова его запрокинулась; войдя в нее в последний раз, он содрогнулся всем телом, и Артемис, глядя ему в лицо, почувствовала, как в нее выплеснулось его горячее семя.
Что бы ни случилось с ней на следующий день или в оставшейся жизни, она точно знала: этот момент навсегда останется с ней.
Когда Аполло в первый раз пришел в себя, он решил — но только на мгновение, — что уже умер.
Ему было тепло. Руки, ноги, лицо и все тело, разумеется, болели, но удивительное тепло и его мягкое ложе вызвали у него мысль о том, что он, возможно, оказался в каком-то очень хорошем месте — вероятно, в раю.
А потом он вспомнил Ридли. Вспомнил глаза надзирателя и кривившую его губы безжалостную ухмылку…
Аполло в ужасе содрогнулся, и ему показалось, что его вот-вот вырвет, однако у него изо рта потекла лишь желчь, зеленая и отвратительная.
И в тот же миг раздался голос, а затем чьи-то руки взяли его за плечи.
Руки были мужскими, и Аполло, вздрогнув, быстро повернулся и взглянул на нападавшего. Незнакомец тотчас же вскинул руки вверх, как бы призывая его успокоиться. Он был высоким и довольно жилистым, но в нормальной обстановке Аполло такого не испугался бы. Однако сейчас обстановка не была нормальной — и, вероятно, никогда уже не будет нормальной.
— Милорд, я Крейвен, камердинер герцога Уэйкфилда. Вы в его доме и вы в безопасности. — Незнакомец произносил слова так, как будто старался успокоить дикое животное… или безумного человека.
Аполло привык к такому тону, поэтому, не обращая внимания на сказанное, осмотрелся. Он лежал на низкой кровати или на койке в просторной, но сумрачной комнате. Рядом с койкой и стулом Крейвена стояла железная жаровня, наполненная раскаленными углями; несколько мерцающих свечей создавали пляшущие узоры на древних арочных сводах и колоннах; и здесь стоял отчетливый запах сырости.
Что ж, если это и впрямь дом Уэйкфилда, то выходит, он, Аполло, очень ошибался, представляя себе, как живут герцоги.
Аполло снова повернулся к камердинеру, чтобы спросить, как он попал сюда, что с ним произошло и где герцог… Но он не смог произнести ни слова, лишь почувствовал острую боль в горле.
И тогда Аполло понял, что не может говорить.
Глава 12
Так вот, этот Тэм был подростком самым обычным во всех отношениях, если не считать того, что у него была сестра-близнец по имени Линч. Они с сестрой были очень близки — как два лепестка в одном бутоне розы. Когда Линч узнала, что ее брата в ночь полнолуния захватил король Херла, она зарыдала от горя. А потом стала разыскивать всех, кто что-нибудь знал о короле Херла и его охоте, пока, наконец, не дошла до странного маленького человечка, одиноко жившего в горах. И от него она узнала, что именно должна сделать, если хочет спасти своего любимого Тэма…
…из «Легенды о короле Херла».
— Ваша светлость… — послышался почтительный голос Крейвена.
Открыв глаза, Максимус увидел, что камердинер стоит у кровати со свечой в руке и изо всех сил старается не смотреть на женщину в постели хозяина.
— Что? Слушаю…
— Виконт Килборн пришел в себя, ваша светлость.
Мужчины говорили очень тихо, чтобы не побеспокоить спавшую даму. Но Артемис тут же проснулась и спросила:
— Как давно?
Максимус резко повернул к ней голову. Обычная женщина покраснела бы и ужасно смутилась, если бы ее застали в постели мужчины, за которым она не была замужем. Некоторые из его знакомых дам лишились бы чувств, по крайней мере, изобразили бы обморок, но Артемис спокойно смотрела на Крейвена, ожидая ответа.
— Что вы сказали, мисс?.. — Крейвен немного растерялся.
— Мой брат, — пояснила Артемис. — Как давно он пришел в себя?
Камердинер откашлялся и проговорил:
— Всего несколько минут назад, мисс. Я пришел сразу же.
— Хорошо. — Она кивнула и села, прижав одеяло к своей изумительной груди. — Крейвен, не будете ли добры отвернуться? — Едва дождавшись, когда камердинер повернется к ней спиной, Артемис откинула одеяло и встала нагая. — Он в порядке? — спросила она и наклонилась, чтобы взять с пола свои чулки. Присев на край кровати, быстро надела их.
— Лорда Килборна, по-видимому, мучит какая-то боль, — снова откашлявшись, ответил Крейвен. — Но он понял меня, когда я сказал, что пойду за вами.
— Благодарю вас, — кивнула Артемис и, надев поднятый с пола корсет, попыталась затянуть шнуровку.
Пробормотав крепкое ругательство, герцог встал с кровати и проворчал:
— Позволь мне.
Чуть повернув голову, она замерла, когда Максимус коснулся ее плеч. А он, затягивая шнуровку корсета, думал о том, что совсем не так хотел провести с ней утро. Увы, они даже не могли позавтракать вместе. Максимус быстро затягивал шнуровку корсета, стараясь не думать о нежных завитках у нее на затылке.
— Который час, Крейвен? — Он взглянул в окно. Снаружи был еще серый предрассветный сумрак.
Читать бесплатно другие книги:
