Герцог полуночи Хойт Элизабет

— Вы позволили ему уйти? — раздался вдруг голос Тревельона.

— Не намеренно, уверяю вас. — Максимус посмотрел вверх.

В этот момент драгунский капитан выводил свою лошадь в переулок с очень узкой соседней улицы.

Поднявшись, Максимус взглянул на узкую улицу, потом — на крупную кобылу Тревельона.

— Удивляюсь, что вы там не застряли.

— Думаю, Примула тоже удивлена. — Капитан ласково похлопал лошадь по шее.

— Примула? — переспросил Максимус.

— Не я дал ей такое имя, — проворчал Тревельон.

Максимус молча пожал плечами. Затем, осмотревшись, наклонился и стал разглядывать землю у стены противоположного здания.

— Что вы ищете?

— Он выронил свой кинжал. A-а… вот он. — Подняв нож, Максимус подошел к драгуну.

Кинжал имел обоюдоострое лезвие, очень узкую треугольную гарду, вряд ли обеспечивавшую руке какую-либо защиту, и обтянутую кожей рукоятку. Рассматривая оружие, Максимус пытался найти на нем какую-нибудь особую метку, — но безрезультатно.

— Позволите? — Капитан протянул к кинжалу руку.

Герцог кивнул и передал ему клинок.

— Вполне обычный, — сказал драгун, осмотрев кинжал. — Такой мог принадлежать почти любому.

— Почти?..

— Он аристократ. Могу держать пари на Примулу. — Тревельон едва заметно улыбнулся.

Максимус молча кивнул. То, что сказал драгун, Максимус уже и сам знал, — правда, определил он это вовсе не по кинжалу.

— Вам удалось увидеть его лицо? — спросил капитан, возвращая клинок.

— Нет. — Максимус поморщился. — Он увертливый, как угорь. Я так и не смог добраться до его повязки.

— Увертливый, хотя и старше вас?

Максимус бросил на Тревельона вопросительный взгляд, и тот, пожав плечами, пояснил:

— У него слегка оплывшая талия, и он немного напряженно сидит в седле. Он, конечно, тренированный, но думаю, ему уже за сорок. — Капитан на мгновение задумался, потом добавил: — Возможно, он еще старше. Мне доводилось видеть и стариков, отправлявшихся на охоту верхом.

— Думаю, вы правы, — согласился Максимус.

— А вы заметили в Сатане что-нибудь особенное?

Максимус подумал о том зеленом в золоте на горле негодяя, но решил оставить этот факт при себе.

— Нет, ничего не заметил. А вы что знаете об этом человеке?

— У Сатаны нет ни страха, ни моральных принципов, насколько я могу судить. — Тревельон помрачнел. — Он не только грабит как богатых, так и бедных, но, не задумываясь, калечит и убивает.

— Как велик район, где он часто появляется?

— Только Сент-Джайлз, — без запинки ответил Тревельон. — Возможно, потому, что здесь он почти не встречает сопротивления. Ведь люди здесь более слабые и не способны защищаться.

Максимус в задумчивости смотрел на кинжал, который держал в руке. Негодяй, который орудует только в Сент-Джайлзе и который якобы не возвращался сюда много лет, — мог ли он быть убийцей его родителей?

— Я должен вернуться к своим людям. — Тревельон поставил ногу в стремя и сел в седло.

Максимус кивнул и, сунув кинжал в сапог, развернулся.

— Сэр Призрак! — окликнул его капитан.

Максимус замер на мгновение, потом обернулся.

Лицо капитана было непроницаемым.

— Благодарю вас, Призрак.

«Если бы только Аполло мог говорить», — думала Артемис, шедшая вместе со следовавшим за ней по пятам Бон-Боном по полутемному коридору. Уже перевалило за полночь, так что все в Уэйкфилд-Хаусе уже спали — все, кроме Крейвена, которого она оставила присматривать за братом. Этот человек, казалось, никогда не спал. Считалось, что он исполняет обязанности камердинера Максимуса, но ему каким-то образом удавалось ухаживать и за Аполло.

Артемис невольно вздохнула. Конечно, Крейвен был умелой сиделкой — ей не хотелось думать о том, как он приобрел свой опыт, — однако Аполло все еще не мог говорить (в остальном же брату становилось лучше).

И каждый раз, когда он пытался произнести хоть слово, из его горла вырывались только глухие звуки, очевидно, причинявшие страшную боль. А ей очень хотелось, чтобы он сказал, что ему лучше, а не писал это на бумаге. Тогда она могла бы поверить ему.

Коридор у двери герцога был пуст, однако Артемис, ужасно нервничая, взглянула в обе стороны, прежде чем постучать. Переминаясь с ноги на ногу, она ждала, но дверь оставалась плотно закрытой, и ее душу начало наполнять отчаяние. Может, Максимус не хотел снова видеть ее, может, считал прошлую их встречу первой и последней?

Что ж, может, и так. Но она-то от него не отказалась.

Артемис взялась за дверную ручку и, обнаружив, что комната не заперта, тут же вошла и быстро закрыла за собой дверь. Потом осмотрелась.

Прошлой ночью у нее не было времени осмотреть комнаты — она была занята другим. Артемис подошла к межкомнатной двери, через которую накануне вошел Максимус, и увидела, что дверь эта вела в гостиную, одновременно служившую кабинетом. Перси, лежавший перед горящим камином, встал, потянулся и подошел поприветствовать ее и Бон-Бона.

Машинально поглаживая собаку, Артемис осматривала гостиную. Вдоль стен, на полках стояли книги, а те, что не поместились, были сложены на полу аккуратными стопками. Огромный письменный стол был весь покрыт бумагами, тоже собранными в аккуратные стопки, и единственной вещью, нарушавшей строгий порядок, являлся глобус, накрытый халатом хозяина. Артемис прикусила губу, чтобы удержаться от улыбки.

Подойдя к глобусу, она слегка повернула его вместе с халатом, затем поставила подсвечник со свечой на стол и провела пальцами по бумагам. А потом увидела письмо, касавшееся представления очередного закона парламенту, и еще одно письмо — с просьбой о деньгах на обучение мальчиков в школе для малоимущих. Был тут и лист бумаги с началом какой-то речи, написанной четким почерком, очевидно, почерком Максимуса. Некоторое время Артемис внимательно читала речь, мысленно соглашаясь со всеми доводами, которые он приводил в поддержку своей идеи.

Отложив лист в сторону, она увидела угол тонкой книжки, выглядывавший из-под ближайшей стопки. Осторожно вытащив книжку, взглянула на заголовок — это был трактат о рыбной ловле. Как странно… Неужели у Максимуса находилось время на рыбалку? Нет, наверное. От этой мысли ей стало немного грустно. Устроившись с книгой в одном из глубоких кресел у камина, Артемис начала читать, а обе собаки улеглись у ее ног.

Книжка оказалась на удивление занимательной, так что Артемис потеряла представление о времени. Когда же случайно подняла голову, то увидела Максимуса, стоявшего на пороге спальни. Прислонившись к дверному косяку, он наблюдал за ней… возможно уже довольно долго.

— Который час? — спросила она, заложив книгу пальцем, чтобы запомнить место.

Склонив голову к плечу, герцог посмотрел в сторону камина, и Артемис увидела на каминной полке часы.

— Как вы поздно вернулись, — пробормотала она.

— Я часто так возвращаюсь. — Он пожал плечами и пошел обратно в спальню.

Отложив книжку, Артемис встала и отправилась вслед за ним, оставив спящих собак в гостиной. На нем были те же сюртук и жилет, в которых он ужинал дома с Фебой, и Артемис, сев в одно из кресел, смотрела, как Максимус снимает сюртук.

— Вы уходили как Призрак?

— Что?

Ей так и хотелось закатить глаза — как будто нельзя было догадаться, где он был все это время.

— Вы развлекались как Призрак Сент-Джайлза?

— Да. — Он снял парик и водрузил его на подставку, а потом достал из сапога небольшой кинжал и положил его на комод.

— Вы всегда носите его с собой? — удивилась Артемис.

— Нет. — Он немного помолчал. — Это память о сегодняшней ночи.

Значит, он сражался? Спас еще какую-то несчастную женщину, на которую напали в Сент-Джайлзе? А может, он кого-то убил этой ночью?

Она всматривалась в его лицо, но в этот момент на нем ничего невозможно было прочитать — его выражение было таким же недоступным, как запертая комната.

За сюртуком последовал жилет, который был небрежно брошен в кресло, стоявшее напротив того, в котором сидела Артемис. Она раньше думала, что обычно Крейвен помогает ему раздеваться — так ведь принято у большинства аристократов, — но движения Максимуса, несомненно, были вполне привычными.

Артемис по-прежнему молчала, и герцог, наконец, взглянув на нее, со вздохом проговорил:

— Я преследовал одного негодяя — возможно, того, кто убил моих родителей. Я думал, что наконец-то нашел его… — Он снова вздохнул и покачал головой. — Но у меня ничего не вышло. Я остался ни с чем — как и во все другие ночи, когда отправлялся на поиски. Я даже не смог приблизиться к нему настолько, чтобы узнать, действительно ли это тот самый человек.

Он резким движением сбросил рубашку, обнажив широкие плечи. «Сколько же раз он возвращался по ночам домой, потеряв то, что казалось путеводной нитью, ведущей к убийце его родителей?» — думала Артемис, глядя на него.

— Ни слова сочувствия? — Взяв с туалетного стола кувшин, он налил в таз воды для умывания.

— Разве какие-то мои слова что-нибудь изменят? — Она смотрела, как герцог умывался.

Стоя спиной к ней, он замер, наклонившись над тазом, и только вода капала с его подбородка.

— Как это понимать?

Поежившись в своем кресле, Артемис подобрала под себя ноги и краем шали накрыла голые лодыжки.

— Вы уже много лет занимаетесь поисками, тайно и в одиночку, и делаете это, не получая ни похвалы, ни осуждения. Вы сами выбрали это для себя, ваша светлость, и я сомневаюсь, что какие-либо мои слова повлияют на вас.

Он, наконец, пошевелился и, повернув голову, взглянул на нее.

— Не называй меня так.

— Как?

— Ваша светлость.

Артемис невольно вздрогнула, и почему-то от этих слов ей захотелось расплакаться. Он теперь… что-то значил для нее, — но все было ужасно сложно и становилось еще сложнее из-за его титула и всего, с ним связанного. Ох, она не переживет, если будет виновата в страданиях своей дорогой кузины. Пусть бы он лучше был другим человеком — каким-нибудь адвокатом или торговцем. Тогда он не интересовал бы Пенелопу, и они могли бы пожениться. Она вела бы его хозяйство и готовила бы для него… и тогда все было бы намного проще.

И тогда он принадлежал бы только ей одной.

Герцог молча повернулся к комоду, взял с него обрывок фланели, намылил его и, подняв руку, так что мускулы на спине весьма эффектно заиграли, потер бок и подмышку.

Потом, смочив фланель в тазу, он повторил ту же процедуру с другого бока. И только после этого, наконец, оглянулся на Артемис — как раз в тот момент, когда она опять поежилась.

Бросив фланель в таз и подойдя к камину, герцог поворошил угли, чтобы огонь разгорелся сильнее, потом, достав из гардероба бархатное покрывало, вернулся к Артемис.

— Нужно было сказать, что тебе холодно, — произнес он, с невероятной нежностью укутывая ее ноги.

— Ваша вода холодная. У вас это не вызывает неудовольствия? — пробормотала она.

— Холодная бодрит. — Он пожал плечами.

— Тогда принесите сюда вашу фланель.

Герцог с удивлением посмотрел на нее, но подчинился.

— Повернитесь и станьте на колени, — распорядилась она, взяв у него ткань.

Он многозначительно приподнял бровь, и Артемис осознала, что приказала герцогу стать перед ней на колени. Но разве сейчас он был герцогом? Сейчас он — Максимус, ее любовник Максимус…

Повернувшись, он опустился, и отблески огня в камине играли на его широкой спине. Артемис же медленно провела мокрой тканью между его лопаток. Максимус чуть наклонился вперед, и она осторожно провела фланелью по влажным волосам у него на затылке, а потом вниз, по спине. Тут он вдруг вздохнул и проговорил:

— Мне было четырнадцать, когда они погибли.

Артемис на секунду замерла, потом повела фланель вверх по его спине.

— Я… — Его плечи вздрогнули. — Я не знал, что делать, не знал, как найти их убийцу. Я был в ярости.

Она представила мальчика, лишившегося родителей таким ужасным образом. Слово «ярость» было, наверное, слишком слабой оценкой его состояния.

— В течение следующих двух месяцев я делал то, что должен был делать — был герцогом. — Его плечи словно окаменели. — Но каждую ночь я думал о родителях — и о том, что сделаю с их убийцей, когда найду его. Я был довольно высоким для своего возраста — почти полных шесть футов — и считал, что смогу защитить себя. И я стал ходить по ночам в Сент-Джайлз.

Артемис содрогнулась при мысли, что какой-либо мальчик — а для нее четырнадцатилетний подросток, каким бы рослым он ни был, все равно оставался мальчиком — бродит по Сент-Джайлзу после наступления темноты.

— У меня был учитель фехтования, и я считал себя очень искусным, — продолжал Максимус. — Однако этого все равно оказалось недостаточно. В одну из ночей меня жестоко избили и ограбили. У меня были подбиты оба глаза, и Крейвен страшно рассердился.

— Крейвен уже тогда был с вами?

— Крейвен был камердинером моего отца. Подозреваю, что он навел справки, потому что на следующий день, когда я лежал в постели, явился посетитель.

— Кто? — Она нежно водила фланелью по его плечам.

— Его звали сэр Стэнли Гилпин. Он был деловым партнером и другом моего отца, на самом деле не очень близким, как я впоследствии выяснил.

— Почему он пришел? — Артемис закончила мыть ему спину, но ей ужасно не хотелось отрываться от него, и она робко провела пальцем по выпуклому мускулу на его шее — он оказался очень твердым.

Максимус немного повернул голову, не проявив недовольства. Она не могла понять, нравилось ли ему ее прикосновение или нет, но все же провела ладонью по его спине.

— Меня удивило то, что прежде я никогда его не видел. В тот первый день он пробыл час — говорил о моем отце и о разных других вещах, имеющих малое отношение к делу.

— В первый день? — тихо спросила Артемис. Осмелев, она положила ему на спину обе руки. — Значит, он вернулся?

— О да. — Герцог опустил голову, подставляя всю спину ее рукам — словно огромная кошка, требующая, чтобы ее погладили. — Он приходил каждый день всю неделю, пока я был в постели. А в конце недели сказал, что может натренировать меня так, что меня больше не изобьют, когда я отправлюсь в Сент-Джайлз разыскивать убийцу родителей.

При этих словах руки Артемис мгновенно замерли. С одной стороны, она была рада, что нашелся кто-то достаточно заботливый — и достаточно сильный, — чтобы натренировать Максимуса, научить его драться, но с другой стороны… Ведь ему было всего четырнадцать лет! Всего четырнадцать — а он уже был готов к роли преследователя и мстителя. Ей почему-то казалось, что это неправильно.

Максимус чуть приподнялся, как бы отдавая безмолвный приказ, и Артемис снова стала поглаживать его спину. А он вздохнул и слегка расслабил плечи.

— Я пошел с ним и увидел, что у него дома… своего рода тренировочный зал — большая комната, в которой были набитые опилками манекены и шпаги. Он показывал мне, как применять шпагу не по-джентльменски, а так, чтобы действовать наверняка. Он учил меня сражаться не честно, а так, чтобы победить.

— Как долго? — тихо спросила Артемис.

— Что?.. — Максимус хотел оглянуться, но она большими пальцами надавила на его мышцы, и он снова опустил голову.

— Как долго вы таким образом тренировались с сэром Стэнли?

— Четыре года, — глухо проговорил герцог. — Большую часть времени в одиночку.

— Большую часть?

— В начале, когда я пришел первый раз, там был еще один мальчик, какой-то подопечный сэра Стэнли. Он был постарше меня, в то время ему, вероятно, было лет восемнадцать. Я помню, что сражался он яростно — когда не читал — и обладал весьма мрачным чувством юмора. Он мне очень нравился.

Это признание Максимус произносил шепотом, словно говорил сам с собой, и Артемис почувствовала, что у нее защипало в глазах. Были ли у него после смерти родителей друзья-ровесники? Или он проводил все время, готовясь к отмщению?

— А что с ним потом произошло?

Максимус молчал очень долго, и Артемис уже решила, что он не ответит. Но он, поводя плечом, наконец сказал:

— Этот парень уехал в университет. Помню, однажды я получил он него посылку — книгу весьма фривольного содержания: «Молль Флендерс». Думаю, она еще где-то хранится у меня. Позже, когда я уже ушел от сэра Стэнли, он тренировал еще одного мальчика. Я встречался с ним несколько раз. Полагаю, мы трое были… как бы наследниками сэра Стэнли. Странно… Ведь долгие годы я никому не рассказывал о том времени — ни о чем из того времени. — В голосе герцога прозвучала тревога.

Артемис спустила ноги с кресла и широко раздвинула их — чтобы было удобнее гладить плечи Максимуса. У него были мощные бицепсы — настоящие канаты из мускулов, — но тем не менее он был просто человеком. Но каждому ли человеку нужны дружба… и любовь?

Тут герцог положил голову ей на колено, и Артемис почему-то вдруг вспомнила, что на ней лишь сорочка и шаль. Они долго молчали; Артемис по-прежнему гладила его плечи и спину, а в камине потрескивал огонь.

— Когда вы стали Призраком? — спросила она наконец.

Она думала, что он, возможно, не захочет больше ничего рассказывать, но Максимус довольно охотно ответил:

— В восемнадцать лет. Мы с сэром Стэнли много спорили об этом. Я собирался отправиться в Сент-Джайлз раньше, но он не хотел, чтобы я это делал. Однако к восемнадцати я уже самостоятельно принимал решения.

Артемис нахмурилась, чувствуя, что чего-то не понимает. Одно дело — просто отправиться в Сент-Джайлз, но совсем другое…

— Почему вы надеваете костюм арлекина?

— Это была идея сэра Стэнли. — Герцог усмехнулся и откинул назад голову, чтобы видеть ее глаза. — У него было странное чувство юмора, и он увлекался театром. Он придумал для меня костюм и сказал, что человек в маске может скрыть не только свою личность, но и общественную принадлежность своей семьи.

— Какая странная идея… — Она прижала ладони к его щекам.

— Иногда я задавался вопросом: не был ли в юности сам сэр Стэнли Призраком Сент-Джайлза? Ведь эта легенда появилась раньше, чем наша группа.

— Ваша группа?

— Юноши, которые тренировались вместе со мной. Они тоже были Призраками. Мы все трое изображали Призрака в разное время, а иногда в одно и то же.

— Были? — Артемис сглотнула. — Они что, умерли?

— Нет. Просто бросили это. Я единственный оставшийся Призрак Сент-Джайлза, — добавил герцог.

— М-м-м… — Артемис наклонилась над ним так низко, что могла бы поцеловать. — Максимус…

— Что? — Снова откинув назад голову, он не сводил глаз с ее губ.

— Почему вы все оказались в Сент-Джайлзе в ту ночь, когда погибли ваши родители?

Прошло несколько секунд, прежде чем Артемис заметила, что темно-карие глаза герцога сделались ледяными. И она поняла, что зашла слишком далеко.

А затем Максимус привлек ее к себе и у самых ее губ пробормотал:

— Я не знаю. — И тут же поцеловал.

Глава 14

Весь год Линч, сидя верхом позади короля Херла, участвовала в его безумной охоте. Призрачная лошадь под ней напрягалась и тяжело дышала, но не издавала ни звука. Линч смотрела, как король Херла заваливал огромных оленей и мощных кабанов, но он никогда не радовался своему успеху. Только иногда, после того как Линч убивала зайца или молодого оленя, он поворачивал голову и она чувствовала на себе его тяжелый взгляд и видела, что он всматривался в нее своими бесцветными глазами, полными холода, печали и одиночества…

…из «Легенды о короле Херла».

Необычно целовать мужчину, у которого лицо повернуто — так что губы находятся над глазами. Да, необычно — но еще и необыкновенно эротично. Артемис чувствовала, как губы Максимуса скользнули по ее губам, а легкая щетина на подбородке чуть царапнула ей нос. В таком положении их губы плохо дотягивались друг до друга, поэтому им обоим пришлось широко раскрыть рот. Такой поцелуй выглядел не очень-то элегантно, но в нем была жгучая страсть.

Когда же Максимус на мгновение отстранился, она заметила яркий блеск в его темных глазах, — а затем он вдруг развернулся, прислонился к ее расставленным ногам и, обхватив ее за талию, очень тихо прошептал:

— Диана…

После чего он снова прижался к ее губам поцелуем — бесконечным и всепоглощающим.

Он целовал ее долго, неспешно, как будто у него в запасе была целая вечность, а Артемис в эти мгновения чувствовала себя по-настоящему счастливой. Внезапно из горла ее вырвался какой-то звук — низкий стон, который при других обстоятельствах вызвал бы у нее смущение, но она была настолько одурманена поцелуем Максимуса, что даже не заметила этого. Сейчас для нее не существовало ничего, кроме его губ и его рук, и она не могла даже представить, что когда-нибудь захочет чего-то другого.

Когда же Максимус прервал поцелуй и чуть отодвинулся от нее, она всхлипнула и непроизвольно потянулась к нему.

Открыв глаза, Артемис обнаружила, что герцог смотрит на нее как хищник — рассчитывая и выжидая. Но потом он вдруг лукаво улыбнулся — и в следующее мгновение покрывало исчезло с ее коленей, а шаль, лежавшая под ним, заскользила по бедрам.

— Помнишь то утро? — Его голос был невероятно низким. — Ты выходила из пруда, как богиня-победительница. Накануне ты выставила напоказ свои лодыжки, — он погладил горячими пальцами ее лодыжку, — а в то утро я увидел нежную округлость твоих бедер и очаровательные колени. Ты обнажила их как сирена, привлекающая мужчину, и даже не понимала этого, да? К тому моменту, когда ты дошла до берега, я уже был возбужден до предела.

Артемис густо покраснела, вспомнив то утро. Конечно же, она не представляла, что так подействовала на него тогда. Подумать только!.. Они спокойно разговаривали, — но он все то время мучился от желания…

При одной этой мысли она почувствовала влагу между ног.

Взгляд Артемис метнулся к рукам Максимуса, лежавшим у нее на бедрах, а потом вернулся к его внимательным глазам. Он ей улыбнулся — словно «услышал» ее мысли, затем приподнял повыше шаль и сорочку, обнажив бедра, — и если бы она не воспротивилась, то открыл бы и еще кое-что. Но теперь-то Артемис точно знала, какое действие оказывает на него вид ее ног.

Что ж, если Максимус был хищником, сильным и опасным, то она в каком-то смысле была под стать ему. В детстве Артемис бродила по лесу в одиночку, плавала в пруду, выслеживала белок и лазила по деревьям, как дикарка. В глубине души она была такой же, как и Максимус, хотя и носила унылый наряд компаньонки богатой леди.

Едва заметно улыбнувшись, Артемис откинулась в кресле. Если Максимус ожидал от нее девичьего страха или возмущения, то он будет разочарован — она больше не девственница.

Его глаза вспыхнули мальчишеским озорством, а губы растянулись в широкой улыбке. А потом он вдруг одним рывком задрал ее рубашку вместе с шалью, открыв ее всю до самой талии.

Артемис подавила вздох — нет, он ее не напугает!

А Максимус тем временем чуть приподнялся, затем вытянул свои длинные ноги под кресло, после чего снова сел на пол. Теперь он сидел лицом к Артемис, а ее колени оказались перед ним точно лакомство. Улыбнувшись, он принялся поглаживать ее бедра, как будто старался успокоить или, быть может, заставить расслабиться. Впрочем, если именно таким было его намерение, то у него ничего на получилось. Артемис отвечала ему дерзкими взглядами, а ее дыхание участилось — как будто она быстро поднималась по лестнице.

Тут Максимус перевел взгляд вниз и теперь как завороженный смотрел на нее.

Он не шевелился, но в его глазах была свирепая одержимость, и Артемис мысленно улыбнулась. Было очевидно, что он хотел ее. У нее вдруг вспыхнула ревность ко всем другим женщинам, на которых он когда-либо так смотрел. Он не имел права — они не имели на него права. Максимус принадлежал только ей — ей одной.

Интимность момента была почти непереносимой, но Артемис заставила себя смотреть, как его руки медленно скользили по ее бедрам, пока пальцы, наконец, не коснулись завитков волос между ног. А потом он заставил ее раздвинуть ноги пошире и помог забросить одну согнутую в колене ногу на подлокотник кресла, так что теперь она полулежала перед ним полностью раскрытая.

Максимус наклонился к ней, как священник к алтарю, и Артемис почувствовала, что он лизнул ее лоно. Прикосновение горячего влажного языка к тому месту было настолько ошеломляющим, что она затрепетала, прерывисто вздохнула и зажмурилась.

Это было непередаваемо восхитительное ощущение, одновременно пугающее и желанное, и Артемис поняла, что теперь уже никогда не будет прежней. Здесь и сейчас Максимус превращал ее в какую-то другую женщину, однако Артемис понятия не имела, кто она, эта женщина, — ведь она никогда с ней не встречалась.

Раздвинув большими пальцами ее складки, он провел языком по расщелине, и Артемис громко застонала — не смогла удержаться от стона.

Когда же она почувствовала, что Максимус открыл рот — словно хотел втянуть ее в себя, — сердце у нее гулко забилось, и она подумала, что, возможно, умирает. А он прижал язык к ее бугорку, затем поцеловал — и она могла бы поклясться, что ее сердце совершенно перестало биться. Ее тело задрожало, и она обеими руками вцепилась в Максимуса, чтобы удержать его там. Ее бедра слегка двигались, поднимаясь и опускаясь в ответ на его бесконечные поцелуи, а когда его язык скользнул в ее лоно, Артемис, запрокинув голову и выгнув спину, застонала и всхлипнула. Она не знала, останется ли в живых, если Максимус будет продолжать, но точно знала, что умрет, если он остановится.

Наконец она содрогнулась и с громким криком словно взлетела к самым небесам, обретая новую жизнь и новое тело.

Открыв, наконец, глаза, она увидела, что Максимус внимательно наблюдал за ней, и жара его взгляда оказалось достаточно, чтобы обжечь ее новое тело.

Стараясь отдышаться, Артемис гладила его по щеке и пыталась думать, как выразить свою благодарность… но не находила слов.

А Максимус вдруг широко улыбнулся и, обхватив ее за талию, привлек к себе, после чего усадил к себе на колени. Когда же он поцеловал ее, она ощутила у него на губах острый привкус и тотчас поняла, откуда он.

Снова улыбнувшись, Максимус оттолкнул ногой кресло, чтобы не мешало, и прошептал ей в ухо:

— Обхвати меня ногами.

Артемис медленно подвинулась — насколько она понимала, торопиться было некуда, — но, заняв новое положение, она вдруг почувствовала под собой возбужденную плоть любовника. Вероятно, он, в отличие от нее, очень даже торопился.

Он тут же потянулся к застежке на своих брюках, а она обхватила его руками за шею, чтобы сохранить равновесие. Максимус действовал одной рукой, потому что другой упирался в пол, удерживая их обоих, и Артемис, взглянув на него из-под ресниц, спросила:

— Не нуждаетесь ли в помощи?

Он «наказал» ее за насмешку, прикусив ей губу, и Артемис отдавшись этой игре, стала в ответ покусывать его. А потом, чуть отстранившись, с демонстративным спокойствием расстегнула застежку на его штанах.

А вот Максимусу не удавалось сохранять спокойствие.

— О Диана!.. — прорычал он, когда она высвободила из штанов его возбужденную плоть.

Артемис впервые держала в руках мужскую плоть — и решила воспользоваться возможностью, чтобы изучить добычу. Более всего ее удивила бархатистая головка на конце. Когда же она сдавила ее пальцами, на крошечной щелке заблестела перламутром бусинка жидкости. Осторожно дотронувшись до капли, Артемис размазала жидкость по красноватой головке, и от ее прикосновений колонна у нее в руке тотчас напряглась, и ей вдруг захотелось радостно рассмеяться и запеть, — хотя голос у нее был не очень-то красивый. Было что-то особенное, что-то необычайно интимное в том, что Максимус позволял ей все это.

Она бросила на него взгляд, и в тот же миг Максимус со стоном прохрипел:

— О Диана…

Он впился в ее губы поцелуем, и у нее внезапно пропало желание играть — следовало приготовиться к тому, что будет еще приятнее.

Немного приподнявшись, Артемис поднесла конец твердого мужского копья к своим складкам, а потом, не прерывая поцелуя, покачала бедрами. Максимус тоже шевельнул бедрами и, глядя в глаза, приподнял ее еще выше, а затем, резко опустив, стремительно вошел в нее. Артемис вскрикнула и едва не задохнулась от такого вторжения — после предыдущего раза ей было немного больно. Максимус тут же замер и, глядя ей в глаза, прошептал:

— Не бойся, скоро пройдет.

Она молча кивнула, а он опять пошевелил бедрами. И в то же мгновение боль исчезла, уступив место приятному чувству полного расслабления. Выгнув спину и глядя в потолок, Артемис то и дело покачивала бедрами и тихонько стонала. Внезапно Максимус тоже застонал, опалив своим горячим дыханием выпуклости ее грудей. Она нежно погладила его по плечам и тут же почувствовала, как любовник, упершись ногами в пол и взяв ее за бедра, начал двигаться все быстрее и быстрее.

Прежде Артемис представляла себе соитие, как сладостное соединение душ, нечто нежное, утонченное и благородное.

Но то, что делал с ней Максимус… О! В этом не было ничего утонченного. Максимус снова и снова входил в нее резкими, мощными движениями, он задыхался, и его широкая грудь бурно вздымалась, словно он сражался со злыми духами. На лбу у него выступили капли пота, блестевшие также и в волосах на груди, губы кривились будто в усмешке, а глаза горели огнем. Сейчас в нем не оставалось ничего от того благородного аристократа, которым он обычно представлялся — сейчас он использовал ее тело для собственного удовольствия, удовлетворял собственную потребность и мало отличался от дикого животного.

Но ее, Артемис, это нисколько не шокировало — напротив, вызывало чувство гордости. Ведь это она — именно она! — довела его до такого состояния, заставила человека, который покорял королей и иностранных дипломатов своим непревзойденным ораторским искусством, просто лишиться рассудка.

Он сделал последний выпад, глубоко погрузившись в нее, — и замер, запрокинув голову, замер в мучительном наслаждении.

Почувствовав, как семя любовника наполняет ее, Артемис наклонилась и осторожно слизнула с его губ соленый пот.

На следующее утро Крейвен, вошедший в спальню герцога, был предельно корректен, пока Артемис не ушла одеваться в собственную комнату.

Но едва дверь за ее очаровательным задиком закрылась, как камердинер, повернувшись к Максимусу, пронзил его укоризненным взглядом и проговорил:

— Прошу извинить меня, ваша светлость, но надеюсь, вы не будете возражать, если я прямо вам скажу…

— А какой в этом смысл? — пробурчал Максимус нахмурившись, жалея, что не успел выпить с утра хотя бы чашку чая, перед тем как его начнет отчитывать его собственный камердинер.

— Вы что, совсем лишились разума? — продолжал Крейвен, строго взглянув на своего хозяина.

Максимус же, не глядя на камердинера, принялся умываться над тазом.

— Если бы я хотел знать ваше мнение, Крейвен, я бы…

— Как ни больно мне говорить с вами в таком тоне, ваша светлость, я чувствую, что мой долг это сделать, — перебил Крейвен.

Сжав зубы, Максимус взял бритву и, убедившись, что рука у него не дрожит, провел ею по щеке. На камердинера он по-прежнему не смотрел.

— Джентльмен не насилует леди, — заявил Крейвен. — Тем более леди, живущую под его крышей и, следовательно, находящуюся под его защитой.

— Я ни разу в жизни не изнасиловал ни одной женщины — проворчал герцог.

— Милорд, а как еще назвать совращение незамужней леди благородного происхождения?

Это был хорошо рассчитанный удар, и Максим, тотчас же его почувствовал. Ведь Артемис говорила ему, что когда-то ее заставил страдать мерзавец, бывший ее женихом, — а чем он, собственно, лучше? Конечно, ничем. Во всяком случае, сын доктора ее не совратил.

Страницы: «« « ... 89101112131415 » »»