Герцог полуночи Хойт Элизабет

— Вы пришли похитить меня? — Ее голос оказался шепотом, хотя Артемис собиралась задать этот вопрос как можно громче. — Если так, то надеюсь, вы окажете мне любезность и позволите сначала одеться.

Призрак фыркнул и направился к комоду.

— Почему ваши комнаты отдельно от комнат членов семьи? — заговорил он — и тоже шепотом.

В Сент-Джайлзе он не разговаривал, и сейчас Артемис не ожидала, что он ответит ей. Любопытство заставило ее выбраться из-под одеяла и сесть. А так как огонь в камине, погас и в комнате было холодно, она, задрожав, обхватила руками колени.

— Комната.

Он замер у ее комода. Повернув голову, спросил:

— Что?..

— У меня здесь всего одна комната, — ответила Артемис.

— Значит, вы служанка, — заключил он, снова повернувшись к ее комоду.

Когда говорят шепотом, трудно уловить интонации, но ей показалось, что он пытался вывести ее из себя.

— Нет, я кузина леди Пенелопы, — возразила Артемис.

— Тогда почему вас поселили здесь, так далеко, в задней части дома? — Присев на корточки, он выдвинул нижний ящик комода.

— Разве вы не слышали о бедных родственниках? — Она вытянула шею, стараясь увидеть, что он делал, и поняла, что он, по-видимому, перебирал ее чулки. — Сегодня ночью вы оказались довольно далеко от Сент-Джайлза…

Что-то проворчав себе под нос, Призрак задвинул ящик и перешел к тому, что находился выше. В нем лежали две сорочки, а третья была на ней.

— Благодарю вас, — кашлянув, сказала Артемис.

Он замер, наклонившись над ящиком.

— За что?

— В ту ночь вы спасли мне жизнь. — Немного подумав, она добавила: — Во всяком случае, мою девственность. То же относится и к моей кузине. Не понимаю, почему вы это сделали, но спасибо вам.

— Почему я это сделал? — Он обернулся. — Вам угрожала опасность. Разве любой мужчина не помог бы?

— Насколько я могу судить по собственному опыту — нет. — Артемис грустно улыбнулась.

Она ожидала, что Призрак продолжит обыскивать комнату, но он медлил.

— Мне очень жаль, что у вас такой опыт.

Странно, но ей показалось, что он говорил искренне.

— Почему вы это делаете? — спросила она.

— Делаю что? — Он выпрямился и принялся за верхний ящик.

В этом ящике Артемис хранила свои немногие личные вещи: старые письма от Аполло, которые он ей писал, когда его отправили в школу, миниатюру с изображением папы, мамины сережки со стершейся позолотой — ничего интересного для посторонних. Ей казалось, она должна была испытать негодование — ведь незнакомец рылся в ее вещах, но на самом деле в свете всего того, что произошло в ее жизни, это было совершенно незначительное унижение.

Он перестал перебирать ее вещи.

— У вас здесь ломоть хлеба и два яблока. Вас не кормят? Вам приходится воровать еду?

— Это не для меня, — смутилась Артемис. — И все это не украдено. Кухарка знает, что я взяла еду.

Он снова что-то проворчал и продолжил поиски.

— Зачем вы надеваете костюм арлекина и бродите по Сент-Джайлзу? — Она внимательно посмотрела на ночного гостя. Его движения были уверенными и точными, однако слишком грациозными для мужчины. — Знаете, есть люди, которые считают вас насильником и убийцей.

— Я не такой. — Задвинув ящик, Призрак обвел взглядом комнату. Даже сама Артемис в полутьме с трудом различала предметы, — а ведь это была ее собственная комната. Но, быть может, за годы ночных блужданий у Призрака выработалась способность видеть в темноте? Наконец он выбрал старый гардероб — в одной из спален для гостей Брайтмор-Хауса его заменили новым и более красивым. Открыв дверцу, он заглянул внутрь и пробормотал: — Я никогда не причинил вреда ни одной женщине.

— Но вы убивали?

Призрак снова замер. Потом сунул руку в гардероб и отодвинул в сторону ее скромное платье.

— Несколько раз. Уверяю вас, мерзавцы заслуживали смерти.

Этому она могла поверить. Сент-Джайлз был жутким местом — туда людей гнали бедность, пьянство и беспредельное отчаяние. В новостных листках своего дяди она читала сообщения о грабителях и убийцах, а также о целых семьях, умерших там от голода. Если же джентльмен отваживается ночь за ночью годами ходить в Сент-Джайлз, чтобы укротить злых духов, порожденных самыми низменными человеческими пороками… значит, у него имелась для этого серьезная причина. Артемис очень сомневалась, что он делал это ради острых ощущений или на пари.

При этой мысли она вздохнула. Какой человек мог вести себя подобным образом?

— Вы, наверное, очень любите Сент-Джайлз.

Он вздрогнул, и с его губ сорвался громкий пугающий смех.

— Люблю? Боже правый, вы ошибаетесь во мне, мадам. Я делаю это не из любви.

— Но обитатели Сент-Джайлза… Им приносит пользу ваша… — Она замолчала, стараясь подыскать подходящее слово. Одержимость? Увлечение? — … Ваша деятельность, сэр. Вы говорите, что не причиняете зла никому, кроме тех, кто этого заслуживает. Значит, всем остальным ваши поступки обеспечивают большую безопасность, верно?

— А мне все равно, как мои действия влияют на них. — Он решительно закрыл дверцу гардероба.

— Мне не все равно, — заявила Артемис. — Ваши действия спасли мне жизнь.

Призрак продолжал осматривать комнату, но не находил того, что искал. Минуту спустя он спросил:

— И все-таки, почему вас так интересуют мои дела? — Даже в его шепоте чувствовалось раздражение.

Артемис пожала плечами.

— Не знаю… Думаю, мне просто интересно. У меня редко бывает возможность обстоятельно поговорить с джентльменом.

— Но вы ведь родственница и компаньонка леди Пенелопы. Мне казалось, вы, напротив, довольно часто встречаетесь с джентльменами.

— Встречаюсь — да. Но по-настоящему поговорить — это совсем другое… — Артемис со вздохом покачала головой. — Джентльменам не о чем разговаривать с такими, как я. Если только они не имеют не слишком честных намерений.

— Мужчины пристают к вам? — Он сделал шаг к ней, и это его движение выглядело почти непроизвольным.

— Таков мир, разве нет? Мое положение делает меня беззащитной. Сильные всегда преследуют тех, кого считают слабыми. Такое случалось не часто, и во всех случаях я могла постоять за себя.

— Вы не слабая. — Это было утверждение, не допускающее сомнений.

Она нашла его заявление лестным для себя, но все же возразила:

— Многие считают меня слабой.

— Многие ошибаются.

С минуту они молча смотрели друг на друга, и Артемис пришло в голову, что они друг друга словно изучали. Она-то определенно. И было совершенно очевидно: арлекин в маске почему-то заинтересовался ею. Казалось, он по-настоящему слушал ее, а такого не случалось уже очень давно — если, конечно, не считать ее беседы накануне вечером с герцогом Уэйкфилдом.

И тут Артемис наконец-то задала тот самый вопрос, который уже давно следовало бы задать ночному гостю.

— Что вы ищете? — отрывисто спросила она. — Обычно джентльмены не входят в комнату леди без разрешения.

— Я не джентльмен.

— Правда? Я считала иначе. — Она сказала это не подумав и тотчас пожалела о своих словах.

В следующее мгновение Призрак оказался возле кровати — огромный, сильный, опасный. И в тот же миг Артемис вспомнила, что за существо она видела на поляне в своем сне. Видела тигра в лесу Англии! Она чуть не рассмеялась такой нелепости.

Чтобы взглянуть на мужчину, стоявшего у кровати, ей пришлось запрокинуть голову, открыв при этом шею, — а в присутствии хищника этого не следовало делать. И тут он, наклонившись, уперся кулаками в кровать по обе стороны от ее бедер, так что она оказалась в ловушке.

Артемис с трудом сглотнула; она почувствовала жар его тела и его запах — запах мужского пота, который должен был вызвать у нее отвращение. Однако, как ни странно, ни малейшего отвращения она не испытывала.

Призрак же настолько приблизил свое лицо к ее лицу, что Артемис смогла под маской увидеть блеск его глаз.

— У вас есть то, что принадлежит мне, — сказал он шепотом.

Артемис сидела совершенно неподвижно. И молчала, хотя и догадывалась, о чем он говорил.

Тут он наклонился еще ниже, и Артемис невольно прикрыла глаза. А потом ей вдруг почудилось, что на какой-то миг ее губ слегка коснулось что-то теплое.

Внезапно в коридоре за дверью раздались шаги служанки, и Артемис открыла глаза. Мужчины у кровати не было.

Спустя мгновение в комнату вошла Салли с ведром для угля и щетками. Увидев, что Артемис сидит в кровати, вздрогнула и пробормотала:

— О-о, мисс, вы рано проснулись. Попросить, чтобы принесли чаю?

— Нет, спасибо. — Артемис вздохнула и покачала головой. — Я скоро спущусь вниз. Вчера мы поздно вернулись, — добавила она почему-то.

— Да, конечно, — Салли с громыханием возилась у камина. — Блэкберн говорит, что ее милость поэтому и не встает раньше двух часов дня. Ей нравится подольше поспать. О-о, как же так?.. Почему окно осталось открытым? — Салли быстро подошла к окну и плотно прикрыла его, — Бр-р-р! Еще слишком рано для такого проветривания.

— Окно?! — изумилась Артемис. Ведь ее комната находилась на третьем этаже, а снаружи, на стене дома, не было ни обычных шпалер, ни виноградной лозы. Она очень надеялась, что этот безрассудный человек не лежал сейчас в саду мертвый.

— Больше ничего не нужно, мисс? — Огонь в камине потрескивал, и Салли уже стояла у двери с ведром в руке.

Артемис покачала головой.

— Нет, спасибо.

Дождавшись, когда служанка закроет за собой дверь, Артемис сняла с шеи тонкую цепочку, находившуюся под сорочкой. Она носила ее всегда, потому что не знала, что еще делать с висевшей на ней изящной подвеской с искрящимся зеленым камнем. Прежде она думала, что камень, который брат подарил ей на их пятнадцатый день рождения, был просто искусной подделкой, но четыре месяца назад она попыталась заложить его, чтобы раздобыть немного денег и помочь Аполло, — и узнала страшную правду: это изумруд в золотой оправе, настоящее сокровище. Увы, Артемис не могла продать эту драгоценность, не вызвав подозрений и вопросов, на которые она не могла бы ответить. И действительно, каким образом попало к Аполло такое дорогое украшение?

Между прочим, накануне вечером Артемис добавила на цепочку еще кое-что…

Она погладила перстень-печатку Призрака, ощутив под большим пальцем теплоту красного камня, и решила, что должна вернуть кольцо — оно, очевидно, было дорого этому человеку. Однако ей почему-то хотелось спрятать его и еще ненадолго оставить у себя.

Артемис снова осмотрела кольцо. Когда-то на камне был выгравирован крест или какой-то другой символ, но он настолько стерся от времени, что остались только смутные линии, по которым ничего нельзя было определить. С годами золото приобрело матовый налет, и ободок немного истерся. Кольцо и, следовательно, семья, которой оно принадлежало, были, безусловно, очень древними.

Нахмурившись, Артемис задумалась… Откуда Призрак мог знать, что его кольцо у нее? Кроме Уэйкфилда, она не говорила о нем никому — даже Пенелопе. На одно безумное мгновение она представила герцога Уэйкфилда… в ярком костюме арлекина.

Нет-нет, это просто абсурд! Скорее всего, Призрак или знал, что оставил кольцо в ее ладони, или просто вычислил это методом исключения.

Артемис вздохнула — день начался, пора одеваться — и убрала кольцо и подвеску обратно под сорочку.

Максимус присел на покатой крыше Брайтмор-Хауса, борясь с сильнейшим искушением снова забраться в комнату мисс Грейвс. Он не нашел свое кольцо — кольцо отца, — поэтому ощущал настойчивое желание вернуться. При этом он понимал, что хотел вернуться не только из-за кольца. Ему ужасно хотелось снова поговорить с мисс Грейвс, хотелось заглянуть ей в глаза и узнать, что сделало ее такой сильной.

Нет, это безумие! Оставив без внимания зов сирены, Максимус перепрыгнул на соседний дом. Брайтмор-Хаус находился на Гроувнер-сквер, где белые каменные здания, расположенные вокруг лужайки в центре, стояли совсем близко друг к другу. Пройти по плоским крышам и спуститься по водосточному желобу в переулок было детской забавой для Максимуса. Держась в темноте, он прошел по короткому переулку, а потом снова поднялся на плоскую крышу, где было безопаснее. Приближался рассвет, но люди редко смотрят наверх.

Неужели она заложила кольцо его отца? При этой мысли герцог едва не задохнулся от боли в груди. Он обыскал всю ее комнату и немногочисленные личные вещи, но кольца там не оказалось. Она его отдала? Выронила где-то в Сент-Джайлзе?

Определенно нет. Потому что во время бала сочла нужным похвастать, что оно у нее. Но она бедна — это, во всяком случае, стало совершенно понятно, когда он увидел комнату, пожалованную ей кузиной. А золотое кольцо могло бы принести ей достаточно денег для какого-нибудь невинного удовольствия.

Максимус задержался на крыше ветхого здания — наблюдал, как внизу ночной уборщик с трудом тащил два полных ведра помоев. Минуту спустя он перепрыгнул на следующую крышу, а затем бесшумно спрыгнул в переулок и осмотрелся.

Ему почему-то вдруг вспомнились руки отца — сильные, с грубыми пальцами, с темными волосами на тыльной стороне и со слегка искривленным средним пальцем на правой руке, сломанным еще в детстве. У отца на руках почти всегда были или заживающие порезы, или ссадины, или синяки, потому что он не боялся работы, хотя и был герцогом. Отец сам седлал лошадь, когда у него не хватало терпения ждать грума, сам затачивал свое перо, когда писал письма, а во время охоты сам заряжал ружье. Когда-то маленькому Максимусу казалось, что большие отцовские руки в рубцах абсолютно все умеют и абсолютно надежны. А последний раз Максимус видел руку отца, когда она была вся в крови, а он снимал с его пальца перстень-печатку.

Повернув за угол, Максимус почувствовал, что ноги сами несли его в Сент-Джайлз. Он снова осмотрелся.

Слева от него старая вывеска сапожной мастерской скрипнула над дверью такой низкой, что любому, кроме ребенка, пришлось бы нагнуться, чтобы войти. Теперь-то вывеска была другой — как и заведение; а много лет назад здесь была таверна, где торговали джином, рядом же, в узком переулке, тогда стояли бочки с джином. В ту памятную ночь он спрятался за этими бочками, и отвратительный запах джина ударил ему в ноздри. Когда Максимус надел маску Призрака, он первым делом закрыл это заведение. Герцог поморщился и отвернулся. Справа от него находилось шаткое кирпичное здание, в котором верхние этажи нависали над нижними и все комнаты сдавались внаем, а потом пересдавались, пока, возможно, не превращались в крысиные норы, — только населенные людьми, а не животными. Внизу, у его ног, протянулась широкая канава, настолько забитая отходами, что даже сильнейший ливень не очистит ее. Воздух же здесь был пропитан ужасным зловонием.

На востоке небосвод уже начал розоветь. Скоро взойдет солнце, очищая небо и принося надежду во все районы Лондона, кроме этого.

Для Сент-Джайлза надежды не было.

Максимус развернулся, скрипнув сапогами по гравию, и вспомнил вопрос мисс Грейвс. Любит ли он Сент-Джайлз? Боже правый, конечно же нет!

Максимус его ненавидел.

Из узкого темного переулка, где когда-то стояли бочки с джином, донесся тихий крик. Повернувшись, Максимус присмотрелся, но ничего не смог разглядеть, хотя уже наступал рассвет.

Ох, ему необходимо побыстрее покинуть улицы и вернуться домой, пока его не увидели в костюме арлекина.

Тот крик повторился — крик, полный животной боли. Однако было совершенно очевидно: кричал человек.

Сделав еще несколько шагов, Максимус наконец-то разглядел какую-то бесформенную фигуру… и блеск чего-то жидкого. Наклонившись и схватив лежавшего за руку, он вытащил его на свет. Это оказался мужчина лет сорока, у которого на бритой голове была кровь; судя же по тонкому бархату его одежды, он был джентльменом, потерявшим парик.

Увидев арлекина в маске, он застонал, а глаза его вылезли из орбит. Со страхом глядя на Максимуса, он завопил:

— Нет! Меня уже ограбили! У меня уже нет кошелька, — вдруг невнятно забормотал он, и стало ясно, что джентльмен сильно пьян.

— Я не собираюсь вас грабить. Где вы живете? — спросил герцог.

Но пьяный джентльмен не слушал его. Он начал тихо выть, и все его тело стало вздрагивать.

Нахмурившись, Максимус посмотрел по сторонам. Готовясь к наступавшему дню, обитатели Сент-Джайлза начали выползать из своих нор. Двое мужчин, проходя мимо, отвернулись. Они, конечно же, прекрасно знали, что в этих местах опасно вмешиваться в чужие дела. Но три маленьких мальчика с собакой, остановившиеся на другой стороне улицы, наблюдали за происходящим с безопасного расстояния.

— Эй! — шагнула к мальчикам маленькая женщина в грязной красной юбке. Они хотели убежать, но женщина, оказавшись проворнее, схватила самого старшего за ухо. — Что я велела тебе, Робби? Немедленно иди к своему папочке!

В следующее мгновение мальчишки бросились бежать, а женщина, выпрямившись, увидела Максимуса и пьяного мужчину.

— Эй, оставьте его в покое! — закричала она.

Максимусу понравилось, что эта маленькая женщина разговаривала с ним так смело, и он, не обращая внимания на продолжавшего стонать пьянчугу, повернулся к ней и проговорил:

— Я его не трогал. Можете позаботиться о нем?

— Сначала нужно договориться, а потом браться за работу, верно? — ответила женщина.

Максимус кивнул и, опустив два пальца в пришитый к его тунике карман, достал монету и бросил ее женщине.

— Этого хватит, чтобы заплатить вам за труды?

— Да, пожалуй, хватит, — ловко поймав монету и взглянув на нее, ответила женщина.

— Вот и хорошо. Скажите этой даме, где вы живете, — обратился Максимус к пьяному джентльмену, — и она проводит вас домой.

— О, благодарю вас, прекрасная леди. — Пьяный джентльмен, очевидно, принял маленькую женщину за свою спасительницу.

Она закатила глаза, но, подойдя поближе и наклонившись, чтобы взять его под локоть, с усмешкой спросила:

— Что же теперь с вами приключилось, сэр?

— Ясно как день, это был сам Сатана, — пробормотал мужчина. — У него был огромный пистолет, и он потребовал у меня жизнь или кошелек. А потом все равно ударил!

Покачав головой, герцог отошел в сторону. Он полагал, что в Сент-Джайлзе происходили и более странные вещи, чем наглое ограбление дьяволом. Но у него не было времени остаться, чтобы кое о чем расспросить, так как уже стало слишком светло.

Начав взбираться вверх по стене здания на крышу, Максимус услышал снизу стук подков и тихо выругался. Для драгунов было еще рано появляться в Сент-Джайлзе, и ему очень не хотелось, чтобы они появились раньше времени.

Он бежал по покатым крышам, перепрыгивая с одного здания на другое, но ему пришлось дважды спуститься на землю, — каждый раз только ради короткой перебежки, а затем он снова оказывался на крыше. И через двадцать минут он увидел Уэйкфилд-Хаус.

Когда Максимус впервые стал Призраком Сент-Джайлза, они с Крейвеном быстро поняли, что ему необходимы тайные пути проникновения в свой дом. Поэтому сейчас герцог не пошел прямо к дому, а проскользнул в парк, находившийся между домом и конюшнями. Там, в парке, стояла старая маленькая беседка — просто покрытая мхом каменная арка над скамьей. Максимус вошел в нее и, став на колени, отодвинул в сторону кучу опавших листьев у скамейки, под ними же оказалось вделанное в каменную плиту металлическое кольцо. Схватившись за кольцо, он потянул его вверх, и квадратный каменный блок легко откинулся на хорошо смазанных петлях, открыв короткий спуск в туннель. Спустившись вниз, Максимус потянул обратно закрывающий вход камень и остался в кромешной тьме — в сырой тьме.

Согнувшись — туннель имел высоту всего лишь около пяти футов, — герцог начал осторожно продвигаться; проход был чуть шире, чем его плечи, и он часто задевал за стены. Постоянно капавшая со стен и потолка вода издавала хлюпающие звуки, и он через каждые два шага оказывался по щиколотку в луже. Почувствовав, как сдавило грудь от нехватки воздуха, Максимус постарался дышать глубже и не вздрагивать при прикосновении руки к скользкому камню. «Осталось всего несколько шагов», — говорил он себе, тяжко вздыхая.

Прошло еще несколько минут, и Максимус снова вздохнул, на сей раз с облегчением — он добрался до более широкого прохода к своему подземному тренировочному залу. Спускаясь, он осторожно ощупывал стену в поисках выступа, на котором хранились трут и кремень.

Он успел только высечь искру, как дверь, ведущая в дом, отворилась, и появился Крейвен со свечой в руке. Камердинер шагнул ему навстречу, и Максимус, шумно выдохнув, пробормотал:

— Слава Богу.

Он никогда не рассказывал камердинеру о чувствах, которые испытывал в туннеле, однако догадливый Крейвен всегда торопился как можно быстрее зажечь свечи, установленные в держателях на стенах.

— Ах, ваша светлость, — проговорил камердинер, — рад видеть, что вы вернулись целым и почти не в крови.

Осмотрев себя, Максимус увидел на рукаве туники пятно цвета ржавчины.

— Это не моя кровь. Я обнаружил джентльмена, которого ограбили в Сент-Джайлзе.

— Вот как? А ваша другая задача разрешилась успешно?

— Нет. — Стянув с себя тунику и трико, Максимус быстро надел более обычную для джентльмена одежду — панталоны, жилет и сюртук. — У меня для вас поручение, Крейвен.

— Я живу, чтобы служить вам, милорд, — отозвался камердинер с такой торжественностью в голосе, что это могло быть только утонченной насмешкой.

Но Максимус устал и не обратил внимания на его интонации.

— Узнайте все, что можно, об Артемис Грейвс.

Глава 4

«Что за договор?» — заинтересовался король Херла, а гном усмехнулся. «Все знают, что ты помолвлен с прекрасной принцессой. Как бывает, я тоже скоро женюсь. Если ты окажешь честь пригласить меня на свадебное пиршество, я, в свою очередь, приглашу тебя на свои свадебные торжества».

Король Херла глубоко задумался, так как всем было известно, что ни с кем из гномов нельзя заключать договор, каким бы невинным он ни казался. Но в конечном счете, не увидев в приглашении ничего страшного, король Херла пожал руку королю гномов, и они договорились присутствовать на свадьбе друг у друга…

…из «Легенды о короле Херла».

Через три дня Артемис Грейвс, выходя из экипажа Пенелопы Чедвик, почувствовала благоговение. Пелем-Хаус, загородная резиденция Уэйкфилдов на протяжении последних ста лет, был самым большим домом, который ей когда-либо доводилось видеть. По сравнению с массивной постройкой из желтого камня, имевшей на фасаде несколько рядов окон, многочисленные экипажи, подъехавшие к парадному входу, казались крошечными букашками. От центрального здания отходили два крыла с колоннадами, охватывавшие широкую подъездную аллею. Вход в Пелем-Хаус был выполнен в виде высокого портика с четырьмя ионическими колоннами, а широкая лестница перед ними спускалась к подъездной аллее. Пелем-Хаус был величественным и подавляющим и, конечно же, не производил впечатления гостеприимства — так же, как и сам хозяин дома.

А потом Артемис увидела в центре портика герцога Уэйкфилда. Он был в темно-синем костюме, казавшемся почти черным, и в своем безукоризненно-белом парике, придававшем ему элегантный и вместе с тем весьма строгий вид. Предполагалось, что герцог вышел приветствовать приглашенных на этот загородный прием — хотя, глядя на его неулыбчивое лицо, этого совершенно нельзя было сказать.

— Ты видела? Она здесь!

От шипения, раздавшегося у нее за плечом, Артемис вздрогнула и едва не уронила несчастного Бон-Бона, спавшего у нее на руках. Она поправила в руках собачонку, шаль и несессер Пенелопы, потом обернулась к кузине.

— Кто?

В подъездной аллее, рядом с их экипажем, стояли еще три, и «она» могла быть любой из леди, однако Пенелопа, вытаращив глаза, прошептала:

— Она… Ипполита Ройял. Почему Уэйкфилд пригласил ее?

«Потому что мисс Ройял в прошлом году была самой знаменитой леди», — подумала Артемис, но, разумеется, не сказала этого вслух. Взглянув туда, куда указывала Пенелопа, она увидела выходившую из экипажа леди в светло-фиолетовом с золотым дорожном костюме — высокую и стройную, с темными волосами, с темными глазами и с изумительной фигурой. Артемис отметила, что мисс Ройял, по-видимому, путешествовала без сопровождения — в отличие от большинства других леди. Впрочем, всем было известно, что мисс Ройял всегда и повсюду появлялась в одиночестве.

— Я знала, что нужно привезти лебедя, — сообщила Пенелопа.

Артемис содрогнулась при воспоминании о шипящей птице, но постаралась, чтобы в ее взгляде на кузину не было заметно негодования.

— Э-э… лебедя?

— Мне нужно найти какой-нибудь способ заставить его обратить внимание на меня, а не на нее. — Пенелопа надула губы.

Артемис очень хотелось успокоить кузину.

— Но Пенелопа, дорогая, ты и так очень красивая. Тебя герцог сразу же заметит.

Артемис умолчала о том, что Пенелопа в любом случае находилась бы в центре внимания, ибо являлась богатейшей наследницей в Англии.

В ответ на ее слова Пенелопа заморгала и тихонько вздохнула.

— Добрый день, — пробормотала мисс Ройял, встретившись с ними по дороге к портику Пелем-Хауса.

— Я не позволю этой выскочке украсть у меня моего герцога, — решительно заявила Пенелопа и зашагала быстрее — очевидно, с мыслью оказаться рядом с герцогом раньше мисс Ройял.

Артемис вздохнула, представив себе, какие долгие две недели ожидали ее. Она отошла на край гравийной дорожки, почти к концу одной из длинных колоннад, и опустила Бон-Бона на траву. Старый песик потянулся и поковылял на непослушных ногах к ближайшему кусту.

— О-о, мисс Грейвс!..

Обернувшись, Артемис увидела шагавшего к ней герцога Скарборо, выглядевшего весьма щеголевато в алом костюме для верховой езды.

— Надеюсь, путешествие было приятным.

— Да, ваша светлость. — Артемис, немного смутившись, низко присела в реверансе. — Наше путешествие было замечательным. А ваше, сэр?

— Разве вы не знаете? — просияв, ответил герцог. — Я всю дорогу скакал верхом, а мой экипаж ехал сзади.

— Всю дорогу от Лондона? — Артемис не смогла сдержать улыбки.

Очень довольный собой, герцог закивал.

— Да-да, конечно. — Он выпятил грудь. — Я люблю физические упражнения, они помогают мне оставаться молодым. Но позвольте спросить, где же леди Пенелопа?

— Она прошла вперед, чтобы поздороваться с герцогом Уэйкфилдом. — Артемис нагнулась, чтобы взять Бон-Бона, и собачонка вздохнула, словно благодаря ее.

Выпрямившись, Артемис увидела кузину, протянувшую герцогу Уэйкфилду руку для поцелуя. И Пенелопа при этом обольстительно улыбалась.

Скарборо весело улыбнулся и проговорил:

— Всегда словно бросает вызов, верно? Вы позволите? — Он забрал у Артемис несессер и предложил ей руку.

— Благодарю вас, милорд. — Она положила кончики пальцев ему на локоть, решив, что ей очень симпатичен пожилой герцог. А Бон-Бон, которого Артемис держала на другой руке, уткнулся мордочкой ей в плечо.

— Итак, мисс Грейвс, — Скарборо медленно повел ее к парадной двери, — у меня, к сожалению, был тайный мотив разыскивать вас.

— Правда, ваша светлость?

— О да. — Его глаза весело блеснули. — Думаю, вы достаточно сообразительная девушка, чтобы догадаться обо всем. Я подумал, что вы могли бы рассказать, что ваша кузина любит больше всего на свете.

— Ну… — Артемис задумалась, глядя на свою кузину. Пенелопа мило смеялась чему-то, но герцог Уэйкфилд даже не улыбался. — Думаю, она любит то же, что и большинство леди — дорогие украшения, цветы и разные красивые вещи. — Пожав плечами, Артемис добавила: — Очень дорогие красивые вещи.

— Конечно-конечно, моя дорогая мисс Грейвс, — энергично закивал герцог Скарборо, как будто она изрекла какую-то небывалую мудрость. — Леди Пенелопа заслуживает того, чтобы ее осыпали… всем самым лучшим. Но не могли бы вы рассказать мне о ней еще что-нибудь?

Они подошли уже совсем близко к портику, и Артемис, поспешно опустив голову, тихо ответила:

— Что вызывает у Пенелопы истинный восторг, — так это внимание. Полное, безраздельное внимание.

У герцога Скарборо оставалось время только на то, чтобы моргнуть и сказать:

— Вы чудо, мисс Грейвс, настоящее чудо.

А затем они поднялись по ступенькам к герцогу Уэйкфилду и Пенелопе. И поздоровались с хозяином дома.

Ответный поклон Уэйкфилда был коротким, близким к оскорбительному. Герцог перевел холодный взгляд со Скарборо на Артемис и проговорил:

— Добро пожаловать в Пелем-Хаус. — Он взглянул на ожидавшего рядом слугу и добавил: — Генри проводит вас в ваши комнаты.

— Благодарю вас, сэр! У вас здесь очень хороший дом, Уэйкфилд, — усмехнулся герцог Скарборо. — Признаюсь, он заставляет меня стыдиться моего загородного поместья. Правда, недавно я устроил у себя в Кларетоне музыкальную комнату. — Скарборо снова усмехнулся. — А Пелем ведь не обновлялся со времен вашего дорогого отца, верно?

Если Уэйкфилд и был задет вполне очевидным уколом, то не подал виду.

— Мой отец когда-то перестроил южный фасад на противоположной стороне здания. Уверен, вы помните это, Скарборо.

Артемис тотчас поняла, что Скарборо был ровесником отца Уэйкфилда. Но зачем же Уэйкфилд пригласил к себе в дом друга своего отца? Хотел посмотреть, как мог выглядеть его отец, будь он жив? И что чувствовал сейчас Уэйкфилд? Судя по выражению его лица… совершенно ничего.

— Он сделал все те окна, выходящие в парк, ради вашей матери, верно? — Герцог Скарборо грустно улыбнулся. — Мэри всегда любила свой парк.

И тут Артемис показалось, что у герцога Уэйкфилда задергался мускул под левым глазом. Решив разрядить атмосферу, она спросила:

— А какие инструменты у вас в музыкальной комнате, ваша светлость?

— Признаюсь… вообще никаких, — ответил Скарборо.

— У вас в музыкальной комнате нет никаких музыкальных инструментов? — изумилась Артемис.

— Нет.

— Тогда для чего она вам? — с некоторым раздражением спросила Пенелопа. — Без музыкальных инструментов это не музыкальная комната.

— О-о, ей-богу, я не подумал об этом, миледи. Должен признаться, я очень старался нанять самых талантливых итальянских художников для росписи потолков фресками. И пришлось найти самый лучший розовый мрамор. К тому же надо было следить, чтобы рабочие укладывали достаточное количество золота для позолоты стен и потолков. В результате я совершенно забыл о самих музыкальных инструментах.

Сделав большие глаза, леди Пенелопа пробормотала:

— На стены — золото?..

— О-о, конечно! — Чтобы придать вес своим словам, Скарборо энергично закивал. — Я убежден, что не следует скупиться на позолоту, верно? Иначе хозяин может показаться… чересчур экономным.

Пенелопа раскрыла свои очаровательные розовые губки.

— Я… — Она захлопала глазами.

— А теперь, когда вы указали мне на мою глупую забывчивость касательно инструментов для музыкальной комнаты… Быть может, вы могли бы высказать свое мнение. — Скарборо каким-то образом умудрился положить руку Пенелопы на свой согнутый локоть. — Например, я слышал, что итальянские клавикорды обладают наилучшим звуком, но, признаюсь, я на самом деле восторгаюсь видом некоторых французских образцов, хотя они стоят почти вдвое дороже итальянских. И я думаю… Возможно, пристрастие должно стоять впереди искусства, не так ли?

Страницы: «« « 12345678 » ... »»