Дитя господина Лина Клодель Филипп

Привыкнув к свету, господин Лин замечает в нескольких метрах от себя человека, удобно устроившегося на камнях. Человек сидит спиной. Любуется лесом. Курит сигарету. Под ногами у господина Лина хрустят сухие ветки. Внезапно человек оборачивается, удовлетворенно улыбается, качает головой. Старик тоже улыбается, ведь перед ним Барк, его друг.

– Как же вы замешкались! Я уже две сигареты выкурил! Гадал, придете ли вы вообще… – Человек-гора делает вид, будто он страшно возмущен.

Господин Лин отлично понимает друга, но нисколько этому не удивляется.

– Просто путь дальний. Я шел, и шел, и шел, а дорога все не кончалась.

Человек-гора тоже прекрасно понимает старика и тоже не удивляется.

– Я боялся, что вы уже ушли, не дождались меня… – говорит Лин.

– Да вы что! Шутите?! Я всегда так счастлив вас видеть. Я бы ждал целыми днями, если бы понадобилось.

Последние слова Барка особенно трогают старика. Он сжимает друга в объятиях:

– Идемте.

Они спускаются по лесной дорожке. День стоит чудесный, и красота вокруг несказанная. Влажный воздух пропитан ароматом плюмерии. Подушечки мха будто бы расшиты нефритами. В бамбуковых деревьях щебечут птицы. Господин Лин шагает впереди. Иногда он оборачивается и предупреждает друга, словом или жестом, об опасностях, мол, не споткнитесь об эту корягу, не пораньтесь об эту ветку. Вскоре лес уступает место равнине. Друзья останавливаются на опушке, любуются зеленой далью, простирающейся до самого моря.

На рисовой плантации женщины распевают песни, собирая молодые побеги. Они ступают по горячей мягкой почве, утопая в ней ногами. Буйволы неподвижно стоят, опустив головы, а буйволовые птицы, распушив белое оперение, гарцуют у них на спинах. Детишки ловят лягушек, с визгом бьют по воде ивовыми прутиками. Дует легкий бриз, а на небе ласточки выписывают удивительные вензеля – возможно, это строчки замечательных стихотворений.

– Какая красота! – восклицает человек-гора.

– Моя родная страна… – говорит господин Лин, поднимая обе руки к небу, словно страна ему принадлежит.

По широкой тропинке друзья идут дальше. Иногда встречают крестьян, те возвращаются с рынка с пустыми коромыслами – видно, покупателей было много. Господин Лин приветствует их, представляет своего друга. Все обмениваются любезностями, желают удачи, расходятся.

В родной деревне господина Лина друзей окружает толпа кричащих детишек, которых старик, не жалея сил, хорошенько отчитывает. Но в его интонациях нет злости, потому что эти резвые босые малыши, коричневые, словно кофейные зерна, загорелые, черноглазые, черноволосые, с молочными улыбками и пухленькими животиками – молодые побеги, живительная влага, солнце завтрашнего дня, будущее любимой земли господина Лина.

– А вот хижина брата Дука. А здесь дом брата Лана. А тут живет брат Нанг. А тут – брат Тьеп…

Господин Лин показывает другу деревню. Знакомит Барка со всеми старшими членами семьи, теми, что греют кости, сидя у порога. Люди приветствуют человека-гору, складывая руки на груди и склоняя голову. Барк улыбается. Говорит господину Лину, что давно не чувствовал себя таким счастливым.

На главной улице в пыльных канавах нежатся свиньи. Псы потягиваются, зевают или выкусывают у себя вшей. Курицы бранятся из-за потерянного зерна. В тени огромного многовекового баньяна старушки плетут из бамбука разные вещицы. Рядом трое мальчишек, сидя на попе, играют c самодельным воланом для бадминтона.

– А вот и мой собственный дом, – улыбается господин Лин и жестом приглашает Барка войти.

Человек-гора поднимается по лестнице, ступени слегка проседают у него под ногами.

– Вы уверены, что она достаточно крепкая?

– Я сам строил! – отвечает господин Лин. – Она и слона бы выдержала. Не беспокойтесь!

Друзья смеются.

В большой комнате господин Лин предлагает Барку сесть. Обед уже готов. Его приготовила невестка старика, прежде чем отправиться в поле с мужем и малышкой Сандью.

Еда подана на тарелках и в мисках. Это пир на весь мир: суп из смилакса и лимонной мяты, жареные креветки с чесноком, фаршированный краб, лапша с овощами, свинина с кисло-сладким соусом, банановые лепешки и клейкие рисовые пирожные. В доме восхитительно пахнет свежим кориандром, корицей, имбирем, овощами и карамелью. Господин Лин угощает Барка и сам ест много, с удовольствием, по нескольку раз наполняя тарелку. Сто лет не ел с таким аппетитом. Из маленьких стаканчиков друзья пьют рисовую водку, улыбаются до ушей. В окно видны зеленые плантации и сверкающее в воде солнце.

– Никогда так вкусно не ел! – говорит человек-гора. – Поздравьте от меня хозяйку!

– Хозяйка и правда отличная, – отвечает господин Лин. – К тому же они с моим сыном любят друг друга. И она родила ему прекрасное дитя.

Человек-гора двумя руками держится за живот. Все кушанья съедены. Друзья сыты.

– Покурите, прошу вас, – говорит господин Лин. – Мне нравится аромат ваших сигарет.

Барк достает из кармана пачку сигарет, желтоватыми пальцами постукивает по донышку, предлагает господину Лину, тот качает головой, улыбается. Человек-гора зажимает сигарету губами, делает первую затяжку, прикрывает глаза.

День в разгаре. Очень жарко, но тепло расслабляет, ласкает тело. Друзья любуются пейзажем, смотрят друг на друга, разговаривают. Проходят часы. Господин Лин указывает на горный хребет, образующий полукруг. Его вершины словно подрагивают в дымке, исчезают в облаках. Старик знает название всех гор и рассказывает связанные с ними легенды, порой очень страшные, а порой забавные. Человек-гора внимательно слушает и курит сигарету за сигаретой.

К вечеру, пока солнце не село и огромная лапа тьмы не накрыла землю, господин Лин предлагает Барку:

– Давайте прогуляемся? Уже достаточно свежо. Мы можем пройтись, я вам кое-что покажу.

И вот друзья снова на улице, потом на рисовой плантации, потом в лесу. Крики обезьян, гулкий полет саранчи, щебет птиц резонируют в пространстве, постоянно сопровождают Барка и Лина. Старик шагает впереди с бамбуковым стеблем в руках, бьет им по острой высокой траве, растущей вдоль тропинки, и напевает любимую песню:

– Красивая песня, – говорит человек-гора. – Мне всегда нравилось, как вы поете.

– Обычно ее поют женщины, но я знаю, что малышка любит мой голос, поэтому я мурлычу ей на ухо, даже когда она спит, и знаю, что во сне у нее блестят глазки. Но оцените другую мелодию!

Господин Лин прикладывает указательный палец к уху, призывая друга прислушаться.

Из лесу доносится журчание воды, хотя ни реки, ни ручья поблизости нет. И, тем не менее – это голос воды, ее тембр.

Господин Лин жестом просит Барка следовать за ним. Свернув с тропинки, друзья углубляются в лес. Последние красные лучи солнца сияют тут и там в зарослях и на подушечках мха, и внезапно посреди зелено-огненной лесной мозаики возникает источник. Он бьет из камней, и вода разбрызгивается в пяти направлениях, словно чья-то рука с растопыренными пальцами определила для своего обладателя сразу пять дорог. Вода рождалась и тут же исчезала в земле; чудо жизни длилось одно мгновение.

– Это не простой источник. Говорят, если испить из него, то забудешь все плохое. Когда кто-нибудь в деревне знает, что умрет, сразу отправляется сюда – один. Все знают, куда человек пошел, но никто за ним не следует. Сюда надо являться в одиночестве и в одиночестве становиться на колени. Источник облегчает память, оставляет в ней лишь радостные счастливые моменты. А все, что ранит, душит, убивает, гнетет, все дурные воспоминания просто растворяются в воде, подобно капле чернил в океане.

Господин Лин смолкает. Человек-гора качает головой, словно обдумывает услышанное.

– Ну вот, – продолжает старик. – Теперь вы знаете, куда нам идти, когда почувствуем приближение смерти.

– У нас еще есть время! – смеется Барк.

– Да, – говорит господин Лин, тоже смеясь. – Вы правы. У нас еще есть время…

Стоит прекрасная погода. Вечерний воздух вобрал в себя все ароматы земли.

Поскольку уже темнеет, друзья возвращаются к пещере. По дороге человек-гора курит, и ментоловый запах сигареты смешивается с благоуханием папоротника, цветов и древесной коры. У пещеры друзья останавливаются. Барк любуется пейзажем.

– Какой прекрасный день мы здесь провели!

Господин Лин улыбается, сжимая друга в объятиях.

– Главное теперь не опоздать.

– Да, до скорого и еще раз спасибо!

Человек-гора входит в пещеру. Господин Лин следит за ним взглядом. Барк машет рукой, и постепенно его силуэт растворяется во тьме.

Тогда старик закрывает глаза.

Проснувшись, господин Лин чувствует себя словно прикованным к постели. Но нет, ему это только кажется, его руки и ноги свободны. Он в своей комнате. Но где же внучка? Старик вскакивает с кровати. Сердце бьется, замирает, стучит громче и быстрее, успокаивается. Малышка здесь, лежит в кресле. Господин Лин берет девочку на руки, прижимает к груди и снова опускается на кровать.

Вспоминает все, что произошло. Ворота. Лицо кричавшего человека. Женщин и мужчину в белом. Укол, потерю сознания, сон.

Голова раскалывается, к тому же старика мучает страшная жажда. Но не только. Еще его мучает вопрос: где он? Что это за место, откуда нельзя выбраться? Больница? Но ведь он не болен! Тюрьма? Но ведь он не совершил преступления. Сколько времени прошло с момента укола? Час? День? Месяц? Кто ухаживал за Сандью? Ее хоть кормили, купали, гладили по головке?

Девочка спокойна, как всегда. Тихонько спит и ровно дышит. Господин Лин лежит с широко раскрытыми глазами. Думает о Барке, о своем друге. Думает с надеждой и печалью. Вспоминает его улыбку. Ни ворота, ни лающий человек, ни десятки женщин в белом, ни уколы не помешают Лину снова увидеть друга. Внезапно старик ощущает прилив энергии, чувствует себя неуязвимым, сильным и одновременно легким, хотя секунду назад подавленности его не было предела.

На следующее утро господин Лин снова надевает синий халат и вместе со всеми бродит по бесконечным коридорам, послушно ходит в столовую, сидит за столом, ест не спеша, не подает никаких признаков нестерпимого голода, волнения или апатии. Чувствует, что женщины в белом постоянно за ним наблюдают, не выпускают его из поля зрения. Старик гуляет вдоль стен, улыбается, опускает глаза, не пытается выйти из парка, садится на скамью, качает ребенка, нашептывает девочке ласковые слова, смотрит на море внизу, вдали, на стремительно несущиеся волны. Вечером после ужина господин Лин первым возвращается в комнату, ложится в постель, выключает свет после контрольного обхода женщины в белом, работающей в ночную смену.

В течение нескольких дней старик подчиняется дисциплине, и за ним перестают пристально наблюдать. Теперь все как раньше: Лин – просто старик, хрупкая тень среди других теней, завернутых в синий саван, бесшумно плавающих по аллеям огромного парка.

Сандью, кажется, вовсе не переживает из-за смены обстановки. Она мудрый ребенок. Старик думает, что внучка изо всех сил старается, лишь бы не доставлять ему хлопот. Ей всего несколько месяцев, а уже такая умная. Скоро научится ходить, станет девочкой-подростком, молодой девушкой. Время бежит быстро. Жизнь проходит быстро. Бутоны лотоса стремительно распускаются, превращаясь в чудесные озерные цветы.

Господин Лин хочет наблюдать, как его девочка растет. Он живет ради этого и не может провести остаток жизни в стенах замка, в доме престарелых. Нет. Он и так вдали от родины. Прекрасный цветок Сандью должен распуститься на воздухе, на воле, под солнцем, а не в больнице и не в тюрьме. Человек-гора наверняка мог бы помочь. Только он способен помочь выбраться. Господин Лин все ему объяснит, жестами, и тот поймет, это точно. Во что бы то ни стало надо снова увидеть Барка, друга, по которому старик безмерно скучает. Надо снова услышать его голос, его смех, снова почувствовать запах его сигарет, посмотреть на его большие натруженные руки, ощутить его тепло и силу.

Третий день весны. Раннее утро. Позавтракав, господин Лин покидает столовую первым. Другие обитатели замка еще сидят, макают хлеб в чай или в кофе, а старик уже бодро шагает по траве. Он знает, что в этот утренний час мужчины и женщины в белом за ним не пойдут – они все в закутке около столовой, тоже пьют чай-кофе, болтают и шутят. Никто ни за кем особенно не следит.

Ворота господин Лин игнорирует. Он направляется в рощу, которая видна из окна. Знает, что за ней стена, ограждающая парк, ниже, чем в других местах, и что ветка дерева там совсем близко.

Старик шагает быстро. Внучка у него на руках время от времени открывает глаза, будто спрашивая, что дедушка задумал. Наконец Лин у стены. Он не ошибся. Лезть не очень высоко. Верхняя часть кладки обвалилась, так что строение завершается на уровне лба. Как же быть? На ветку, которую старик видел из окна, попробуй заберись. Зато на земле валяется ствол мертвого дерева с крепкими частыми сучками. Господин Лин устраивает Сандью на земле, а сам прислоняет ствол к стене. Теперь его можно использовать как лестницу. Старик делает первую попытку. Удачно – ему легко удается вскарабкаться на самый верх. Но как спуститься с другой стороны? Да еще с ребенком?

Господин Лин вспоминает женщин из родной деревни и то, как они носили с собой новорожденных детей, когда отправлялись работать на рисовую плантацию или в лес за хворостом. Старик снимает халат и, убедившись, что старая фотография и мешочек с землей не выпадут из кармана, крепко привязывает Сандью к своей спине. Девочка в безопасности. Старик ловко взбирается наверх, поднимает «лестницу», прислоняет к внешней стороне стены, в последний раз окидывает взглядом парк – на хвосте никого, – вздыхает. Затем торопливо спускается вниз, и вот – он уже на пустынной улице. Он свободен. Свободен и одет в пижаму, а к спине его халатом привязана внучка. Господин Лин счастлив. Он готов кричать от счастья. И бежать от замка бегом. Словно помолодел на двадцать лет.

Быстрым шагом Лин спускается в город. Он снова надел халат и взял внучку на руки. Вокруг пустынно. Иногда встретится человек с собакой или дворники, метущие улицу. Но никто не поднимет глаз и не обратит на старика внимания.

Оказавшись на приличном расстоянии от замка, Лин останавливается передохнуть, садится на скамейку и переодевает Сандью в чудесное платье, подаренное человеком-горой и, конечно, не забытое в замке. Дедушка смотрит на прекрасную внучку. Гордится ею и собой.

Из окна комнаты старик внимательно рассмотрел город, сообразил, как расположены главные улицы и кварталы, где находится контора по делам беженцев, любимое кафе Барка и скамейка, на которой друзья всегда проводили время. Лин шагает вперед, уверенный в том, что движется в нужном направлении и быстро отыщет знакомые места.

Старик представляет себе лицо Барка, когда тот его увидит, и нисколько не сомневается в том, что скоро достигнет цели. Город, конечно, большой, даже огромный, но никакие расстояния не помешают встрече друзей. Лин улыбается, заранее радуясь.

Милые домики с маленькими садиками постепенно уступают место огромным складам тусклого металлического оттенка, тянущимся вдоль бесконечных широких улиц. Перед ними паркуются грузовики. Водители болтают, чего-то ждут. Некоторые при виде господина Лина свистят, смеются, громкими голосами выкрикивают непонятные слова. Старик кивает незнакомцам, ускоряя шаг.

Лабиринту серых улиц нет конца. И повсюду странные вытянутые здания и маета, грузовики, уезжающие и приезжающие – в дыму выхлопных газов, под оглушительные гудки клаксонов и вопли водителей. У господина Лина болит голова. Он боится, как бы внучка не разволновалась, закрывает ей уши ладонями. Но девочка, верная своему спокойствию, молчит. Только глазами хлопает. Ничто не выводит из равновесия эту тихоню.

У старика начинают болеть ноги и ступни. В тапочках идти неудобно. К тому же теперь, когда солнце в зените и палит, в халате становится очень жарко. Впервые в сердце господина Лина закрадывается тревога, сомнение: а вдруг он идет не по той дороге? Вдруг он заблудился? Он останавливается, озирается. Ничего не понимает. Вдали, кроме крыш высоких домов, вертящихся подъемных кранов, стальных шпилей и белых густых птичьих стай, не видно ни зги.

Глядя вокруг, старик вдруг вспоминает день своего приезда в страну. Несмотря на жару, у него почему-то мороз по коже. Будто снова, как тогда, моросит мелкий ледяной дождь. Подъемные краны напомнили тот далекий, но близкий день и порт. Господин Лин размышляет. Если большой порт там, то маленький рыбацкий порт здесь, а если он здесь, то и скамейка здесь.

Старик сворачивает налево. Он вновь полон энергии. И даже забавляется, представляя, как в замке его ищут люди в белом. Должно быть, под каждой кроватью проверили и весь парк обшарили. Какие у них, наверное, глупые лица!

Развеселившись, старик не замечает на мостовой пробоину со зловонной стоячей водой. Проваливается туда левой ногой. Теряет равновесие и чуть не падает, но подпрыгивает и удерживается. Нога теперь босая. Тапка слетела, прицепилась к сломанной решетке люка. Крепко держа малышку, господин Лин пытается оторвать тапку от решетки. Тянет с силой, не сдается. Наконец разодранная вонючая мокрая тапка – у него в руках. Старик в отчаянии. Он отжимает испорченный башмак и снова обувается – половина стопы торчит. Лин пускается в путь. Ступает медленно. Волочит ногу, словно хромой. Тошнотворный запах тянется за ним шлейфом: рукав халата и полы искупались в протухшей воде, пока старик выуживал тапку. Солнце обжигает, и тяжесть в ногах не дает идти. Сандью, впрочем, по-прежнему спокойна. Спит счастливым сном, не обращая внимания на мелкие неприятности.

Господин Лин на тротуаре уже не один. Толпа не столь плотная, как возле парка, у скамейки, но мужчин, женщин и детей вокруг все больше – они держатся за руки, бегут, пихают друг дружку. Склады остались позади.

Дома на улицах в основном не очень высокие, и на их первом этаже непременно расположен какой-нибудь магазинчик – бакалея, рыбная лавка – или прачечная. Почти на каждом углу собираются поболтать компании молодых людей. Проезжают полицейские машины, раздается вой сирен. На господина Лина таращатся, но не враждебно, просто удивленно. Старик чувствует, что о нем шепчутся. Ему стыдно за рваную тапку и грязный халат. Он опускает голову, ускоряет шаг.

Больше трех часов Лин кружит по кварталу, думая, что движется вперед, но на самом деле каждый час возвращаясь на прежнее место. Уличный гвалт, музыка, доносящаяся из квартир с открытыми окнами или из радиоприемников, которые многие подростки носят на плечах; выхлопные газы, рев моторов, запах кухни, гнилых фруктов, выброшенных на тротуар, – все это выматывает старика.

Теперь он ступает очень медленно. Из-за разодранной тапки и вынужденной хромоты у Лина разболелось бедро. Ребенка нести все труднее. Девочка словно весит тонну. Старика мучает жажда. И голод. На секунду он останавливается, опирается о фонарь и достает пакетик с бриошью, смоченной в молоке и в воде. Пытается накормить Сандью, не запачкав ее чудесное платье. Сам проглатывает пару кусочков.

Внезапно из цветочного магазина, напротив которого застыл Лин, выскакивает женщина и направляется прямо к старику. Наверное, хозяйка. Она трясет метлой и кричит. Призывает людей в свидетели, метлой указывает на разорванную тапку и вонючие пятна. Гонит оборванца прочь, требует, чтобы он немедленно убрался. Машет рукой, тычет пальцем в горизонт, словно предлагая Лину провалиться сквозь землю. Вокруг собираются зеваки. Старик сам не свой от стыда. Женщина под смех толпы заводится сильнее. Она ликует, напоминая при этом глупую толстую цесарку, в ярости разметавшую навоз на заднем дворе. Лин поспешно прячет пакетик с бриошью в карман и сбегает. Люди смеются, глядя на хромого испуганного человека, подволакивающего лапу, подобно раненому зверьку. А толстуха продолжает кричать, бросая слова, будто камни. И смех вонзается в сердце старика, рассекая его своим острым лезвием.

Господин Лин больше не видит солнца, не чувствует первого нежного тепла весны. Он шагает на автомате, из последних сил прижимая к себе малышку, едва переставляя ноги, не замечая ни улиц, ни домов. Глядя вперед безумным взглядом странника.

Проходят часы, день клонится к вечеру. Господин Лин в пути с раннего утра. С раннего утра он цепляется за надежду – отыскать нужную улицу, скамейку и своего друга. Мысли путаются. Старик начинает думать, что поступил опрометчиво, что город подобен огромному чудищу, которое сожрет его с потрохами. Ему кажется, он уже не найдет ничего – ни друга, ни скамейку, ни даже замок, откуда сбежал. Лин злится на себя. Но не потому что устал, сломался и выглядит жалко, а потому что переживает за внучку. Ведь и ее он обрек на истощение, на скитания, на пыль, зной и шум, на смех прохожих. Какой из него дедушка? Стыд отравляет, словно яд.

Господин Лин прислонился к стене. Медленно, сам того не осознавая, он соскальзывает на землю. Падение длится то ли секунду, то ли всю жизнь. И вот старик уже на мостовой, а малышка – у него на коленях. От усталости, страданий, разочарований, расставаний и поражений у господина Лина тяжело в голове. Что человеческая жизнь, если не ожерелье из потерь? Какой смысл продираться сквозь дни, месяцы и годы, если с каждым часом ты все ближе к бессилию и смерти? Какой смысл в завтрашнем рассвете, если он обещает больше слез, чем сегодняшний?

Мысли в голове у старика ударяются друг о друга, словно льдины. Внезапно прямо перед собой господин Лин видит ноги мужчины. Видимо, тот уже давно стоит рядом. Старик поднимает глаза. Человек высокий. Он что-то говорит, пальцем указывает на рваную тапку, затем на малышку. Лицо у незнакомца не злобное. Он говорит и говорит. Лин, конечно, ничего не понимает. Человек склоняет спину, роется в кармане пиджака, что-то достает, вкладывает в правую ладонь старика, аккуратно закрывает ладонь, кивает головой и уходит.

Господин Лин разжимает пальцы и видит, что незнакомец вложил в его ладонь деньги – три блестящих на солнце монеты. Милостыня. Человек принял старика за нищего. Господин Лин чувствует, как по его щекам текут слезы.

Позже, спустя долгое время, он снова на ногах, снова шагает, думая лишь о том, как бы удержать на руках послушную красавицу Сандью в розовом шелковом платье. Он движется вперед медленно, слегка покачиваясь, расталкивая людей, но ощущая, как толпа смыкается вокруг плотным кольцом и не дает дышать. Господин Лин ничего не видит, ничего не слышит. Смотрит лишь под ноги. Словно глаза превратились в гигантские магниты и тянут своего обладателя к чужой земле, по которой он обязан ступать, подобно каторжнику, обязанному страдать. Часами. Беспрестанно.

Все сливается воедино. Места, дни, лица. Старик представляет родную деревню, рисовые поля, как блестящую или матовую – в зависимости от времени суток – шахматную доску, связки неочищенного риса, спелое манго, глаза человека-горы, его толстые пожелтевшие от табака пальцы, лицо сына, кратер от бомбы, развороченные тела, поселение в огне. Вперед, вперед. Господин Лин утыкается в собственные воспоминания и в людей, которые бегут, не останавливаясь, словно предназначение человека – бежать, бежать к пропасти.

Внезапно резкая боль в плече отвлекает старика от водоворота, в который его засосало. Молодой человек с коробкой в руках случайно врезался в господина Лина. Ему неловко. Он обращается к старику, спрашивает, все ли в порядке. Слава богу, Лин не выронил малышку. Сандью лишь слегка подбросило, и она открыла глаза – все в порядке. Не дождавшись ответа, молодой человек несется дальше.

Господин Лин осматривается. Вокруг тысячи людей – мужчин, женщин, детей, целых семей, шумных и веселых – все они направляются к большим воротам, за которыми на фоне неба легко различимы высокие деревья, холмы, аллеи и клетки. Клетки.

Старик чувствует, что сердце его бьется все быстрее. Клетки. Клетки с животными. Он их видит. Львов. Обезьян. Медведей. Внезапно у господина Лина возникает впечатление, будто он попал на фотографию, которую часто разглядывал. Парк! Это же парк! Вход в парк с каруселью с деревянными лошадками! Но если он около парка, значит, напротив… Ну конечно, там, на другой стороне улицы, где проносятся тысячи машин, – скамейка! А на скамейке подобно огромному толстому привидению – господин Лин не верит своим глазам! – расположился человек-гора! Друг ждет своего друга!

Старик в секунду забывает и об усталости, и о босой ноге, и о замаранном халате, и о вони, и об отчаянии, которое чуть не лишило его последних сил. Никогда раньше солнце не сияло так ярко. Никогда раньше предвечернее небо не было таким чистым. Никогда раньше господин Лин не испытывал такой пронзительной радости жизни.

Сломя голову старик несется через улицу – к скамейке. И кричит. Выкрикивает единственное известное ему французское слово, перекрывая даже рев моторов.

– Bonjour! Bonjour! – приветствует Лин господина Барка, до которого осталось меньше ста метров. – Bonjour! – орет старик, будто вся его жизнь держится на одном коротком слове.

Барк только что раздавил ментоловую сигарету каблуком. Ему плохо. Он чувствует себя усталым и ненужным. Много дней подряд он провел на скамейке в одиночестве. После полудня и до самого вечера, по будням, по выходным человек-гора ждет своего друга. А тот не приходит. Барк думает о старике ежечасно. Как он его любил! Его улыбку, внимательный взгляд, учтивое молчание, жесты, песню. Господин Tao-la был родным человеком. Они с Барком понимали друг друга без слов.

Человек-гора попытался навести справки. Спустя несколько дней после исчезновения старика, когда Барк понял, что господин Tao-la уже не придет, он отправился к дому, куда так часто провожал друга. Консьерж сказал, что раньше на первом этаже располагалось общежитие для беженцев, но теперь помещение закрыто и продано – скоро здесь будет рекламное агентство или агентство недвижимости – точно не известно.

Господин Барк описал своего друга.

– Ах да, я знаю, о ком вы говорите! – заявил консьерж. – Старик был незлобивый. Держался особняком, но доброжелательно. Пару раз я пытался с ним пообщаться, но он ни слова не понял. Другие беженцы над ним смеялись. Теперь его здесь больше нет. Женщины увели его.

Служащие в конторе по делам беженцев долго искали в своих списках человека по имени Tao-la, но так и не нашли. Барк удалился восвояси с чувством глубокого разочарования и тоски.

Уже поздно. Человек-гора собирается домой. Но он не любит возвращаться в свою квартиру. В последнее время, только сидя на скамейке с сигаретой в зубах, Барк чувствует себя спокойно, потому что сигареты напоминают о друге. Достав пачку, он стучит по донышку, сигарета выскакивает, Барк зажимает ее губами, закуривает, прикрывает глаза, наслаждается первой затяжкой.

И внезапно, пока ментоловый дым проникает в тело, пока человек-гора пребывает в легких сумерках, глядя на мир сквозь опущенные ресницы, издалека раздается голос, будто идущий из другого мира:

– Bonjour! Bonjour!

Господин Барк вздрагивает. Открывает глаза. Голос принадлежит его другу! Он его узнал!

– Bonjour! Bonjour! – продолжаются крики.

Человек-гора вскакивает. Крутится как волчок, пытается понять, откуда идет голос, все более громкий и близкий, несмотря на душащий рев бесчисленных моторов и гул клаксонов. У господина Барка екает сердце. Наконец-то! Совсем рядом, в тридцати или двадцати метрах от него – господин Tao-la, почему-то одетый в синий халат, с вытянутой рукой и лучезарной улыбкой на пергаментном лице, спешит навстречу другу с воплем «Bonjour! Bonjour!». Барк подбегает к самому краю тротуара. Он счастлив. Кричит:

– Стойте там, господин Tao-la! Не двигайтесь! Осторожнее! Машины!

От радости и усталости старик позабыл и об улице, и о машинах, о мотоциклах, грузовиках, автобусах, которые едва успевают затормозить в последний момент, чтобы не задеть и не сбить безумца. А тот, светясь от восторга, движется вперед с такой легкостью, словно летит на облаке или плывет по пруду.

Теперь господин Лин может хорошо разглядеть Барка. Слышит его приветствие.

– Ведь я говорил тебе, что мы его найдем! Он здесь! Какое счастье! – обращается старик к Сандью.

Напрасно господин Барк кричит, Лин его не понимает. Мчится вперед. Улыбается. До встречи осталось метров десять. Человек-гора и старик видят в лицах друг друга, в глазах друг друга непередаваемую радость – оба мечтали об этой минуте.

Внезапно лицо господина Барка меняется и застывает – глаза вытаращены, рот открыт. Время будто останавливается. Старик сознает, что его друг кричит, но не слышит крика, дикий грохот перекрывает все шумы и приближается. Господин Лин поворачивает голову и видит машину, летящую на него, не в силах затормозить, перекошенное лицо водителя, его напряженные руки, сжимающие руль, и растерянный испуганный взгляд. Старик обнимает внучку крепче прежнего, закрывает собой, как щитом. А минуты тянутся, тянутся.

Немому кино нет конца: беззвучные вопли человека-горы, на которого Лин снова уставился и которому улыбается, долгое горизонтальное скольжение машины на полной скорости, ужас в глазах водителя. Время превращается в бесконечность. Но господину Лину не страшно, он уже не чувствует усталости, он снова увидел друга, все хорошо; главное – защитить внучку, старик мурлычет первые слова любимой песни; машина совсем близко; девочка открывает глаза, смотрит на деда; тот целует малышку в лоб и вспоминает родные лица, запахи далекой страны, моря, леса, неба, огня, животных, цветов, шкур, – и сотни ароматов захлестывают Лина одной волной, когда его тело отлетает на несколько метров от машины, складывается пополам, предохраняя ребенка, когда раздается глухой удар головы об асфальт, и вместо боли приходит тьма.

Господина Барка знобит. В течение нескольких секунд он не двигается с места, будто заново переживая уже случившуюся катастрофу, видя улыбку господина Tao-la, машину, несущуюся на полной скорости, резкое торможение и столкновение, тело, подброшенное в воздух, а затем тяжело приземлившееся на асфальт, звук, похожий на удар топора по дереву.

Господин Барк дрожит. Тело окружили зеваки. Водитель в машине неподвижен. Наконец человек-гора бросается к старику, в ярости расталкивает любопытных. Господин Лин, скорчившись, лежит на боку. Полы синего халата, разметавшиеся по сторонам, напоминают венчик огромного цветка. Рядом – разорванный мешочек с черной пыльной землей и выпавшая и кармана фотография, которую Барк узнает.

Он опускается на колени. Поднимает фотографию. Ему хочется обнять друга, поговорить с ним, успокоить, попросить продержаться до приезда «Скорой помощи», пообещать, что в больнице его вылечат, он поправится, и тогда они снова будут вместе гулять, пойдут в ресторан у моря, поедут в деревню, больше никогда не расстанутся – честное слово.

Глаза господина Tao-la закрыты. Из раны на затылке струится кровь. Она течет по мостовой, словно ручеек, в пяти разных направлениях: эдакий рисунок руки с пятью растопыренными пальцами. Господин Барк наблюдает за тем, как жизнь старика исчезает в потоках, покидает бренное тело, и вдруг при взгляде на странную, написанную кровью картину ему вспоминается недавний сон – об источнике, деревьях в лесу, тихом вечере, чистой воде и забвении.

Как раньше, господин Барк кладет руку на плечо старика и долго ее не убирает. Очень долго. Никто не осмеливается потревожить друзей. Спустя какое-то время человек-гора медленно встает. Люди смотрят на него вопросительно. Расступаются. Будто ослепленные красотой или светом. Только тут господин Барк замечает в ногах у одного из зевак Сандьё, чудесную куклу господина Tao-la, с которой старик никогда не расставался и о которой ежесекундно хлопотал, как о настоящем ребенке. Барк любуется черноволосой куклой, и сердце его замирает – малышка одета в розовое шелковое платье. Человек-гора не верит своим глазам. Ни единой царапины. Игрушка в целости и сохранности. Разве что лицо немного удивленное или застывшее в ожидании. Барк наклоняется, аккуратно поднимает куклу. С улыбкой шепчет ей на ухо «Сандьё», а слезы уже катятся по щекам. Человек-гора возвращается к телу друга и кладет куклу еу на грудь. Кровь остановилась. Господин Барк закрывает глаза. Внезапно на него наваливается невероятная усталость. И глаза уже не хотят открываться. Ночь под опущенными веками тиха. В ней уютно. Нет ни малейшего желания прерывать покой.

– Сандью… Сандью…

Господин Барк не открывает глаза.

– Сандью… Сандью…

Он слышит голос, но знает, что это сон. Чудесный сон, от которого нельзя отказаться.

– Сандью… Сандью…

Голос все еще звучит. Становится громче. И счастливее. Господин Барк открывает глаза. Старик смотрит на него с улыбкой, прижимает к сердцу Сандьё, одной рукой гладит девочку по волосам, другой, дрожащей, тянется к человеку-горе. Пытается поднять голову.

– Не двигайтесь, господин Tao-la! Не двигайтесь! – орет Барк, смеясь радостным смехом, необъятным смехом, который не остановить. – «Скорая помощь» сейчас будет!

Старик понял. Он аккуратно опускает голову на асфальт. Барк берет друга за руку. Рука теплая, живая. Человек-гора готов расцеловать каждого человека в толпе, каждого, кого мгновением раньше с удовольствием бы прибил. Господин Tao-la жив! Жив! «Вот что значит бытие! – думает человек-гора. – Чудо, смех, счастье, надежда неожиданно пробивают пустоту и мрак!»

Уже вечер. Небо молочного цвета слегка хмурится, опускается ниже обычного. Легкая молчаливая Сандью лежит на груди у деда, и господину Лину мнится, что внучка заряжает его своей молодой энергией. Старик словно перерождается. Какая-то несчастная машина его не убьет. Он прошел через войны, переплыл моря, он голодал. Теперь он непобедим. Господин Лин целует малышку в лоб. Улыбается человеку-горе. Несколько раз произносит: «Bonjour». Барк тоже говорит: «Bonjour, bonjour», и повторенное дважды слово кажется Лину песней, песней для двух голосов.

Приезжает «Скорая помощь». Спасатели суетятся вокруг раненого, со всеми предосторожностями укладывают его на носилки. Старик будто не чувствует боли. Господин Барк не выпускает его руку из своей. Весна только-только началась. Все расцветает. Старик смотрит на друга с улыбкой. Худыми пальцами прижимает прекрасную куклу к сердцу так крепко, словно от нее зависит жизнь, словно игрушка – настоящая внучка, тихая, спокойная и вечная.