Версаль под хохлому Донцова Дарья

Глава 1

Почему, съев на ночь два стограммовых шоколадных батончика с запахом орехов, к утру поправляешься на три кило?

Я в задумчивости посмотрела в окошечко весов, где чернела совершенно неправильная, на мой взгляд, цифра, и сошла на пол. Если сто граммов умножить на два, то сколько у нас получится? Я, конечно, не великий Пифагор, но с подобной задачей способна справиться. Давайте включим логику. Если вы слопали в кровати чуток сладкого, то поправиться вообще нельзя – все шоколадки ушли на погашение энергозатрат сна. Думаете, лежа под одеялом, вы не расходуете килокалории? Ан нет! Организм поддерживает температуру, сердце бьется, легкие дышат, печень трудится – на все необходимо топливо. Значит, я просто неправильно встала на весы.

Отлично знаю: надо поместить пятки около вон той царапины, а большими пальцами ног коснуться окантовки площадки, и цифра будет чуть меньше. Ну-ка… Приняв нужное положение, я замерла. Стрелка быстро ушла на деление вправо. Да этого просто не может быть!

Я вернулась на коврик, вытащила две невидимки из волос, с шумом выдохнула, задержала дыхание и снова аккуратненько встала на весы. Мистическим образом результат остался прежним. Что ж такое… А-а, сообразила. Крохотные шоколадки совершенно ни при чем, наверняка разрядились батарейки у весов, вот они и шалят. Днем забегу в торговый центр и куплю новые источники питания.

Успокоившись по поводу веса, я поспешила на кухню. Ну и почему я так разнервничалась из-за мифических лишних килограммов? Я же знаю, что их нет. Если тщательно соблюдаешь диету, то не потолстеешь. А еще в моей квартире только что закончился ремонт, который тянулся бог знает сколько времени. Можно ли заплыть жиром в такой ситуации? Последние месяцы превратились в вялотекущий кошмар. Я возвращалась с работы поздно, заглядывала в комнаты, где разбитные украинки Света и Кристина трудились весь день, и каждый раз обнаруживала: они опять намудрили с краской. Сколько раз объясняла им про оттенок слоновой кости, а потом сама тестировала разные варианты «коктейлей», и все без толку. Выберешь подходящий тон, уедешь в самом радужном настроении на службу, а вернувшись домой около полуночи, видишь, что цветом стены твоей спаленки смахивают на кирпич, подхвативший желтуху. Конечно, сравнение некорректно, строительный материал не может болеть гепатитом, но как еще описать немыслимый оранжево-желто-зеленый колер, в который неумехи выкрасили стены? Увидев, во что гастарбайтерши превратили комнату, я лишилась дара речи. А говорливые малярши моментально застрекотали:

– Хозяйка, работу надо принимать днем, сейчас освещение неправильное.

– Таня, тут одна лампа висит, при слабом свете трудно оценить колеровку.

– Ложись спать, утро вечера мудренее.

– Мы свое дело знаем, все нами обычно довольны.

Самое интересное, что ушлые бабенки оказались правы – в лучах света комната стала выглядеть иначе – ну да, гепатит исчез, зато появились явные признаки желудочного заболевания, вульгарно именуемого поносом.

– Ну? Супер? – заулыбалась Кристина. – Мы ж тебе гутарили, днем шикарно будет!

– Занавесочки купишь, тюлю повесишь, люстру пятирожковую… – мечтательно пропела Света. – Соседи от зависти лопнут!

Чтобы не швырнуть в искренне довольных собой малярш что-нибудь тяжелое, я выскочила на лестницу и там зарыдала.

Только не надо считать меня истеричкой, которая заливается слезами по любому поводу. Дело в том, что поводов было много. Очень много!

До отделочниц-дальтоников (хотя наука и утверждает, что женщины никогда не страдают данным заболеванием) в моей несчастной квартире работали косорукий электрик Жора, вечно глупо хихикающий сантехник Сережа и мрачный плиточник Игорь. Каждый из них отличился, внес свою лепту. Жора ухитрился намудрить с розетками: мало того, что они очутились не там, где я хотела, так еще одна часть из них не работала, а другая выводила из строя подключенные к ним приборы. Сережа изловчился соединить унитаз с мойкой на кухне. Только не спрашивайте, как он достиг столь волшебного эффекта. Но факт остается фактом: если я наполняла чайник, то в сортире сама собой спускалась вода. Ну просто триллер под названием «Бачок, который оживает в полночь»! Игорь почему-то не понял, что кафель надо подбирать по рисунку. По бордюру в ванной оказались выложены хвосты рыбок, их плавники и головы скопились в середине, а туловища красовались по низу.

– Ничего, хозяйка, – меланхолично произнес плиточник, увидев, что я от негодования покрываюсь красными пятнами, – рыбешки есть у всех, а у тебя эксклюзив получился. Прямо этот, как его, Пикассо! И плитка осталась. Хочешь я тебе за недорого ею еще и балкон оформлю?

Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я залилась слезами отчаяния, увидев вдохновенную работу украинок-неумех?

Не знаю, как бы дальше шел ремонт, но в тот момент, когда по моему лицу потоком бежали слезы, дверь квартиры рядом распахнулась, и на пороге появилась светловолосая женщина.

– Чего, соседка, ревешь? – безо всяких предисловий поинтересовалась она.

Я переехала в новую квартиру недавно[1] и не успела познакомиться ни с кем из обитателей дома. Но, видно, ремонт на корню уничтожает ваши нервы и самообладание, раз я совершенно неожиданно для себя вывалила все свои беды.

– Тебя как звать? – спросила собеседница.

– Таня, – устало ответила я.

– А я Лариса. Вот и познакомились, – улыбнулась блондинка. А затем скомандовала: – Стой тут и молчи.

Я замерла на месте, а Лариса вихрем внеслась в мою квартиру и сказала… нет, проорала… провизжала… Извините, не могу привести здесь ее слова. Во-первых, они совсем даже не литературные, а во-вторых, половину оборотов я не поняла. Зато Света с Кристиной чудесно все поняли и в ответ сами зарыдали с подвыванием.

– Ты на работу ходишь? – спросила Лариса, выскакивая назад на лестницу.

– Ага, – ответила я.

– Ну и катись, – приказала она.

Не понятно, почему, но я подчинилась. А когда вечером пришла домой, не узнала свою квартиру. Стены радовали глаз цветом слоновой кости, розетки переехали туда, где было намечено по плану, унитаз и мойка более не существовали счастливой парой, а в ванной уже собирал инструменты Игорь, успевший за короткий срок разрушить «шедевр Пикассо» и сложить рыбок в единое целое.

– Как ты это проделала? – охнула я, глядя на Ларису, которая сидела на кухне и с наслаждением пила кофе.

– У меня талант общения с представителями племени жопоруких. Это особый вид человекообразных, ареал распространения – везде, любимая среда обитания – строительный бизнес, не понимает ни одной фразы, если она начинается со слов «пожалуйста» или «будьте любезны». Ты как маляршам про цвет объясняла?

Я пожала плечами.

– Обычно. Девочки, пожалуйста, смешайте…

Лариса не дала мне договорить.

– Вот, а надо иначе! Эй, вы, уродки, наплескайте этого, добавьте того да разболтайте! Неровно ляжет – я из вас салями нашинкую, ни копейки не получите! Примерно так.

Я села на табуретку и сгорбилась.

– Все будет хорошо, – пообещала Лариса.

С того дня Лара регулярно заглядывала ко мне для, как она говорила, «профилактической клизмы», и ремонт потек без сучка без задоринки.

Вчера последний рабочий покинул мои хоромы, и я наконец-то осталась одна. Теперь предстояло решить другие проблемы: разобрать узлы, коробки и купить массу вещей. Ну, например, посуду. Мои чашки-тарелки погибли при переезде – грузчики уронили один ящик, причем, как вы понимаете, не с книгами, а с сервизом. Так что пока мне приходится пользоваться одноразовой посудой. Хорошо хоть у меня есть мебель и электроприборы.

Из прихожей донесся звонок мобильного, я, спотыкаясь о коробки, побежала туда, увидела на дисплее имя «Лиза» и быстро спросила:

– Меня уже ищут?

– Пока нет, – ответила Лизавета, – но скоро начнут. Антон приедет минут через двадцать.

– Несусь! – выкрикнула я и поспешила в ванную, временно исполняющую еще и функции гардеробной.

Моя новая квартира замечательная – большая, светлая, кухня просто огромная, ванная тоже, полно подсобных помещений, но самое главное, она расположена в пяти минутах ходьбы от офиса. Здоровенный джип я держу на служебной парковке, мне теперь не надо тратить время на дорогу на работу и обратно, можно поспать лишний часок.

Я живо оделась, схватила сумку, выскочила на лестничную площадку и наткнулась взглядом на керамический горшок, из которого торчала сухая ветка с одним-единственным зеленым листочком. Неожиданно мне стало жаль несчастное растение. Оно появилось здесь на подоконнике неделю назад – кому-то из жильцов дома, видимо, надоело, и тот выставил его вон – и тогда выглядело весело: мелкая зелень делала деревце похожим на шар. Потом вдруг стало терять листву и вскоре, похоже, умрет. Ни куст, ни дерево не ощущают боль, тоску или страх. Но я на секунду представила себе, что являюсь вот этим деревцем, жила в квартире, меня любили, а потом бац – выгнали. Глупо, конечно, но я от всего сердца посочувствовала погибающему, взяла горшок, отнесла в ванную, тщательно полила землю, а затем установила его в кухне на окне. Я никогда не разводила комнатные растения и терпеть не могу букеты. Все мои знакомые знают: чтобы сделать мне приятное, надо не цветы дарить, а принести коробочку шоколадных конфет.

Сама не понимая, что подвигло меня на «усыновление» сироты, я наконец отправилась на службу.

С неба сыпалась колкая ледяная крупа, но я не успела замерзнуть, потому что, выйдя из подъезда, сразу завернула за угол, перешла дорогу и очутилась у входа в офис. Мало кому известно, что в неприметном, невысоком доме, безо всякой вывески у двери, находится штаб-квартира бригады, занимающейся расследованием особо запутанных дел.

Первой мне в коридоре попалась Лиза, она радостно заявила:

– Молодец, ты первая!

– Неужели и Костика нет? – поразилась я.

– Он не считается, – ответила Лизавета. – Костя тут корни пустил.

И это правда. Наш Константин – человек-компьютер, мужчина-айпад, симбиоз программиста и кучи гаджетов. Где Антон Котов[2], начальник бригады, отрыл парня, я понятия не имею. У нас не любят рассказывать подробности своей биографии, но я подозреваю, что Антон нашел юное дарование еще в детском саду, тщательно за ним присматривал, а потом, когда добру молодцу исполнилось лет двенадцать, привел его в офис. Хотя умом-то я понимаю, что Рыкову все-таки стукнуло восемнадцать, иначе бы он не имел права на полный рабочий день. Просто выглядит Костик подростком. И всегда одинаково одет – в замызганные джинсы, кроссовки и майку. Правда, иногда он натягивает поверх нее безразмерный свитер, а на голову черную бейсболку. Полагаю, семьи у Кости нет. Придешь на работу в шесть утра, он возится со своими компьютерами. Уходишь за полночь – он сидит. В офисе есть три комнаты для отдыха. Вернее, их было три – теперь одна навсегда оккупирована Костей. По-моему, Рыков вообще не покидает контору. Во всяком случае, я никогда не видела его на улице и не слышала от него слов: «Вчера после работы сходил в кино».

– Таня на месте? Отлично! – сказал Антон, выходя из лифта в сопровождении незнакомой мне женщины. – Где Егор?

– Прибудет через секунду, – отрапортовала Лизавета, – уже на подъезде. Анна Маркелова ждет в комнате для совещаний.

– Пошли, – велел Котов.

Двери лифта снова разошлись в стороны, из кабины вынесло Егора. Судя по его слегка опухшему лицу, наш Дон Жуан в очередной раз проспал, не успел выпить кофе, спешно принял душ, влез за руль и помчался на работу. Правда, он, как всегда, в безукоризненно наглаженном костюме, идеально чистой рубашке и при тщательно завязанном галстуке.

Я скорчила Гоше рожу. Тот не остался в долгу – ответил тем же.

– Хватит идиотничать! – прошипела Лизавета. – Рядом с вами я себя чувствую как в сухумском обезьяньем питомнике.

– Синеносой мартышкой или краснозадым орангуделлем? – тут же поинтересовался Егор.

– Нет, карликовой королевской шимпанзе стоимостью в десять миллионов долларов, – гордо ответила Лиза. – У тебя на щеке след губной помады.

– Черт! – смутился Егор и потер лицо ладонью. – Надеюсь, Антон не заметил.

Лизавета захихикала и убежала.

Я дернула напарника за рукав.

– Пошли.

– Посмотри, убрал помаду? – попросил Гоша.

– Да не было у тебя ничего, – усмехнулась я. – Лиза пошутила.

Егор вздохнул, и мы отправились в совещательную комнату.

– Ты слышала когда-нибудь про карликовую королевскую шимпанзе? – вдруг спросил Егор. – Сомнительно, что у сухумского заповедника есть миллионы долларов на покупку подобного животного.

– Ничего не могу сказать по данному вопросу, – ответила я. – Впрочем, синеносая мартышка и краснозадый орангуделл тоже мне не известны. Они вообще-то существуют?

– Понятия не имею, – улыбнулся Гоша, – но звучит красиво.

Глава 2

– Прежде чем начнем работать, давайте познакомимся, – сказал Антон, глядя, как члены бригады усаживаются за круглым столом. – Итак, Татьяна Сергеева, Егор Лазарев наши профайлеры, эксперт Елизавета Евстигнеева и Константин Рыков техническая поддержка. Вы будете общаться с ними. Ну и со мной, конечно.

Ярко накрашенная молодая женщина в бордовом платье молча кивнула. Котов продолжил:

– Анна Леонидовна Маркелова сейчас сама расскажет о своей проблеме.

Клиентка откашлялась.

– Лучше без отчества, меня никто полным именем не называет. А проблема такая: мой отец, Леонид Петрович Маркелов, осужден за убийство и сейчас содержится на зоне…

Анна стиснула пальцы в кулаки, покосилась на Антона, убрала руки под столешницу и натянуто улыбнулась. Она очень хотела казаться спокойной, старательно удерживала на лице приветливое выражение, но на ее шее пульсировала вена, а над губой выступили мелкие капельки пота, выдавая волнение.

– Нет, не умею я сжато излагать факты, – призналась клиентка, – займу у вас много времени.

– Солдат сидит на совещании, а служба идет, – усмехнулся Егор. – Лично я абсолютно никуда не тороплюсь. Таня тоже не спешит. Разве что Лиза к полуночи домой засобирается – у нее живет длиннорукая слоноподобная мартышка, и, если ее не покормить, она начинает окна бить.

Анна выдохнула и расслабилась.

– Обезьянка? Это правда?

– Конечно, нет! – засмеялась Лизавета. – Говорите сколько угодно, не надо спешить. Егор пошутил, он у нас юморист.

Что правда, то правда. Гоша любит подтрунивать над людьми, и не все его приколы кажутся мне уместными. Но иногда очередная высказанная им вслух глупость помогает нашему клиенту побороть стеснение или страх. Егор дипломированный психолог, и можно было бы посчитать шуточки его особой методикой. Но я-то отлично знаю: Лазарев просто хохмит, не слишком задумываясь над смыслом сказанного. Таких, как Гоша, называют «душой компании». Его присутствие в офисе легко можно определить – если из чьего-нибудь кабинета доносится хохот, значит, он там. Чаще всего Лазарев заруливает в бухгалтерию или к сотрудницам техотдела. Впрочем, вполне комфортно ему и в лабораториях. То есть везде, где есть девушки. Егор пытается произвести приятное впечатление на любую представительницу прекрасного пола, исключение составляют только клиентки. Как бы хороша ни оказалась заказчица, Лазарев никогда не станет охотиться на нее.

Я усмехнулась и поймала сердитый взгляд Лизы, живо выбросила из головы не имеющие ни малейшего отношения к работе мысли и стала внимать рассказу Анны.

…Маркелов Леонид Петрович с детских лет знал, что будет железнодорожником. Его отец Петр Леонидович водил товарные поезда, мать Зинаида Николаевна работала в депо, а бабушка в свое время служила кассиром и там же, на вокзале, познакомилась с дедушкой, который состоял в транспортной милиции. Одним словом, жизнь всех родственников Леонида была так или иначе связана с министерством путей сообщения, поэтому и сам он, окончив десять классов, поступил в институт инженеров транспорта. Отец очень гордился сыном и во время семейных торжеств всегда говорил:

– Ленька у нас далеко пойдет! Единственный из Маркеловых получит высшее образование. Быть тебе, сынок, министром, не иначе!

Леонид любил отца и мать и очень старался оправдать их надежды – учился только на «отлично», не пил, не курил, за девчонками не бегал. Единственным недостатком идеального во всех отношениях юноши члены многочисленного клана Маркеловых считали его любовь к музыке.

Сейчас большинство родителей озабочено развитием творческих способностей своих отпрысков. Чуть ли не с пеленок малышей определяют в разные художественные лицеи, пытаются открыть у них таланты в сфере искусства, но во времена юности Леонида Петровича все обстояло иначе. Кроме общеобразовательной школы дети еще посещали музыкальную или спортивную. Никаких коммерческих центров, где подрастающее поколение могло петь, танцевать, рисовать, лепить из глины, не было. Правда, во дворцах пионеров работало много бесплатных кружков, в том числе и драматических.

В пятом классе Леня записался в самодеятельный коллектив, которым руководил Николай Максимович Гуденко, бывший певец театра драмы и комедии, он, ясное дело, ставил спектакли, где было много песен. Маркелов получил роль в опере «Переполох». В ней рассказывалось о войне овощей и грибов, и ее очень любили советские педагоги. Лене досталась роль мухомора, и во время первой репетиции Николай Максимович с удивлением открыл, что у мальчика абсолютный слух.

Гуденко, недолго думая, позвонил матери Лени и сказал:

– Леониду необходимо дать музыкальное образование.

– Это еще зачем? – не поняла Зинаида Николаевна.

– Ребенок чрезвычайно одарен! – воскликнул педагог. – Весьма возможно, он станет великим пианистом.

– Кем? – протянула она.

– Гениальным исполнителем, – пояснил Гуденко.

– На пианино тренькать? – хмыкнула Зина. – Нет уж, обойдемся. Леньке надо хорошо учиться, чтобы нашу династию продолжить.

Николай Максимович растерялся. Он-то жил в среде, где слова «гениальный пианист» мигом бы сподвигли родителей на покупку самого лучшего фортепьяно. А мать Маркелова спокойно завершила беседу:

– Спасибо вам за заботу и внимание, но наша родня вся на транспорте служит, и Леньке туда же дорога.

Гуденко еще больше оторопел. Но решил, что собеседница просто неправильно оценивает перспективы сына, и решил просветить не особо грамотную мамашу.

– В музыкальной школе дают прекрасное образование. Опытные педагоги определят, куда лучше направить ребенка. Может быть, ему посоветуют скрипку. Леня будет петь в хоре, изучать сольфеджио и…

– Поют у нас в родне все здорово, – перебила Зинаида Николаевна. – Свекор прямо соловьем заливается, а свекровь как заголосит, так рюмки в буфете лопаются. И никто вашей музыке не учился. Не нужна она нам, и точка!

Гуденко помчался к классной руководительнице Маркелова и взмолился:

– Ирина Афанасьевна, побеседуйте с родителями Лени. У него уникальные данные, а ему прочат профессию то ли кондуктора, то ли проводника.

Учительница обратилась к главе семейства, Петру Леонидовичу, но наткнулась на резко отрицательную реакцию.

– На сцене выступать? – скривился машинист. – Хороша профессия для парня! Я не против артистов, они нужны для развлечения, но нам в семье клоун без надобности.

– Возможно, Леня талантлив, как Ван Клиберн или Рихтер, – попыталась переубедить его Ирина Афанасьевна.

Маркелов-старший крякнул.

– Не знаю, кто они такие и чего полезного в жизни совершили. Сейчас спрошу. Эй, Митрич, ты про Ваню Либерна или Пихтера слыхал? – крикнул он кому-то.

– Не-а, – донеслось издалека.

– Вот, – удовлетворенно отметил Петр Леонидович. – Может, и про положительных людей вы сейчас рассказывали, но в нашем коллективе у них веса нет. Зато фамилия Маркеловых гремит. Незачем Леньке трень-брень разучивать, несерьезное, пустое это дело, глупее только в белых штанах принца изображать, ногами в танцах дрыгать.

Ирина Афанасьевна дословно передала содержание беседы Николаю Максимовичу, и тот возмутился:

– Надо вызвать Маркеловых на педсовет.

– Нет причин, – возразила классная руководительница. – Мальчик ухожен, воспитан, хорошо учится, мать с отцом не пьют, работают. У Леонида есть еще две младшие сестры, обе у нас учатся, никаких претензий к девочкам нет, одна – отличница, другая крепкая хорошистка. Здоровая советская семья.

– Они губят талант ребенка! – взвился Гуденко.

Ирина Афанасьевна развела руками.

– Занятия в музыкальной школе не входят в обязательное образование. Они на усмотрение родителей.

Николай Максимович понял, что ни от школьной администрации, ни от родителей Маркелова понимания ему не дождаться, и решил сам обучать перспективного мальчика.

Музыкальные занятия очень понравились Лене, но дома он о них не распространялся, зная, что родители не придут в восторг от инициативы Николая Максимовича. Если мать интересовалась, где сегодня сын задержался после уроков, Леня отвечал:

– А у нас драмкружок.

Против участия в школьных спектаклях старшие Маркеловы никогда не возражали. Все дети заняты после учебы какой-нибудь ерундой, хорошо, что Ленька при деле, не болтается по улицам.

Николай Максимович спустя некоторое время сообразил, какую совершил ошибку, расписывая в ярких красках будущее пианиста Леонида Маркелова. Следовало сказать его родичам-железнодорожникам: «Отведите мальчонку в музыкальную школу, пусть там в хоре поет, а не сидит в подъезде с жиганами[3].

Вот тогда бы мамаша схватила в охапку сынишку и помчалась с ним туда, где готовят Моцартов, не стоило пугать простых людей словами «гениальный исполнитель».

Когда Лене исполнилось четырнадцать, стало ясно, что его талант виртуоза не так силен, как полагал Гуденко. К тому же подросток ленился, экзерсисы играл с прохладцей. Но вот интересный момент: за фортепьяно Леня садился с охотой, извлекал из него какие-то странные мелодии, а на недоуменный вопрос бывшего певца: «Что за какофония?» – с обидой отвечал:

– Я придумываю оперу.

Сначала Николай Максимович реагировал на эти заявления со смешком:

– Отлично, хочу послушать, когда закончишь.

Потом стал сердиться:

– Леонид, не о том думаешь, развивай пальцы, упражняйся, сочинительством тебе рано заниматься.

Но подросток закусил удила. Вместо того чтобы разучивать очередную пьесу, он извлекал из инструмента неблагозвучные, на вкус Гуденко, аккорды. В результате отношения у педагога с подопечным разладились окончательно, и Николай Максимович заявил:

– Каждый сам выбирает свой жизненный путь. Леня, или ты нормально учишься игре на фортепьяно, или прощай.

Юный Маркелов вспыхнул и ушел. Более он не приходил ни на репетиции театрального кружка, ни на внеклассные занятия музыкой. После школы Леонид сразу поступил в институт.

А Николай Максимович через несколько лет женился на своей бывшей ученице и перешел на работу в Дом пионеров. В год получения Леонидом диплома Гуденко покончил с собой. Поговаривали, что бывший певец застал юную супругу с любовником…

Анна осеклась, поежилась и смущенно сказала:

– Вы простите, иногда меня заносит в тридевятое царство. Судьба Николая Максимовича к делу отношения не имеет. Я просто хотела подробно рассказать, как отец любит музыку и почему он поругался навсегда с родней.

– Нам пригодится любая информация, – вежливо сказал Егор. – Продолжайте, чем больше подробностей, тем лучше.

Аня широко улыбнулась, и мне стало понятно: она очень молода, но ее старят одежда, дурацкая прическа и яркий макияж. Интересно, кто она по профессии? Речь у дочери Маркелова правильная, без сленговых словечек. Может, она преподаватель? Я выпрямила затекшую спину и вновь стала внимательно слушать клиентку.

…Леонид получил диплом, был распределен на работу в министерство. Сидел в каком-то кабинете и перекладывал бумажки. Петр Леонидович неимоверно гордился сыном, а Зинаида Николаевна постоянно твердила дочерям:

– Ваш брат всех в семье опередил!

Сам Леня казался счастливым. Во всяком случае ни разу не пожаловался родителям на свою судьбу. Два года чиновник Маркелов добросовестно исполнял свои обязанности.

А потом умер Петр Леонидович. И вскоре после смерти отца сын огорошил мать известием:

– Я ухожу с работы.

Зинаида Николаевна поняла его слова неправильно и заплакала:

– Вот, не дожил папа до твоего повышения. Не довелось ему порадоваться на служебные успехи сына. Петя всегда говорил: «Наш Леня станет министром, будет на черной «Волге» разъезжать». Тебе, наверное, и зарплату прибавят, и продуктовый заказ улучшенной категории выдавать будут? Побегу, позвоню тете Маше, похвастаюсь!

– Мама, подожди, – остановил ее молодой человек. – Я покидаю министерство, не хочу носить папки из одной комнаты в другую.

Зинаида Николаевна оторопела:

– Почему? Что случилось?

В ответ обычно молчаливый сын разразился страстной тирадой, суть ее была такой: он умирает в бюрократической структуре от скуки, его раздражает царящая там обстановка низкопоклонства перед начальством и подсиживания коллег, он ощущает себя абсолютно бесполезным, ему претят бесконечные чаепития, устраиваемые бабьем в кабинетах, сплетни и откровенное ничегонеделание, прикрываемое фальшивой активностью. Когда Леонид думает, что ему придется до пенсии таскать начальству документы на подпись, у него начинается почесуха. За пару лет службы в министерстве он, совсем еще молодой, облысел, обзавелся животом, ссутулился и мучается от проблем с желудком и головной боли.

– Эта работа меня убьет, – мрачно подвел итог сын. – Сдохну от тоски или загнусь от колита-гастрита.

– Но, Ленечка, – залепетала мать, – ты же столько учился, старался, получил высшее образование, семья тобой гордится… Ты не можешь… не имеешь права… отца нет, ты наш кормилец…

Леонид искоса глянул на мать и гаркнул:

– Сестры уже студентки, пусть заканчивают веселиться и зарабатывают! У меня одна жизнь! Кто сказал, что я обязан провести ее как верблюд, доставляющий вам разные блага? У меня совсем иные планы!

– Что бы сказал отец, услышь он твои безумные речи! – заломила руки Зинаида Николаевна.

И Леонид снова удивил мать. Он рассмеялся и с совершенно счастливой улыбкой ответил:

– Вот поэтому я и ждал его смерти, не хотел скандалов. Но теперь я свободен.

Бедная мать решила, что сын рехнулся, и кинулась звонить родственникам.

Маркеловы – большая дружная семья, проблемы они решали коллегиально. Все всполошились, попытались урезонить взбунтовавшегося Леонида, но на него их слова не действовали. Вскоре он уволился из министерства, скинул костюм, рубашку, выбросил галстук и портфель, влез в джинсы, отпустил длинные волосы, бороду и устроился… пианистом в ресторан. Мать прокляла сына и велела ему убираться из дома.

Глава 3

Анна практически ничего не знала ни о своей бабушке со стороны отца, ни о тетках, росла в окружении родителей, очень тихой мамы Марины и вечно молчащего папы. В доме Маркеловых не отмечали праздников, не устраивали веселых дней рождений, не затевали вечеринок. Марина и Леонид практически не разговаривали друг с другом, общались исключительно по бытовым вопросам. Не лезли они и в душу к дочери. С другой стороны, никакого притеснения Аня не ощущала. Например, она говорила матери:

– Сегодня я останусь ночевать у Кати, ее родители уходят в ночную смену.

И Марина спокойно отвечала:

– Хорошо. Обязательно купи кекс – неприлично заявляться в дом с пустыми руками.

И все. Мать не вела себя как испуганная клуша, не причитала: «Какая Катя? Зачем идти к ней на ночь? Где она живет? Кто ее родители? Что за глупая идея! Сиди дома, учи уроки».

Марина не шарила по карманам дочери, не рылась у нее в шкафу, не пыталась подслушивать под дверью, когда к Ане прибегали подружки. Девочка знала, где находится коробка с деньгами на хозяйственные расходы, и могла взять оттуда некую сумму. В буфете открыто стояли бутылки со спиртным, косметику и духи Марина, не таясь, держала на полочке в ванной. Наверное, именно потому, что родители чуть не с пеленок считали Аню самостоятельной личностью, никогда с ней не сюсюкали, признавали право девочки на собственное мнение, не подозревали ее ни в чем плохом, она никогда ничем дурным и не занималась.

Марина работала бухгалтером на автобазе, Леонид настройщиком. Да, да, Маркелов ходил по домам и приводил в порядок рояли и пианино. Жила семья скромно, но денег на еду, отдых и мелкие радости хватало. Вот машиной и дачей они не обзавелись, маленькие зарплаты не позволяли накопить столько денег. В девяностые годы, когда состояния у некоторых людей появились буквально из воздуха, Леонид и Марина не изменили своих привычек – не рвались ни к власти, ни к большим деньгам и никогда не жаловались на трудности. Марина любила вышивать, а Леня сочинял музыку, все свободное время проводя за стареньким пианино. В основном он играл по ночам. Квартира Маркеловых находилась в обычном доме, и, по идее, соседи должны были возмущаться, когда Леня в поздний час принимался музицировать. Но, вот странность, никто не стучал по батарее и не требовал прекратить играть, никаких проблем с соседями у Маркелова не возникало. Когда Анечка пошла в восьмой класс, папа где-то раздобыл подержанный синтезатор с наушниками, и в доме стало совсем тихо.

– Хорошо-то как у вас теперь! – ляпнула однажды мать Марины, приехавшая из деревни погостить к дочери. – Раньше войдешь, и желудок к горлу скачет, такие звуки Ленька из пианино извлекал. Мне все казалось, он кого-то мучает.

Зять никак не отреагировал на слова тещи. Но Марина, когда муж ушел из комнаты, возмутилась:

– Мама, как тебе не стыдно! Леня пишет симфонию! Он гениальный композитор! Не смей говорить гадости!

Таисия Петровна, простая женщина, всю жизнь проработавшая уборщицей в конторе колхоза, надулась.

– Чего я сказала плохого? Доченька, в телевизор глянь. Композиторы все там сидят, поют-пляшут, деньги лопатой гребут. А у тебя пустой неудачник. Трень-брень и пшик! Живете из кармана в рот, на унитаз работаете. Кому Ленькина музыка нужна? От нее огурцы и те помирают.

– Мама! – взвилась всегда спокойная Марина. – Что за чушь ты несешь? Овощи не люди, они не слышат музыку!

Но Таисию Петровну было не сбить с толку. Она сложила руки на груди и зачастила:

– Ошибаешься, доча! Приехали вы ко мне летом пожить, пошел Ленька в наш клуб, там пианина стоит, и ну по клавишам долбить. А через три дня прибегает Серафима и просит: «Тася, попроси зятя не куролесить. Едва он бренькать начинает, у нас собаки воют. У Лидки коза доиться перестала, а у Наташки огород завял. Раньше такого не случалось, Маринкин муж, твой зять, виноват».

– И ты поверила дурам? – всплеснула руками Марина.

– Они мне соседки, – оскорбилась Таисия Петровна. – А мелодии у Леньки – как ножом по тарелке. Вон, по радио-то красиво поют… Почему он так не играет, если умеет?

В тот день Марина крепко поругалась с мамой. Обиженная женщина уехала домой и больше к дочери в квартиру ногой не ступала. Единственный раз Аня видела бабушку на похоронах мамы. Таисия Петровна подошла к гробу, глянула на зятя и зло сказала:

– Какого хрена ты жив, когда моя Мариночка умерла?

Аня онемела. Леонида передернуло. А бабка, плюнув Маркелову на ботинки, удалилась, не пошла даже на поминки. И больше в семье Маркеловых не появлялась.

Музыка Леонида Петровича никому не нравилась, а вот Анечке его странные мелодии помогали. Часто вечерами папа смотрел на лежащую на диване дочь и спрашивал:

– Заснуть не можешь?

Получив утвердительный ответ, он приносил в комнату магнитофон и включал. Из динамика лились звуки, похожие на те, что издают кастрюли, когда хозяйка моет их под слишком сильной струей воды. Но почему-то это побрякивание нагоняло сонливость, и Аня засыпала.

После смерти мамы девочке пришлось заботиться об отце – тот был совершенно беспомощен в бытовых вопросах. Многие ее сверстники, оставшись без матери, боятся, что в доме появится мачеха, Анечка же, наоборот, мечтала о новой папиной женитьбе – ей хотелось переложить бремя забот о нем на чужие плечи.

Закончив институт, Аня устроилась дизайнером в большую фирму, занимающуюся ремонтом. Владела предприятием Вероника Андреевна Суханова. У нее имелась дочь Света, ровесница Ани. Отнюдь не строгая начальница обладала приятной внешностью и была в разводе.

Вероника Андреевна в юности хотела стать оперной певицей, очень любила музыку, играла на фортепьяно. Как-то Аня случайно услышала, что Суханова ищет настройщика, и девушка порекомендовала начальнице своего отца. А через неприлично короткое время после знакомства Маркелов с Сухановой сыграли свадьбу.

Вероника была очень богата. Кроме преуспевающей фирмы ей принадлежало еще несколько предприятий. К тому же Виктор, ее бывший муж, отец Светланы, по первой просьбе Ники отсчитывал ей любые деньги. Обладатель огромного состояния, он сохранил с прежней супругой хорошие отношения и обожал дочь.

Леонид Петрович переехал в пентхаус жены, где та оборудовала для него музыкальную студию, теперь к услугам Маркелова была лучшая аппаратура.

Кстати, свадебное торжество устроили за границей, в Париже, откупив на весь день часть Версаля. Гостей привезли во Францию на самолете, Аня и Света были подружками невесты, все расходы оплатил Виктор.

Все присутствующие на пафосном мероприятии, заранее названном гламурной прессой главным светским событием лета, были приглашены Вероникой. Леониду оказалось некого звать. Основная часть щедро осыпанных бриллиантами дам не знала Аню, и до ее слуха долетали их откровенные разговоры.

– Господи, Ника рехнулась! Нашла себе урода! Говорят, он беден до неприличия. Неужели Сухановой непонятно, что ушлый мужичонка решил присосаться к ее капиталам? Куда смотрит Витя? Почему он не помешал браку бывшей жены с этим жиголо? А Николай Павлов? Он Нике пять раз предложение делал! Посмотрите на него, вон он сидит чернее мавра. Ну что Нике было надо? Николай может все, у него три четверти Москвы в кармане, денег не считано, власти немерено! Нет! Потянуло ее на плебс…

Аня молча бродила в толпе гостей. Люди пили шампанское, коктейли, языки у них развязывались все больше. Теперь почти каждый задавал вслух вопрос: что успешная, симпатичная, богатая Ника нашла в убогом Леониде?

– Девочки, он ее приворожил, – громогласно заявила Люда, лучшая подруга Ники. – Точно, точно! Подсыпал в кофе травку, которую взял у бабки-знахарки.

– Да ну? – заахали другие дамы и, шурша роскошными платьями первой линии Диора – Шанель – Валентино, сдвинулись вокруг нее тесным кружком. – Откуда ты знаешь?

Люда набрала полную грудь воздуха, явно собираясь поведать жуткую историю, но тут взор сплетницы упал на обескураженную дочь новоиспеченного мужа Сухановой, и она затараторила:

– Анечка, деточка, мы в восторге! Никуля прямо светится, твой папа сделал ее счастливой. Какое у тебя чудесное платье! Ника его для тебя в Париже заказывала? Туфли изумительные, колье великолепное! Светочка, а ты еще краше!

– Спасибо, Люда, – очаровательно улыбнулась подкравшаяся к сплетницам Светлана. – Извини, мама просила нас с Аней подойти для совместной фотосессии.

– Конечно, кошечка, – закивала Людмила. – Ах, вы очаровательны! Вот, Светочка, раньше ты одна с Никой перед камерами позировала, а теперь будешь стоять рука об руку с Анечкой. Аня замечательно выглядит – тростиночка, волосы шикарные…

Маркелова не дослушала до конца поток любезностей – новая родственница схватила ее за руку и быстро потащила в туалет. А там заглянула во все кабинки, убедилась, что везде пусто, и тихо сказала:

– Давай поговорим.

Аня испугалась.

– Света, я не хочу составлять тебе конкуренцию. Никогда не мечтала позировать светским репортерам, не буду цепляться за Веронику, чтобы покрасоваться в гламурных изданиях…

– Слушай сюда! – перебив ее, приказала Света. – Я среди этих жаб всю жизнь провела, а ты их впервые увидела, поэтому провожу курс молодого бойца. Все они – суки. Чем шире в лицо улыбаются, тем гаже говорят о тебе за спиной. Маму ненавидят за ум и красоту. Людка давно на моего папу когти точит, но тот в гробу ее видел. Папахен мумиями не интересуется. С мамой он развелся, потому что у них секс закончился. Его теперешняя любовница младше нас с тобой – Жанке восемнадцать, у нее звание «Мисс Кирдыск» или «Мадемуазель Ухрюпинск», неважно. Дура дурой! Присмотрись, ходит в зале этакая жердь в зеленом платье, она и есть папашин новой амурчик. Запомни: нас с тобой хотят поссорить.