Клим Драконоборец и Зона Смерти Ахманов Михаил
Предисловие автора
Как сообщалось в первой части моего повествования, историю Клима Андреевича Скуратова, бывшего майора спецназа, мне рассказал полковник Рукавишников, некогда его сослуживец. Произошло это в июне 2043 года, и полковник, в доказательство своих слов, познакомил меня кое с какими раритетами: мечом странной формы с рунической надписью по лезвию, поясом из чеканных серебряных пластин и золотым нагрудным знаком – вероятно, орденом – в виде дракона с распростертыми крыльями. Как он утверждал, то были награды за операцию у Южных Болот, которых Рукавишников удостоился в битве с орками. Кроме того, он высыпал на стол кучку больших монет из серебра и золота, прежде никогда мною не виданных; на одной стороне – тот же дракон, а на другой – корона в венке из дубовых листьев.
Рассказы полковника послужили основой для моего романа «Клим Первый, Драконоборец», который я закончил в октябре 2043. Мне казалось, что тема исчерпана, так как никаких новых сведений из магической реальности, в которой живет и царствует Клим Скуратов, я, разумеется, получить не мог. Не ходят туда поезда, не летают воздушные лайнеры, и все виды современной связи бесполезны – нет там ни Интернета, ни телефонных книг. Правда, в одной турфирме, когда я назвал Хай Борию, обещали отправить меня в эту страну и даже поселить в пятизвездочном отеле со статусом «все включено». Но не успел я внести аванс, как турфирма лопнула, а ее владелец скрылся – возможно, сам сбежал в Хай Борию.
Как вскоре выяснилось, я был не прав насчет отсутствия связи с запредельными мирами. В ноябре сего года мне доставили увесистую бандероль в странной, похожей на пергамент упаковке и без обратного адреса. Но мой адрес там был, и на почте утверждали, что бандероль уже месяц как ждет меня – затерялась случайно среди других почтовых отправлений. С трудом разрезав прочный пергамент, я обнаружил рукопись, стопку грубой желтоватой бумаги с гербом хайборийского королевства на первом листе. Я был изумлен! Как эта посылка оказалась на почте?.. Это во-первых, а во-вторых, в средневековой Хай Бории не делали бумагу. Имелся и третий повод для удивления: текст был не написан, а напечатан на русском языке – правда, очень крупными литерами и с множеством ошибок.
Рукопись была озаглавлена так: «Хроника Майны Хабатиса «Иундея, или Путешествие Туда и Обратно», изданная в стольном граде Хайборийском в годы правления короля Марклима Первого, победителя орков, гоблинов, драконов и тварей иундейской пустоши». Разумеется, Майна Хабатис – псевдоним, означающий на языке Хай Бории «И вам того же», а подлинное имя автора вы узнаете в одной из глав этой книги. Однако остается вопрос: кто перевел эту историю на русский? Сделал ли это сам король или кто-то из его приближенных, изучивший наш язык? Или переводчик – хайборийский принц, сын Клима Андреевича, который упоминается в «Хронике»? Правда, в описываемое время принц еще младенец, но он вполне мог вырасти, так что моя гипотеза имеет право на существование. Напомню, что Клим Скуратов попал в Хай Борию примерно в первое десятилетие XXI века, а сведения о нем я получил уже в наши дни, в 2043–2044 годах. Прошло тридцать или более лет, и принц уже взрослый мужчина, которого Скуратов-старший несомненно обучил русскому языку.
Прочитав эти заметки о странствии короля Клима Драконоборца в далекую страну, я решил продолжить повесть о нем и теперь представляю на суд читателей второй роман. Как честный человек сообщаю, что у меня есть соавторы, чьи имена не указаны на обложке книги: Майна Хабатис и неведомый мне переводчик, то ли сам король, то ли его сын или кто-то еще, пребывающий в данный момент в Хай Бории. Замечу, что в конце книги упомянуты также другие странствия и приключения короля Клима, его путешествие в Астлан, конфликт с веницейцами, карательная экспедиция на Большие Черепашьи острова и тому подобное. Возможно, когда-нибудь я узнаю подробнее об этих событиях и смогу описать их в новом романе.
ПетербургНоябрь – декабрь 2044
Глава 1
Рыцари круглого стола
Поэма, а затем трагедийная пьеса Гортензия де Мема под названием «Эльфийка, или Несчастная любовь рыцаря Данилы». Приписка короля на полях рукописи: «На театре в миг поднятия занавеса пусть вострубят в трубы и ударят в барабаны»
- Начну рассказ про рыцаря Данилу,
- Которого девица опоила
- Волшебным зельем, сваренным из меда
- И полным чар эльфийского народа.
- Тот сладкий яд туманит разум мужа
- И повергает его чувства в стужу,
- Лишая радостей любви.
Его величество Клим Первый, король Хай Бории и сопредельных земель, победитель орков, гоблинов и драконов, сидел в своем кабинете и читал газету. Собственно, в этом магическом мире его называли по-другому – владыка Марклим андр Шкур, соединяя в краткой форме прежнюю его должность и имя: майор спецназа Клим Андреевич Скуратов. Волею судеб он перенесся из земной реальности в хайборийскую и правил королевством уже более года, свершив за этот срок многие славные подвиги. Главным, конечно, была виктория над воинством орков и гоблинов, часто вторгавшихся в Хай Борию с юга, со стороны Великого Болота, и пожиравших на своем пути птицу, скот, людей и прочее, что относилось, по их мнению, к съестному. Клим покончил с ними в кровопролитной битве, которую местные поэты, еще не очень многочисленные, но жадные до королевских милостей, уже увековечили в балладах и былинах.
Но победа над южными дикарями-людоедами была не единственным славным деянием короля. Он привел к покорности гномов с Северных гор и соседнее княжество Нехай Борию, он заключил союз с эльфами и киммерийцами, он уничтожил злобного дракона, завладев сокровищами, что хранились в его логове, и, наконец, он справился с нечистой силой, претендовавшей на бессмертную королевскую душу. Кроме того, он женился, выбрав в супруги юную прелестную девицу. Случилось это не без проблем, так как на его руку и трон претендовали эльфийская принцесса и нехайская княжна. Обе красавицы, но эльфийка напустила сомнительных чар, а княжна, барышня на редкость склочная, тоже была замечена в интригах. По зрелом размышлении Клим выбрал юную баронессу Омриваль бен Тегрет и не ошибся – в колыбели в их опочивальне уже пускал пузыри трехмесячный младенец, будущий Марклим Второй.
Итак, он сидел в кабинете, читал «Столичный вестник» и временами посматривал в окно. Была осень, теплая, щедрая, изобильная; за городской стеной золотились поля, в садах собирали сливы и яблоки, ветер пропах ароматами фруктов, хмеля и молодого вина. На окраинах, над слободками кузнецов, гончаров и стеклодувов, курились дымки, слышался скрип телег, ржание лошадей и гомон толпы на Рыночной площади. Торговля процветала; в город тянулись подводы с сеном, зерном и бочками пива, гнали лошадей и скот, по Южному тракту везли соль в огромных телегах, запряженных могучими битюгами. Этим благостным событиям посвящалась передовица «В битве за урожай», которую Клим читал с превеликим удовольствием. Полгода назад он изобрел бумагу и книгопечатание, а дальше прогресс ринулся стремительным путем, – кроме солидного «Вестника» народилось в столице еще несколько газет, весьма напоминавших желтую прессу. Одни занимались криминалом, другие собирали сплетни королевского двора, толкуя так и этак об амурных приключениях кавалеров и дам, их туалетах, прическах и украшениях. Более того, издатели додумались до гравюрной техники, дополнив ею печать, и теперь можно было наткнуться на рисунок с какой-нибудь пышечкой-фрейлиной в неглиже. Что-то с этим надо было делать, но что, Клим пока не решил. Впрочем, радикальные способы имелись – порка и ссылка в рудники.
Закончив с передовицей, он пробежал глазами бюллетень о здоровье королевы и юного наследника, заметку о предстоящих балах и пару басен, автором которых был Црым, королевский шут. Далее шло интервью с сиром Астрофелем, министром двора и советником Левой Руки. Местный щелкопер наседал на Астрофеля, пытаясь выяснить, будут ли рыцарские ристания в ближайшем месяце или их отложат до праздника урожая. Астрофель, муж многоопытный, отвечал уклончиво – дескать, мероприятие вроде бы в плане, но еще не согласовано с военным министром сиром Ротгаром и капитаном стражи сиром Карвасом Лютым. К такой неясности имелась веская причина – последнее слово было за королем, а Клим считал турниры варварским обычаем. Ему хотелось заменить их олимпиадами или, на худой конец, соревнованием стрелков и пятиборьем.
Целая страница «Вестника» пришлась на опус барона Джакуса бен Тегрет, брата юной королевы, крупного виноторговца и помещика. Он становился видной политической фигурой в Хай Бории – не потому, что был королевским шурином и удачливым негоциантом, а по причине здравого разума, дипломатического такта и любви к изящной словесности. Учреждая «Столичный вестник», Клим без колебаний назначил его главным редактором, и теперь в каждом номере встречались сонеты весьма приличного качества, подписанные псевдонимом Джа Виршеплет. Но в этом «Вестнике» были не любовные стихи, а большая статья, трактующая национальную идею Хай Бории. На сей счет шурина надоумил Клим, помнивший, с какими муками искали эту идею в России, – искали, да так и не нашли. А что за страна, что за вождь и нация без идеи?.. Словно впотьмах бредут они в грядущее, не представляя, кто друзья, кто недруги, к чему стремиться и как избежать случавшихся в прошлом ошибок. Опасный путь! Так что Клим постарался, чтобы королевство обрело идею, и не какую-то слишком заумную, а понятную для знати и народа.
Экспансия и расширение границ! Новые земли и выход к морям! Джакус, человек миролюбивый, писал об этом осторожно, поминая южные степи, что подвергались набегам орков, Огнедышащий хребет на востоке, отделявший Хай Борию от Эльфийских Лесов, и берег Дикого моря на западе, населенный разбойными таврами, но редко – три избы в деревне, а вокруг чащоба с волками-оборотнями. Читая, Клим одобрительно кивал и размышлял о том, что эльфов придется потеснить, орков извести под корень, а прибрежных тавров приобщить к цивилизации – бороды обстричь, шкуры сменить на кафтаны и приставить к сохе. А волколакам и прочей нечисти, если возникнут, будет подарок, болт с серебряным наконечником. Стараниями гномов серебра и золота в его державе хватало с избытком.
Подчеркнув абзац о Диком море, Клим написал на полях: «Отсель грозить мы будем шведам» и поставил жирный восклицательный знак. Затем потянулся к «Интриге», публиковавшей новости двора. На сей раз ничего скандального здесь не нашлось, если не считать заметки о луковом соусе, пролитом за корсаж маркизы Санты андр Паго. С маркизой случилась истерика, платье заменили, виновного лакея на ночь упрятали в холодную. Еще «Интрига» сообщала о заседании Королевской ассамблеи изящных искусств, которое почтит присутствием его величество. Вспомнив об этом, Клим встряхнул колокольчик и, когда явились камердинеры Бака и Дога, велел приготовить после обеда малый выезд: белый конь, синий камзол, без короны, но при орденах, плюс два герольда со знаменами.
Ассамблея искусств была учреждена в те же дни, что и первая книгопечатня. Такое за последние месяцы случалось не раз, и всякие заведения под грифом «королевский» росли в столице как грибы: Королевский театр, Королевский музей, Королевская почтовая служба, Королевское географическое бюро. Клим лелеял мечту об Академии наук, но кадров для нее не хватало: два ученых мага на всю столицу, его советник Дитбольд и алхимик магистр Унен. Даже если добавить джинна Бахлула, склонного к наукам и чародейству, с академией все равно не вытанцовывалось. Следовать примеру Петра Великого и импортировать зарубежных ученых мужей Клим не собирался – тем более что в землях франков, свевов, веницейцев было легче легкого нарваться на мошенника. Поразмыслив, он учредил вместо академии Королевскую Тайную канцелярию, отдав ее под начало графу Ардалиону, до того возглавлявшему герольдов и глашатаев. Собственно, из них и состояла канцелярия, из шустрых глазастых парней с хорошим слухом.
Клим бросил тощую «Интригу» из двух листков на более пухлый «Вестник». Третья газета, «Петля и плаха», посвящалась криминальным происшествиям, пыткам, казням и тому подобному. Ее издавал Туйтак, подручный мастера Закеши, городского палача. Выглядел этот печатный орган очень солидно: высшего качества бумага, крупный шрифт, заголовки в алых рамочках и впечатляющие иллюстрации. Богатая газета! Выпускалась она хитрым способом, на средства самих осужденных. Высшую меру Клим не отменил, но головы рубили только душегубам и отъявленным злодеям. Прочих, за отсутствием тюрем, карали быстро и прилюдно, для чего имелись плети, батоги, колодки и позорный столб. Откупного за вину не брали, но дозволялось жертвовать на газету серебряный «дракон»[1], и таких били не очень усердно, с бережением. Шкура всякому дорога, так что касса «Петли и плахи» никогда не пустовала.
Клим просмотрел хронику «У топора» с анонсом наказаний на десять дней вперед, затем углубился в репортаж о банде Соловья-разбойника, лютовавшей вблизи Огнедышащих гор. Злодеи были лихие и неуловимые; наверняка не обошлось без волшебства, хотя советник Дитбольд в этом сомневался. Впрочем, путь до гор лежал неблизкий, и на таком большом расстоянии даже королевский чародей не мог определенно выяснить, был ли разбойник колдуном или просто ловким проходимцем. Дочитав статью, Клим обмакнул в чернильницу гусиное перо и начертал на полях резолюцию: «Графу Ардалиону. Принять срочные меры».
Джинн Бахлул ибн Хурдак, дремавший рядом с чернильницей, проснулся, сел, скрестив по-восточному ноги, зевнул и произнес:
– О господин земли и неба! Не пора ли нам заглянуть к твоей царственной супруге, полюбоваться на львенка-наследника, а потом отдать дань искусству твоих поваров?
Джинна Клим отыскал в тайном дворцовом хранилище, дверь которого была зачарована и открывалась лишь по королевской воле. Бахлула заточили в бутылку еще во времена Сулеймана ибн Дауда, хотя непонятно, за какую вину, – преступных умыслов он не питал и к Сулейману относился с большим почтением. Роста в нем было сантиметров пять, волшебства – с наперсток, но разумом он мог потягаться с любым мудрецом, а отвагой – с храбрейшим из рыцарей. Его содействие в борьбе с драконами и вообще с нечистой силой очень помогало королю.
– Моя царственная супруга пока что занята, – сообщил Клим, покосившись на часы. Половина песка в них еще оставалась в верхнем конусе. – У нее важное дело, а я еще не дочитал сегодняшнюю прессу.
– Пресса… – с задумчивым видом повторил джинн. – Сколь великое и удивительное изобретение! Прежде новости текли с базара из уст в уши и снова в уста, а тут все на листках бумаги. Но боюсь, мой повелитель, есть изьян в этом способе, причем немалый.
– Какой же? – спросил Клим.
– Уста, что молвят ложь, можно запечатать кулаком, а то и язык отрезать, – пояснил крохотный джинн. – Опять же вырвать ноздри лжецу или оставить его без ушей. А марающий бумагу в безопасности, ибо здесь его нет, и его лица мы не видим. Как же его настигнет твоя карающая рука, о солнце вселенной?
Клим усмехнулся:
– Настигнет, не сомневайся. Все щелкоперы в особый список внесены, а список тот хранится в Тайной канцелярии. Пресса, друг мой, точно джинн: выпустил из бутылки – наложи заклятие, да покрепче. В этом граф Ардалион умелый мастер.
Он раскрыл газету «Хайборийский патриот» и строго нахмурился, обнаружив на второй странице поносные вирши про князя Нехайского, а над ними – карикатуру, изображавшую князя Шмера в виде гоблина с отвисшей губой и клыкастой пастью. К этому вассалу королевства Клим теплых чувств не питал. Отличался князь коварством и жадностью, а к Хай Бории он прислонился, страшась набегов южных варваров. Но так или иначе, он был владетельным сеньором и союзником, а потому не стоило его позорить в прессе и портить отношения. Тем более что торговля Хай Бории с Западом шла через Нехайку.
Клим черкнул на полях: «Графу Ардалиону. Такие выпады недопустимы. Сделать издателю внушение. Двух патриотов, стихотворца и живописца, отыскать. Если подходят по возрасту, зачислить в пограничную стражу и выслать из столицы в Северные горы, к гномам».
Последние песчинки бесшумно пересыпались из верхнего конуса в нижний. Клим встал, оправил легкий шелковый колет, в который облачался по утрам, и сложил газеты аккуратной стопкой. Теперь, вместе с пометками короля, они отправятся в Тайную канцелярию, для изучения и исполнения. Крохотный джинн окончательно проснулся и вспорхнул к нему на плечо. Бахлул ибн Хурдак умел творить мелкое волшебство, летать на небольшое расстояние, пускать искры и зажигать свечи щелчком пальцев. Для джинна его размеров это было изрядным достижением.
Вместе они вышли из кабинета. Стражи у дверей отдали салют, но бесшумно – лишь приподняли алебарды, но древками в пол не стукнули. С недавних пор тишина в королевских покоях считалась священной.
Приоткрыв дверь, Клим заглянул в опочивальню. Его супруга сидела в уютном креслице – взгляд опущен, чуть подрагивают длинные ресницы, волосы расплескались по нагим плечам. На руках Омриваль спал, посапывая, юный принц, будущий король Хай Бории. Дана и Мана, две молодые фрейлины, разворачивали пеленки, третья, маркиза Пайла диц Марем, хлопотала у детской кроватки из бахбукового дерева. Над ней висело огромное полотно в золоченой раме, творение маэстро Бокаччо, художника-веницейца: владыка Хай Бории поражает дракона волшебным мечом. Так виделось художнику, хотя на самом деле Клим прикончил чудовище секирой.
Не дыша, он смотрел на сына, жену и суетившихся вокруг них фрейлин. Должно быть, Омриваль ощутила его взгляд: поднялась, протянула спящего ребенка девушкам, застегнула корсаж, отбросила со лба прядь волос цвета светлого меда. Потом улыбнулась мужу и промолвила:
– Я готова, мой господин. Сегодня я велела подать яйца, телячьи колбаски и блины с вареньем, а к ним тот горький напиток, что привозит из Веницеи Варасхий Мореход. Кажется, кофий?
Молча кивнув, Клим предложил ей руку.
Первый завтрак был накрыт на четверых, считая Бахлула и скомороха Црыма. Джинну хватало четверти яичного желтка и наперстка с кофе, зато шут знай наворачивал за себя, за Бахлула и за королеву, которая по утрам ела немного, колбаску да блин. Но заслуги Црыма были таковы, что он считался членом королевского семейства, имевшим особую привилегию не отходить от стола, пока не очищены все тарелки и подносы. Второй завтрак был официальным, с присутствием министров и докладом сира Ротгара о возведении крепостей на южной границе. После обеда и совещания с магом Дитбольдом Клим решил, что с государственными делами покончено и можно отправляться на ассамблею.
Во дворе его ждали конюхи, белый красавец-жеребец под седлом из кожи полярного козла и маленькая свита – два герольда на конях и Црым на ослике. Склонность шута к изящным искусствам казалась Климу удивительной, ибо Црым был гномом, а заподозрить этот народец в тяге к прекрасному он никак не мог. Гномы, конечно, сочиняли сказки, но лишь тогда, когда это касалось пошлин и налогов в королевскую казну. В прочих случаях гномы с Северных гор, добывавшие металл и драгоценные каменья, являлись реалистами, а еще проходимцами и выжигами. Книг они не читали и не писали, и доверять им ключ от квартиры, где деньги лежат, явно не стоило. Црым, однако, был особенным гномом, изгнанным соплеменниками за длинный язык и неспособность к горному промыслу. Зато в шутовском ремесле талант его раскрылся, как цветок под майским солнышком. Он мог достать из уха воробья, мог кувыркаться, ходить колесом и съесть три дюжины сосисок, а теперь еще и подвизался в роли баснописца. Клим его поощрял – дедушки Крылова в королевстве явно не хватало.
Выехав из врат замка, четверо всадников легкой рысью направились к городской площади. Клим посещал ее каждые пять дней; садился на ступеньки храма Благого Господа и возлагал ладонь на головы увечных и недужных. Королевский дар исцеления был, вероятно, самой удивительной способностью, обретенной им в Хай Бории. Перед ней меркли другие чудеса: общение с призраками и вампирами, огонь, который он мог выдыхать с помощью зелья силы, и странствия по городам и весям в семимильных сапогах. Дар исцеления все это перевешивал, доказывая, что Марклим андр Шкур – истинный король и божий избранник.
Площадь была полна народа. Перед белым жеребцом почтительно расступались, приветствуя короля криками: «Вира лахерис!» – и кланяясь в пояс. «Майна хабатис»[2], – отвечал Клим, милостиво кивая. Шут за его спиной корчил рожи и звенел бубенцами, герольды вздымали королевские стяги с золотым драконом на пурпурном поле.
За последние месяцы площадь изменилась. Храм Благого Господа, ратуша напротив него, кабак «У отрубленной головы» и лавки богатых купцов остались на месте, но эшафот убрали, соорудив в центре площади фонтан с тритонами и наядами. Теперь мастер Закеша трудился у моста над рекой Помойня, охаживал там плетьми мошенников и рубил головы злодеям. Недоброй памяти башню, где держали провинившихся, снесли, выстроив вместо нее здание Королевской библиотеки, небольшой дворец о трех этажах в стиле классицизма. К нему Клим и направился.
Книги в этом мире были редкостью, и потому у здания стояла стража – правда, не гвардейцы, а из городских блюстителей порядка. Под библиотеку, включавшую сотни три фолиантов, пока что рукописных, отвели третий этаж, и здесь же сидели писцы и главный библиотечный хранитель сир Мараска бен Турута. На втором размещались книгопечатня, редакция «Столичного вестника» и скромный музей с пятью десятками картин, кое-какими статуями и диковинами из зарубежных земель. Здесь также были собраны сокровища из логова дракона, уцелевшие от огня старинные кубки и чаши, древние монеты, панцири, щиты и другое оружие. Над входом в музей были прибиты огромная драконья голова, две страшные когтистые лапы и секира, которой Клим прикончил чудище. Сир Мараска водил сюда ребятишек, приобщая молодое поколение к искусству и истории родного края.
Для заседаний ассамблеи предназначался уютный зал на первом этаже. Тут стояли кресла за круглым столом – для господ литераторов, кресло с высокой спинкой – для короля, а у стены – лавка для досужей публики. Когда Клим переступил порог, члены ассамблеи поднялись, отвесили поклоны и дружно выкрикнули:
– Вира лахерис, твое величество!
– Майна хабатис, господа, – ответил Клим и опустился в кресло. Шут стащил колпак с бубенчиками, сделал умное лицо и пристроился справа.
Слева от Клима сидел синеглазый красавец Джакус бен Тегрет, братец Омриваль и редактор «Вестника». За ним – два барда, перебравшихся поближе к королевскому двору и очагам культуры, Дрю из Халуги и Опанас из Дурбента. Дальше – Туйтак, издатель «Петли и плахи», и торговец снами Гортензий де Мем. Все молодые, пригожие, цвет столичной интеллигенции. Глядя на них, Клим ощущал себя королем Артуром в компании рыцарей Круглого стола. Впечатление портил только шут с его кривым носом и ртом до ушей.
На лавке в углу жался Каврай из Вайдан-Бугра, лютнист и певец, уличенный некогда в халтуре при исполнении древних баллад. Выступать ему Клим не запретил, но, согласно судебному вердикту, публике разрешалось приветствовать его тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. После пары таких экзекуций Каврай, похоже, поумнел, а наглости у него поубавилось. Пусть слушает, решил Клим, кивнув Гортензию де Мему.
Тот поднялся, развернул свиток, принял вдохновенный вид и провозгласил:
– «Эльфийка, или Несчастная любовь рыцаря Данилы». Поэма в четырех песнях, повествующая об истинных событиях, случившихся некогда с графом Ардалионом. – Тут Гортензий выдержал паузу, откашлялся и добавил: – Сотворено мною с разрешения графа и при его содействии.
Сам граф Ардалион отсутствовал, – должно быть, чтобы не смущать поэта. История же его несчастий, известная Климу, была такова. В юности, охотясь за Огнедышащим хребтом в Великих Эльфийских Лесах, встретил он девицу красы неописуемой. Возможно, было той девице лет двести или триста – эльфы долго живут, – но юный рыцарь годы ее не считал, а прилег с нею на мягкие мхи и предался страсти. Все бы ничего, но поднесла ему барышня эльфийский мед, и он по глупости выпил это зелье. А пригубивший такого меда навек теряет интерес к девицам и дамам, кроме своей эльфийской возлюбленной – той, что взяла его на короткий поводок. Так что ходил Ардалион в холостяках тридцать лет и три года, и хоть в пятьдесят он был все еще красив и статен, а к тому же родовит и богат, ни жены, ни детей завести не сумел. Даже Дитбольд, королевский маг, не мог избавить его от эльфийского чародейства.
Вскинув взгляд к потолку и глубоко вздохнув, Гортензий принялся читать первую песнь. Его занятие – торговля снами – располагало к романтике и мечтательности; декламировал он с выражением, приподнимая брови и раздувая ноздри в тех местах, где говорилось об алых губках, розовых ланитах, очах небесной синевы и прочих прелестях эльфийки. Описав соитие рыцаря с девицей (в выражениях иносказательных и нежных), Мем закончил песнь описанием кубка меда, поднесенного коварной соблазнительницей.
Клим слушал внимательно. Он был отнюдь не чужд искусству, так как в юные годы окончил театральный институт с дипломом критика-театроведа. Мнилась ему жизнь в блистающем мире шоу-бизнеса, кинофестивалей, театральных премьер, фуршетов и вечеринок; а еще он питал надежды – чем черт не шутит! – на собственную программу на каком-нибудь телеканале. Мечты, честолюбивые мечты! Реальность оказалась жестокой – ни приглашений на премьеры, ни заказных рецензий, ни режиссеров и актеров, жаждущих его внимания. С горечью в сердце Клим убедился, что путь критика вымощен безденежьем, низкопоклонством, а иногда и бесчестьем. Но он был молод, крепок и способен к переменам: отринул былые надежды, избрал военную стезю и дослужился до майора. Оно и понятно – держава нуждалась не в критиках, а в офицерах. Чем больше страна, тем больше у нее врагов, а Россия столь огромна, что поводов повоевать имелось множество. Клим сражался с честью, сначала в десантных войсках, потом командуя подразделением спецназа. Должность невысокая, но, так или иначе, он не бедствовал – правда, о прежней своей профессии вспоминал с тоской.
Но все это осталось в прошлом, а в настоящем он был королем. Выгоды очевидны, думал Клим, теперь он критик, меценат, военачальник, и все в одном стакане. А прошлое… Что о нем вспоминать! Ворона и орел летают в разных небесах.
В песнях второй и третьей говорилось о терзаниях Данилы, о редких встречах в Эльфийских Лесах, о сладости запретных поцелуев и попытках родичей сосватать бедняге то графиню Цацу бен Шакузи, то маркизу Гайне диц Харем, которых рыцарь неизменно отвергал. Четвертая песнь и вся поэма кончалась трагически: красавица забыла рыцаря, и он, не выдержав сердечных мук, бросился с крепостной стены.
Гортензий смолк.
– Высказывайтесь, сиры-сочинители, – предложил Клим, брякнув орденами. – Критикуйте, но в дозволенных пределах, без хамства и грубости, а также без рукоприкладства. Тебе говорю, Туйтак! – Он повысил голос. – Здесь не эшафот, а место для культурного общения.
– Что я… – смешался помощник мастера Закеши. – Прости, твое величество! Прошлый раз бес попутал!
– Крепко попутал, – сказал Опанас, потирая скулу.
Воцарилась тишина. Наконец Црым покосился на короля и молвил:
– Хм… м-да… Тема не раскрыта. Ты, Гортензий, наворотил руды вагонетку, а золота в ней на один «дракон». Перца мало! Все про губки да ланиты… А если ниже заглянуть? Ниже-то будет поинтереснее!
– Стих жидковат, и рифма хромает, – добавил Опанас Дурбентский. – Вот, во второй песне, любовь – морковь… совсем неблагородный овощ. Здесь иная рифмовка нужна, поэнергичнее. Скажем, так: любовь – вскипела кровь, или любовь – полумесяцем бровь!
– Истинно глаголешь, жидковато и для печати негоже, – согласился Дрю из Халуги. – А еще слишком затянуто – целых две песни о страданиях и муках. По мне, так хватит одной.
– Прямо скажем, не Барак Абаламский и даже не Криль Песнопевец, – осторожно произнес Туйтак, помощник палача. – Батальных сцен вовсе нет, а ведь Данила твой – рыцарь. Отчего бы ему не схватиться с каким-нибудь ревнивым эльфом? Выпустил бы кишки остроухому, и гуляй малина. Или хоть бы в лоб заехал!
Гортензий начал было бледнеть и сжимать кулаки, но тут раздался мягкий голос сира Джакуса:
– В любовной повести не место поединкам, и слышать мы должны не лязг клинков, а отзвуки лобзаний. Что до огрехов в стихосложении, простим великодушно их, ибо перед нами первый опыт достойного Гортензия. Не сомневаюсь, он не забудет сказанного нами.
Де Мем опять порозовел. Его дед был пиктским друидом, переселившимся в Хай Борию, и от него внуку достались длинноватый тонкий нос, соломенные волосы и наследственное занятие. Снами торговали исключительно пикты.
– Этот его стих – не первый, – упрямо буркнул Туйтак. – Была еще возлюбленная ода, тоже слюни и сопли. Как бабочка порхаешь ты над лугом и пьешь нектар цветов весенних… Бабочка, ха!
Гортензий скрипнул зубами и снова побледнел. У него явно намечались контры с Туйтаком.
– Я просил без оскорблений, – произнес Клим. – Есть что сказать по существу? Так молви!
– Есть, твое величество! У него Данила прыгнул со стены… А ведь стена городская была в развалинах. Это сейчас ее подняли по твоему велению. А было что? Ослу по яйца! Сиганешь с такой стены – пятки отобьешь, и только!
Дрю с Опанасом захихикали, а Црым рассудительно вымолвил:
– Если уж прыгать, так с дворцовой башни, а лучше отравы глотнуть и скончаться в страшных судорогах. Но на деле сир Ардалион жив и даже превозмог эльфийские чары и завел супругу. Как-то у тебя не вяжется с реальностью, брат Гортензий. Ты чего перестарался?
– На то было особое пожелание графа Ардалиона, – прошипел сквозь зубы Мем. – Захотелось ему трагический конец, ибо, по его словам, так бы все и случилось, если бы не милостивый наш владыка и госпожа Хоколь. Их стараниями граф исцелился.
Барды вздрогнули, Туйтак прикусил губу, лютнист Каврай скорчился на своей скамейке, стараясь казаться поменьше. Даже Црым втянул голову в плечи, изображая на лице крайнее почтение. Прошла минута. Потом Опанас Дурбентский нерешительно протянул:
– Ясно дело, госпожа Хоколь женщина видная. Любого мужчину излечит от чего угодно…
– Даже от эльфийского чародейства, – поддержал его Дрю из Халуги.
– Потому как ведьма, – тихо добавил Туйтак и тут же стушевался под взглядом Црыма.
– Ты это о чем, парень? Собственной плетки давно не пробовал? – ласково поинтересовался шут. – Ведьма, значит? Ты про кого такое лепишь? Про графскую супругу и родственницу короля?
Нравом госпожа Хоколь была крутовата и, если не кривить душой, являлась ведьмой, а точнее – ведуньей. Клим познакомился с нею в деревне Плохая Погода, что в Огнедышащих горах, встретил ее перед битвой с драконом и к ней же пришел после сражения, израненный и опаленный огнем. Хоколь короля исцелила, и он, заметив, что ведунья женщина пригожая и статная, усмотрел в том пользу и велел явиться во дворец. О том, как Хоколь лечила графа от эльфийских чар, никому не ведомо, но вскоре обвенчали их в храме Благого, и сделался граф через супругу королевским кунаком-баурсаком.
То была особая форма родства среди мужчин: Омриваль, королева Клима, приходилась сестрой барону Джакусу, Джакус был женат на Терине, племяннице Хоколь, а Хоколь стала супругой Ардалиона. Обе они, Терине и Хоколь, родились в Плохой Погоде и не относились к знати, но в Хай Бории не считалось зазорным графу или барону жениться на крестьянке. Была бы собой хороша да детей рожала, а остальное приложится.
Црым сверлил Туйтака взглядом – и уже отнюдь не ласковым. Издатель «Петли и плахи» начал ерзать и бледнеть, оба барда замерли в тревожном ожидании, Гортензий де Мем мстительно усмехался, а Джакус с печальным видом глядел в потолок.
Все как у нас в собраниях пиитов, подумал Клим. Едят друг друга, жалят и язвят… Ну и отлично! Так и взращиваются таланты! А литературный талант самолюбив, ревнив, к славе жаден, и только повод дай – вцепится коллеге в горло.
Так он думал, но, конечно, это были мысли критика, а не короля. В своей королевской ипостаси Клим знал, что сказать и что сделать.
– Не всякий пиит оседлает Пегаса в свои младые годы, – важно произнес он. – Ты, Гортензий, еще не оседлал, но очень старался. Давай и дальше так! Твори, трудись! Оседлаешь, а там и на Олимп махнешь. Как говорится, через тернии – к звездам.
– Это такое заклинание, господин? – робко спросил Гортензий.
– В каком-то смысле. Что до твоей поэмы… – Клим окинул автора строгим взглядом, и тот затрепетал. – Дрю прав, читать ее в печатном виде сил не хватит, но для декламации стих у тебя вполне подходящий. Так что повелеваю переделать поэму в пьесу, собрать лицедеев и поставить ее на театре. А чтобы трудился ты ретивее, вот задаток. Жалую с правом ношения.
Клим отшпилил орден с крупным изумрудом и вложил его в ладонь Гортензия. Туйтак сглотнул слюну, Дрю с Опанасом завистливо вздохнули, лютнист Каврай облизнулся и с вожделением уставился на орден. Глаза торговца снами увлажнились, на щеках расцвели розы. Гортензий вытер слезинку, поклонился в пояс и молвил прерывающимся голосом:
– Твое величество… благодетель, отец родной… господин мой милостивый… нет слов… Нет слов!
– Хоть ты и отродье пикта, а все-таки поэт, – проворчал Црым. – Как же нет слов? Должны быть, парень! Ну-ка, соберись с мыслями и благодари государя как положено!
Гортензий открыл было рот, но дверь внезапно распахнулась, явив бородатую рожу сержанта стражников.
– Величество! – рявкнул воин. – Гонец из замка! Твою особу видеть желают. По срочным делам!
– Что там еще? – с недовольством отозвался Клим. – Конюшня горит? Или крыша над свинарником просела?
– Нет, государь, дыма не видно и треска не слышно, – сообщил сержант. – Гонец одначе бает про посольство из Нехайки. Значится, от ихнего князька.
– От князя, – поправил Клим. – И что ему нужно?
– Не могу знать, твое величество!
Как уже говорилось, к князю Нехайскому Клим любви не питал. Но любовь любовью, а дело – делом. Мало ли что могло случиться на южной нехайской границе. Вдруг орки вышли из Великого Болота или вылезло на берег Дикого моря какое-то чудище… Представив картину возможных бедствий, Клим резво поднялся и бросил стражнику:
– Скажи, чтоб лошадей подавали! Црым, можешь остаться. А ты, брат Джакус, веди собрание вместо меня. И чтобы без рукоприкладства!
Он вышел на крыльцо, огладил гриву белого коня и вдел ногу в стремя.
Глава 2
Носитель семисвечника
Страна Иундея лежит так далеко, что ни конному, ни пешему до нее не добраться. Нет туда пути-дороги, ибо встают на суше за горами горы, расстилаются за пустынями пустыни, и за дремучими лесами шумят другие леса. Но по морю-океану тоже до Иундеи не добраться, ибо плавают в соленых водах злодеи разбойники и морские чудища, что губят корабли. К тому же куда плыть?.. Известно лишь, что на восход солнца от веницейских земель, держа при том к югу, а дальше – как рассудит Благой Господь. Однако же древние эльфы про Иундею знали, записав те знания в магический кристалл. И дошло от них, что правит Иундеей владыка по имени Иоанн, называемый пресвитером, и что владыка тот богаче всех земных правителей и живет вечно.
Древнее Описание Земель и Стран, Сотворенное Эльфами в Дни Их Могущества и Славы. Переведено на хайборийский королевским магом Дитбольдом для всеобщей пользы и увеселения души
Нехайские послы еще толпились во дворе перед замком и шеренгой стражников в доспехах. Но было это не посольство с важными вельможами, большой охраной и обозом, а рыцарь с полудюжиной конных, все при оружии, в пропыленных плащах и сапогах, покрытых грязью, – значит, скакали борзо. При них имелся возок с поклажей, и в нем, среди кувшинов с пивом и кулей с провизией, сидели двое: старец в пестрых лохмотьях и непонятная тварь – вроде бы человек, но обросший шерстью от пят до макушки. Талию этого существа охватывал широкий пояс из толстой кожи, и такой же кожаный килт свисал до середины бедер. Другой одежды на мохнатом не было.
Около приезжих суетились конюхи и слуги, а Хохат, помощник и правая рука сира Астрофеля, покрикивал на тех и других, приказывал, чтоб лошадей расседлали, всадников накормили, а до того отвели помыться и дали вычистить сапоги. А тех, что в тележке, еще и одели пристойно, а саму тележку разгрузили аккуратно, с бережением, ибо в ней подарки для его величества. Хохат распоряжался во дворе, а поодаль, в тени башни, у лестницы, что вела на стену, стоял граф Ардалион диц Батригей, глава Тайной канцелярии. Стоял спокойно, смотрел на нехайцев и тех, что в возке, с полным равнодушием, но можно было поклясться, что ни одно движение взгляда его не минует и ни единое слово мимо ушей не пролетит.
Герольды, сопровождавшие Клима, спрыгнули наземь, придержали стремя королю. Он бросил поводья, сделал знак стражникам, чтоб не стучали алебардами, и тоже покинул седло. Два конюха бросились к нему, приняли лошадей, набросили попону на королевского жеребца. Старец в возке свесил седую голову – кажется, был утомлен до смерти. Горластые нехайцы бряцали оружием, отряхивали пыль, требовали пива.
Клим направился к Ардалиону.
– Чем могу служить, твое величество? – Граф отвесил изящный поклон.
– Поднимемся на стену, кунак. Хочу разглядеть, что за гости к нам пожаловали.
– Кунак-баурсак, – поправил граф. – Вот если бы ты, государь, женился на троюродной тетке моей супруги, мы были бы кунаками. А в том случае, когда наши жены связаны родством через мужчину, то есть через сира Джакуса, надо прибавлять «баурсак».
– Ладно, не будем мелочиться, – сказал Клим и взошел на стену. Отсюда двор был как на ладони. Конюхи уводили скакунов, нехайцы гурьбой отправились за ними – видимо, к колодцам и в трапезную. Седого старичка вынули из тележки и на руках понесли во дворец. Мохнатый шел сзади, рядом со слугами, тащившими какой-то груз, накрытый рогожей.
Рассмотрев все это, Клим повернулся к графу:
– Кто такие, сир Ардалион? Откуда прибыли и зачем?
– Старец – посол из Иундеи, а волосатый при нем то ли охранник, то ли слуга, – доложил граф. – Плыли к нам на веницейском корабле, но разыгралась буря и бросила судно на скалу. Набежали тавры, кого побили до смерти, кого в неволю взяли, а товары веницейские разграбили. – Ардалион пожал плечами. – Дикое море, государь, дикие нравы… Однако пленным повезло: шел за солью нехайский караван с сильной охраной, и наткнулись они на стойбище тавров. Дикари сбежали, а нехайцы, взяв послов, доставили их князю. Ну а тот, не мешкая, отправил к нам.
– Хорошо, это ему зачтется, – промолвил Клим, щурясь на клонившееся к закату солнце. – А теперь скажи мне, что за страна Иундея, где лежит, кто правит в ней и какая нужда им слать посольство в наши палестины?
– Того не ведаю, государь. Края далекие, за семью горами и семью морями. Где-то на юге их королевство.
– Надо же! – удивился Клим. – А я думал, что на юге у нас только Великое Болото, а за ним – орки да гоблины.
– Это другой юг, твоя милость, тот, что супротив восточных земель, – пояснил Ардалион. – Ты у сира Дитбольда спроси, он знает.
– Спрошу. А что меня так срочно звали?
– Старец, как проехали ворота, закричал: «К королю! Немедля к королю!..» Отправили гонца, а старец, похоже, сомлел с дороги и запросился спать. – Склонив голову, Ардалион добавил: – Прости, что оторвали тебя от важных дел.
По губам Клима скользнула улыбка.
– От очень важных! Гортензий де Мем поэму представил, написанную с твоего соизволения. Читал?
Брови графа приподнялись и опустились. Ему было за пятьдесят, но он сохранил бравый вид и рыцарскую выправку. Глаза ясные, на лице ни морщинки, только в волосах седая прядь.
– Читал, государь.
– И как?
Ардалион неопределенно повел плечами.
– В поэзии, как и в любви, все дозволено. Если поэт желает, чтобы Данила прыгнул со стены и разбился, так тому и быть. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.
Протянув руку, Клим стиснул плечо графа, всмотрелся в его темные глаза. Кунак не кунак, а друг и соратник – это точно. Надежный, умный, преданный…
Он бросил взгляд на меркнущее небо и произнес:
– Лишь в поэзии все дозволено, все, что можно придумать. Смерть Данилы фантазия, мираж, и я этому рад. Рад, что ты со мной, что развеялись чары, что есть у тебя супруга и теплая постель.
– Временами даже жаркая, как печка, – сказал граф и ухмыльнулся.
Аудиенцию послу из дальних стран Клим назначил после второго завтрака. Трапеза эта была отчасти символической – сходились на нее вельможи и советники, пили кисель и пиво, закусывали рыбным пирогом и обсуждали с повелителем насущные проблемы. Касались они финансов и строительства, набора воинских полков, фортеций, возводимых в пограничных землях, торговли солью с гномами или истребления драконов, обитавших в Огнедышащих горах. Но сегодня говорили не о делах практических, связанных с гномами либо драконами, а о державе, лежавшей так далеко, что в Хай Бории ходили о ней байки да легенды, никем не проверенные. Собственно, говорил Дитбольд, королевский маг, а остальные слушали.
– Ежели ехать прямо на юг, упремся мы, как всем известно, в Великие Болота, полные тварей зубастых и хищных чудищ, а за трясиной той будут края гоблинов и орков. На закат от них – Дикое море, и по водам его можно добраться до западных стран, до веницейцев и фрязинов, а после – до островов, где обитают пикты и гишпанцы. На восход же простерся океан неведомый, с морскими змеями и тритонами, с бурями, ветрами и травой, что растет со дна, не давая кораблям прохода. По другую его сторону и лежит Иундея, Обетованная земля, с великими градами Бомбай, Шадизар и Завулон. Реки там текут молоком и медом, дворцы там крыты золотом, дороги – серебром, а царствует в этом краю пресвитер Иоанн, почитающий Благого Господа. Богатства его бессчетны, воинов тьма, и ездят те воины на огромных зверях с двумя хвостами – один хвост спереди, а другой сзади. Ростом же звери с трех быков, зубы у них длиной с оглоблю и тоже окованы золотом.
Сир Дитбольд говорил об этом, прихлебывая кисель из клюквы и посматривая в свиток с описанием земель и стран. Свиток был не бумажный, а из пергамента, текст переведен с эльфийского. Слушая мага, Клим размышлял об иундейских чудесах и удивлялся, как добрались до него посланцы из столь отдаленных областей – не с помощью ли волшебства? И другой вопрос его тревожил: коль держава их обильна и сильна, к чему им Хай Бория? Желают союз заключить или объявить войну? Хотят торговать или сосватать для сынка пресвитера девицу попригляднее? Или дракон им нужен для зверинца и пара шерданов? За дальностью стран все эти поводы были нелепы, как камзол с тремя рукавами.
Казначей Хапача достал из пояса монету, полновесный золотой, и подбросил на ладони. Новая чеканка, отметил Клим; на аверсе – дракон, герб государства, на оборотной стороне лица королевской четы в профиль.
– А хорошо ли в Иундее золото, коим крыши кроют? – с сомнением спросил казначей. – Наше-то самой чистой пробы. А в иундейском, может, хитрость какая? Серебром разбавлено или меди половина?
– Думаю, медь, а сверху позолота, – фыркнул градоначальник Тигль диц Марем, знавший толк в строительстве. – Крыша, она прочности требует. И лучше для нее не золото, не медь, а черепица.
Сир Ротгар Кровавый, военный министр и граф Киммерийский, поскреб за ухом и осведомился:
– Эти звери, что ростом с трех быков… Сражаться с ними как? Ни мечом, ни копьем не достанешь, разве что стрелы метать. В бою такое негоже. Стрела, известно, дура, а меч молодец.
Дитбольд на эти реплики не ответил, сидел себе в кресле, прикрыв зеленые эльфийские глаза, да поглаживал бороду. По синему его камзолу блуждали золотые звезды, то забираясь под воротник, то начиная ползать по плечам и рукавам. Под пальцами мага в седой бороде вспыхивали и гасли крохотные искорки.
– А скажи мне, кудесник, есть ли в Иундею путь посуху? – спросил Клим, отодвинув кружку с пивом. – Чтобы не плыть морями, а пройти с торговым караваном или даже с воинством? Есть ли такая дорога?
Маг встрепенулся, развернул свиток и что-то пробормотал на эльфийском. Сияющие письмена поплыли перед ним, изгибаясь радугой, что упиралась обоими концами в пергамент.
– Сухопутной дороги нет, государь, даже малой тропки не проложено, – сказал Дитбольд. – Путь, что ведет от нас к Огнедышащим горам и далее в Эльфийский Лес, там и кончается. За эльфами на востоке – дебри да пустоши, пустоши да дебри, буреломы, трясины да хищное зверье незнаемой породы. Гиблые места! Но если миновать их, будет река преогромная, и течет она на юг, прямо в край иундейский. Только как до нее добраться?
Никак, ибо нужды в том нет, подумал Клим и встал. Истории мага были закончены, а с ними и трапеза.
Послам, которых принимали с честью, Клим давал аудиенцию в тронном зале. Обширное помещение с высоким, заново вызолоченным потолком, с двумя рядами колонн и широкими стрельчатыми окнами было залито солнечным светом. Со стен свешивались знамена, под ними сверкало оружие, шлемы, доспехи, секиры и мечи, свидетельства былых побед. У входа Клим велел развесить недавнюю добычу, взятую у орков: огромные топоры, устрашающие шипастые палицы, щиты и панцири из кожи болотных аллигаторов. В противоположном конце зала сверкал на возвышении трон с драконом, простершим крылья над сиденьем и спинкой. От него по обе стороны – кресла советников Левой и Правой Руки, которых насчитывалось шесть: маг Дитбольд, казначей Хапача, столичный градоначальник Тигль, военный министр Ротгар, блюститель дворцовых покоев Астрофель и, разумеется, королева. Ее позолоченное кресло стояло у самого трона, под правым драконьим крылом. Кроме сановников были здесь шут Црым, сидевший в ногах у короля, и рыцари личной королевской стражи сир Вардар Сокрушительный и сир Персен Смертоносный. Эти командовали эскортом из сорока гвардейцев в броне и с обнаженными клинками.
Иундейскому старцу, в знак особого почтения, тоже поставили кресло. Старец вроде бы отошел от дорожных мытарств: борода расчесана, на впалых щеках румянец, глаза как темные агаты. Обрядили его в белую просторную хламиду, не скрывавшую, однако, что посланец худ и костист, с длинными тощими руками и ногами. Кожа у него была смуглая, черты лица – благообразные, и в придачу к бороде спускались по щекам густые пейсы. Его мохнатый спутник в кожаном килте переминался с ноги на ногу за креслом старика. Под боком у мохнатого стоял довольно большой ящик или сундук, накрытый теперь не рогожей, а полотном.
Поднялся сир Астрофель, стукнул в пол жезлом и торжественно провозгласил:
– Его величество Марклим андр Шкур Победоносный, король Хай Бории и сопредельных земель, гроза орков, гоблинов и драконов, милостью Благого Господа владыка над людьми и нелюдью! Король повелевает начать аудиенцию. Посланник из дальних стран может его приветствовать.
– Аве, цезарь! – тут же выкрикнул старец высоким тонким голосом. Затем пал на колени, стукнул лбом в пол и представился: – Ашрам Абара, носитель семисвечника за тенью великого пресвитера, его посланец и твой раб, владыка. Чтоб я так жил! Наконец-то я вижу светлые лики государя и всех его славных приспешников!
Клим слегка склонил голову.
– Садись, почтенный. Сядь и поведай нам о злоключениях, что выпали тебе на пути в наши земли.
Ашрам Абара повиновался и начал рассказ о том, как отплыл он со слугами и помощниками из стольного града Бомбай на судне из флота пресвитера, крепком корабле о пяти мачтах и ста парусах. Капитан и мореходы были людьми отважными, и хотя встречались путникам сирены, тритоны и чудища морские, а временами пираты на быстрых галерах, от всех они отбились и приплыли на Большие Черепашьи острова, куда захаживают уже полвека веницейские суда. Дальше путь на запад знают только веницейцы, и потому выбрал Ашрам прочную каравеллу, отсыпал, сколько спросили, золота и сел на этот корабль со всей своей свитой. Поплыли они к Дикому морю узким проливом, где с юга – жаркая пустыня, а с севера – джунгли, край орков и гоблинов, и в первые дни было все благополучно. Но как вышел корабль в Дикое море, разыгрался шторм и погнал каравеллу не к веницейским землям на западе, а на северо-восток, где и швырнул на скалы. И лишь перебрались они на берег с разбитого судна, как набежали тавры, побили мореходов и людей Ашрама, а самого посла и слугу его чудного видом потащили в стойбище, надеясь на выкуп. К счастью, выручили их нехайцы.
Посланец говорил на хайборийском, как на родном, и не было сомнений, что Ашрам Абара не просто носитель семисвечника, а человек бывалый, дипломат и царедворец, знаток чужих обычаев и дальних стран. Клим слушал его, разглядывая мохнатого слугу, и чем больше смотрел, тем больше изумлялся. Уши у этого существа были заостренными и свисали двумя лопухами, шерсть покрывала тело и лицо, кроме глаз и широкого черного носа, челюсти выдавались вперед, и временами, когда мохнатый облизывал нос языком, в огромной пасти виднелся частокол зубов с острыми клыками. Не орк, не гоблин, и на вампира тоже не походит, думал Клим. Вурдалак, оборотень? Вряд ли, вид совсем не зверский… Это создание напоминало лешего из русских сказок, но не злобного, а с добродушной мордой сенбернара.
Ашрам закончил свою повесть. Советники, рыцари и королева слушали как зачарованные. Клим их понимал – не всякий день встретишь странника из дальних краев, проплывшего на судне половину мира. Надо же, из царства пресвитера! На Земле места ему не нашлось, ни царству, ни самому Иоанну, но, как утверждал маг Дитбольд, то, что в реальности Клима Скуратова считали фантазией, в хайборийском мире было вполне осязаемым. Эликсир силы, семимильные сапоги, джинн из бутылки, Голем раввина бен Бецалеля, даже машина времени из романа Уэллса – все это здесь существовало, как и царство пресвитера. Возможно, тут и Атлантида есть, подумал Клим. Атлантида, Эльдорадо, Шамбала и снежный человек…
Милостиво кивнув старцу, он промолвил:
– Теперь, почтенный Ашрам, поведай, что привело тебя в Хай Борию. Зачем твой властелин отправил посольство в столь далекую страну? В чем у вас нужда? Хотите ли вы породниться с каким-то нашим знатным домом или торговать? Либо предложите иное выгодное дело?
Носитель семисвечника выпал из кресла прямо на колени, снова приложился к полу лбом и возопил:
– О великий цезарь! Не выгоды ищем мы, а спасения! Истинно вещаю: спасения, и только! За тем меня и послали, ибо дошла до нас весть о великом твоем могуществе. И уповать мы можем лишь на тебя!
От вопля его Омриваль вздрогнула, а шут, сидевший у ног короля, икнул, словно подавился свиным хрящиком.
– Не кричи, не пугай мою королеву, – сказал Клим. – Сядь и поведай нам, что за беда у вас приключилась. Орки идут войной? Или драконы стали жечь пальмы с ананасами? Или горох не уродился?
– Если бы, о цезарь! Если бы! – произнес Ашрам тоном ниже. – Постигло нас бедствие еще ужаснее. В один из дней раскрылись небеса, и выпала из них хвостатая звезда, а затем стрелой воткнулась в землю. Встал в том месте яростный огонь, столб пламени огромный, как гора! А когда утих огонь, вышли с пепелища твари жуткие, непонятные и разные видом. Одни как зверь-восьминог, другие как жуки, а есть подобные мышам летучим или вообще без обличья, вроде мглы или тумана. И принялись те твари лес сводить, дома палить, а людей и скот сжирать без разбора. Ни меч их не берет, ни стрела, ни копье. Убедившись в своем бессилии, владыка мой и отправил к тебе посольство. Отправил, прослышав, что в землях Запада явился истинный король великой магической силы. И я, раб твой, лишь уста владыки Иоанна, и говорят они: помоги! Спаси нас и наше царство!
В зале будто повеяло холодом. Омриваль побледнела, Дитбольд с мрачным видом вцепился в бороду, другие советники хмыкали, хмурились и переглядывались. Молчание нарушил Црым, он позвенел бубенцами и спросил:
– В каком же нынче ваше царство состоянии? Все грады порушены, поля сожжены, а люди побиты? Так, что ли?
Взгляд старца обратился к королю.
– Должен ли я ответить этому человечку в пестром лапсердаке? Что повелишь, о цезарь?
– Должен, – подтвердил Клим. – Ты – уста владыки Иоанна, а этот шут – мои уста. Не всегда, но временами.
– Тогда скажу, что огонь небесный пал на севере царства, в Тангутской провинции. Там дремучие леса и мало деревень, но твари движутся на юг, к нашим городам и храмам. Дорога до Иундеи неблизкая, и если ты, государь, захочешь нам помочь, то пока доберешься, будут те чудища уже у Завулона.
– Если я захочу вам помочь, то доберусь в царство ваше дня через три, – заметил Клим. – А теперь подумай, все ли ты сказал, почтенный? Или желаешь что-то добавить?
– Желаю. – Ашрам повернулся к своему мохнатому слуге и ящику под полотняной тканью. – Стыдно мне, о цезарь, что прибыл я в твой дворец с одним-единственным подарком. Но все сокровища, что посланы моим владыкой, все драгоценные каменья и золотые украшения, одежды и прекрасные шелка, вещицы резные из яшмы, нефрита и кости, – все, все досталось безбожным дикарям. Жалко и стыдно!
– Не жалей и не стыдись. Алмазов пламенных у нас своих хватает, – молвил Клим. – Так что там у тебя?
– Один дар, зато самый ценный. Хвала Благому Господу! Хотели тавры его съесть, да побрезговали.
По взмаху его руки мохнатый откинул ткань. Под ней оказался не ящик, не сундук, а клетка, затейливо сплетенная из прутьев. В клетке сидел кот – огромный, серый в темных полосках котяра с мордой в два кулака. Он был так велик, что Клим сначала принял его за рысь или за оцелота. Но зверь несомненно являлся котом – очень странным, ибо морда его выражала некое чувство, весьма похожее на отвращение.
– Котик! – воскликнула Омриваль, вытянув в удивлении шею. – Котик! Какой большой!
Советники зашумели, сир Персен выпучил глаза, у сира Вардара отвисла челюсть, а Црым снова икнул. Кот покосился на шута зеленым глазом и презрительно зевнул.
– Это что ж такое? – спросил Клим, вставая. За ним поднялись Омриваль и все советники.
– Это, государь, – произнес Ашрам Абара, – по-нашему хатуль мадан, а по-вашему – кот ученый. Баюн! Направо пойдет – песнь заводит, налево – сказку говорит. А еще ведомы ему все пути на белом свете, так что по дороге в Иундею будет он тебе полезным спутником.
– Мрр-мяу, – подтвердил кот. Затем дернул усами, разинул пасть и произнес вполне отчетливо: – На рруки ммне бррать, ммне гладить, за хвост ммне тянуть. Дети тут есть?
– Есть один, но совсем маленький, – сообщил Клим в полном ошеломлении.
– Ммне террплю детей! Меррзкие, меррзкие! Чтобы близко ммне подходил!
Вымолвив это, кот свернулся в клубок и прикрыл морду хвостом. Советники и рыцари столпились вокруг клетки, разглядывая диво дивное, говорящего кота, но тот вниманием их не удостоил.
Старец же Ашрам Абара тихо произнес, что кот зело мудр и учен, а потому на прочих тварей божьих, включая человеков, смотрит свысока. К чему надо привыкнуть и близко к сердцу не принимать.
– Ладно, разберемся с этим усатым-полосатым, – сказал Клим. – Ты, почтенный Ашрам, отдыхай, а о просьбе вашего владыки я подумаю. Буду совет держать с королевой и ближними боярами.
Он взял Омриваль аккуратно под руку, кивнул Дитбольду и направился в свой кабинет. За королевской четой и магом шагали Црым и два гвардейца, тащившие клетку.
Кот вроде бы спал, но временами усы его подрагивали, кончик пушистого хвоста отодвигался, и наружу выглядывал хитрый зеленый глаз.
Дремлющего кота устроили в кресле. Джинн Бахлул ибн Хурдак завис над ним в воздухе, изучая волшебного зверя, и бормотал тоненьким голоском: «Восторг души и сердца! Настоящий барс, к тому же говорящий! Даже у Сулеймана ибн Дауда – мир с ними обоими! – такого дива не имелось! Жемчужина среди котов, мудрец хвостатый!» Кот мурлыкал и пошевеливал усами – видно, хоть и был учен, а на лесть падок. Что до Клима, мага и королевы, то они в молчании сидели у стола. Король с чародеем наверняка размышляли о просьбе Ашрама, а о чем думала королева, не мог сказать никто. По ее челу, обычно ясному, скользили тени, губы были сомкнуты, и на кота она взирала с подозрением и тревогой. Возможно, оттого, что в опочивальне спал ее маленький принц, а кот признался, что детей не любит.
Под столом прозвенели бубенцы, и Црым просунул голову между креслами короля и мага.
– Что молчите, господа хорошие? Что тут думать? Идем в Иундею супостата воевать! Слава королю и хайборийскому оружию! До моря-океана доберемся, омоем в нем сапоги и стяг водрузим над солеными водами! Всех иундейцев в подданство примем. А еще…
– Замолчи, дурилка! Тоже джигит на борзом коне… Ни к чему нам дешевые лозунги, – строго оборвал его Клим. – С кем воевать? Что мы об этих квазимодах знаем? Небо, видишь, раскрылось, пала звезда, и вышли твари жуткие… Это фигура речи, а не стратегическая информация. Значит, разведка нужна. Разведка и осторожность.
– Воистину так, – согласился Дитбольд. – Вчера, узнав про посланца из Иундеи, заглянул я в свой магический кристалл, но тварей жутких не увидел. Иундея как Иундея… Кстати, прав градоначальник Тигль – крыши там не золотые, а позолоченные. И то слегка.
– Не увидел, – повторил Клим. – И что это значит, сир-кудесник?
– А то, государь, что тварей этих скрывает злое волшебство либо они вообще не из нашего мира. Не оборотни, не драконы, не циклопы и не гоблины. Пришлецы!
Омриваль молчала, но хмурилась все заметнее. Црым поерзал на полу, почесался и заметил:
– Насчет разведки дельная мысль, твоя милость. Взять с собой рыцарей из лучших, корабль у веницейцев купить, моряков нанять и ходом прямым в Иундею. Полсотни хватит, ежели рыцари будут вроде сира Вардара или сира Персена, прыткие такие громилы и на здоровых битюгах.
Клим только рукой махнул:
– Какие рыцари, какие корабли! Год будем ехать и плыть, а в семимильных сапогах я за три дня доберусь. Взгляну, что там за чудища, тогда и станем совет держать.
Омриваль нахмурилась еще сильнее и топнула ножкой. Редко она мужу прекословила, и если чего хотела, добивалась улыбками и лаской. Но тут щеки ее покраснели, очи вспыхнули, и меж бровей пролегла упрямая складка.
– Одного не отпущу! Ты, дорогой, не забудь – сын у тебя, жена и целое королевство. Вздумал в одиночку рисковать! А если пропадешь?
– В тех крраях прропасть запрросто, – подтвердил котяра, раскрыв зеленые глаза. – Грроша за корроля не дам, чтоб я так жил.
Он снова зажмурился и лениво повел хвостом.
Нагнувшись, Клим подхватил шута под мышки, приподнял и посадил обратно на пол. Гном был малый упитанный, однако сир Персен весил втрое больше, а сир Вардар – вчетверо. Причем без доспехов.
– Годится! Его и возьму в компаньоны. Еще кота, чтобы дорогу показывал. Шута и кота… Отличная команда!
Омриваль кивнула. Шут был ее давним наперсником и хранителем тайн – еще с того времени, когда она, скрывая свою истинную сущность, служила оруженосцем короля. Шуту она доверяла, ибо невеликий ростом Црым отличался хитростью и дьявольской изворотливостью. То было наследие гномов с Северных гор, отточенное в дворцовых интригах.
Джинн Бахлул покинул кота и опустился на королевское плечо.