От Кяхты до кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири Обручев Владимир

Рис. 31. Дефиле дороги в лессе

Проезд по равнине занял 8 дней; на этом пути мы миновали два больших города Баодинфу и Чжендинфу, в которых постоялые дворы были несколько лучше; в комнатах, кроме двери, было и окно, конечно, с бумагой вместо стекла, кан был покрыт войлоком и, пока он согревался, в комнату вносили жаровню с углем. Уголь для согревания комнат изготовляется в виде шариков из смеси глины (лёсса) и каменноугольного порошка; эти шарики горят медленно, накаляясь без дыма, и дают много тепла. Этот способ очень распространен в Китае, и, познакомившись с ним, я потом требовал жаровню с шариками везде, где было возможно, т. е. где поблизости были угольные копи. Плохое состояние дорог было причиной того, что уже на расстоянии более 100 км от копей уголь не по средствам большинству населения, которое отапливает жилища соломой, навозом, мелким кустарником и зимой мерзнет.

От Хуолу большая дорога в Тайюаньфу повернула на запад, в горы провинции Шаньси. В сущности — это высокое плоскогорие, которое обрывается уступами на восток к Великой равнине; эти уступы расчленены размывом на горные гряды и группы. Местность стала живописнее, скалистые гряды поднимались среди холмов и долин, появились рощицы, кустарники; дорога стала труднее, с подъемами и спусками, и грязнее. Здесь я прекратил езду в темноте и по временам вылезал из повозки, чтобы изучать состав гор и собирать образчики. Это плоскогорие богато каменным углем и железной рудой. Часто встречались ослики и мулы, нагруженные корзинами с углем, полосовым железом, чушками чугуна, носильщики с хрупкими чугунными котлами и горшками на коромыслах.

Рис. 32. Фасад пещерных жилищ в обрыве лёсса; справа — для людей, слева — для скота

Местность также густо населена, и почва везде возделана, где возможно; холмы и склоны покрыты лёссом, и дорога часто представляет собой глубокую траншею или дефиле, врезанное в лёсс, не вырытое человеком, а постепенно выбитое колесами и копытами в этой мягкой почве, которая рассыпается в пыль, уносимую ветром. Так в течение веков малопомалу углубляется дорога, иногда на 10–20 м, и идет между двумя желтыми отвесными стенами (рис. 31). В этих дефиле две повозки не могут разъехаться; если дефиле длинное, то коегде оно искусственно расширено, и здесь нужно ждать проезда встречной повозки, о чем возчики извещают громким криком. В коротких дефиле также предупреждают криком о въезде, чтобы встречные подождали. Мы уже так часто видели лёсс и говорили о нем, что нужно, наконец, пояснить подробнее, какая это порода. Лёсс, желтозем, покитайски хуанту (желтая земля), — это смесь мелких песчинок и частиц глины и извести, т. е. по составу это известковый суглинок; цвет его серожелтый или бурожелтый; он очень мягкий, его легко можно резать ножом и давить между пальцами. Но, вместе с тем, он вязкий и хорошо держится в обрывах, даже в 5—10–20 м высоты. Лёсс пронизан мелкими порами и вертикальными пустотами в виде тоненьких трубочек, оставшихся после истлевших растительных корешков; поэтому лёсс хорошо фильтрует воду, а кусок лёсса, брошенный в воду, долго выделяет пузырьками воздух, содержавшийся в пустотах. Благодаря своему составу, содержанию извести и других солей и пористости лёсс очень плодороден. В северном Китае лёсс покрывает толщей в 10–20 и даже 100–200 м склоны гор, плоскогорья и равнины; это остатки прежнего еще более мощного лёссового покрова, в который текучая вода дождей, ручьев и речек врезала уже многочисленные лога, овраги и долины и расчленила его на отдельные более или менее крупные части. Лёсс — господствующая почва Северного Китая; им покрыты горы, поля и дороги, из него в смеси с водой лепят ограды полей, стены зданий и делают кирпичи, черепицу, горшки; в толще лёсса вырывают подземные жилища. Лёсс играет огромную роль в жизни китайца; поэтому желтый цвет — священный и национальный цвет Китая. О происхождении лёсса мы скажем, когда познакомимся со всеми районами его развития.

Рис. 33. Пещерные селения в лёссе на плато провинции Шаньси

Уже среди уступов плоскогория, где толща лёсса достигает местами 20–30 м, появились подземные жилища, составляющие характерную особенность страны лёсса (рис. 32). В обрыве этой мягкой породы выкапывают вглубь галерею, шириной в 4–5 м, длиной в 8—10 м и вышиной в 3–4 м; лёсс прекрасно держится и в своде, и в стенах без подпорок. Спереди галерею закрывают стеной из кирпичасырца или обожженного, сделанного из того же лёсса; в стене — дверь, и, рядом, окно. Внутри под окном устраивают кан, который топится снаружи, и жилье готово; в нем летом прохладнее, чем в доме, а зимой теплее, потому что толща лёсса защищает и от прогревания и от охлаждения. Рядом выкапывают вторую галерею для домашних животных с отдельным выходом или же дверью в жилую галерею. Перед дверью устраивают ровную площадку, на которой складывают навоз, молотят хлеб, выполняют домашние работы, тут же бродят куры, свиньи. Целый ряд таких пещер друг возле друга составляет поселок, а если лёсс опускается крупными ступенями по склону, то на каждой ступени располагаются пещеры, и дворики перед ними находятся над галереями соседнего вниз яруса.

В таких подземных селениях (рис. 33) бывают и постоялые дворы, и позднее, путешествуя, мне приходилось ночевать в лёссовой пещере: тут же в соседней пещере помещались и наши животные.

Пещеры служат десятилетиями без ремонта: если свод начинает сдавать и из него вываливаются глыбы, пещеру бросают. Единственный недостаток этих жилищ — при сильных землетрясениях они нередко разрушаются и засыпают своих жильцов. Во время сильного землетрясения в 1920 г. в лёссовой стране провинции Ганьсу погибло несколько сот тысяч обитателей пещер, так как оно случилось ночью.

На третий день езды мы опять увидели Великую стену; это ее южная ветвь, которая тянется вдоль границы провинций Чжили и Шаньси, делая крупные извилины, то по гребню крайних гор перед Великой равниной, то отступая вглубь на уступы плоскогорья, по прежнему поднимаясь на вершины и спускаясь на седловины. Мы миновали ее в воротах Кугуань, где расположена таможенная застава. Подобные заставы имелись в Китае на каждой провинциальной границе и взимали пошлины за ввоз и вывоз товаров. Мой паспорт избавил меня от осмотра обеих повозок. Ворота в Великой стене и здесь расположены очень целесообразно с стратегической точки зрения; дорога идет здесь по тесному ущелью речки, которое стена запирает полностью, так что заставу обойти нельзя.

Уступы плоскогорья, расчлененные на горы, занимают большую половину расстояния между Хуолу и Тайюаньфу, и мы только через три дня после заставы поднялись на высшую часть плоскогорья, достигающую 1100 м. Здесь местность приобрела более плоский рельеф и почти сплошь покрыта толщей лёсса, в которую местами врезаны глубокие овраги. Эта толща везде по склонам разбита на уступы, занятые пашнями. Естественное свойство лёсса образовывать на склонах террасыуступы используется и усиливается человеком, так как ровная поверхность ступеней гораздо удобнее для распашки, чем косогор, а дождевая вода задерживается и впитывается в почву, тогда как на косогорах она стекала бы быстро вниз; террасы отделены друг от друга отвесными обрывами в 1–3 м и, кроме того, ограждены небольшим валиком. Этот остроумный способ китайских земледельцев возможен потому, что лёсс почти во всей толще имеет один и тот же состав плодородной почвы, тогда как у нас при террасировании косогоров пришлось бы часто удалять растительную почву и вскрывать подпочву или даже твердые породы.

Рис. 34. Журавчики (известковые сужения) в лёссе

На высшей части плоскогорья деревьев было уже мало, они попадались только рощицами на кладбищах и у кумирен и порознь на пашнях, так что вид был открытый; на севере и на юге поднимались еще метров на 100–200 плоские вершины; на востоке гряды и группы гор, расчлененных уступов тянулись до горизонта, а на западе врезывались ветви глубокой долины и бесчисленные овраги среди террас лёсса. По этой долине мы спускались два дня, при чем дорога часто пролегала в глубоких дефиле лёсса. В его толще здесь попадались целые горизонты журавчиков (твердых стяжений извести), созданных грунтовой водой и имеющих самые прихотливые формы в виде корней хрена, часто соединенных друг с другом в целую сеть (рис. 34).

На одном из ночлегов на этом спуске наши извозчики меняли оси у телег. Как это ни странно, но на дорогах в следующей к западу части провинции Шаньси колеи были шире, чем на дорогах, пройденных нами из Пекина; поэтому нужно было раздвигать колеса телег, так как иначе одно колесо ехало бы по выбитой, колее дороги, а другое — вне ее и животным было бы труднее тащить телегу. Это раздвигание колес достигалось переменой осей у телег, и на постоялом дворе мы видели целую коллекцию осей с надписями имен их владельцев. На обратном пути каждый возчик находил свою ось и снова производил смену, которая избавляла от смены экипажей.

Спустившись на дно обширной долины, которая отделяет восточное плоскогорие Шаньси от западного, мы повернули к городу Тайюаньфу, где предстояла смена повозок, служивших нам 16 дней, на вьючных животных. Ради этого пришлось устроить дневку, которую я использовал, чтобы посетить итальянскую католическую миссию в надежде найти переводчикакитайца, знающего пофранцузски. Но я опять обманулся: среди христиан переводчика не нашлось, и приходилось продолжать путь, не имея возможности беседовать с населением.

Из Тайюаньфу мы выехали вьючным караваном; багаж, привязанный к лесенкам, повезли мулы, я ехал верхом на муле, посредник и Цоктоев — на ослах, а два погонщика при вьюках шли пешком. Но так как вскоре начиналась никем еще не исследованная местность, т. е. систематическая работа для меня, то переходы приходилось делать не такие большие, как при езде в телегах, именно от 20 до 30 км, редко больше. Три дня мы ехали по долине между плоскогориями, густо населенной и сплошь возделанной; селения и городки попадались часто, рощи кладбищ и кумирен, деревья на межах пашен оживляли пейзаж.

На межах китайцы большею частью сажают деревья ивы и постоянно обрезают ветви до значительной высоты, употребляя их на плетение корзин, которые служат для перевозки угля и других грузов. Из прутьев же плетут большие сосуды в 2–3 ведра емкости и более. Эти сосуды обливают какимто черным лаком и получают посуду, в которой хранят и перевозят жидкости — водку, рисовое вино, масло, а также соленые овощи.

С запада вдоль дороги тянулись обрывы западного плоскогорня, также расчлененного на горные гряды с зубчатым гребнем, сложенные из каменноугольной свиты. В ущельях коегде находились угольные копи, и на ночлегах в гостиницах не было недостатка в топливе из описанных угольноглиняных шариков. Благодаря моему китайскому костюму уличная толпа не обращала на меня большого внимания, принимая меня за миссионера, к виду которого китайцы привыкли. Изредка только приходилось слышать произнесенный громко или вполголоса эпитет янгуйцзе, т. е. заморский чорт, как называют европейцев, даже не желая их обругать, а по привычке, вместо янжен, т. е. заморский человек, иностранец. На постоялых дворах любопытные иногда заходили в отведенную мне комнату, наблюдали, как я пью чай, как и чем пишу, но вели себя не назойливо; их особенно удивляло, зачем я собираю камни. О геологии они, конечно, не имели понятия, а при незнании языка объяснять значение ее было невозможно. Поэтому я говорил, что в нашей стране таких сортов камня нет, и я собираю их, чтобы посеять дома. Это было им понятно и даже льстило их патриотизму.

Если любопытных набиралось слишком много, Цоктоев их выпроваживал. При наличии в комнате окна, конечно, заклеенного бумагой, в последней скоро оказывалось много дырочек, незаметно проделываемых языком, и через каждую смотрел чейнибудь глаз.

На этом пути я видел часть процесса изготовления оберточной бумаги из рисовой соломы, копны которой покрывали целые поля. Очевидно, в этой долине имеется достаточно воды в виде речек, стекающих с западных гор, чтобы затоплять весной поля, на которых сеют рис. Солому разваривают в котлах и полученную из нее густую кашу разливают в маленькие квадратные формы, где она высыхает. Для окончательной просушки готовые листы прижимают на открытом воздухе к валам, сбитым из лёсса, с круто наклоненными боками, вышиной в 2–2,5 м, хорошо выглаженным; на них видны были высыхавшие листы один возле другого. Эта бумага — бурожелтого цвета и низкого качества — довольно ломкая. Возле одного селения, занятого выделкой бумаги, таких валов было очень много.

В ущельях речек, глубоко врезанных в западные горы, в целом ряде мест находятся угольные копи, и мы постоянно встречали караваны ослов и мулов, нагруженных углем разного качества, в крупных и мелких кусках, и полученного из него хорошего кокса.

Рис. 35. Вид гор, окаймляющих с запада большую долину г. Тайюаньфу

На четвертый день мы свернули с большой дороги, идущей по этой долине дальше на юг, в широкую боковую долину, направленную на запад. Теперь хорошо видна была сильная расчлененность западных гор, которые оканчивались высоким обрывом. Можно было различить, как толстые пласты, вероятно, известняков, слагающие вершины гор, к восточному склону круто загибаются и уходят вглубь (рис. 35). Наша дорога углубилась в западное продолжение этих гор, и мы сделали перед ночлегом довольно высокий перевал, а на следующий день еще один и спустились в долину речки, впадающей в Желтую реку, по которой шли четыре дня. На этом пути я видел шахту, из которой добывали уголь. Она имела около 40 м глубины, 2 м в диаметре и ничем не была креплена. Над ее устьем стоял большой барабан, рукоятку которого вертели 12 человек; на барабан был намотан канат, к каждому концу которого была привязана плоская корзина; при вращении барабана одна корзина опускалась, другая поднималась. В этих корзинах поднимали добытый в шахте уголь, а также спускали и поднимали горнорабочих. Я хотел спуститься и посмотреть подземные работы, но рабочие отказались спустить меня. Как я узнал позже, китайские горняки очень суеверны и боятся, что посещение постороннего человека, в особенности же женщины или заморского чорта, вызовет какоенибудь несчастие. А так как подземные работы ведутся у них почти без крепления, то обвалы случаются нередко, и посетитель, незнакомый с подземными ходами, действительно может вызвать обвал по неосторожности.

В последний день этого пути дорога ушла из долины речки, превращавшейся в непроходимое ущелье, и сделала крутой перевал через горы, покрытые толщей лёсса, в долину Желтой реки ниже г. Убаочен. Эта могучая река течет здесь почти в ущелье, врезанном в твердые песчаники и сланцы, покрытые лёссом. В виду быстрого течения она поздно замерзает, и нам предстояла переправа; по реке плыло уже много льда. Переправляют в плоскодонных больших лодках очень грубой работы, напоминающих короткое и широкое корыто с тупым носом и такой же кормой; они сколочены из толстых досок, кривые весла привязаны веревками к бортам, руля нет. Мой караван разместился в двух лодках, и перевозчики перевезли нас очень быстро. Правда, что ширина реки здесь всего около 100 м и была еще сужена большими заберегами льда (рис. 36).

За рекой мы попали в очень глухую часть провинции Шеньси, представлявшую плато, покрытое большой толщей лёсса и глубоко расчлененное долинами притоков Желтой реки. Два с половиной дня дорога высоко поднималась на плато и опять спускалась в ущелья речек, где из под лёсса обнажались толщи зеленых песчаников и глин. Только за г. Суйдечжоу дорога пошла вверх по долине речки Сяолихэ и сделалась менее утомительной для вьючных животных. По этой долине мы шли 4 1 / 2 дня. Селения попадались довольно часто, постоялые дворы самые скромные. Население здесь, как и вообще в стране лёсса, занято земледелием, но далеко не все склоны гор были террасированы. В нескольких местах производилась также добыча каменного угля.

Я заметил также оригинальную добычу соли китайцами. Из неглубоких колодцев на дне долины вычерпывают слабый рассол и поливают им кучи лёссовой почвы, сгребаемой тут же. Затем эту почву разбрасывают тонким слоем по выравненной площадке и опять неоднократно поливают, пока на комьях лёсса после испарения воды не появятся густые выцветы соли. Очевидно, пористый лёсс является градирней для обогащения бедного рассола путем испарения воды. Затем этот лёсс сгребают в кучи и наваливают в плоские чаны с отверстием на дне и снова поливают. Густой рассол стекает по каплям в подставленные сосуды и вываривается в чугунных котлах, подогреваемых каменным углем в лачугах, стоящих тут же на дне долины. Полученная соль довольно белая, но на вкус мало соленая, вероятно, содержит много извести.

Рис. 36. Правый берег Желтой реки ниже г. Убао. Утесы пестрых песчаников и река во время ледохода

Рис. 37. Развевание толщи лёсса

На этом пути, еще на перевалах между Желтой рекой и г. Суйдечжоу, пришлось видеть, как ветер приносит лёссовую пыль из пустыни. На северозападном горизонте появилась серая дымка, и через полчаса она надвинулась на нас и окутала все окрестности при полном безветрии. Она была так густа, что недалекие вершины были еле видны, а более далекие совсем скрылись; солнце потускнело и стало чуть красноватым, а небо сероголубым в зените и серым на горизонте. Вскоре с северозапада начался ветер, который сначала дул порывами, затем все сильнее и сильнее и бушевал всю ночь до рассвета. Таким образом туча тонкой пыли двигалась впереди ветра, который, очевидно, нес ее из больших песков Ордоса. Такое же движение пыли впереди ветра я наблюдал еще не раз в Китае и затем в Джунгарии, и оно показывает, каким способом мелкая пыль выносится из пустынь в окружающие степи, где оседает и наращивает толщу лёсса, представляющую накопление подобной же пыли пустыни за минувшие многие тысячелетия.

Толща лёсса слагает в этой части провинции Шеньси верхние 3 / 4 4 / 5 склонов долин и достигает от 80 до 100 м мощности. Под ней в верховьях долины, по которой мы ехали, продолжались выходы зеленых, желтых и серых песчаников, переслаивающихся с толщами глин и мергелей; местами им подчинены пласты угля, судя по качествам которого и по остаткам растений, заключенным в глинах, это уже более молодые отложения, мезозойского возраста, а не палеозойские, которые слагали плоскогория Шаньси. Самые верхние члены этой толщи представляли бурокрасные песчаники, наслоение которых показывало, что это скорее всего отложения наземные — древние дюны, образовавшиеся на берегах усыхавших озер.

Так как вершина долины ушла на югозапад, наша дорога повернула на запад и перевалила через два высоких увала, сверху донизу состоявших из лёсса. На плоской поверхности увалов попадались скопления мелкого сыпучего песка, принесенного ветрами из пустыни Ордоса, которая была хорошо видна с последнего увала и представляла уходившие на север до горизонта барханные пески. На этом увале мы находились опять на высоте около 1 600 м, т. е. выше, чем на плоскогориях Шаньси и Шеньси, и так же высоко, как в Монголии перед спуском к Калгану.

Спустившись с этого увала, мы встретили опять Великую стену, так как подошли к границе собственного Китая. Здесь стена представляла просто глинобитный (из лёсса) вал в 2–4 м вышины, вероятно, сильно сглаженный непогодами. Башни также одни были глинобитные и сильно разрушенные, другие — из кирпича, лучше сохранившиеся. В одном месте длинный клин сыпучего песка, надвинувшийся из Ордоса, уже перевалил через стену и наглядно демонстрировал нашествие песков на страну лёсса. Несомненно, что во время постройки стены пески далеко не доходили де нее, так как строители не могли не знать, что стена, засыпанная песком, теряла свое стратегическое значение защиты от конных орд кочевников. Это показывает, что с тех пор пески сильно надвинулись из пустыни.

За стеной дорога пересекала холмистую местность из лёсса, частью засыпанного песком; здесь можно было наблюдать разные формы развевания лёсса ветрами в виде отдельных кочек, бугров и площадок с обрывистыми боками, у подножия которых лежали глыбы лёсса, скатившиеся вниз (рис. 37). С холмов мы спустились в долину небольшой речки и далее шли на запад вдоль подножия высоких лёссовых увалов по полосе, хотя принадлежащей Ордосу, т. е. Монголии, но уже заселенной китайскими колонистами. Небольшие селения и отдельные фермы, пашни, группы деревьев (ивы) тянулись вдоль дороги. Но земледелие сильно страдает от наступающих на эту местность песков, грозная серожелтая полоса которых тянется на горизонте. На пашнях почва сильно песчаная, а вокруг стен зданий и дворов, а также деревьев песок нередко образует целые холмы. Рано или поздно земледельцам придется выселиться из этой местности, которую окончательно завоюет пустыня (рис. 38).

Для отдыха и завтрака я остановился на постоялом, дворе маленького селения. Во время завтрака неожиданно в комнату вошел миссионеревропеец. Оказалось, что недалеко отсюда расположена католическая бельгийская миссия Сяочао и миссионер, прослышав про караван европейского путешественника, идущий на запад, выехал навстречу и пригласил меня отдохнуть в миссии. Я был уже больше месяца в пути, в обществе Цоктоева и китайцев, поэтому естественно перспектива провести пару дней в миссии была привлекательна. После отдыха мы направились в миссию.

Рис. 38. Китайский поселок на южной окраине Ордоса, заносимый барханами песка

Рис. 39. Овраг речки Сяохэ в Сяочао, врезанный в толщу слоистого лёсса и песков

Миссия Сяочао расположена на равнине, занятой пашнями, недалеко от речки Сяохэ, долина которой врезана на 30–40 м в эту равнину. Внутри участка, обнесенного глинобитной стеной, расположены церковь простой архитектуры, одноэтажный дом в китайском стиле, в котором живут миссионеры, еще несколько фанз прислуги, стойла для животных и большая площадь огорода. Мне отвели отдельную комнату, Цоктоев помещался с прислугой, возчики и животные каравана приютились в поселке христиан возле миссии.

Я отдыхал в Сяочао 5 дней изза новогодних праздников, соблюдаемых всеми китайцами, собирал сведения об Ордосе и делал экскурсии в окрестности. Особенно привлекал овраг р. Сяохэ, в обрывах которого видно было геологическое строение равнины южного Ордоса у подножия лёссового плато, высоты которого ограничивали вид на юг. Эти обрывы сложены из слоистых песков и слоистого лёсса, отложенного речками, стекавшими с плато. В них сохранились еще пещеры, в которых миссионеры и их паства жили в то время, когда возводились здания миссии и поселок христиан. В одной из пещер была устроена церковь. Слоистый лёсс менее устойчив, чем неслоистый, слагающий толщи плато, и потолок пещер приходилось укреплять досками и жердями во избежание обвалов. В этом слоистом лёссе (рис. 39) попадались кости ископаемых животных. Я видел в миссии череп длинношерстого носорога, который жил в Сибири в большом количестве в четвертичный период, во время последней ледниковой эпохи, и проник, следовательно, так далеко на юг. По словам миссионеров, в одной монгольской кумирне Ордоса находится в качестве объекта поклонения череп еще более крупного животного, может быть, мамонта. Позже моего путешествия французский миссионергеолог Тейльгард деШадрэн в тех же толщах раскопал богатую коллекцию костей четвертичных млекопитающих и остатки первобытного человека, жившего здесь в эпоху отложения толщ неслоистого лёсса.

Миссионеры жаловались мне на плохую воду. В речке Сяохэ вода очень грязная; во дворе миссии выкопали колодец, глубиной в 32 1 / 2 м; воды в нем было достаточно, но она была чуть солоноватая и расстраивала желудок, пока он к ней не привыкал. В другом колодце для поливки огорода вода была еще хуже. Миссионеры просили меня указать, как добыть воду получше. Я мог сказать им только, что вода постепенно, по мере пользования колодцем, будет улучшаться, так как соли, содержащиеся в водоносном слое песка под слоистым лёссом, малопомалу выщелачиваются. Доказательством является второй колодец; из него черпают воду только летом для огорода, и поэтому она более солона. Получить воду с меньшей глубины в этой местности нельзя, так как толща слоистого лёсса ее не содержит и водоносен только песок, залегающий под ней.

Но колодец не разрешал вопроса об орошении полей этой местности, которые, как и поля на лёссовых плато провинции Шеньси и Ганьсу, часто страдают от засухи. Урожай всецело зависит от весенних и летних дождей, которых в иные годы почти не бывает, и вся эта страна начинает голодать. Пустыня Ордоса расположена слишком близко к этой части страны лёсса внутри большого изгиба Желтой реки, и ее горячее дыхание губит хлеб на полях.

Глава шестая. По Северному Китаю. Южный Ордос. Алашань и Восточный Наньшань

По окраине Ордоса. Хуанфын. Великая стена и умирающие города. Пионеры пустыни. Антилопы. Желтая река. Город Нинся. Экскурсия в Алашанский хребет. Путь вдоль Желтой реки. Еще пионеры пустыни. Окраина Алашанских песков. Через Восточный Наньшань. Поля, усыпанные камнем. Чудо техники. Город Ланьчжоу. Финансовые и транспортные затруднения.

Я хорошо отдохнул у гостеприимных миссионеров на окраине Ордоса и 13 февраля отправился дальше. Нужно сказать несколько слов о зимней погоде в Северном Китае. Несмотря на январь и февраль, т. е. середину и конец зимы, погода была вполне благоприятная для путешествия. По ночам держались морозы, но небольшие, градусов 5 — 10, редко до 15; днем в ясные дни было совсем тепло, в пасмурные — около нуля, за исключением ветряных дней, когда было холоднее. Снег за все время выпадал только один раз еще на плато Шаньси, небольшой, и быстро исчез, сделав только дорогу по лёссу грязной. Отдельными пятнами он лежал еще на склонах гор в долине Желтой реки, где забереги льда и ледоход напоминали о зиме. На плато Шеньси и на окраине Ордоса нигде не было снега. Летом здесь было бы хуже — сильная жара, густая пыль лёсса, а в случае дождя — глубокая липкая грязь на дорогах. Осенью и весной не так жарко, но часты пыльные ветры, сильные колебания температуры и, после ветра, дождь и грязь. На окраине Ордоса ветер дул почти ежедневно, более или менее пыльный; один раз шел снег.

Рис. 40. Цепь высоких барханов возле г. Диньбянь на южной окраине Ордоса. У подножья для масштаба мул и осел

Выехав из миссии, мы миновали р. Сяохэ по утлому мосту и поднялись на другой ее берег. Погода была неприятная, сильный ветер дул навстречу, воздух был наполнен пылью, солнца не было видно. Между рекой и городком Нинтяольян дорога пересекает пески, надвинувшиеся из пустыни в виде отдельных барханов и коротких цепей их. Здесь мы попали в настоящую пыльную бурю, и нам пришлось одеть очки с боковой сеткой, защищающие глаза от песчинок, которые несутся в воздухе. Мы ехали в песчаном тумане, который ветер срывал с барханов.

Впрочем это был только хуанфын, т. е. желтый ветер, по определению китайцев; более сильный, когда от массы пыли становится темно, они называют хыйфын, т. е. черный ветер. Эти пески отвоевали уже от культуры всю площадь между речкой и городком, шириной около 7–8 км; в промежутках между барханами можно было еще различить следы борозд пашен и валики по межам; коегде попадались погибающие деревья. Пески были нанесены ветрами с северозапада, где в Ордосе расположена огромная площадь их. В этот день ветер дул с югозапада, и можно было наблюдать, как быстро он переформировывал барханы, созданные господствующими северозападными ветрами, выдувая глубокие борозды на гребнях и перемещая рога.

Городок Нинтяольян небольшой и отчасти состоит из развалин; на него уже надвинулись пески с запада и северозапада, образующие холмы до 3–5 м высоты на дворах и улицах; некоторые дома уже скрылись в песке до крыши или до половины стен, и городку в близком будущем грозила гибель.

В течение восьми дней мы двигались по окраине Ордоса. Дорога то поднималась на плоские лёссовые высоты, выдвигавшиеся с юга со стороны плато, остававшегося на горизонте, то шла по равнине вдоль подножия плато, принадлежавшего уже провинции Ганьсу. Все время вдоль дороги тянулась Великая стена, представлявшая собой местами простой сглаженный вал, местами же более или менее высокую стену с отдельными брешами; на известных расстояниях друг от друга поднимались то глинобитные, то кирпичные башни в разной степени разрушения. В этой местности стена давно уже потеряла всякое значение и никем не охранялась и не поддерживалась.

Рис. 41. Песчаный нанос у стены г. Хуамачен в Ордосе

На этом пути мы миновали четыре города: Анбянь, Цзуандин, Диньбянь и Хуамачен; снаружи они производили внушительное впечатление, окруженные высокой стеной с зубцами, с большими башнями над воротами. Когдато в них стояли гарнизоны войск для отражения нападений кочевников Ордоса. Но эти времена давно миновали. Вместо гарнизонов остались маленькие отряды из десяткадругого солдат, проводивших время в бездействии и курении опиума. Внутри городских стен — развалины, пустыри и только вдоль главной улицы отдельные скромные лавки. Местность бедная, слабо населенная земледельцами изза частых неурожаев; хотя почва на лёссовых увалах плодородная, но дождей мало, а искусственное орошение невозможно. Все эти города производили впечатление совершенно ненужных, умирающих, ворота содержались небрежно, своды их разрушались.

Справа от дороги, на большем или меньшем расстоянии, тянулись сплошные барханные пески южного Ордоса, местами подступавшие к Великой стене, местами отделенные полосой солончаков. Перед г. Динбянь мы пересекли длинную полосу барханов, выдававшуюся большим языком, на юг, вглубь широкой долины в лёссовом плато. Отдельные барханы достигали высоты в 15–20 м и имели типичную форму с рогами у крутого подветренного склона (фот. 40). У г. Хуамачен северозападная стена была сильно занесена песком, надвинувшимся на нее большими барханами, достигавшими местами высоты стены (рис. 41). Через стену песок переносится и в город, засыпая улицы и дома. Эти «пионеры пустыни», высланные песками Ордоса на завоевание новых пространств, ясно доказывали, что через известное время вся эта окраина будет поглощена пустыней, если не будут приняты меры для закрепления песков, что потребовало бы больших затрат, возможных только в будущем. Селения на этом пути встречались не часто, были маленькие; некоторые были брошены и представляли развалины. Попадались отдельные фанзы и маленькие постоялые дворы. Вблизи г. Хуамачен за Великой стеной расположено несколько соляных озер, в которых китайцы и монголы, добывают самосадочную соль. В первое из этих озер впадает ручеек с заметно соленой водой, который пересекла наша дорога. За этим городом Великая стена в одном месте делится на две ветви, а по соседству находятся развалины укрепления Гаобинпу. В этой малонаселенной местности мы ежедневно встречали небольшие стада антилоп, которые паслись за Великой стеной на солончаках и равнинах и подходили иногда совсем близко к стене. К ним удавалось подойти на выстрел, и я добыл несколько штук, что было очень кстати, так как на постоялых дворах и в городах мяса в продаже не было. Весной антилопы уходят в пески, где, благодаря дождям, в котловинах появляется свежая трава. Осенью и зимой они (рис. 42) держатся на степи южной окраины Ордоса, где корма больше.

На последнем переходе к Желтой реке мы миновали развалины двух городов; здесь непосредственно за Великой стеной тянулись сплошные пески Ордоса (рис. 43). Дорога поднялась на низкий кряж Аршанула, с которого открылся вид на долину Желтой реки. На противоположном берегу виднелись рощи, селения, поля, представлявшие резкий контраст с унылой местностью, по которой мы шли от Сяочао. На западном горизонте сквозь пелену пыли можно было различить зубчатый гребень Алашанского хребта.

Рис. 42. Хуанянг (желтая коза) — антилопа (дзерен помонгольски) в Ордосе

Рис. 43. Остатки Великой стены, на заднем плане пояс сыпучих песков Южного Ордоса

Желтая река собиралась сбросить ледяной покров. Немного южнее видны были уже полыньи, на которые садились для отдыха стаи уток, летевших на север, отмечая наступление весны. Мой караван перешел реку по льду, который местами трещал под ногами мулов. Ширина реки в этом месте достигала 800 м. Если бы мы опоздали на день, пришлось бы ждать не меньше недели, пока пройдет лед и установится переправа. За рекой пошли пашни, рощи, канавы, по которым вода из реки была выведена для орошения полей. Мы въехали в большой город Нинся и остановились в доме нашего посредника, везшего нас из Пекина. Он был очень рад моему предложению остаться в городе несколько дней, чтобы я мог налегке сделать экскурсию в Алашанский хребет.

На следующий день я отправился вдвоем с Цоктоевым с легким вьюком на двух мулах, на которых примостились и два китайца из наших возчиков. Миновали широкую культурную полосу, которая тянется вдоль Желтой реки, орошена выведенными из нее каналами и занята полями, рощами и поселками, а также пустырями, заполненными спущенной с полей водой или покрытыми густыми выцветами солей, которую вода извлекает из почвы и оставляет при испарении. Затем началась пустыня, которая окаймляет подножие хребта; на ее песчаноглинистой почве, усыпанной галькой, только коегде торчат чахлые кустики. Но развалины города Писачен, расположенные на расстоянии около 3 верст от культурной полосы, доказывали, что последняя прежде была шире; тут же пролегал земляной вал без башен, которые местные жители также величают Великой стеной; второй вал с развалинами башен мы миновали еще в пределах культурной полосы.

С выездом в пустыню перед нами открылся Алашанский хребет во всем своем диком величии. Он круто поднимается над плоскими холмами, окаймляющими его подножие; формы его сильно расчленены глубокими ущельями, гребень зубчатый. Высшая часть расположена против и немного севернее г. Нинся. Несмотря на зимнее время на горах нигде не видно было снега; высоко на склонах местами темнел редкий лес.

Мы переночевали в маленьком поселке среди пустыни, существующем очевидно только на счет проезжих по этой дороге, ведущей в г. Фумафу, столицу Алашанского князя; возле поселка полей не было. На следующий день продолжали путь и вскоре поднялись на холмы предгорий к устью ущелья; здесь, несмотря на каменистую почву, усыпанную валунами, много площадок было расчищено под пашни, обсаженные деревьями, а в устье ущелья оказалось и селение, отвоевавшее у пустыни свои поля благодаря возможности орошения их водой небольшой речки, текущей с гор. Валуны пашен были тщательно сложены в стенки, ограждающие участки полей. Подобные же маленькие селения китайцев видны были и в устьях соседних ущелий.

Рис. 44. Зубчатый гребень Алашанского хребта и постоялый двор в ущелье по дороге из Нинся в Фумафу

Ущелье, по которому мы ехали, вскоре сузилось и было безлюдно и бесплодно, так как все дно его усыпано галькой и валунами и во время дождей, вероятно, заливается водой бурного потока; на крутых склонах появились хвойные и лиственные деревья, в тени которых местами еще белел снег. Вскоре одна ветвь ущелья ушла на запад, врезаясь в высокие зубчатые горы; дорога повернула на северозапад, в другую ветвь, ведущую к перевалу. Не дойдя до последнего, мы ночевали в уединенном постоялом дворе, над которым поднимались голые скалистые склоны и зубчатый гребень хребта, расчлененный на острые шпицы и башни (рис. 44). По соседству была китайская угольная копь в виде штольни, длиной около 200 шагов, ничем не крепленная. Пласт угля в 2 м, местами до 4 м, мощности, невысокого качества, был почти превращен в графит в связи с огромным давлением в опрокинутой складке. Этот уголь служил только для выжега извести из известняков, залегающих рядом. Копь работала только в свободное от полевых работ время.

На следующий день мы поднялись на перевал по крутому склону, изрытому глубокими оврагами и скудно поросшему лесом; в оврагах лежал снег, по склонам соседних гор видны были скудные альпийские луга и редкий лес из японского можжевельника, ели, сосны, карликовой туи и кустов, беспощадно вырубаемый китайцами из Нинся и монголами. С перевала должен был открыться обширный вид на равнины Алашаня и огромные пески Тынгери в их южной части, но оттуда дул сильный ветер, и вся местность скрылась в пыли. Мы заночевали на постоялом дворе на западном склоне, надеясь на следующий день закончить осмотр его до подножия.

Но пыльный ветер из пустыни разразился за ночь снегом, который продолжал падать; наши китайцы заявили, что лучше вернуться немедленно, так как большой снег совсем скроет тропу на перевале, и они не найдут дорогу. Пришлось повернуть обратно и итти на перевал в густом тумане и под снегом, часто сбиваясь с дороги. Но за перевалом, в верховьях восточного ущелья, снег прекратился, а дальше даже не выпадал.

Перевал имеет 2540 м абс. высоты и поднимается на 750 м над равнинами Алашани и на 1500 м над долиной Желтой реки. Высшие вершины хребта достигают, по Пржевальскому, в этой части его 3000 и 3300 м. По наблюдениям того же путешественника, охотившегося две недели в хребте, в нем обитают марал, кабарга и горный козел (кукуяман), волки, лисицы, зайцы, а из птиц: гриф, коршун, галка, дрозд, куропатка и ушастый фазан. Кабаргу и марала истребляют охотники, первую изза мускуса, марала изза рогов, так как то и другое имеет большое применение в китайской медицине. Маралов бьют весной, когда молодые рога еще мягкие, налитые кровью. Этот промысел развит и в южной Сибири, особенно на Алтае, где маралов ловят и содержат в больших огороженных питомниках, а весной спиливают у самцов рога, которые экспортируются в большом количестве в Китай.

Рис. 45. Типичный бархан: 1 — продольный разрез; 2 — вид сверху

По возвращении в Нинся, мы направились по большой дороге вдоль Желтой реки, по населенной и орошаемой местности, которая благодаря этому не знает неурожаев, как лёссовые плато к востоку от реки. Было начало марта, и полевые работы были в полном разгаре; везде пахали, боронили и сеяли «белое» зерно — пшеницу, просо, кукурузу, которые поспевают в июне; после их уборки сеют «черное» зерно — горох и бобовые, поспевающие в сентябре. Установилась вполне весенняя погода, и китайцы работали на полях обнаженные до пояса. Можно было удивляться тщательной обработке земли; после пахоты каждую глыбу почвы разбивали деревянными молотками на мелочь, потом еще дробили и выравнивали поле боронами, снабженными вместо зубьев пучками хвороста, а после посева укатывали поле каменными цилиндрическими или призматическими валиками.

Пролет уток и мелкой птицы уже кончился, летели вдоль Желтой реки стаи журавлей, лебедей и диких гусей, полет которых на север напоминал о родине, находившейся в той же стороне. Желтая река в меридиональных частях своего течения по обе стороны Ордоса является любимым путем больших стай перелетных водоплавающих птиц, так как дает им возможность отдыхать и кормиться перед огромным перелетом через Монголию, где озера соленые, а рек до Урги нет, если не свернуть западнее к нагорью Хангай. Перелет гусей дал возможность подновить запас провизии, так как антилопы, добытые в Ордосе, были уже съедены.

Несколько дней дорога шла по этой благодатной полосе. К западу от нее на горизонте тянулся еще южный конец Алашанского хребта, сильно понизившийся и представлявший голые, скалистые горы, на склонах которых в бинокль можно было даже различить, как залегают пласты горных пород, образующие разнообразные складки. Понизившийся хребет уже слабо защищает культурную полосу от песков Алашанской пустыни; западные ветры приносят оттуда песок, образующий скопления и отдельные барханы среди полей, почва которых становится более песчаной. Один бархан был настолько типичен, что я обмерил его (рис. 45); его форма показала, что он создан западносеверозападными ветрами.

Рис. 46. Столбы выветривания и развевания в красных песчаниках

На третий день пути дорога пересекла невысокую цепь гор, протянувшуюся от Алашанского хребта до Желтой реки, которая пересекает его по длинному, но неглубокому ущелью. За этими горами вдоль реки возобновилась культурная полоса, но гораздо более узкая, ограниченная с запада обрывом столовой возвышенности, над которой еще западнее поднимаются плоские горы Иетоушань, все еще представляющие продолжение Алашанского хребта. В этой узкой культурной полосе принос песка с запада был еще заметнее, обрыв столовой возвышенности местами совершенно засыпан песками, доходящими в виде барханов до дороги. На правом берегу Желтой реки все время также тянутся горы Ньютоушань с плоскозубчатым гребнем; их западный склон сильно разрезан оврагами.

Долина Желтой реки затем поворачивает на запад, ограничивая с юга горы Иетоушань, которые сильно засыпаны наступающими с запада песками. Выше г. Чжунвей культурная полоса вдоль реки кончается, и на всем протяжении до г. Ланьчжоу река пересекает несколько хребтов системы Наньшаня, часто образуя пороги; в долине ее мало места для поселения. Наша дорога также уходила от реки, пересекала опять Великую стену и переваливала через большую площадь барханных песков, составляющую окраину сплошной песчаной пустыни Тынгери, которая занимает южную часть Алашани и здесь доходит до Желтой реки. По этой окраине и вдоль подножия северной цепи Наньшаня мы шли три дня от г. Чжунвей; местность пустынная с редкими и небольшими поселками; на одном из ночлегов брали даже деньги за воду для людей и животных, так как ее доставляют из источника за 4–5 км. Северная цепь Наньшань представляет довольно плоские горы, безлесные и безводные. Затем дорога повернула почти на юг, и шесть дней мы пересекали эти горы. Наньшань состоит из целого ряда отдельных горных хребтов, но ни один из них не имеет общего названия на всем протяжении. Местное население — китайцы, монголы, тангуты — дают названия только некоторым частям каждого хребта или отдельным вершинам. Китайцы называют также всю систему «Наньшань», т. е. южные горы. Поэтому европейским путешественникам приходилось давать названия каждому хребту в отдельности. Северную цепь я назвал хр. Рихтгофена в честь известного геолога, исследовавшего большую часть Китая, автора прекрасного сочинения «China».

Эта восточная часть Наньшаня не живописна; плоские горы, с пологими склонами, покрытыми лёссом и поросшими травой и мелкими кустами; они даже не образуют определенные цепи, а расплываются в широкие группы и короткие гряды; только в одном месте к западу от дороги остался высокий, но короткий кряж Шичоцзешань, поднятый на 1500 м над дорогой и состоящий из двух цепей, на которых еще лежал снег. Селения встречались редко на небольших ручьях и ключах, из которых орошались участки полей; но чаще они добывали воду из колодцев. Между горами местность представляла широкие котловины и холмы. Ближе к г. Ланьчжоу населенность увеличилась, и было видно много пашен, уже засеянных, но еще без всходов. Я обратил внимание на то, что лёссовая почва их довольно густо усеяна галькой и мелкими валунами и усеяна нарочно; земледельцы добывают их шурфами, глубиной в 4–8 м, из слоя галечника, подстилающего лёсс. Как я узнал в Ланьчжоу, это оригинальная мера от засухи, от которой часто страдает этот край: галька предохраняет почву от быстрого высыхания, а также от развевания ветрами. Китайцы полагают, что только известные породы камней обладают этим свойством, и поэтому сортируют добываемую гальку; кроме того, они считают, что камни со временем теряют это свойство и гальку нужно заменять свежей. Англичанин Рокгилль, прошедший по этой же дороге, также заметил этот своеобразный обычай и отметил, что камнем усыпают, главным образом, поля, засеянные маком для получения опиума, что камни сохраняют в почве сырость и предохраняют ее от развевания (до всхода растений) и что их нужно менять каждый год.

Рис. 47. Мост через Желтую реку у г. Ланьчжоу

Рис. 48. Обрыв предгорий хр. Гуаньшань к долине Желтой реки у г. Ланьчжоу; у подножия обрыва китайские кумирни

Последний переход был наиболее интересен; вблизи Желтой реки начались глубокие овраги, и на их склонах изпод лёсса выступали красные песчаники, глины и конгломераты, образуя различные утесы в виде стен и башен (рис. 46). Затем мы спустились в долину Желтой реки против г. Ланьчжоу и перешли реку по мосту, единственному в то время в Северном Китае и считавшемуся чудом техники. Это чудо состояло из целого ряда лодок (понтонов), не укрепленных на якорях, а соединенных друг с другом толстыми канатами и цепями, привязанными к столбам на берегах. Поэтому мост силой течения был изогнут в виде дуги, и помост, лежавший на канатах, не мог быть закреплен, а состоял из настила жердей и тонких бревен, которые раздвигались и плясали под ногами животных (рис. 47), Ширина реки была около 200 м; вода — мутная, бурожелтая.

Миновав мост, мы обогнули стены города с запада и юга и остановились в бельгийской миссии, расположенной в восточной части южного предместья.

Ланьчжоу, столица провинции Ганьсу, большой и оживленный город, расположенный на правом берегу Желтой реки, на абс. высоте около 1550 м, т. е. на высоте монгольского плато над Калганом. Широкая долина с юга ограничена крутыми обрывами предгорий хр. Гуаньшань, покрытых лёссом и достигающих 400–500 м над долиной, которые были хорошо видны с плоской крыши миссии. На нижней части склона, где изпод лёсса выступают третичные красные песчаники и конгломераты, расположены буддийские кумирни и отдельные домики, а у подножья — целые селения (рис. 48).

Большое затруднение оказалось при получении денег, переведенных из русского посольства в Пекине в Ланьчжоу на дальнейшие расходы по путешествию. Деньги были переведены вскоре после моего отъезда, но в ямыне китайского генералгубернатора Ганьсу отрицали получение их.

Вся процедура справок по разным ямыням города, где можно было предполагать распоряжение из Пекина, отправка телеграммы в посольство и получение денег заняли 10 дней.

Рис. 49. Источники, вытекающие изпод красных конгломератов в нижней части обрыва хр. Гуаньшань против г. Ланьчжоу

Второе затруднение состояло в приискании нового посредника для дальнейшего пути. В Ланьчжоу происходил насильственный наем перевозочных средств для доставки военных припасов и принадлежностей телеграфа в Кульджу, на западной границе Китая. Деньги, ассигнованные правительством на оплату транспорта, по обычаю сильно растаяли в карманах мандаринов, пока дошли до Ланьчжоу.

Поэтому возчиков заставляли везти казенный груз за самую ничтожную плату, еле достаточную для прокорма животных и людей. На всех постоялых дворах полицейские караулили прибывавшие караваны и повозки и препровождали их в ямынь. Слух об этом, конечно, разошелся по окрестностям, и караваны сгружали кладь в ближайших деревнях и прятались до окончания этой напасти. Поэтому для меня удалось найти возчиков с достаточным количеством мулов с трудом и за дорогую цену и ходатайствовать еще в ямыне, чтобы не захватили нанятых животных, когда они прибудут в город. Эти хлопоты заняли еще 5 дней, так как ранее получения денег я не мог начинать переговоры и назначать день отъезда.

Изза этих хлопот не удалось сделать более далекие экскурсии, и только один раз мы с миссионером прогулялись к кумирням нижней части правого склона долины, где я осмотрел выходы красных песчаников и конгломератов, интересные тем, что из них в разных местах вытекают источники (рис. 49), вода которых вертит колеса небольших мельниц, а затем идет на орошение полей многочисленных селений на дне долины. Для водоснабжения города на берегу Желтой реки поставлено огромное колесо, к ободу которого прикреплены кувшины; колесо вертит сила течения, а вода из кувшинов сливается по жолобу в канал, по которому она течет за городскую стену в бассейны, где отстаивается. Но так как колесо поставлено на определенном уровне, то при мелководье оно уже не может черпать воду, и тогда нанимают людей, которые черпают воду ведрами в реке и льют ее в жолоб. Это своеобразное водоснабжение большого города возможно только в Китае, где труд человека ценится очень низко.

Глава седьмая. По оазисам провинции Ганьсу

Отъезд из Ланьчжоу. Живописные холмы. Китайское войско. Соляной промысел. Долина р. Чагрынгол. Перевал через Наньшань. Г. Лянчжоу. Резиденция Сисянь. Неудачный колодец. Китайские углекопы и их заработок. Пояс оазисов. Миссия Сюдьячуань. Еще углекопы. Пища бедного китайца. Г. Ганьчжоу. Дорога в Сучжоу. Первый европееец в г. Чженфань. Пыльная буря. Окраина пустыни. Бельгиец в роли китайского мандарина.

Наконец мои сборы в Ланьчжоу кончились. Теперь мне предстоял путь по западной части Ганьсу, сначала через горные цепи Наньшаня, а затем по культурной полосе, вдоль северного подножия этой горной системы до г. Сучжоу, откуда я собирался начать исследование Наньшаня. Этот же путь с некоторыми изменениями я вторично проделал весной следующего года и, во избежание повторений, соединяю наблюдения обоих лет в одной главе.

Утром 30 марта вновь нанятый возчик, избегнувший благодаря этому реквизиции под перевозку телеграфной проволоки, пригнал своих мулов в миссию, завьючил их, и мы тронулись в путь. Обогнули город, миновали мост «чудо техники», несколько верст ехали вдоль левого берега Желтой реки у подножия холмов и затем свернули вглубь их. В этой части они оказались еще интереснее, чем на нашем пути в Ланьчжоу. Глубокие долины прорезали не только толщу лёсса, но и подстилающие третичные красные песчаники, глины и конгломераты, которые образовали на склонах холмов разнообразные столбы, башни и карнизы. В одном месте среди долины стоял высокий холм, похожий на древний замок, сооруженный человеком, вроде парижской Бастилии, с угловыми башнями и стенами красного цвета и желтой крышей, которую образовала толща лёсса (рис. 50).

Рис. 50. Холм красных песчаников, покрытых лёссом, напоминающий древний замок, в горах к северу от г. Ланьчжоу

В довершение картины нас обогнал в этой долине отряд китайских солдат, который двигался под звуки барабанов и дудок в облаке пыли словно на штурм этой крепости. Солдаты шли не в строю, а толпой, вразброд; они были одеты в черные или синие куртки, такие же панталоны и обуты в обычные башмаки из ткани с толстой подошвой; на спине и груди каждого были нашиты крупные иероглифы, черные или красные на белом или желтом фоне (рис. 51). Головной убор одних состоял из платка или повязки вроде тюрбана, у других из черной ермолки обычного типа, у третьих из шляпы, похожей на кокошник. Оружие было разнообразное — у одних пики, у других ружья разных образцов, у третьих даже лук и стрелы в колчане. Офицер ехал верхом на некотором расстоянии позади, очевидно, спасаясь от пыли, которую поднимал его отряд.

При виде этого войска и его вооружения я вспомнил характерную китайскую пословицу: «Из хорошего железа не делают гвоздей, из хороших людей не делают солдат». В те годы китайское войско было наемное и вербовалось из людей, соблазненных скудным жалованьем при почти полном бездельи. Не мудрено, что это войско терпело поражения при столкновении с армиями европейцев, а позже и японцев и имело скромные успехи только в гражданской войне при подавлении восстаний тайпингов, дунган и др., впрочем затягивавшихся на целые годы. Приведенная пословица характеризует миролюбие народа, его отвращение к военному делу. Но с тех пор многое в Китае изменилось. Красная армия, организованная после революции, целые годы успешно воевала с войсками правительств разных провинций; генералы, бравшие власть, воевали друг с другом, и качество войск постепенно повышалось. Наконец, японское вторжение в Китай показало, что миролюбием и уступками только возбуждается жадность агрессора, и после нескольких лет колебаний правительство начало сопротивление, а весь народ, охваченный патриотизмом, поднялся на защиту родины.

Войско превратилось из наемного в добровольческое из лучших людей и доказало, несмотря на превосходство японцев в технических средствах, что окончательный успех зависит от морального состояния армии.

По такой местности, сложенной из красных третичных отложений, покрытых лёссом, и расчлененной на холмы, мы шли два дня. На второй день видели добычу соли посредством испарения солоноватой воды источников, заимствующих соль из третичных отложений, в плоских бассейнах, расположенных уступами на дне долины; в них осаждался сначала гипс, затем сернокислый магний (кизерит) и (сверху) поваренная соль, которую выгребали и складывали небольшими кучами, для просушки, а затем хранили в землянках, стенки которых были сложены из плит гипса и кизерита, выломанных из бассейнов для их очистки перед новым наполнением. Во всей этой местности вода в колодцах селений и ручейках также была солоноватая. На третий день дорога вышла в долину большой реки Чагрынгол, достигавшей 1–2 км ширины и сплошь занятой пашнями, селениями и фруктовыми садами, за исключением самого дна, где река течет, дробясь на рукава между островами и болотистыми лугами. Дорога была частью обсажена ивами и тополями. Горы обоих склонов плоские, покрытые лёссом, но от г. Пинфань повышались, на них видны были выходы красных и зеленых пород; на склонах местами живописно расположены кумирни. Вдали на севере тянулся высокий Момошань, скрытый тучами. Долина местами суживалась и становилась мало населенной. Вдоль дороги тянулась Великая стена, сложенная из кирпичасырца, с редкими глинобитными башнями и многочисленными брешами. Затем горы еще повысились, и в боковых долинах правого склона, направленных на юг, открыли вид на несколько рядов зубчатых цепей, на которых лежало еще много снега (рис. 52).

Рис. 51. Китайские солдаты

Рис. 52. Цепи Восточного Наньшаня. Вид на юг, вверх по правому притоку р. Чагрынгол

В одном из селений, где мы хотели ночевать, все постоялые дворы были заняты солдатами отряда, сопровождавшего генералгубернатора Ганьсу в его поездке в Сучжоу; пришлось разбить палатку среди развалин на окраине и ближе познакомиться с грубостью и назойливостью наемного войска, жалким состоянием его вооружения и пестротой одежды.

Из долины Чагрынгола дорога поднялась на перевал через хр. Момошань, один из кряжей самой северной цепи Наньшаня — хр. Рихтгофена; подъем не труден, хотя перевал достигал 3000 м абс. высоты. В это время надвинулись густые тучи, скрывшие окружающие горы, а на спуске нас захватила сильная метель — 5 апреля ст. ст. и заставила раньше остановиться на ночлег. Снег продолжался и на следующий день, и лёссовая почва дороги превратилась в глубокую липкую грязь. Дорога шла по узкой долине северного склона, но горы были скрыты тучами. Мой мул все время скользил по грязи, что делало езду очень неприятной. Я предпочел итти пешком, тем более, что многочисленные обнажения горных пород на склонах долины вблизи дороги заставляли бы очень часто слезать. Этот день был одним из самых трудных за все время путешествия — несколько часов ходьбы по липкой грязи под мокрым снегом при напряженной работе. Снег шел и во время ночлега в г. Гуланьсянь, а на следующий день, когда мы вышли из гор, он перешел в дождь. Только к последнему переходу к г. Лянчжоу погода разъяснилась, тучи разошлись, и с равнины перед городом открылся великолепный вид на зубчатую северную цепь Наньшаня, на 2 / 3 покрытую свежим снегом и протянувшуюся в обе стороны за горизонт. Бросилась в глаза разница в успехах весны здесь и в Ланьчжоу, расположенном на той же абс. высоте, но на 2° южнее и под защитой гор от ветров из Монголии.

В Ланьчжоу уже две недели тому назад цвели абрикосы и персики, распустились почки, а на полях зеленели всходы хлеба. Около Лянчжоу только что пробивалась молодая трава, а деревья были еще голые, и это под 38° с. ш., т. е. на широте Греции, Южной Италии и Испании и 8/20 апреля, но зато на абс. высоте 1560 м и на окраине пустынь обширной Монголии.

На следующий год, также в апреле, я пересек Вост. Наньшань по более восточному пути от г. Пинфань до г. Дацзин, откуда вышел в г. Лянчжоу вдоль северного подножия гор. Этот маршрут дал много для изучения геологии гор и их рельефа, но мало общеинтересных впечатлений. Цепи Наньшаня в этой части ниже, склоны более пологие, покров лёсса развит больше, местность менее населенная, встречалось много развалин. Как я узнал, малонаселенность этой части Наньшаня, а также южной окраины Ордоса к западу от миссии Сяочао — последствие многолетнего восстания дунган и его усмирения, во время которого погибло много людей и целые селения опустели. Судя по описанию пути через Вост. Наньшань путешественника Пясецкого, за 20 лет, истекшие с тех пор, страна еще не вполне оправилась от этих последствий.

На этом пути погода также не очень благоприятствовала нам: один раз нас захватила в дороге сильная гроза с проливным дождем, а у северного подножия северной цепи нас встретил пыльный ветер из Алашанской пустыни, горы скрылись в пыли. Он дул два дня и принес наконец дождь и снег обычное явление в Центр. Азии и на ее окраинах, особенно весной, когда погода резко меняется в короткое время. Кроме того, при переходе через оросительный канал с одного вьюка упала в воду сума с собранной коллекцией, и пришлось остановиться на ночевку уже в полдень, чтобы поскорее развернуть и высушить образчики и их ярлычки. Северное подножие и в этой части страдает от заносов песка из пустыни.

В г. Лянчжоу мы оба раза останавливались в бельгийской миссии, и я ездил 15 км за город на запад в сел. Сисянь у подножия гор, где находилась резиденция бельгийского епископа викариата Ганьсу, которому нужно было сделать визит и поблагодарить за содействие, оказанное мне. Во время пребывания в резиденции я сделал экскурсию в соседние горы Силяншань. В резиденции нет ни колодца, ни проточной воды, а воду берут из маленького пруда, пополняемого дождевой и снеговой водой. Пробовали рыть колодец, прорыли уже 30 м, не встречая водоносного слоя, когда несчастный случай — обвал, задавивший одного рабочего, заставил прекратить работу. Колодец рыли китайцы, которые в горных работах проявляют большую беспечность, почти не употребляя крепления для выработок. Епископ просил меня указать более благоприятное место, но я мог только объяснить, что вокруг резиденции, расположенной у подножия высокой цепи Наньшаня, грунтовую воду наверное можно встретить только на большой глубине под наносами песков и галечников, отложенных потоками с гор, толщину которых определить на глаз невозможно. Проще было бы вывести воду каналом из р. Дахэ, вытекающей из гор западнее резиденции, но эта речка вся расходовалась на орошение полей соседних селений.

Вернувшись в Лянчжоу, я решил освободиться от наемных средств передвижения, стеснявших мою работу; поэтому большую часть багажа отправил на двух нанятых телегах прямо в г. Сучжоу в сопровождении китайца, рекомендованного мне миссионерами, а сам купил лошадей и в сопровождении Цоктоева и другого китайца, говорившего немного порусски, выехал с легким вьюком, сначала опять в Сисянь, чтобы пройти оттуда в горы для осмотра каменноугольных копей. В этих копях уголь добывают наклонными шахтами, проведенными по падению пластов угля, которые то утолщаются до 1–1,2 м, то утоньшаются до 35 см, поэтому и шахты очень узки и извилисты. Я попробовал спуститься в одну шахту: она уходила вглубь под углом в 60–70°, то расширяясь до 2–3 м, то превращаясь почти в щель, по которой приходилось извиваться между выступами камня. Лестницей служили колышки, вбитые в трещины, и эти выступы, отполированные ногами рудокопов. Крепления не было, если не считать распорки и обрубки, которыми коегде были подперты камни, угрожавшие падением.

На глубине нескольких сажен стало уже темно. Я убедился, что дальнейший спуск без проводника и освещения слишком рискован и вылез назад. Но эта попытка показала, в каких ужасных условиях китайцы добывали уголь; они выносили его в небольших корзинках, вмещающих не более пуда. Для освещения в глубине служили ночники — черепки с маслом и фитилем. Добытый уголь насыпали в длинные мешки, вмещающие 4–5 пудов, что составляло вьюк осла или половину вьюка мула. За такой мешок на месте платили 50 чохов. Чтобы выручить эту сумму, китаец должен был 4–5 раз спуститься в свою ужасную шахту, наломать уголь и столько же раз подняться с корзиной. Но эта сумма наверно не попадала даже полностью в руки рудокопа, так как шахты были большею частью в аренде у мелких капиталистов, которые нанимали рабочих. Как мне сказали, дневной заработок колебался от 150 до 250 чохов, т. е. 20–37 копеек. Хотя жизнь в Китае в то время была очень дешева, но на такой заработок можно было существовать с семьей только с трудом.

Окончив эту экскурсию, я выехал из гор на большую дорогу, идущую из Лянчжоу в следующий крупный город этой части Ганьсу, именно Ганьчжоу. Она пролегает по населенной и культурной полосе между подножием Наньшаня и цепью более низких гор, имеющих разные названия, но вообще обозначаемых Бейшань, т. е. северные горы, в противоположность южным, Наньшаню. Эти горы отделяют культурную полосу, обеспеченную водой рек и речек, текущих из высокого и снегового Наньшаня, от маловодной Алашанской пустыни. По дороге много селений, не мало развалин, два городка; пашни и рощи чередуются с каменистыми или солончаковыми пустырями. Между городками Юнчен и Шандань почти все пространство между теми и другими горами занято более низкими кряжами и группами гор и холмов, и здесь вдоль дороги тянется Великая стена в обычном разрушенном состоянии.

В этом промежутке среди холмов расположена миссия Сюдьячуань; я провел у миссионера 6 дней и вместе с ним совершил несколько экскурсий по окрестным горам, в которых расположено много угольных копей.

Окружающие местность холмы представляют северные предгорья хребта Тейхуаншань. Абс. высота миссии 2100 м, т. е. на 600 м выше, чем соседние оазисы на большой дороге. Поэтому здесь было заметно холоднее, и во время экскурсий 25 апреля ст. ст. нас дважды захватил большой снег, пролежавший целый день; пашни на склонах хребта нередко страдают от весенних заморозков. Ветры с северозапада приносят густую пыль, а восточные, дующие летом с Алашанских песков, удушливую жару. Миссионер охотно вызвался быть моим проводником при экскурсиях, что, конечно, облегчило мою работу. Он показал мне два места, где находилась ископаемая фауна каменноугольного периода, которая позволила определить возраст угленосной формации. От него же я узнал, что углекопы получали от арендатора копей 2000 чохов, т. е. около 3 руб. в месяц на хозяйских харчах и должны были добывать ежедневно 40 корзин угля, весом около 2 пуд. каждая; такая корзина на месте продавалась за 25 чохов, так что углекоп за два дня отрабатывал всю месячную плату, а остальные дни работал за свои харчи, за которые хозяин таким образом получал около 40 рублей в виде угля. Впрочем углекоп получал еще масло для ночника, освещающего копь, и уголь, который мог добывать для себя сверх указанной нормы.

Пища углекопов, как и большинства китайцевземледельцев и рабочих, очень простая и однообразная: она состояла из жидкой пшенной каши, или из вареных кусочков теста, сдобренных луком или солеными овощами; изредка ее разнообразили картофель, капуста и гуамянь (вермишель из гороховой муки); рис, паровые булочки составляли уже лакомство, а мясо китаец имел только в новогодние праздники.

Одна из копей, благодаря пологому залеганию угольных пластов, была легко доступна для осмотра.

Рис. 53. Пруды, заросли и кумирня внутри г. Ганьчжоу

Наклонная шахта представляла довольно просторную галерею, уходившую вглубь и снабженную ступенями, вырубленными в песчанике, подстилавшем уголь. Из этой галереи в обе стороны шли горизонтальные штреки по углю, в конце которых его и добывали. Отсутствие крепления заставляло оставлять между каждыми двумя соседними штреками промежуток такой же ширины, поддерживавший кровлю, так что половина всего количества угля не вынималась из копи и пропадала. Благодаря однообразной толщине пласта и пологому залеганию эта копь не производила того жуткого впечатления, как виденные в других местах. Но так как толщина угля доходила почти до метра, то высота штреков была только немногим больше, и по ним можно было ходить сильно согнувшись. Уголь по штрекам вытаскивали мальчики на салазках до наклонной шахты, где пересыпали его в корзины, в которых и выносили наверх.

Я выехал опять на большую дорогу и через два дня прибыл в Ганьчжоу. На этом пути опять можно было сделать наблюдения, что густая пыль в воздухе предшествует сильному ветру. В первый день эта пыль была так густа, что очень близкие северные горы, не говоря уже о более далеком Наньшане, не были видны. На следующий день с утра подул сильный ветер, который вскоре перешел в бурю, хыйфын; в 20 шагах предметы трудно было различить, и день превратился в сумерки. К полдню буря утихла, и воздух немного очистился.

В Ганьчжоу я заехал в бельгийскую миссию и провел в ней три дня. Остановка была вызвана тем, что по дороге перед миссией Сюдьячуань околела одна из лошадей, купленных в Лянчжоу, а в миссии другая, обе от воспаления легких. Они, очевидно, были уже куплены больными, сбыты проезжему иностранцу. В миссии пришлось уже купить новую лошадь, а для багажа нанять повозку. В Ганьчжоу я хотел купить еще лошадь, но подходящей не нашлось, и я нанял опять повозку для багажа, что позволило ехать дальше скорее, но заставило держаться большой дороги, не отклоняясь далеко в стороны, как на пути из Лянчжоу в Ганьчжоу.

Упомяну, что на обоих ночлегах, где у меня околели лошади, их смерть доставила местным китайцам большой праздник, так как они съели мясо полностью, не считаясь с тем, что лошади были больные.

Ганьчжоу — большой город среди равнины, обильно орошенной и с многочисленными прудами и озерками, полузаросшими высоким камышом. В городе также много прудов с камышом и каналов (рис. 53). Воду дают в изобилии рукава большой реки Хыйхэ, вытекающей из ледников Наньшаня. Благодаря обилию воды и растительность богатая, но город нездоровый. Ассенизация отсутствовала, пруды были загрязнены всякими отбросами, даже падалью, и в городе летом свирепствовали лихорадки, тиф, горловые и кишечные болезни.

Интересные сведения о правильном колебании уровня почвенной воды в Ганьчжоу сообщил мне миссионер: в марте и в октябре уровень воды в прудах и колодцах поднимается метра на полтора выше минимума, которого достигает в начале лета и в середине зимы. В это время пол в комнатах становится сырым, а большая дорога в Сучжоу непроходимой изза грязи вследствие размокания солончаков. Это, очевидно, последствие весеннего таяния снегов и летнего таяния ледников в горах Наньшаня. Максимум развития заразных болезней в Ганьчжоу следовал за летним минимумом уровня почвенной воды.

Большая дорога из Ганьчжоу в Сучжоу представляла мало интересного; местность была хорошо населена и обработана только вблизи Ганьчжоу и следующего городка Гаотэй, а на остальном пространстве сначала обиловала площадями сыпучих песков, а перед оазисом Сучжоу шла два дня по обширной солонцовой степи с солончаками и участками песков; в одном месте из озера даже добывалась соль.

Наньшань на всем протяжении представляет высокий хребет в 5—6000 м с многочисленными снежными вершинами и короткими ледниками, дающими начало речкам, которые впрочем не доходят до большой дороги и даже до окраины солонцовой степи, очевидно, созданной их подземным продолжением, судя по вышеуказанному размоканию в марте и октябре.

Между Ганьчжоу и Гаотэй впереди Наньшаня выдвинуты еще три кулисообразно расположенные менее высокие цепи. С другой стороны Бейшань, т. е. северные горы, тянутся все время на близком горизонте; они очень скалистые зубчатые, совершенно пустынные. Сначала они отделены от дороги рекой Хыйхэ, которая затем прорывает их ущельем и уходит в пустыню; далее эти горы подступают совсем близко к солонцовой степи. Пыльная атмосфера часто делала Наньшань плохо видимым, а два раза пыльная буря скрывала от нас не только его, но и северные горы.

Обширный оазис Сучжоу менее богат водой и растительностью, чем оазис Ганьчжоу; он орошен довольно большими реками Линшуй и Дабейхэ, вырывающимися из ущелий Наньшаня и образующими затем вместе с р. Хыйхэ реку Эцзингол, уходящую вглубь Центр. Монголии.

В Сучжоу я остановился за городом в доме бельгийца на китайской службе Сплингерда, чтобы организовать поездку вглубь Наньшаня. Но сначала нужно сказать еще о наблюдениях, сделанных при больших боковых заездах в следующем году на том же пути из Лянчжоу в Сучжоу.

В этот раз у меня был уже собственный караван из верблюдов для багажа и верховых лошадей.

Из Лянчжоу я направился на север вдоль течения рч. Хунхэ в г. Чженфань на окраине Алашанской пустыни, где рассчитывал обменять уставших верблюдов на свежих. Дорога шла сначала по продолжению оазиса, а затем по окраине луговой и болотной низины, по которой течет река. По правому берегу последней тянется Великая стена, а за ней видны барханные пески Алашани. На третий день мы пришли в город; так как он стоит далеко в стороне от больших дорог, то до меня в нем не был ни один европеец, и его жители встретили меня, впервые за время путешествия, не очень дружелюбно. Хозяева постоялых дворов не хотели пускать к себе караван, отговариваясь отсутствием свободных комнат. В поисках приюта мы пространствовали по всем улицам в сопровождении толпы зевак и, наконец, нашли комнаты на постоялом дворе восточной окраины. Во двор вслед за нами ввалилась толпа и стала осаждать дверь отведенной мне комнатки; когда я запер ее, любопытные стали бросать в нее комья глины. Из опасения крупных эксцессов мне пришлось в первый и единственный раз послать своего китайского слугу с своим паспортом к местному начальнику за помощью; он прислал полицейских, очистивших двор от слишком назойливых зевак и затем карауливших ворота.

Мне не удалось ни обменять верблюдов, ни купить свежих продавцы боялись, что серебро заморского чорта превратится в их руках в чугун. За целый день поисков удалось купить только одного осла, и уплаченные за него кусочки серебра были проверены чуть ли не во всех меняльных лавках городка, где их ковали и резали, чтобы убедиться, что серебро настоящее. Я хотел найти также проводника к расположенным гдето севернее города угольным копям, из которых в Лянчжоу привозят особенно хороший уголь, виденный мною у миссионеров. Но никто не хотел наняться, вероятно, по внушению властей, желавших скорее избавиться от беспокойных гостей. Китайцы уверяли, что копи находятся не севернее города, а на большой дороге в Ганьчжоу, по которой я хотел направиться дальше, и что их легко найти.

Таким образом посещение г. Чженфань не дало желаемых результатов и оставило неприятные воспоминания. Но зато на дальнейшем пути в Ганьчжоу я видел окраину пустыни. Этот путь пролегает сначала севернее Северных гор, ограничивающих культурную полосу, а затем пересекает их и выходит к Юнчен в этой полосе. Мы направились из Чженфаня на запад и за площадью полей, орошенных из речки, сразу попали в бугристые и барханные пески, исследованию которых была посвящена вторая половина дня. Далее шла пустынная равнина с скудной растительностью и отдельными площадями песков; изредка попадались уединенные постоялые дворы. На одном из них пришлось простоять целый следующий день, так как ночью началась песчаная буря, продолжавшаяся и утром. Воздух был так наполнен пылью и песком, что итти против ветра было невозможно: навстречу неслись целые тучи песка. Под вечер полил дождь, сменившийся снегом (26 апреля ст. ст.), и ветер начал стихать. Эта буря служила ярким опровержением мнения некоторых географов, которые уверяют, что пыль, из которой создается лёсс, не приносится из пустынь и что пыльные бури образуются только там, где человек разрыхлил почву своими пашнями и где пролегают дороги, с которых ветер поднимает пыль. Описанная пыльная буря налетела с северозапада из пустыни, где нет ни пашен, ни больших дорог и где почва не состоит из лёсса. Подобные же бури я наблюдал неоднократно в разных частях Центральной Азии, где также не было ни пашен, ни колесных дорог.

Через пять дней мы пришли в маленький оазис с городков Нинюаньпу, орошенный речкой, которая прорывается ущельем через Северные горы и кончается, как и р. Хунхэ, в небольшом озере дальше в пустыне, но гораздо ближе, чем было показано на картах, которые, вероятно, были основаны на старинных китайских картах, преувеличивавших расстояния. Впрочем возможно предположить, что в старину вода этих речек меньше расходовалась на орошение полей, так как население было меньше, и потому могла выбегать дальше в пустыню.

Пересечение Северных гор, здесь называемых Луншань (Драконовы горы), по ущелью р. Юннинхэ, дало много геологических наблюдений, но особого интереса для описания не представило.

Из следующего городка Шаньданьсянь я сделал еще экскурсию в Северные горы и обнаружил, что здесь позади того хребта, гребень которого виден из культурной полосы, находятся еще горные цепи, пересеченные долиной небольшой речки, начинающейся за передовой цепью, что на северном склоне последней имеется какойто лес и что равнины Алашани расположены значительно дальше.

Недалеко от г. Шаньданьсянь обращает на себя внимание колоссальная статуя Будды, высеченная в отвесном обрыве гранитных холмов; она имеет около 15 м высоты, так что голова ее находится на одном уровне с вершинами деревьев, а крыши зданий кумирни Дахуассы доходят ей только до колен.

На пространстве между Ганьчжоу и Сучжоу я на второй год сделал экскурсию вглубь цепей, выдвинутых кулисообразно впереди Наньшаня против г. Гаотей и прошел далее по подгорной дороге ближе к подножию Наньшаня. На ней расположены небольшие селения и пашни, орошаемые речками, вытекающими из гор, так что местность более населена, чем солонцовая степь, которую пересекает большая дорога. Но и здесь есть отдельные площади сыпучих песков, материал которых частью принесен из Алашанской пустыни и отложен у подножия горного барьера, отчасти представляет продукт развевания почвы солонцовой степи в сухое время года.

По дороге между г. Шаньданьсянь и Сучжоу мы и в этом году испытали несколько пыльных бурь, вслед за которыми выпадал дождь или снег (даже в начале мая). Бури всегда налетали с северозапада, со стороны пустыни.

Глава восьмая. В гостях у П. Сплингерда

Начальная школа. Сущность китайской учености. Ученые степени и длинный путь их получения. Трудности изучения китайского языка. Иероглифическое письмо. Городская тюрьма и методы наказания. Китайский званый обед. Любимая игра за обедом. Бой сверчков.

В Сучжоу я, как упомянуто, поместился в ямыне П. Сплингерда, с замечательной личностью которого нужно познакомить читателя. Родом бельгиец и по профессии каменщик, он попал в Китай в шестидесятых годах вместе с первыми бельгийскими миссионерами в качестве слуги; затем перешел в прусское посольство в Пекине, выучился говорить покитайски и сопровождал в качестве переводчика немецкого исследователя Рихтгофена во всех его путешествиях по Китаю. Это дало ему большое знакомство с разными частями государства, а в сношениях с китайскими властями и с населением он обнаружил свои дипломатические способности.

Рихтгофен был очень доволен им и рекомендовал его европейским торговым домам, в качестве агента которых он несколько лег скупал шерсть и кожи в Монголии, продавал хлопчатобумажные товары и приобрел репутацию честного и одаренного человека. Лихунчжан, генералгубернатор провинции Чжили и крупный сановник при дворе богдыхана, которого называли китайским Бисмарком, обратил внимание на Сплингерда и помог ему получить должность таможенного чиновника в г. Сучжоу, где ему поручался также разбор тяжб между китайцами, монголами и тюрками. Таким образом бельгийский каменщик сделался китайским мандарином, заведывал также городской оспопрививочной станцией и считался городским хирургом, так как у миссионеров научился более простым операциям. Он женился на китаянке, воспитаннице миссионеров, и имел с ней трех сыновей и семь дочерей.

Среди китайского населения он имел прекрасную репутацию справедливого и бескорыстного чиновника; после десятилетнего пребывания его в Сучжоу население поднесло ему парадный зонт с многочисленными лентами, на которых были написаны имена подносителей.

Сплингерд как судья хорошо знал китайские законы, а как наблюдатель, видевший почти весь Китай, кроме крайнего юга, был знаком с китайскими нравами и обычаями, со всем укладом жизни от простолюдина до мандарина. Он много рассказывал мне о своих наблюдениях, и в этой главе я передам коечто характеризующее Китай XIX века.

В Сучжоу мой багаж прибыл в наемной телеге, я сам — на купленных лошадях. Мне предстояло изучение горной системы Наньшаня, где не было постоялых дворов и возможности найма животных и где все дороги были не колесные, а вьючные. Соответственно с этим нужно было организовать свой караван — купить верблюдов для багажа, прикупить лошадей, найти проводника, сделать запас сухарей. Во всем этом Сплингерд оказал существенную помощь и даже отпустил со мной в эту поездку, из которой я должен был вернуться к концу лета в Сучжоу, своего старшего сына, чтобы приучить его к путешествиям. К сожалению, этот сын знал только китайский язык; Сплингерд не имел досуга, а также, вероятно, и педагогических наклонностей, чтобы передать своим детям знание своего родного французского языка, которым он еще вполне владел, а жена его — китаянка — его почти не знала. Мы отправлялись в страну, населенную в значительной части монголами, а Цоктоев знал помонгольски.

Снаряжение каравана заняло более двух недель, которые я провел в доме Сплингерда; у него же я оставлял на хранение лишний багаж и все коллекции, собранные в течение четырех месяцев на длинном пути от Пекина. В Сучжоу я получил почту из России, пересланную из Пекина, на которую нужно было ответить; необходимо было также сообщить Географическому обществу о ходе путешествия и его главных результатах.

Рис. 54. Дочь Сплингерда в парадном костюме с веером

По моей просьба Сплингерд показал мне китайскую начальную школу, через которую проходят все мальчики в городах и селениях. Она помещалась в соседней кумирне, занимая небольшую комнату, двери которой выходили во двор, затененный большими деревьями, и были открыты по случаю теплой погоды. Чтобы не смущать учеников, мы остановились у дверей. Против двери у задней стены, в одном из углов, стояла доска, высотой в метр, на которой были начертаны крупные китайские иероглифы, содержавшие имя Конфуция и похвалы ему. В другом углу висела длинная полоса бумаги с изображением бога мудрости. Перед ней и перед доской в металлических чашечках, наполненных песком, были воткнуты курительные свечи. У стены в кресле сидел учитель за небольшим столиком, на котором лежала толстая книга и бамбуковая тросточка.

Школьники сидели на полу, застланном цыновками, скрестив ноги; перед каждым был столик в роде скамеечки с чашечкой туши, кисточкой и тетрадкой. Учитель, худощавый старик с тонкими усами и тощей бородкой, в черной ермолке с красным шариком и большими очками в роговой оправе, прочитывал из книги монотонным голосом какуюнибудь фразу, а затем все ученики хором повторяли ее несколько раз, заучивая на память Фразы состояли из различных поучений философского учение Конфуция, как например (из разных мест книги):

Люди от рождения по природе своей хороши.

В практической жизни они разнятся друг от друга.

Существуют три основные силы: небо, земля, человек.

Существуют три источника света: солнце, месяц, звезды.

Человечность, справедливость, приличия, мудрость, истина.

Нужно держаться этих пяти главных добродетелей.

Обоюдная любовь между сыном и отцом, согласие между мужем и женой.

Повторив несколько раз одну и ту же фразу, ученики старательно изображали в своих тетрадках, состоявших из желтоватой бумаги, похожей на пропускную, иероглифы, из которых слагалась эта фраза; они писали их тушью кисточкой. Это продолжалось довольно долго, так как каждый иероглиф состоит из нескольких черточек и точек в разных сочетаниях; самые простые состоят из 2–3 черточек, в сложных до 20 черточек и точек в строго определенном положении. Если не хватает одной из них или положение ее иное, иероглиф произносится уже иначе и изображает другое понятие. Поэтому нужно писать точно и аккуратно.

По окончании письма ученики подходили и по очереди подавали тетрадки учителю, который просматривал написанные иероглифы. Если некоторые были изображены неверно, он поправлял их, а в случае нескольких ошибок, бамбуковая тросточка прогуливалась по спине ученика, и бедняга возвращался на свое место, чтобы переписать еще раз.

Проследив некоторое время за этим однообразным учением, мы ушли, и Сплингерд рассказал мне следующее: первичную школу проходят по возможности все мальчики в городах и селениях; только в мелких поселках и уединенных фанзах в глуши, не имеющих средств держать учителя, дети часто остаются неграмотными. Но эта грамотность не высокого качества; дети заучивают философское учение Конфуция, содержащееся в нескольких книгах, и знакомятся при этом с изображением двухтрех тысяч наиболее употребительных иероглифов; они могут написать заученные изречения и продекламировать их наизусть. Таким образом упражняется только зрительная и слуховая память. Ни математика, ни география, ни история не преподавались в этих школах. Разговорному языку, простому счету ребенок учился между прочим, в семье, где наблюдал также в большей или меньшей степени применение правил морали, почитания родителей и пр., изложенных в учении Конфуция. Громадное большинство китайцев оставалось при этих знаниях на всю жизнь. Впрочем, в первой книге Конфуция Сянцзыван содержатся замечания этого философа о природе человека, об истории, литературе и естественной истории, существовавшие 1000 лет тому назад. Эта книга содержит 1668 иероглифов, изображенных на 178 строках, и на ее изучение тратят несколько лет. За ней следовала книга классиков в 1000 письменных знаков, требовавшая еще несколько лет, чем и заканчивалось обучение.

Более состоятельные родители после этого пристраивали сына. К какомунибудь купцу, чтобы он совершенствовался в счете и письме и приобретал торговую сноровку.

Необходимо сказать, что в те годы в Китае не было высших школ, подобных европейским университетам, как не было и средних школ, подобных европейским. Все такие школы начали появляться только в начале XX века, так что приведенные характеристики относятся к последнему периоду жизни дореволюционного Китая.

Поэтому современный читатель сочтет архаизмом, сравнимым только с тем, что имело место в средние века в Европе, высшие степени образования, которые достигались в Китае в это время. Желающие получить первую из четырех степеней подвергались экзамену в своем уездном городе, власти которого назначали тему для письменной работы и давали день на ее выполнение; экзаминатором являлся литературно образованный чиновник, имевший звание «улучшателя учености». Имена выдержавших испытание и получивших звание «иенмин» вывешивались в экзаменационном зале; число их редко превышало 5 % явившихся на экзамен. Они имели право поступить в школу, находившуюся в окружном городе; окончив ее, они подвергались новому испытанию на звание «фумин», с более строгими требованиями. Выдержавшие готовились к третьему испытанию в присутствии ученого из главного города провинции, который раз в год объезжал окружные города и проводил в них экзамены, дававшие право на звание «сюцай», аналогичное степени бакалавра и освобождавшее от телесного наказания.

Следующее ученое звание «цзюжень», вроде кандидата, получалось после испытания в главном городе провинции. При впуске в экзаменационный зал явившиеся подвергались обыску, чтобы они не могли пронести в карманах, обуви, складках одежды или письменных принадлежностях миниатюрное издание классиков или заранее написанное сочинение. В зале их рассаживали в отдельные каморки, у дверей и окон ставили караульных. Вечером, по сигнальному выстрелу, всех выпускали; то же повторялось еще один или даже два дня. Пищу испытуемые приносили с собой. На первый день испытания задавали четыре темы из первых четырех книг Конфуция, причем одну тему следовало изложить гекзаметрами в поэтической форме. Наименьший размер сочинения составлял 100 иероглифов, красиво написанных. На второй день давали темы из пяти классиков. Темами вообще являлись изречения из классиков и их комментаторов, и нужно было указать, откуда взята тема, и развить ее согласно правилам риторики. После этого экзамена, продолжавшегося иногда два дня, давался перерыв на сутки, и затем явившимся вновь, т. е. считавшим, что они подали удовлетворительное сочинение, задавали 5 вопросов — по управлению государственными должностями, по применению законов, по истории, географии и темным местам в классиках и философах.

Испытательной комиссии в составе 10 человек давалось 25 дней для просмотра представленных сочинений. Но в многолюдных провинциях на эти испытания являлось до 5000 человек, каждый из которых подавал 13 сочинений. Понятно, что сотни сочинений оставались непрочитанными. Имена выдержавших испытание объявлялись в полночь 10 числа 9 месяца глашатаем с высшей башни города; на следующий день списки их раздавались на улицах, рассылались во все города провинции и вывешивались при орудийных салютах в зале испытаний. Затем следовал банкет от города, на котором мандарины прислуживали чествуемым, а у входов стояли слуги в фантастической одежде с ветвями маслин — символом литературных успехов — в руках.

Высшую ученую степень «цзиньши», вроде доктора, получали по экзамену в Пекине, столице Китая, куда являлись получившие звание цзюнжень в провинциях. Обстановка испытания была подобна вышеописанной (рис. 55), темы аналогичные, но экзаминаторы имели высшие ранги, и выдержавшие представлялись богдыхану, который давал трем избранным награду. В виду больших расстояний в Китае и плохих путей сообщения на испытания в Пекин приезжали только кандидаты, имевшие достаточные средства. Из выдержавших этот экзамен уже немногие стремились получить самую высокую степень «гуньщи», т. е. ученого, которой должны были предшествовать еще годы литературных и философских занятий, так что ее добивались многие только в старости. Но и в испытаниях на звание бакалавра, кандидата и доктора нередко принимали участие пожилые люди или даже старики; бывали случаи, что отец, сын и внук экзаменовались на то же звание одновременно.

Этот институт испытаний был учрежден для поднятия образованности и для того, чтобы высшие должности доставались только образованным людям. Но должности и даже ученую степень в Китае все же получали за деньги, и это совершенно обесценивало смысл этого учреждения, и многие баккалавры, кандидаты и доктора оставались долго или всю жизнь безработными.

Рис. 55. Вверху — здания, в которых в Пекине запирали экзаменующихся; в середине — экзаминаторы; внизу — группа экзаменующихся на высшую ученую степень

Трудность изучения китайского языка и письменности обусловлена особенностями иероглифического письма. Каждый иероглиф представлял не букву, как в европейских языках, а целое понятие. Этим объясняется громадное число иероглифов, достигающее 100000; даже общеупотребительных, знание, которых необходимо для чтения и письма в житейском обиходе, от 2000 до 3000. Многие из них состоят из 10–20 значков — черточек и точек — в определенном положении; если пропустить один из них или написать его неправильно, иероглиф получит другое значение. Первоначально китайские иероглифы, подобно египетским, представляли схематическое изображение понятия в виде четвероногого, птицы, рыбы, человека, орудия и т. п., но постепенно превратились в комбинацию черточек и точек. Для европейца трудность языка увеличивается тем, что многие понятия, изображаемые различными иероглифами, имеют почти тождественное произношение; китайцы различают их интонациями, трудно улавливаемыми ухом европейца, или же о точном значении слова приходится догадываться по смыслу фразы. Китайская грамматика очень проста: слова не изменяются ни в падежах, ни в склонениях, и соблюдается только определенный по рядок в расположении подлежащего, сказуемого, прилагательного, глагола, наречия, позволяющий понимать смысл фразы. Например фразу «я хочу есть» нужно сказать «я хотеть есть» и нельзя сказать «я есть хотеть». На рис. 56 изображены некоторые иероглифы более простых начертаний. Приведем их значение и произношение.

Человек — жень (1). Гора — шань (2). Небо — тянь (3), а поле также тянь (4). Вода — шуй (5). Лошадь — ма (6) и конопля также ма (7). Запад — си (8) и некогда (когдато) — си (27); редкий также си. Восток — дун (9), шевелить также дун. Север — бей (10), юг — нань (11). Гостиница — дянь (12), скверный (13) и подстилка также дянь. Интересно сопоставление иероглифов ворота — мынь (14), промежуток — цзянь (15) и двойного иероглифа пропасть — шаньцзянь (16), состоящего из иероглифов горы и промежутка (пропасть — это промежуток в горе). Сяо значит маленький и насмехаться, хао — хорошо, волос и номер, но все это — разные иероглифы. Шань — гора, как мы видели, но зарница также шань (17), а пишется совершенно иначе. Большой (18) и бить (19) произносятся одинаково — да.

Рис. 56. Китайские иероглифы

Цифры также изображаются иероглифами одиночными, двойными и тройными: 1 — игэ (20); 2 — лянгэ; 3 — саньгэ (21); 4 — сыгэ; 5 — угэ; 6 — люгэ; 7 — цигэ; 8 — пагэ; 9 — цзю (22); 10 — шигэ; 11 — шиигэ; 12 — шиэргэ; 18 — шипагэ (23); 20 — эршигэ; 21 — эршиигэ; 30 саньши; 100 — ибай (25); 1000 — идяо или ицянь (26). Иероглифическое изображение цифр, конечно, очень затрудняет арифметические действия.

Сказанное, я думаю, дает достаточное общее понятие о постановке народного образования в Китае в конце XIX века и о трудности изучения китайского языка не только европейцами, но и самими китайцами.

По моей просьбе, Сплингерд показал мне также городскую тюрьму. В одном из переулков он постучал в маленькую дверь в высокой глинобитной стене и чтото крикнул. Дверь открылась, нас впустили и сейчас же закрыли ее. Мы прошли через небольшой дворик, одну половину которого занимала фанза тюремщиков, и через вторую дверь попали на большой двор, окруженный высокой глинобитной стеной; к ней были прислонены многочисленные отдельные каморки, более похожие на стойла конюшни. Двери их были открыты, и арестанты свободно бродили по двору. У каждого левая рука была прикована цепью к спине, правая свободна, чтобы он мог сам готовить себе пищу, пояснил мой спутник. Каждому арестанту выдавали в день 2 фунта пшена и 3 копейки на покупку топлива. То и другое проходило через руки сторожей, к которым, конечно, прилипала часть. Казенной одежды не выдавали, все арестанты были в своей, нередко представлявшей собой лохмотья.

В этой тюрьме содержались только осужденные преступники. Тюрьму, в которой сидят подследственные, Сплингерд мне не хотел показать; по его словам, она ужасна. В общей камере, единственную мебель которой составляла грязная циновка на земляном полу, содержались в тесноте десятка два человек; на некоторых были одеты орудия пытки — деревянные доски (канги) с отверстием для головы (рис. 57), а иногда и для рук, подобные тем которые я видел в Урге. У других руки были прикреплены в растянутом положении к железной палке, подтянутой цепью к шее, и т. п. В камере яма для нечистот; ужасающая вонь и насекомые.

Рис. 57. Преступник в канге

А следствие затягивалось на месяцы, и люди чахли, часто безвинные, по оговору или недоразумению в этом аду, как называли китайцы эту тюрьму, служившую также корыстным целям подкупных судей. Не мудрено, что бывали случаи своеобразной мести: человек, сильно обиженный кемлибо, совершал самоубийство у дверей своего врага в твердой уверенности, что последний будет привлечен властями к следствию по подозрению в убийстве и попадет надолго в этот ад.

В качестве орудий пыток употреблялись, кроме железных палок и деревянных воротников, еще бамбуковые палки и плети, тиски для сдавливания запястья и пальцев и кожаные хлопушки, которыми били по щекам или губам. Последние законом не были разрешены, но применялись. Пытаемых заставляли стоять коленями на цепях, щебне, соли или даже битом стекле. Но можно ли удивляться тому, что в Китае, в котором в конце XIX века было еще много средневековых порядков, применялись при следствии пытки, если в настоящее время в империалистических «христианских» государствах воскрешены ужасы инквизиции для политических противников в тюрьмах и концентрационных лагерях, а жестокое преследование всех инакомыслящих предписано высшей властью?

Упомяну еще своеобразные приемы наказания: тюремщика, виновного в побеге арестанта, приковывали к последнему на некоторое время в случае его поимки. Кредитор имел право вселиться со всей семьей в квартиру своего должника, а если это не помогало — забрать его движимое имущество или продать с аукциона дом и землю.

На мой вопрос, применяются ли еще в Китае такие способы казни, как распиливание тупой пилой или размалыванье между жерновами, Сплингерд рассмеялся. «Подобно вам я видел в детстве картинки, изображающие эти способы казни и думаю, что их первоисточником являются картины мучений грешников в аду, которые можно встретить в некоторых буддийских кумирнях для устрашения верующих. Но в судебной практике эти способы, насколько я знаю, никогда не применялись. Наиболее жестокая казнь, которой изредка подвергают людей за самые отвратительные преступления, — это четвертование, т. е. отрубание палачом сначала рук, затем ног и, наконец, головы. В Китае еще много устарелых обычаев, злоупотреблений и преступлений, прибавил он, и главной причиной их я считаю продажность всех должностей, деморализирующую правящий класс. Переворот неизбежен, и вы, вероятно, еще увидите обновленный Китай».

Сплингерду было 56 лет, когда я гостил у него. Его предсказание сбылось даже скорее, чем он думал. В 1911 г. родилась республика, но старые устои долго еще сопротивлялись новому учению, и только японское нашествие привело к объединению всех прогрессивных сил.

Рис. 58. Китайский званый обед

Сплингерд однажды захотел угостить меня настоящим китайским обедом. Конечно, отдаленность Сучжоу от моря не позволила подать полный ассортимент блюд, характеризующих китайский парадный стол; акульи плавники, трепанги (морские кубышки) и креветки отсутствовали, но остальное было соблюдено.

В приемной хозяина мы уселись в кресла за квадратный стол, и слуги из ресторана, поставившего обед, начали подавать кушанья. Сначала подали чай. Китайцы пьют его из чашек без ручки, вроде небольших полоскательных с крышкой, имеющей с боку вырезку, так что можно пить не снимая крышку; чай пьют без сахара, слабый и душистый. Пока мы пили небольшими глотками, на стол поставили десятка два блюдечек с разными закусками: разнообразные пикули, ломтики редьки, ветчины, утиные лапки (собственно плавательные перепонки), кусочки мяса с уксусом и красным перцем, бобовая мазь и соленые яйца — все это было нарезано маленькими кусочками, чтобы можно было захватывать палочками, которые китайцы употребляют вместо вилок. Наиболее странные для европейца были: бобовая мазь из сои, коричневого цвета, кислосоленого вкуса, напоминающего старый сыр; соленые яйца, у которых желток был бурого цвета, а белок — синего, чуть просвечивающий. Их варят в соленой воде, обмазывают известью и закапывают на два года в землю; они слегка пахнут аммиаком и не представляют ничего привлекательного, но китайцам нравятся. Обедающие брали своими палочками любые закуски из общих блюдечек. Хлеб в виде вареных на пару булочек, нарезанных тонкими ломтиками, был также подан (рис. 58).

Рис. 59. Приемная комната богатого китайца

Затем закуски убрали, и подали каждому в тех же чайных чашках, но без крышек, суп из ласточкиных гнезд — тобязательное кушанье на парадном обеде. Эти гнезда морские ласточки вьют, как говорят, из водорослей, на трудно доступных береговых скалах; они ценятся на вес серебра; суп представлял почти бесцветную солоноватую жидкость, в которой плавают несколько волокон, по виду и вкусу похожих на визигу. Китайцы уверяют, что этот суп полезен для сохранения силы молодости. К супу подали небольшие фарфоровые ложки вроде совочков.

После этого супа по этикету следовало подать второй суп с акульими плавниками и трепангами, но хозяин извинился: в Сучжоу их достать не удалось.

Затем подали жареного поросенка: на блюдечке, поставленном перед каждым из гостей, мясо было нарезано мелкими кусочками, и все покрыто румяной, хрустящей кожей. В качестве приправы были кусочки какихто черных грибов, древесных, как пояснил мне учитель.

Третье блюдо состояло из стружек соленой морской рыбы, а в виде приправы — вареные молодые ростки бамбука, на вкус напоминавшие спаржу.

Четвертое блюдо представляло поджаренные в масле ломтики свежих огурцов и вареную редиску. Последняя в вареном виде, облитая сухарями, поджаренными в масле, в большом ходу у китайцев и на вкус похожа на цветную капусту.

Далее следовала сильно разваренная курица с приправой из зеленых листьев китайской капусты, которая не завивает круглые кочаны, как наша, а растет длинным столбиком из толстых листьев.

Седьмое блюдо состояло из жареных пирожков с различной начинкой — из ягод джигды, сушеных абрикосов, арбузных очищенных косточек, грецких орехов.

Во время обеда пили китайскую водку, выгоняемую из проса; она плохо очищена, пахнет сивухой, но очень крепкая. Ее наливают горячей из маленьких чайников, стоящих на огне, в крошечные чашки, вмещающие один глоток.

Десерт состоял из китайского печенья — мелких пирожных или конфет, разного фасона, но почти одного вкуса, так как в их состав входит плохо очищенный сахарный песок, приготовляемый из сахарного тростника. К десерту подали рисовое вино — желтое, слегка мутное, но вкусное питье.

Последним блюдом, по обычаю, был отварной рис: каждому гостю по целой чашке; его также нужно было есть палочками. Но в этом случае чашку подносят к губам и палочками только подталкивают крупинки риса в рот.

В Кяхте мне говорили, что последним блюдом китайского обеда являются остатки всех предшествующих блюд, которые сваливаются в сосуд, похожий на наш самовар, но без крана, разогреваются и в этом же сосуде подаются на стол. Сплингерд пояснил, что в глубине Китая такое блюдо мало кому известно, тогда как вареный рис для дополнения всего остального — обязателен.

Особенностью китайского обеда является также то, что время от времени гостям подают салфетку или просто тряпку, смоченную в горячей воде; ею обтирают лицо, что действительно освежает человека.

Закончив обед, мы закурили. Мандарин и учитель курили китайские водяные трубки вроде восточного кальяна, но с маленьким резервуаром, который держат в руке, и с порцией табака на 2–3 затяжки. Табак для них готовится особенным образом; он краснокоричневого цвета и смешан с какойто солью, поддерживающей слегка влажное состояние в сухом климате. Я курил голландскую трубку и табак из Манчжурии, подаренные мне миссионерами в Сяочао.

Мне показали также игру, которой китайцы развлекаются во время обеда. Она состоит в том, что двое играющих одновременно показывают известное число пальцев на поднятой руке или обеих руках и одновременно произносят фразу, в состав которой входит это число, в виде какогонибудь любезного пожелания, например:

— Четыре времени года богатеть (желаю)!

— Семь здоровых сыновей иметь!

— Пять добродетелей украшать (вас)!

Эти фразы выкрикиваются во всю глотку одновременно, причем оба смотрят друг другу на руки, и тот, кто раньше произнесет фразу, заключающую число, равное сумме показанных обоими пальцев, считается выигравшим, а проигравший должен выпить чашечку вина. При этой игре входят в такой азарт и так кричат, что со стороны можно подумать, что идет ожесточенный спор, который кончится дракой.

После обеда любезный хозяин устроил нам другое развлечение, показав бой сверчков — очень распространенную в Китае забаву. Он пригласил двух обладателей сверчков из своих знакомых купцов. На стол поставили большую чашку с ровным дном и отвесными боками, которая и представляла арену боя. В эту чашку выпустили сначала одного сверчка, потом другого. Сверчки одного пола относятся враждебно друг к другу и, заметив врага, немедленно вступают в бой; схватывая друг друга челюстями, они дерутся до тех пор, пока один не обратится в бегство или не будет выброшен из чашки. Владельцы сверчков и зрители держат пари и, говорят, проигрывают целые состояния. Сверчков ловят особыми приборами и содержат в чашке с крышкой, в которой имеется глиняный домикжилище одно блюдечко для риса и другое для воды. Руками их не трогают, а ловят в трещинах и щелях домов и пересаживают колпачком из проволочной сетки в чашку. Цена сверчка не менее рубля, а хороших бойцов значительно дороже.

Сравнительно с кровавыми боями быков и петухов которыми развлекаются в Европе, бои сверчков, конечно, представляют невинную забаву и соответствуют миролюбивым наклонностям китайцев.

Сучжоупоследний и самый западный город провинции Ганьсу внутри Великой стены. Поэтому товары, привозимые из обширной западной области Синцзянь, вне собственно Китая, облагаются пошлиной в Сучжоу. Сплингерд стоял во главе таможни. Провинциальная власть в лице генералгубернатора Ганьсу очень ценила Сплингерда за его честность на посту, который мог быть источником больших доходов при затрудненности фактического контроля. Кроме того, в Сучжоу приезжали с товарами таранчи (тюрьки) из Синцзяня и монголы с Эцзингола; между ними и китайцами возникали тяжбы, которые разбирал Сплингерд, имевший большой опыт в торговых делах.

Вот почему этот бельгиец так долго удержался на своем посту в этом пограничном городе, тогда как вообще китайские мандарины редко оставались на том же месте дольше 34 лет.

Глава девятая. Западный Наньшань и Цайдам

Западные ворота собственно Китая. Каньоны р. Дабейхэ. Пустынные цепи. Последний оазис. Р. Сулейхэ. Большой снеговой хребет. Долина диких лошадей. Куланы. Поиски проводника. Хребты Гумбольдта и Риттера. Окраина Цайдама. На озере журавлей. Аудиенция у монгольского князя. Переговоры о проводниках. Второе посещение князя запросто. Его боязнь фотографии. Продажа берданки. Предложение проводника в Лхассу. Охранное письмо.

К концу мая, благодаря существенной помощи Сплингерда, мой караван для путешествия вглубь горной системы Наньшаня был организован: куплены верблюды для багажа, докуплены лошади, заготовлены сухари и дзамба и найден проводник.

Наньшань представляет самостоятельную горную систему, связанную на западе отдельной длинной цепью Алтынтага с громадной системой Куэнлуня, а на юговостоке примыкающую к последней в бассейне верхнего течения Желтой реки. Она поднимается несколькими рядами горных цепей, несущих вечноснеговые вершины и вмещающих два больших озера, Харанор и Кукунор, между пустыней Алашани и обширной впадиной Цайдама, которая отделяет ее от нагорья Тибета. Изучение Наньшаня составляло одну из главных задач моего путешествия, так как хотя в этих горах уже побывали Пржевальский, Потанин и ГрумГржимайло, но значительная площадь оставалась совершенно неизвестной, а в отношении геологического строения имелись только данные, собранные венгерцем Лочи во время экспедиции графа Сечени 1877–1879 гг. и касавшиеся главным образом восточного конца этой системы.

Рис. 60. Город Цзяюйгуань с восточной стороны

Я предполагал пройти из Сучжоу прямо на юг к верховьям р. Бухаингол, пересекая все цепи Наньшаня, затем объехать оз. Кукунор и на обратном пути сделать второе пересечение Цепей на пути из г. Синина в Ганьчжоу. Такой маршрут давал возможность изучить наиболее высокую и неизвестную среднюю часть Наньшаня. Но выполнить этот план удалось только во второй его части, так как в Сучжоу не нашлось проводника к Бухаинголу; пришлось сделать первое пересечение гораздо западнее, что сильно удлинило маршрут, утомило животных и вызвало лишние расходы, преждевременно истощившие взятые с собой средства. А кроме того, наиболее неизвестная часть Наньшаня осталась неизученной, что заставило год спустя вторично направиться в эти горы в ущерб другой части плана путешествия.

25 мая караван в составе пяти человек (я, Цоктоев, старший сын Сплингерда, китаец из миссии в Лянчжоу и китаецпро¬водник) выступил из Сучжоу на запад по большой дороге в Синцзянь. Пять дней мы шли еще по продолжению культурного пояса, протянувшегося вдоль северного подножия Наньшаня, но здесь гораздо более бедного водой и представляющего от¬дельные небольшие оазисы с маленькими селениями у источ¬ников и небольших горных речек, разделенные пустынными пло¬щадями. В первый день мы дошли до укрепления Цзяюйгуань (рис. 60), представляющего самые западные ворота в Великой стене и последний городок провинции Ганьсу и собственно Ки¬тая. Стена, ограничивающая с севера оазис Сучжоу, загибается резко на юг и южнее укрепления доходит до р. Дабэйхэ, большого потока, питаемого снегами Наньшаня. Выйдя из гор, эта река врезывается каньоном, глубиной в 60–80 м, в толщу галечников и песков, слагающих равнину горного подножия. Стоя на берегу этого глубокого каньона, можно понять, почему эта равнина к югозападу от Сучжоу лишена растительности и населения и превратилась в пустыню: вода течет слишком глу¬боко, и нельзя не только вывести ее на равнину, но и добыть грунтовую воду близ поверхности земли; каньон слишком глу¬боко дренирует всю эту площадь.

На шестой день мы подошли к подножию хр. Рихтгофена, первой цепи Наньшаня, и по ущелью, сухому в это время года, начали подниматься на перевал. Эта цепь, которая тянется непрерывно от Желтой реки и еще на меридиане Сучжоу представляет вечноснеговые вершины, здесь уже понизилась до 3000 м и распалась на скалистые группы пустынного характера; нет ни леса, ни проточной воды, ни населения, хотя мы видели несколько угольных копей и маленький горшечный завод, вероятно, действующий только в те месяцы, когда нет полевых работ. За этой цепью мы вышли в широкую котловину, орошенную р. Сулейхэ, которая несет воду ледников высшей части среднего Наньшаня, а входит в эту котловину и выходит из нее по непроходимым ущельям, промытым ею в горах. К удивлению, в этой пустынной котловине оказался небольшой оазис с пашнями и фанзами земледельцев, которые построили утлый мост через реку. Без этого моста река была бы непроходима; она мчится мутным бешеным потоком в 20–25 м ширины в каньоне, глубиной в 15 м, промытом в грубых галечниках ее собственных древних наносов. Оазис орошен не ее водой, а ее левым притоком, р. Сихэ, вверх по которому мы направились дальше. Вторая цепь Наньшаня, хр. Толайшань, западнее ущелья р. Сулейхэ кончается, превратившись в низкие горы.