Под сенью звезд Харин Данил

1

Воздух был таким влажным, что его можно было выжимать. Дыхание вырывалось из груди с утробным свистом, ноги вот-вот могло свести судорогой. Потные волосы растрепались и прилипли кушам, шее, лбу. Под глазами нарисовались темные круги. Сил совсем не осталось, но Мак Брайд все равно бежал. Бежал, оставив далеко внизу свой внедорожник, надежно урытый ветками и камнями. Бежал по почти нехоженой тропе, которая забираясь все выше в горы, вела к одному из самых отдаленных в этой стране монастырей. Бежал, потому что около часа назад, внутренний голос настойчиво зашептал ему, плетущемуся с опущенными плечами сквозь предрассветные сумерки, что еще не совсем поздно. Зашептал, что если он пошевелит своей старой задницей, возможно, ему еще удастся все исправить. И он, обессиленный, голодный и одинокий, собрал все силы и перешел на бег.

Сначала было очень тяжело. Ноги не хотели двигаться быстро. Вряд ли ему удавалось держать даже десять километров в час. Но через двадцать минут у старого пса войны открылось второе дыхание и он смог существенно добавить ходу. Уже сорок минут он двигался в очень хорошем темпе. Воздух становился все более разряженным и холодным. Мак Брайд продолжал бежать, забираясь все дальше в страну больших гор. Все выше и выше, все ближе к невидимым пока снежным вершинам.

Тропа резко вильнула влево. Человек еле успел среагировать и избежать столкновения с толстым стволом дерева. Но…

Пробежав по инерции еще несколько метров, истощений до предела Джеффри Мак Брайд остановился.

Что-то было там, на повороте. Что-то, что упустили застланные потом глаза пожилого человека. Что-то, что заметила интуиция матерого боевого пса, в свое время преодолевшего не один десяток километров марш-бросков сквозь непролазные джунгли, полные хищников, ядовитых гадов и вооруженных русскими автоматами аборигенов, мечтавших опустошить магазины в спины ненавистным янки.

Шеф службы безопасности голубого Жеребца согнулся пополам, пытаясь отдышаться. Сердце бухало, как паровой молот. Во рту пересохло. Трясущейся рукой он вытащил фляжку с водой. Сделал глоток. Прополоскал горло и рот, сплюнул. Потом сделал еще несколько крошечных глотков, на этот раз позволив воде живительным бальзамом проникнуть в желудок. С трудом восстановив дыхание, Мак Брайд развернулся и медленно зашагал обратно, тщательно осматривая придорожные кусты, траву и деревья.

Дойдя до поворота, он совсем остановился. Очень долго всматривался, слегка пригнувшись от усердия. Наконец он выпрямился. Легкая усмешка тронула потрескавшиеся губы. На молодом деревце, росшем чуть справа оттого, в которое он чуть было не врезался на бегу, на высоте человеческого плеча была надломлена ветка.

Мужчина шагнул с тропинки и подошел вплотную к деревцу. Потрогал слом пальцем. Свежий. Веточку сломали два или три дня назад. Он сделал несколько шагов в глубину леса. Вон там примята трава, словно кто-то положил на это место свой тяжелый рюкзак. Возможно, чтобы глотнуть воды и свериться с картой. Теперь сомнений не оставалось: пару дней назад здесь прошел Петр Строганов.

Это было огромной удачей. Мак Брайд знал о втором пути в Долину. Коротком пути через ручей убегающий под гору. Пути избранных. Пути Магистров. Пути, которым, естественно воспользовался Петр Строганов. Джеффри прочел о нем в тайной части Устава. Но, даже там не было ни карты, ни описания того, как его можно было найти. Поэтому старый солдат собирался воспользоваться путем Хранителей, лежавшим через узкое ущелье к западу от монастыря. Это был приличный крюк. Он занял бы у него не меньше дня пути. Но теперь…

Джеффри присел на четвереньки и кончиками пальцев стер с маленького островка черной земли отпечаток дорожного ботинка австрийского производства сорок четвертого размера. Петр был весьма осторожен и аккуратен, но все же он был городским парнем.

Старый солдат поднялся и не торопясь зашагал дальше.

Откуда-то сверху раздалось пение птиц. Но он не поднял голову, продолжая выискивать следы своего шефа. Вот два растущих почти вплотную дерева. На левом, на уровне пояса, небольшая царапина на коре. Петр прошел между этих деревьев, задев ствол либо часами, либо карабином на рюкзаке. Сломанный цветок, сдвинутая ветка…

Джеффри Мак Брайд шел по следу, как хорошо обученная гончая, все отдаляясь и отдаляясь от тропы. Наверху, в кронах деревьев продолжали чирикать неведанные птицы, над лесом поднималось солнце. Когда его лучи коснулись верхушек самых высоких деревьев, человек уперся в отвесную скалу. Она казалась неприступной. Но где-то там, между огромных, покрытых мхом валунов, там, куда нырял звонкий горный ручей, прятался вход в пещеру.

2

Мак Брайд не смог бы объяснить, что заставило его отпрыгнуть в сторону и развернуться. Может быть запах, может быть неуловимое движение воздуха, может быть что-то еще. Но уж точно не звук. Никаких звуков он не слышал, потому что человек подобрался к нему совершенно бесшумно. Он был одет в черное монашеское платье, в одной руке он сжимал длинный нож. Он прыгнул на него сзади и перерезал бы горло в одно мгновение. Но Мак Брайд что-то почувствовал и ушел от удара.

Теперь они стояли лицом к лицу.

Темные раскосые ничего не выражавшие глаза следили за Мак Брайдом. Тибетец сделал аккуратный, скользящий шаг вперед. В его движениях ощущалась скрытая сила.

«Один из Хранителей»– догадался Джеффри.

– Я свой. Нет оружия, – сказал американец, использовав почти весь свой запас слов китайского языка.

Но тибетец видимо не владел китайским. Он не ответил, но сделал еще один шаг. Мак Брайд подобрался.

У него почти не осталось сил, а одежда была мокрой насквозь. Всего полчаса назад, когда отвесная скала преградила ему путь, ему пришлось нырять в ручей, который прятал дверь в мир Хранителей Ордена от остального мира. Ручей оказался очень глубоким. Джеффри проплыл с десяток метров под водой и вынырнул в пещере, скрывавшейся за той самой отвесной стеной. Потолок пещеры был достаточно высоким, чтобы взрослый человек мог идти по ней не опасаясь разбить об него лоб. Через пять минут путник выбрался на поверхность с другой стороны отвесной скалы через узкий лаз, открывшийся, когда он нажал на небольшой выступ в стене пещеры, прикрытый снаружи густой высокой травой. Потом человек снова бежал. Оставалось только удивляться, почему он до сих пор просто не потерял сознания от усталости и не упал на холодную землю. Несмотря на это, старый разведчик подобрался. Он не собирался сдаваться на милость невысокого раскосого молчуна.

Через секунду хранитель бросился на вторгшегося в его владения человека, выбрасывая вперед руку с ножом. Мак Брайд увернулся и даже успел выбросить встречный правый, но его кулак ушел в пустоту. И в то же мгновение нога хранителя впечаталась старику в ребра. Крякнув, Мак Брайд отскочил в сторону. Человек в черном платье не дал ему ни секунды, ударил ножом, потом свободной рукой, и тут же добавил поочередно обеими ногами. Но старик имел достаточный опыт подобных стычек и у него были прекрасные учителя. Он отбил руку с ножом и успел поднять руки, закрыв голову. Из четырех ударов цели достиг только один. Но и он не оказался достаточно прицельным, чтобы сокрушить старого солдата. Азиат попытался ложным движением заставить противника раскрыться, но тот не поддался и успел отскочить назад, выгадывая несколько мгновений. Это драгоценное время пожилой начальник службы безопасности могущественной американской компании использовал для того, чтобы выхватить большой боевой нож. Затягивать поединок было нельзя. Он был вымотан и стар, а хранитель молод и полон сил (наверняка недавно слопал полную чаплашку тсампы).

Мак Брайд это прекрасно понимал и потому бросился в атаку. Он попытался достать тибетца ножом в живот, но тот отбил его своим оружием. И тут же размахнулся, чтобы полоснуть пришельца по горлу, но тот тоже успел отбить его нож своим. Еще несколько секунд лезвия мелькали в воздухе, то и дело с глухим звоном ударяясь друг об друга. Но азиат заметил, что противник сосредоточил свое внимание на его правой руке, сжимавшей рукоять ножа, и, отбив очередной выпад старика, сделал молниеносный шаг в сторону и резко ударил левой рукой сбоку в висок. Лишь слегка промахнулся, угодив в ухо.

Джеффри Мак Брайд полетел на землю, скатился по небольшому склону, неуклюже перевернулся через правый бок и заметно пошатываясь встал на ноги. Нож выпал из его руки и теперь лежал на земле примерно посредине между ними.

«Не заметил» – подумал Джеффри, наблюдая, как тибетец с довольным выражением на лице (если это лицо вообще могло что-то выражать), перевел взгляд с ножа на шатающегося противника и шагнул к нему.

Тибетец действительно не заметил, как, кувыркаясь через бок, американец молниеносным ударом за спиной, вонзил нож в наружный карман рюкзака, тут же выдернул и выпустил из руки, задержал свой неуклюжий кувырок на неуловимый миг в том месте, где его бедные ребра наткнулись на спрятавшийся в траве плоский валун, и только потом, перекатившись, встал на ноги.

Их разделяло каких-то три метра. Хранитель сделал шаг, еще один… И вдруг его правая нога, на которую он перенес вес чуть уверенней чем следовало, поскользнулась и он потерял равновесие. Глаза тибетца только начали расширяться от удивления, а Мак Брайд уже рванулся вперед и без всяких изысков нанес страшный удар прямо в челюсть. Хранитель мгновенно обмяк и рухнул на землю.

Мак Брайд сбросил рюкзак, открыл наружный карман и вытащил из него свою запасную флягу. В деревушке, где он останавливался по пути из Лхасы, эту флягу ему совершенно бесплатно наполнили густым масляным чаем, который так любили местные жители. Мак Брайду вкус этого чая совершенно не понравился, если честно, то его чуть не стошнило после первого же глотка. Поэтому фляга оставалась полной. До этого самого момента. Теперь она была почти пуста. Масляная жидкость вылилась через большую дыру с рваными краями, которую проделал его армейский нож. Вылилась по большей части как раз на тот спрятавшийся в траве шершавый валун, на котором поскользнулся злосчастный тибетец.

– Вот так сосунок! Это тебе не с Шао Линями на палках махаться. Спецподразделение морской пехоты США, майор Мак Брайд – пробурчал Джеффри и опустился на землю рядом с рюкзаком. Ему просто необходимо было посидеть пару минут, прежде чем действовать дальше.

3

Петр медленно шагал по коридору. По обе стороны он видел закрытые двери. Он знал, что во всех этих комнатах хранятся старинные, покрытые толстым слоем пыли дощечки с текстами, свитки и книги. Сегодня книги его не интересовали. Он направлялся к лестнице, ведущей на второй этаж. Когда он, преодолев двадцать четыре ступени, оказался наверху, интерьер немного изменился.

Коридор второго этажа освещался тремя керосиновыми лампами, поэтому здесь было немного светлее. В воздухе витал одурманивающий аромат благовоний. Циновки под ногами были украшены изображениями звездного неба. На стенах были выбиты надписи на древнекитайском и латинском языках. Но главное, здесь была только одна дверь, справа в самом центре длинного коридора.

Петр остановился на секунду, пораженный атмосферой необычайной благости, которая наполняла коридор. Рассмотрел пол, стены, тряхнул головой, чтобы отогнать неожиданно навалившееся желание лечь и уснуть. Бесшумно двинулся к единственной двери. Обычная дверь из двух створок открывавшихся вовнутрь.

Человек остановился напротив двери. Он мог поклясться, что слышит чудесный звук одновременно похожий на пение детского церковного хора, журчание веселого горного ручейка, жужжание мохнатой пчелы над цветочной поляной и еще много-много на что.

«Вот оно, – подумал Петр, вытирая со лба проступивший пот, – колыбель цивилизации, средоточие власти. Там посреди комнаты, скорее всего, прямо на полу сидит он. Да, неспешно попивает чай и наслаждается властью над миром. Наверное, когда-нибудь, через много лет, у меня бы появился шанс занять эту комнату. Но я не могу больше ждать!

Во имя своего отца, я ждал достаточно! Пришло время действовать!»

Помедлив еще только секунду, новоявленный первый Магистр самого древнего на Земле Ордена толкнул дверь в комнату Великого Магистра.

4

Мак Брайд, прикрываясь пленным азиатом, вывалился на поляну. Длинная веревка опутывала ноги, руки и шею хранителя. Любое движение рукой или слишком широкое движение ногой резко затягивали удавку на шее, к которой для пущей надежности было приставлено лезвие боевого ножа.

На дальней стороне поляны стояла небольшая каменная хижина. Перед входом кружком сидели трое. За хижиной в скале была выдолблена лестница, ведущая вверх, к плато, на котором огромной серой глыбой возвышался Звездный Дом. Мак Брайду не удалось бы заметить сливавшееся со скалой строение, если бы оно каким-то чудесным образом не светилось изнутри.

Подталкивая своего заложника в спину, Джеффри двинулся вперед к тому месту, где сидели трое старцев. Ему удалось преодолеть половину расстояния, когда из леса с северной и южной стороны на поляну выскочили двое мужчин, клонов того, которого он одолел в неравном бою и теперь толкал перед собой связанного, приставив к горлу острый как бритва нож. Пролетев по несколько метров открытого пространства, они замерли. Каждый из них держал наизготовке лук. Оба целились в американца.

Джеффри оценил образовавшийся живой треугольник. В основании по бокам два хранителя с луками в руках и длинными ножами за поясом, в центре троица стариков, продолжавших спокойно попивать чай. В вершине он, ограниченный в маневре связанным пленником, но зато прикрытый его телом от смертоносных стрел.

«Нужно подобраться поближе к старикам, чтобы они смогли меня слышать и попробовать договориться» – решил Мак Брайд и осторожно двинулся вперед, подталкивая пленника.

Заметив, что противник начал движение, двое Хранителей принялись медленно обходить его с флангов, чтобы устранить препятствие для стрельбы в виде своего незадачливого товарища.

Мак Брайд, продвигаясь вперед, внимательно наблюдал за ними. Еще несколько шагов и он откроется для стрельбы, станет для них живой мишенью. И что-то ему подсказывало, что эти хмурые раскосые парни знают, как обращаться с луком. Он резко остановился. Пленник, упершись кадыком в лезвие армейского ножа, поспешил последовать его примеру.

– Я свой. Нет оружия, – прокричал Мак Брайд, обращаясь к трем старцам, которых происходящее, похоже, совсем не волновало, и которые продолжали попивать чай, изредка перебрасываясь короткими фразами.

Звук голоса Мак Брайда не нашел препятствий в разряженном горном воздухе и один из старцев, тот, что сидел в центре, поднял голову. Хранители, уже было изготовившиеся к выстрелу, замерли и покосились на стариков, ожидая их реакции.

Джеффри увидел, как старик открыл и закрыл рот. Через мгновение до него донеслись слова тибетца. Слова, сказанные на чистейшем английском языке:

– Доброе утро, мистер Мак Брайд! Никак не ожидали увидеть Вас здесь. Сделайте милость, отпустите молодого Тзу и идите к нам! – после этих слов, говоривший поднял морщинистую руку и сделал знак Хранителям. Те с явной неохотой опустили луки, продолжая, однако следить за каждым движением незванного гостя.

Старый солдат, безмерно удивленный услышанным, убрал нож. Оставив связанного пленника стоять в самом центре большой поляны, он направился к старцам. Когда подошел достаточно близко, сказал:

– Приветствую вас, мудрые старцы! Я Джеффри Мак Брайд, рыцарь Ордена Звезды.

– Мы знаем, кто ты, – спокойно ответили тибетцы.

– Я здесь, чтобы…

– Ш-ш-щ, – прервал его тибетец, поднеся палец к губам.

– Не говори ничего! – сказал сидевший в центре, который выглядел старше других, – просто присядь вот сюда, глотни чаю и посиди минуту! Если после этого ты не передумаешь делать то, зачем пришел, то… – он пожал плечами.

– Ты пойдешь и сделаешь это, – закончил за него третий старец, – И никто из нас не попытается тебя остановить.

Джеффри лихорадочно попытался увидеть подвох, но мысли путались, а пауза неприлично затягивалась. Наконец он решил, что у него нет причин не последовать совету. Он опустился на свободную циновку, наплескал чая в пустую кружку и сделал несколько глотков. Напиток был божественно вкусным. Он опустошил кружку и закрыл глаза. Он вдруг понял, что смутило его, когда он выбрался из пещеры. В Долине Хранителей было очень тихо. Безоговорочно тихо. Он вслушался в эту невероятную тишину. Она успокоила его. Расслабление проникло в него через затылок, спустилось к плечам, разлилось по груди. Он почувствовал запахи. Целый букет сумасшедших ароматов. Мысли просветлились. В стене отделявшей его от трудных воспоминаний открылась дверь. Из нее лился дивный, манящий свет. Ему было страшно, но он, все же, шагнул в проем…

Тринадцатилетний Джеффри Мак Брайд подходит к крыльцу одноэтажного дома выкрашенного в отвратительный грязно-зеленый цвет. Мамин Форд стоит на подъездной дорожке. Отцовской машины нет. Оно и понятно. Теперь только час дня. Отец на заводе. Генри Мак Брайд, сын шотландского эмигранта, погибшего в большой войне, работает начальником цеха, зарабатывает достаточно, чтобы иметь возможность содержать две машины и раз в две недели водить жену в настоящий ресторан или театр, и приезжает домой не раньше половины восьмого вечера. Да и сам Джеффри обычно возвращается около пяти, а то и шести. Вот и сегодня, после уроков он должен был пойти на тренировку школьной бейсбольной команды, а потом планировал зайти с друзьями в кафе, выпить по большому ванильному коктейлю и потрепаться про бейсбол, и совсем немного про девчонок. Но с самого утра он чувствовал легкое недомогание. Он не сказал ничего родителям, опасаясь, что они заставят его остаться дома. А Джеффри вовсе не хотел целый день проторчать в своей комнате, и тем более ему не хотелось пропускать бейсбольную тренировку. Их новый тренер, мистер Пэриш, обещал показать, как бросать мяч с верхней подкруткой.

Но на уроке литературы ему стало действительно нехорошо. Голова закружилась, появилась неприятная резь в глазах. Он поднял руку и, сказав учителю, что плохо себя чувствует, спросил разрешения показаться школьному доктору.

По дороге к кабинету школьного педиатра, миссис Скайловски, Джеффри почувствовал тошноту, а прикоснувшись тыльной стороной ладони к своему лбу, обнаружил, что тот действительно горячий.

Молниеносное обследование проведенное миссис Скайловски подтвердило его худшие опасения. Градусник показал 38,2. Горло было воспалено.

«У тебя ангина, тебе срочно нужно домой!» – строго, но одновременно с ноткой сочувствия сказала миссис Скайловски, глядя поверх узеньких очков без оправы.

«Тебе лучше не идти пешком. Можешь позвонить родителям, чтобы тебя забрали?»

«Я возьму такси», – пробурчал расстроенный Джеффри, сунул в карман листок с названиями лекарств, который миссис Скайловски, велела передать маме и выскользнул за дверь.

Джеффри открывает дверь своим ключом и входит в дом. Первое на что падает взгляд его воспаленных глаз, это пара кожаных коричневых мужских ботинок. Из родительской спальни доносятся приглушенные звуки какой-то возни.

Окрик «Мама я дома» застревает в опухшем горле. На автомате он бросает рюкзак со школьными принадлежностями и спортивной формой на тумбочку под зеркалом, а потом медленно снимает обувь. Тихо, почти крадучись, он идет по коридору, мимо кухни, мимо своей комнаты к двери родительской спальни. К звукам возни, которые становятся все четче, добавляются тихие женские стоны и мужское сопение.

Дверь приоткрыта. Очень осторожно маленький Джеффри, которого уже бьет озноб, заглядывает в комнату родителей.

Он стоит на коленях, справа от кровати, спиной к двери. Его голова ритмично двигается вверх-вниз между раскинутых бедер женщины. Та распластанная голой на кровати, одной рукой сжимает клок волос на его затылке, задавая темп. Ее, весьма недурные для тридцати пяти лет, груди покачиваются в такт движениям мужской головы. Глаза женщины закрыты, стоны нарастают. Она явно приближается к оргазму. Джеффри Мак Брайд отпрянывает назад и на цыпочках двигается обратно по коридору. Его щеки пылают, но глаза остаются сухими. Мальчик обувается, берет рюкзак и, стараясь не издать ни звука, выходит на улицу. Его тошнит, голова кружится, а колени сильно болят, но он молча бредет вниз по улице, чтобы вернуться домой через два часа с температурой 39 с половиной.

Прошло две недели, прежде чем Джеффри Мак Брайд смог вернуться в школу и целый месяц, прежде чем он наконец-то смог сыграть с друзьями в бейсбол. Джеффри ничего не сказал ни матери ни отцу.

Через четыре месяца Генри Мак Брайд, прийдя в магазин, торговавший подержанными авто, чтобы присмотреть жене подарок к дню рождения, застал ее делающей минет хозяину магазина на заднем сиденье синего Бьюика.

Генри Мак Брайд, которого природа не обделила ни ростом ни силой, вытащил незадачливого торговца из машины и несколько раз крепко приложил головой о задний бампер. Хозяин так и остался лежать на земле, в своих желтых кожаных ботинках с вывалившимся из ширинки членом. Жену здоровяк не тронул.

Они успели развестись до того, как Генри Мак Брайд сел за решетку…

Джеффри открыл глаза и потряс головой. Это были худшие воспоминания его жизни. Но он знал, почему вспомнил тот день. Знал это очень хорошо. Тогда он не захотел поверить в предательство. Не смог в него поверить. И это стоило ему очень дорого. Слишком дорого. Отец, которого он обожал, умер в тюрьме через семь месяцев.

– Ты по-прежнему хочешь туда пойти? – Джеффри вздрогнул, словно вырываясь из глубокого гипноза, и чуть удивленно посмотрел на трех старцев.

Трое, в свою очередь пристально смотрели на него, и один из них повторил вопрос:

– Ты собираешься войти в обитель Звезды?

Пожилой, измотанный долгим походом американец тихим, но уверенным голосом ответил:

– Да.

5

Несколько секунд Петр Строганов был ослеплен. Ослеплен светом, который не могли выдержать глаза простых смертных. Но он не был простым смертным, поэтому смог восстановить зрение и рассмотреть комнату. Четыре циновки вокруг низкого чайного столика, завешенная белым балдахином кровать, но главное… Главное, что в самом центре комнаты, в потолке имелось аккуратное круглое отверстие, размером с мяч для большого тенниса.

А сквозь это отверстие день и ночь пробивался луч божественного света. Живительного света самой Приории. Петр не знал об этом раньше, но как только увидел, осознание пришло мгновенно.

«Только подумать, какую же силу он дает хозяину комнаты!», – изумился Строганов.

Мягкое свечение луча неумолимо звало к себе. Оно завораживало. Петр сделал несколько осторожных шагов, ощущая как к ногам приливает тепло. В животе что-то сладостно сжалось, а в голове зазвучала музыка. Волшебная симфония, какую не под силу написать ни одному композитору. Сердце замерло. Не сознавая, что делает, мужчина опустился на колени и закрыл глаза. В ноздри ударил запах, запах из его далекого прошлого. Он узнал этот запах и застонал. Это был запах свежескошенного сена, смешанный с ароматом юного, непорочного женского тела…

Ему шестнадцать. Он в Техасе, на ранчо одного из друзей отца. Они бегут босиком по траве озаренные лучами готового скрыться за горизонтом августовского солнца. Она дочь хозяина, ей только-только исполнилось пятнадцать, и ее зовут Хилари. Она бежит впереди. Он слышит ее звонкий смех, видит, как блестят светлые волосы, как развевается на бегу коротенькое легкое платьице, открывая загорелые чуть пухлые бедра. Он настигает ее двумя прыжками, ловит ее руку, и они вместе громко хохоча с разбега падают в огромный стог сена. Так, заливаясь беспричинным, но очень искренним смехом они лежат, как кажется ему, бесконечно долго. Пока она вдруг резко не приподнимается и перекинув через него правую ногу не усаживается на него, так грациозно словно оседлывает одного из папиных скакунов. На лице нет и тени улыбки, большие карие глаза серьезно и чуть лукаво смотрят на него. В считанных сантиметрах от его лица в широком вырезе платья качаются пышные груди. Он не выдерживает и на несколько мгновений переводит взгляд на них. Он готов поклясться, что сквозь ткань своих джинсов чувствует влажный хлопок ее белых трусиков. Его хозяйство начинает подниматься, преодолевая сопротивление застегнутой ширинки, упираясь в ее левую ягодицу. Он боится, что, почувствовав шевеление в его штанах, она вскочит на ноги и убежит прочь, а может быть, даже влепит ему пощечину. Он начинает лихорадочно придумывать оправдание, продолжая открыто таращиться на ее грудь. Но она неожиданно для него наклоняется и целует его прямо в онемевшие от возбуждения губы, а потом делает совершенно дикую вещь. Она опускает правую руку к месту соприкосновения их промежностей, шарит там какое-то мгновение и двумя резкими движениями расстегивает ширинку на его джинсах от Кэлвина Кляйна, мимолетом задев костяшкой мизинца головку его набухшего члена, выглянувшего из-под резинки трусов. Его начинает бить крупная дрожь. Он поднимает едва послушную руку и неловко сжимает в ладони ее левую грудь. Поднимает глаза, все еще подспудно ожидая негативной реакции, вроде пощечины. Но малышка Хилари, сохраняя совершенно серьезное выражение лица, (выдает только легкая пелена, подернувшая взгляд) скрещивает руки на животе, ловит пальцами подол платья и медленно начинает тянуть вверх. Как завороженный он наблюдает. Бедра, потом те самые белые трусики, действительно влажные в промежности или ему только кажется? Дюйм за дюймом открывается загорелый живот, причудливый завиток пупка, платье поднимается все выше. Теперь все его тело бьет крупная дрожь. Но она, кажется, не замечает этого. Ее руки продолжают движение. Вот из-под светлой материи показались полукружия грудей. Платье проскользило еще немного и его взгляду открылись крупные розовые соски. «Господи» – мысленно стонет он, – «Я вижу грудь!»

Она снимает платье через голову и легким движением отбрасывает его на траву.

Также неторопливо стягивает с него футболку. Их губы сливаются в жарком как августовское техасское солнце поцелуе. Переплетенные тела перекатываются вправо, так что он оказывается сверху. Немного осмелев, он нащупывает ее трусики и начинает тянуть вниз. Она не сопротивляется. Наоборот. Изгибается, чтобы ему было удобнее. Белый комочек летит на траву вслед за платьем. Одним движением он стягивает с себя джинсы вместе с плавками, замешкавшись немного при попытке освободить ноги. Она снова не замечает его замешательства. Окончательно осмелев, он принимается ласкать руками ее груди, потом спускается к животу и, наконец, еще ниже. Там внизу влажно, там внизу настоящий потоп.

«Ну же!»– стонет она охрипшим голосом.

Он хватает свой член за основание и направляет прямо между ее разведенных бедер…

– A! – вскликнул Петр и открыл глаза. К своему ужасу он обнаружил, что стоит посреди комнаты на коленях с расстегнутой ширинкой, обхватив рукой член, изрыгающий семя прямо на дощатый пол.

Мощным усилием воли он взял себя в руки, резко поднялся, спрятал хозяйство и застегнул брюки.

Это все проделки луча. Сила Приории, взывающая к самому светлому, что хранилось в его сердце.

Но он пришел сюда не за этим. И даже конфуз с неуместной мастурбацией не сможет смутить его.

Первый Магистр двинулся к кровати, на ходу обтерев руку о рубашку и достав из наплечной кобуры свой Вальтер.

– У тебя большая власть, – прошептал он, – И ты не захотел делиться ею с моим отцом. А ведь он заслужил это. Заслужил место в этой комнате…

Убийца шагнул к кровати в полной уверенности, что видит за полупрозрачным балдахином силуэт спящего старца. Поднял пистолет.

– Но ты избавился от него. Похоронил в обломках чертова вертолета, – шепот стал почти беззвучным, – Но тебе придется вернуть долг, слышишь. Вернуть его мне. Мне…

Здесь возле луча, где слышалось пение ангелов, щебетание птиц, грохот волн и шум ветров, звук выстрела прозвучал жалким хлопком…

Однако девятимиллиметровая пуля не потеряла от этого своей смертоносной силы…

Она вошла прямо в затылок, вышла через переносицу и впилась в стену. Лишенный половины красивого когда-то лица Петр Строганов рухнул на пол.

В дверях, медленно, как во сне, опуская свой Глок, стоял Джеффри Мак Брайд. По его щекам текли слезы. Он только что спас жизнь самому главному человеку на Земле. Но для этого ему пришлось лишить жизни своего лучшего друга.

Мак Брайд развернулся, чтобы уйти. Но вдруг передумал. Резко повернувшись, он в три шага преодолел расстояние, отделявшее его от кровати, и одним движением откинул балдахин.

Кровать, накрытая застиранной белой простыней была пуста.

1

Лес становился все более редким и все менее живым. Да, именно так. Тайга вокруг мертвела с каждым шагом. Все реже попадались под ноги мелкие зверьки, все тише и реже раздавались голоса птиц, все более пожухлой становилась хвоя на все более понурых ветвях сосен. Да и сами сосны становились какими-то более серыми. Все это человек замечал, не сбавляя ни на секунду бешенного темпа. Он мчался между деревьев, даже не смотря под ноги. Все лицо было покрыто порезами, оставленными многочисленными ветками, хлеставшими его по щекам, лбу, подбородку. Эти кровавые следы, капельки пота на висках, растрепавшиеся немного волосы делали бегущего мужчину еще более красивым.

Каждые пятнадцать минут он бросал короткий взгляд на небо и на свой отделанный бриллиантами хронометр. И вот, перескочив через поваленное дерево, он в очередной раз взглянул на левое запястье. То, что он увидел, однозначно подтверждало правильность выбранного направления, хотя он и не смог бы объяснить каким именно образом. Дело в том, что стрелки хронометра, его хронометра, который продолжал бы показывать время с точностью до тысячных долей секунды и на дне самой глубокой океанской впадины и на космической станции, остановились.

Это был, совершенно очевидно, дурной знак. Он должен был притормозить и поразмыслить как следует. Подумать, почему лес вокруг стал совсем безжизненным, и что могло ждать впереди. И он осознавал эту необходимость, но стоящий перед мысленным взором образ улыбающейся молодой девушки настойчиво гнал его вперед.

Дыхание становилось все тяжелее. Теперь он не мог с уверенностью утверждать, сколько времени прошло с того момента, когда он оставил на переднем сиденье «Лэнд Ровера» труп своего недавно обретенного товарища, которого сам же и застрелил. Но предполагал, что прошло не меньше суток. Причем последние часов шесть, а может и все десять он двигался по совершенно безжизненному лесу, окутанному серым туманом. Он больше совсем не слышал звуков, кроме собственных шагов и дыхания, не обонял никаких запахов, не чувствовал даже бега времени. Голова была тяжелой. Если он пытался немного сосредоточиться и подумать, мысли разбегались в разные стороны, словно мыши, увидевшие здорового голодного кота. За все время он сделал всего две короткие остановки, чтобы достать из кармана куртки пакетик с белым порошком и угостить каждую ноздрю приличной дозой. Потом прятал мешочек обратно во внутренний карман и продолжал свой бег.

Когда силы подходили к концу, и на краю сознания уже появилась мысль о том, что вся эта беготня бессмысленное движение в никуда, деревья вдруг резко расступились. В одно мгновение перед ним открылась большая поляна. Он резко остановился. Оглядел поляну. В центре, примерно в ста шагах от него, в земле виднелся разлом. На дальнем его краю лежал красный сверток, размером с человека. Он пригляделся, заметил с одной стороны, выбившиеся из-под материи пряди темных волос, с другой выглядывающую маленькую ступню. Он знал эти волосы, гладил их, совсем недавно, нежно пропуская пряди между пальцев. Он знал и эту ножку, целовал ее, ласкал аккуратные пальчики. С трудом подавив желание немедленно рвануться к свертку, он шагнул назад, укрылся за неестественно изогнутым стволом сосны, закрыл глаза, успокоил дыхание и прислушался. Он слушал несколько минут, слушал очень хорошо. Он слушал звуки леса и голос собственной интуиции. И то и другое говорило, что Разлом возле которого лежит Софья (тело Софьи), опасен, что звери, притащившие ее сюда, совсем близко, наблюдают и ждут его появления, готовые наброситься и разорвать его на куски.

Нельзя было идти туда. Ему нужно было придумать что-то, подождать…

Не медля более ни секунды, он шагнул из-за дерева и быстрым шагом направился к красному свертку, лежавшему на краю Разлома.

2

Пройдя половину отделявшего его от Разлома расстояния человек сумел разглядеть, что тот имеет форму молодого месяца. Еще через несколько шагов он почувствовал отвратительный запах гниющего мяса и горячих фекалий, исходящий из глубины. А когда до трещины в поляне осталось каких-то десять шагов, на него обрушился поток черной, злой как само зло, силы. С большим трудом человеку удалось удержаться на ногах, руки обхватили голову. Сначала он закричал, от этого крика задрожали прилегающие к поляне деревья. Потом его вырвало. Несколько капель блевотины попали на куртку. Он продолжал держаться за голову, которая готова была разорваться, его согнуло пополам, последовал новый приступ рвоты, ноги подкашивались. Организм не мог вынести нежити, которую извергал Разлом в форме месяца.

Через самые отдаленные закоулки сознания Сергей воспринимал, как вдруг зашевелился, разворачиваясь, красный сверток. Как с земли грациозно освобождаясь от ярких лохмотьев, встала Софья. Как не спеша направилась к нему, прекрасная в своей наготе.

Укрывшиеся в лесу Вакхафы, жадно впились взглядами в аккуратный треугольник черных волос внизу ее живота.

Сергей заметил маленькую родинку под левой грудью. «Она приносит мне удачу», вспомнил он слова Софьи, которые она прошептала, когда он дотронулся до этой родинки там в палатке. Но тут новый непереносимый приступ боли пронзил голову. Он рухнул на землю, перевернулся на спину.

Лицо Софьи нависло над ним обрамленное грязно-серой промозглостью неба.

– Рука даже не дрогнула, – проговорила она сквозь сжатые губы, в глазах блеснула ненависть.

Она собиралась сказать еще что-то, но вместо этого приподняла ногу и опустила ее на лицо Сергея, растирая по губам, прилипшую к ступне грязь.

Человека на земле снова стошнило. В этот раз он чуть не подавился остро пахнущей жидкостью. Лишь в последний момент ему удалось повернуть голову и выплюнуть блевотину на правое плечо.

Софья брезгливо одернула ногу и наклонилась к Сергею:

– Спуская курок там на дороге, ты жалел его или себя?

Корчившийся на земле человек ничего не ответил.

Голая бестия подняла руку над головой, взглянула в сторону южной опушки и резко опустила руку вниз.

С противоположных сторон на поляну выпрыгнули четыре ужасных твари. Издали их можно было принять за волков, но стоило им приблизиться на пару десятков шагов, как жертва понимала, что на нее напали вовсе не волки, а настоящие исчадия ада. Каждая тварь в холке была выше метра, лапы огромные как у тигров, щерились длинными кривыми когтями. А пасти с оскаленными желтыми клыками без труда смогли бы разорвать здорового лося.

Чудовища приближались, неторопливо, но в то же время быстро и слишком уж целенаправленно. Расстояние до распластанной на холодной земле жертвы неукротимо сокращалось, грудное рычание зверей сливалось с усилившимся завыванием Разлома.

Продолжавшая с ненавистью смотреть на корчившегося на краю разлома Сергея, Софья отступила от него на несколько шагов, предоставляя право действовать адскому квартету.

Звери остановились в каких-то десяти шагах от жертвы. Один из них, с заметными следами седой шерсти возле ушей и на шее, поднял оскаленную пасть к грязно-серому небу и завыл. Завыли и три других волкоподобных твари.

Ожившие отвесные стены Разлома разошлись так далеко друг от друга, что казалось земля не выдержит и начнет трескаться, а вонючая дыра начнет расти и расти, пока не поглотит все живое. Но потом, издав звук, отдаленно напоминавший крик голодной гиены, стены рванулись навстречу друг другу. Из земли вырвалось черное облако.

Лежавший на грани сознания Сергей, пронзительно закричал от боли. Он приоткрыл левый глаз, чтобы на мгновение его отсутствующий взгляд встретился со взглядом чудовища, похожего на седого волка, взглядом полным торжества и жажды крови.

Вериш, принявший свое самое скверное обличье отдал короткий и жесткий мысленный приказ одному из тройки.

Огромный волк, чья шерсть отливала рыжим, не медля ни секунды, кинулся к беспомощно развалившемуся человеку.

В паре метров от распластанного тела, волк затормозил на мгновение, подбираясь для последнего, решающего прыжка. Из-под шкуры выпирали мощные мускулы. Тело зверя сжалось как пружина и тут же разжалось, выбрасывая себя в воздух. Пасть была нацелена точно в шею. У жертвы не было шансов.

Пасть чудовища с сединой на шее, растянулась в уродливой улыбке. Два других зверя замерли, затаив дыхание. Голая девушка тоже пристально следила за каждым движением чудовища.

Вакхаф прыгнул. До шеи человека оставалось не больше двадцати сантиметров, а когти почти уже впились в едва колыхавшуюся грудь.

Летевшего волка вдруг словно лягнули в воздухе. Хищника подбросило вверх, и он, пролетев мимо человека, рухнул прямо в зев вонючей дыры.

Молниеносней, чем сама молния, лежавший почти без сознания в луже собственной блевотины, отравленный смертельными испарениями Разлома человек вскочил на ноги. Стремительно развернувшись спиной к Разлому, он вскинул руки, в которых невероятным образом оказались два пистолета.

Пистолеты запрыгали в руках перепачканного грязью, но все же очень красивого молодого человека, осыпая зверей градом восьмимиллиметровых пуль.

Двое Вакхафов, заскулив, попятились назад.

– Идиоты!!! – мысленно завопил седой, – он не может причинить вам вреда, – одновременно с этим, призвав на помощь всю свою ловкость и силу он кинулся к стрелявшему.

Перевоплотившийся в зверя Вакхав, неуязвимый для человеческого оружия, может запросто разорвать в клочья сотню здоровых мужчин. Вакхаф, которому сам Антых дал гордое имя Вериш, знал об этом, а потому без сомнения летел на врага.

Но все же, в тот момент, когда этот дурной человек, отправил одного из его братьев в путешествие на Черную гору без вершины, сбросив его в голодное чрево Разлома, а потом достал свои жуткие пистолеты и начал палить по ним, Вериш совершил фатальную ошибку. Посылая мысленный приказ, пытаясь остановить бегство растерявшихся братьев, он потерял время. Наверное, всего лишь долю секунды. Ничтожное мгновение, стоившее очень дорого. Слишком дорого!

3

Заброшенный волей древнего Ордена на самый край земли Человек, беспрерывно стрелял из обоих пистолетов только в искаженном быстротой происходящего восприятии Вакхафов. Выпустив первые две пули, он сразу оценил нанесенный ими урон, а точнее отсутствие такового. Но он был готов к этому. В ту самую секунду, когда чудовище с седой шерстью совершило первый из четырех прыжков, отделявших его от человека, правая рука итальянца начала действовать.

И двигалась она в эти мгновения с нечеловеческой быстротой.

Большой палец выщелкнул обойму, которая как в замедленной съемке полетела к земле. Рука нырнула за спину, под куртку, туда, где на специальном ремне крепились запасные обоймы. Семь стандартных, идентичных той, что падала на самый край дышащей смертью ямы. Одна особенная. Сама она и восемь пуль в ней были изготовлены из белого золота высочайшей пробы. На каждой пуле выдавлен символ. Восьмиконечная звезда. Эти пули хозяин оружия отливал сам.

Когтистые лапы зверя мимолетно коснулись земли, чтобы отправить мускулистое тело во второй прыжок.

Рука с Береттой остановилась над особенной обоймой.

Третий прыжок. Горло жертвы уже прямо перед глазами.

Отточенное движение и обойма с едва слышным щелчком встала на место.

Мощные лапы вытолкнули тело зверя, идеальный механизм убийства, в воздух, наполненный вонью Разлома (вонью тысяч смертей) в последний, четвертый раз…

За какую-то долю секунды до того, как острые клыки впились в человеческую плоть, полные крови глаза Вериша увидели перед собой матово-серебристое кольцо, обрамлявшее бездонную черную пропасть диаметром восемь миллиметров.

Пуля с гравировкой в форме восьмиконечной звезды пробила череп, разорвала мозг и бросила покрытое вонючей шерстью тушу на жесткую траву цвета засохшего дерьма.

Летевшие позади два зверя одновременно издали отчаянный рев.

В ответ почти одновременно раздалось два сухих выстрела.

Эта рука не знала промахов.

Еще два зверя упали замертво с простреленными черепами.

Сергей развернулся.

Голая, по-прежнему прекрасная Софья неслась прочь от него под защиту высоких безмолвных сосен. Он поднял Беретту, выцеливая бегущую фигуру.

В обойме оставалось пять пуль.

Ровно в пять раз больше, чем нужно.

Их разделяло около пятидесяти метров.

Все равно, что стрелять в упор.

Указательный палец замер на спусковом крючке.

Она продолжала бежать к лесу. От деревьев ее отделяло двадцать метров… Пятнадцать.

Палец выбрал слабину спуска.

Десять метров… Пять.

Он выдохнул.

Резкий сухой звук.

Нет, это не выстрел. Вломившись в лес, она сломала низко торчавшую сухую ветку, глубоко оцарапав левую грудь, чуть выше памятной родинки. Через несколько секунд он потерял ее из виду. Медленно опустил пистолет, потом сам опустился на холодную землю. Всегда пронзительно блестевшие голубые глаза, сейчас были подернуты серой пеленой.

4

Голодный, грязный, измученный многими часами беспрерывной ходьбы Джеффри Мак Брайд буквально вывалился из густого горного леса, упал на задницу и прокатился по небольшому земляному склону, поднимая клубы пыли. Наконец-то, наконец-то! Он оказался на дороге. Слава Приории! Он думал, что этот долбанный лес никогда не закончится.

Хотя он пытался засечь время на армейских часах, обхвативших его левое запястье, Мак Брайд слабо представлял сколько прошло часов с момента, когда он пошатываясь вышел из Звездного дома. Все, что произошло там, неумолимо ускользало из его памяти. Как сон, который ты видишь прямо перед пробуждением, незаметно растворяется в утренних заботах. Он уже совсем не помнил, что говорили ему старцы. Едва мог припомнить, как поднимался к каменному дому, открывал дверь, шел по ступеням на второй этаж. А все, что происходило в комнате Великого Магистра, теперь превратилось в едва уловимый мираж. Он помнил хлопок выстрела и звук падающего тела. А следующим воспоминанием был порыв ветра, который ударил ему в лицо, разметав поседевшие волосы, когда он выбрался на открытое каменистое плато. Он мог вспомнить, что горы, показались ему чужими и враждебными, и что ему было чертовски холодно. Уже гораздо более четко отпечаталось в его сознании то, как он спускался по крутым ступеням. Ноги слушались его плохо, и пару раз он оступился и только чудом избежал падения. Как он направился к старикам. И как один из них, не поднимая головы, сказал: «Прогони сомнение из своего сердца, служитель Ордена Великой Звезды! Ты сделал то, что повелело тебе сердце, вдохновленное Приорией. И только время сможет показать, был ли ты прав или допустил ошибку».

Теперь он был далеко. Далеко от трех сморщенных стариков, от молчаливых Хранителей с луками и мечами, от небольшого каменного дома, словно подсвеченного изнутри, и, главное, отлежавшего на деревянном полу с простреленной головой Петра Строганова.

Он достал из рюкзака фляжку с водой, которую он набирал в многочисленных ручьях, попадавшихся ему на пути. Сделал несколько глотков, отдышался. Потом осмотрелся по сторонам, пытаясь сориентироваться. И он узнал местность. Фактически, он вышел из леса почти в том же самом месте, где и свернул с дороги день назад. А это значило, что совсем неподалеку, в небольшом овраге, притаившийся от посторонних глаз за густым кустарником, укрытый ветками и камнями, его дожидается готовый к долгой дороге внедорожник. Мак Брайд повернул направо и зашагал по дороге. По пути ему никто не встретился. И он мог только порадоваться этому.

Спустя всего пять минут он добрался до заветного оврага. И, слава чудесному народу Тибета, Джип стоял именно там, где он его оставил. И даже бак был по-прежнему наполовину заполнен бензином. Мак Брайд бросил опостылевший рюкзак на заднее сиденье, с непередаваемым удовольствием плюхнулся за руль и вставил ключ в замок зажигания.

– Ну, давай, родной! – проговорил он и повернул ключ.

Двигатель затарахтел, потом кашлянул и замолчал. Мак Брайд совершенно спокойно выключил зажигание, подождал полминуты и повторил попытку. Двигатель заработал, но потом снова заглох.

– Твою мать! – не выдержал мужчина. Снова выключил зажигание, снова подождал.

Когда он повернул ключ в третий раз, двигатель послушно зарычал и больше не пытался шалить.

Джеффри очень внимательно, чтобы не застрять, вывел джип из оврага на дорогу.

– Ну вот и славно, – пробурчал он себе под нос. Автомобиль покатился по дороге. Водитель взглянул на часы и удовлетворенно кивнул. К вечеру он будет в Лхасе.

5

За спиной продолжал завывать Разлом. Завывания становились все сильнее. Они проникали в его голову, убивая мысли и лишая воли, пронзали тело, забирая силы. Что он мог противопоставить этой огромной разрушительной силе? Он ведь не мог застрелить Разлом. Сергей уже неосознанным движением спрятал пистолеты и упал лицом в пожухшую траву и сухую хвою. Из Разлома вырвалась новая порция смертоносной энергии, стала расползаться вокруг смердящим черным облаком.

Далеко, далеко, в бескрайних просторах Вселенной отвратительный Черный спутник впился в один из восьми лучей прекрасной Приории. Луч этот, и без того самый тонкий и тусклый из всех, задрожал как одинокий одуванчик на ветру, готовый вот-вот надломиться как та сухая ветка.

Рука потянулась к шее. Дрожащие пальцы с трудом нащупали дужку замка и из последних сил потянули вниз. Издав характерный звук, молния на куртке поддалась. Рука, проникнув под толстую непромокаемую ткань куртки, оттянула ворот майки и нащупала цепочку из белого золота. Потянула наверх. На какое-то мгновение ему показалось, что кулон зацепится за воротник и у него не хватит ни сил, ни времени, чтобы высвободить его, и Разлом, изрыгающий блевотную вонь разложения, поглотит его навсегда.

Но кулон ни за что не зацепился. Он с готовностью выскочил из-под майки и едва слышно брякнув о металлический замок куртки, лег на грудь.

Это была подвеска из белого золота, выполненная в форме восьмерки, размером с коробочку из-под канцелярских скрепок. В месте переплетения двух изящных полукружий, восьмерка была инкрустирована необычным камнем. Этот маленький, размером с кедровый орешек, камень источал слабый, но вместе с тем удивительный свет. И он продолжал светиться даже в этом страшном месте, где померкло солнце, и поблек свет небесно-голубых глаз.

Разлом продолжал гудеть. Он звал свою жертву, затягивал ее в свои пульсирующие, вонючие недра. Осталось совсем немного, какие-то жалкие сантиметры…

Робкий луч света, исходивший от камня на кулоне-восьмерке, коснулся измазанного грязью лица. Пробежал от подбородка ко лбу и замер. Сквозь сводящий с ума треск, заполнивший черепную коробку, сквозь толстую завесу, спеленавшую сознание, как маленький отважный воробышек сквозь февральскую пургу, пробилась одна единственная мысль. Порабощенный черной энергией Разлома мозг, попытался избавиться от нее, вытолкнуть ее прочь. Но мысль эта, подпитываемая тонким лучиком неземного света, все настойчивее пульсировала в голове безвольно лежащего человека:

– Уходи! Уходи!

Человек встрепенулся. Прислушался к этому голосу. Тот продолжал:

– Уходи!

Нет, у него нет ни сил, ни желания. Все, что ему осталось, это лежать и покорно ждать, пока жуткая вонючая дыра сантиметр за сантиметром затащит его в свою пасть и проглотит без остатка.

Голос в голове замолк. Он снова закрыл глаза. Скоро, совсем скоро, все это кончится. Да, кончится. И это хорошо.

И вдруг, кто-то в самом центре сознания, зычным голосом Джеффри Мак Брайда, в сто раз громче, чем прежде, завопил:

– Вста-а-ать!

Сергей дернулся, как от сильной пощечины. Он открыл глаза. Камень на стыке полукружий золотой восьмерки пылал неземным белым огнем. Голос в голове раздался снова. Теперь это был не крик старика Мак Брайда. Это был незнакомый, волшебный голос: