В поисках Евы Норд Вадим

1. Ева

Был человек – и нет человека. Только одна записная книжка осталась. Забытая впопыхах…

Александру почему-то казалось, что Ева собиралась впопыхах, хотя никаких признаков быстрых, лихорадочных сборов не было. Ева оставила после себя идеальный порядок, но не позвонила и не написала записки. Явно что-то случилось, а когда что-то случается, сборы обычно бывают скорыми. Забыла же она записную книжку. Коричневый коленкор обложки сливался с коричневым деревом полки – не сразу заметишь. Аккуратный человек Ева и предусмотрительный. Записную книжку в наш век электронных органайзеров заводит не каждый. Обычно люди ограничиваются тем, что вбивают контакты в память телефона, и лишь немногие дублируют их на бумаге, в какой-нибудь блокнотик, на всякий случай, например, на случай утраты телефона. У Александра тоже были «страховочные» записные книжки – бумажная и сетевая.

– Здравствуйте! Могу я поговорить с Еленой?

– Я вас слушаю. Здравствуйте.

– Простите за беспокойство, Елена. Меня зовут Александр. Мы с вами незнакомы, но я разыскиваю Еву.

– Какую Еву?

– Еву Ушарцеву. Знаете такую? Высокая блондинка.

– Я поняла, о ком идет речь. И что дальше?

– Я не могу ее найти, а ваш номер есть у нее в записной книжке. – Александр очень быстро понял, что «она исчезла» лучше не произносить, потому что эти слова пугают собеседников и те уходят в глубокую оборону, отвечая лишь: «Не знаю, не помню, до свидания». – Елена, мне очень важно найти Еву. Если у вас есть какие-то сведения о ее местонахождении.

«Что это со мной? Говорю на каком-то казенном языке! – ужаснулся Александр. – «Сведения о ее местонахождении» – надо же!»

– Если вы знаете, где сейчас Ева. – поправился он.

– Не знаю! – ответила Елена.

Голос у нее был бодрый, звонкий, уверенный и немного категоричный. Обзванивать незнакомых людей – неблагодарное занятие, поэтому развлечения ради Александр пытался представить каждого из тех, с кем ему приходилось общаться, по голосу и манере говорить. Елену он «увидел» невысокой, чуть полноватой, скуластой шатенкой с живыми глазами и немного тяжеловатым подбородком. Субъективизм чистейшей воды, потому что с такой же вероятностью Елена на самом деле могла бы оказаться астенической блондинкой под метр девяносто.

– Но, может быть, вы догадываетесь, – подобная настойчивость коробила в первую очередь самого Александра, но ничего не поделаешь – обстоятельства вынуждали, – или же кто-то из ваших общих знакомых мог бы мне помочь…

– Александр! – тоном, в котором окончательное сливалось с бесповоротным, перебила Елена. – Очень сожалею, но ничем не могу помочь. Извините!

В трубке запищали короткие гудки – Елена отключилась, не дожидаясь ответа собеседника.

Александр вздохнул и остро заточенным карандашом (других он не признавал) поставил маленький крестик рядом с номером Елены. Карандашом пользовался намеренно и нажимал несильно, чтобы потом можно было стереть пометки и вернуть записную книжку Еве в «первозданном» виде. Дикое, неприятное занятие – листать чужую записную книжку и беспокоить незнакомых людей. Но, что поделать, приходится. «Нужда заставит – петух залает», – говорила бабушка Анна Тимофеевна, забайкальская казачка.

Следом за Еленой шел Елизар Тимофеевич. Александр подивился редкому по нашим временам имени-отчеству (так и представляется какой-то степенный мужчина с окладистой бородой) и набрал номер.

– Трактир «Елизар Тимофеевич»! – после первого же гудка отозвался бархатисто-сочный мужской баритон. – Добрый день! Чем могу служить?

Ах, вот оно что! Трактир, значит.

– Добрый день! – ответил Александр и зачем-то спросил: – А можно узнать, где вы находитесь?

Спрашивать про Еву не имело смысла. Сотрудником она не была, а про клиентов рассказывать не принято. Разве что сотрудникам соответствующих органов при беседе тет-а-тет, с глазу на глаз.

– Козоровицкий переулок, дом два, – ответил баритон и после небольшой предупредительной паузы, явно отведенной на то, чтобы собеседник успел записать или хотя бы повторить адрес в уме, добавил: – Милости просим! Заходите к нам!

– Зайду, – вежливо соврал Александр. – Всего доброго.

Столичные заведения в старорусском стиле неизменно разочаровывали. Пафоса (говоря по-простому – понтов) было много, начиная со скалящихся медвежьих чучел у входа и заканчивая старинными мерами веса в меню, а кормили невкусно, и порции были совсем не старорусскими. Гиляровский над такими порциями бы посмеялся, а дедушка Крылов (бывший не только баснописцем, но и драматургом, о чем сейчас мало кто помнит) заплакал бы, подай ему «расстегай по-замоскворецки» размером с детскую ладошку.

– Здравствуйте! Я хотел бы поговорить с Егором.

– Это я, – ответил собеседник.

Не поздоровался, тон недовольный – надо торопиться, пока не дал отбой.

– Меня зовут Александр, мы с вами не знакомы, а беспокою я вас вот по какому поводу. Я ищу Еву Ушарцеву, вы не могли бы мне помочь?

– Я программист, а не экстрасенс, – ответил Егор. – Ничем помочь не могу и вообще я занят.

– Простите, – сказал Александр очередным коротким гудкам.

Что за гадкая хамская привычка – прекращать разговор по собственной инициативе, не дожидаясь ответа собеседника! Ладно бы звонил какой-нибудь адепт агрессивных сетевых продаж. Таким что-то объяснять бесполезно и свернуть разговор по собственной инициативе не получится, потому что они как заведенные будут твердить: «Попробуйте наш пылесос – увлажнитель воздуха – генератор счастья! Демонстрация бесплатно!» Но надо же уметь отличать идиотов от нормальных людей! Александр представился, объяснил, в чем дело.

Вздохнув, он перевернул страничку. «Зина Кросс» – интригующе. Зина, с которой бегают кроссы? Но Ева вроде бы бегом не увлекалась, хотя Александр допускал, что он просто не мог знать об этом. Он много про нее не знал и в то же время знал очень много. Или это Зина, торгующая кроссовками? А может, Зина любит разгадывать кроссворды? Нет, это «к» больше похоже на «г». Почерк у Евы был далеко не самый каллиграфический. Определенно – «г», а не «к». Зина-гроссмейстер? В эпоху компьютерных игр немногие играют в шахматы.

С Зиной Александру удалось пообщаться нормально – повезло.

– Ева ко мне на прошлой неделе заезжала, в четверг, за рэдлиевским кошельком, – словоохотливо сообщила Зина. – Представляете, купила себе кошелек на «Ебэе», получила, и в тот же день мне мой друг подарил точно такой же! Фантастика! Один в один, цвет, фасон, и тоже на «Ебэе» заказывал! В один день со мной! Вот как после этого не поверить в то, что мысли передаются на расстоянии? Он у меня везунчик, его посылка на три дня раньше моей пришла. вот я один Еве и предложила. И больше мы не виделись и не перезванивались… А что – что-то случилось? Зачем вы ее ищете?

– Пропала она, – ответил Александр. – Дома нет, телефон не отвечает, вот и обзваниваю всех подряд. Зина, у меня к вам будет просьба. Если вдруг Ева объявится, скажите ей, что я беспокоюсь, и попросите позвонить мне. Меня зовут Александр, фамилия моя Берг, но проще сказать «хирург Александр», и Ева поймет, о ком идет речь.

В одном классе с Александром училось трое тезок, а на одном потоке – добрых два десятка. Популярное имя. Вот однокурснику Казику Куропаткину не приходится, наверное, объяснять, что он окулист Казимир. Москва не Варшава и не Краков, Казимиров в ней раз-два и обчелся. В богатом кругу общения Александра было всего два Казимира.

– Скажу! – заверила Зина. – Непременно! И вы ей передайте, чтобы она мне позвонила, а то я волноваться буду. Неприятно, когда люди исчезают ни с того ни с сего.

– Передам, – пообещал Александр и, вдохновленный доброжелательностью своей собеседницы, полюбопытствовал: – Зинаида, а можно узнать, почему вы записаны в Евиной книжке как Зина Гросс?

– Потому что у меня фамилия такая! – рассмеялась Зина. – Очень редкая. На русский переводится как Большова.

«Вот он – типичный пример того, что в ненаучных кругах называется «ватсонизмом», – усмехнулся про себя Александр. – Вместо того чтобы предположить самое вероятное, начинаешь мудрствовать а-ля доктор Ватсон».

– А если она сама не позвонит, то можно я вам наберу через недельку, узнаю, как и что? – уже серьезно продолжила Зина. – У меня ваш номер определился.

– Конечно, звоните, Зинаида, – разрешил Александр.

Захару электрику и Зомби Александр сначала звонить не собирался. К электрикам, сантехникам и прочим мастерам люди обращаются лишь при необходимости, и общение с ними обычно ограничивается узкими рамками выполняемых работ. Вряд ли Захар будет знать о Еве что-то такое, что может оказаться полезным. Что же касается Зомби, то как ему вообще можно звонить? Кого спрашивать? «Здравствуйте! Это Зомби?!» – «Кому Зомби, а кому и Иван Петрович!» Но, немного поразмыслив, Александр решил все же позвонить. Еве, проживавшей в чужом доме, вряд ли бы требовались услуги электрика, это не ее сфера ответственности. Так что Захар мог оказаться просто знакомым (или даже не просто знакомым). Ну а под именем Зомби можно записать только хорошо знакомого человека, друга или подругу. Нельзя пренебрегать таким контактом. Тем более что номер мобильный, а по мобильным номерам в девяносто девяти случаях из ста отвечают их владельцы. Можно представиться и, не называя собеседника, по имени задать вопрос. Попытка – не пытка.

Попытка – не пытка, а вот обзвон пытка. Пытка, обильно приправленная муками совести. Вместо того чтобы заниматься рабочими делами, доктор Берг, совладелец и ведущий хирург клиники «La belle Helene», уже два часа с небольшими перерывами звонит по личному делу и дошел только до буквы «З».

Знакомых у общительной Евы было великое множество. Когда только она успела их завести? Или большинство из той, прежней, жизни?

Хуже всего, неприятно, муторно и тоскливо было разговаривать с Валей Неволиной, заведовавшей гистологическим отделением Московского бюро судебно-медицинской экспертизы. Валя – человек хороший, отзывчивый, приятный в общении, но и к столь светлой личности неприятно обращаться с просьбой сравнить описание Евы с приметами «безымянных» трупов. Даже думать об этом не хотелось, не то чтобы допускать вероятность и обсуждать с кем-то. Но приходилось допускать и обсуждать, потому что в жизни случается всякое.

Странно все это – собрать вещи, выключить телефон и уйти по-английски, не прощаясь и ничего не объясняя.

– Здравствуйте! Я разговариваю с Константином?

Разговор прервало появление директора клиники Геннадия Валериановича, начальника и компаньона. «Директором» Геннадия Валериановича сотрудники почти никогда не называли, предпочитая более распространенное в медицинских учреждениях «главный врач». Иногда еще и только за глаза его называли Карлсоном. Незлое и необидное прозвище – лучшее доказательство любви коллектива к руководителю. Александр про себя называл Геннадия Валериановича «боссом».

Выражение лица Геннадия Валериановича было таким страдальческим, словно у него одновременно разболелись все зубы.

– Простите, пожалуйста, я перезвоню вам чуть позже, – сказал Александр своему собеседнику.

Геннадий Валерианович тяжело опустился на стул для посетителей и махнул рукой, давая понять, что Александр может спокойно завершить разговор, но тот уже отложил телефон.

– Не понос, так золотуха! – загадочно начал босс, ослабляя узел на галстуке. – Что за жизнь?! Каждый день – новая напасть! То выселить нас хотели, а теперь.

Он затеребил верхнюю пуговицу рубашки, но та никак не желала расстегиваться. Геннадий Валерианович досадливо дернул за воротник, и упрямая пуговица отлетела в сторону.

– А теперь нас хотят купить! – договорил босс и умолк, ожидая реакции Александра на новость.

– А разве мы продаем клинику? – вопросом на вопрос ответил Александр.

– Нет, конечно! – фыркнул босс. – Но наше желание не интересует покупателя. Мне было сказано так: «Продавайте, пока покупают». Предложение, от которого невозможно отказаться! Ха-ха-ха!

Смех Геннадия Валериановича Александру не понравился. Босс смеялся принужденно, делано и в то же время с явными истерическими нотками, что, в общем-то, было для него нехарактерно.

– Можно по порядку? – попросил Александр.

– Можно, – оборвав смех, кивнул босс. – По порядку, так по порядку. В прошлый четверг позвонил мне некий адвокат по фамилии Луценко и договорился о встрече. Сказал, что у него ко мне есть одно дельце, но подробности он изложит с глазу на глаз. Я подумал, что кто-то из пациентов собрался с нами судиться, ведь с другими делами ко мне адвокаты не ходят, но оказалось, что дело у него иного рода. Луценко этот мне сразу не понравился – морда крысиная, глазки поросячьи, а повадки змеиные. Вкрадчивый такой, но сразу чувствуется, что палец ему в рот класть не стоит. Пришел он ко мне и сразу же, без каких-либо предисловий, предложил мне продать клинику. Сказал, что есть люди, которые готовы дать хорошую цену. Что за люди – покрыто мраком. Я спросил, но он мне ответил, что называть имена на данном этапе переговоров не уполномочен, что он может только озвучить цену и оговорить предварительные условия. Я, разумеется, отказался, но Луценко не ушел. Усмехнулся, покачал головой и предложил хорошенько подумать, с таким гадко-многозначительным нажимом на слове «хорошенько». И добавил еще, паскуда, что предложение исходит от очень серьезных людей, которые не понимают слова «нет». Я ему ответил, что со мной так разговаривать не стоит, а он в ответ рассмеялся и сказал: «Ваша клиника деградирует на глазах, врачи от вас бегут, обороты падают, а вы не понимаете своего счастья». На том и расстались. После его ухода я позвонил одному старому приятелю и навел справки. Луценко этот – темная лошадка. Появился в Москве пять лет назад, до этого жил в Ростове-на-Дону. Он действительно адвокат, но нигде не рекламируется, клиентов не привлекает, никаких дел не ведет. Вероятно – профессиональный посредник. Такие вот пирожки. Что скажешь?

Они уже второй месяц как по предложению босса перешли между собой на «ты», продолжая «выкать» друг другу на людях. От отчеств тоже отказались. «Мы же – компаньоны, подельники, – сказал босс. – Зачем нам лишние церемонии?» На «ты» Александр перешел довольно легко, хотя «выкать» ему было привычнее, а вот называть босса Геннадием привыкал целый месяц. На каждое «Геннадий Валерианович» тот ухмылялся и грозил пальцем – договаривались же.

– Врачи бегут – ладно, – подумал вслух Александр. – А вот откуда они знают про обороты? Где утечка?

Врачи не то чтобы «бежали» из клиники, но за последнее время коллектив обновился – уволилось трое врачей, на смену им пришли новые. Доктор Блувштейн ушел к конкурентам в клинику «Хэп-Кли». Доктор Коломыйко подался, как он сам выразился, в «казенную медицину». Теперь он заведует отделением в 87-й больнице. Доктора Марыськина окончательно замучил тромбофлебит, и он больше не мог оперировать. Главный врач предложил Марыськину работать на первичном приеме – то есть заниматься новыми пациентами, выяснять их пожелания, обследовать, а затем уже направлять к кому-то из коллег, но Марыськин заявил, что диспетчером работать не хочет и тоже подался в «казенную медицину», стал заместителем главного врача по чрезвычайным ситуациям в гражданской обороне в 112-й больнице. Столь странное назначение (где пластическая хирургия и где гражданская оборона) объяснялось просто: главный врач был приятелем Марыськина, вот и взял его к себе под крылышко.

– У нас нет утечки, – уверенно заявил босс и для пущей убедительности пристукнул кулаком по столу. – Это у них есть свои люди в налоговой. Сравнили балансы и сделали вывод.

– Возможно, – согласился Александр. – Надо сказать, что новость приятная.

– Что тут приятного? – удивился босс.

– Как сказал Есенин: «Плохую лошадь вор не уведет»[1], – улыбнулся Александр. – Если нашу клинику хотят купить, значит, она чего-то стоит. Это радует.

– Еще бы, – хмыкнул Геннадий Валерианович. – Полжизни на нее положил! И продавать никому не собираюсь!

– Это правильно, – одобрил Александр. – Пусть ищут себе другую клинику..

К девяти часам вечера (дело было уже дома) Александр дошел до буквы «У». Оставалось совсем немного – полтора десятка номеров, но после девяти вечера незнакомым людям звонить было неудобно. К тому же в скайпе появилась Августа[2].

– Привет! – написал ей Александр. – Можно тебе позвонить?

Если сын еще не спал, Августа включала видеосвязь. Если же спал, то приходилось переписываться.

Августа тут же откликнулась звонком.

– Умоталась – сил нет, – пожаловалась она. – На работе был совершенно безумный день, да еще понесла меня нелегкая за тридевять земель в поисках счастья.

– Нашла? – поинтересовался Александр.

– Нет! – задорно тряхнула головой Августа и тут же подпустила шпильку: – А почему ты не спрашиваешь, какое именно счастье я искала?

– Боюсь показаться нескромным, – рассмеялся Александр. – Надеюсь, что ты не собиралась познакомиться с каким-нибудь романтическим красавцем?

– Знакомиться после рабочего дня? – возмутилась Августа. – С серой физиономией, мешками под глазами и головой средней степени немытости? Ну уж нет! Знакомиться надо по воскресеньям. Посетить накануне косметолога, сходить в сауну, выспаться как следует и уж тогда. К тому же один романтический красавец у меня уже есть.

– Так что же ты тогда искала?

– Спросил все-таки! – обрадовалась Августа. – А искала я зимние ботинки своему чадушке. Такие, чтобы удобные, теплые, прочные и не очень дорогие. Нога у него растет на два размера в год! Мозги бы так прогрессировали! С ним ходить по магазинам невозможно – сразу начинает ныть, что устал, приходится самой.

– Нашла? – Александр в детстве тоже не выносил хождения по магазинам, если честно, то он их и сейчас не очень-то любил, воспринимал как вынужденную необходимость, не более того.

– Нашла, – поморщилась Августа. – Только цена не устроила. Восемь с половиной тысяч за детскую обувь – это слишком! Наверное, я плохая мать.

– Ты очень хорошая мать! – убежденно возразил Александр. – А восемь с половиной тысяч за детские ботинки – это действительно перебор. Может, вам стоит в выходные приехать в Москву на шопинг? Заодно и повидаемся.

– На шопинг лучше ехать в Финляндию, – ответила Августа. – Финны – народ практичный, обувь у них правильная.

– А у кого неправильная? – полюбопытствовал Александр.

– У итальянцев, – не задумываясь, ответила Августа. – Красиво, элегантно, но далеко не все удобно, а уж насчет долговечности я вообще не говорю. Не для питерской зимы.

«Тогда приезжайте просто так», – хотел сказать Александр, но передумал, опасаясь показаться навязчивым.

2. Приличный на вид мужчина с хорошей специальностью

Проехав за час пять километров, поневоле задумаешься о прогрессе и его недостатках. О преимуществах думать не хочется, потому что стояние в пробках настраивает на минорный лад. В той или иной степени, но именно на минорный. «Шоссе Энтузиастов! – изощрялся в сарказме Александр. – Да уж, энтузиастов тут немерено! Энтузиаст на энтузиасте сидит и энтузиастом погоняет. И едут все с таким энтузиазмом, что дальше некуда. Да здравствует энтузиазм и энтузиасты! Переименовали бы, что ли, эту супертрассу в Черепашье шоссе. Пора уже, наверное, пересаживаться на велосипед. А ведь наступит день, когда и на велосипеде быстро не проедешь.»

Но стоило только съехать с забитого машинами шоссе и разогнаться километров до сорока, как раздражение тотчас улетучилось и захотелось думать о хорошем. «Прогресс – великое дело, – спешил реабилитироваться за свой недавний пессимизм Александр. – Без навигатора я бы тут колесил долго-предолго. Приходилось бы вылезать из машины, спрашивать дорогу… Кто-то бы непременно ошибся, отправив меня направо вместо того, чтобы отправить налево, пару раз я бы сам свернул не туда. А с навигатором – милое дело. Выставил адрес, указал свои предпочтения и следуй указаниям.»

Непостижима логика тех, кто дает названия улицам. По идее, Московский проезд должен выходить на шоссе, ведущее на Москву, или хоть как-то, хоть каким-то боком-намеком быть связанным с Москвой. На самом деле ничего московского, кроме разнообразия архитектуры, в этой узкой и недлинной улочке не было. Нужный Александру дом оказался двухэтажным, старым, с грязной, местами облупившейся штукатуркой. По фасаду тянулась коряво-витиеватая надпись «Балашиха – сталица подмосковья!»

В подъезде пахло сыростью и вареной капустой. Александр поднялся на второй этаж, остановился перед нужной ему дверью, немного помедлил и нажал кнопку звонка. Он приготовился к долгому разговору через дверь, потому что мало кто, не расспросив, пустит в квартиру незнакомого мужчину, да еще явившегося без предупреждения. Не исключено, что могут вообще не открыть.

Дверь открылась почти сразу, как будто Александра ждали, и без каких-либо вопросов. Даже в глазке не мелькнул свет, как это бывает, когда отодвигают заслонку и смотрят, кто пришел.

Перед Александром стоял высокий пожилой мужчина в ослепительно, не по-домашнему, белой футболке и синих спортивных брюках. По сходству черт нетрудно было догадаться, что перед ним отец Евы. Тот же лоб, тот же взгляд, те же высокие скулы, тот же овал лица. Да и кто еще может оказаться в квартире, где живут Евины родители?

– Здравствуйте! – сказал Александр и сделал паузу, давая возможность себя рассмотреть.

Александр приехал без предупреждения не случайно. Зная адрес, нетрудно найти номер телефона и позвонить, но была велика вероятность, что родители Евы не захотят общаться. По телефону отказать легче, чем вот так – лицом к лицу, а убеждать сложнее. Лучше уж явиться без предупреждения. Время Александр выбрал правильное – приехал вечером, но не очень поздно. Вообще-то рассчитывал явиться к семи часам, но стояние в пробке передвинуло время визита на час позже.

– Здравствуйте, – без особой приветливости ответил мужчина, окинув Александра изучающим взглядом. – Вы ошиблись подъездом. Ворчуковы живут в соседнем, и, насколько мне известно, они уже взяли аванс.

– Я к вам, – Александр улыбнулся как можно приветливее. – Вы ведь Виталий Максимович?

– Да, – кивнул мужчина. – Но я вас не знаю. Вы, простите, кто?

– Меня зовут Александр, я знакомый Евы.

Мужчина, не говоря ни слова, сделал попытку захлопнуть дверь, но Александр успел подставить плечо и одновременно достал из кармана куртки паспорт и визитницу.

– Виталий Максимович, вот мой паспорт, а вот моя визитная карточка, – сказал он. – Если не хотите пускать меня в квартиру, то давайте поговорим на площадке. Больше пяти минут я у вас не отниму, обещаю. Всего несколько вопросов.

Виталий Максимович паспорт брать не спешил, но на дверь налегать перестал.

– Будьте так добры! – воззвал к состраданию Александр. – Я к вам от Чистых прудов ехал.

– Да по мне, хоть от Патриарших! – проворчал Виталий Максимович, но паспорт и карточку взял.

Пока Виталий Максимович изучал паспорт, Александр, отступив на шаг, изучал его самого. Первое впечатление полностью совпадало с Евиной характеристикой. «Отец мой человек неплохой, но педант и зануда, каких мало», – говорила Ева. Педант и есть – паспорт пролистал от корки до корки, а потом сличил с ним визитную карточку. Александр терпеливо ждал. Карточку Виталий Максимович убрал в карман брюк, а паспорт вернул Александру.

– Проходите, раз уж пришли, – пробурчал он, давая понять, что не горит желанием общаться, и посторонился, пропуская Александра в прихожую. – Площадка не место для разговоров.

– Спасибо, – поблагодарил Александр.

Перед тем как войти, он усердно пошаркал ногами о придверный коврик, несмотря на то что на улице было сухо. Ева как-то упоминала, что мать ее просто помешана на чистоте. Ну и вообще – вытирая ноги, проявляешь уважение к дому. «Ментальный посыл на уровне бессознательного», – как однажды пошутил друг Андрей.

– Куртку вешайте сюда, – строго сказал хозяин, указывая рукой на крайний в ряду крюк, – и обувь снимите, у нас чисто.

«Уже лучше, – подумал Александр, расстегивая куртку. – В квартиру впустили, разуться велели, глядишь – и чаю предложат.»

Насчет чая он ошибся. Виталий Максимович провел его в ближайшую от прихожей комнату, молча указал рукой на диван, покрытый пикейным покрывалом, а сам вышел, оставив дверь открытой. Александр сел и огляделся. Ничего особенного или бросающегося в глаза – обстановка, как обстановка. Голубенькие обои в цветочек, полированная стенка, немного хрусталя, диван, два кресла, старый громоздкий телевизор, ковер на стене, серый ковролин на полу. Чистота идеальная – ни пылинки, ни соринки. Даже псевдобронзовая люстра сияет, словно ее только что протерли.

– Танюша, у нас гость! – донеслось из коридора.

Предупредив жену (насколько Александру было известно, мать Евы звали Татьяной Павловной), Виталий Максимович вернулся, сел на другой край дивана и сказал:

– Сейчас жена придет, она в ванной.

«Она в ванной» было сказано не от излишней простоты, а с умыслом, как намек на то, что Александр явился некстати. После того как едва не захлопнул дверь перед носом у гостя, можно обойтись без дальнейших намеков. «Ева права, он и в самом деле зануда», – подумал Александр и притворился, что не обратил внимания на намек.

– Я пока расскажу вам, Виталий Максимович. – начал было он, потому что сидеть молча было совсем неловко, но договорить не смог.

– Жена придет – тогда и расскажете! – перебил Виталий Максимович. – Она уже идет.

В подтверждение его слов где-то хлопнула дверь и послышались шаркающие шаги.

– Что за гость, Виталь?! Мы вроде никого не ждали.

В комнату вошла невысокая коренастая женщина в линялом фланелевом халате. Голова у нее была обмотана оранжевым махровым полотенцем. Узкие, глубоко посаженные глазки смотрели настороженно, а вздернутый кверху нос сморщился, точно его хозяйка принюхивалась к Александру. Широкий толстогубый рот и обвислые щеки довершали впечатление. «Вылитый бульдог, – подумал Александр, – ничего общего с Евой».

Александр встал и собрался представиться, но его опередил Виталий Максимович.

– Сказал, что знакомый нашего ребенка, – доложил он, тоже поднявшись на ноги. – Сказал, что разговор на пять минут. Зовут Александром. Вот его визитная карточка. Паспорт я тоже видел.

– Могу и вам показать, – предложил Александр.

– Не надо. – Мать Евы взяла карточку Александра и стала рассматривать ее, отставив далеко от глаз, чуть ли не на всю длину руки, как делают те, кто страдает дальнозоркостью. – Пластический хирург? Вы нам что, свои услуги пришли предложить? Не нуждаемся! Виталь, ты зачем его вообще впустил?

– Затем, чтобы в подъезде не шуметь, – огрызнулся Виталий Максимович. – Мало, что ли, про нас сплетничают?

Мать Евы вернула визитную карточку мужу, скрестила руки на груди и выжидательно уставилась на Александра.

– Давайте присядем и поговорим, – предложил Александр. – Стоя как-то не очень удобно.

– Присядем, – сквозь поджатые губы процедила хозяйка и села в кресло. – Ну, говорите, зачем вы нас побеспокоили.

«И проваливайте», – досказал ее взгляд, а руки ее так и остались скрещенными на груди – жест защиты.

– Я прошу прощения за беспокойство, Татьяна Павловна.

– Откуда вы знаете мое имя? – нахмурилась мать Евы. – Я вам его не называла.

– Ева называла. – До Александра начало доходить, что, кажется, приехал он напрасно. – Она.

– Ах! – саркастически воскликнула Татьяна Павловна, закатывая глаза и качая головой. – Надо же! Помнит еще, как меня зовут! А вот я все забыла! А что еще не забыла, то хочу поскорее забыть. Так и передайте.

Александр не рассчитывал на особо радушный прием, но и такой откровенной агрессии тоже не ожидал.

– Передам, – пообещал он, перехватывая инициативу. – Только для этого мне сначала надо ее найти. Дело в том, что Ева внезапно исчезла, а я ее безуспешно ищу..

– Никаких долгов платить мы не станем, – заявила Татьяна Павловна.

– И никто нас не заставит, – поддакнул Виталий Максимович.

– Ни о каких долгах речи не идет, – поспешно сказал Александр, несмотря на то что долг за Евой был. – Просто я хочу найти Еву и убедиться, что с ней все в порядке.

– Беспокоитесь? – издевательски ухмыльнулась Татьяна Павловна. – Я вот, родная мать, не беспокоюсь, а вы беспокоитесь.

– Беспокоюсь, – подтвердил Александр, удивляясь ее поведению. – Когда люди ни с того ни с сего исчезают и с ними невозможно связаться – это обычно вызывает у знакомых беспокойство. Вот я и приехал к вам для того, чтобы навести справки. Может, вы видели недавно Еву или говорили с ней.

– Нет! – в один голос ответили родители, переглядываясь друг с другом.

– Не говорили, не видели и видеть не хотим! – добавила мать Евы. – Странно, что вы решили к нам приехать. Или это разведка? Может, вы к квартире нашей присматриваетесь? Может, вы никакой не врач, а черный маклер?

– Нет, я не маклер. – От неожиданности Александр немного растерялся, но тут же взял себя в руки. – И квартира ваша меня не интересует…

– Здесь прописаны только мы с Виталей! – Татьяна Павловна указала пальцем на мужа, как будто Александр без этого не понял бы, о каком именно Витале идет речь. – Это наша общая собственность и больше ничья! Если кто-то думает.

– Меня интересует только Ева, – Александр, не отдавая себе в том отчета, немного повысил голос. – Если вы знаете, где она, или можете подсказать, у кого можно навести справки.

– Нет!

– Нет!

На этот раз хозяева ответили не в один голос, а по очереди. И снова переглянулись. «Зачем постоянно они переглядываются?» – подумал Александр, ощущая, как изнутри подступает раздражение.

– Жаль, – констатировал Александр, вставая, – очень жаль. Если вдруг Ева объявится, попросите ее связаться со мной.

– Никто здесь не объявится! – уверенно заявила Татьяна Павловна. – Некому у нас объявляться.

– Баба с возу – воздух чище! – выдал Виталий Максимович с таким видом, будто сказал нечто очень умное.

Супруга одобрительно посмотрела на него и кивнула, выражая полное согласие со сказанным, и повторила:

– Некому у нас объявляться! Свои все дома!

– Я бы на вашем месте не был столь категоричным, – не выдержал Александр. – Мало ли что может случиться.

– У нас все уже случилось! – зло и с вызовом ответила Татьяна Павловна.

«Какие же они.» – подумал Александр, переводя взгляд с Татьяны Павловны на Виталия Максимовича, а с него почему-то на люстру.

Он не мог подобрать подходящего слова. Противные? Ну-у, многие люди, которых можно назвать противными, по сравнению с этой парочкой просто голубки. Вредные? Вредность – это скорее ситуационное понятие, а не свойство характера. Мерзкие? В каком-то смысле – да, но не просто мерзкие, а как-то угнетающе мерзкие. Душные! Вот-вот, именно так – душные они. Пообщаешься немного – и сразу же на воздух тянет.

Судя по выражениям лиц хозяев, они думали об Александре примерно в том же ключе.

Когда Александр обулся и снял с вешалки куртку, Татьяна Павловна вдруг спросила:

– Хотите совет?

– Да, конечно!

Александр подумал, что мать Евы сменила гнев на милость, отмякла, оттаяла (ну должна же сохраниться хоть какая-то крупица материнских чувств!) и собирается сказать ему нечто дельное, но ошибся.

– Найдите себе нормальную женщину. – Голос Татьяны Павловны слегка оттаял. – Вы же приличный на вид мужчина, и специальность у вас хорошая. Вам долго искать не придется.

– Спасибо, – сухо поблагодарил Александр. – Всего хорошего, простите, что напрасно побеспокоил.

Хозяева ничего не ответили.

«Нормально съездил, – подумал Александр. – Пообщался. Убедился, что Ева была совершенно права, когда отзывалась о своих родителях не самым лучшим образом. Опять же – полагается отрабатывать все возможности».

Около подъезда курили и беседовали две девушки лет восемнадцати-двадцати – полная брюнетка и худенькая шатенка.

– А я ему говорю, что я дееспособна даже во время сушки ногтей! – тараторила шатенка. – Так что не надо этих упреков.

Увидев Александра, она замолчала и посмотрела на него с интересом оценщика антикварного магазина, которому принесли какую-нибудь редкую вещицу. Брюнетка же просто скользнула по Александру взглядом, затянулась и выпустила подряд три колечка дыма.

– Простите, а вы здесь живете? – спросил Александр.

– Здесь! – сверкнула глазами шатенка и задала встречный вопрос: – А что?

– Вы Еву, которая из пятой квартиры, случайно на днях не видели?

Дернула же нелегкая спрашивать, но девушки показались адекватными, даже милыми. О, как же обманчив бывает первый взгляд.

– Е-е-еву? – Шатенка всплеснула руками, едва не угодив горящей сигаретой в глаз подруге.

– Твою мать! – выругалась та. – Придержи грабли!

– Еву ему надо! – продолжала шатенка, не обращая внимания на подругу. – Ха-ха-ха! Держите меня семеро!.. А ты кто такой?

«Приличный на вид мужчина с хорошей специальностью», – чуть было не ответил Александр словами Татьяны Павловны, но подобный ответ не разрядил бы обстановку, скорее наоборот – подлил бы масла в огонь.

– Нет, кто ты такой?! – продолжала накручивать себя шатенка.

Поняв, что ничего умного ему не скажут, Александр поспешил уйти.

– Ева – повод вставить слева! – донеслось ему вслед.

«Сам виноват, – самокритично подумал Александр. – Нечего приставать с расспросами к кому попало».

В довершение всего не порадовала машина – завелась только с третьей попытки, чего раньше никогда не случалось.

«День сегодня такой. – подумал Александр. – Неблагоприятный.»

На перекрестке наперерез ему на красный свет выскочил мотоцикл. Резкое торможение – встряска для организма, как в прямом, так и в переносном смысле. Александр порадовался тому, что успел вовремя затормозить, и, раз уж начал радоваться, заодно порадовался и тому, что общение с Евиными родителями осталось в прошлом. С неприятным лучше разделаться поскорее, не откладывая. А еще он подумал, что когда у него самого будут дети, он никогда не станет рвать с ними отношения, подобно тому, как это сделали Евины родители. Что бы там ни случилось и как бы они себя ни вели. Необязательно все прощать и всему потакать, но не общаться совсем и так равнодушно воспринимать известие о том, что единственный ребенок исчез, – это слишком. Какая-то Зинаида, посторонний, можно сказать, человек, обеспокоилась и просила держать ее в курсе дела, а родная мать, не моргнув глазом, заявляет: «Не говорили, не видели и видеть не хотим!» А ведь если вдуматься, то Ева им ничего плохого не сделала. Взрослый человек волен жить так, как ему хочется, без постоянной оглядки на родителей. У детей своя жизнь, у родителей – своя. Разве можно становиться в позу и отрекаться от своего единственного ребенка, если он сделал что-то по-своему, так, как считал нужным? Какой в этом смысл?

Обратная дорога радовала отсутствием пробок. Разве что на светофоре немного постоять, так это же совершенно не напрягает. От такой езды не устаешь, а, напротив, отдыхаешь. Дважды звонил телефон, высвечивая на дисплее незнакомые номера. Сердце тревожно екало – вдруг это Ева, но в первый раз женщина ошиблась номером, а во второй раз пришло сообщение из сервисного центра с приглашением на очередное техобслуживание автомобиля.

Уже на подъезде к дому Александр вспомнил о том, что не обсудил с родителями Евы возможность подачи заявления о розыске в полицию. Вроде бы необязательно, чтобы по подобному делу обращался кто-то из родственников, коллега по работе, например, тоже может заявить, но все же, наверное, лучше, чтобы заявили родители. А с другой стороны, и правильно забыл, все равно с такими родителями, образно говоря, каши не сваришь. Мать бы сказала: «Вам надо, вот вы и ищите!» – или еще что-нибудь в этом роде.

3. Самоубийство – это просьба о помощи

– Это математикам, Саша, легко просчитывать вероятности, у них – числа, формулы, конкретика. А у меня – пациенты, которые сами не знают, что им через минуту захочется сделать! Если они этого не знают, то как могу узнать я? Свежий пример – женщина, сорок два года, не замужем, есть бойфренд, сыну восемнадцать, только что в МГУ поступил, проблем с ним вроде как нет, работает финансовым директором на фирме у родного отца, отношения с родителями нормальные, материально обеспечена, не алкоголичка, не наркоманка. Короче говоря, на первый взгляд никаких проблем, могущих вогнать в депрессию и тем более привести к мыслям о суициде. Но это только на первый взгляд! Вдруг появляется мысль, что жизнь прошла, что самое лучшее уже случилось, что все предвкушения и ожидания позади. Конкретики ноль, до причин мы докопаться не смогли всем отделением. Она пролежала две недели, потом захотела уйти. Захотела – ушла, у нас же все добровольно, режим открытых дверей, никакого принуждения. Я с ней разговаривал на прощанье и был уверен, что динамика положительная. Депрессия в какой-то мере осталась, даже не депрессия, а скорее – меланхолия, но суицидальных мыслей она никогда не высказывала и попыток не предпринимала. Согласись, что между «как скучно жить» и «хочу умереть», есть разница, не так ли?

– Есть, – подтвердил Александр.

– Разумеется, мы не отпустили ее просто так, в никуда, а передали коллеге для амбулаторного ведения. Рекомендации дали, сказали, что к нам может всегда обратиться, если понадобится. Мы своих пациентов не бросаем, опекаем их, такая наша специфика. И что же ты думаешь? Она уходит, через неделю справляет день рождения – широко так справляет, банкетарно, весело, – а утром вешается у себя в спальне. И записку оставляет: «Как же мне все надоело!» И много-много восклицательных знаков! Никто не мог предположить, что она так поступит. А ты говоришь – вероятность.

Бывший однокурсник Денис Моисеев подался в психиатры, защитил диссертацию и теперь заведовал кризисно-психиатрическим отделением в шестьдесят пятой клинической больнице. Перебирая знакомых психиатров, Александр остановил свой выбор на Денисе по двум причинам. Во-первых, Денис учился как следует, а не просто сдавал экзамены, перескакивая с курса на курс. Из хорошего студента получается хороший специалист – это аксиома. Кроме того, Денис специализировался на суицидологии,[3] как раз то, что было нужно Александру.

«Что бы я делал без однокурсников? – подумал Александр, договорившись о встрече. – Приятно, когда везде есть свои люди.»

Как и полагается недавно назначенному заведующему отделением (немного тщеславия есть в каждом из нас) Денис пригласил Александра приехать к нему на работу.

– Если у тебя есть ко мне дело, – сказал он, – то его удобнее обсуждать в кабинете, а не в кабаке. Тихо, удобно, никто не мешает, да и чем встречу отметить у меня всегда найдется. Приезжай, когда тебе удобно, я все равно раньше девяти вечера с работы не ухожу.

– Ты настолько занят? – Александру сразу стало неловко. – Знаешь что, давай тогда я.

– Нет, дело в том, что тесть с тещей затеяли ремонт и на это время переехали к нам, – вздохнул Денис. – Дальше объяснять?

Конечно же, не обошлось без экскурсии по отделению. Александр не имел ничего против, интересно же посмотреть на то, как работают врачи других специальностей. Во время учебы скачешь по разным клиникам, а потом замыкаешься в рамках своей специальности и больше ничего не видишь.