В поисках Евы Норд Вадим
Традиционное «очень приятно» произносить не стали, обменялись улыбками и отпили из бокалов. «Нормально, – констатировал Александр. – Нормальный джин, нормальный тоник». Соотечественники из соседнего номера, молодожены-волгоградцы пожаловались на то, что Бангкок буквально наводнен контрабандным индийским спиртным.
– На вкус вроде ничего, – стонал за завтраком сосед, массируя виски кончиками пальцев, – особенно в сочетании с местной едой, но потом размазывает в хлам конкретно.
Александру понравилось выражение «размазывает в хлам», и он его запомнил. Никакой логики, но как красочно.
Едва пригубив свой коктейль, Ева поставила бокал на стойку и сказала:
– Вот он, высокий профессионализм – в кои-то веки устроила себе выходной, и все равно дело кончилось тем, что сижу в баре с мужчиной. Пропал выходной!
Александр восхитился тем, как естественно и непринужденно Ева сообщила о своей профессии.
– Это не тот случай, – улыбнулся он. – Просто знакомство, ничего делового.
– Вы не похожи на гея, – усомнилась Ева, – и к тому же смотрите на меня с интересом. Не надо отворачиваться и прятать глаза, я уже уловила этот интерес. Профессиональное чутье меня никогда не подводит.
– А если мой интерес тоже профессиональный? – Александр хитро прищурился. – Что тогда?
– У вас не может быть ко мне профессионального интереса, – не раздумывая, ответила Ева. – Наш бизнес структурирован здесь очень жестко, и никто со стороны влезть в него не сможет. Это все знают, и никто не пытается. А на журналиста вы не похожи совершенно. Так что не профессиональный у вас интерес, а сугубо мужской. И судя по пристальности вашего взгляда – интерес велик.
– Можно два вопроса?
Александр машинально и очень опрометчиво поднял вверх руку с двумя оттопыренными пальцами – указательным и средним. Краем глаза он увидел, как бармен встрепенулся и взял бутылку с джином. Хорошо, что успел вовремя заметить и махнуть шустрому бармену рукой, показывая, что больше джина ему не надо, ни с тоником, ни без. Иначе бы Александру пришлось платить за двойной джин, который он уже пить бы не стал.
– Можно, – усмехнулась Ева, и по взгляду ее было заметно, что она знает, о чем хочет спросить ее Александр.
– Неужели вы не допускаете, что профессиональный интерес к вам может быть только у журналистов и. – Александр замялся, подыскивая более-менее мягкий эвфемизм, но Ева подсказала:
– У сутенеров.
Александр кивнул и сразу же задал второй вопрос:
– И почему вы решили, что я не похож на журналиста? У меня близкий друг журналист, и я, признаться честно, не замечал, чтобы он как-то отличался от других людей? Взгляд специфический или что другое?
– Фотоаппарата у вас нет, – ответила Ева. – А какой журналист без фотоаппарата или персонального фотографа? Кто сейчас пишет репортажи без фотографий? Наоборот можно – без слов, только подписи к фотографиям. Что-нибудь экзотическое, звучное типа «Бай Ланьхуа на Сукхумвит-роуд».
Если занимаешься каллиграфией и вообще интересуешься Китаем, то незаметно для себя запомнишь множество слов. Из числа распространенных.
– Вам идет это имя, – серьезно сказал Александр. – Белая Орхидея – красиво и со смыслом. Орхидея символизирует начало весны, пробуждение к жизни. И нежность тоже.
– Знаете китайский? – удивилась Ева. – Это круто.
– Отдельные слова, – скромно признался Александр. – И кое-какие иероглифы. Ваше имя смогу написать.
– Здорово! – восхитилась Ева. – А для меня китайская грамота – это китайская грамота.
Сказала и первая же рассмеялась над своим случайным каламбуром. Александр ограничился вежливой улыбкой. Голос у Евы был низкий, с хрипотцой, а смех – неожиданно звонким, чистым, совсем не хриплым. Александр про себя называл такой смех «хрустальным» – как будто бокалы хрустальные звенят.
– И как же пишется мое имя? – полюбопытствовала Ева, закончив смеяться.
Александр поставил свой бокал на стойку и пальцем начертил на полированной поверхности три иероглифа – перечеркнутый горизонтальной чертой квадрат с точкой сверху, три горизонтальные линии с двумя точками и иероглиф, похожий на танцующего человека в широкополой шляпе.
– Вы бизнесмен! – «догадалась» Ева. – Вам нужна женщина для эскорта!
– Давайте не будем превращать знакомство в вечер загадок и отгадок, – предложил Александр. – Раскрою карты, Ева. Я – пластический хирург.
– Что – так заметно?! – ахнула Ева, мгновенно теряя весь свой веселый кураж. – А я-то считала, что мне повезло. Даже клиенты, видя меня во всей красе.
Она оборвала себя на середине фразы и, желая скрыть смущение, взяла свой бокал с мохито, но пить не стала – подняла на уровень лица, как бы отгородившись бокалом от Александра.
– Руки, – коротко сказал Александр.
– Что – руки? – не поняла Ева.
– Можно сделать орхиэктомию с пенэктомией, вагинопластику, маммопластику, хондроларингопластику[7], но руки останутся все теми же, – пояснил Александр. – Длинные ногти в той или иной мере придают рукам изящество, но зачастую.
– Проклятые грабли! – простонала Ева, продолжая прятаться за бокалом. – Они меня выдали!
– Не только они, но и размер ноги, – уточнил Александр. – У вас, Ева, сорок четвертый, а у женщин вашего роста чаще встречается сорок первый или сорок второй. Разница невелика, но, обратив внимание на руки, я посмотрел и на ноги. Однако должен заметить, что других признаков того, что родились вы мужчиной, а женщиной стали позже, я не нашел. Респект вашим врачам.
– Респект здешнему освещению, – проворчала Ева и, игнорируя соломинку, отхлебнула прямо из бокала. – Надо же так суметь – наскочить в центре Бангкока на соотечественника, да еще на пластического хирурга!
– И вдобавок на земляка! – Александр сдержанно улыбнулся. – По вашей речи чувствуется, что вы из Москвы, не так ли?
– Почти. – Ева отпила еще немного, отставила бокал и тряхнула головой, словно отгоняя ненужные мысли. – Простите, все произошло так неожиданно. Я, знаете ли, не очень люблю вспоминать свое прошлое, то, как я жила до операции. Да и то, что было после, тоже не очень-то хочется вспоминать.
«Дело было вечером, делать было нечего» – это такая универсальная формула человеческого общения. Если у людей достаточно свободного времени и им интересно общаться друг с другом, то они могут общаться долго. Особенно если правильно выбрать место для общения, чтобы никто не мешал. Бар был из дорогих, и оттого народу в нем было немного. Устав сидеть за стойкой, Александр и Ева пересели за столик у окна и просидели за ним до рассвета, периодически заказывая то апельсиновый сок, то холодный чай.
Еву неожиданно потянуло на откровенность. Видимо, ей давно хотелось выговориться, да случая никак не представлялось. И слушателя подходящего найти не так-то просто, хоть в Бангкоке, хоть в Москве. Лучше всего пусть это будет случайный человек, с которым жизнь свела случайно и скоро разведет в разные стороны. Классический пример – попутчик в поезде. Земляк, случайно встреченный на улице, тоже подойдет. Общих знакомых нет, общих точек соприкосновения нет, и вообще скоро он уедет. Навсегда. А если еще собеседник обладает познаниями в сфере, весьма и весьма тебе близкой, то случайную встречу впору считать судьбоносной.
Ева была транссексуалом, то есть ее гендерная идентичность, ее самоощущение не соответствовали ее анатомическому полу, полученному при рождении. Женщина в теле мужчины – вот кто была Ева, тогда еще не Ева, а Эрнест.
– Отец у меня физик, вот и назвал меня в честь Резерфорда. Странно, что мать согласилась, потому что она хотела, чтобы я была бы, то есть был бы, Олегом. По жизни отец всегда идет на поводу у матери, а тут вдруг смог настоять на своем.
Жизнь не задалась с самого начала.
– С мальчишками мне было неинтересно, – говорила Ева. – Я любила играть в куклы, печь куличики. Ведерко для куличей у меня было, а вот кукол мне не покупали, хоть я и просила. Говорили: «Ты что, с ума сошел?» – и покупали каких-нибудь солдатиков или машинку. Приходилось играть куклами моих подружек. Можешь угадать, сколько у меня сейчас кукол?
Они очень скоро перешли на «ты». Обстановка способствовала.
– Не знаю, но уверен, что больше одной, – ответил Александр.
– Семь! – усмехнулась Ева. – Они маленькие, много места не занимают, но с ними можно разыгрывать целые представления. Доктор, это лечится?
– А зачем это лечить? – удивился Александр. – Хочется, так разыгрывай.
Класса до восьмого родители Евы считали сына тихоней и особо не тревожились.
– Отцу не очень-то нравилось, что я дружу только с девочками, он все твердил свое «мужиком надо расти, сын, мужиком», хотя мужиком, в его понимании, в нашей семье была мать. Все делалось так, как считала она, у отца было право соглашаться и подчиняться, ничего более. У матери мой образ жизни не вызывал возражений. «Девчонки не такие бедовые, как мальчишки», – говорила она. К тому же среди моих подружек были дочь заместителя прокурора и дочь главврача стоматологической поликлиники – высшее, можно сказать, общество. Ну и то, что у меня была астма, тоже играло роль – часами гонять мяч на стадионе я не могла. Что интересно – стоило мне сделать свое тело женским, как астма исчезла. Ни единого приступа, даже самого маленького, даже если рядом кто-то курит. Как медицина объясняет это?
– Я не аллерголог, – пожал плечами Александр. – Но думаю, что астма была следствием дискомфорта. Серьезный дискомфорт может вызывать серьезные проблемы.
– Я тоже так думаю, – кивнула Ева и продолжила рассказ: – Неприятности мои начались с того дня, когда мать вернулась домой с работы неожиданно рано (давление подскочило, начальник отпустил отлежаться) и застала меня в женской одежде, точнее – в женском белье. В гости ко мне после уроков зашла Анька, дочь главврача, и мы с ней валяли дурака. Это был не первый мой опыт переодевания. Знаешь, совсем другое впечатление, когда это делаешь на людях. В одиночку – совсем не тот кайф, но тоже приятно. У меня было несколько пар колготок, черные чулки, трусики, два бюстгальтера. Все, конечно, самого низкого качества, потому что покупалось на сэкономленные, то есть утаенные от родителей, деньги, но – свое, родное. Мы врубили на полную громкость Земфиру и не слышали, как мать открыла дверь. Она вошла в гостиную и увидела меня на диване в колготках, под которые были надеты кружевные трусики, и бюстгальтере. Я томно извивалась, передразнивая нашу историчку Марину Эдуардовну, редкостную дуру. Что потом было. Показательный расстрел с последующим повешением – это ничто по сравнению с тем, что мне пришлось пережить. Меня отхлестали по щекам прямо при Аньке. У меня отобрали все женские вещички. Мне перестали выдавать деньги на карманные расходы. Мне запретили приглашать гостей и самой ходить куда-то, кроме школы и музыкалки. Отец заикнулся было о том, что меня надо показать доктору, но мать обозвала его идиотом и сказала, что справится сама. Еще огласки, мол, не хватало – отец завуч в школе, мать – бухгалтер на авиационном заводе, а сын гей. Я пытался объяснить, что я не гей, что со мной что-то другое, но меня никто не слушал. Где логика? Геям положено дружить с мальчиками, а не с девочками! Я тогда о сексе толком и не думала, мне было просто приятно общаться с девочками и ощущать себя такой, как они.
Транссексуалов принято делить на три типа – гетеросексуалы, бисексуалы и асексуалы. Асексуалы, то есть те, кто вообще не испытывает полового влечения, тоже меняют пол, вернее – приводят свое тело в соответствие с самоощущением. Мужчина может не испытывать влечения ни к женщинам, ни к мужчинам, но в то же время он может испытывать возбуждение, воодушевление, душевный подъем, удовлетворение и прочие позитивные эмоции, представляя себя женщиной. Ношение женской одежды доставляет определенное удовольствие, но полностью проблему не решает – нужно еще и женское тело под женской одеждой. И наоборот, женщина может просто хотеть быть мужчиной, не привязывая это желание к сексу вообще. Для полного счастья ей достаточно быть мужчиной, идея первична, секс вторичен.
– К семнадцати годам я определилась окончательно. Поняла, что чем раньше я исправлю ошибку природы, тем для меня будет лучше. Знал бы кто, как я ненавидела свое тело со всеми его первичными и вторичными половыми признаками! Смотрела на себя с ужасным отвращением, когда брилась, меня тошнило. А тут еще физиология начала брать свое, и мне начали сниться эротические сны, в которых я была мужчиной. Да такие яркие, что в конце сна наступала разрядка. Я просыпалась и бросалась под душ – смывать с себя сперму, сон, все это ненужное мужское. Пора было действовать, потому что жить так я не могла, иногда такая тоска накатывала, что впору было руки на себя наложить. Я выбрала подходящий, как мне показалось момент, и поговорила с родителями. Поговорила раз, другой, третий. После третьего раза не просто ушла из дома, а выписалась с концами, чтобы не иметь с ними ничего общего… Одна из моих подруг снимала комнату в Москве, на Коломенской. Ей хотелось сэкономить на съеме жилья, а мне было негде жить. Я поселилась у нее, нашла работу, сначала подвизалась на промоакциях, потом устроилась ассистентом в одну компашку, производящую сериалы… «Ассистент» означало курьера, секретаря и грузчика в одном флаконе, но платили там хорошо. Для меня было очень важно иметь что откладывать, потому что я копила деньги на превращение в женщину..
– А в армию тебя не взяли из-за астмы? – уточнил Александр.
– Да. Потом я же выписалась от родителей к черту на рога, куда смогла, в чисто виртуальный «резиновый» дом, то есть не дом, а адрес для прописки во Владимирской области. Так что даже если бы я была годной к строевой службе, меня все равно бы не смогли найти. Итак, я каждый месяц откладывала что-то на операции, отказывая себе во всем, кроме самого необходимого, но сбережения мои росли столь медленно, что раньше, чем в тридцать лет, нечего было и надеяться. Если не в тридцать пять. Мне хотелось получить образование, я мечтала и мечтаю стать дизайнером, но я понимала, что не смогу этого сделать, пока не стану полноценной женщиной. Учеба помешала бы зарабатывать и откладывать. Без высшего образования я еще могла обойтись. Но обидно было, абстрактно обидно, на судьбу, на то, что я родилась не в своем теле. Это не объяснить, это надо испытать, пожить с этим, пережить.
– Могу только представить, – сказал Александр, преисполнившись состраданием. – Хорошо, что уже все позади.
– Да уж! – как-то не очень радостно согласилась Ева. – Карма моя такова, что, вырвавшись из одной беды, я тут же угодила в другую. Зажив самостоятельно, я не считала необходимым скрывать свою сущность. Одевалась как женщина, представлялась Евой и только в каких-нибудь государственных учреждениях вспоминала, что я – Эрнест Витальевич Ушарцев. Одна знакомая сказала, что знает человека, который сможет мне помочь, и свела меня с ним. Человек оказался весьма милым дядечкой, весь такой котофеистый, улыбчивый, ласковый. Пообещал мне не только деньги, но и организацию всего процесса, причем за границей, а я в обмен на это должна была отработать несколько лет на панели, отдавая ему большую часть заработка. Такое вот взаимовыгодное сотрудничество. «Три-четыре года, не больше», – сказал Котофей. Мягко стелил. Его предложение меня немного озадачило, но, подумав, я согласилась с тем, что так, наверное, будет лучше. Возможно, мне просто хотелось поскорее стать полноценной женщиной, и это желание затмевало все остальное. «Ну и чего плохого в проституции? – решила я. – Стану настоящей женщиной, опыта наберусь.»
Ева немного помолчала и повторила:
– Женщиной стала, опыта набралась, а что дальше? Иногда мне кажется, что я так и подохну здесь, на углу Сукхумвит-роуд и Сои-четыре. Я стала полноценной женщиной, но превратилась в рабыню. Иногда я думаю, что лучше бы было продолжать копить деньги. Короткий путь не всегда самый хороший.
Александр слушал молча. «Rat nach Tat kommt zu spat», – гласит немецкая поговорка. Поздно советовать, когда дело уже сделано. И снявши голову, нет смысла плакать по волосам.
7. ДВА СЮРПРИЗА
Другая бы неожиданно появилась на пороге – вот она я, приехала! – но Августа была не из тех, кто сваливается как снег на голову. Даже если хочет сделать сюрприз. В половине двенадцатого Александра отвлек от позднего завтрака (еще немного – и это уже был бы обед) телефонный звонок.
– Привет! – услышал он. – Не помешала?
– Как можно! – возмутился Александр, забыв о недоеденной яичнице. – Всегда рад!..
Несколько минут обменивались новостями. Удивительно, сколько новостей может накопиться за какие-то считаные дни. Если человек тебя интересует, искренне интересует, то любое событие из его жизни, пусть и самое незначительное, становится для тебя интересной новостью. Даже ремонт подъезда. А что – ремонт подъезда очень важная новость. Если стены выкрасят в коричневый или темно-зеленый цвет, любимому человеку будет уныло в таком подъезде, если же в оранжевый, то, наоборот, весело.
– Не могу даже представить, где они нашли такой сочный малиновый цвет! – захлебывалась от восторга Августа. – Это – нечто! Такой удачный выбор! Красный – приводил бы в ярость, а малиновый радует.
Как бы между делом Августа поинтересовалась сегодняшними планами Александра.
– Нет ли какой срочной операции? Или чего-то еще в этом роде?
– Самое приятное в моей специальности – это отсутствие срочных операций! – рассмеялся Александр. – Все плановые.
– Как так можно?! – шутливо возмутилась Августа. – А если у девушки завтра свадьба, а сегодня ей окончательно и бесповоротно разонравился ее нос?! Что тогда?!
– Хороший вопрос! – одобрил Александр. – Философский. У нее есть два пути.
Вдруг что-то кольнуло внутри, подозрение, слитое с догадкой.
– Скажи-ка, а почему тебя интересуют мои сегодняшние планы? – поинтересовался Александр.
Августа обычно спрашивала, может ли он разговаривать, не более того. Прошлое, то есть уже случившееся и ставшее новостью, интересовало ее, а ближайшее будущее, то есть планы Александра на день – практически никогда.
– Ну-у.. – Августа выдержала небольшую паузу, нагнетая интригу, – наверное, потому, что я сейчас стою перед твоим домом! Это веская причина для того, чтобы интересоваться твоими планами, или не очень?
– Ну и шуточки у тебя! – Александр выглянул в окно кухни, но Августу внизу не увидел. – Ты что – реально в Москве?!
– Конкретно! – передразнила Августа.
– А зачем тогда звонишь? – удивился Александр.
– Так интереснее! И вообще, мало ли что. Вдруг ты не один.
– Выпорю! – пообещал Александр. – Поднимайся немедленно!
Августа ойкнула, демонстрируя испуг, и отключилась. За минуты, прошедшие до ее появления, Александр успел ликвидировать остатки завтрака, включить чайник, зарядить в кофеварку порцию кофе, помыть помидорчики-черри, порезать ветчину и колбасу… До сыров руки уже не дошли, потому что раздался протяжный звонок в дверь.
Жизнь сплошь и рядом вносит коррективы в наши планы. Стоило Августе обнять Александра и прижаться мягкими жадными губами к его губам, как он напрочь забыл древнюю традицию, гласящую, что вначале гостя следует накормить-напоить, а потом уже все остальное.
– Плащ! – тихо стонала Августа, пока Александр нес ее к кровати. – Сапоги!..
Александру некогда было отвечать, потому что язык и губы его были заняты другим делом.
– А выпороть? – вспомнила Августа, когда из всей одежды на ней остались только серебряные сережки с голубым топазом. – Ты обещал!
– Потом! – неопределенно ответил Александр и, будучи не в силах (да и не желая) сдерживать восхищение, добавил: – Какая же ты красивая! Как же я по тебе соскучился!
– Тебе меня не хватало? – зачем-то спросила Августа, лукаво улыбаясь.
«Не то слово!» – хотел ответить Александр, но вместо этого склонился над любимой и начал покрывать лицо страстными поцелуями.
Августа застонала и, обняв Александра, заскользила своими прохладными ладонями по его спине. «Я счастлив, потому что рядом – женщина моей мечты», – отметил в уме Александр, и то была последняя связная мысль, родившаяся в его голове. Дальше мыслей уже не было, их сменили волны наслаждения, накатывающие одна за другой до бесконечности. И каждая из этих волн была сильнее, острее, сладостней предыдущей.
Александр держал Августу нежно и бережно, как хрупкую драгоценную вазу, и продолжал целовать. Августа благодарно мурлыкала в ответ, лаская его руками. Когда Александр коснулся языком ее соска, она протяжно вздохнула и выгнулась под ним, прижавшись к нему всем своим горячим телом, а затем запустила пальцы в его волосы и притянула его губы к своим губам, чтобы начать целовать их со всей страстью, которую только можно было себе представить. Александр почувствовал, как уходит из реальности, или то реальность ушла от него. Мир сузился до того объема, который занимали их сплетенные друг с другом тела, и в то же время расширился до безграничных пределов, до самой настоящей бесконечности, которую в обычном состоянии никто не ощущает.
Внутри у обоих трепетало и пульсировало желание, поцелуи становились все более страстными, дыхание сбилось с ритма и стало прерывистым, но они, тонко чувствуя настроение друг друга, не торопились доходить до последней черты и проваливаться в томную бездну самого высшего из всех наслаждений. Дразнить любимого человека скорым обещанием блаженства, но все не давать его, и испытывать такую же ответную муку – разве не в этом высшее искусство любви, квинтэссенция сексуального гурманства? Предвкушение увеличивает остроту наслаждения.
Очередной страстный стон Августы, громкий и протяженный, прозвучал как сигнал, побуждающий к самым решительным действиям. Одновременно она задрожала всем телом и призывно-приглашающе приподняла бедра, чтобы Александр смог как можно глубже войти в нее. Их тела слились воедино и задвигались во все убыстряющемся ритме, потому что никто уже не мог сдерживаться, контролировать ситуацию и дозировать наслаждение. Оставалось одно – упиваться каждым сладостным мгновением, мучительно сознавая его быстротечность и стремясь насладиться им полностью, испить его до дна.
Трижды достигнув вершины, они лежали в объятиях друг друга, утомленные до предела и до предела же счастливые. Если у счастья есть пределы, то это становится ясно именно в такие мгновения. Что есть предел? Это когда человек счастлив настолько, что больше ничего ему не надо, ни малейшей добавки, ни мельчайшей крупицы, ни штришка, ни черточки. Хочется петь, но сил нет, да и ни к чему лишние звуки.
ПАС, называл такое состояние Александр. Полное Абсолютное Счастье.
– Я лечу! – потягиваясь и щурясь от невообразимого удовольствия, сказала Августа. – Улетела и никак не могу вернуться!
Она приподнялась, опершись на локоть, и медленно облизала свои припухшие от поцелуев губы кончиком языка, а затем улыбнулась соблазнительнейшей из улыбок. Александр, залюбовавшийся завитками светлых волос, прилипшими ко лбу любимой, почувствовал, как внутри его снова нарастает возбуждение. Да и как же ему можно было не нарастать, ведь близость стройного, гибкого тела Августы, ее пряный запах, трепет ее языка, ее томный пристальный взгляд, ее вновь напрягшиеся соски – все это было так прекрасно и так манило. Сегодня утром, всего каких-то четыре часа назад, проснувшись, Александр и подумать не мог, что его ждет праздник.
Предвкушая новую порцию сладкого удовольствия, он положил руку на плечо Августы, но та ускользнула от него и встала.
– Давай оставим что-нибудь на вечер! – попросила-приказала она, кокетливо прикрывая ладонями свои точеные груди.
– Да на вечер у нас. – начал было Александр, но тут же осекся под ироничным взглядом любимой и выразил недосказанное в глубоком вздохе.
– Недавно я, мать-ехидна, проспорила Даньке пятнадцать эклеров, – вдруг вспомнила Августа. – И, что хуже всего, у меня не хватило ума для того, чтобы зажилить выигрыш.
– Это было бы неправильно! – возразил Александр, слегка удивляясь такому повороту разговора. – Проспорила – так плати.
– Он съел двенадцать, – усмехнулась Августа, – и больше на эклеры смотреть не может. Мужчин нельзя перекармливать.
Она нагнулась, чаруя и дразня Александра пластикой своего гибкого тела, подхватила с пола трусики и вышла.
– Великолепно! – простонал Александр, оценивая этим словом и неожиданный приезд любимой, и испытанное наслаждение, и предстоящее наслаждение, и даже то, как поддела его Августа своим: «Мужчин нельзя перекармливать».
Вставать Александру не хотелось. Пока лежишь, есть еще надежда, остается еще шанс, пусть и весьма условный, коварно заманить любимую в постель, попытаться объяснить ей, что он, образно говоря, находится на стадии второго по счету эклера и ни о каком переедании и речи быть не может. И вообще хотелось блаженно бездействовать, но это желание входило вразрез с долгом гостеприимства и правилами приличия.
К моменту появления на кухне завернувшейся в полотенце Августы стол был накрыт полностью. Заветревшуюся в ожидании своего часа нарезку Александр убрал в особый контейнер, стоявший в холодильнике, куда он складывал остатки продуктов, предназначенные для варки солянки. Солянка варится из того, что осталось невостребованным, из того, что есть под рукой, в этом-то и кроется ее прелестная неповторимость. Всякий раз под рукой оказывается разный набор продуктов, оттого и солянка всякий раз получается неповторимой. Новую нарезку Александр разложил фигурно на двух блюдах – мясное отдельно, сыры отдельно – и украсил зеленью, оливками и помидорчиками. Кроме того, он заварил зеленого чаю покрепче и насыпал в вазочку крекеров. Не бог весть какой роскошный стол, но для того, чтобы заморить червячка, вполне годится. Потом они «выйдут в свет» и где-нибудь пообедают как следует. Или поужинают, скорее всего – поужинают.
– Ты – из тех мужчин, на которых можно положиться! – удовлетворенно констатировала Августа, садясь за стол и закидывая ногу на ногу.
Полотенце при этом пленительно-маняще распахнулось, обнажив матово-белое бедро, но Августа и бровью не повела.
– Что натолкнуло тебя на такой вывод? – поинтересовался Александр, ставя на стол салфетницу, про которую впопыхах забыл.
– Я свалилась на твою голову, как октябрьский снег, и увидела, что в ванной, кроме геля для душа, есть два вида шампуня, а в холодильнике – куча еды.
– Когда ты успела заглянуть в холодильник? – удивился Александр.
– Я и не заглядывала. – Августа обвела рукой стол. – Догадалась по этому вот великолепию.
– У меня еще и разные напитки есть, – похвастался Александр и уточнил: – Кроме чая.
– Красного вина я бы выпила, – сказала Августа.
Телефон, долго лежавший молча на подоконнике, издал переливчатую трель звонка от неизвестного абонента. «Кого это нелегкая принесла!» – заранее раздражился Александр и тут же устыдился своего раздражения. Не хочешь, чтобы тебя беспокоили – отключи звонок или совсем выключи телефон. Зачем раздражаться?
– Александр Михайлович? Это вы?
Голос был вкрадчивым и тихим, приглушенным, словно говоривший боялся быть услышанным кем-то еще.
– Да, – ответил Александр.
– Здравствуйте, Александр Михайлович. Это Виталий Максимович.
– Здравствуйте, Виталий Максимович! – обрадовался Александр, решив, что отец Евы звонит с хорошей вестью. – Ева нашлась?! Она вам звонила?!
– Никто нам не звонил, – так же тихо отчеканил собеседник. – Но я подумал и решил, что нам надо встретиться и поговорить.
– Зачем? – вырвалось у Александра. – Если Ева не давала о себе знать, то нам и встречаться нет смысла.
«Особенно с учетом того приема, который вы мне оказали», – хотел добавить он, но не стал.
– Затем, что мне есть что вам сказать! – неожиданно по-базарному взвизгнул Виталий Максимович. – Вы что, думаете, что я каменный?! Вы что, думаете, что если у меня не то сын, не то дочь, то и отцовских чувств никаких нет?! Я могу приехать туда, куда вы скажете, сегодня или завтра. На дежурство мне в понедельник выходить.
Августа смотрела в окно, но в позе ее чувствовалась некоторая настороженность. Имя Евы, дважды произнесенное Александром, и сам разговор определенно ее заинтриговали.
– Хорошо, – согласился Александр. – Давайте тогда завтра, скажем, в.
– У меня обратный билет на половину пятого, – не поворачивая головы, проинформировала Августа.
– В семнадцать часов на станции «Площадь Ильича» в центре зала вас устроит? – предложил Александр.
Ехать в Балашиху совершенно не хотелось, да и Виталий Максимович, судя по всему, был расположен общаться без своей супруги.
– Устроит, – ответил Виталий Максимович. – Только вы не опаздывайте, я не люблю, когда опаздывают.
– Я тоже не люблю, – сказал Александр. – До встречи?
– До встречи, – повторил Виталий Максимович, давая понять, что больше ничего по телефону не скажет, и отсоединился.
– Северянин писал: «Есть что-то хитрое в усмешке седой улыбки октября, в его сухой, ехидной спешке, когда он бродит, тьму храбря…» [8]– сказала Августа, продолжая смотреть в окно. – Что-то совсем не в тему.
– Тогда октябрь был другой, – ответил Александр, доставая из шкафчика бутылку вина. – Ты не имеешь ничего против чилийского каберне?
– Ну, это смотря какой год и какой регион. – сварливым тоном искушенного знатока протянула Августа, переводя взгляд на бутылку.
Александру показалось, что она намеренно избегает встречаться с ним взглядом.
– Я хочу рассказать тебе одну историю, – сказал он, ставя бутылку на стол.
– Интересную? – оживилась Августа, цепляя вилкой оливку.
– На мой взгляд – да.
– Рассказывай! – разрешила Августа, но в глаза по-прежнему не смотрела.
Александр достал бокалы, затем не спеша открыл бутылку, налил каждому вина и сел напротив Августы.
– За встречу! – провозгласил он, поднимая бокал, и уже менее торжественным тоном попросил: – Приезжай почаще.
– Я посмотрю на твое поведение! – полушутя-полусерьезно ответила Августа.
Намек был более чем прозрачен.
«Вот почему он не позвонил мне с утра пораньше? – с неприязнью подумал Александр. – И почему не поговорил со мной дома? Жены испугался? Так вышел бы проводить меня. Сказал бы что-то вроде: «Я прослежу, Танюша, чтобы этот тип во дворе не околачивался и к соседям не приставал», – и спокойно бы вышел. Нет, надо вот так, некстати.»
Хотелось начать рассказ тоном былинного сказочника, в некотором царстве, мол, в некотором государстве, но Александр одернул себя и начал рассказывать нормально. С того самого момента, как столкнулся в Бангкоке с Евой.
– Это такая специфическая кабала, «мягкая», почти незаметная, очень хорошо продуманная. Что-то вроде морковки, висящей перед носом у ослика, морковки, которую ему никогда не съесть. Элемент запугивания, конечно же, присутствует, как же без него. Все понимают, что нарушителей установленного порядка ждут неприятности. Но на одном лишь страхе империю панельных услуг не построить.
– Я в ужасе от твоих фундаментальных познаний в этом вопросе! – улыбнулась Августа. – Откуда ты только набрался?
Вроде как пошутила, но с каким-то ледком в голосе. Или Александру просто так показалось?
– Вся моя информация – из одного источника, – серьезно, без ответной улыбки, сказал Александр. – От Евы. Ну а выводы я сам сделал. Впрочем, если тебе неинтересно.
– Нет-нет! – тряхнула головой Августа. – Мне очень интересно. Прости, что перебила.
– Так вот, одного страха мало, – повторил Александр. – Если переусердствовать с запугиванием, то от безысходности люди пойдут на крайности. Могут сбежать, могут обратиться в полицию, могут покончить с собой, в конце концов. Опять же, угнетенно-депрессивное состояние не способствует бизнесу. Унылые, невеселые проститутки не привлекают клиентов. Чтобы дело шло хорошо и спокойно, у работников должна быть надежда на то, что все это временно, все это ненадолго, на два-три года, до тех пор, пока не удастся погасить долг А там – полная свобода и настоящая жизнь. Ева подумала, что так будет лучше, чем много лет копить деньги на операции.
По лицу Августы было заметно, что она хочет что-то сказать.
– Давай оставим в стороне все прочие соображения, – попросил Александр. – Когда у человека есть великая цель, он готов на многое пойти ради ее достижения. Конечно же, далеко не все согласятся до старости заниматься этим делом даже в обмен на решение их проблемы. А вот на три-четыре года отработки соглашаются многие. Но это только говорится: «Три-четыре года». Долг продолжает расти. То старший говорит, что надо дополнительно заплатить полиции, то повышается плата за жилье, услуги врача стоят баснословно дорого, потому что это «свой» врач, и абы к кому обращаться нельзя. Кроме того, существуют нехилые штрафы за различные провинности. Без чьей-то посторонней помощи полностью погасить долг не получится. Суммы там, может, и не очень большие, но и заработки мизерные, ведь большая часть заработанного идет на погашение долга. Да, забыл сказать самое главное – этот бизнес работает по схеме вмененных платежей, то есть каждая женщина или каждый мужчина ежедневно должен отдавать «старшим товарищам» определенную сумму. Приличную, то есть надо хорошенько постараться, чтобы столько заработать. Если отдать не полностью, то «недостача» плюсуется к долгу. А ведь день на день не приходится, бывают удачные дни, бывают не очень. У Евы скопилось сколько-то из тех денег, что оставались ей, но этого не хватало, и я одолжил ей пять тысяч долларов.
Александру не очень-то хотелось говорить Августе, сколько именно он одолжил Еве, потому что подобная конкретика касается только того, кто дал, и того, кто получил. С другой стороны, скажи Александр «я одолжил ей немного» или «я одолжил ей некоторую сумму», Августа могла бы подумать, что он от нее что-то скрывает. А крохотное зернышко сомнения может так прорасти и дать такие плоды, что мало не покажется.
– Пять тысяч? – Августа посмотрела на Александра не то чтобы недоверчиво, а скорее удивленно. – Незнакомому, можно сказать, человеку?
– Не просто так, а под расписку, – улыбнулся Александр.
На расписке настояла Ева. Потащила Александра к нотариусу, заплатила две тысячи бат за заверение ее подписи и вручила документ Александру со словами: «Хочу, чтобы все было по правилам». По правилам, так по правилам. Расписка от человека, у которого всего-то имущества, что сумка да чемодан с личными вещами, – это смешно. Не захочет отдавать, так и судом ничего с него не стребуешь, потому что нечего взять. Разве что присудят погашение долга частями из будущих доходов, но это такая муторная история. Да и сумма, честно говоря, не такая, чтобы был смысл ее «отсуживать» – время дорого, да и услуги адвоката могут стоить, как выражается друг Андрей, «адекватно». Но Александр понимал, что расписка нужна самой Еве как подтверждение того, что жизнь налаживается и теперь все пойдет правильным чередом, законным порядком. Опять же, документ на английском языке с печатью бангкокского нотариуса Адисабанда Чулакадаббы и его размашистой, изобилующей завитушками подписью – это классный сувенир на память о Таиланде.
8. Кроткие наследуют землю
Вечер прошел хорошо. Вышли погулять по центру с намерением «куда-нибудь закатиться». Августа, привыкшая к прямым перспективам родного Петербурга и восхищавшаяся ими, тем не менее находила особый смак в путаной кривизне московских переулков. Мимоходом «закатились» на мюзикл про доктора Джекила и мистера Хайда (про кого еще двум докторам смотреть, как не про третьего доктора?), получили свою порцию удовольствия, а потом с огромным аппетитом отужинали в грузинском ресторанчике и еще долго ходили, чтобы улеглись внутри все эти съеденные сациви-чакапули. Вернувшись домой, долго разговаривали, потом долго любили друг друга и заснули в пятом часу утра.
Александр, несмотря на усталость, спал плохо. Он часто просыпался, смотрел на вкусно посапывающую рядом Августу, радовался тому, что она приехала, сожалел о том, что она скоро (уже сегодня!) уезжает обратно. Проснувшись в очередной раз, Александр увидел, что Августа не спит. Она лежала на спине, скосив глаза вбок, и наблюдала за ним.
– Утро красит нежным светом стены древнего Кремля! – с выражением произнесла Августа. – Лежебокам пора вставать!
– Пора, – согласился Александр и спросил: – А какими стихами полагается встречать утро в Петербурге?
– М-м-м… – заурчала Августа, заводя руки за голову и потягиваясь, – наверное, этими: «Что тебе снится, крейсер Аврора, в час, когда утро встает над Невой?» Бр-р-р! Аврора жуткая! Спустишься вниз и чувствуешь себя, как килька в консервной банке! Мне больше по душе парусники.
– Там спустишься в трюм и чувствуешь себя, как селедка в деревянной бочке! – пошутил Александр.
– Противный! – Августа повернулась и проворно шлепнула Александра по прикрытой одеялом ягодице. – Не смей напоминать мне о школьном прозвище, которое я стараюсь забыть и почти уже забыла!
– Откуда мне знать. – начал оправдываться Александр, но ему уже определили наказание.
– За вопиющую бестактность ты приговариваешься к варке кофе! – торжественно-бесстрастным судейским тоном объявила Августа. – А я пока приведу себя в порядок!
– Ты и так в полном порядке! – Александр посмотрел на часы, показывавшие четверть двенадцатого. – На Крымском Валу проходит интересная выставка фотографий, посвященная Тихоокеанской Азии.
– Не хочу! – решительно отказалась Августа. – Хочу долгого пития кофе, неспешного завтрака, плавно переходящего в обед, и небольшой прогулки, с таким расчетом, чтобы к четырем оказаться на вокзале. А фотографии я предпочитаю рассматривать в Интернете. К тому же у меня есть маленький серьезный разговор. Но это под кофе.
Александр готов был побиться об заклад насчет темы «маленького серьезного разговора», но биться было уже не с кем. Он встал, надел джинсы и футболку, открыл окно, чтобы проветрилось, пока никого нет, и отправился на кухню хозяйничать. Первым делом включил на полную мощность духовку, затем достал из холодильника филе лосося, посолил-поперчил, выдавил на него половинку лимона и завернул в фольгу. За время «маленького серьезного разговора» рыба успеет приготовиться. А на гарнир можно сделать салат из спаржи, рукколы и брынзы. И полбутылки вина с вечера осталось. На посошок, так сказать. «Гламурный завтрак, – иронически подумал про себя Александр, – нет бы картошечки на сале нажарить и с грибочками ее, с маринованными.» Можно было бы и картошечки, тем более что и добрый шмат сала имелся в холодильнике, и банки с маринованными грибами ждали своего часа в шкафу, но Августа вчера много стенала по поводу своего якобы «обжорства» и вряд ли бы стала сегодня есть картошку. Да и для кого же готовить «гламурное», как не для любимой женщины?
Это было чисто бабушкино, исконное. Анна Тимофеевна, царствие ей небесное, придерживалась простоты во всем и неодобрительно относилась ко всяким там, как она выражалась, «выкрутасам». «Делать им нечего, – ворчала она, – вот и выдумывают! Выдумали какой-то «олявье». Нет бы положить на тарелку мяса, картошки, луковку да огурчиков соленых и съесть все по-людски! Разве ж так можно?! Надобно все покрошить, перемешать да какой-то дрянью залить – тогда будет дело! Тьфу!» Майонез бабушка считала извращением, то ли дело сметана, в которой ложке положено «стоять».
Серьезные разговоры маленькими обычно не получаются.
– Хотелось бы обсудить наш перспективы, – сказала Августа, после первого глотка кофе. – Пойми меня правильно – я не собираюсь форсировать события или принуждать тебя к чему-то. Я просто хочу определиться и понять.
«Что тут понимать, когда все складывается так хорошо? – подумал Александр. – И вроде бы мы уже определились.»
– Буду откровенна – меня все устраивает. Мне с тобой хорошо, и надеюсь, что тебе со мной тоже.
– Да все просто замечательно! – воскликнул Александр. – А будет еще лучше, я уверен!
– Вот о будущем я и хочу поговорить. – Августа улыбнулась, но смотрела как-то печально или серьезно. – Вариантов я вижу два. Все может оставаться так, как сейчас, и продолжаться столько, сколько получится, или же мы станем жить вместе и.
– И проживем столько, сколько получится! – добавил Александр, обрадовавшись отсутствию третьего варианта, предусматривающего разрыв.
– Ну да, – согласилась Августа. – «Сколько получится» – это универсальный предел. Но это обсуждать бессмысленно, сколько получится, столько и получится. Я хочу разобраться в другом, хочу выяснить степень серьезности наших отношений. Это не кокетство, побуждающее мужчин к каким-то значимым поступкам, а всего лишь попытка понять. чтобы потом не обламываться и не разочаровываться. Скажу сразу – я ничего не имею против ни к чему не обязывающего романа, но я должна знать, что это именно ни к чему не обязывающий роман, а не что-то другое.
– Но мы же уже все обсуждали! – напомнил Александр. – Зачем повторять?
– А вдруг ты передумал? – Августа склонила голову набок и игриво повела бровью. – Мало ли что в жизни случается. Передумал и мучаешься, не зная, как сказать мне об этом. Поэтому я и начала этот разговор. Обстоятельства тоже могут сказаться. Иной раз они на первый взгляд кажутся простыми, а на самом деле являются непреодолимыми. Я не могу уехать из Питера, потому что мой сын учится в школе, к которой он привык, где у него есть друзья и которая полностью меня устраивает. Ты не можешь уехать из Москвы, потому что у тебя клиника.
«У тебя клиника» прозвучало как-то двусмысленно. «Клиникой» в просторечии называют разные психические отклонения. Так и говорят: «Это – клиника». Августа, конечно же, имела в виду клинику «La belle Helene», в которой работал и частью акций которой владел Александр, но все равно фраза неприятно резанула по уху.
– Я убеждена, что отношения между людьми должны развиваться гармонично, – продолжала Августа, совсем позабыв про кофе. – Если приносятся какие-то жертвы, то это рано или поздно аукнется, добавит напряженности. Поэтому скажи мне, положа руку на что угодно, – какими ты хочешь видеть наши отношения? Только честно!
– Я хочу, чтобы мы были вместе! – не раздумывая, ответил Александр. – Хотел и продолжаю хотеть. И по-прежнему ничего не имею против переезда в Питер с регулярными наездами в Москву, но немного позже. Это не отговорка, а реальное положение вещей. Клиника переживает не самый радужный период в своей истории. Появилась новая проблема – какие-то деятели хотят ее купить и угрожают создать проблемы, если их предложение не будет принято.
– Но так будет всегда, – перебила Августа. – Не одно, так другое, не другое, так третье. Собственная клиника – это хлопоты, проблемы и всяческая суета. Разве ты еще не понял?
– Я в курсе, – кивнул Александр. – В Москву я буду приезжать регулярно. В первую очередь, потому что здесь мама, ну и по делам тоже, на операции. Но для этого положение должно выправиться. Одно дело, когда все стабильно и приходится решать текущие проблемы, и совсем другое, когда на горизонте маячат потрясения. К тому же мне хочется открыть филиал в Питере. Лучше же работать в своей клинике, а не в чужой, верно?
– Не знаю. – задумалась Августа. – Я врач-лаборант, у нас своя специфика. Сделала все исследования, записала результаты, сняла халат и ушла. Дома я о работе не думаю и нахожу в этом свою прелесть. Делу время – потехе час. Но у тебя пациенты, а про них нельзя не думать, у тебя бизнес. Мы такие разные люди.
– И так замечательно, что мы вместе!
Александр потянулся через стол к Августе, опрокинул ее чашку, и на том серьезный разговор закончился, потому что пора было делать гарнир к доходившему в духовке лососю. Августа вызвалась помочь, но Александр пресек ее попытки, сказав:
– Ты у меня в гостях? Вот и не мешай проявлять гостеприимство!
– Индивидуалист! – констатировала Августа. – Таким мы в школе говорили – не стану с тобой пельмени лепить. Это такой девчоночий аналог «не пойду с тобой в разведку».
– Ты права, – согласился Александр. – Пельмени со мной лучше не лепить, потому что за мной не угонишься.
– Ой ли?! – усомнилась Августа.
– Если хочешь, то в следующую встречу устроим состязание, – предложил Александр. – Только учти – мы, потомственные сибиряки, на раз-два три штуки лепим!
– Налепим, подсчитаем, тогда и похвастаемся! – осадила его Августа. – Я, может, и не сибирячка, но как мама самого прожорливого ребенка современности меньше двухсот штук не леплю. Иначе и связываться нечего, благо морозилка большая. А вообще-то все собираюсь машинку купить. Закладываешь тесто в один контейнер, а начинку в другой и знай себе – ручку крути. Красота!
– Маме дарили такую, – поморщился Александр. – Ничего хорошего – лепятся только малюсенькие «равиольки», и фарш должен быть довольно жидковатым. А зачем фарш должен быть жидким? Лук с мясом дадут сок в свой черед. И пельмени предпочитаю крупные, чтобы, как выражаются украинцы: «Берешь в руки – маешь вещь.»
Расстались на хорошей ноте, без чего-то невысказанного, проскальзывающего лишь во взгляде, и без неприятного осадка на душе. Было немного грустно обоим, но светлая грусть – это, в общем-то, светлое чувство.
– Я постараюсь выбираться почаще, пока ты занят, – пообещала Августа перед тем, как скрыться в вагоне.
Читать бесплатно другие книги:
