Заводная и другие (сборник) Бачигалупи Паоло

30

Паи подползает поближе к Канье и смотрит на погруженную в сумерки деревню.

— Совсем крохотная.

Канья кивает и оглядывается на остальных: команда разошлась перекрывать подходы к креветочным питомникам, где выращивают невосприимчивых к горькой воде рачков — их потом продают в Крунг Тхепе.

Дома — все на бамбуковых плотах — сейчас стоят на земле, но в наводнение всплывают на потоках ила и воды, заливающей пруды и рисовые поля. Давно на Меконге семья Каньи жила в похожем, пока не пришел генерал Прача.

— Хорошую нам дали наводку, — тихо замечает она.

Ратана чуть не прыгала от радости, найдя подсказку — рыбных клещей между пальцами ног на третьем теле.

Рыбные клещи — значит, креветочные питомники, а раз питомники, то только те, которым пришлось отправить людей в Бангкок, а отправить могли, только если случился мор. И вот Канья — у плавучего поселения в Тонбури, а ее люди притихли у края насыпи, ждут сигнала.

В бамбуковых домах внизу мерцают редкие свечи. Лает собака.

Вся команда в защитных костюмах. Ратана говорила, что болезнь вряд ли передается от человека к человеку, но рисковать не стоит. Канья отгоняет жужжащего возле уха москита, потуже затягивает капюшон и начинает потеть еще сильнее.

Над прудами слышны голоса — смех целой семьи, уютно собравшейся в своем доме. Даже теперь, как бы тяжело ни приходилось, кто-то еще может смеяться. Кто-то, но не Канья. В ней словно что-то сломалось.

Джайди постоянно говорил, что королевство — счастливая страна, вечно твердил о «Земле улыбок». Вот только Канья не припомнит таких улыбок, как на музейных фотографиях, и думает: может, те, кто жил до Свертывания, притворялись ради хорошего снимка, а сама Национальная галерея лишь для того и нужна, чтобы вгонять ее в тоску? Неужели было время, когда люди улыбались так открыто и бесстрашно?

Она опускает маску.

— Пошли.

Паи дает отряду знак. Солдаты вскакивают, перепрыгивают насыпь, бегут к деревне и окружают ее, как обычно перед поджогом.

Белые кители, когда явились в деревню Каньи, сперва быстро обошли лачуги, держа в руках шипящие и искрящие факелы. Тут все иначе: никаких криков в мегафоны, никаких офицеров, которые, пока оранжевое пламя охватывает стены из бамбука и везеролла, по колено в воде оттаскивают вопящих людей от домов.

Генерал Прача велел провести операцию без шума. Подписывая отказ на карантин, он сказал:

— Джайди устроил бы переполох, но у нас не хватает сил и змеиное гнездо, то есть Торговлю, теребить, и это дело улаживать. Еще повернут против нас. Так что действуйте тихо.

— Хорошо, работаем без шума.

Яростным лаем заходится собака. Когда отряд подходит ближе, ей начинают вторить другие. Несколько местных выглядывают на веранды, смотрят в темноту, замечают белые пятна защитных костюмов, кричат домашним. Кители припускают быстрее.

Рядом садится Джайди и смотрит на бегущих.

— Прача говорит, что я как мегадонт — прихожу и вытаптываю целое рисовое поле.

Канья не обращает на него внимания, но капитан не умолкает.

— Видела бы ты его в молодости — он же в штаны писал, когда мы еще кадетами участвовали в операциях.

— Перестаньте. Смерть еще не дает вам права так неуважительно о нем говорить.

Ее парни встряхивают химические фонарики, и деревню заливает резкий свет. Местные мечутся, как перепуганные куры, прячут провизию и животных, кто-то пробует обойти оцепление: бежит по воде, ныряет в пруд, хочет выплыть на другой стороне, но там их ждут расставленные Каньей сети, и люди, попав в ловушку, беспомощно колотят ногами посреди грязной ямы с креветками.

— Как ты можешь называть его своим командиром, если мы оба знаем, кому ты на самом деле служишь?

— Замолчите.

— Трудно, наверное, под двумя-то начальниками? Оба ездят на тебе, как на…

— Заткнитесь!

— Что? — вздрагивает Паи.

— Ничего. Так, задумалась.

Помощник смотрит на селян и говорит:

— Думаю, они готовы к вашему появлению.

Канья встает, и все втроем — она, Паи и самодовольно улыбающийся Джайди, хотя его не приглашали, — шагают вниз по насыпи. У нее с собой уже захватанная грязными пальцами фотография одного из трех мертвецов. Канья показывает ее местным и, светя фонариком то на снимок, то на их лица, следит, не узнает ли кто этого человека.

Если один только вид белого кителя заставляет обычных людей говорить, то с рыбоводами всегда непросто. Канья хорошо знает этот народ: читает их жизнь по мозолям на руках, по вони определяет, удачно ли идут дела, по смраду из прудов — много ли погибло рыбы. Она понимает, что в их глазах похожа на очередного калорийщика, который ищет следы генвзлома. Но загадка не решена, и Канья светит в лица, а люди один за другим отводят взгляды.

— Знаешь его? Разве родные не ищут этого человека? — спрашивает она очередного фермера. Тот смотрит на снимок, потом на ее форму и говорит:

— Нет у него никаких родственников.

Канья чуть не подпрыгивает от удивления.

— Выходит, знаешь. Кем он был?

— Был? Выходит, помер?

— А что, похож на живого?

Они оба разглядывают бледное застывшее лицо на фотографии.

— Говорил я ему — есть работа получше, чем на фабрике вкалывать. А он не слушал.

— Значит, в городе работал?

— Так и есть.

— Где именно?

Человек мотает головой.

— А жил где?

Он показывает в сторону темного дома на сваях.

— Хижину — на карантин, — командует Канья, потом поплотнее завязывает маску и входит внутрь, светя фонариком по сторонам. Мрачное место. Странное, пустое, полуразрушенное. Луч выхватывает стоящую в воздухе пыль. От мысли, что это дом мертвеца, у Каньи возникает нехорошее предчувствие. Его дух еще может быть здесь, бродить голодным призраком, злиться на то, что до сих пор не покинул этот мир, что его заразили или даже убили. Она осматривает немногочисленные пожитки, еще раз обходит дом и, ничего не обнаружив, шагает наружу. Вдали в зеленом зареве стоит город, куда сбежал тот человек, потеряв надежду прожить разведением рыбы.

— Ты точно не знаешь, где он работал? — спрашивает Канья человека, который указал на дом. Тот лишь качает головой. — Название фабрики? Хоть что-нибудь? — Она старательно скрывает подступающее отчаяние. Ответ все тот же.

Канья с досадой обводит взглядом темную деревню. Трещат сверчки, монотонно поскрипывают бежевые жучки. Вот оно — то самое место, разгадка рядом, но где же нужная фабрика? Ги Бу Сен прав: стоит взять да спалить весь промышленный район. В прежние времена, когда кители обладали большой властью, не было бы ничего проще.

— Теперь-то готова жечь? — слышен рядом смешок Джайди. — Начинаешь меня понимать?

Она пропускает его слова мимо ушей. Неподалеку стоит девочка — пристально смотрит, но едва ее замечают, тут же отводит глаза. Канья трогает Раи за плечо:

— Вот кто знает.

— Эта?

Девочка, похоже, готова в любую секунду сбежать, поэтому Канья осторожно присаживается поодаль и подзывает ее к себе:

— Эй, как тебя зовут?

Та явно нервничает, но не может не подчиниться кителю.

— Подойди поближе и скажи мне свое имя, — снова подманивает ее Канья.

Девочка делает несколько шагов вперед и шепотом сообщает:

— Маи.

— Ты ведь знаешь, где работал этот человек?

Глядя на фотографию, девочка мотает головой, но ясно, что лжет. Все дети — страшные вруны, и Канья была такой же. Когда белые кители спросили, где ее семья прячет карпов на развод, она показала на юг, и те, улыбнувшись по-взрослому, пошли на север.

— Ведь ты понимаешь, какая это опасная болезнь? — спрашивает Канья, протягивая фотографию.

Девочка в нерешительности.

— Вы сожжете деревню?

— Конечно же нет. — Пряча сильное волнение за улыбкой, Канья успокаивает: — Не волнуйся, Маи. Я понимаю твой страх — сама выросла в такой же деревне, знаю, как тут трудно. Но ты должна помочь мне найти источник этой болезни, или умрет много людей.

— Мне запретили говорить.

— Правильно, мы все должны выполнять приказы хозяев. Но еще мы обязаны быть верными ее королевскому величеству, а она хочет, чтобы все жили в безопасности. Королева разрешила бы нам помочь.

Немного помешкав, Маи говорит:

— Там, на фабрике, было еще трое.

Канья, кое-как скрывая жгучий интерес, подается вперед.

— На какой фабрике?

Девочка снова нерешительно замолкает.

— Только подумай, сколько пхи станут тебя проклинать, если ты дашь людям умереть, прежде чем камма позволит им перейти в новую жизнь.

Маи думает.

— Сломаем ей пальцы — все и расскажет, — встревает Паи.

Девочка вздрагивает, но Канья берет ее за руку и успокаивает.

— Не бойся. Он, конечно, тигр, но я держу его на поводке. Не тронет. Но, пожалуйста, помоги нам спасти город. Помоги спасти Крунг Тхеп.

Маи смотрит на дрожащее в воде отражение Бангкока.

— Фабрику закрыли. Вы закрыли.

— Очень хорошо. Только надо убедиться, что болезнь не пойдет дальше. Как она называется?

— «Спринглайф», — нехотя отвечает Маи.

Канья морщит лоб, припоминая.

— Пружинный завод? Им чаочжоуские китайцы владеют?

— Нет. Фаранг. Очень богатый фаранг.

Канья садится поближе.

— Расскажи-ка поподробнее.

31

У двери его квартиры, съежившись, сидит Эмико, и Андерсон понимает, что поначалу спокойный вечер может закончиться чем угодно.

Последние несколько дней он в бешеном темпе готовил вторжение, которое едва не сорвалось из-за непредвиденного: закрыли фабрику. Ругая себя за никчемную способность хорошо все планировать, Андерсон потратил пару нелишних дней на поиск безопасного пути в «Спринглайф», в обход толп белых кителей, оцепивших весь промышленный квартал. Если бы не отступной маршрут Хок Сена, до сих пор шнырял бы по закоулкам, придумывая, как попасть к себе на фабрику.

Перемазанный, с крюком и веревкой на плече, он влез в окно конторы, попутно благодаря сумасшедшего старика, который совсем недавно украл зарплату всех рабочих.

На фабрике стояла вонь, в резервуарах все протухло, но Андерсон радовался, что в темном здании не было ни души. Если бы кители догадались выставить охрану внутри… Зажав ладонью рот, он прошел по главному цеху вдоль конвейера. Разложением и навозом там смердело еще сильнее.

В сумраке под сушильными сетками возле темных силуэтов вырубных прессов он опустился на колени и ощупал пол. Рядом с водорослевыми резервуарами вонь стала невыносимой, словно рядом сдохла целая корова, — вот так, в итоге, пахла энергия, которой Йейтс хотел вдохнуть в мир новую жизнь.

Андерсон разгреб руками разводы высохших водорослей возле дренажной решетки, нащупал рычаг и потянул вверх. Скрипнув, крышка отошла. Как можно тише он откатил ее в сторону, со стуком опустил на бетонный пол, лег, сунул в отверстие руку, надеясь не наткнуться на змею или скорпиона, и, забираясь все дальше, стал вслепую искать что-то в сырой темноте.

На секунду его хватил страх, что ее сорвало потоком и унесло по трубам к насосам короля Рамы, качавшим грунтовые воды, но тут нащупал непромокаемую ткань, отодрал от стенки и с довольным видом вытащил на свет тетрадь с кодами, приготовленную на экстренные случаи, в возможность которых почти не верил.

Вернувшись в темную контору, он набрал нужные номера и передал сигнал тревоги дежурным в Бирме и Индии, переполошив секретарей кодами, забытыми со времен Финляндии.

Два дня спустя Андерсон уже был на плавучем острове Ко Ангрит в здании «Агрогена» и обсуждал с командирами ударных частей последние детали операции. Оружие ждали со дня на день, собирали боевые отряды, а на материк уже отправили деньги, золото и нефрит, которые заставили бы генералов перейти на другую сторону и выступить против своего старого друга Прачи.

Но теперь, когда все приготовления закончены, он приезжает в город и обнаруживает у себя под дверью несчастную, сжавшуюся в комок, сплошь забрызганную кровью Эмико. Увидев Андерсона, девушка падает в его объятья и плачет.

— Что ты здесь делаешь? — шепотом спрашивает он, прижимая ее к себе, а сам тем временем поворачивает ключ в замке, заводит их внутрь и поскорее захлопывает дверь. Эмико вся в крови, кожа пылает, на лице царапины, руки в шрамах. — Что с тобой стряслось? — Андерсон немного отстраняет ее, осматривает и понимает, что столько крови из этих ран натечь не могло. — Чья кровь?

Она лишь мотает головой и всхлипывает.

— Давай-ка тебя вымоем.

Андерсон отводит ее в ванную и ставит под распылитель прохладной воды. Девушка дрожит, испуганные глаза лихорадочно мечутся из стороны в сторону, как у сумасшедшей. Он хочет снять с нее короткую блузку, выбросить запачканную одежду, но внезапно на лице Эмико возникает гримаса ярости.

— Нет! — Девушка бьет наотмашь. Андерсон отскакивает и хватается за щеку.

— Какого черта? — Ничего себе скорость. Больно. На пальцах кровь. — Ты чего?

Вместо затравленного зверя перед ним вновь стоит обычная Эмико — непонимающе смотрит, постепенно приходит в себя, шепчет «прости», сворачивается калачиком на полу в облаке водяной пыли и продолжает просить прощения, но уже на японском.

Андерсон сидит рядом в промокшей одежде и успокаивает девушку.

— Ничего страшного. Давай снимем грязное, дам тебе что-нибудь другое. Хорошо? Согласна?

Она чуть заметно кивает, стягивает блузку, разворачивает пасин и снова, уже голая, прижимает колени к подбородку. Андерсон оставляет ее лежать в прохладной воде, а сам, завернув окровавленные вещи в тряпку, идет на улицу. Уже темно, но людей кругом много. Не обращая на них внимания, он поскорее ныряет в неосвещенный переулок, доходит до клонга и выбрасывает узел в канал. Вода тут же вскипает — змееголовы и карпы-бодхи, привлеченные запахом крови, яростно рвут одежду в клочки.

Когда он возвращается, Эмико с прилипшими ко лбу черными волосами маленьким напуганным зверьком бродит по квартире. Андерсон достает аптечку, обрабатывает раны спиртом, потом втирает антивирусное. Она даже не вскрикивает. Ногти сломаны, по всему телу набухают синяки, но в остальном, если вспомнить, сколько на ней было крови, девушка отделалась удивительно легко.

— Так что же произошло?

Эмико прижимается к Андерсону и, содрогаясь все сильнее, шепчет:

— Я — одна. У Новых людей нет своего дома.

Он крепко обнимает девушку и чувствует, какая раскаленная у нее кожа.

— Ничего. Скоро все переменится. Все будет по-другому.

— Нет, не будет.

А через секунду пружинщица уже дышит ровно — все скопившееся напряжение тонет в глубоком сне.

Андерсон, весь в поту, резко открывает глаза. Вентилятор под потолком замер, израсходовав все до последнего джоуля. Рядом в кровати мечется и постанывает раскаленная, как печь, Эмико. Он спускает ноги на пол. Легкий ветерок, набежавший с моря, приносит облегчение. За москитной сеткой темнеет город, метановые фонари уже погасили на ночь. Вдали мерцают огоньки плавучих поселений Тонбури, где люди разводят рыбу и вечно перебираются с места на место, убегая от очередной генетической заразы.

В дверь стучат — уверенно и настойчиво.

Эмико вскакивает в постели.

— Что случилось?

— Кто-то за дверью. — Андерсон хочет встать, но она хватает его, больно впиваясь в руку сломанными ногтями.

— Не открывай! — Ее кожа белеет в лунном свете. В глазах страх. — Пожалуйста. — Колотят все сильнее. — Я… Там белые кители.

— Что? — У Андерсона начинает бешено стучать сердце. — Они отследили тебя до моего дома? Зачем? Что с тобой произошло? — Эмико только печально качает головой. Он смотрит на девушку и думает, что же за зверя впустил в свою жизнь. — И все-таки, что сегодня случилось?

Она молчит, не сводя глаз с двери, в которую продолжают колотить.

Андерсон встает с кровати и кричит:

— Одну минуту! Одеваюсь!

— Открывай! — доносится голос Карлайла. — Это срочно!

— Вот видишь, — укоризненно говорит Андерсон. — Это не кители. А теперь спрячься.

— Не кители? — На мгновение Эмико успокаивается, но тут же ее вновь охватывает тревога. — Нет, это они.

— Значит, ты с кителями связалась? Вот кто тебя изукрасил?

Девушка лишь печально качает головой и снова сворачивается калачиком.

— Иисусе и Ной ветхозаветный. — Андерсон достает и кидает ей одежду, которую когда-то, опьяненный красотой девушки, покупал в подарок. — Ты, может, и готова выйти на люди, но для меня выйти с тобой — это катастрофа. Вот, надевай и полезай в шкаф.

Эмико снова отрицательно мотает головой. Все равно что с деревом разговаривать. Он терпеливо садится рядом, поворачивает к себе ее лицо и как можно спокойнее произносит:

— Там всего лишь мой деловой партнер. Это не за тобой пришли. Но, пожалуйста, спрячься, пока он будет тут, хорошо? Он ненадолго. Уйдет — вылезешь. Если увидит нас вместе, сможет сыграть на этом против меня.

Ее взгляд медленно проясняется, из него исчезают покорность и обреченность. Карлайл продолжает стучать. Она смотрит на дверь, потом на Андерсона и тихо произносит:

— Там белые кители. Много. Я их слышу. — И продолжает уже решительно: — Точно кители. Прятаться бесполезно.

Андерсон, кое-как сдерживаясь, говорит:

— Нет, это не они.

В дверь молотят изо всех сил.

— Открывай, мать твою!

— Одну минуту! — Андерсон натягивает брюки и сердито бросает девушке: — Да нет там никаких кителей. Карлайл скорее себе горло перережет, чем с ними спутается.

— Скорее, черт тебя подери! — вопит через дверь компаньон.

— Иду! — кричит Андерсон и приказывает Эмико: — Прячься. Сейчас же!

Это уже не просьба, а приказ, команда к послушанию, заложенному генами и воспитанием.

Она замирает, потом неожиданно резво встает, кивает, говорит:

— Да, сделаю, как ты говоришь, — и тут же начинает натягивать блузку и свободные штаны. Кожа блестит, прерывистые жесты настолько стремительны, что рук и ног почти не видно. В невероятно быстрых и ловких движениях вдруг возникает странная красота. — Прятаться нет смысла, — говорит Эмико и бежит к балкону.

— Ты что делаешь?

Она приоткрывает рот в улыбке, словно хочет что-то сказать, перепрыгивает через перила и исчезает в темноте.

— Эмико! — Андерсон спешит следом.

Внизу — никого и ничего: ни крика, ни звука удара, ни стонов упавшей. Тишина и пустота. Словно ночь проглотила девушку без остатка.

В дверь снова колотят.

Его сердце тоже гулко стучит. Где она? Как ей это удалось? Эмико двигалась неестественно быстро, под конец на что-то решилась, вышла на балкон, а через секунду взяла и перемахнула через перила. Андерсон внимательно смотрит в темноту. Перепрыгнуть отсюда на другой этаж невозможно. И все-таки… Упала? Разбилась?

Дверь падает под мощным ударом. Андерсон резко оборачивается и видит, как в комнату, спотыкаясь, влетает Карлайл.

— Какого…

Отпихнув его компаньона в сторону, с шумом вбегают «Черные пантеры» — в сумерках поблескивают бронекостюмы. Один из военных хватает Андерсона и толкает лицом к стене. По телу шарят чьи-то руки. Он пробует вырваться, но его прижимают еще сильнее. Быстро заходят все новые солдаты — целая толпа — и попутно разносят дверь в щепки. Кругом грохочут сапоги. Слышен звук разбитого стекла — на кухне громят посуду.

Андерсон поворачивает голову посмотреть, что происходит, но его тут же хватают за волосы и больно бьют лицом в стену. Во рту кровь — прикусил язык.

— Вы что творите? Вы знаете, кто я такой? — кричит он, но тут же замолкает — рядом с ним на пол швыряют Карлайла. Компаньон связан, вся физиономия в синяках, глаз заплыл, на скуле запеклась кровь, каштановые волосы в бурых сгустках. — О Господи!

Андерсону заламывают и связывают за спиной руки, потом его хватают за волосы и разворачивают. Один из солдат кричит что-то, но проговаривает слова слишком быстро, неразборчиво, злится, брызжет слюной. Наконец мелькает знакомое: «дергунчик».

— Где пружинщица? Где она? Где? Где?

«Пантеры» рыщут по квартире, прикладами винтовок выбивают замки, крушат двери. Вбегают огромные черные мастиффы-пружинщики, лают, раскрыв мокрые пасти, вынюхивают, потом находят нужный запах и воют. Теперь на Андерсона кричит кто-то другой, повыше званием.

— Да в чем дело-то? У меня есть влиятельные друзья! — возмущается он в ответ.

— Не так уж много.

В дверь уверенным шагом входит министр торговли.

— Аккарат! — Андерсон хочет обернуться, но солдаты ударом прижимают его обратно к стене. — Что происходит?

— У нас к тебе точно такой же вопрос.

Министр на тайском отдает приказы перетряхивающим квартиру солдатам. Андерсон закрывает глаза и радуется, что Эмико его не послушалась и не спряталась в шкафу. Если бы их застали вместе…

Один из «пантер» приносит найденный пружинный пистолет.