Девочка, которая объехала Волшебную Страну на самодельном корабле Валенте Кэтрин
В результате ничего особенного не произошло, разве что пара птиц откликнулась одобрительными трелями.
Пока эти двое путешествуют, я хочу воспользоваться своим правом и на минуту отвлечься. Ибо стоит заметить, что если хочешь заполучить крупного попутчика, то лучше, чем виверн, простите – Вивернарий, не сыскать. Во-первых, виверны подолгу не устают и обладают поразительно плавной походкой, если принять во внимание, что ноги у них расположены по-птичьи. Во-вторых, когда они все же устают, то начинают так страшно храпеть, что ни один бродяга-разбойник не сунется. В-третьих, будучи французского роду, они развили у себя тонкий изысканный вкус и не станут есть всякую дрянь, вроде останков рыцаря или косточек девственницы. Они скорее предпочтут чан-другой трюфелей или стайку гусей, да озерцо вина в придачу, но при этом, конечно, поделятся с ближним. Наконец, брачные периоды у них так кратки и редки (и шансы встретить виверна именно в такой период так ничтожно малы), что не заслуживают даже упоминания в путеводителе по этим местам и уж совсем не могут интересовать девочку с каштановыми кудрями, не сведущую в подобных вопросах. Право, не стоило даже упоминать об этом.
Сентябрь, конечно, ничего этого не знала. Она знала только, что От-А-до-Л огромный, теплый и добрый, пахнет корицей и жареными каштанами и разбирается почти во всем на свете. О второй половине алфавита она совершенно перестала беспокоиться, как только начала смотреть на мир с удобной позиции на спине Вивернария.
День давно перевалил за середину, а От-А-до-Л все шел и шел. Альпийские луга, усеянные красными цветочками, постепенно сменились широкой долиной с влажной и жирной почвой шоколадно-коричневого цвета, поросшей радужными цветами, которые приветливо кивали путешественникам сверху вниз со своих перламутровых стеблей. Сентябрь изо всех сил пыталась выглядеть неустрашмой на спине зверя, а сам зверь старался изобразить мрачную решимость. Но ничто из этого не помогало – Пандемониум явно не спешил к ним навстречу. В конце концов она заткнула скипетр между звеньями цепи и прижалась щекой к шкуре От-А-до-Л. «Возможно, город сегодня поздно встал и не успел позавтракать, – думала она. – А может, ему надо было сначала повидаться с другими девочками».
И тут перед ними вырос дом, да так внезапно, будто часами караулил в засаде, выбирая момент, чтобы посильнее их напугать. Дом выглядел как испанская мечеть, на которую наступил великан. Затейливые дверные проемы и изразцовые мозаики были сломаны либо перекошены, сине-зеленые стены подпирали друг друга. Вокруг валялись обломки душистого красного дерева, залы были заляпаны жидкой грязью, а потрескавшиеся колонны покрылись мхом. Сентябрь и ее Вивернарий остановились перед прекрасной резной аркой, ведущей во внутренний дворик, где все еще храбро бил убогий фонтанчик. Надпись на арке гласила:
Домик с сюрпризом!
– Что это за место? – прошептала Сентябрь, проворно спускаясь по бедру виверна. С каждым разом у нее это получалось все лучше.
От-А-до-Л пожал плечами.
– Буква С не по моей части. Вот если бы тут была моя сестра…
– Это дом моей госпожи, – произнес грудной голос со всхлипом.
Сентябрь оглянулась и увидела даму весьма необычного вида, безмятежно стоящую на уцелевшем островке пола, выложенном плиткой с изображением прекрасной синей розы. Женщина располагалась точно в центре цветка и была окутана светло-розовой дымкой чудесного тонкого аромата. Что было не так уж удивительно, поскольку вся она была из мыла. Лицо – цвета зрелых кастильских оливок, волосы – густая маслянистая марсельская синева с прядями цвета лимонной кожуры. Тело было составлено из кусочков мыла: тут земляничное с вкраплениями кусочков фруктов, там оранжевый шафран и коричневое сандаловое дерево. Пояс – из лоснящегося медового мыла, руки – простое голубое банное мыло, а ногти пахли ромашкой и лимоном. Глаза – два ограненных кусочка мыльного камня. Над бровью кто-то четким учительским почерком с завитушками вывел слово «ИСТИНА».
– Меня зовут Алкали, – произнесла женщина из мыла. При этом изо рта ее вылетело несколько мыльных пузырей. Она выглядела очень спокойной, ни один мыльный мускул не дрогнул. – Мне полагается приветствовать вас, проводить в бани и служить вам и всем прочим усталым путникам до тех пор, пока не вернется моя госпожа.
– Почему у вас на лбу написано «ИСТИНА»? – робея, спросила Сентябрь. С Вивернарием она уже чувствовала себя довольно уверенно, но в присутствии высоких элегантных женщин терялась, даже если они были из мыла.
– Я – голем, дитя мое, – спокойно ответила Алкали. – Это слово нанесла мне на лоб моя госпожа. Она была поразительно умна и знала множество секретов. Один из них – это как собрать все обмылки, которые оставили после себя посетители банного домика, слепить из них фигуру женщины, начертать на ее лбу слово «ИСТИНА», оживить ее, дать ей имя и молвить: «Будь моим другом, люби меня. В этом мире так одиноко, и оттого я так грустна».
– А кто твоя госпожа? – спросил От-А-до-Л. Он с трудом протиснулся во внутренний дворик, цепляясь когтями за обломки колонн. – Судя по твоему описанию, она много времени провела в библиотеках, как это свойственно лучшим из лучших.
Алкали вздохнула – ее плечи из барбарисового мыла поднялись и опустились так порывисто, будто никто не учил ее, как правильно вздыхать.
– Она была прекрасной юной особой с волосами, подобными новенькому куску мыла, с большими зелеными глазами и родинкой на левой щеке. Она была Дева по Зодиаку, любила принимать холодную ванну сразу после горячей, всегда ходила босиком, и я ужасно по ней скучаю. Я убеждена, что она и впрямь провела немало времени в библиотеках, ведь она все время читала книги. Маленькие, которые можно подвесить на поясе, обычные, с яркими обложками, и еще огромные, такие большие, что приходилось ложиться на живот, чтобы перелистывать страницы. Ее звали Мальва, ее нет уже много лет, а я все еще здесь, и все живу, и не могу перестать жить, потому что я не знаю, как перестать, ведь она сказала, что я не должна сдаваться.
– Мальва! – воскликнул Вивернарий, стрельнув красными чешуйчатыми бровями. – Королева Мальва!
– Я уверена, что она могла стать королевой, если бы захотела. Я же сказала, что она была невероятно умна.
– Кто такая Королева Мальва? – спросила Сентябрь, которой не терпелось разделить их радостное возбуждение. – Ты уже упоминал это имя. Почему же теперь тут Маркиза, если раньше была королева? Мне кажется, если уж разводить всю эту монархию, то надо хотя бы правильно всех выстроить.
– Сентябрь, ты просто не понимаешь, – сказал Аэл, обнимая ее хвостом за плечи. – До того как появилась Маркиза со своими львами и огромным черным Пантером в ошейнике из слоновой кости, Волшебная Страна купалась в немеркнущем летнем свете Прекрасной Королевы Мальвы, Сиятельной и Вельможной. Она любила нас всех, правила нами легко, с прибаутками, а по воскресеньям раздавала сладости. Во время парадных выездов она надевала корону из красного жемчуга, подаренного ей морским народом, а оборотни по утрам выходили на зарядку, чтобы ее хорошенько рассмешить. Столы ломились от молока, сахара и какао. Все лошади были упитаны, все бидоны полны. К приходу весны Королева Мальва танцевала в кругах из серебряных грибов, и теперь мы знаем, что до того, как стать королевой, она заведовала баней.
– Но имя Мальва начинается с буквы М, откуда же ты столько о ней знаешь? – удивилась Сентябрь.
– Все знают о Королеве Мальве, – ответил Вивернарий, потрясенный тем, что Сентябрь о ней не слыхала.
– Господин Вивернарий, умоляю, скажите, где моя госпожа! Прошло столько лет, я наполнила столько ванн, а ее все нет, и я не могу ни есть, ни спать, потому что она не научила меня есть и спать, а ночью так темно и страшно, а под дождем я просто таю.
– О, моя дорогая Алкали, – вскричал Виверн. – Если бы я только мог обрадовать тебя хорошими новостями! Увы, в конце золотого века правления Королевы Мальвы появилась Маркиза и все разрушила. Теперь из-за дальних холмов доносятся стенания и призывы, мои крылья скованы, а какао вообще исчезло. Некоторые из нас надеются, что Королева все еще жива, что она томится где-то в заточении, в подземелье Бриария, и годами раскладывает пасьянс, ожидая рыцаря, который освободит ее, отменит порядки Маркизы и наполнит вкуснейшим какао все чаши Волшебной Страны.
Скупая слеза проделала борозду на щеке голема.
– Я догадывалась, – невнятно прошептала она. – Я чувствовала это, когда дом начал трескаться, крошиться и слезиться по ночам. Я знала, что от меня нет никакого толку. Кому интересно проводить время с големом, когда можно стать Королевой? А ведь она называла меня своим другом!
– Она собиралась вернуться за тобой, я уверена! – попыталась утешить ее Сентябрь, жалея эту огромную искусственную женщину с добрым сердцем. – Мы вообще-то направляемся в Пандемониум, чтобы украсть у Маркизы то, что она прикарманила.
– Что же? Может быть, девушку с зелеными глазами?
– Ну, не совсем. Ложку. – Сентябрь вдруг почувствовала, что ее прекрасный поход за славой как-то помельчал и облез. Ну, и ладно, неказистое приключение, зато свое. – Не знаете ли вы, как далеко отсюда Пандемониум?
– Что за странный вопрос? – удивилась Алкали.
– Понимаете, я не здешняя. – Сентябрь почувствовала, что пора уже приколоть к пиджаку табличку с этим объявлением.
– Откуда бы ты ни явилась, дитя мое, на пути в Пандемониум тебе встретится домик с сюрпризом. Куда бы ты ни повернула, прежде чем попасть в Город, ты непременно должна оказаться в этом домике, умыться и подготовиться, смыть с себя дорогу, покрыть смягчающим кремом ступни и тщательно отдраить душу. Я думала, все города таковы. Иначе как бы они выносили эти толпы путешественников – таких грязных, измученных, нервных, ворчливых и задерганных? – Мыльная женщина протянула девочке длинную твердую руку с маслянисто-зеленым спиральным узором. Сентябрь подала свою. – Когда ты покинешь это место, ты найдешь Пандемониум. Они связаны как корабль и причал. Как я и моя госпожа были связаны много-много лет назад.
Мыльная женщина-голем повела их к центру домика, который был не то чтобы домиком, а скорее анфиладой небольших комнат, соединенных внутренними двориками, мощенными кафельной плиткой. Когда-то эти дворики были прелестны, но с тех пор позеленели от старости, затянулись липким илом и уныло разрушались. Алкали предусмотрительно направила От-А-до-Л к большому водопаду с бассейном, в котором он мог поместиться. Тихое чмоканье ее мыльных каблуков по полу приятно звучало, даже убаюкивало. Вокруг было тихо, но не пугающе тихо. Казалось, это место дремлет. Наконец они вошли в самый большой двор. Посреди позеленевших медных статуй и фонтанов расположились три огромные ванны. На полу дыбились фигуры крылатых морских коньков, выложенных кобальтом и изумрудом. Ножки ванн были подкованы, как огромные лошадиные копыта.
Алкали потянула за рукава жакета, и девочка выскользнула из него, но когда женщина-голем принялась за оранжевое платье, Сентябрь отпрянула.
– Что?
– Мне неловко, когда я голая. Перед незнакомыми.
Алкали задумалась на секунду.
– Моя госпожа говаривала, что ты не можешь по-настоящему обнажиться, пока сама этого не захочешь. Она говорила, что, даже если ты снимешь с себя всю одежду до последнего, все равно ты сохранишь свои секреты, свою историю, свое настоящее имя. Обнажиться не так-то просто, знаешь ли. Раздеться и залезть в ванну еще не значит стать нагим. Ведь так ты обнажаешь только кожу. Лисицы и медведи тоже носят шкуру, и я бы не смутилась, если бы они ее сбрасывали.
– А Мальва открыла тебе свое настоящее имя?
Алкали медленно кивнула.
– Но я тебе его не скажу. Она назвала мне свое имя, после чего рассекла свой палец и мой. Из ее пальца выступила кровь, а из моего – жидкое мыло, и эти субстанции перемешались, превратившись в золото, и она поцеловала мою рану, и открыла мне свое имя, и велела никому и никогда его не говорить. И я не скажу. А мое она уже знала.
Мыльная женщина стыдливо указала на слово, вырезанное над ее бровью.
– Зеленый Ветер предупреждал меня, чтобы я никому не говорила свое настоящее имя. Но я не знаю, какое имя может быть более настоящим, чем Сентябрь, а если я не назову это имя, то как же меня все будут звать?
– Это не может быть твое подлинное имя, иначе бы ты попала в большую беду, называя его каждому встречному. Когда знаешь чье-то настоящее имя, можно управлять им, как марионеткой. – Алкали осеклась, будто предмет разговора причинял ей боль. – А это очень неприятно – чувствовать себя марионеткой.
– А разве ты не можешь призвать Мальву обратно, раз ты знаешь ее настоящее имя?
Алкали тихонько всхлипнула, выдавив из горла странный звук, будто кусок мыла переломили пополам.
– Я пыталась, я пробовала! Я звала ее снова и снова, а она все не приходила, так что я решила, что она умерла. С тех пор я не знаю, что мне делать, кроме как держать ванны полными.
Сентябрь попятилась, будто под напором скорби голема. Она медленно стянула оранжевое платье, которое, по правде сказать, изрядно запачкалось, и скинула единственную бесценную туфельку. Она стояла обнаженной перед разноцветным големом, чувствуя вечернюю прохладу, но не жалуясь.
– Ванны очень приятно пахнут, – прошептала она. Что угодно, только бы женщина-голем перестала грустить.
Легкий ветерок со вздохом ворвался во дворик, подхватил ее одежду и туфельку, встряхнул и замочил их в воде фонтана, чтобы вымыть всю морскую соль и слизь. Зеленый пиджак сморщился и возмущенно зашипел.
Внезапно Алкали приподняла Сентябрь и опустила ее в первую из ванн, которая больше походила на дубовую бочку, в каких хранят вино, – особенно если надо хранить очень много вина, потому что бочка была просто огромная.
Голова девочки тут же погрузилась в густой отвар золотистого цвета. Когда она вынырнула, запах этой ванны окутал ее теплым шарфом. Запах потрескивающего камина, нагретой корицы и осенних листьев, хрустящих под ногами. К нему добавлялись аромат кедра и дуновение приближающейся грозы. Золотистая жидкость прилипала к телу и сползала густыми потоками, что было очень приятно. На вкус она была как ириска.
– Эта ванна для того, чтобы отмыть твое мужество, – сказала Алкали ровным и спокойным голосом, делая свою работу и упрятав подальше печаль на время купания.
– Я и не знала, что мужество нужно отмывать! – У девочки перехватило дыхание, когда Алкали вылила ей на голову кувшин воды. «И что для этого нужно быть голой, тоже не знала», – подумала она про себя.
Алкали снова вылила ведро золотистой жидкости на голову девочки.
– Когда ты рождаешься, – мягко сказала женщина-голем, – твоя отвага совсем новенькая и чистая. Ты готова на что угодно: сползать по высокой лестнице, говорить первые слова без страха, что тебя сочтут глупышкой, совать в рот всякие странные предметы. Когда ты подрастаешь, к храбрости липнет всякая дрянь, крошки, и грязь, и страх, и понимание того, как нехорошо все может обернуться и как будет больно. К тому времени, когда ты наполовину взрослая, твое мужество уже почти не шевелится, настолько оно заскорузло. Поэтому время от времени его приходится хорошенько поскрести, чтобы снова заставить работать, а иначе никогда больше не будешь храброй. К сожалению, в твоем мире почти нет заведений, которые могли бы предоставить такую услугу, как у нас. Поэтому большинство людей так и ходят чумазыми, будто машинисты, хотя стоит отмыть их – и они снова превратятся в паладинов, доблестных и благородных рыцарей.
Алкали отломила один из своих синих пальцев и бросила его в ванну. Оттуда немедленно поднялась шапка пены и окутала кожу бархатной щекоткой.
– Твой палец! – воскликнула Сентябрь.
– Не бойся, маленькая. Это не больно. Моя госпожа говорила: отдай часть себя, и она вернется к тебе новее новой. Так и происходит с моими пальцами, когда купальщики покидают меня.
Сентябрь пыталась заглянуть внутрь себя, чтобы проверить, сверкает ли уже ее мужество. Большой разницы она не заметила, если не считать удовольствия от приятной ванны и чистой кожи. Разве что стала немного полегче на подъем, но и в этом она не была уверена.
– Следующая ванна! – воскликнула Алкали, все еще покрытая золотистой пеной, и перенесла ее из дубовой бочки в неглубокую наклонную бронзовую ванну, в каких обычно сидят благородные дамы в кинофильмах. Сентябрь любила кино, хотя и не часто могла его себе позволить. В глубине души она считала, что ее мама прекраснее всех этих женщин с экрана.
В бронзовой ванне вода мерцала холодной зеленью, благоухала мятой и ночным лесом, а еще сладкими пирожными, горячим чаем и очень холодным светом звезд.
– Это чтобы отмыть твои желания, Сентябрь, – сказала Алкали, со смачным хрустом отламывая еще один собственный палец. – Желания из прежней жизни увядают и скручиваются как осенняя листва, если не заменять их новыми, когда мир уже изменился. А мир меняется постоянно. Желания становятся скользкими, их краски тускнеют, и скоро их невозможно отличить от окружающей грязи, поскольку это уже не желания, а сожаления. Беда в том, что никто не может сказать, когда пора мыть желания. Даже здесь, в Волшебной Стране, вдали от родного дома, не так-то просто помнить, что необходимо улавливать изменения вокруг и меняться вместе с ними.
Алкали бросила в воду палец, но на этот раз пена не поднялась – палец просто растаял и растекся по поверхности зеленой воды, как масло на сковородке. Сентябрь нырнула и задержала дыхание, как часто делала на занятиях по плаванию. «Я хотела, чтобы папа вернулся домой, а мама пока что разрешила бы мне спать с ней, как раньше, когда я была ребенком. Я хотела дружить с кем-нибудь в школе, чтобы играть и читать вместе, а потом говорить о чудесах, которые случаются с детьми в книжках. Все это теперь так далеко. Сейчас я хочу… хочу, чтобы Маркиза от всех отстала. И чтобы я могла стать… паладином, доблестным и благородным рыцарем, как сказала Алкали. И чтобы я не плакала, когда будет страшно. И чтобы Аэл действительно оказался наполовину библиотекой, хотя скорее всего это не так. И чтобы мама не рассердилась, когда я вернусь домой».
Волосы Сентябрь всплывали и кружились над головой. Алкали терла ее жесткой щеткой прямо под водой, пока кожу не защипало. Внезапно мыльная женщина подхватила ее и бросила в следующую ванну, серебряную, стоящую на звериных лапах и наполненную густым горячим молоком. Оно пахло ванилью, и ромом, и кленовым сиропом, совсем как сигареты Бетси Базилик. В этой новой ванне Алкали гладила волосы девочки и окатывала их из кувшина, которым зачерпывала прямо из ванны. Она отломила большой палец и раскрутила им воду в ванне – три раза, против часовой стрелки. «Против солнца», – с улыбкой припомнила Сентябрь. Палец, которым Алкали раскручивала воду, шипел и трещал, осыпая поверхность голубыми искрами.
– Ну и, наконец, мы должны отмыть твою удачу. Когда души ждут своей очереди, чтобы родиться, они выскакивают на белый свет совершенно неожиданно и стараются коснуться небесного свода – на счастье. Одни подпрыгивают высоко и прихватывают немалую толику удачи, другие же прыгают совсем невысоко, и им достаются жалкие остатки. Но каждой душе должно достаться хоть немного. Без удачи, пусть самой маленькой, не протянуть даже детство. Удачу можно потратить, как деньги, потерять, как память, и разбазарить, как жизнь. Если умеешь, то по коленным чашечкам человека можешь определить, сколько у него осталось удачи. Никакая ванна не восполнит удачу, потраченную на то, чтобы избежать ранней смерти в автокатастрофе или слишком часто выигрывать в лотерею. Зато ванна может восстановить удачу, утраченную из-за рассеянности или самоуверенности. Удачу, которая завяла от скучной жизни с оглядкой, без риска, можно снова откормить и отпоить. Ей же просто ничего не давали делать.
Алкали снова окунула Сентябрь в молоко. Девочка зажмурилась, погрузилась в теплые сливки и с наслаждением расправила уставшие пальцы ног. Она понятия не имела, становится ли ее удача от этого здоровее, но вдруг осознала, что ее это совершенно не волнует. «Так или иначе, а ванна – это прекрасно, тем более – волшебная».
Мыльная женщина вынула наконец Сентябрь из ванны удачи и начала вытирать ее длинными плоскими и жесткими банановыми листьями, нагретыми на солнце. Она ерошила ее чистые мокрые волосы до тех пор, пока Сентябрь не почувствовала себя сухой и совершенно счастливой. В этот момент во дворик занырнул Вивернарий, тряся чешуей, как обиженная кошка. Он хотел отряхнуть крылья, но цепь была на месте, и он недовольно поморщился. Скипетр, который Сентябрь заткнула за цепь, звякнул о замок.
– Бр-р-р, – пророкотал Вивернарий. – Я считаю, что достаточно чист, если это вообще имеет значение. Книгу не презирают за то, что она хорошенько зачитана!
Женщина из мыла кивнула им:
– Вы готовы к встрече с Городом.
Легкий бриз принес обратно одежду девочки, чистую и сухую до хруста, слегка сбрызнув ее для аромата водой из ванн для мужества, желаний и удачи. Бриз, показалось Сентябрь, слегка урчал, совсем как Леопарда, – хотя, может быть, ей это просто послышалось.
– Если увидишь ее… – прошептала Алкали. – Мою госпожу… Если увидишь, передай, что я все еще друг ей и мы еще столько всего могли бы сделать вместе.
– Передам, Алкали, обещаю, – ответила Сентябрь и порывисто потянулась обнять женщину-голема, хотя вроде и не собиралась ничего такого делать. Алкали медленно обняла ее руками из мыла. Когда же Сентябрь попыталась поцеловать ее в лоб, Алкали резко отпрянула, прежде чем губы девочки коснулись начертанного на лбу слова.
– Осторожно, – предостерегла Алкали, – я очень хрупкая.
– Ну и ладно, – ответила Сентябрь, чувствуя, как внутри вскипает теплой коричной пеной отвага, свежая и чистая. – А я – нет!
В банном домике нашлась маленькая дверь, спрятанная за мраморной статуей Пана, дующего в рог, – если бы только Сентябрь знала, что Пан – это еще и бог, а не просто приставка! Ну, теперь уж неважно. Раньше надо было предупреждать. Дверь выпрямилась и галантно приоткрылась, пропуская Вивернария и девочку. За дверью кричали чайки, и множество голосов сливалось в неясный гул. Еще там было совершенно темно. Медленно-медленно они ступили в эту черноту.
– Аэл, – спросила девочка, как только они перешагнули порог, – а ты какие ванны принимал?
Вивернарий только помотал головой и отвечать не стал.
Глава VI
«Тени в воде»
в которой Сентябрь пересекает реку, выслушивает лекцию по эволюции и теряет нечто очень ценное, зато спасает оборотня.
Выйдя из двери банного домика, Сентябрь и Вивернарий оказались на влажном, поросшем густой зеленью берегу реки Барлибрум. По крайней мере Сентябрь решила, что так реветь и плескаться может только Барлибрум. Что-то непонятное, но очень пестрое плыло посреди реки. Вода в этом месте пенилась и расходилась кругами. Сентябрь вприпрыжку побежала поглазеть. Вокруг них толкался, смеялся и кричал народ, нагруженный всевозможной поклажей, от окованных медью дорожных сундуков до скромных узелков, свернутых из зеленых носовых платков и привязанных к суковатым веткам боярышника. Сентябрь старалась не выделяться из толпы, держаться с достоинством и не встречаться ни с кем глазами. Черная речная грязь набивалась между пальцев ее босой ступни.
Все кругом отчаянно пихались, чтобы раньше других попасть на длинный шаткий пирс. Кентавры, сатиры, домовые, гоблины с болотными огнями, птицы с женскими ногами, женщины с птичьими лапами, тролли со сверкающими эполетами, гномы в бархатных брюках и жилетах, пугала, на ходу играющие на скрипках, мыши ростом выше Сентябрь и немалое количество с виду просто людей – дамы, господа, дети. Сентябрь приметила маленькую девочку в аккуратном платьице цвета лесных орехов, с вплетенными в светлые волосы красными цветочками. Она приплясывала вокруг матери, держась за юбку. В какой-то момент, подпрыгнув, девочка встретилась с Сентябрь глазами. Она лукаво подмигнула, передернула плечами – и вдруг на ее месте возник черный шакаленок с золотой полосой на спине. Заметим, что шакалы вовсе не так злобны, как внушают детям некоторые безответственные сказочники. Они довольно милы и пушисты, а уши у них большие и чуткие. Именно таким чудесным созданием и обернулась девочка. Только узкие голубые глаза остались прежними. Уши торчком подергивались, и она продолжала скакать вокруг матери, покусывая ее и повизгивая.
– Ты знала, – радостно спросил Виверн, вдыхая свежий речной воздух огромными ноздрями, – что Барлибрум когда-то была чайной рекой? Из одного ее притока вливалось подводное течение из чайных листьев. Река была цвета виски, представляешь, и в ней плавали лимонные кожурки с кусочками сахара, совсем как листья кувшинок.
– Что-то не похоже на чай – по крайней мере я никогда не пробовала чая цвета индиго.
– Видишь ли, Маркиза решила, что чайная река – это глупо. «Все знают, как должна выглядеть река», – сказала она. Она заставила глаштинов перегородить приток плотиной, сетями выловить из реки все чайные листья и съесть все лимонные шкурки вместе с сахаром. Они плакали, выполняя ее приказ. Но зато сейчас, как видишь, вода нормального синего цвета. – Виверн нахмурился. – Так, наверное, правильно, – вздохнул он.
Девочка-шакал гонялась за своим хвостом.
– Что это за девочка, Аэл?
– Которая? А, эта… Думаю, просто оборотень. Начинается на О, это не ко мне, ты же знаешь.
Наконец вся процессия веером расположилась перед большим сучковатым пирсом из коряг и длинных желтых виноградных лоз. К пирсу была пришвартована баржа, похожая на большой многоярусный торт. На планшире и в проходах болтались зеленые бумажные фонари, старинная резьба на деревянных бортах стерлась от времени. По верху были расставлены статуи старых паромщиков, опиравшихся на гигантские шесты. На верхушках шестов красовались ленты и гирлянды из лилий. Все это выглядело весело и празднично, но паромщики казались изможденными, злыми и мрачными.
– Паром Барлибрум! – проворчал Вивернарий. – Разумеется, раньше он никому не был нужен: любое туловище с крыльями могло в мгновение ока перелететь в Пандемониум. Но паром – это, конечно, прогресс, к которому должны стремиться все добропорядочные существа.
Сентябрь озиралась с открытым ртом все время, пока они медленно продвигались к трапу. Она потянула Аэла за кончик крыла:
– Гляди, вот и паромщик!
Паромщик выглядел старым и сутулым, седые волосы были небрежно скручены в несколько хвостиков вокруг козлиных рогов, покрытых ракушками. Глаза его слезились, стекла очков были толще, чем дно пивной кружки, а в каждом ухе торчали по три золотые серьги. На нем был теплый бушлат с латунными пуговицами и штаны из парусины. Из спинки бушлата, сшитого на заказ, торчали два крыла. Обрамленные золотом, прозрачные крылья переливались в лучах солнца фиолетовыми гранями. Тонкая, но достаточно крепкая стальная цепь плотно прижимала крылья к спине паромщика, не давая им раскрыться.
– Оплачиваем проезд! – прорычал паромщик, когда подошла очередь Сентябрь и Виверна.
Вивернарий с чувством прокашлялся для ответа, но Сентябрь опередила его.
– О! – оживилась она. – У меня как раз есть чем расплатиться!
Она вытащила скипетр из звеньев цепи Виверна. «Я знала, – ликовала она, – что такая вещь может пригодиться!» Сентябрь была очень довольна, что оказалась такой предусмотрительной. С помощью острого когтя Виверна она отколола два рубина с верхушки скипетра и гордо протянула их паромщику.
– Больно здоровый он у тебя, – фыркнул паромщик, – двойная плата за перевес багажа.
– Я не багаж, – возмутился Вивернарий.
– Ничего не знаю. Она ж на тебе возит эту блестящую штуку. Значит, багаж. И еще ты сам вон какой здоровенный. Короче, двойная плата.
– Ну хорошо! – согласилась Сентябрь и отколола третий мерцающий красным рубин от скипетра. Теперь три камня сверкали у нее на ладони, как капли крови.
– Легко пришло, легко ушло. Без тебя я все равно не поеду.
– Залазьте, – прохрипел паромщик, шевеля мохнатыми, как гусеницы, бровями, и сгреб камни с ладони.
В один гигантский прыжок Виверн оказался на самой верхней палубе большого парома. Сентябрь шла к нему по трапу, а затем по винтовой лестнице с гордо поднятой головой. Возможно, все дело было в ванне Алкали, но Сентябрь чувствовала себя дерзкой и неустрашимой, и к тому же она сама заплатила за проезд, совсем как взрослая. Такая самоуверенность неизбежно ведет к ужасным последствиям, но Сентябрь не могла этого знать, тем более когда солнце светит так ярко, а река такая синяя. Давайте позволим ей насладиться этими новыми, необычными удовольствиями.
Что? Нет?
Ну и ладно, но я же пытаюсь быть великодушным рассказчиком и забочусь о моей девочке, насколько хватает сил. Не моя вина, что читателям всегда нужны приключения, и хотя бедствия встречаются и без приключений, приключений без бедствий, простите, не бывает.
На верхней палубе расставили голубые и золотистые шезлонги, на которых развалились, купаясь в лучах солнца, изнеженные синие женщины и большие бледные тролли. От-А-до-Л весело фыркал под скрип и треск парома, отчаливающего от пирса.
– Разве это не прекрасно, – вздохнул он, – что мы уже совсем рядом с Городом? С великим Городом, где каждый надеется прославиться!
Сентябрь не ответила. Она помрачнела, вспомнив, сколько раз она слышала от старших девочек в школьном туалете, что когда-нибудь они уедут в Лос-Анджелес, станут богатыми и красивыми, будут сниматься в кино и все выйдут замуж за киноактеров. А некоторые говорили, что потом бросят Калифорнию и поедут в Нью-Йорк, где тоже станут богатыми и красивыми, но не кинозвездами, а танцовщицами или моделями и выйдут замуж за знаменитых писателей. Сентябрь всегда сомневалась. Она не мечтала о больших городах. Они казались огромными и ужасными, к тому же в них было слишком много неженатых мужчин. Она надеялась, что Пандемониум совсем другой и что в Волшебной Стране не будет старших девочек, желающих стать звездами.
– Гляди в оба, малявка, – пробурчал паромщик, который поднялся наверх, чтобы занять свое место у шеста. Он даже не взял его в руки, хотя паром уже плавно скользил по воде, а просто прислонился к нему и хмуро смотрел на город вдали. – Мелкота, что любит помечтать, частенько падает за борт, оно тебе надо?
– Я умею плавать, – негромко возразила Сентябрь, вспоминая свое путешествие в океане.
– Может, и умеешь. Но только Барлибрум патрулируют глаштины, а они все равно плавают лучше.
Сентябрь хотела спросить, кто такие глаштины, но с губ сорвался другой вопрос:
– Вы – эльф, сэр?
Паромщик смерил ее испепеляющим взглядом.
– Ну, то есть, я подумала, что вы из них, но лучше спросить, правда? Я бы не хотела, чтобы меня принимали не за того, кто я есть! Но я не об этом, а вот о чем: если вы эльф, не могли бы вы объяснить мне, кто же такие эльфы и какое место занимают в иерархии существ Волшебной Страны? И почему я пока встретила только вас одного? – Сентябрь было приятно, что она ввернула такое словечко, как «иерархия», которое ей попалось в диктанте из трудных слов, и, кстати, это было не так уж и давно.
– Говоря по-научному, мы, эльфы, не больно-то отличаемся от вас, людей. Вы произошли от обезьяны. А мы произошли… об этом не принято говорить в приличном обществе, хотя в приличном обществе людей и не встретишь. Эльфы берут свое начало от лягушек. Ничего себе лягушечки, да? Конечно, быть лягушками не шибко весело, потому мы прошлись по кругу и стащили у каждого самое лучшее: у стрекоз крылья, у людей лица, у птиц сердца, у козлов и прочих антилоп – рога, у ифритов души, у коров хвосты – вот так вот мы и эволюционировали, за миллионы миллионов минут, в точности как вы.
– Я… мне кажется, эволюция не совсем так действует, – робко возразила Сентябрь.
– Да? А тебя случаем не Чарли Дарвин зовут?
– Нет, я просто…
– Выживает тот, кто быстрее успеет украсть необходимое, девочка!
– Я хочу сказать, что люди эволюционировали не так…
– А это уж ваша забота. На моей стороне факты, а на твоей одна дурацкая болтовня. Пусть каждый эволюционирует, как ему угодно, вот и весь мой сказ. А что до того, что нас мало, так твоих тут совсем нет, и нечего тебе совать нос в наши семейные дела.
Паромщик выудил из кармана трубку, сделанную из сердцевины кукурузного початка, и щелкнул пальцами. Из трубки пошел дымок, и запахло совсем как на кукурузном поле после дождя.
– А ежели желаешь эволюционировать, мой тебе совет: беги и спрячься в трюме.
– Что? Почему?
– Этого мне говорить нельзя. Все дело в том, что ты не знаешь, когда собирают десятину. – Паромщик внезапно подмигнул с веселой хитрецой, какой Сентябрь совсем не ожидала от эльфа. – Гляди-ка ты, – ухмыльнулся он. – Вот я и проговорился.
Сентябрь и впрямь захотелось убежать и спрятаться, но она не могла оставить своего алого чешуйчатокрылого друга. К тому же, несмотря на то что с иерархией получилось так удачно, про десятину она ничего не поняла. Так Сентябрь и стояла с открытым ртом, когда паром, вздымая брызги, вдруг замер посреди ревущей реки.
– Говорил же я тебе, но у тебя в одно ухо влетает, в другое вылетает, – вздохнул паромщик и оставил свой шест, чтобы поприветствовать шестерых высоких мужчин, которые по-пиратски карабкались по канатам и запрыгивали на палубу.
Все они были одеты лишь в серебряные перчатки с крагами и ножные латы, и у каждого вместо человеческой головы красовалась черная лошадиная.
Главарь с большим кольцом в носу, как у быка, произнес глубоким, раскатистым голосом:
– Чарли Хрустикраб, глаштины пришли требовать свою десятину по Закону и Праву Рыночной торговли!
– Да слышу, старая ты кляча, – проворчал паромщик, – небось не глухой. Получил еще утром повестку и все прочее. Не надо уж так официально.
Волшебный народ собрался на верхней палубе, дрожа и прижимаясь друг к другу в молчаливом ужасе. Все уставились себе под ноги, лишь бы не смотреть в глаза людям с лошадиными головами. Сентябрь разглядела в толпе Аэла, который качал огромной головой и тщетно пытался притвориться совсем невидимым.
– Детей вперед! – заревел один из пришельцев.
Грубые руки схватили Сентябрь, потащили и выстроили вместе с десятками других малышей прямо перед глаштинами, чьи глаза сверкали голубым и зеленым огнем. Сентябрь тоже опустила глаза и увидела рядом дрожащую малышку-оборотня. От страха на ее голове то появлялись, то исчезали шакальи уши. Сентябрь взяла девочку за руку и легонько стиснула.
– Не меня, – шептала девочка, – пожалуйста, только не меня.
Глаштины ходили вдоль строя, заглядывая каждому ребенку в глаза. Предводитель внимательно посмотрел на Сентябрь и даже приподнял ее подбородок, чтобы проверить зубы, но все же отправился дальше. Мужчины с лошадиными головами посовещались.
– Эта! – воскликнул предводитель, и вздох облегчения пронесся по толпе. У Сентябрь перехватило дыхание: она была уверена, что он показывал прямо на нее.
Но он показывал не на нее.
Малышка-оборотень завизжала в безудержном животном страхе. Она обернулась шакалом и, карабкаясь по ногам и спине Сентябрь, забралась к ней на плечи и ухватилась хвостом за шею.
– Нет, нет! – плакала она, крепко прижимаясь к Сентябрь.
– Что происходит? – едва не задохнулась Сентябрь, сгибаясь под тяжестью девочки-шакала.
– Она – десятина, и ничего с этим не поделаешь, – сказал паромщик Чарли Хрустикраб. – Пора бы уже повзрослеть и вести себя достойно. Паром проходит через территорию глаштинов. Они имеют право взимать плату. Никто не знает, в какой день они придут и кого выберут, но вам же всем надо в город, верно?
– Нет! Не я! Не забирайте меня! Мамочка, пожалуйста! Где моя мама?
Сентябрь увидела ее маму: черный шакал с золотыми ушами лежал на боку около одного из шезлонгов, в ужасе закрыв морду лапами.
– Это страшнее всего на свете! – Малышка прильнула к Сентябрь.
– Это эволюция, крошка. Прими как данность.
– Что они с ней сделают?
– Не твое дело, – огрызнулся предводитель глаштинов.
– Они меня съедят, – взвыл шакаленок. – Утопят! Запрягут и заставят таскать паром через реку туда-сюда!
– А что, хорошая идея, – оскалился еще один глаштин. Сентябрь только сейчас заметила, что все они сжимали в кулаках вожжи и отвратительные удила.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – всхлипывала малышка, с бешеной скоростью оборачиваясь то шакалом, то девочкой, то снова шакалом, только белки глаз сверкали. Сентябрь подняла руки, чтобы приласкать ее и успокоить, вытащила когти из своих волос и убрала хвост с шеи. Теперь она качала щенка шакала на руках, хотя и неуклюже, потому что щенок был совсем не маленьким. С каждым всхлипом мордочка превращалась в личико и обратно.
– Неужели вы не можете взять что-то другое? – в отчаянии спросила Сентябрь. – Неужели это обязательно должен быть ребенок?
– Это должна быть кровь, – тихо ответил глаштин. – Ты предлагаешь себя вместо нее? Это допускается.
К чести Сентябрь, она на секунду призадумалась над этим вариантом. Плавать она умела и вряд ли утонула бы, к тому же они, между прочим, и не говорили, что собираются кого-то есть. Будучи лишь Немножко Бессердечной, она не могла укачивать дрожащее дитя и при этом не желать избавить его от ужасной участи быть выброшенным за борт. Однако она не желала оказаться десятиной и не хотела умирать, вот нисколечко не хотела, даже возможности такой не рассматривала.
– Нет, – прошептала она, – я не могу. Может, что-нибудь другое? У меня есть рубины…
– Мертвые камни, – фыркнул полуконь-получеловек.
– У меня есть пиджак и туфля.
Все уставились на нее.
– Ну нет у меня больше ничего! Но я не могу вам позволить забрать ее, она всего лишь ребенок, бедняжка! Разве можно так пугать детей?
Глаштин сверлил ее взглядом. Голубой огонь пульсировал в его глазах.
– У тебя есть голос, – сказал он медленно, – и тень. Выбери что-нибудь одно, и я возьму это вместо перевертыша.
Вы можете подумать, что выбор очевиден, но в душу Сентябрь закралось подозрение. Не бывает в Волшебной Стране таких простых сделок. И все же – голос терять нельзя ни в коем случае! Как она будет разговаривать с Аэлом? Как она будет петь? Как объяснит маме, куда она уезжала? Так или иначе, нельзя позволить девочке, которая до сих пор крепко обнимала ее за шею, исчезнуть в глубине реки. Даже если они ее не утопят и не съедят, малышка не хотела идти с ними, и Сентябрь все это совсем не нравилось.
– Берите тень, – сказала она. – Берите. Хотя у нее и нет крови, как известно.
Она опустила оборотня на землю, и малышка бросилась к маме, превратившись на полпути в щенка. Шакал и шакаленок скулили и облизывали друг друга. Глаштин протянул руку в сторону Чарли Хрустикраба. Эльф отстегнул от пояса уродливый ржавый нож с зазубренным лезвием и передал глаштину.
«Сейчас будет больно», – успела подумать Сентябрь, прежде чем глаштин схватил ее, развернул и начал водить ножом вверх-вниз вдоль позвоночника. Ей стало холодно и дурно. Нож издавал звуки, похожие на треск рвущегося шелка или на хруст костей. Она подумала, что потеряет сознание, настолько ужасной была боль, расползающаяся по спине. Но плакать она не собиралась. Наконец раздался тошнотворный треск, и глаштин отошел с куском чего-то в руке. Единственная капля крови упала с ножа на потертые доски палубы.
Глаштин положил этот кусочек чего-то перед собой. Тот растекся темным пятном, слегка поблескивая, и поднялся в виде девочки ростом с Сентябрь, с ее глазами и волосами, только состоящей из черного дыма и тени. Медленно тень-Сентябрь улыбнулась и сделала пируэт на одной ноге. Улыбка была отнюдь не милая и не добрая. Тень протянула руку глаштину, а тот – ей, тоже улыбаясь.
– Мы забираем ее под воду и будем ее любить и ставить во главе всех наших парадов, – сказал он. – Ибо она получена в дар, а не отнята, а это единственная настоящая собственность.
Тень сделала реверанс. Сентябрь этот реверанс показался зловещим, если так можно сказать о реверансе. Она уже не была уверена, что поступила правильно. Конечно, она будет скучать по тени, и, конечно, глаштин задумал недоброе. Но было уже поздно: глаштины все одновременно прыгнули за борт, при этом тень устроилась на плече у предводителя. Толпа сказочных существ в изумлении смотрела на Сентябрь. Никто не решился заговорить с ней. От-А-до-Л наконец пересек палубу, чтобы обнять подругу. Его запах был таким знакомым, а кожа такой теплой, что Сентябрь тоже обняла его за колено.
– Чарли, – тихо спросила она паромщика, – я правильно поступила?
Паромщик покачал седой головой:
– Правильно или нет, что сделано, то сделано.
Сентябрь посмотрела на мерцающий вдали город, весь из сияющих башен. Затем взглянула на воды Барлибрум.
Шесть лошадиных голов скользили в воде к носу парома, закусив удила. По их спинам скакала и танцевала девочка-тень, чей призрачный смех был едва слышен из-за плеска волн.
Интерлюдия: Путешествия ключика
в которой мы наконец-то уделим внимание бедному заброшенному ключику, усыпанному драгоценными камнями.
Будучи читателями наблюдательными и смышлеными, вы, должно быть, уже гадаете, не забыл ли ваш беззаботный рассказчик о драгоценном ключике, который так преданно последовал за Сентябрь в Волшебную Страну. Отнюдь! Однако приключения ключика по определению не так бурны, как приключения девочки, куда более бесхитростны и преисполнены одиночества.
Ключик проскользнул между Долготой и Широтой, и в этот миг, в этот кратчайший миг в звездной темноте за экраном мира он споткнулся и шлепнулся на мерцающий пиджак одного хобгоблина, который как раз следовал из магического леса Броселианда в Атлантиду. Ключик тут же затесался меж других блестящих штучек, рассыпанных по пиджаку, и проследовал далее без лишних вопросов со стороны Бетси Базилик или ее горгульи Руперта.
Не обученный грамоте ключик не собирался посещать хрустальные голубые громады университетов Атлантиды, поэтому отстегнулся как раз вовремя, чтобы попасть в знакомый нам лаз, полный кореньев, плесени и червяков, но ведущий в Волшебную Страну. Ключик попал на восходящий поток морского воздуха и воспарил над кучевыми облаками, по пути поиграв в пятнашки с голубыми кайрами.
Он пробрался мимо ведьм и чудом не угодил в котел, куда его едва не засосал водоворот событий будущей недели.
Он пролетел над полем, усыпанным красными цветами, но там уже не было ни Вивернария, ни даже просто виверна, чтобы объяснить ему, как тут все обстоит сейчас или обстояло в былые дни.
Домик с сюрпризом ключик тоже нашел, но много позже Сентябрь, которую там так чудесно отмыли. Под бдительным присмотром Алкали ключик смиренно плюхнулся в самую маленькую ванну и отмокал там до блеска.
Паром, на котором Сентябрь убыла в Пандемониум, ключик упустил, поэтому ему пришлось ночевать на берегу, прямо в траве, где его подобрала девочка из семьи банши. Девочка от радости оглушительно взвизгнула и тут же приколола ключик к своей золотисто-зеленой груди. Мать не раз предупреждала ее, что не стоит подбирать всякие сомнительные побрякушки, тем более явно принадлежащие кому-то еще, но никто не в силах слушать визги возмущенной банши, и мать уступила. Вот так ключик попал на паром и прибыл в Пандемониум на третий день после того, как Сентябрь покинула город.
Ключ проклинал себя за медлительность. Он плакал оранжевыми слезами и даже немного заржавел.
Ключик помнил, как принадлежал зеленому пиджаку. Он помнил, как хотел нравиться. Как был еще совсем маленьким, едва вылупился из лацкана и в первый раз почувствовал дуновение ветра всеми гранями своих драгоценных камней. С горечью он вспоминал, как его вырвали из материнского лона зеленого пиджака, вспомнил и вкус крови юной особы, уколовшей себя иголкой его застежки. По ночам он содрогался от этих воспоминаний.
Ключик знал, что существует какая-то связь между ним и Сентябрь, что весь смысл его существования в том, чтобы быть с ней, близко к ее коже. Ключик был создан для того, чтобы девочка улыбалась. Он не мог расхотеть ее радовать, как мы не можем перестать ходить на двух ногах или как не можем начать дышать печенью вместо легких. Что если Сентябрь нуждается в нем? Что если мир вокруг нее стал темным и пугающим, а ключика нет рядом, чтобы утешить? Ключик знал, что должен лететь быстрее.
Беда только, что и девочка сама мчалась вперед так стремительно, будто не знала, что ключик изо всех сил старается за ней поспеть.
Глава VII
«Волшебная кинохроника»
в которой Сентябрь наконец попадает в Пандемониум, где ее тут же обнаруживает Маркиза, в то время как От-А-до-Л объедается лимонным сорбетом.
– Ну, давай, – сказал Вивернарий, подталкивая девочку в оранжевом платье своим большим красным носом. – Спрашивай!
Сентябрь нерешительно прищурилась, глядя на бесстрастное бронзовое лицо.
На самом деле это было не просто бронзовое лицо – оно венчало столб из переплетенных бронзовых рук, которые словно замерли в тот миг, когда умоляли, молились, заклинали, витийствовали, свидетельствовали, призывали. Сплетение рук венчала чаша цветка, сложенного пятью ладонями с пальцами-лепестками. В чаше покоилось отполированное лицо с толстыми щеками, вытянутыми в трубочку губами, плотно зажмуренными глазами и огромными, больше самой головы, ушами. За этим сооружением вырастал огромный суетливый город, огражденный стеной. Из-за стены доносился невнятный, свойственный всякой суете городской шум. Стена не выглядела особенно прочной – она была собрана из разномастных пестрых лоскутков парчи, плотного шелка, сатина и сукна, и все это сшито толстыми, со ствол дерева, узловатыми канатами цвета патиссонов. Ворота, к которым приблизились путники, были из козлиной кожи. Привратник, как назвал его Аэл, выпятил бронзовые губы, точно для поцелуя. Ухоженные лужайки, пересеченные аккуратными тропинками, спускались к самому берегу Барлибрум. С лужаек приветливо кивали степенные фиалки. Солнечные часы медленно обводили тенью куст желтых пеонов. Не это вы ожидали увидеть в городе с загадочным названием Пандемониум, правда же? Купальни для птиц и скамейки с посвящениями? Это больше походит на Хэнском-парк в Омахе, чем на окраину Волшебного Города.
Привратник все еще тянул к ним бронзовые губы. На его непомерное ухо присел воробей и тут же полетел дальше, будто бронза обожгла ему лапки. Аэл настаивал, что вход в город именно здесь.
– Что спросить? – Сентябрь переминалась с ноги на ногу.
– Ты куда пойти-то хочешь? – Аэл зевнул, для разминки скручивая и раскручивая шею.
Читать бесплатно другие книги:
