Книга Мирдада. Необыкновенная история монастыря, который когда-то назывался Ковчегом Наими Михаил
Но для Человека не существовало подходящей почвы, чтобы укорениться в ней и пустить отростки.
Он не мог увидеть отражения своего лица в лице близкого. Его человеческое ухо не могло нигде услышать человеческого голоса. Если он и слышал человеческий голос, то только собственное эхо, но не тот голос, что издает человеческое горло. Его сердце билось в абсолютном одиночестве.
Один, абсолютно один, оказался Человек посреди мира, разбитого на пары и хорошо приспособленного к жизни. Он был чужд даже самому себе. У него не было дела, чтобы им заняться, не было пути, которому он мог бы следовать. Эдем для него оказался тем же самым, что колыбель для ребенка — состоянием пассивного блаженства, хорошо устроенным инкубатором.
Оба дерева — древо познания Добра и Зла и древо Жизни — оказались в пределах его досягаемости. И все же он не хотел даже руки протянуть, чтобы отведать вкуса их плодов. Ибо его вкус и его воля, как и его мышление и желания, как сама его жизнь, были плотно укутаны в нем самом и дожидались того, чтобы их аккуратно, не торопясь, раскутали. Поэтому-то он и породил, прежде всего, из себя то, что могло ему помочь — руку, которая помогла бы ему распутать множество пеленок, в которые он был завернут.
А где еще он мог бы получить помощь, как не от себя самого, ведь он был способен оказать любую помощь благодаря своим многочисленным божественным качествам? И это очень многозначительно.
Ведь Ева — это не новый прах или новое дыхание. Она — тот самый прах, то самое дыхание, что принадлежали Адаму — кость от кости, плоть от плоти. На сцене не появилось никакого нового создания, все тот же единый Адам раздвоился, превратившись в Адама-мужчину и Адама-женщину.
Таким образом, одинокое, нигде не отражавшееся лицо, обрело спутника и зеркало. Имя его, не улавливаемое до этого ни одним человеческим ухом, стало звенеть и раздаваться то тише, то громче в аллеях Эдема. Сердце, чье одинокое биение глохло в одинокой груди, начало осознавать свой пульс и слышать биение сердца спутника в груди спутника.
Таким образом, сталь, которая не могла породить ни одной искры, обрела себе кремень, и искры теперь посыпались дождем. Таким образом, незажженная свеча засветилась теперь сразу с обоих концов.
Эта свеча едина, воск — тот же самый, свет — тот же, хотя и исходит по видимости от противоположных концов. Так зерно из флакона обрело почву, в которой оно могло бы прорасти и развернуть подобно листьям все свои таинства.
Так неосознанно Единство породило из себя Двойственность, чтобы с помощью трения и противостояния Двойственности оно смогло бы осознать свое единство. А в нем осознать также и Человека, истинное подобие и образ Бога. Ибо Бог — Первичное Сознание — проецирует из Себя Слово. А пара — Слово и Сознание — объединяются в Святом Понимании.
Поэтому Двойственность — не наказание, а процесс, коренящийся в природе Единства, и необходимый для расцвета его божественности. Думать иначе — значит думать, как дети! Как это по-детски, верить, будто такой величественный процесс может быть завершен за какие-то шестьдесят или семьдесят лет, или даже за шестьдесят миллионов лет!
Разве это пустяк — стать богом?
Неужели Бог — такой жестокий и мелочный наставник, что, имея в запасе целую вечность, Он мог предоставить Человеку всего какие-то шестьдесят лет, чтобы воссоединить себя, заново обрести Эдем, полностью осознать свою божественность и свое единство с Богом?
Долог путь Двойственности. Глупы те, кто пытаются исчислить его календарем. Даже движением звезд не измерить вечности.
Когда Адам, столь пассивный, инертный и неспособный к творчеству, обрел двойственность, он сразу же стал активным, деятельным, стал способен к творчеству и саморазмножению.
Что же совершил Адам самое первое, как только стал двойственным? Он съел плод с дерева познания Добра и Зла, чтобы весь его мир стал таким же двойственным, как и он сам. Вещи больше не могли оставаться такими, как были, невинными и безразличными. Они распались на два противоположных лагеря, тогда как до того они составляли один.
И разве не был голос змия, который соблазнил Еву отведать плоды Добра и Зла, глубинным голосом активной, но все еще неизведанной Двойственности, стремящейся к тому, чтобы действовать и быть воспринятой?
То, что именно Ева первой услыхала этот голос и подчинилась ему, совсем не удивительно. Ибо Ева была как бы оселком и пробным камнем, инструментом, на котором должны были проявиться скрытые способности ее напарника.
Неужели вы никогда не застывали в очаровании, увидав внутренним взором эту первую Женщину из первой человеческой истории, крадущуюся по Эдему среди деревьев? Ее нервы напряжены до предела, сердце трепещет в груди, как птица в клетке, ее глаза шарят вокруг, в поиске того, на чем можно было бы остановиться и исследовать, рот ее влажен, руки дрожат, когда она дотрагивается до вожделенного плода. Неужели у вас никогда не перехватывало дыхание в тот момент, когда она срывает плод и вонзает зубы в его нежную мякоть, дабы почувствовать на мгновение его сладость, которая сразу же превращается в горечь, никогда уже не оставляющую ни ее саму, ни всех ее потомков?
Неужели вам никогда не хотелось всем сердцем, чтобы Бог появился бы внезапно и предотвратил этот нечестивый и дерзкий поступок Евы прямо в тот момент, когда она уже готова свершить свое безрассудство, а не после него, как об этом рассказывается в истории? А по свершении ее проступка, неужели вам не хотелось, чтобы Адам проявил достаточно мудрости и самостоятельности, чтобы отказаться стать ее соучастником?
Но Бог не вмешался, и Адам не отказался. Ибо Бог не хотел бы иметь свое подобие совсем не похожим на него. Его воля и Его план заключались в том, чтобы Человек прошел длительным путем Двойственности, дабы в нем расцвели его собственный план и его собственная воля, дабы он восстановил затем свое единство с помощью Понимания. Поэтому и Адам, даже если бы и захотел, не мог отказаться от плода, поднесенного ему женой. Ему просто надлежало съесть этот плод, если жена его уже съела, а эти двое являлись единой плотью, и каждый отзывался на действия другого.
Гневался ли и негодовал ли Бог, когда Человек съел плоды Добра и Зла? Он запрещал. Ибо Он знал, что Человек не сможет не съесть их, и Он хотел, чтобы Человек съел их, но Он хотел также, чтобы тот вначале узнал о последствиях такого акта, чтобы у того был запас необходимых жизненных сил, чтобы встретить эти последствия. И у Человека оказался необходимый запас сил. И Человек съел плод. И Человек встретил последствия.
А последствием была Смерть. Ибо Человек, став активно двойственным согласно воле Бога, одновременно умер для пассивного единства. Поэтому и Смерть — это не наказание, а фаза существования в мире Двойственности. Ибо Двойственность имеет такую природу, что все делает двойственным и заставляет все порождать свои тени. Как Адам породил свою тень в Еве, так и оба они породили тень своей жизни, называемую Смертью. Но Адам и Ева, хотя и в сопровождении тени Смерти, продолжают обладать и жизнью без тени в жизни Бога.
В Двойственности неизбежно трение. Это трение порождает иллюзию, будто существуют пары противоположностей, стремящиеся к взаимному уничтожению. Но на самом деле, кажущиеся противоположности дополняют друг друга, удовлетворяют друг друга и рука об руку работают для достижения одного и того же результата — совершенного мира, единства и равновесия Святого Понимания. Иллюзия коренится в чувствах, и будет существовать до тех пор, пока существуют чувства.
Поэтому-то Адам и ответил Богу именно таким образом, когда Бог призвал его уже после того, как глаза его раскрылись: ”Голос Твой услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся”. И еще: ”Жена, которую ты дал мне, она дала мне от дерева, и я ел”.
Но Ева не была кем-то другим, а плоть от плоти Адама, кость от кости его. И все же присмотримся внимательней к этому новорожденному Я Адама, которое после того, как его глаза раскрылись, стало видеть себя как что-то отличающееся от других, оторванное и независимое от Евы, от Бога и от всех творений Бога.
Это Я было иллюзорно. Это была иллюзия, рожденная вновь открытыми глазами личности, отсоединенной от Бога. В нем нет ни субстанции, ни реальности. Оно было рождено для того, чтобы через его смерть Человек мог бы придти к познанию своего истинного Я, которое есть Я Бога. Оно испарится, когда внешний взгляд померкнет, а внутренний взор засияет. И хотя оно препятствует Адаму, оно одновременно весьма интригует его ум и увлекает воображение. Заиметь Я, которое Человек может назвать полностью своим, оказалось для него слишком лестным и соблазнительным, для него, у которого не было сознания никакого Я.
Поэтому Адам соблазнился и увлекся своим иллюзорным Я. И, хотя он стыдился его из-за его явной нереальности, из-за его наготы, все же не захотел порвать с ним. Наоборот, он предался ему всем сердцем и всем новорожденным умом. И он собрал фиговые листья и сделал из них что-то вроде фартучка, чтобы прикрыть свою обнаженную личность, чтобы сохранить ее исключительно для себя, укрыть ее от всепроницающего взгляда Бога.
Так и случилось, что Эдем, это состояние блаженной непорочности, неосознаваемого единства в себе, пал именно от фигового листка, когда Человек надел его на себя. И пролег между ним и Древом Жизни огненный меч.
Человек покинул Эдем через двойные врата Добра и Зла. А войдет в него через единые врата Понимания. Он ушел, повернувшись спиной к Древу Жизни. Вернется же он, обратившись к нему лицом. Он пустился в долгое и многотрудное путешествие, устыдившись своей наготы, прикрыв аккуратно свой срам. Он достигнет конца пути, обнажив свою чистоту, с сердцем, радостным от собственной неприкрытости.
Но это не наступит до тех пор, пока Человек не освободится от Греха самим Грехом. Ибо Грех докажет свою несостоятельность. И в чем же Грех заключается, как не в фартучке из фигового листка?
Да, Грех не является ничем иным. Грех — это барьер, который Человек сам воздвиг между собой и Богом, между своим преходящим Я и Его вечно пребывающим Я.
И поначалу состоящий из подобранных листьев, этот барьер постепенно превратился в настоящий бастион. Ибо, как только Человек отбросил от себя райскую невинность, он только и делал, что в тяжких трудах собирал все больше и больше листьев и шил себе все новые и новые одежды.
Ленивые удовлетворяются тем, что штопают свои одежды лоскутьями, которые выбрасывают их более трудолюбивые соседи. Но каждая заплатка на одеждах Греха — сама есть грех. Ибо она стремится продлить то состояние стыда, который Человек впервые ощутил в раю, это очень острое чувство своей отделенности от Бога.
Делает ли Человек хоть что-нибудь, чтобы преодолеть свой стыд? Увы! Все его усилия — это один позор, нагроможденный на другой, одно облачение, натягиваемое поверх другого.
Что такое наука и искусство Человека, как не фиговые листки?
Его империи, нации, расовая сегрегация, религиозные войны, разве это не культ поклонения фиговому листку?
Все его понятия о том, что такое хорошо, а что такое плохо, его гордость и унижение, его справедливость и бесчестие, его бесчисленные социальные учения и соглашения, разве это не фиговые листки?
Его стремление оценить неоценимое, измерить неизмеримое, ограничить стандартом то, что вообще не поддается стандартизации, что это такое, как не попытка заштопать штопанные-перештопанные подштанники?
Его жажда удовольствий, чреватых болью; стремление к богатству, оборачивающееся нищетой; его жажда главенствовать, подавляя, возвышаться, умаляя; разве все это не является множеством фартучков из фиговых листочков?
В своем неудержимом стремлении прикрыть наготу, Человек на протяжении веков так плотно закутал всего себя, так тесно, что уже не в состоянии разобраться, где кончается одежда, а где начинается кожа. Он уже почти задохнулся. И Человек начинает мечтать, как бы освободиться от своей такой толстой шкуры. В своем ослеплении Человек совершает массу вещей, чтобы только облегчить груз, давящий на него. Не делает он только единственной, поистине необходимой для этого, вещи — никак не отшвырнет весь этот груз вообще. Он мог бы освободиться от всего, налипшего на его кожу, если бы ухватил это покрепче и рванул изо всех сил. Он бы так вновь обнажился, и при этом остался бы полностью одетым.
Время, чтобы обнажиться вновь, приблизилось. Я и пришел, чтобы помочь вам сбросить ваши излишние покровы — ваши фартучки из фиговых листьев — дабы вы потом помогли в этом всем стремящимся в мире. Я только указываю путь. Но каждый должен будет разоблачаться сам, и попытка эта будет болезненной.
Не ждите, что какое-то чудо освободит вас от самих себя. Но не бойтесь и боли, ибо обнаженное Понимание превратит вашу боль в радость вечного экстаза.
И если бы вы тогда столкнулись с собой в обнаженном Понимании, и если Бог позвал бы вас, спросив: ”Где же ты?”, вы не почувствовали бы стыда, вы не испугались бы, и не стали прятаться от Бога. Скорее, вы бы встали спокойно и неколебимо, несвязанные и божественно безмятежные, и ответили Богу:
“Взгляни на нас, Бог, — на наши души, наши существа, на само наше Я. В стыде, страхе и боли прошли мы долгий, тернистый и мучительный путь Добра и Зла, который Ты указал нам на заре Времен. Стопы наши направляла Великая Ностальгия, а Вера укрепляла наши сердца, а теперь Понимание сняло с нас груз, исцелило раны, и вернуло нас назад, к твоему святому присутствию, свободному от Добра и Зла, Жизни и Смерти. Свободному от всех иллюзий Двойственности, свободному от всех Я, за исключением единственного Твоего всепроникающего Я. Мы стоим пред Тобой безо всяких фиговых листков, чтобы прикрыть свою наготу, стоим бесстрашные, просветленные, нам нечего стыдиться. Смотри, мы воссоединились. Смотри, мы преодолели”.
И Бог заключит вас в Свои объятия со всей бесконечной Любовью, и поведет прямо к Его Древу Жизни.
Так я учил Ноя.
Так учу вас.
Наронда: Все это было сказано Учителем около жаровни.
XXXIII. Ночь — Несравненный Певец
Наронда: Как изгнанник стремится вернуться к своему очагу, так и мы стремились попасть поскорее в Орлиное Гнездо, которое оставалось недоступным на протяжении всей долгой зимы из-за ледяных ветров и снежных заносов.
Чтобы, наконец, вновь привести нас в Орлиное Гнездо, Учитель избрал такую весеннюю ночь, когда ее взор был мягок и ярок, ее дыхание было теплым и благоуханным, сердце ее билось быстро и бодро.
Восемь плоских камней, служивших нам сиденьями, так и были расположены полукругом, как мы их оставили, когда Учитель был уведен в Бетар. Было ясно, что никто не наведывался в Орлиное Гнездо с того самого дня.
Каждый из нас занял свое привычное место и все мы стали ждать, когда заговорит Учитель. Но он, казалось, вовсе не хотел раскрывать рта. Вот уже и полная Луна осветила нас, как бы приглашая прорвать завесу неизвестности, окутавшую уста Учителя.
Горные потоки и водопады, прыгающие с камня на камень, полнили ночь своей громкой мелодией. Время от времени нашего слуха достигало то уханье совы, то короткая песня сверчка.
Долго нам пришлось ждать, затаив дыхание, пока, наконец, Учитель не поднял голову, не раскрыл полуприкрытых глаз и не начал говорить следующим образом:
МИРДАД: Мирдад хотел бы, чтобы вы в тиши этой ночи расслышали песнь Ночи. Вслушайтесь в хор Ночи. Ибо, воистину, Ночь — несравненный певец.
Из пещер мрачного прошлого, из воздушных замков будущего, с высот небес и из самого нутра земли изливается голос Ночи и уносится к отдаленнейшим уголкам вселенной. Его могущественные волны бьются вокруг и накатывают на вас. Но чтобы хорошенько его расслышать, необходимо здорово прочистить свои уши.
Все, что суетный День так беззаботно портит, неторопливая Ночь исцеляет своими мимолетными волшебными прикосновениями. Не поэтому ли прячутся звезды и Луна при наступлении сияния Дня? Все, что ни натворит и не напутает День в своей самоуверенности, Ночь придаст этому масштаб и воспоет в экстазе. Даже сны травы вплетаются в хор Ночи.
Под пологом небес
Качая плавно Землю
Звучит в ночи оркестр
Всех сфер над колыбелью,
Где спит малыш-гигант,
Он — царь, хоть и в лохмотьях,
Укутанный инфант,
Бог-молния в полете!
Послушай, как Земля рожает в муках, с кровью,
Холит и растит, и женит, и хоронит;
Как дикий зверь в лесу крадется за добычей,
Но ждет его капкан там, на тропе привычной;
Прокладывают путь слепые корешки;
Полна песнь комаров мистической тоски;
Во сне курлычут птахи свой будущий напев,
Что завтра разольется как серебристый смех;
Любое, посмотри, дыхание на свете
Пьет жадно жизнь свою, но пьет из чаши смерти.
Пусть под покровом Времени скрыт всемогущий Бог,
Бросает вызов древний ему любой листок.
На всех пространствах мира, в пустынях и морях,
В болотах и долинах ведет свой спор Земля.
Ты слышишь, как рыдают все матери Земли?
На бойню провожают своих детей они.
Их сыновья и дочери оружие берут,
И от него же многие впоследствии падут.
Падут, злословя Бога, во всем виня Судьбу,
Но ненависть подделала у них Любовь саму.
Они от страха потные, усердием пьяны,
В ответ удар получат гибельной волны.
Послушай, как ссыхаются пустые животы,
Глазами воспаленными мигают, как кроты,
Вперед гнала надежда, ее настигли вдруг, -
Под пальцами иссохшими лежит распухший труп.
В машине сатанинской не дремлют жернова.
Крушат они твердыни, крушат и города.
О гибели печально колокол звонит,
И памятник забытый в седой пыли лежит.
А вот и справедливый молотит, что есть сил,
В набаты вожделения, аж совесть позабыл.
В Ночи переплетается все, что кричит злодей,
С невинным и бесхитростным лепетом детей,
Смех чистой, милой девушки с продажным сном путан.
А на восторге храброго взрос гнусный хулиган.
В палатке или хижине, в любом конце Земли
Возносит Ночь победы песнь, любимую людьми.
Но Ночь-колдунья ловко смешала меж собой
Победу с колыбельною, побоище с игрой.
И в этом сплаве звонком, возвышенном таком,
Для уха слишком тонком, глубокий слышен тон
Величья неподдельного. И нежен так припев,
Что ангелов с их лютнями затмит та песня всех.
То — песнь Преодолевшего! В сравненье с ней любой
Мотив пустым покажется, любой аккорд — глухой.
Дремлют в объятиях ночи горы, покоя полны.
Медленно тает в пространстве память, покинув холмы.
Словно сомнамбулы в трансе звезды по небу скользят.
В битвах с собою и смертью люди уставшие спят.
Но Всемогущая Воля и Триединство Само
Провозгласят Человека, Преодолевшего все.
Счастлив, услышавший голос.
Счастлив, понявший его.
Счастливы те, что пребывают одиноко в Ночи,
И становятся тихи, глубоки и широки, как Ночь;
На чьих лицах нет тени несправедливости,
Сотворенной ими во тьме;
Чьи глаза не жгут слезы,
Пролитые по их вине их близкими;
Чьи руки не зудят от жадности и желания авантюр;
В чьих ушах нет затычек страстей;
Чьи мысли не отравлены расчетами;
Чьи сердца не превратились в ульи для забот,
Что роятся беспрерывно в каждом мгновении Времени;
Чьи страхи не буравят дыр в их мозгах;
Кто смело может сказать Ночи: ”Раскрой нас ко Дню”,
А Дню сказать: ”Раскрой нас к Ночи”.
Да, трижды счастливы те, кто одинокие в Ночи,
Становятся настроенными, неподвижными и бесконечными,
Как Ночь.
Только им поет Ночь песнь Преодолевшего.
Если бы вы встречали клевету Дня светлым взором и с высоко поднятой головой, то быстро завоевали бы дружбу со стороны Ночи.
Дружите с Ночью. Омойте сердца в крови своей жизни и поместите их в ее сердце. Доверьте свои самые откровенные мечты ее сердцу. Сложите к ее ногам в качестве жертвы любые свои устремления, кроме стремления к свободе Святого Понимания. Тогда вы станете неуязвимы ко всем нападкам Дня. И Ночь явит людям свидетельство о том, что вы, воистину, — преодолевшие.
Хотя суматоха дня и разрывает вас на части,
А беззвездная ночь навевает одно только уныние;
Хотя вы и чувствуете себя затерянными на перепутьях мира,
Где нет ни следов, ни знаков, чтоб указать дорогу;
Все же, если бы вы не боялись так событий и людей,
Если бы не лежала на вас тень сомнений,
Эти дни и ночи, эти люди и события
Явились бы рано или поздно, чтобы кротко попросить
Вас принять на себя командование ими.
Ибо вы обрели доверие Ночи.
А тот, кто обрел доверие Ночи,
Может с легкостью управлять наступающим днем.
Преклоните свое ухо к сердцу Ночи, ибо в нем бьется сердце Преодолевшего.
Если я заплакал, то должен подарить свои слезы каждой мерцающей звезде и каждой частице праха; каждому журчащему ручью и поющему кузнечику; каждой фиалке, дарящей воздуху свою благоуханную душу; каждому порыву ветра; каждой горе и долине; каждому дереву и пучку травы — всему мимолетному покою и всей красоте этой Ночи. Им я должен излить свои слезы в знак извинения за всю людскую неблагодарность и дикое невежество.
Ибо люди, захваченные погоней за Денежкой, служат этой своей госпоже с таким усердием, они так заняты, что не уделят и капли внимания никакому голосу или желанию, помимо ее голоса и желания.
И страшны дела этой госпожи. Она превратила людской дом в бойню, где они одновременно и мясники и скот. И так, опьяненный кровью, человек убивает человека, веря, будто сам он, убийца, является более законным наследником всех богатств убитого, всех щедрот земли и благодеяний небес.
Несчастные простофили! Когда это волк становился овечкой, растерзав другого волка? Когда это змея превращалась в голубку, задушив и сожрав другую змею? Когда это человек, убив другого человека, наследовал его радости, не унаследовав и всех печалей? Когда это одно ухо, заткнув другое, обретало лучшее восприятие гармонии Жизни? Или когда это один глаз, выколов другой, становился более чувствительным к эманациям Прекрасного?
Сможет ли один человек, или даже множество людей исчерпать благословение одного часа света и мира, одного куска хлеба или чаши вина? Земля не дает жизни большему количеству существ, чем сможет прокормить. А небеса не ни навязывают, ни стремятся тайком подкормить своих молодых посланцев.
Лжет тот, кто говорит людям: ”Если хотите почувствовать полноту, то убейте и проглотите того, кого убили”.
Как он собирается процветать на слезах, крови и мучениях людей, которые не смогли добиться процветания и любви на молоке и меде Земли и на благоволении небес?
Лжет тот, кто говорит людям: ”Каждый народ сам за себя”.
Как смогла бы сороконожка продвинуться хоть на сантиметр, если бы каждая ее нога бежала в своем направлении, или мешала бы двигаться другой ноге, или пыталась бы поранить другую? Не является ли человечество такой огромной сороконожкой, ногами которой являются народы?
Лжет тот, кто говорит людям: ”Управлять почетно, быть подчиненным — позорно”.
Разве не идет погонщик все время за ослиным хвостом? Разве не привязан тюремщик к заключенным?
Воистину, осел направляет своего погонщика; а заключенные держат в заключении своего тюремщика.
Лжет тот, кто говорит людям: ”Торопись, тогда успеешь. Только сильный — прав”.
Ибо жизнь — это не забег, где все решают мускулы. Калеки и увечные очень часто достигают цели раньше остальных. Иногда и мышь повергает ниц богатыря.
Лжет тот, кто говорит людям, что ложь можно исправить исключительно другой ложью. Наслоения лжи никогда не породят истины. Присмотритесь к каждой лжи отдельно, и вся она обнаружит свою несостоятельность.
Люди так легко верят умствованиям свих господ. Денежкам и тем, кто их больше нахватал, они почтительно доверяют и готовы удовлетворить самые дикие их капризы. В то время как Ночи, которая поет и говорит об освобождении, и даже о самом Боге, они не только не верят, но даже не обращают на нее внимания. И вас, спутники мои, они заклеймят как самозванцев и помешанных.
Не обижайтесь на людскую неблагодарность и язвительные насмешки. Но работайте с любовью и неисчерпаемым терпением над их спасением от самих себя, от огненных потоков, и от крови, что скоро обрушатся на них.
“В то время люди перестанут резать людей”.
Солнце и звезды, и луна ждут вечно, чтобы увидеть, услышать и понять; письмена Земли ждут разгадки; пространства Космоса ждут первопроходцев; спутанные нити Времен ждут, когда их распутают; благоухание Вселенной ждет, когда им насладятся; подземелья Боли ждут, когда их разрушат; берлога Смерти ждет, чтобы ее разворошили; хлеб Понимания ждет, когда его отведают; а Человек, этот спеленатый Бог, ждет, когда его распеленают.
“В то время люди перестанут грабить людей, а объединят свои усилия и устремятся к единой цели. Задача чудовищно трудна, но сладостна будет победа. По сравнению с ней, все остальное — пустота и скука”.
Да, время наступило. Но только немногие заметят это. Другим же придется ждать следующего зова, следующего рассвета.
XXXIV. О Материнском Яйце
МИРДАД: Мирдад хотел бы, чтобы вы этой ночью медитировали о Материнском Яйце.
Пространство и все, что в нем находится, образует это Яйцо, а Время — его скорлупа. Таково Материнское Яйцо.
Подобно тому, как воздух окутывает Землю, это Яйцо окутано Непрестанно Развивающимся Богом, Макро-Богом, невоплощенной, безграничной и несказанной Жизнью.
А внутри этого Яйца находится Бог Воплощенный, Микро-Бог, обретшая тело, но также неограниченная и несказанная Жизнь.
Материнское Яйцо имеет свои цели, хотя и непостижимые по человеческим меркам. Не будучи само бесконечным, оно ограничено со всех сторон бесконечностью.
Все вещи и существа во вселенной есть ни что иное, как пространственно-временные яйца, заключающие в себе такого же Микро-Бога, но находящегося на разных стадиях развития. Микро-Бог в Человеке имеет уже большее пространственно-временное протяжение, чем в животном. А в животном — большее протяжение, чем в растении, и так далее вниз по ступеням творения.
Неисчислимые яйца, представляющие все вещи и все существа, так расположены в Материнском Яйце, что большие по протяженности содержат в себе те, что следуют непосредственно за ними, включая все промежуточные пространства. И так продолжается вниз, вплоть до мельчайших яиц, которые представляют собой центральные ядра, заключенные в бесконечно малых пространствах и временах.
Яйца внутри яиц, которые сами лежат внутри других яиц, и все это в неподдающемуся человеческому счету количестве, и каждое оплодотворено Богом, — вот что такое вселенная, спутники мои.
И все же я чувствую, что мои слова кажутся вашему разуму слишком сомнительными. Я бы очень хотел привести их в четкий и понятный порядок, когда одно слово зацепляется за другое и все вместе они образуют лестницу, ведущую к совершенному Пониманию. Но вам придется положиться на большее, чем слова или разум, если вы рассчитываете достичь тех глубин, высот и широты, которые Мирдад хочет, чтобы вы достигли.
Слова — в лучшем случае, это проблески, указывающие, где горизонт, но ни в коем случае не являются путем, ведущим к этому горизонту. Ибо они — гораздо ниже, гораздо мельче тех горизонтов. Поэтому, когда я говорю вам о Яйце и яйцах, о Макро-Боге и Микро-Боге, не цепляйтесь за буквы, а следуйте за проблеском. Тогда вы обнаружите, что мои слова станут подобны могучим крыльям для вашего неуверенного понимания.
Посмотрите на всю Природу вокруг себя. Не замечаете ли вы, что она вся построена на принципе яйца? Да, именно в яйце можно найти ключ ко всему творению.
Яйцом является ваша голова, ваше сердце и ваш глаз. Яйцом является каждый плод и зернышко внутри него. Яйцом является любая капля и семя любого живого существа. А бесчисленные небесные тела, что образуют мистические узоры на карте небес, — не являются ли они все яйцами, содержащими квинтэссенцию Жизни — Микро-Бога — на различных стадиях развития? Разве сама Жизнь не появляется постоянно из яйца и не возвращается ли опять в него?
Чудесен и непрерывен процесс творения. Поток Жизни, устремляющийся с поверхности Материнского Яйца вовнутрь и из глубин его центра наружу, к поверхности, течет непрерывно. В процессе своего расширения в пространстве и времени Микро-Бог из центральных ядер переходит от одного яйца к другому, от более низких к более высоким уровням Жизни. Низкие уровни — совсем крошечные, а высокие — весьма протяженные в Пространстве и Времени. Время, требуемое для перехода от яйца одного масштаба к другому, может в одних случаях составлять мгновения, а в других — целые эоны. И будет это происходить до тех пор, пока скорлупа Материнского Яйца не треснет, и Микро-Бог не явится как Макро-Бог.
Таково развитие Жизни, ее рост и прогресс. Оно заключается совсем не в том, о чем любят говорить люди, упоминая о росте и прогрессе. Ибо рост для них — это поглощение массы и возрастание объема. А прогресс — это движение вперед. Тогда как рост — это распространение во все стороны, в Пространстве и Времени, а прогресс — это движение и расширение равно во всех направлениях: вперед и назад, вниз и вверх, а также и в стороны. Предельный рост, поэтому, — это перерастание Пространства. Предельный прогресс — это размыкание Времени. Иными словами, это слияние с Макро-Богом, достижение Его уровня свободы от оков Пространства и Времени, что единственно и заслуживает имени свободы. Это и есть цель, предназначенная Человеку.
Взвесьте эти слова, о монахи. Пусть сама ваша кровь впитает их с жадностью, иначе все ваши усилия освободить себя и других только добавят новые звенья к цепи, что сковывает и вас, и их. Мирдад хотел бы, чтобы вы поняли, дабы смогли помочь понять всем стремящимся.
Мирдад хотел бы, чтобы вы освободились, дабы смогли направить к Свободе пути тех, кто стремится к преодолению и свободе. Поэтому он хотел бы чуть глубже разъяснить принцип яйца, в особенности в тех отношениях, где он затрагивает Человека.
Все уровни существования ниже Человека вложены в групповые яйца. Таким образом, для растений, например, существует так много яиц, сколько существует различных видов растений. Более развитые включают в себя всех менее развитых. То же самое относится к насекомым, рыбам и млекопитающим. Всегда более развитые включают в себя все нижележащие уровни Жизни, вплоть до центральных ядер.
Подобно тому, как желток и белок обычного яйца служит пищей, а также содержит в себе зародыш цыпленка, так и все яйца, включенные в пределы большего яйца, служат питанием и одновременно несут в себе развивающегося Микро-Бога. В каждом последующем яйце Микро-Бог обнаруживает пищу, только слегка отличающуюся от той, что у него была на предыдущей стадии развития.
А теперь о пространственно-временных различиях. Рассеянный и бесформенный в Газе, он становится более сконцентрированным и оформленным в Жидкости. В то время как в минералах он принимает весьма определенную форму, и сохраняет ее длительное время, причем, оставаясь совершенно лишенным всяких признаков Жизни, как она проявляется в высших формах. В Растении он уже обретает форму, способную расти, размножаться и чувствовать. В Животном он ощущает, движется, размножается, обладает памятью и зачатками мышления. Но в Человеке, в добавление ко всему этому, он находит личность, способную к созерцанию, к выражению себя и к творчеству. Понятно, в сравнении с Богом творения Человека — что карточные домики, построенные детьми, в сравнении с величественными храмами или с прославленными крепостями, воздвигнутыми выдающимися архитекторами. Но это все же творчество, никак не меньше.
Каждый человек становится индивидуальным яйцом. Как более развитый, он включает в себя всех менее развитых, плюс яйца животных, растений и так далее, вплоть до центральных ядер. В то время как еще более развитый — Преодолевший — включает в себя всех людей и все, что лежит ниже их.
Размер яйца, включающего какого-то человека, измеряется размахом пространственно-временного горизонта этого человека. Если осознание Времени у одного человека может включать в себя промежуток от рождения до настоящего часа, а горизонт Пространства определяется тем, что видят его глаза, то у другого горизонты могут охватывать незапамятное прошлое и отдаленнейшее будущее, а также расстояния во многие километры за пределами того, что он видит.
Пища, которой все люди поддерживают свое развитие, одна и та же. Но сильно различается их способность поглощения и усвоения. Ибо люди не проклюнулись в одно и то же время из одного яйца. Отсюда и различия в их пространственно-временном охвате, поэтому-то и невозможно найти двух совершенно схожих людей.
Начиная с одной и той же отметки, весьма щедрой для любого человека, один устремляется к блеску и красоте золота, и удовлетворяется этим; другой же стремится к золоту как таковому, и никогда не бывает сыт. Охотник, глядя на косулю, порывается убить ее и съесть. Поэт же, увидев ту же самую косулю, как на крыльях уносится в пространство и время, на крыльях, о которых охотник не может даже мечтать. Мекайон, живущий в том же самом Ковчеге, что и Шамадам, грезит о предельной свободе, о вершине, на которой исчезают оковы Пространства и Времени, в то время как Шамадам вечно занят тем, что стреноживает себя все более длинными и крепкими тросами Пространства и Времени. Воистину, хотя Мекайон и Шамадам соприкасаются локтями, они очень далеки друг от друга. Мекайон включает в себя Шамадама, а Шамадам ни за что не включит в себя Мекайона. Поэтому Мекайон может понять Шамадама, а Шамадам не может понять Мекайона.
Жизнь Преодолевшего соприкасается с жизнью любого человека с любой стороны, ибо она содержит в себе жизни всех людей. Тогда как нет такого человека, чья жизнь могла бы затронуть все стороны жизни Преодолевшего. Для самого простого человека, Преодолевший явится самым простым из всех людей. Для высокоразвитого он явится также высокоразвитым. Но это только отдельные его стороны, которые ни один человек, разве что другой Преодолевший, никогда не сможет ни почувствовать, ни понять. Отсюда его чувство одиночества и бытия в мире, но не от мира сего.
Читать бесплатно другие книги:
