Прогулка среди могил Блок Лоренс

— Думаете, я испугался? Старина, я всю жизнь живу на Сорок Второй улице. А там шагу ступить нельзя, чтобы не наткнуться на убийцу или кого-нибудь еще похлеще.

— Куда он пошел?

— Повернул налево и дошел до угла.

— Это Сорок Девятая улица.

— Потом перешел на другую сторону и зашел в закусочную. Побыл там минуту или две, снова вышел. Не думаю, чтобы он заказал там себе сандвич, слишком мало у него было времени. Может, купил полдюжины пива. Пакет, с которым он вышел, был как раз такого размера.

— А куда он пошел потом?

— Обратно, откуда пришел. Прошел прямо мимо меня, опять перешел Пятую авеню и прямиком к прачечной. Я думаю — вот хреновина, мне же нельзя идти туда за ним, придется торчать на улице, пока он не позвонит.

— Он больше сюда не звонил.

— Он никуда не звонил, потому что не заходил в прачечную. Сел в машину и уехал. Я даже не знал, что у него тут машина, пока он в нее не сел. Она стояла как раз напротив прачечной, ее от меня не было видно.

— Машина легковая или грузовая?

— Я сказал — машина, значит, легковая. Я попробовал ее догнать, но ничего не вышло. Когда он шел к прачечной, я держался на полквартала сзади — не хотел подходить слишком близко, а он сел в машину и уехал, так что я ничего не успел сделать. Пока я добежал до угла, он уже повернул и его нигде не было видно.

— Но ты его как следует рассмотрел?

— Его-то? Ну да, рассмотрел.

— Ты мог бы снова его узнать?

— Старина, вы могли бы узнать свою мамочку? Что за вопрос? Рост сто восемьдесят, вес семьдесят семь, волосы каштановые, совсем светлые, очки в коричневой пластмассовой оправе. Черные кожаные туфли со шнуровкой, темно-синие штаны и голубая куртка на молнии. И дурацкая спортивная рубашка — я таких в жизни не видел. В бело-голубую клетку. А вы спрашиваете, мог бы я его узнать или нет. Старина, да если бы я умел рисовать, я бы его нарисовал. Посадите меня с тем рисовальщиком, про которого вы рассказывали, и мы с ним сделаем такой портрет, что лучше любой фотографии.

— Ты молодец.

— Да? Машина — «хонда-сивик», такого серо-голубого цвета, немного помятая. Пока он в нее не сел, я собирался идти за ним до самого его дома. Он кого-то украл, да?

— Да.

— Кого?

— Девочку четырнадцати лет.

— Вот сволочь! — сказал он. — Если бы я знал, я бы, может, держался к нему поближе и бежал бы за ним побыстрее.

— Ты прекрасно справился.

— Знаете, что я сейчас сделаю? Пошарю-ка по соседству. Может, найду, где он поставил машину.

— Если ты уверен, что ее узнаешь.

— Ну, я же запомнил номер. Может, «хонд» тут и много, но не у всех же одинаковые номера.

Он сообщил мне номер, я записал его и хотел сказать, как я им доволен, но он не дал мне закончить.

— Старина, — сказал он сердито, — долго еще это будет продолжаться? Вы каждый раз просто балдеете от изумления, стоит мне что-то сделать как надо.

* * *

— Нам понадобится несколько часов, чтобы собрать деньги, — сказал я Рею, когда он позвонил снова. — У него столько нет, а достать их в такое время будет нелегко.

— Вы случайно не собираетесь торговаться?

— Нет, но если вы хотите получить столько денег, вам придется потерпеть.

— Сколько у вас сейчас есть?

— Не считал.

— Я позвоню через час, — сказал он.

* * *

— Можете пользоваться телефоном, — сказал я Юрию. — Он позвонит не раньше, чем через час. Сколько у нас есть?

— Четыре сотни с лишним, — ответил Кинен. — Меньше половины.

— Мало.

— Не знаю, — сказал Кинен. — Можно посмотреть на это и по-другому: кому еще они могут ее продать? Если сказать ему, что больше у нас нет, хотите — берите, не хотите — не надо, что он сделает тогда?

— В том-то и беда: неизвестно, что он может сделать.

— Ну да, я все забываю, что он псих.

— Он ищет повод убить девочку. — Я не хотел напирать на это в присутствии Юрия, но сказать это было необходимо. — Они и затеяли-то все ради этого. Им нравится убивать. Она жива, и он не убьет ее до тех пор, пока она остается залогом, что он получит деньги, но он прикончит ее в ту же минуту, как только почувствует, что это сойдет ему с рук, или поймет, что не получит денег.

Я не хочу говорить ему, что у нас только полмиллиона. Уж лучше явиться с полумиллионом, сказать ему, что тут миллион, и надеяться, что он не станет пересчитывать их перед тем, как вернет девочку.

Кинен задумался.

— Беда в том, — сказал он, — что этот мерзавец уже знает, как выглядят четыреста тысяч.

— Постарайтесь достать сколько-нибудь еще, — сказал я и пошел к телефону в виде собачки.

* * *

Раньше в Управлении по учету автомобилей был для этого специальный телефон. Если сообщить номер своего полицейского значка и сказать, какая машина тебя интересует, кто-нибудь отыщет сведения о ней и зачитает по телефону. Но какой у них номер теперь, я не знал и подозревал, что его уже давно поменяли. А по тому телефону Управления, который был в телефонной книге, никто не отвечал.

Я позвонил Деркину, но его в участке не оказалось. Келли тоже не было на месте, а звонить ему по пейджеру не имело смысла, потому что то, о чем я его собирался попросить, он мог сделать только по телефону. Но тут я вспомнил, что, когда я зашел к Деркину за делом Готскинд, за соседним с ним столом сидел Беллами и препирался со своим компьютерным терминалом. Я позвонил в Центрально-Северный участок и позвал его.

— Это Мэтт Скаддер, — сказал я.

— А, привет, — откликнулся он. — Как дела? К сожалению, Джо здесь нет.

— Ничего, — сказал я. — Вы не окажете мне одну услугу? Я ехал на машине с приятелем, и какой-то сукин сын на «хонде-сивик» помял ему бампер и утек. В жизни не видел такого нахальства.

— Черт возьми! И вы были в машине, когда это случилось? Что за идиот — сбежать с места происшествия. Наверное, пьян был или под кайфом.

— Очень возможно. Но дело в том...

— Вы знаете номер машины? Я его проверю.

— Буду вам очень благодарен.

— Да что там, ерунда. Надо просто спросить компьютер. Не кладите трубку.

Я подождал.

— Что за черт! — сказал он.

— Что-нибудь неладно?

— Да они поменяли этот проклятый пароль для входа в банк данных Управления. Я вхожу, как полагается, а он меня не впускает. Отвечает «Пароль недействителен». Если вы позвоните завтра, я наверняка...

— Я хотел бы дать делу ход сегодня. Пока он не протрезвел, понимаете?

— А, ну да. Если бы я мог вам помочь...

— И вы больше никому позвонить не можете?

— Да могу, конечно, — сказал он сердито. — Этой сучке из архива, только она мне ответит, что не может сообщить пароль. Она мне постоянно так говорит.

— А вы скажите ей, что у вас чрезвычайная ситуация категории пять.

— Как-как?

— Скажите ей, что это чрезвычайная ситуация категории пять, — повторил я, — и что пусть лучше она даст пароль, пока у вас не полетела к дьяволу вся система до самого Кливленда.

— Сроду о таком не слыхал, — сказал он. — Не кладите трубку, я попробую.

Я сидел и ждал. Со стены напротив на меня сквозь растопыренные пальцы в белой перчатке смотрел Майкл Джексон. В трубке снова послышался голос Беллами:

— Будь я проклят, если это на нее не подействовало. «Чрезвычайная ситуация категории пять». Никакой волокиты, сразу сказала пароль. Сейчас я его введу. Вот. Какой там был номер?

Я сказал ему номер.

— Сейчас посмотрим, что там у нас есть. Ага, уже готово. «Хонда-сивик» восемьдесят восьмого года, двухдверная, цвет оловянный... Оловянный? Что бы им написать просто «серый»? Но вам это не нужно. Владелец... У вас есть чем записать? Календер, Реймонд Джозеф. — Он повторил фамилию по буквам. — Адрес — Пенелоуп-авеню, дом тридцать четыре. Это в Куинсе, только где в Куинсе? Вы когда-нибудь слышали про Пенелоуп-авеню?

— По-моему, нет.

— Старина, я сам живу в Куинсе, а для меня это что-то новенькое. Погодите, тут есть почтовый индекс. Один-один-три-семь-девять. Это в Миддл-Виллидж, да? Никогда не слыхал ни про какую Пенелоуп-авеню.

— Я ее разыщу.

— Ну да, вам придется это сделать, верно? Надеюсь, никто в машине не пострадал?

— Нет, только вмятина.

— Надо бы проучить его как следует, чтобы больше не вздумал удирать с места происшествия. Но с другой стороны, если вы об этом сообщите в полицию, вашему приятелю повысят страховые взносы. Лучше всего вам с ним договориться по-хорошему, но вы, наверное, так и собирались сделать, а? — Он усмехнулся. — Надо же, «категория пять». Старина, у нее сразу поджилки затряслись. С меня причитается.

— Не за что.

— Нет, правда. У меня с этим вечные проблемы. А такая штука спасет меня от лишней головной боли.

— Хотя если вы и в самом деле считаете, что с вас причитается...

— Валяйте.

— Я просто подумал, нет ли у него приводов, у этого мистера Календера.

— Ну, это проверить нетрудно. И даже без всякой категории пять, потому что этот входной пароль я как раз знаю. Не кладите трубку... Ничего нет.

— Ничего?

— Что касается штата Нью-Йорк, он прямо бойскаут. Высшего сорта, категории пять. Кстати, а что это означает?

— Скажем так, очень высокая категория.

— Об этом-то я догадался.

— Если вам придется туго, — слышал я собственные слова, — просто скажите им, что они обязаны знать: категория пять имеет приоритет перед всеми действующими инструкциями и правилами.

— Имеет приоритет?

— Точно так.

— Перед всеми действующими инструкциями и правилами?

— Верно. Только не пользуйтесь этим по пустякам.

— Господи, конечно же, нет, — сказал он. — Такие вещи надо использовать экономно.

* * *

В первый момент я подумал, что мы его перехитрили. Теперь я знал его фамилию и адрес, но это был не тот адрес, какой мне нужен. Они сейчас находились где-то в Сансет-парке, в Бруклине, а адрес был в Миддл-Виллидж, в Куинсе.

Я позвонил в справочную Куинса и набрал номер, который мне дали. В трубке послышался сигнал, который они недавно изобрели, — что-то среднее между гудком и писком, — и записанный на пленку голос сообщил, что номер отключен. Я снова позвонил в справочную, телефонистка проверила и сказала, что телефон отключен недавно и еще не вычеркнут из списков. Я спросил, нет ли у них нового номера. Она сказала, что нет. Я спросил, не может ли она сообщить, когда телефон отключили, и она сказала, что не может.

Я позвонил в справочную Бруклина и попробовал узнать номер телефона Реймонда Календера, или Р., или Р.Дж.Календера. Телефонистка сказала, что эту фамилию можно писать по-разному, и проверила больше вариантов, чем могло прийти мне в голову. Так или иначе, нашлись два номера на Р., и один из них на Р.Дж., однако оба адреса были в дальних концах города, один в Грин-пойнте, а другой в противоположном направлении, в Браунсвилле, и от Сансет-парка до них было очень далеко.

Вот досада! Но в этом деле с самого начала все шло так. Меня как будто кто-то дразнил — то и дело мне крупно везло, но это ни к чему не приводило. Взять хотя бы появление Пэм Кассиди. Откуда ни возьмись, к нам в руки попала живая свидетельница, а кончилось тем, что полиция смогла всего лишь откопать три давно висящих дела и соединить их в одно.

От Пэм мы узнали его имя. Теперь у меня была и фамилия, и даже второе имя, — все благодаря Ти-Джею и Беллами. Был и адрес, только Рей, скорее всего, съехал оттуда тогда же, когда отключили телефон.

Найти его будет не так уж трудно. Намного легче искать, когда известно, кого ищешь. Я знал про него достаточно, чтобы найти его, если бы можно было подождать до утра и если бы мне дали несколько дней на поиски.

Но это не годилось. Мне надо было найти его сейчас.

* * *

В гостиной Кинен разговаривал по телефону, а Питер стоял у окна. Юрия видно не было. Я подошел к Питеру, и он сказал, что Юрий отправился добывать деньги.

— Я не мог смотреть на эти деньги, — сказал он. — Мне стало не по себе. Сердцебиение, руки вспотели и все такое прочее.

— А чего вы испугались?

— Не знаю. Мне просто зелья захотелось — сил нет, вот и все. Если вы мне сейчас устроите тест на произвольные ассоциации, я каждый раз буду отвечать одно:

«Героин». А в тесте Роршаха каждая клякса покажется мне похожей на какого-нибудь торчка с иглой в вене.

— Но вы же еще держитесь, Пит.

— Какая разница? Я знаю одно: теперь как пить дать сорвусь. Вопрос только в том, когда. Красивая штука, правда?

— Океан?

Он кивнул.

— Только теперь мне редко приходится его видеть. Наверное, хорошо жить там, откуда видна вода. У меня как-то была девушка, она увлекалась астрологией, так она говорила, что моя стихия — вода. Вы верите в такие вещи?

— Я о них мало что знаю.

— Она была права, это моя стихия. Другие стихии я не очень люблю. Воздух — мне никогда не нравилось летать. Ни сгореть в огне, ни лечь в землю я никогда не хотел. А море — это же всем нам родная мать, ведь так говорят?

— Кажется, так.

— И потом здесь океан. Не река и не залив. Только вода, до самого горизонта и еще дальше, далеко-далеко. От одного ее вида я чувствую себя каким-то необыкновенно чистым.

Я похлопал его по плечу и оставил любоваться океаном. Кинен кончил говорить по телефону, я подошел к нему и спросил, сколько набралось.

— Чуть меньше половины, — сказал он. — Я забрал вперед все деньги, какие мог, и Юрий тоже. Должен вам сказать, что вряд ли мы достанем намного больше.

— Единственный человек, к которому я мог бы обратиться, сейчас в Ирландии. Остается надеяться, что это будет выглядеть как миллион, вот и все. Надо только, чтобы они ничего не заметили, когда будут прикидывать, сколько здесь.

— А что, если их пожиже развести? Ведь если в каждой пачке сотенных будет на пять бумажек меньше, пачек станет на десять процентов больше.

— Это прекрасно, только вдруг они возьмут наугад одну пачку и пересчитают?

— Тоже верно, — сказал он. — На первый взгляд кажется, что тут намного больше, чем я им тогда отдал. Там были одни сотенные, а здесь почти четверть пятидесятками. Знаете, есть один способ сделать так, чтобы их показалось больше.

— Нарезать бумаги и сделать куклу?

— Я подумал о бумажках по одному доллару. Бумага та же самая, и цвет такой же, и все остальное, только номинал другой. Скажем, берем пачку, в которой должно быть пятьдесят сотенных, всего пять косых. Оставляем десять сотенных сверху и десять снизу, а в середину кладем тридцать бумажек по доллару. Вместо пяти косых получается немного больше двух, а выглядят они как пять. Если распустить пачку веером, вы увидите только, что все они зеленые.

— Та же самая проблема. Это годится до тех пор, пока вы не проверите какую-нибудь пачку. Тогда вы сразу увидите, что дело неладно, и станет ясно, что это нарочно и что вас хотят надуть. А если вы еще и псих и всю ночь искали повод для убийства...

— То вы убьете девочку — раз, и всему конец.

— Потому-то все это и не годится — слишком очевидно. Если это будет выглядеть как попытка их надуть...

— Они воспримут это как личное оскорбление. — Он кивнул. — А может, они не станут пересчитывать пачки? Если перемешать пятидесятки и сотенные, каждая пачка — пять тысяч, а в ней половина — пятидесятки, сколько пачек получится, чтобы было полмиллиона? Сто, если в пачке одни сотенные, так что считайте — сто двадцать, сто тридцать, что-нибудь в этом роде.

— Как будто правильно.

— Скажите, стали бы вы пересчитывать пачки? Когда продаешь наркотики, то да, конечно, но там у тебя есть время, ты спокойно сидишь, считаешь деньги и проверяешь товар. Совсем другое дело. И даже тогда знаете, как считают крупные оптовики? У которых каждая сделка тянет больше чем на миллион?

— Я знаю, в банках есть такие машины, которые могут пересчитать пачку денег с такой скоростью, будто карты тасуют.

— Иногда и у торговцев есть такие машины, — сказал он, — но большей частью судят по весу. Известно, сколько весят деньги, так что можно просто положить их на весы.

— На вашем семейном предприятии в Того так и делали?

Он улыбнулся.

— Нет, там все по-другому. Они считали каждую бумажку. Но ведь там никто не спешил.

Зазвонил телефон. Мы переглянулись. Я взял трубку. Это звонил из своей машины Юрий — сообщил, что он едет. Когда я положил трубку, Кинен сказал:

— Каждый раз, когда звонит телефон...

— Понимаю. Думаешь, что это он. Когда вы уезжали, кто-то два раза не туда попал, какой-то идиот все забывал, что нужно набрать два-один-два, если тебе нужен Манхэттен.

— Это очень действует на нервы, — сказал он. — Когда я был мальчишкой, наш номер на одну единицу отличался от номера пиццерии на углу Проспект-стрит и Флэтбуш-авеню. Можете себе представить, сколько раз к нам попадали.

— Наверное, просто покоя не давали.

— Да, моим родителям. Нам-то с Питом это очень нравилось. Мы принимали от них заказы — «Половина с сыром, половина с перцем? А килек не надо? Будет сделано, сэр, приготовим все, как вы сказали». И хрен им, пусть сидят голодные. Ужасные мы были хулиганы.

— Бедный хозяин пиццерии.

— Ну конечно. В последнее время мне редко звонят по ошибке. Знаете, когда было два таких звонка подряд?

В тот день, когда похитили Франсину. В то самое утро, словно Господь Бог послал мне предупреждение, пытался как-то предостеречь. Боже мой, как только подумаю, что ей пришлось пережить... И что сейчас приходится переживать этой девочке...

Я сказал:

— Я знаю, как его зовут, Кинен.

— Кого?

— Того, кто звонит. Не этого грубияна, а другого, который ведет переговоры.

— Вы мне говорили. Рей.

— Рей Календер. Я знаю его старый адрес в Куинсе. Знаю номер его «хонды».

— Я думал, у него фургон.

— У него есть еще двухдверная «хонда-сивик». Мы поймаем его, Кинен. Может быть, не сегодня, но поймаем.

— Это хорошо, — медленно произнес он. — Но я должен вам кое-что сказать. Вы знаете, я впутался в эту историю только из-за того, что случилось с моей женой. Вот почему я нанял вас, и вот почему я вообще нахожусь здесь. Но сейчас цена всему этому — дерьмо. Сейчас для меня важна только эта девочка — Люсия, Люська, Людмила, у нее столько разных имен, что я не знаю, как надо ее называть, и я ни разу в жизни ее не видел. Но мне важно только одно — вернуть ее.

«Ну, спасибо, — подумал я. — Потому что, как иногда пишут на футболках, — когда угодил по уши в болото с крокодилами, можешь забыть, что собирался его осушить. Сейчас совершенно не важно, где именно в Сансет-парке прячутся эти двое, не важно, разыщу ли я их сегодня, или завтра, или не разыщу никогда. Утром я передам все, что у меня есть, Джону Келли, пусть действует дальше. Не важно, кто арестует Календера, неважно, получит ли он пятнадцать лет, или двадцать пять, или пожизненное заключение, или умрет где-нибудь в переулке от руки Кинена Кхари или от моей. Или останется на свободе, с деньгами или без. Может быть, это будет важно завтра. А может быть, и нет. Но сегодня это не важно».

Все сразу стало ясно и понятно, как и должно было быть с самого начала. Единственное, что важно, — это вернуть девочку. А все остальное не имеет никакого значения.

* * *

Юрий с Ваней вернулись без чего-то восемь. У Юрия в обеих руках было по дорожной сумке, какие выдают авиапассажирам, и на каждой стояла эмблема авиакомпании, давным-давно уже не существующей. Ваня нес хозяйственную сумку.

— Ну, дело сделано, — сказал Кинен, и его брат захлопал в ладоши. Я хлопать не стал, но тоже почувствовал волнение. Можно было подумать, что эти деньги предназначаются нам.

— Кинен, можно вас на минутку? — сказал Юрий. — Посмотрите.

Он открыл одну из своих сумок и вывалил на стол ее содержимое — пачки сотенных бумажек, заклеенные бандеролями с печатью банка «Чейз-Манхэттен».

— Красота, — сказал Кинен. — Что вы сделали, Юрий? Залезли в банковский сейф? Как вы умудрились в такое позднее время ограбить банк?

Юрий протянул ему пачку. Кинен стащил с нее бандероль, посмотрел на верхнюю купюру и сказал:

— Можно не смотреть, да? Вы не стали бы предлагать мне смотреть, если бы все было кошерно. Это липа, да? — Он присмотрелся внимательнее, отложил бумажку в сторону и стал рассматривать следующую. — Липа, — подтвердил он. — Но очень похоже. Номера на всех одинаковые? Нет, вот другой.

— Три разных номера, — сказал Юрий.

— В банке это не пройдет, — сказал Кинен. — У них есть сканеры, какие-то там электронные приборы. Но в остальном они выглядят, на мой взгляд, вполне прилично.

Он смял в руке бумажку, разгладил ее, поднес к лампе и прищурился.

— Бумага хороша. И краска на вид нормальная. Такие симпатичные потертые бумажки — наверное, их вымачивали в кофейной гуще и пропускали через стиральную машину. Ваше мнение, Мэтт?

Я достал из бумажника настоящую банкноту — по крайней мере, я полагал, что она настоящая, — и положил рядом с той, которую дал мне Кинен. Мне показалось, что на фальшивой выражение лица у Франклина не такое безмятежное, а чуть понахальнее, но при обычных обстоятельствах я не обратил бы на это никакого внимания.

— Очень мило, — сказал Кинен. — С какой скидкой брали?

— Оптом — шестьдесят процентов. По сорок центов за доллар.

— Многовато.

— Хороший товар дешевым не бывает, — сказал Юрий.

— Верно. И лучше торговать этим, чем наркотиками. Потому что, если подумать, кому от этого плохо?

— Валюта обесценивается, — заметил Питер.

— Разве? Это же капля в море. Стоит лопнуть одному банку, как валюта обесценивается куда больше, чем от двадцати лет работы фальшивомонетчиков.

— Это мне дали взаймы, — сказал Юрий. — Можно будет не платить, если мы все получим обратно и я их верну. А если нет, я за них должен. По сорок центов за доллар.

— Очень благородно.

— Он оказал мне любезность. Я хочу знать, заметят они что-нибудь или нет. И если заметят...

— Не заметят, — сказал я. — Проверять их будут наспех, при скверном освещении, и вряд ли им придет в голову, что деньги могут оказаться фальшивыми. А банковские бандероли — отличная идея. Он их тоже сам печатал?

— Да.

— Сейчас мы их немного перепакуем, — сказал я. — Пусть бандероли «Чейза» останутся, но мы из каждой пачки возьмем по шесть купюр и вложим вместо них настоящие, три сверху и три снизу. Сколько у вас тут всего, Юрий?

— Двести пятьдесят тысяч липы. И у Вани шестьдесят тысяч или чуть больше. От четырех разных людей.

Я прикинул.

— Получается около восьмисот тысяч. Почти то, что надо. Я думаю, дело в шляпе.

— Слава Богу, — сказал Юрий.

Питер стянул бандероль с пачки фальшивых купюр, развернул их веером и стоял, глядя на них и качая головой. Кинен придвинулся к столу и принялся вынимать по шесть купюр из каждой пачки.

И тут зазвонил телефон.

20

— Мне это начинает надоедать, — сказал он.

— Мне тоже.

— Пожалуй, вся эта волынка того не стоит. Знаете, торговцев наркотиками сколько угодно, и почти у всех есть жены или дочери. Может, нам стоит плюнуть и рвать когти — глядишь, следующий клиент окажется сговорчивее.

Это был наш третий разговор с тех пор, как Юрий вернулся с двумя сумками фальшивых денег. Рей звонил с интервалами в полчаса — сначала изложил свой план передачи денег, а потом придирался ко всему, что бы я ни предлагал взамен.

— Особенно если он услышит, какие острые у нас когти, — продолжал он. — Я разорву нашу юную Люсию на мелкие кусочки, друг мой. А завтра отправлюсь на поиски другой дичи.

— Я готов пойти вам навстречу, — сказал я.

— По вашему поведению этого не видно.

— Нам нужно встретиться лично, — сказал я. — У вас будет возможность проверить деньги, а мы должны убедиться, что с девочкой все в порядке.

— А потом вы на нас наброситесь. Устроите повсюду засады. Один Бог знает, сколько вооруженных людей вы соберете. А наши ресурсы ограничены.

— Но вы все равно сможете сыграть вничью, — сказал я. — Девочка будет у вас под прицелом.

— И нож у ее горла, — сказал он.

— Если хотите.

— Вплотную к горлу.

— Мы передадим вам деньги, — продолжал я. — Один из вас будет держать девочку, пока другой не убедится, что все без обмана. Потом один из вас уносит деньги в вашу машину, а другой все еще держит девочку. А все это время третий ваш человек сидит в таком месте, где мы его не видим, и держит нас под прицелом.

— Кто-нибудь может зайти к нему с тыла.

— Каким образом? — спросил я. — Вы приедете на место первыми. Вы увидите, как приедем мы — все одновременно. Вы будете в более выгодном положении — это компенсирует наш численный перевес. Ваш человек с винтовкой прикроет ваш отход, и вообще вам уже ничего не будет угрожать, потому что девочка к этому времени будет у нас, а деньги — в машине с вашим сообщником.

Страницы: «« ... 1314151617181920 »»

Читать бесплатно другие книги:

Многие годы в семье Алиции хранился пояс легендарной Жанны д’Арк. Женщин он наделял силой и дарил уд...
Мировой экономический и финансовый кризис 2008–2009 гг. в наибольшей мере негативно повлиял на стран...
В монографии рассматриваются вопросы построения учетно-аналитической системы затрат дорожно-строител...
Атеросклероз – это распространенное хроническое заболевание, характеризующееся возникновением в стен...
Данное издание содержит различные виды кадровых документов, предназначенных для оформления приема на...