Проект Данте. Врата Ада Извольский Сергей
– Стой!!! – невольно закричал Сергей, вскидывая руки и делая шаг вперед.
Поздно – за миг перед столкновением он просто закрыл глаза в испуге. И тут же открыл – судя по раздавшимся звукам, неподалеку упал с неба мусоровоз, загремев пустым контейнером.
Девушка в наушниках стояла на дороге. Целая и невредимая, ошарашенно глядя в ту сторону, где стоял окутанный дымом автомобиль. Рядом засверкало красно-синим отсветом – подъехали полицейские машины. Приоткрыв рот, Сергей взволнованно наблюдал за происходящим – клубы пара над искореженной машиной рассеивались, неподалеку по дороге были разбросаны куски металла – бамперы вроде, и передний, и задний, покореженный оторвавшийся капот, брызги стекла фар. А Сергея грызло болезненное любопытство – выжил кто?
Водитель «четверки», видимо, пытаясь объехать девушку, дернул руль в сторону и, не справившись с управлением, врезался в стоящую на обочине «Газель», после чего «четверку» раскрутило, и сейчас машина остановилась посреди улицы на покосившихся колесах.
Тут Сергей даже вздрогнул, увидев на асфальте шевеление.
– Живой… – с удивлением выдал он и сделал несколько шагов вперед, всматриваясь – один из пассажиров лежал на полотне асфальта, видимо, вылетев через стекло при ударе. Картина аварии раскинулась перед Сергеем полностью, поражая своей реальностью, но взволнованно осматривая раскуроченную машину, он даже не знал, что делать. Если только «скорую» вызвать – молодой человек потянулся к телефону. Хотя какая «скорая», – остановилась его рука на полпути, – патрульные наверняка вызвали.
Улица вокруг вся сияла красно-синими отсветами беззвучных маячков, а рядом с покореженной машиной уже стояло два офицера, один из которых заглядывал в салон.
Телефон в руке завибрировал. Глянул на экран – мама.
– Да, – коротко произнес Сергей, отвечая на звонок, все еще рассматривая место аварии.
– И где ты? – недовольным голосом спросила мать.
– Мам, сейчас я подойду, – наблюдая за тем, как один из полицейских фонариком светит в салон, ответил Сергей, – подожди пять минут, тут авария просто, можешь в окно выглянуть…
Отвечая на последовавшие вопросы заинтересованной матери, он наблюдал за тем, как на другой стороне улицы неподалеку скапливается народ – зеваки подтянулись. Между тем к красно-синим проблесковым маячкам прибыло подкрепление – на удивление неспешно подъехала «скорая», но две фигуры в синей униформе со светоотражающими полосами очень быстро выскочили и сноровисто побежали к покореженной машине.
И тут же снова раздался короткий взвизг тормозов – с противоположной стороны на улицу вывернул черный фургон и, резко ускорившись, оказался рядом с машиной «Скорой помощи». От остановившегося микроавтобуса, марки которого было не разобрать, веяло уверенностью силы – широкие колеса, блестящий металл кузова, массивная и хромированная радиаторная решетка. И непроглядной тонировки стекла, в которых отражались проблески синих маячков.
Появившиеся из фургона несколько темных фигур двигались степенно и не торопясь. Но… уверенно? Слаженно? Один из них широким шагом подошел к медику у машины, о чем-то спросил, а потом резко рванул дверь покореженной «четверки» на себя. Та не поддалась, и он рванул второй раз, буквально отодрав изуродованный ударом металл от кузова. Несмотря на громкие возгласы работника «скорой», темный выволок пострадавшего водителя из машины и грубо потащил его за собой в сторону фургона. Медик шел рядом, что-то быстро и возмущенно говоря, бессильно размахивая руками.
– Живой! – в это время раздался короткий возглас со стороны лежавшего на асфальте. Кричал еще один вышедший из черного фургона. Глянув туда, Сергей почувствовал тянущее чувство страха под ложечкой – темный держал пострадавшего за волосы, просто приподняв тело над землей. А парень в это время скреб руками по асфальту, что-то мыча. Тут раздался его вскрик – темный резко рванул руку вверх и лежащий оказался на ногах. Темный неожиданно отпустил его волосы и подтолкнул пострадавшего в спину. Мелькнуло – вроде бы оглушенный в аварии парень неожиданно выбросил руку вперед, и темный резко согнулся, прижав руки к лицу. А Сергей в этот момент сжался от страха.
Ударивший неизвестного парень попытался броситься бежать, но… именно попытался – и броситься, и бежать. Один из пассажиров фургона его сразу догнал, буквально скакнув вперед, резкой подсечкой сбив с ног. И тут же потащил к фургону, заломив руку. Водитель «четверки» был уже там, в микроавтобусе.
Внутри у наблюдавшего Сергея все просто холодом сковало – пока одного из пострадавших волокли, он не кричал даже, а просто несвязно выл от боли. Но недолго – глухо хлопнула боковая дверь, сразу отсекая отзвуки человеческой боли внутри темного фургона.
Неподалеку, поднявшийся с колен темный провел рукой по лицу и пошагал в сторону машины. Вдруг, заметив кое-что, он изменил траекторию движения, подходя к забытой всеми девушке в наушниках, и что-то ей сказал.
Девушка – молодец, бесстрашная – даже не отреагировала, а просто отошла на несколько шагов. Она снимала все происходящее на телефон, и Сергей, мысленно выругавшись на себя за недогадливость, подумал, что скоро это видео будет хитом на… Не будет – неуловимым движением выхватив из рук девушки телефон, темный с ним что-то сделал, а после бросил трубку на асфальт и припечатал ногой. Так резко и быстро, что Сергей дернулся от испуга.
– Ты что делаешь, баран?! – вскрикнула девушка, срывая с головы наушники. Но темный и внимания не обратил – быстро развернувшись, пошагал к машине.
– Стой, ты куда! – крикнула девушка, побежав следом. Темный шел, а девушка бежала, но догнать не успела – боковая дверь микроавтобуса захлопнулась прямо перед ее носом. Сразу же неожиданно басовито и раскатисто рыкнув мотором, фургон поехал задом, одновременно разворачиваясь. Девушка попробовала пробежать за ним, стуча по стеклу, но ее легко зацепило крылом. Когда она отшатнулась, микроавтобус будто прыгнул вперед с короткой пробуксовкой колес и, мгновенно ускорившись, скрылся за поворотом.
Уже переходя улицу, Сергей посматривал на то, как девчонка что-то возмущенно говорит гаишникам. А от тех словно аура неуверенности исходила, даже в темноте и даже издалека это было видно.
Бросив последний взгляд на голый металл двери подъезда, Сергей вздохнул и сглотнул ком страха в горле: микроавтобус у въезда во двор стоял тот самый. Тот самый, в котором примерно полгода назад на его глазах увезли двух парней из разбитой потрепанной «четверки», пытавшейся уйти от полицейского преследования. Развернувшись и стараясь двигаться неслышно, Сергей забежал по ступеням на второй этаж и, присев, сквозь мутное и треснувшее стекло наблюдал, как Арчи на своей «восьмерке» отъехал в сторону, припарковался и под присмотром одного из темных залез в пугающий зев микроавтобуса.
Снова громко сглотнув, Сергей бегом поднялся на свой этаж, зашел в квартиру и, не закрывая дверь, принялся мерить шагами прихожую. Не зная, что предпринять, он снова вышел на лестницу, и аккуратно, маленькими шажочками подойдя к окну, выглянул.
Микроавтобуса во дворе не было.
«В полицию позвонить?» – подумал Сергей, но тут же отбросил эту мысль, вспомнив, как переглядывались патрульные у разбитой «четверки». Весенние воспоминания приобрели четкость, картинка до сих пор стояла перед глазами – как будто вчера было.
Приняв решение, юноша во второй раз за последние несколько минут сбежал по лестнице и уже без раздумий вышел во двор. Подойдя к «восьмерке», он деланно удивленно убедился, что внутри никого нет, а после достал телефон, набирая номер. На звонок никто не отвечал. Сергей звонил долго и настойчиво, но Арчи трубку так и не взял.
О том, что видел, Сергей решил никому не рассказывать. Забыть.
Но потрепанная «восьмерка», оставшаяся во дворе, служила ему напоминанием.
Машину со двора так никто и не убрал. Арчи на телефон больше не отвечал, а после вообще барышня механическим голосом начала рассказывать всем пытавшимся дозвониться, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.
Сергей через пару дней даже нашел в социальной сети одного из друзей Арчи, который вместе с ним последнее время в виртуальной реальности зависал, но тот сообщил, что Бугульдиса последние дни точно никто не видел. Как будто тот сквозь землю провалился.
Глава 6
Глубоко вздохнув, с трудом сдерживаясь, я присел и поднял миску, в которой оставалось еще чуть-чуть воды – на дне чудом сохранилось на маленький, очень-очень маленький глоток. Выпив который я понял, что такого наслаждения, наверное, никогда в жизни не испытывал.
С тоской мазнув взглядом по лужицам обволоченной пылью воды на земле, я поднялся и сделал шаг к стене, прислоняясь к ней спиной. И быстро стрельнул глазами в сторону террасы. Пустая.
– Так значит, да? – голос Таскера не предвещал ничего хорошо. Не торопясь, он подошел, под звон металла подтянул цепь, избавив ее от свободного хода, и все так же неспешно закрепил на месте удерживающий ее штырь.
– Животное, ты думаешь, твой хозяин – Каний? – оторвав зубами достаточно большой кусок мяса, проговорил наставник не очень внятно.
О том, что мой хозяин – какой-то неизвестный Каний, я совершенно не думал. Впрочем, Таскеру об этом говорить не стал – просто опустив взгляд, смотрел сквозь его ноги в пространство.
Раздался мерзкий звук – Таскер выплюнул кусок плохо пережеванного мяса вперемежку с сухожилиями, который влажно ударился мне в голень.
– Ты ошибаешься, скот! – раздалось вдруг совсем рядом – сделав быстрый шаг вперед, Таскер приблизился ко мне. Изо рта у него пахло погано, надо сказать, и, отвернувшись, я коротко глянул в сторону.
Терраса была по-прежнему пуста.
– Твой настоящий хозяин я! Я буду тебя драть утром, днем и вечером! Я смешаю тебя с дерьмом, которое ты будешь слизывать с моих ступней! Ты понял, отродье? Я заставлю тебя сожрать твои уши, ты будешь просить меня, скулить и…
«Ёпть, какая-то виртуальная херня собралась меня с говном мешать!»
Внутри поднялась волна злости, и я поднял голову, встретившись взглядом с Таскером. Даже то, что я прикован и нахожусь в заведомо проигрышном положении, меня не удерживало – внутри заклокотала ярость, и я уже открыл было рот, чтобы без прикрас и без оглядки на последствия высказать этому уроду все, что думаю. Но, встретившись с наставником взглядом, я невольно будто рванулся мысленно к нему, чувствуя, как почти физически передаю ему мое желание растоптать его.
И я, уже приоткрыв было рот для ругательства, замер – с Таскером произошло что-то странное. Наставник стоял будто загипнотизированный, невидящим взглядом глядя в пространство сквозь меня. Но задумываться я об этом не стал – поддавшись ярости, даже не полностью осознавая, что делаю, я подпрыгнул и, обхватив шею Таскера ногами, рванул его к себе, выгибаясь всем телом.
Голова наставника с глухим стуком колотушкой ударила в стену, а я, расцепив захват ног, дернулся, приподнимаясь на руках, и изо всех сил приземлился подошвами ему на шею. Больше не прыгая, но не в силах остановиться и обуздать свою ярость, я начал раз за разом бить ногой сверху вниз по голове и шее оглушенного Таскера. Хотя, если и были бы силы остановиться, не стал бы.
Кровь на ступни брызгала по-виртуальному щедро и по-настоящему горячо. Неожиданно наставник дернулся, стряхивая с себя оглушение, попытавшись подняться. Хрипло заорав, я снова рванулся, приподнимаясь на руках и в прыжке обеими ногами вбивая Таскера обратно вниз. Правая нога скользнула с шеи, босой ступней ударившись в землю, влажную и липкую от крови, а левая нога осталась на голове. Не убирая, я перенес вес тела на нее и правой ударил в лицо Таскеру, будто по футбольному мячу.
Досталось и мне – по косточке зубами зацепило, но боли я даже не заметил – музыкой прозвучал хруст шейных позвонков, и обмякшее тело Таскера замерло, перекрученное, с откинутой в сторону рукой и застывшим в последней гримасе мерзким лицом.
– Урод, – с ненавистью выдохнул я, плюнув на труп.
Удовлетворение от состоявшейся мести сейчас перевешивало беспокойство о последствиях.
«А я ведь человека убил», – мелькнула на задворках сознания мысль, от которой я отмахнулся. Виртуальность же.
О том, что и в реальности, завалив такого, грустить бы не стал, думать не хотелось.
Напрягшись, ногой отпихнул тело как можно дальше от себя. Получилось не очень – труп откатился едва на полметра, а дальше я не доставал – цепи держали.
«Ладно, скажу, что он сам таким пришел», – с бесшабашной, но не очень радостной веселостью и удовлетворением подумал я.
«Если спросят», – ожгла беспокойством мысль.
«Завтра будет завтра», – попытался успокоить я сам себя, провиснув на цепях и полуприкрыв глаза.
Когда становилось совсем плохо, посматривал на поверженного Таскера.
А круто я исполнил, красавчик! Нормальный мне персонаж достался, вполне, вполне себе… Вот только имя: Велунд… Интересно, это со смыслом или просто от балды?
В очередной раз глянув на тело Таскера, я подобрался. Догадка появилась неожиданно, но принесла нешуточное волнение – вдруг он воскреснет? Или его воскресят – виртуальность же?
Вот мне весело-то станет, а… виртуальность виртуальностью, а телесные пытки здесь вполне себе реальные…
Поздравляем! Вы уже более четырех часов подвергаетесь телесным и моральным пыткам, ни разу не закричав!
Дух: + 1!
Поздравляем! Подвергаясь телесным и моральным пыткам, укрепляя свой дух, вы получили достижение «Стойкость духа»!
Изучена новая способность: «Медитация»!
В ходе тренировки духа и тела вы приобрели возможность отрешиться от всего земного, перестав обращать внимание на телесные муки!
Прекрасно, дайте две! Вот только как эту медитацию включить?
Разбирался недолго. Даже показалось, что появилось интуитивное знание, как включать эту медитацию. Всего-то надо было два раза глубоко вздохнуть, а на третий вздох способность активировалась, отстраняя сознание от тела. Отстраняя, но от тела не отпуская, впрочем, – просто уходила боль, жажда и голод, оставляя меня наедине с собой и своими мыслями. Но от душевных мук медитация не избавляла, поэтому я выдержал недолго, снова вернулся к обычному состоянию.
Теперь висеть было не так комфортно – мысли о том, что Таскера могут воскресить, тревожили. Если этот урод с ходу меня так невзлюбил, как же он на меня после воскрешения будет реагировать?
Стремно, блин. Одна надежда теперь на новоприобретенную способность.
Пока висел на цепях, добавилась еще одна единица к духу. Через пять часов.
Утром, несмотря на мое откровенное желание рассказать о том, что Таскер сам таким пришел, никто спрашивать и не собирался. Решение было вынесено даже без доследственной проверки – появившиеся с рассветом во дворе стражники удивленно посмотрели на безжизненное тело наставника гладиаторов, после чего скрылись там, откуда пришли. Минуты две царила тишина, а после гладиаторский двор будто ожил – где-то заголосили, послышалась рявкающая череда выкриков, и вокруг сразу все загремело дверями, затопало бегущими подошвами. На плац из решетки главного входа вывалилось сразу десятка два стражников, один из которых тащил внушительный крест из двух железных полос.
Цепи кандалов, держащие меня, стравили с предосторожностями – двое стражников цепко держали мои руки, а несколько едва кожу мне на груди остриями копий не протыкали, напряженно всматриваясь, ловя взглядами каждое мое движение. Стоило только разомкнуться наручникам на руках, как стражники меня в позу ласточки поставили, еще и кто-то древком припечатал сверху. Снова защелкнулись кандалы, но в этот раз не только на запястьях – меня прикрепили к принесенной железке в форме ровного креста, к двум из концов которого пристегнули запястья, на одном был специальный обруч для шеи, а к ногам от последнего, ткнувшегося мне в поясницу, просто кольца на цепях провели.
Небольшим утешением служило то, что когда один из воинов подошел к трупу Таскера, поднимаясь, он сделал характерный жест «все», обернувшись к кому-то в стороне. В стороне и наверху. «На террасе, наверное», – подумал я, но удостовериться не смог – голову уже было не повернуть.
Обратно в камеру меня волокли довольно грубо, несколько раз чувствительно приложив об углы коридора. Когда конструкцию со мной забросили обратно в каменный мешок, один из стражников шагнул следом и пристегнул свободную цепь к крюку на стене. Хлопнула массивная дверь, отсекая меня от ровного света магических светильников в коридоре. И снова почти сразу мрак вокруг начал тускнеть, играя серыми тонами. Несколько мгновений, и я опять хорошо различил очертания стен каменного мешка, где очутился.
Попытавшись выпрямиться или присесть, с большим трудом удержался от стона – время-то идет, дух тренируется. Если бы не это, точно бы плевался долго – положение, в котором оказался, было не хуже первого визита сюда, но гораздо неудобнее и унизительнее: железка в форме креста, к которой я был пристегнут, разводила руки в стороны, не давая им сгибаться. Шею также притягивало обручем, а перекладина вдоль позвоночника не давала спине согнуться.
Цепь, которая от поясницы поднималась вверх, к крюку, также была длиннее, чем в первый раз. Я даже лечь мог. На живот, так что лицо елозило бы по каменному полу, устланному обрывками соломы и крысиным дерьмом. А вот для того чтобы перевернуться на спину, длины цепи не хватало.
Кое-как усевшись на корточках, я чуть поерзал и вдруг интуитивно подогнул ноги и уселся в позе лотоса. Как раз еще и спина прямая, руки в стороны, только жесты особые делай, как в йоге принято. Самое то для медитации.
При мысли о том, что можно отключиться сейчас от всего сущего, не чувствовать неудобств и, самое главное, так никуда не девшейся жажды, я зажмурился. Все же плоть слаба – последние сутки для меня были слишком насыщенными событиями, унижениями и мучениями. И даже такая неожиданная победа над Таскером не давала иллюзий по поводу того, что мучения мои вскоре кончатся.
Я сдался.
Несколько раз глубоко выдохнув, прикрыл глаза и отрешился от тела, что подтвердила едва видимая табличка, появившаяся перед глазами. Сразу стало легко и свободно, причем было ощущение, что захоти – и сознанием можно вырваться из тела, отправившись на прогулку.
Я хотел, но чего-то не хватало.
«Может быть, еще пяти единиц духа и очередного достижения?» – появилась в голове догадка. Мысли сейчас текли легко и приятно, и мне даже доставлял наслаждение их ничем не сдерживаемый полет.
Так, до этого у меня была одна единица духа, заработанная предшественником тренировкой. Еще четыре я сегодня за сутки заработал, перед получением достижения и способности к медитации. Еще одну единицу совсем недавно. Значит: шесть плюс семь плюс восемь плюс девять – прикинул я количество часов еще на четыре единицы. Тридцать часов.
«Да ну на фиг!» – мысленно удивился я. Тридцать часов подвергать себя телесным и моральным пыткам. Не, это реальный дзен будет по окончании такого марафона, пусть даже и разделенного на четыре отрезка. И после такого я наверняка смогу летать бесплотным духом по округе.
Тридцать часов еще. Херня, как два пальца об асфальт.
Обязательно сделаю. Но потом.
Непроизвольно, пораженный перспективой и убегая от действительности, я погрузился в воспоминания. Дом, работа, любимая… Яркие, ласкающие теплотой картинки совсем недавнего прошлого. Или не недавнего – я вспомнил дату серверного времени.
От разных мыслей, приятных и не очень, меня отвлекли красные брызги перед темнотой внутреннего взора. Такие бывают, когда на свет посмотришь и после глаза закроешь, только сейчас огоньки появлялись строго на периферии и были ярко-алыми. И почти сразу все тело пронзило тянущей усталостью, вернулась жажда, снова ощущалась сухость в горле и саднящая боль от крепких пут. Не открывая глаз, я едва-едва повернул голову, чувствуя, как опадает с меня пелена отрешенности, возвращая полную гамму ощущений. Опустив вниз взгляд закрытых глаз, заметил красный силуэт у моей ноги. Крыса. Крыса меня жрет.
«Вот сволочь!» – рванулась внутри злость. Но не только к грызущей меня твари – добавилось еще и разочарование от того, что физический урон снимает эффект медитации.
Несмотря на периодические укусы, я остался спокойно сидеть, пока не дергаясь и наблюдая. Лишь едва-едва глаза приоткрыв, чтобы не спугнуть. Крыса была похожа на ту, которую я убил не так давно – большая, почти с кошку размером. У этой так же ярко светились в темноте угольки глаз, настороженно глядящих на меня. Кусала она меня наскоком – резкий скачок, боль в ноге, в которую вонзались серьезные клыки, и почти сразу же прыжок обратно.
Снова мое тело смогло меня удивить. В тот момент, когда крыса, выждав несколько мгновений, видя, что я по-прежнему не шевелюсь, бросилась, я под звон цепей взвился вверх, и припечатал ногой к полу не успевшую остановиться тварь. Хрустнуло, крыса протяжно запищала – моя пятка опустилась ей на спину, ломая позвоночник.
– Еще кто? – открывая глаза, хрипло от пересохшего горла спросил я, поворачиваясь к стене, откуда тянуло теплом тел. Зашуршало, и больше в углу никого не было. Поверженная мною крыса между тем продолжала пищать, скребя передними лапами по полу, пытаясь скрыться. Преодолевая брезгливость, я придвинул ее ногой поближе к себе, не давая уползти.
– Решением военно-полевого суда за попытку меня сожрать приговариваю тебя к высшей мере наказания, – попытавшись хмыкнуть, произнес я, глядя в единственный видимый сейчас глаз извернувшейся крысы. Язык от жажды уже двигался с трудом, губы пересохли и потрескались.
Я поднял ногу, готовясь нанести удар. Крыса, будто что-то почувствовав, вдруг истошно запищала. А оттого, что это была довольно большая крыса, ее визг разносился весьма громко, пробирая до дрожи.
– Боишься, – обратился я к заметавшейся твари, которая судорожно перебирала передними лапами, извиваясь всей верхней половиной тела. Нижняя в это время оставалась неподвижной, понемногу волоком передвигаясь за панически пытающейся уползти крысой.
– Я тоже боюсь, – хрипло произнес я, выпрямившись и резко ударив ногой. Хрустнуло, и писк затих, как отрезало. В этот момент на меня кинулось сразу несколько тварей – резко, одновременно. Зубы впились в меня со всех сторон – ожгло болью руки, ноги, одна крыса повисла у меня на загривке, впившись когтями в спину, пытаясь добраться до шеи. Заорав от неожиданности и испуга, я попытался извернуться, схватить хоть одну, но получалось плохо, ведь я мог свободно двигать только кистями – браслеты на запястьях железных полос держали вытянутые руки крепко. Рвали меня уже штук шесть крыс – взъярившись, я заметался, увидев красную пелену, застилавшую глаза. Одну тварь смог стряхнуть и припечатал к полу ногой, на вторую упал всем телом, придавив бедром. Крыса попыталась выскользнуть, но я извернулся, стараясь не дать ей уйти, и в этот момент перед глазами оказалась та, которая по-прежнему грызла мою шею. Я интуитивно дернул рукой, но только кожу на запястье под железным обручем дернуло болью, и тут же почти не думая вцепился в крысу зубами.
Короткая шерсть хрустела под сомкнутыми зубами, забивалась в рот, мешая добраться до кожи. Зажмурившись, я что было сил сжал зубы, чувствуя на губах горячую жидкость, и камеру огласил пронзительный визг умирающей крысы, настолько громкий, что даже от стен отражался, гуляя эхом.
Поздравляем! Получено достижение «Утонченный гурман»!
Если бы это было в реальном мире – точно бы вытошнило. А здесь – противно, неприятно, но никаких позывов совершенно. И бонусом – приятное ощущение влаги, наполняющей рот. Если бы кровь была прохладной, было бы гораздо вкуснее. Но и так ничего оказалось на удивление – почти как вишневый сок, только не такая сладкая.
За всю оставшуюся ночь ни шороха не раздалось с той стороны, где из стены выходили крысиные норы. Ни шороха, ни шевеления и ни одного намека на постороннее присутствие. Даже за трупами бесславно погибших товарищей никто не пришел, хотя напившись кровью, я тушки отбросил от себя. А после, рывками пытаясь раскачать цепь, забил их ногами как можно дальше.
Надеюсь, когда меня отсюда заберут, убитых крыс никто не будет рассматривать: так-то ладно – не поделили камеру, бывает, но мне очень не хотелось, чтобы кто-то другой узнал о том, как я неожиданным образом утолил жажду. Даже самому хотелось об этом забыть и никогда больше не вспоминать.
Глава 7
Вытащили меня утром, все так же грубо и вновь без попыток поговорить и что-либо выяснить. Сняв цепь с потолочного крепления, стражники потащили меня по коридорам, ухватившись за цепи, даже не давая мне ногами пола коснуться. На улице мы миновали пустой сейчас тренировочный двор, и вышли из открытой решетки главных ворот. Почти сразу же меня неаккуратно бросили в повозку, так что лицом проехался по дощатому полу.
Я оказался в клетке. Большая деревянная клетка, установленная на повозке, запряженной одной лошадью. Заскочивший следом за мной один из стражников прикрепил цепь на верхней решетке, так что я почти повис, едва касаясь пальцами пола. После стражник спрыгнул на землю, хлопнула дверь, лязгнул замок, закрываясь, и послышался щелчок кнута возницы. Повозка с запрыгнувшими в нее двумя стражниками тронулась.
Поначалу мы ехали по извилистой накатанной грунтовой дороге. Большие, сплошные деревянные колеса повозки неторопливо крутились – лошадь шла шагом. Стражники беззаботно переговаривались о чем-то на своем басурманском, возница сидел молча, изредка приподнимая поводья и причмокивая, понукая лошадь. Вокруг раскинулись пологие холмы с красноватой, выжженной солнцем землей и желтой, выцветшей травой.
После примерно четверти часа езды грунтовка закончилась, и мы выехали на широкий, мощенный брусчаткой тракт, о чем я сразу же пожалел – рессор у повозки не было, и хотя дорога была довольно ровная, качественная, мелкая вибрация повозки сильно напрягала и нервировала. На широком тракте начали попадаться различные встречные повозки – фургоны, груженные фруктами и овощами открытые тележки, один раз встретился даже решетчатый автозак вроде того, на котором я ехал. Окружающий пейзаж оставался прежним – все те же пологие холмы, вот только теперь часто по сторонам отходили дороги, упираясь в богато изукрашенные ворота. Не иначе жилища богачей в предместьях большого города.
Через некоторое время, подтверждая мою догадку, дорога в очередной раз вильнула, и передо мной открылся завораживающий вид – с вершины холма, на котором мы сейчас были, открывалась панорама города, раскинувшегося в широкой бухте, вода которой блестела золотом под лучами восходящего солнца. Прямо передо мной виднелись предместья – разбросанные то тут, то там белоснежные строения загородных вилл, а всю остальную часть долины занимал город, будто обнимая вклинившееся в землю море. И даже отвоевывая часть водной глади – возведенные прямо на воде полукругом стены будто двумя клешнями охватывали гавань, в которой возвышался лес корабельных мачт.
Сам город также был огорожен стеной, за которой сплошной чешуей, разрываемой лишь ровными линиями улиц, шли черепичные крыши домов. Но к центру панцирь будто раскрывался, виднелись проплешины площадей, высокие здания, господствующие над улицами и кварталами, но ни одно из них не могло поспорить величием с кажущейся огромной даже на таком удалении арены, находящийся почти в самом центре. Еще дальше, за городом, уже на пределе видимости, я смог рассмотреть несколько скальных мысов на другом конце огромной бухты, на одном из них возвышался белоснежный дворец.
Наслаждался картиной я недолго – дорога все больше спускалась вниз по холмам, и целиком панораму теперь было не рассмотреть. Зато увеличилось количество повозок и людей на дорогах, двигающихся как в город, так и из него. Процокав подковами, проехал даже разъезд всадников человек из десяти, один из которых гордо нес на древке копья какой-то металлический знак, блеснувший на солнце. Всадники были облачены в доспехи, отдаленно напоминающие те, которые были на стражниках – такие же полукруглые пластины панцирей на плечах, похожие шлемы со щитками. Вот только брони всадников были не в пример богаче, и не кожаными, как у стражников, а металлическими, блестевшими на солнце там, где их не закрывали плотные фиолетовые плащи.
Еще около получаса езды по оживленному тракту, и телега со мной подкатила к городским воротам, где нас пустили в обход очереди, едва один из моих сопровождающих подошел к начальнику караула. Стоило только въехать в арку ворот, как со всех сторон на меня обрушился равномерный гул большого города. Улочка оказалась узкой, дома жались друг к другу, наползая один на другой и закрывая небо выдающимися вперед балконами. Практически в каждом доме на первом этаже располагались какие-то лавки, выставленные лотки с товаром закрывали тротуары, выдавливая на огороженную высоким бордюром проезжую часть людской поток, который тек, не обращая внимания на повозки. И, похоже, оказался я в каком-то аналоге города Римской Империи – настолько характерна была одежда прохожих. Но здесь все было очень яркое, и даже однотонные желтые стены домов и пыльная мостовая не могли сбить это очарование насыщенных цветов.
По мере приближения к центру города улица расширялась, да и дома уже не так тесно жались друг к другу, несколько раз даже мелькнула зелень садов. Людей стало больше, однако было уже не так тесно. Окружающие вокруг выглядели по-разному, но почти все были одеты в туники и будто сошли со старинных картин. В основном преобладали темные цвета – рабы или слуги, по всей видимости. А может, рабы-слуги. Много было и праздношатающихся граждан, блестящих лысинами на солнце и степенно шагающих по своим делам, кутаясь в тоги. Но блестели не только лысины – сверкали на солнце и многочисленные украшения матрон, периодически появляющихся в толпе. У многих одежда характерная: поверх разноцветных туник хитоны (или они столы называются?) – подобие тоги у мужчин. Изредка можно было заметить воинов в доспехах, при этом их облачения были совершенно разными, и большинство – абсолютно не типичны для эпохи Империи.
Несколько раз нашу повозку, возница которой уже стоял на ногах и громкими криками пытался разогнать лезущих прямо под копыта лошади прохожих, обгоняли паланкины, которые несли в основном темнокожие рабы. Длинные, жилистые, очень выносливые по виду. Перед одним из паланкинов даже следовало несколько бугаев, расталкивающих толпу. Жизнь здесь била ключом – катились мимо тележки развозчиков продуктов, бегали водоносы, жалась к стенам всякая шантрапа. Эти как раз, как и большинство праздношатающихся граждан, обращали на меня пристальное внимание, кто-то показывал пальцем, жестикулируя. Между делом в меня прилетело несколько огрызков и прочей дряни.
Мда. Иногда, еще в прошлой жизни, я очень хотел оказаться где-нибудь в Римской Империи. Оказался. Можно наслаждаться.
Неожиданно стены домов расступились, и передо мной возникла Арена. Именно так, с большой буквы – величественное здание поражало, возвышаясь над городом, подсвеченное восходящим солнцем.
После щелчка кнута возницы телега ускорилась и, прогрохотав по брусчатке, подъехала к одной из сводчатых арок в высокой, точно не ниже десятиэтажного дома, стене, окружавшей арену. После переклички моих сопровождающих со стражниками, ворота в арке отворились, и снова клетка со мной двинулась вперед, резко подрагивая на неровностях покрытия.
Заехав внутрь, возница на небольшом пятачке развернул телегу, после чего стражники, сопровождавшие меня, соскочили на землю. Со стороны подошло еще несколько, держа наготове оружие, пока меня вытаскивали, не особенно церемонясь.
Мелькнула открытая дверь, темный коридор под уклоном, заполненный грохотом деревянных подошв, и я оказался в большой камере, вдоль стен которой было приковано несколько человек. Помещение было полуподвальное – возле одной из стен вверх поднималась лестница, ведущая к решетке, сквозь которую проникал яркий солнечный свет.
Здесь были не только заключенные – в камере присутствовало несколько стражников, которые под расписку на небольшой дощечке приняли меня у сопровождающих. Местные стражники подвели меня к свободному месту и, освободив от креста на спине, заковали в кандалы, висящие на стене. Действовали они сноровисто, уверенно и без затаенной боязни. Я присмотрелся к одному из них:
Страж Арены.
Уровень: 35.
Да, серьезные ребята. Но кроме них в помещении был еще и седобородый старец, которого я не сразу заметил. Он пристально наблюдал за мной, но когда я попытался в свою очередь присмотреться к нему, ничего не вышло. Вернее, к нему-то я присмотрелся, вот только имени и уровня над его головой не появилось.
Между тем, забрав металлическое приспособление, к которому я был прикован последнее время, двое стражников, проделавших со мной весь путь на телеге, вышли, неторопливо переговариваясь. А я остался висеть на цепях, приглядываясь к решетке выхода, сквозь частые прутья которой виднелся краешек трибуны.
Сомнений в том, что выходить я буду точно не через ту дверь, сквозь которую зашел в камеру, у меня не оставалось. Но время шло, а внимания на меня никто не обращал.
Вообще никто. Остальные постояльцы – трое оборванцев типа меня, смиренно висели по стенам. Кто-то, как я, осматривался по сторонам, часто поглядывая в сторону решетки выхода на арену, кто-то просто обвис на цепях, безвольно повесив голову. Стражники тоже не докучали – двое изваяниями встали у решетки, двое у входной двери, а облаченный в балахон старец присел на небольшой стул в углу и читал объемный фолиант, вовсе ни на кого внимания не обращая.
Около часа томительного бездействия, и по коридору вновь забухали шаги. Грохнула дверь, открываясь, и в камеру завели еще одного постояльца.
«Ух ты», – мысленно удивился я. Удивился, потому что в камеру привели не человека. Орка.
Невысокий, широкоплечий. Кожа у него была светло-коричневая, как у лягушки, только без глянцевого блеска. Большие, прижимающие верхнюю губу клыки выступали из нижней челюсти, чуть-чуть не доходя до линии носа.
Его приковывали к стене грубо, наградив несколькими ударами. Да, орков здесь явно не любят. Или, может, конкретно этого.
Гашризз.
Уровень: 27.
Прикованный орк не шевелился, а на мой пристальный взгляд даже не повернулся.
После пришествия орка время вновь потянулось томительным ожиданием. Постепенно на грани слуха вклинивались какие-то посторонние звуки. Совсем негромкие, но реально отвлекающие меня от попыток решить – мучаюсь я сейчас с зачетом времени для тренировки духа, или нет.
Но постепенно звуков, природы которых я не понимал, как ни старался идентифицировать, становилось все больше. Равномерные, мягкие. Как будто шаги.
Шаги? – я вскинул голову вверх. Точно – шаги. Высокий потолок камеры тонул в темноте, но не для меня – несколько мгновений, и в полумраке я различил будто ступени наоборот.
Вот оно что – камера находится под трибуной арены, на которую поднимаются люди. А для чего они поднимаются, догадаться совсем не сложно.
Постепенно сквозь мягкие и глухие, отдаленные потолочным перекрытием звуки шагов пробился гул большого количества людей. Теперь потолок как будто зажил своей жизнью – периодически едва-едва вибрировал, иногда даже поплевывая из щелей пылью. Вот что за люди? Время едва десять утра, а они уже собрались на зрелища смотреть. И не спится им.
– Дорогие жители Витиаса! Я приветствую вас здесь и сейчас! Здесь, где сегодня утром, услаждая ваш взыскательный взор, гладиаторы Императорской школы отточат свои клинки и умения, совершая при этом общественно полезные дела! Да-да, сегодня на Арене найдут свою смерть закоренелые преступники и отбросы общества, те, чьи ноги не достойны даже ступать на нашу благословенную землю!
Глашатай говорил что-то еще, но меня в это время слегка заколбасило.
Нет, я понимаю, виртуальность конечно, но смерть… Может, меня здесь без права на ошибку оставили? А может… Может, стоит мне погибнуть на арене, и я увижу перед собой профессора в белом халате, который попросит прощения и отлистает мне денежку за участие в эксперименте? Действительно, ведь последние воспоминания у меня за апрель, а сейчас август… может, я подписался на участие в какой-нибудь исследовательской программе….
«В исследовательской программе Луны, – оборвал я свои мысленные метания. – Да и Бас мне звонил зачем?» – последним мысленным вопросом прекратил я свои поиски соломинки. И некоторых усилий стоило, чтобы удержаться от дальнейших размышлений на тему, что может держать в руках профессор, которого я увижу в момент появления в реальном мире. Не просто же так меня сюда запихнули. Вот только за что? И кто? Неужели действительно за того порезанного парня тогда, в Сочи, о котором упоминал Бас?
Стражники уже расстегнули кандалы на руках одного из прикованных к стене оборванцев и вели его к решетке.
– Уважаемая публика Витиаса! Перед тобой исчадие Геттских лесов, разбойник из недавно разгромленной нашими доблестными воинами банды…
На исчадие каких-то лесов разбойник, которого сейчас древком копья ударили в поясницу, выкидывая на арену, не походил совсем. А походил он на оборванца, который долгое время много работал и очень мало ел. Судя по всему, публика Витиаса думала так же, потому что конец речи представления глашатая сопровождал недовольный гул и свист.
– Обязанность умертвить разбойника, тревожившего покой жителей Империи, досталась всем известному Хоргосу! Витиас, встречай гладиатора, который сегодня послужит клинком правосудия…
Неизвестного мне Хоргоса приветствовали. Знают, любят. Наверное.
Даже минуты не прошло с момента представления «исчадия лесов» и его будущего убийцы, как толпа сверху ухнула одобрительным выдохом.
Ясно, первому по списку пришел конец.
Второй оборванец оказался домушником. Невысокий, щуплый паренек, со слов ведущего представление оратора, обчистил виллу какого-то богатея. Несмотря на побитый вид, этот продержался дольше минуты. Хотя, может, его просто убивали долго – по крайней мере, удовлетворительный гул длился гораздо дольше, чем когда лесной разбойник на арену вышел.
– Эй, Змееглазый! – отвлек меня чей-то негромкий голос, когда я собрался послушать оратора, представляющего третьего посетителя арены.
Удивленно повернув голову, я посмотрел на орка. Хм, ну да: тот на меня уставился.
– Я? – спросил его одними губами.
– Ты можешь выполнить мою последнюю просьбу?
Интересно, а почему он меня змееглазым назвал? У меня что, взгляд какой-то особенный? Не замечал вроде раньше.
Трибуны в это время громко загудели, даже несколько раз ахнув. Видимо, третий приговоренный к смерти дорого пытался продать свою жизнь, заодно развлекая публику.
Черт, а… «симбионт» – неожиданно вспомнил я озадачившее меня название героического класса в описании персонажа. Брр – сразу же содрогнулся я, едва плечами не передернув: ненавижу змей. Неужели у меня действительно глаза такие?
Орк по-прежнему выжидательно смотрел на меня, и я кивнул, отбросив посторонние мысли.
– Если ты выживешь, сообщи моим родичам из клана Багрового Топора, что я умер достойно, – покосившись на стражников, которые не обращали на нас внимания, наблюдая за происходящим на арене, произнес Гашризз.
– Хорошо, сообщу, – удержавшись от лишних вопросов, произнес я.
– Я сделаю все, чтобы тебе было легче, – посмотрел мне в глаза орк. – Ты только исполни просьбу, – добавил Гашризз, кивнув и сразу отворачиваясь. Больше он на меня не смотрел, даже тогда, когда к нему подошли стражники, освобождая от цепей.
Сутулящегося Гашризза подхватили под руки и повели к решетке выхода. В тот момент, когда от удара древком орк дернулся и почти пробежал пару шагов, появляясь на арене, гулу толпы будто громкости прибавили.
Точно не любят здесь орков – хотя фон стоял почти однородный, но в криках читались злоба, ненависть, насмешки. Но больше всего в равномерном гуле было предвкушения. Предвкушения чужой крови. И даже пыль с потолка камеры пологом посыпалась – люди на трибунах от возбуждения затопали ногами.
– Витиас! Не все жители степей одинаково лояльны Империи! Перед вами сын орочьего племени, поправший законы нашего города! – сильным голосом начал говорить оратор, перекрывая улюлюкающие крики.
– Честь исполнить правосудие пред вашими глазами выпала…
«Я что тут, за хэдлайнера, получается?» – подумал я, осматривая пустые стены камеры, с которых только цепи с кандалами свисали. «Получается так», – тут же ответил сам себе. Ну да. Змееглазый, изюминка утреннего представления.
Трибуны надо мной заходились в экстазе. Видимо, Гашризз дает жару, выполняя данное мне обещание сделать все, чтобы мне легче было. Если бы еще знать, что это означает. Вдруг невидимые мне зрители на миг замерли, а после слитно выдохнули. Снова миг затишья – и сверху раздался многоголосый рев, через несколько секунд снова сменившийся нестройным гулом толпы.
Судя по тому, как зрители продолжали топать надо мной ногами, наблюдая за зрелищем, орк был еще жив. Неожиданно сверху снова яростно забухало ногами, и опять миг тишины взорвался выдохом ахающих криков.
– Waaagh!!! – значительно перекрывая гул Арены, раздался интернациональный орочий клич, и я по вибрации потолка почувствовал, даже будто наяву увидел, как отпрянули назад зрители на своих местах.
Следом за орочьим кличем выдохнули и трибуны, но испуганные и удивленные возгласы вдруг сменились радостным ревом.
Получено задание «Смерть Гашризза. Весть клану Багрового Топора».
Так, орк выступление закончил. И, судя по гулу трибун, сумел удивить публику.
По моему телу прошла легкая дрожь мандража – несложно догадаться, чья теперь очередь выходить на арену.
Глава 8
Я настолько прислушивался к эмоциям и крикам толпы на трибунах, переживая по отголоскам эмоций перипетии невидимой мне схватки, что даже не обратил внимания, что стражники уже рядом, снимают с меня цепи кандалов.
Да, верно, пора уже.
Когда приблизился к решетке, заметил, что на песке арены довольно много людей. Двое из них точно были гладиаторами. Я скользнул взглядом по стоящим в стороне полуобнаженным фигурам; один из них был с большим, едва ли не в полный рост прямоугольным щитом, в металлических блестящих поножах и в закрытом шлеме, а второй, вовсе без доспехов, сжимал в руке огромную кувалду. Можно сказать, кузнечный молот.
Я присмотрелся к ним, прищуриваясь. С молотом – Хоргос, тот самый, который первого по списку, «исчадие леса», завалил. Второй, со щитом и в закрытом шлеме – Ратгер. Оба были двадцать седьмого уровня. Гладиаторы стояли спокойно, а на большой, ненамного меньше футбольного поля площадке арены мельтешили и суетились люди: двое рабов, судя по их забитому виду, крючьями тащили к стене поверженного Гашризза, еще несколько человек грузили на тележку тела сраженных орком гладиаторов.
Несправедливость – гладиаторов на тележке, а орка крючьями. Неуважение какое.
Еще несколько человек как раз в этот момент подбежали с ведрами к большому кровавому пятну на месте, откуда орка поволокли, и принялись посыпать все песком. Молодец, Гашризз – сразу двоих гладиаторов с собой забрал.
Так, получается, их четверо было? – глянул я на оставшихся гладиаторов и теперь заметил отметины от ударов на плече у того, кто с молотом, и кровавые брызги на щите у второго. Да, значит, получается четверо – как раз по количеству выведенных преступников. И, судя по тому, что оратор представлял каждый раз и преступника, и гладиатора, мне сейчас еще одного персонально подгонят.
Всю картину на арене я осмотрел, оценивая, за несколько мгновений и сейчас, когда стражники меня подвели к открытой решетке, нутром почувствовав момент, рванулся вперед и на песок вышел, даже выбежал, сам. Хоть и торопливо дернувшись, сохраняя равновесие, но без унизительного удара древком в поясницу, заставляющего выгибаться и пузатым увальнем выскакивать на песок.
Песок горячий, кстати. Еще не настолько нагретый солнцем, чтобы обжигать, но чувствительно горячий. Пробежав несколько шагов, выпрямляясь и поднимая голову, я обомлел, застыв на месте от открывшегося зрелища – Арена будто дохнула на меня своими эмоциями, заставив даже чуть голову в плечи вжать перед заполненными людской массой трибунами.
Глубоко вдохнув и выдохнув, я постарался вернуть себе невозмутимый вид и, не обращая внимания на волнение, осмотрелся. Прямо за мной располагались трибуны, на которых теснились зрители, рассевшиеся на лавках. Чернь, как есть чернь – грязные и рваные одежды, отвратные рожи. На следующем, более высоком уровне трибун публика почище – одежды не такие грязные, гримасы не такие страшные. Но тоже орут, многие даже с мест повскакали.
В этот момент я напрягся, видя побежавшего ко мне раба. А у того, когда он увидел мой пристальный взгляд, едва ноги не подкосились, мне это хорошо было видно. С расширенными от страха глазами раб бросил мне под ноги щит с мечом и кинулся наутек.
Внимание! Вы находитесь в режиме «Смертельная схватка»! В данном режиме смерть на Арене действительна и влечет за собой полные штрафы по опыту!
– Витиас! Перед тобой перевертыш из Гиблой Топи! Место, само название которого говорит нам о том, что….
Меч был плохоньким. Не меч даже, а кинжал какой-то – длиной не более полуметра, с широким лезвием, постепенно сужающимся к острию. Металл грубый, с многочисленными зазубринами и изъеденный ржавчиной. Да ладно ржавчиной, но черт, как таким сражаться только?! Он же короткий! Да у меня бита, которая в багажнике лежит, длиннее, чем этот ковыряльник! – с расстройством глянул я на клинок, поднимая его с песка.
Ржавый Гладиус.
Урон: 7—10.
Прочность: 77/150.
Подпись у клинка появилась неожиданно, но сразу исчезла, когда я недоуменно махнул головой.
– …это порождение болотного мрака покусилось на жизнь свободного гражданина!
Неправильное правосудие тут какое-то. «Когда это, интересно, я покусился на жизнь свободного гражданина и когда мне приговор уже вынесли?» – отстраненно подумал я, но отмахнулся от этих мыслей, присматриваясь к щиту.
Щит был ненамного лучше гладиуса. Небольшой, едва закрывающий руку от кулака до локтя. Металлический, но тонкий и уже погнутый, так что кисть с трудом в ремни пролезла.
Внимание! На вас наложен штраф за использование щита!
Ловкость: – 9!
Предупреждение появилось, стоило только сомкнуть пальцы на ремне. Черт, и что теперь с ним делать?
Обгрызенная кость куриной ноги выдернула меня из процесса удивленного и разочарованного созерцания оружия. Следом еще объедки какие-то полетели. Обернувшись, я посмотрел на красные, перекошенные лица толпы. Настолько мерзкие гримасы, что с первого взгляда и не разобрать, мужик это или женщина орет, слюной брызгая.
Пока смотрел, отступил в сторону, уворачиваясь еще от нескольких летевших в меня объедков. Так, ясно, нас здесь не любят. Но хорошо хоть бананом не кинули.
Меня вдруг пронзило ощущением, что это все уже было. Причем настолько явно, что, когда я обернулся вокруг с узнаванием, даже под ложечкой потянуло. Конфабуляция – всплыло в памяти название эффекта ложных воспоминаний.
– Исполнить волю правосудия предстоит прекрасно знакомому вам Эглаю, мастеру мечей! Витиас, встречай своего кумира! – сильно закончил голос.
Вернее, не голос уже, а низкорослый мужичок, закутанный в желтую тогу, стоящий за парапетом террасы в стороне. И там трибуны весьма разнились – в отличие от двухуровневых за моей спиной, там был один уровень, и зрители располагались гораздо более комфортно. Вип-ложа, ясно.
Читать бесплатно другие книги:
