Украина в глобальной политике Ищенко Ростислав

Выигрышной особенностью американской политики является то, что, провалившись на каком-либо участке, американцы не рефлексируют, а просто переносят усилия на другой участок, в месте же провала пытаются даже из плохого состояния дел выжать максимум полезного для себя. В связи с очевидным повторным провалом на Украине (ввиду абсолютной, тотальной профнепригодности Ющенко, которую вынуждены были признать практически все его майданные соратники и сторонники), США во второй раз с начала нулевых годов перенесли усилия на грузинское направление.

В 2008 году ситуация в Грузии складывалась для США значительно благоприятнее, чем на Украине. Пришедший к власти в результате цветного переворота 2003 года Михаил Саакашвили оказался энергичным человеком и умелым пиарщиком. Его таланты, помноженные на совсем небольшие американские вложения, казавшиеся для нищей страны громадными, позволили превратить Тбилиси и курортную зону в потемкинскую деревню – демонстрацию успешного реформирования постсоветского государства по американским рецептам. При этом около 50 % населения продолжало жить на уровне отчаянной бедности, если не сказать хуже; пенсий и социальных пособий для большей части жителей страны практически не существовало. Все это, естественно, ускользало от глаз участников организуемых администрацией Саакашвили пресс-туров и обычных туристов, справедливо восхищавшихся полицейскими участками с прозрачными стенами, отсутствием низовой коррупции (с верхушечной большая часть населения не сталкивается), прекрасными новыми дорогами и вновь отстроенными курортными зонами с гостиницами на любой вкус и кошелек, а также возможностью дешевого отдыха и легкостью регистрации бизнеса.

Переиграв оппозицию, готовившую пик разворачивавшихся по всей стране акций протеста к президентской избирательной кампании, Саакашвили 25 ноября 2007 года добровольно подал в отставку и 5 января 2008 года убедительно выиграл президентские выборы, получив голоса 53,47 % избирателей от 59 %, принявших участие в выборах.

Грузия имела нерешенный территориальный конфликт – с 1992 года она не контролировала территории своих бывших автономий Абхазии и Южной Осетии. Предпринимавшиеся Тбилиси в начале 1990-х попытки военной силой восстановить свое влияние провалились. В Абхазию и Южную Осетию, в рамках соглашения о Коллективных силах по поддержанию мира СНГ, отправились российские миротворцы, мандат на присутствие которых в зоне конфликта с тех пор каждые три месяца продлевался Советом Безопасности ООН. Грузия, стремившаяся к силовому разрешению ситуации, регулярно требовала их вывода, в результате отношения с Россией были достаточно напряженными. Напряженность особенно усилилась после прихода к власти Саакашвили, который прямо обвинил Россию в поддержке абхазского и осетинского сепаратизма и начал серию военных, политических и дипломатических провокаций против Москвы. США помогли Саакашвили создать, обучить, оснастить и вооружить компактную современную армию, чей потенциал высоко оценивался иностранными наблюдателями, а номинальных возможностей (численность, техническое оснащение) было вполне достаточно, чтобы вести в сложных горных условиях кавказского региона затяжную войну с любым противником, включая Россию.

Для Саакашвили в 2008 году небольшая победоносная война в Абхазии и/или Осетии была крайне важна. Активность оппозиции в 2007 году и выборы января 2008 года засвидетельствовали мощную тенденцию к падению его популярности. Он уже поддерживался меньшинством населения. Между тем оппозиция набирала силу, и не было гарантии, что она станет ждать следующих президентских выборов, равно как и что следующие уличные выступления сторонников оппозиции удастся эффективно подавить. Саакашвили, успевший поссориться с большинством влиятельных представителей традиционной грузинской элиты, не мог не понимать, что, потеряв власть, он либо потеряет свободу, либо вынужден будет эмигрировать. Истекал его второй срок. Любые комбинации с Конституцией, которые позволили бы после этого в том или ином качестве остаться у власти, были возможны только в случае резкого подъема авторитета Михаила Николозовича. А единственный доступный способ быстро и гарантированно поднять авторитет – вернуть отделившиеся автономии. Президент, добившийся такого неожиданного оглушительного успеха, сразу стал бы национальным героем, более популярным, чем Давид Строитель и царица Тамара, вместе взятые. Он мог бы себе позволить все.

Саакашвили был уверен, что его вооруженная и обученная по американским стандартам армия сможет быстро захватить автономии. Проблемой было их удержание. Когда-то, в 1992 году, грузинские войска уже захватывали территорию Абхазии, по Гагру включительно, а потом какие-то северокавказские ополченцы в считаные недели прогнали их за реку Ингури. Для удержания территорий автономий необходима была американская политическая и дипломатическая поддержка.

США не смогли решить свои проблемы на Украине, а на подготовку к очередному раунду борьбы за Киев требовалось, вопервых, время, а вовторых, усилия по выдвижению новых проамериканских политиков. Поэтому Россию, резко усилившуюся и проводившую с каждым годом все более самостоятельную внешнюю политику, следовало связать на второстепенном направлении и максимально ослабить. Грузия была идеальным местом. Саакашвили мог и хотел воевать, маленькая победоносная война нужна была ему для того, чтобы политически уцелеть. Условия местности позволяли быстро, раньше, чем Россия успеет отреагировать, захватить территории Абхазии и Южной Осетии и обустроить их оборону от возможного российского контрудара на неатакуемых рубежах. Американцам стоило только кивнуть – дальше рвавшийся в бой грузинский президент все сделал бы сам. Они кивнули, а для надежности прислали военных советников.

Было решено первоначально вести наступление против одной лишь Южной Осетии. Это позволяло достичь десятикратного (а по большинству видов тяжелых вооружений и по авиации абсолютного) превосходства в силах и средствах. Такой перевес обеспечивал выполнение целей кампании в течение двух суток. За это время должны были быть блокированы Цхинвал – столица Южной Осетии и Рокский тоннель, после чего грузинским войскам следовало зачистить территорию бывшей автономной области и провозгласить восстановление в ней власти Тбилиси. С учетом крошечных размеров Южной Осетии окончательный итог предполагалось подвести на шестой-седьмой день с начала операции, после чего США поздравили бы Саакашвили с восстановлением суверенитета Грузии над очередным регионом (в 2004 году Тбилиси низложил полунезависимого, лишь формально признающего власть Грузии лидера Аджарии Руслана Абашидзе) и признать свершившийся факт, подав тем самым пример остальному Западу.

Поскольку Россия, чьи миротворцы контролировали линию разграничения, фактически выступала гарантом безопасности Абхазии и Южной Осетии, молниеносная операция по оккупации Южной Осетии, сопровождающаяся военным подавлением миротворческих сил, должна была вознести Саакашвили на пьедестал победителя не Южной Осетии, но России, а всему Кавказу – в первую очередь Абхазии (но и Армении тоже) – показать, что российские гарантии ничего не стоят. Что даже не сами США, а их заштатный союзник может с благословения Вашингтона перекраивать границы как ему угодно, не обращая внимания на Россию. Москва была бы унижена, Кавказ потерян. Высока была вероятность дестабилизации Северного Кавказа, где боевики «Имарата Кавказ» имели бы все основания воспрянуть духом. Снизился бы международный авторитет России, ее вес в СНГ, активизировалась бы внутренняя оппозиция. Ресурсы России оказались бы связаны на Кавказе и внутри страны, доверие населения к власти – подорвано. России стало бы просто не до Украины. Заодно такое катастрофическое поражение России в Южной Осетии с долей вероятности, близкой к 100 %, убедило бы абхазские элиты, что сопротивление бесполезно, Россия их не защитит, а значит, лучше капитулировать на условиях сохранения свободы и собственности.

Для абсолютной гарантии успеха время нападения было подгадано под Олимпийские игры в Китае. Расчет делался на то, что президент Медведев не осмелится принять решение о войне самостоятельно, а пока он свяжется с Путиным в Пекине, пока тот разберется, что к чему, пока согласуют действия, – время безнадежно уйдет.

В целом кампания была отлично проработана, если бы не одно «но» – российское руководство просчитало американо-грузинскую игру (как вариант – получило информацию о планах Вашингтона и Тбилиси) и поймало провокаторов на противоходе. Грузинам дали начать наступление. При этом первоначальная демонстративно вялая и растерянная публичная реакция российского руководства полностью соответствовала тому, что ожидали увидеть Грузия и США. Более того, накануне вторжения официальная Москва всеми силами давала понять, что ни под каким видом не допускает своего участия в гипотетическом вооруженном конфликте Грузии и Южной Осети, а будет действовать исключительно дипломатическими средствами. В результате грузинское военно-политическое руководство в первые же часы боевых действий абсолютно потеряло осторожность и, с кавказской горячностью стремясь сильнее унизить уже, как ему казалось, поверженного противника (имея в виду, конечно, Россию, а не Южную Осетию), публично признало, что война – не ответ на некие обстрелы осетинами приграничных территорий, а заранее подготовленная «операция по восстановлению конституционного строя». Не стесняясь, в прямом эфире показали, как грузинские установки залпового огня бьют по Цхинвалу. Наконец грузинская армия атаковала российских миротворцев и завязала с ними бой.

Могу себе только представить, как неприятно были удивлены руководители Грузии, когда в первые же сутки после начала боевых действий услышали, что президент Медведев дал приказ провести операцию по принуждению к миру и что российские войска уже проходят Рокский тоннель. Если бы тоннель был блокирован грузинами, российской армии пришлось бы вести тяжелые, практически безнадежные бои с целью прорыва в Южную Осетию. Тяжелые потери были бы гарантированы, а результат – нет. Но эмоциональные грузины были настолько воодушевлены своим успехом в первые часы вторжения, что в одночасье проиграли и войну в поле (пропустив российские войска в Южную Осетию), и войну информационную, признавшись в том, что совершили агрессию и применили неконвенционное оружие против населенных пунктов и гражданского населения.

В поле, в наступательной группировке, грузинская армия проявила неспособность в процессе уже разворачивающейся операции перестроить боевые порядки и оказать эффективное сопротивление российским войскам, не имевшим превосходства ни в одном виде вооружений, кроме авиации и ВМФ. Армия, которую США создавали четыре года и бросили в бой там и тогда, где и когда, по их убеждению, сложились наиболее благоприятные условия, потерпела сокрушительное поражение, в считаные дни прекратив существование в качестве организованной силы. За это время грузинская армия (по официальным данным грузинской стороны) потеряла менее полутора тысяч человек (примерно 6 % своего списочного состава) убитыми, ранеными и пропавшими без вести, однако исчезла с поля боя, бросив остатки техники и снаряжения.

Разгром был полный. Российские войска заняли до половины территории Грузии, вышли на ближние подступы к Тбилиси и по команде из Москвы остановились в часе танкового хода от беззащитной грузинской столицы. Саакашвили потерял остатки авторитета и надежду на какое бы то ни было политическое будущее, США были унижены в глазах всего мира, ничего не сумев предпринять для спасения союзника, которого сами же втравили в войну. Но, помимо чисто военной и информационной, Россия сумела одержать еще и блестящую политическую победу, отказавшись от вступления в Тбилиси.

Предполагаю, что многие генералы и офицеры были крайне огорчены, когда узнали, что не пройдут парадом по поверженной столице коварного врага. Однако, если подходить к вопросу с холодной головой, становится ясно, что вступление в Тбилиси, может, и потешило бы честолюбие и самолюбие многих, и не только в армии, но ничего хорошего России в целом не принесло бы. Даже если бы Саакашвили удалось поймать и примерно наказать. Более того, осужденный Михаил Николозович наносил бы ущерб России еще многие годы, если не десятилетия.

Вступив в Тбилиси, российская армия получила бы возможность поймать и предать суду несомненного военного преступника Саакашвили и еще несколько военных преступников из его окружения, если бы, конечно, они не успели бежать (а они бы успели). Побочным эффектом от занятия столицы оказалось бы разрушение грузинской государственности в результате массового пленения или бегства представителей легитимной власти и ликвидации (в ходе боевых действий) большей части силовых структур. Таким образом, вооруженным силам РФ, а затем и собственно России, пришлось бы принять на себя ответственность за обеспечение социальной и экономической стабильности в Грузии, а также за легитимацию нового грузинского правительства.

В тот момент в Грузии существовала довольно серьезная оппозиция Саакашвили, но сколько-нибудь влиятельных пророссийских политических сил не было вообще. Население относилось к России не то чтобы резко отрицательно, но настороженно, а занятие российскими войсками столицы гарантированно превратило бы эту настороженность во враждебность.

Любая свободно избранная власть в Грузии в таких условиях оказалась бы антироссийской едва ли не в большей степени, чем был Саакашвили. Поскольку же Россия воевала не за то, чтобы привести к власти в Тбилиси еще больших русофобов, пришлось бы назначать марионеточную власть, способную держаться исключительно на штыках оккупационных сил. С учетом того, что победить на поле боя куда легче, чем защищать лояльный режим от всенародной партизанской войны, группировка, скованная обеспечением безопасности пророссийских тбилисских властей, должна была бы насчитывать тысяч двадцать сразу, а с течением времени ее пришлось бы нарастить минимум в два (а то и в три) раза. Ведь надо было бы обеспечить не только избыточное военное присутствие в политических и экономических центрах, других стратегических пунктах, но и защиту коммуникаций, проходящих в труднодоступной (но зато удобной для партизанских атак) горной местности. Эту группировку надо было бы кормить-поить-содержать, экономику Грузии надо было бы поднимать, а отношение населения к «оккупанту» и «агрессору» только ухудшалось бы.

В результате Саакашвили стал бы легендой, его возвращения Грузия ждала и добивалась бы, как шахский Иран мечтал о возвращении аятоллы Хомейни. Михаилу Николозовичу простили бы и забыли все. Он стал бы народным героем, не побоявшимся выступить в защиту родины против сверхдержавы, – современным «витязем в тигровой шкуре». Любая оппозиция Саакашвили в грузинском обществе рассматривалась бы как коллаборационизм, а саакашвилизм стал бы доминирующей освободительной идеологией.

Иными словами, одним вступлением в Тбилиси российская армия зачеркнула бы всю свою блестящую победу в войне 08.08.08 и своими руками превратила бы ее в геополитическое поражение. Дефицитные российские ресурсы (военные, политические, экономические, финансовые, дипломатические) оказались бы скованы в Грузии, причем без шанса выбраться из ловушки, ибо уход означал бы потерю не только Кавказа, но и Предкавказья. Российские союзники (реальные и потенциальные) стали бы значительно восприимчивее к американской пропаганде и более податливы на предложения «защиты от российского империализма», поступающие из Вашингтона.

В результате же российской сдержанности Саакашвили через четыре года после войны был фактически свергнут собственным народом (бежал в Брюссель, не дождавшись окончательного истечения срока президентских полномочий). Новая власть, хоть и не стала для России другом и союзником (такой стремительный разворот был просто невозможен), стала проводить значительно более вменяемую политику, а новая оппозиция (в лице Нино Бурджанадзе) критикует эту вполне прагматичную (в сравнении с Саакашвили) власть за недостаточный прагматизм во взаимоотношениях с Россией. Россия избавилась от постоянных провокаций и военного давления на Осетию и Абхазию. Ресурсы удалось высвободить для других целей. Отношения по линии Москва – Тбилиси перешли в режим нормального делового диалога, и есть шанс на их постепенное улучшение. США, не сумевшие защитить союзника, потеряли авторитет на Кавказе. Именно Россия рассматривается местными элитами как честный посредник, о чем свидетельствует успех посредничества Путина во время очередного (в августе 2014 года) обострения армяно-азербайджанского конфликта вокруг Нагорного Карабаха, а также провал политики американского давления на Азербайджан в мае – июле 2014 года с целью заставить Ильхама Алиева занять проамериканскую позицию в вопросах, связанных с урегулированием украинского кризиса.

Самое важное – свободный (не оккупированный) Тбилиси развязал России руки для активной политики на европейском направлении, в частности на Украине.

Между тем США пытались руками Ющенко сделать Украину третьим участником августовской пятидневной войны 2008 года. По данным, обнародованным Следственным комитетом Российской Федерации, на стороне Грузии воевали кадровые военнослужащие вооруженных сил Украины и как минимум двести националистов из УНА-УНСО. Кроме того, 10 августа националистические организации Украины объявили мобилизацию боевиков для войны в Грузии. По данным главы комиссии Верховной рады Украины VI созыва по изучению законности поставок украинского оружия, накануне конфликта Украина поставила в Грузию зенитно-ракетные комплексы «Бук-М1», сняв их с боевого дежурства. Некоторые политики, в том числе украинские, заявляли, что комплексы поставлялись вместе с расчетами, поскольку грузины не имели необходимых специалистов, а обучить их в короткий срок не представлялось возможным. Таким образом, четыре боевых самолета, потерю которых в ходе конфликта признала Россия, с высокой степенью вероятности сбили украинские военные. Кроме того, 9—10 августа Ющенко пытался использовать Военно-морские силы Украины для недопущения выхода кораблей ЧФ РФ из Севастополя к кавказскому побережью. К счастью, командование украинских военно-морских сил побоялось вступать в открытый конфликт, в противном случае бой мог разгореться прямо на севастопольском рейде.

Отмечу, что даже если Ющенко действовал по собственной инициативе, достаточно было одного слова посла США, чтобы он прекратил активничать. Но украинские власти, в том числе и Ющенко, в значительно более простых ситуациях ничего не предпринимали без консультаций с Вашингтоном. Поэтому крайне сложно предположить, что Ющенко решил вступить в войну по собственной инициативе. В пользу версии о принятии Вашингтоном решения о вовлечении Украины в конфликт свидетельствует тот факт, что когда в 2014 году у США появилась возможность на новом, более высоком уровне толкнуть украинское руководство (также пришедшее к власти в результате цветного переворота, причем поголовно бывших членов команды Ющенко образца 2004 года) на попытку спровоцировать Россию на полномасштабные боевые действия, они это тут же сделали. Причем провокаций было такое количество и такого уровня, что только выходящая за пределы возможного сдержанность России позволила избежать официального начала войны весной – осенью 2014 года.

Можно только представить себе, в какой ситуации оказалась бы Россия, если бы американский план не был нарушен в 2000–2001 годах, если бы не провалились цветные перевороты в Армении и Белоруссии, если бы удалось уже к 2006 году дестабилизировать Среднюю Азию. Россия оказалась бы перед лицом враждебно настроенной коалиции бывших республик, а ее границы находились бы под угрозой на десятитысячекилометровом фронте.

Война 08.08.08 – первое открытое столкновение России и США. Вашингтон бросил вызов. То, что воевала там грузинская армия, никого не может ввести в заблуждение, Саакашвили сам признавал, что поддержку в случае военного конфликта с Россией из-за попытки реставрации грузинской власти в Абхазии и Южной Осетии ему обещала лично Хиллари Клинтон – тогдашний госсекретарь США. Россия вызов приняла и разгромила натравленного Вашингтоном агрессора с такой скоростью, что, вопервых, США, по сути, реагировали уже постфактум, а вовторых, мир увидел восстановленную боеспособность вооруженных сил РФ, в сложных условиях меньшим числом практически мгновенно разгромивших созданную, вооруженную и подготовленную США именно для войны с Россией грузинскую армию.

В момент принятия брошенного США вызова Россия сделала заявку на возвращение себе статуса сверхдержавы. Поскольку сверхдержава – это не та страна, в которой самый большой душевой доход (тогда сверхдержавой был бы Лихтенштейн). И не та, у которой самый большой ВВП на душу населения, – тогда сверхдержавой был бы Люксембург. Даже государство, у которого самый большой номинальный ВВП, не обязательно является сверхдержавой. У Китая ВВП уже больше, чем у США, но Америка справедливо себя сверхдержавой считает, а Китай нет. Сверхдержава – это государство, которое имеет необходимость, желание и возможность проводить глобальную политику. Это государство, предлагающее миру систему военно-политического, финансово-экономического и социального устройства, бесперебойную работу которой оно готово гарантировать и которую способно защитить военной силой. Несмотря на двадцатилетнее политико-дипломатическое отступление, у России сохранился потенциал сверхдержавы. Забавно, что США, пытаясь этот потенциал аннулировать, заставили Россию (практически против ее собственной воли) его актуализировать.

В 2008 году Россия еще выступала с пассивных позиций. Она «играла в обороне» и только реагировала на недружественные действия США. Но реагировала настолько эффективно, что на глазах у всего мира поставила под вопрос способность Америки обеспечивать свое доминирование, безопасность союзников, а значит, и бесперебойное функционирование созданной США военно-политической и финансово-экономической системы. Между тем государство, не подчинившееся воле сверхдержавы, должно либо исчезнуть, либо само стать сверхдержавой. Поэтому я и утверждаю, что хотя в 2008 году Россия еще боролась исключительно за право доминирования в своем приграничном регионе, в своей традиционной сфере жизненных интересов, но интенсивность ее конфликта с США по объективным, не зависящим от российского руководства причинам оказалась столь велика, что нельзя было отказаться (без риска уничтожения российской государственности) ни от дальнейшей борьбы, ни от возвращения в статус сверхдержавы. Интересы выживания требовали бороться, а успех борьбы – еще до ее окончательного завершения – возвращал России статус сверхдержавы.

Собственно, дальнейшее развитие событий между 2008 и 2014 годами – войны, перевороты, кризисы, единая логически завершенная линия – неизбежный результат решения, принятого США в нулевые. Решения, с которым не согласилась Россия, вольно или невольно, но открыто заявившая военным разгромом проамериканского режима в Грузии и признанием Абхазии и Южной Осетии претензию на статус второй сверхдержавы. К 2014 году Россия этого статуса достигла. Если в 2008 году США послали против России одну маленькую Грузию, то в 2014-м не только сами начали экономическую и информационную войну, не только привели к власти на Украине нацистский режим, сверхзадача которого – дестабилизировать Россию, даже ценой аннигиляции Украины. В 2014 году США сколотили против России коалицию из почти сорока государств, включая все страны ЕС. В экономическую, политическую, дипломатическую и информационную войну с Россией вступило более половины мировой экономики, 3/5 постоянных членов Совета Безопасности ООН, 90 % ОБСЕ. И все это опирается на 3/4 планетарной военной силы, которая не применяется лишь по причине наличия у России собственного ядерного арсенала, делающего любую войну бессмысленной, так как победитель не доживет до победы. Страна, против которой бросают свыше 75 % совокупной мировой мощи, а она не просто держится, но и подвержена кризисным явлениям в значительно меньшей степени, чем напавшая на нее коалиция, не может не быть сверхдержавой.

Но в 2008 году такой результат еще не был окончательно предопределен. Победив в Грузии и доказав тем самым, что она умеет и не боится защищать свои интересы от любых посягательств, Россия предложила США компромисс, причем на выгодных для Вашингтона условиях. Россия все еще была сосредоточена на проблемах традиционной сферы своих жизненных интересов и не собиралась активно действовать за пределами Евразии. Но Вашингтон не согласился – ведь рано или поздно (причем скорее раньше, чем позже) российское доминирование на пространстве СНГ должно было привести к возникновению экономического, а затем и политического союза по линии Россия – ЕС. Ну а переход Европы из-под американского «зонтика» к России автоматически отбрасывал США на вторые роли.

Поэтому дальнейшее развитие конфликта по нарастающей становилось неизбежным, и закончиться он мог либо коллапсом, либо капитуляцией одного из противников.

Глава 6
Политика удвоения ставок

Особенность амеркано-российского противостояния, определившего содержание международных отношений первой четверти XXI века, заключалась в том, что США вступили в него с позиции мирового гегемона (пусть и клонящегося к упадку), Россия же в тот момент была заинтересована в сосредоточении на региональных проблемах по периметру своих границ и лишь вынужденно, принимая вызов, втягивалась в глобальное противоборство. Как уже было сказано в предыдущей главе, заявка России на возвращение себе статуса сверхдержавы была сделана вынужденно и раньше, чем Москва почувствовала готовность и желание сделать подобный ход. Это были реактивные защитные действия. Так в свое время СССР, вынужденный вести Великую Отечественную войну из-за нападения Германии, вступил во Вторую мировую державой региональной, не всеми причисляемой даже к великим державам того времени, а вышел из нее одной из двух состоявшихся сверхдержав.

США обладали значительно большими ресурсами и возможностями глобального маневрирования, чем Россия. Они могли растягивать российские силы, устраивая по своему произволу кризисы в любой подходящей точке, в любое удобное время. Для США поражение в каждом следующем кризисе несло более-менее крупные имиджевые и политические издержки, снижало их авторитет и ограничивало возможности, параллельно увеличивая авторитет и возможности России. Но за счет несопоставимости стартовых условий, за счет огромности американской ресурсной базы (военной, политической, дипломатической, экономической, финансовой) поражения эти не были для США критическими. Для России же любое поражение неизбежно стало бы последним, означая полный разгром, возможно, отложенный по времени, но неизбежный.

В связи с этим после поражения в войне 08.08.08, которое в большей степени касалось Америки, чем Грузии, США приняли в отношении России стратегию «удвоения ставок». Каждый следующий кризис, в который США втягивали Россию, был более принципиальным, чем предыдущий, требовал большего напряжения сил, задействования больших ресурсов, а поражение в нем зачеркнуло бы для Москвы все результаты предыдущих побед и превратилось бы в катастрофу. Однако в результате такого «удвоения» с каждой победой России ее возможности росли в геометрической прогрессии, а американские столь же стремительно сокращались. Будучи вынужденной находить асимметричные (менее ресурсозатратные) ответы на действия США, Россия серьезно укрепила свои позиции в Азии и Латинской Америке, начала продвижение в Северную Африку и на Ближний Восток, укрепила отношения с Китаем и занялась институционализацией БРИКС. Даже Таможенный союз по инициативе России начал превращаться в Евразийский экономический союз (ЕАЭС) куда быстрее, чем первоначально планировалось. Можно с уверенностью предположить, что и Евразийский союз (ЕАС) – уже как политическая организация, подобная ЕС, – начнет формироваться значительно раньше, чем предполагалось, и, скорее всего, в более широком составе, чем задумывалось изначально. Не удивлюсь, если среди членов ЕАЭС или ЕАС вдруг окажется Турция, или Иран, или еще какое-то не входящее в СНГ государство. Под давлением США и как ответ на это давление российский проект реинтеграции части (без Прибалтики) постсоветского пространства превратился в глобальный интеграционный проект, альтернативный американской глобальной системе.

Все пазлы сложились. У России есть возможность (причем постоянно растущая) вести глобальную игру на всех досках, у России есть такая необходимость (это единственный действенный способ защиты от неспровоцированной агрессии США), у России возник собственный глобальный проект. Теперь уже неважно, есть ли у российского руководства желание бороться за статус сверхдержавы для своей страны. Она стала таковой по факту и вынуждена нести соответствующие обязанности, в том числе по продвижению своего глобального проекта путем привлечения к нему как можно большего количества стран, защиты своих новоприобретаемых союзников и подавления союзников своего геополитического противника.

Впрочем, не склонное растрачивать ресурсы по пустякам российское руководство дифференцированно подходит к возникающим кризисам. Россия втягивается далеко не в каждое предлагаемое США противостояние. Решение Москвы в каждом отдельном случае определяется двумя позициями:

затронуты ли кризисом интересы союзника России?

является ли кризисная зона стратегически важной для России?

Союзника защищать Россия будет в любом случае. В стратегически важном регионе вмешается при благоприятном отношении «цена/качество», то есть если затрачиваемые на вмешательство ресурсы будут с избытком компенсированы в случае стратегического выигрыша или если невмешательство приведет к невосполнимым ресурсным потерям.

Для иллюстрации вышеприведенного тезиса сравним развитие ситуации и поведение России в ливийском и сирийском кризисах, каждый из которых еще не исчерпан, поскольку обе гражданские войны продолжаются.

От занятия активной позиции в ливийском кризисе Россия самоустранилась, фактически выдав карт-бланш западной коалиции на ликвидацию Каддафи. Российское руководство неоднократно подвергалось критике за то, что не предотвратило уничтожение ливийской государственности. Российская патриотическая общественность, привыкшая оценивать политические решения исходя из теории заговора, даже выработала абсолютно нелогичную, но укладывающуюся в ее представления о работе российской власти схему. По мнению патриотов, в 2008 году премьер Путин защитил Абхазию и Осетию, а в 2011 году президент Медведев отказался защищать Ливию. Поскольку патриоты уверены, что в Кремле их скрытые союзники во главе с Путиным уже пятнадцать лет партизанят против открытых либералов, возглавляемых Медведевым, а противоборство только что до откровенных перестрелок не доходит, оставим эту схему на их совести. Просто отметим, что если бы российская власть была неспособна к проведению долговременной просчитанной последовательной политики, характеризующей ее деятельность последние пятнадцать лет, то Россия давно бы находилась в таком же состоянии, как Ливия или Сомали, а десятки российских политиков разделили бы судьбу Каддафи. Все же, если мировой гегемон, каковым являются США, полтора десятилетия напрягает все силы и не может сломить Россию даже с помощью десятков союзников, значит, ему противостоит цельная, разумная и единая команда, а не случайная подборка непримиримых врагов.

Но вернемся к Ливии. Сразу бросаются в глаза несколько отличий ливийского кризиса от грузинского. Во-первых, в Грузии США в одиночку провоцировали конфликт и лишь после состоявшегося поражения попытались привлечь к информационной войне и экономическому давлению на Россию своих европейских союзников, которые при всей своей сервильности никак не могли взять в толк, почему они должны ссориться со своим крупным экономическим партнером из-за того, что на него напала какая-то мелкая горная республика, находящаяся, в представлении европейцев, на краю света и ничем, кроме желания заместить на рынках ЕС французское и итальянское вино своим, Европе не известная. В Ливии же присутствовали существенные европейские интересы, и Франция с Италией играли не менее, а, пожалуй, и более существенную роль, чем Великобритания и США. Аналогичным образом когда-то развивалась ситуация при начале гражданской войны в Югославии, когда движимая эгоистическими соображениями Германия поддержала провозглашенную Хорватией и Словенией независимость вопреки позиции США и ЕС, чем предопределила и втягивание Запада в этот конфликт, и общее развитие политической ситуации в Европе (в частности, отказ от принципа нерушимости послевоенных границ) на целые десятилетия.

Во-вторых, Каддафи не был союзником России. Он как раз был последним адептом политики многовекторности, застрявшим во вчерашнем дне и рассчитывавшим бесконечно лавировать между российскими, европейскими и американскими интересами. Полковник не понял смысла звонков, неоднократно звеневших с 2000 года и сообщавших миру об очередном цветном перевороте, отправлявшем в небытие очередного проамериканского многовекторщика: Милошевича, Кучму, Шеварднадзе. Я не ошибся. В первой полвине 1990-х годов Слободан Милошевич был вполне проамериканским политиком, переориентировавшимся на Россию, только когда окончательно стало понятно, что США не удовлетворятся лояльностью югославского руководства, но намерены уничтожить Югославию, а затем и расчленить Сербию. Полковник заплатил за это непонимание жизнью, Ливия государственностью, ливийский народ – зажиточным благополучием. Это несправедливо, и мы можем возмущаться несправедливостью, сочувствовать ливийцам, скорбеть по Каддафи, но Россия не обязана защищать интересы Ливии и исправлять ошибки ливийского руководства вопреки своим интересам. У России не было обязательств перед Каддафи. Зато у Каддафи были договоренности с Францией, Италией, Великобританией, США. Россия присутствовала на ливийском рынке не в большей мере, чем эти страны. Каддафи внимательно следил за балансом. Что ж, когда остальные партнеры полковника бросились рвать его страну, Россия, по крайней мере, не приняла участия в этом пиршестве падальщиков.

В-третьих, Каддафи, очевидно, переоценил свои силы, пытаясь единолично сформировать вокруг Ливии на основе золотого динара и водных ресурсов подземных озер Сахары политико-экономическое объединение стран Магриба. Вся практика международных отношений свидетельствует о том, что, собираясь создать крупное политико-экономическое объединение, вы должны подумать о его защите. Иначе это не бенефициар мировой политики, а жертвенное животное. У Каддафи не было необходимых и достаточных для решения этой задачи собственных вооруженных сил. Все государства потенциального Магриба такими силами не располагали и создать их не могли. У Каддафи также не было сильного союзника, способного защитить его проект, и он не озаботился поисками такого союзника.

В-четвертых, проект Магриба был невыгоден не только европейским партнерам Каддафи (Франции и Италии), не только США (которые вряд ли настолько серьезно опасались конкуренции золотого динара с долларом, как пытаются внушить нам сторонники теории заговора), но и самой России. Каддафи собирался создать на севере Африки мощного поставщика нефти и газа на европейский рынок (прямая конкуренция России). К тому же за счет подземных водных ресурсов Сахары этот поставщик энергоресурсов уже в среднесрочной перспективе мог стать конкурентом России еще и на мировом рыке зерна. В обоих случаях цены бы существенно упали и не имели бы перспективы подняться в обозримом будущем – безрадостная перспектива для нашей страны.

В-пятых, Ливия находится в отдаленном регионе, Россия не имела поблизости баз для развертывания необходимых сил, а любые ее политические заявления, не подкрепленные присутствием в регионе реальной военной силы, Запад мог спокойно игнорировать. Если политик или дипломат делает жесткое заявление, он должен быть готов подкрепить слова действиями. Если такой возможности нет, морализирующий политик или дипломат смешон, а вместе с ним выглядит смешной и страна, которую он представляет. Именно поэтому (чтобы не смеялись) Лесото никогда публично не осуждает и не оценивает ни политику США, ни политику России, ни даже политику ЮАР. Что думает по поводу мировых проблем король Лесото, в лучшем случае знают его жены, и то вряд ли они этим вопросом интересуются.

Что потеряла и что получила Россия в результате своей позиции по Ливии? Потеряла некоторые контракты на разработку недр, на поставки и модернизацию вооружений, другие потенциальные совместные экономические проекты. Всего речь может идти о сумме до десяти миллиардов долларов максимум (а ведь возможен и минимум) и без гарантии. Для сравнения, примерно столько же «Газпром» заработал на Украине без всяких усилий и вложений, за счет одного росчерка пера Юлии Тимошенко, давшей указание главе «Нафтогаза Украины» Олегу Дубине подписать газовый контракт 2009 года.

Получила – ликвидацию руками западных стран невыгодного и неподконтрольного России проекта, который к тому же сама не могла ни ликвидировать, ни поставить под контроль. Кроме того, откровенная агрессия Запада и превышение им полномочий, предоставленных резолюцией ООН, выставили не только США (которые в данной ситуации как раз повели себя максимально сдержанно, но были скомпрометированы Югославией, Ираком и Афганистаном задолго до этого), но и ключевые страны ЕС (страны «старой Европы», претендующие на звание образцов морали) абсолютно аморальными, лживыми и агрессивными грабителями с большой дороги. Оставшаяся в стороне и формально оказавшаяся обманутой Россия получила моральные дивиденды. С этого момента на каждое требование Запада принять резолюцию ООН о закрытой для полетов зоне, «чтобы предотвратить уничтожение населения кровавым диктатором», Россия могла спокойно говорить «нет» и ссылаться на ливийский прецедент, где Запад использовал благие намерения во зло. Наконец, другие потенциальные многовекторщики получили возможность сравнить ситуации с союзными России Абхазией и Южной Осетией и многовекторной Ливией. В частности, Башар Асад, до этого тоже пытавшийся ценой уступок в Ливане договориться с Западом, принял однозначное решение в пользу союза с Россией. В результате стабильный проамериканский Мубарак давно потерял власть и недавно выпущен из тюрьмы, а Асад хоть и воюет с переменным успехом, но Дамаск удерживает прочно.

Гражданская война в Сирии началась примерно в одно время с ливийской (в марте 2011 года). Однако вплотную заняться Асадом Запад попытался только после устранения Каддафи. Произошло это почти сразу. 20 октября 2011 года при попытке вырваться из осажденного Сирта Каддафи был убит, а уже в ноябре монархии Персидского залива и Евросоюз ввели против Сирии первые санкции. Затем давление только нарастало, пока в 2012 году США не начали открыто угрожать Асаду авиационными ударами и даже военным вторжением.

Но Сирия – не Ливия. Асад – надежный союзник (насколько к Востоку в принципе применим термин «надежность»). В Тартусе сохраняется пункт материально-технического обеспечения ВМФ России – последняя сохранившаяся база российского флота в Средиземном море. На фоне намерений возродить Средиземноморскую эскадру усиливается интерес России к возвращению на бывшую советскую базу в Латакии. Сирия, в принципе, не против. Главное же – с потерей Сирии России больше негде закрепиться в Средиземноморье и на Ближнем Востоке. Других союзников в регионе нет. Кроме того, в вопросе защиты Сирии Россия не одна – с ней вместе выступают Иран и Китай.

Итак, если в Ливии России пришлось бы ввязаться в чужую игру без шансов на победу и вопреки собственным интересам, в борьбе за абстрактную справедливость, которая в международных отношениях отсутствует как понятие, то бросить Сирию она не могла. Эффект для позиций Москвы в ближневосточном регионе был бы таким же, как эффект гипотетического отказа от защиты Южной Осетии и Абхазии для ее позиций на Кавказе и в СНГ. Учитывая же роль ближневосточного региона в глобальной политике, возросший с 2008 года авторитет России и пристальное внимание к ситуации уже не только нескольких автономий и пары небольших государств Кавказа, но и, без преувеличения, всего мира, отказ России от активных действий по защите своего сирийского союзника (означавший бы, по сути, капитуляцию перед диктатом США) привел бы к таким материальным, стратегическим и имиджевым потерям, восполнить которые в обозримом будущем было бы невозможно. К тому же второе подряд, после Ливии, российское «невмешательство» подорвало бы доверие к российской власти не только на международной арене, но и внутри страны.

В общем, американцы удвоили ставку, пытаясь разом отыграть проигранное в Грузии и послать противника в нокаут. Россия вызов приняла. Уже в феврале 2012 года Россия и Китай совместно заблокировали антисирийскую резолюцию в Совете Безопасности ООН. А к концу года, когда США заявили о готовности нанести авиаудары по Сирии и начать вторжение в одностороннем порядке (опираясь на поддержку своих союзников по НАТО), группировка российских кораблей, находившаяся у сирийских берегов с 2011 года, была резко усилена (в Средиземное море «случайно по пути» зашел самый мощный надводный корабль ВМФ РФ, «убийца авианосцев» атомный ракетный крейсер «Петр Великий»). Российская эскадра расположилась между ударной группировкой НАТО и сирийским побережьем, что позволяло ей реагировать на удар по Сирии как на нападение на российские корабли. На риск прямого военного столкновения с Россией США и их европейские союзники не были готовы идти, и удары по Сирии не состоялись. Впрочем, Вашингтон по сей день периодически грозит Асаду ударами, но и российская эскадра (правда, в урезанном составе) до сих пор дежурит у сирийских берегов. Начиная же с 2014 года США получили возможность наносить авиаудары по территории Сирии. Только бомбят они не Асада, а своих бывших союзников – боевиков Исламского государства, которым в 2012 году собирались оказать вооруженную поддержку в свержении Асада.

Хотя гражданская война в Сирии продолжается и судьба режима Асада может измениться, очередной тур противостояния с Америкой в ходе сирийского кризиса Россия выиграла. США заявили о бесповоротной решимости сместить Асада. Россия продемонстрировала готовность его отстоять. Асад остался у власти, а американский флот, поддержанный кораблями партнеров по НАТО, так и не осмелился перейти к активным действиям. Ближний Восток вслед за Кавказом увидел, что Россия умеет защищать союзников. Уже на следующий год это привело к еще одному успеху в регионе. Он, конечно, был не таким значительным, как в Сирии, и не абсолютным, но существенным.

В Египте, после свержения в феврале 2011 года правившего страной тридцать лет президента Хосни Мубарака, власть перешла к Высшему военному совету. Именно военные всегда определяли, кто будет править страной. Но в этот раз США заставили их провести свободные выборы, на которых прогнозируемо победили «Братья-мусульмане». Их кандидат Мохаммед Мурси стал президентом. Страна оказалась расколота (более половины египтян негативно относились к радикальным исламским взглядам «Братьев-мусульман»), военные недовольны, но США заставили страну и армию принять и признать власть исламских фундаменталистов. Но как только Америка была вынуждена отказаться от вторжения в Сирию, сразу же, в апреле-мае 2013 года, начались народные выступления против «Братьев-мусульман». 3 июля 2013 года Мохаммед Мурси был свергнут военными, и президентом на новых выборах избран маршал Ас-Сиси. Новый президент буквально сразу заявил о намерении развивать с Россией дружественные, прагматичные, конструктивные отношения, в том числе в сфере военного и военно-технического сотрудничества. Со времен президента Анвара Садата такие заявления прозвучали впервые. Конечно, их не стоит переоценивать. Египетскому руководству необходимо было найти точку опоры, чтобы заставить Вашингтон конструктивно подойти к проблеме свержения власти «Братьев-мусульман». Но важен уже сам выбор в пользу России – если не как долговременного партнера, то как рычага воздействия на Вашингтон.

В результате цепь американских поражений (в Грузии, Египте, Сирии) и отсутствие решающего успеха (в Ираке, Афганистане, Ливии) привели к тому, что США, каждый раз «удваивая ставку», то есть пытаясь в ходе очередного кризиса не только отыграть потери предыдущего, но и одержать безоговорочную победу, вывели противостояние с Россией на уровень, когда поражение для обеих сторон (уже не только для Москвы, но и для Вашингтона) означает не просто потерю лица или потерю статуса, но разрушение государственности, по крайней мере, в существующем виде.

Последнее удвоение ставки произошло в 2013 году, когда США и ЕС спровоцировали вооруженный переворот в Киеве, освятили своим признанием приход к власти на Украине откровенных нацистов и русофобов и вступили в конфронтацию с Москвой в зоне ее жизненных интересов. Это неприкрытое вторжение, которое до 1945 года и появления такого сдерживающего фактора, как ядерное оружие, было бы однозначно расценено как casus belli. Да и опасность гарантированного ядерного взаимного уничтожения далеко не всегда служила сдерживающим фактором, когда геополитический оппонент столь явно пренебрегал неприкосновенностью сферы жизненных интересов сверхдержавы, начиная устраивать провокации и свергать правительства на ее границах. Например, даже в 1989 году никому ни в Вашингтоне, ни в Берлине не пришло бы в голову открыто поддержать антисоветский государственный переворот где-нибудь в Польше, тем более оспорить право СССР на его подавление и наведение порядка, пусть и силой оружия. Все еще хорошо помнили, как Кеннеди был готов начать ядерную войну с СССР только из-за появления советских ракет на Кубе – которая, кстати, хоть и находилась у берегов США, была в то время советским союзником, да и антиамериканский государственный переворот СССР там не организовывал.

Ситуация на Украине перевела конфронтацию Россия – США в новое качество. Во-первых, впервые со времен памятного броска российских десантников на Приштину возник риск прямого столкновения вооруженных сил России и США. Причем параметры риска были совершенно иными. Если в Косово мог возникнуть неприятный, кровавый, но все же решаемый инцидент, не влекущий за собой обязательную войну, то столкновение России и США в ходе украинского кризиса могло перерасти в полноценные военные действия очень быстро и совершенно незаметно.

Во-вторых, впервые за все четырнадцать лет противостояния с Россией (с начала XXI века) США оказались не в состоянии самостоятельно оппонировать Москве и начали сколачивать коалицию союзников, первым делом вовлекши в конфликт Европейский Союз. Это означало, что в результате всех предыдущих удвоений ставок и поражений США наконец оказались в том же положении, что и Россия. Этот конфликт для них последний. Если они не выигрывают все, они все проигрывают. Даже добрая воля России и Китая и незаинтересованность всего мира в подобного рода потрясениях уже не смогут спасти США в случае поражения от экономического краха и весьма вероятного политического развала. Этим определяется принципиальность и ожесточенность конфликта.

В-третьих, решение США втянуть ЕС в конфликт на своей стороне привело к тому, что украинский кризис стал борьбой не за Украину, а за Европу. Подспудно эта борьба шла и раньше, но она велась закулисно, неспешно, перетягивание политического каната могло продолжаться еще долгие годы и даже закончиться каким-то компромиссом (возможно, временным). Вывод Европы на доску в качестве приза за победу в украинском кризисе сразу придал этой борьбе краткосрочный (вопрос должен решиться быстро) и принципиальный (компромисса быть не может) характер. Поскольку же США располагали в ЕС значительно более прочными позициями, чем Россия, впервые удвоение ставок было произведено Москвой. По инициативе России, начавшей демонстративно менять свои экономические приоритеты и в ответ на несговорчивость ЕС в инициативном порядке отказываться от перспективных совместных проектов, вводя в них на место ЕС реальных и потенциальных европейских конкурентов, конфликт принял открытый глобальный характер. И поскольку США мобилизовали против России евроатлантических союзников, Москва также вынуждена была приступить к мобилизации по принципу «будущий прекрасный новый мир против загнивающего Запада». Борьба гигантов (РФ и США) окончательно превратилась в борьбу коалиций.

Давно ведущаяся в информационной, политической и экономической сферах Третья мировая война прошла тот рубеж, когда могла закончиться компромиссным миром, а ставки выросли настолько, что казавшееся вчера невозможным прямое столкновение ядерных держав сегодня обсуждается как вполне вероятный сценарий и это никого не удивляет и даже уже не шокирует.

Глава 7
Борьба за Европу

Даже после активизации украинского кризиса в феврале 2014 года Россия все еще пыталась избежать такого варианта развития событий, пытаясь договориться если уж не с Америкой, то с ЕС, предлагая компромиссные варианты, демонстрируя готовность к серьезным уступкам. Такой подход объясняется тем, что установление отношений стратегического экономического партнерства между Россией и ЕС (хотя бы в виде зоны свободной торговли между ЕАЭС и ЕС), с учетом укрепления партнерских связей России с Китаем, Индией и странами Юго-Восточной Азии, гарантировало экономическую самодостаточность и неуязвимость Евразии, ее господствующее положение в мировой экономике. Дальнейшая экономическая, а за ней и военно-политическая интеграция становилась неизбежной. На этом фоне любые решения по странам Восточной Европы, включая западные республики бывшего СССР, становились временными и непринципиальными. Так или иначе, в составе ЕС или ЕАЭС, они оказывались в одном военно-политическом и финансово-экономическом пространстве. Выбор той или иной интеграционной модели (ЕС или ЕАЭС) играл существенную роль только для делавшего выбор государства (те или иные временные экономические преимущества или потери) и то лишь на кратко– или среднесрочном отрезке времени. С включением интеграционных механизмов на пространстве от Атлантики до Тихого океана эти временные решения аннулировались, поскольку новые договоренности включали действие интеграционных механизмов более высокого уровня, нивелируя государственные границы, суверенитеты и экономические модели лимитрофов. Они автоматически вписывались в новую евро-российскую политико-экономическую систему, как Сан-Марино автоматически вписывается в политико-экономическую систему Италии, а Монако – Франции.

Политико-экономический союз России и ЕС создавал замкнутую ресурсно-производственную систему, надежно защищенную в военном плане. Москва и Брюссель, каждый в отдельности подталкиваемые своей ролью в мировой экономике и военно-политическим потенциалом к официальному переходу в состояние сверхдержавы, резонно считали, что на данном этапе такой переход, совершаемый в одиночку, потребует неоправданно больших издержек и отвлечения огромных ресурсов от решения внутренних проблем. Объединившись, они получали возможность перейти в состояние конфедеративной сверхдержавы совместно, моментально и без усилий. Механическое складывание потенциалов и минимальное взаимовыгодное координирование внешнеполитической и экономической деятельности автоматически выводило новое образование на качественно новый уровень. Совершался классический диалектический «переход количества в качество».

Новое образование обладало бы всеми наиболее современными технологиями, неограниченной универсальной ресурсной базой, самым мощным в мире ВПК и крупнейшими вооруженными силами, которые, правда, еще пришлось бы приводить к одному знаменателю. Внутренний рынок (около восьмисот миллионов человек только на старте) по своей емкости далеко превосходил бы рынок США, приближаясь к рынку Китая, а по покупательной способности был бы самым привлекательным рынком мира. Сложение потенциалов России и ЕС также позволило бы значительно повысить рентабельность промышленной, в том числе высокотехнологичной, продукции, а значит, и ее конкурентоспособность на мировых рынках. Сложение потенциалов сельскохозяйственных производителей дало бы возможность такому объединению стать гарантом продовольственной безопасности планеты. Научный и культурный потенциалы объединения также были бы не просто конкурентоспособными, но имели бы все основания задавать тренды развития мировой науки и культуры. Создав евро-российский союз на базе ЕС и ЕАЭС (ЕАС), Брюссель и Москва создали бы «в одном флаконе» глобальный научный и культурный центр, глобальную мастерскую и глобальную житницу, сидящие на глобальной кладовой природных ресурсов.

Есть все основания считать, что Китай, Индия и страны Юго-Восточной Азии были бы заинтересованы на равных правах интегрироваться в данную систему. Россия не случайно собралась строить ЕАЭС (ЕАС) на принципах Евросоюза. Создание конфедеративного по форме, но экономически достаточно централизованного объединения позволяло не только обойтись без сложностей в ходе интеграции с ЕС (объединять аналогичные структуры всегда проще), но за счет своей универсальности представляло более привлекательную и перспективную глобальную модель, чем действующая, предполагающая единоличное лидерство США. Объединение в ней двух (Россия и ЕС), а в перспективе (с Китаем) трех глобальных центров силы, вынужденных согласовывать свои действия, наличие у каждого такого центра силы собственной сферы жизненных интересов, а значит, и собственных союзников, чьи интересы он должен был отстаивать, предполагало многополярность модели, а следовательно – ее большую сбалансированность и возможность для каждого, даже третьестепенного и слабого государства в ее рамках рассчитывать на учет его интересов при выработке стратегических решений.

Понятно, что создание такого объединения предполагало постепенную, но достаточно быструю ликвидацию военного присутствия США на европейском континенте (Европа переходила под российский военный, в том числе ядерный, зонтик), а также резкое сокращение их экономического и политического влияния в Европе и в мире. Естественно, что и доллар (хоть и не сразу) потерял бы позиции мировой резервной валюты. Фактически США принуждались к пересмотру избранной в начале нулевых стратегии борьбы с кризисом. Им пришлось бы перейти от попытки поддержания (за счет дестабилизации и ограбления планеты) агонии системы к отказу от позиции мирового гегемона и началу долгого и сложного реформирования собственной экономики и политики с целью вписаться в новую многополярную мировую политико-экономическую систему. Хочу напомнить, что идею многополярности как разумную альтернативу оказавшейся неэффективной однополярности российские руководители продвигали на всех международных саммитах последние восемь-десять лет.

В Москве прекрасно знали об американских фобиях, связанных с утратой мирового лидерства. Знали и то, что опасения американской элиты – что США, утратив политическую гегемонию и лишившись возможности печатать мировую резервную валюту, утратят и возможность поддерживать уровень жизни собственного населения, а значит, подорвут социальную стабильность внутри страны – имеют под собой реальную почву. Исходя из этого, российские руководители неоднократно заявляли об отсутствии планов резко отказываться от доллара как от мировой резервной валюты. О возможности замены его корзиной валют говорилось как о далекой перспективе. На первом же этапе предлагалось установление некой формы международного контроля над долларовой эмиссией. Контроль был необходим для того, чтобы при помощи неограниченной эмиссии мировой резервной валюты США не перекладывали безответственно свои проблемы на плечи других государств и не экспортировали кризис.

Действительно, с учетом роли США в мировой экономике и сосредоточенного на их территории экономического потенциала никто не был заинтересован в их моментальном крахе. Разрушение созданной США экономической модели до появления новой привело бы к экономическому хаосу в масштабах планеты, а социальные потрясения, чреватые дезинтеграцией США, поставили бы отнюдь не праздный вопрос о том, в чьих руках окажется их военный (в том числе ядерный) потенциал, а также о том, кто и как эти руки будет контролировать.

Мир и Россия были заинтересованы в плавном и безболезненном переходе от американской гегемонии к многополярному планетарному устройству. Москва готова была оказать Вашингтону помощь в таком переходе. Кстати, Пекин высказывался в аналогичном духе. В принципе, в последнее десятилетие позиции России и Китая являются близкими не столько по конкретным вопросам (здесь как раз масса противоречий), сколько по стратегическим подходам. И Москва, и Пекин исходят из того, что при строительстве новой мировой политической и экономической системы должны учитываться объективные интересы всех. Никто не должен чувствовать себя униженным. Должен быть услышан голос каждого. Устойчивость системе придает ее универсализм (Россия и Китай имеют тысячелетний опыт создания и развития универсалистских империй), а универсализм достижим лишь на базе разумного компромисса. Кстати, именно таким путем решаются российско-китайские противоречия (порой весьма острые). Стратегическое понимание необходимости компромисса приводит Москву и Пекин к обоюдной гибкости, когда переговорная позиция заключается не в том, чтобы любой ценой настоять на своем и дожать партнера, принудив его принять невыгодное решение (которое он потом будет стремиться пересмотреть при первом удобном случае), но в том, чтобы проложить путь к взаимоприемлемому решению проблемы.

Именно поэтому Москва была готова к компромиссу с ЕС по ситуации на Украине даже после того, как в Киеве состоялся государственный переворот, и шла на серьезные уступки в этом вопросе. В Кремле резонно полагали, что стратегический союз с ЕС, открывающий путь к глобальной перезагрузке системы, важнее, чем сомнительный приз в виде разоренного и полураспавшегося государства, значительная часть населения которого настроена по отношению к России, русским, российскому руководству и российской модели государственности (о которой они, впрочем, имеют извращенное представление) весьма негативно. Абстрактные эмоции (общая история, братство, один народ) вынужденно уступали место геополитическому расчету, диктовавшему необходимость придерживаться единственного пути, дающего шанс на невоенный и неразрушительный выход из глобального системного кризиса.

Объективно позиция США была иррациональна. Вашингтон отказывался от выгодных компромиссных предложений, не принимал даже уступок и упорно шел по пути конфронтации, который давал Америке в лучшем случае (в случае победы) лишь отсрочку в неизбежном развитии системного кризиса, но в результате резко усиливал разрушительность конечной катастрофы. В случае же поражения США теряли все и сразу. Однако эта иррациональность имеет свое логическое объяснение. Федеральная резервная система (ФРС) США, как частное предприятие, ориентирована на реализацию коммерческих интересов владельцев, то есть на максимизацию прибыли. Пока интересы государства и владельцев ФРС совпадали, проблем не возникало. Но в тот момент, когда стратегические интересы государства, требовавшие реформирования действующей модели (что предполагало фактическое банкротство ФРС), разошлись с интересами ее частных владельцев, последние оказались превалирующими. Это нормальная реакция любого многомиллиардного бизнеса (а в данном случае речь идет о бизнесе стоимостью в триллионы) – система, приносящая доход, должна работать до последнего, даже если она оказывается разрушительной для общества. Многомиллиардные прибыли можно получить сегодня, а проблемы возникнут позже, и не исключено, что решать их будет уже следующее поколение владельцев ФРС. Учитывая переплетение бизнес– и политических связей в США и то, что владельцы ФРС фактически контролируют американскую политику, сложно было ожидать от них другого решения. Бизнес никогда не принимает решение за своих потомков. Потомки в новой, неизвестной сегодня ситуации, в которой они будут лучше ориентироваться, сами примут решение. Бизнес у будущего только берет взаймы и старается транслировать туда свои проблемы.

Поэтому ставка России на договоренность с Европой, с выведением США за скобки процесса и фактическим принуждением их вписаться в новую систему, была верной. Дальнейшее зависело от европейских элит, которые были далеко не столь монолитны, как американские. Параллельно с евробюрократией, контролирующей руководящие структуры ЕС и ориентированной на США, существовали национальные политические элиты, ориентированные на интересы европейского бизнеса. Раскол между ними был в последние годы очевиден. Руководящие органы ЕС раз за разом принимали антироссийские решения, заявления и резолюции, максимально затрудняя экономическое сближение Москвы и Брюсселя. В то же время национальные правительства, как правило, оказывались более договороспособными.

Данное положение вещей объясняется тем, что евробюрократия, как любая бюрократия, является предельно консервативным и инерционным механизмом, в ее рамках политик превращается в функцию, лишаясь собственных взглядов и эмоций. Движению этого механизма личность не может противостоять, как не может человек противостоять движению толпы. Надо либо двигаться в одном с ней направлении, либо уходить на обочину, либо толпа тебя сомнет. Этот механизм долгие десятилетия настраивался на работу в режиме младшего партнера США, когда европейские структуры фактически дублировали решения Вашингтона. С одной стороны, это порождало интеграцию евробюрократии (по крайней мере, ее верхушки) в находящиеся под контролем США глобальные финансово-политические структуры. С другой стороны, личные политические карьеры десятилетиями выстраивались на основе лояльности системе, в которой США играли доминирующую роль. В качестве побочного эффекта это порождало еще и инфантилизм евробюрократии, не чувствовавшей ответственности за результаты своих решений, поскольку они только ретранслировали, технически и юридически оформляли в качестве официальной позиции Евросоюза волю США.

Ликвидация системы американского доминирования в Европе, даже в наиболее щадящей форме, ставила под удар политические, карьерные и финансовые интересы бюрократической верхушки ЕС. Поэтому ее представители инстинктивно занимали позицию сохранения трансатлантического единства. В данном случае, безотносительно к личным качествам отдельных персон, евробюрократия традиционно действовала как единый механизм.

В свою очередь, политические элиты стран ЕС, ориентирующиеся на интересы национального бизнеса, были неспособны выступать единым фронтом – хотя бы ввиду существования политических и экономических противоречий между различными государствами ЕС, при решении которых они также обращались к посредничеству центральных органов ЕС и к Вашингтону как к третейскому судье. В конечном итоге ключевая роль в определении позиции Евросоюза принадлежала двум силам:

1) Германии, являющейся экономическим локомотивом ЕС и политически опирающейся на германо-французский союз;

2) США, контролирующим группу восточноевропейских лимитрофов, вступивших в ЕС как раз в нулевые годы (2004–2007) и в большинстве своем настроенных антироссийски.

Экономические и политические связи Германии с Россией последние двадцать лет развивались по восходящей. Однако так же, как США были заинтересованы в сохранении дававшей им односторонние преимущества глобальной политико-экономической модели, Германия была заинтересована в сохранении аналогичной модели в рамках ЕС, поскольку в ней она доминировала. Именно эта модель обеспечивала работу финансового пылесоса, высасывающего ресурсы стран ЕС в пользу Германии. В то же время в вопросе сохранения данной модели Германия не могла обойтись без поддержки неформально подконтрольных США руководящих органов ЕС (в первую очередь Еврокомиссии). Восточноевропейские лимитрофы, наряду с традиционным европейским союзником США Великобританией, являлись механизмом влияния Вашингтона в Еврокомиссии. Так что и от них Германия зависела. В конечном счете Берлин должен был или отказаться от попыток сохранить свое единоличное доминирование в ЕС, или подчиниться США. Федеральный канцлер Германии Ангела Меркель выбрала подчинение и настолько связала себя публично с этим выбором, что теперь изменить его можно будет только после следующих выборов в Бундестаг, если партия Меркель (ХДС) потерпит поражение и уйдет в оппозицию или, одержав победу, решит изменить политическую линию и откажется выдвигать Меркель на пост канцлера. Еще один вариант – досрочная отставка Меркель – в принципе не характерен для германской политики.

России, которая вела кропотливую индивидуальную работу с каждым государством и с каждым политиком, удалось добиться того, что Чехия, Венгрия и Словакия заняли благоприятную для России позицию по вопросам, касающимся сотрудничества с ЕС. Колеблющуюся позицию занимала Франция, каждый раз по принципиальным вопросам все же уступая давлению Вашингтона. Тем не менее влияние США в руководящих органах ЕС, перестав быть безальтернативным, осталось определяющим. Германия не рискнула в одиночку начать движение в неопределенное, хоть и заманчивое, будущее, не имея хотя бы относительной поддержки ЕС. Судя по всему, немцы опасались, что в таком случае Вашингтон может запустить цветной сценарий уже в самом Евросоюзе, дав старт его неконтролируемому развалу. В результате после долгих колебаний Германия сохранила лояльность союзу с Америкой, что сразу отразилось на ее (и французской также) позиции в украинском кризисе.

К концу осени 2014 года стало понятно, что ЕС не нашел в себе силы отказаться от своей зависимости от США и компромисс невозможен. Это наглядно продемонстрировал ноябрьский саммит «Группы двадцати» (G-20) в Брисбене и последующие заявления и действия не только традиционно ориентирующихся на США еврочиновников, но и ведущих политиков ЕС (в частности, канцлера Германии Ангелы Меркель). Российский ответ не заставил себя ждать. Россия заявила о выходе из проекта «Южный поток», предоставив ЕС возможность самостоятельно заботиться о своей энергетической безопасности, и заявила, что соответствующие объемы газа пойдут теперь в другом направлении, а ЕС их никогда не получит, «по крайней мере от России». Поскольку соответствующие объемы Россия планирует продать Турции, это означает, что российский газ ЕС получит через Анкару, но дороже, что снизит конкурентоспособность его промышленности, но сохранит зависимость от российского газа. Вдобавок и без того обиженная на ЕС Турция, которую, несмотря на несомненные экономические успехи, Европа не хочет видеть в своих рядах, отдавая преимущество нищей и экономически бесперспективной Румынии, будет заинтересована в дальнейшем сближении с Россией, в том числе в участии в лоббируемых Москвой экономически выгодных Анкаре интеграционных евразийских проектах. Может сложиться оригинальная ситуация, когда Турция окажется первым членом НАТО, вступившим в Таможенный союз.

Инициатива Путина на переговорах в Анкаре о перенаправлении обходящих Украину путей транзита газа с балканских стран ЕС на Турцию вкупе с китайским газовым контрактом означает переориентацию российской торговли энергоносителями на других (не европейских) стратегических партнеров. Собственно, под угрозой оказывается вся концепция стратегического партнерства России и ЕС. Для ЕС это удар под дых, тем более неожиданный, что раньше Россия, воюя с Америкой, избегала резких действий в отношении союзников США, особенно европейских.

Так жестко действовал СССР в условиях биполярного мира. Но СССР был сверхдержавой и действовал как сверхдержава. Теперь так действует Россия.

Именно тем, что украинский кризис (не в том виде, в котором он актуализировался после отказа Виктора Януковича подписать Соглашение об ассоциации в ноябре 2013 года, но в том, в который он трансформировался после вооруженного переворота в феврале 2014 года в Киеве) был борьбой уже не между Россией и ЕС за Украину, а между Россией и США за Европу, объясняется и затяжной характер противостояния на Украине, и особо кровавый и продолжительный характер гражданской войны, и подчеркнутое «невмешательство» России в борьбу Новороссии. Если ЕС не сумеет остановить разворот России к другой (без участия Евросоюза) концепции евразийской интеграции, то можно ожидать не только резкой активизации армии Новороссии, но и прямого участия России в украинских событиях. Терять Москве становится нечего и уступать незачем. Фишки расставлены на поле, карты открыты, позиции ясны – остается только бороться за победу. Предотвратить этот негативный для себя сценарий ЕС может, только резко сменив политический курс. Но евробюрократия явно не способна на такие нестандартные действия, а позиции, занятые к концу осени 2014 года ведущими европейскими политиками, не предполагают возможности резкой смены курса.

Впрочем, всегда возможно чудо.

Глава 8
Перспектива «блестящей изоляции»

Изложенное в предыдущих главах позволяет нам четко выделить два периода в российско-американском противостоянии:

1) 2000–2007 годы, когда США пытались решить российскую проблему исключительно путем цветных технологий;

2) 2008–2014 годы, когда США стали применять тактику втягивания России в военно-политические конфликты все большей интенсивности и со все более явным собственным участием.

Инструментарий изменился, но цель осталась прежней. Целью как минимум трех кризисов, инспирированных США начиная с 2008 года (грузинского, сирийского, украинского), была изоляция России, лишение ее авторитета и союзников и принуждение к подчинению американской политике и американским интересам. По ходу политических поражений США и военных поражений их союзников (Грузия, на очереди – проигрывающая гражданскую войну ополчению проамериканская Украина) в данных кризисах под угрозой оказался уже авторитет Вашингтона. После заключения «китайских контрактов» и решения саммита БРИКС о создании Банка БРИКС, а также ряда иных изменений, произошедших в Азии и в Латинской Америке (в значительно меньшей степени в Африке), в состоянии, близком к «блестящей изоляции», оказались сами США. Их последний серьезный союзник (ЕС), хоть и держится из последних сил в фарватере американской внешней политики, платит за это социальной стабильностью и экономическими перспективами. Евросоюз быстро теряет единство, и угроза его распада столь велика и очевидна, что всерьез обсуждается европейскими экспертами, еще пару лет назад и мысли не допускавшими, что такое может случиться, а в среде европолитиков еврооптимисты превращаются в евроскептиков, а евроскептики в евромогильщиков. Позиции США в АТР шаткие и оспариваются Китаем, позиции в Латинской Америке к югу от Мексики практически утрачены, сохранение разрозненных зон влияния Вашингтона в Африке и Центральной Азии приковывает к себе дефицитные военные, дипломатические, политические, экономические и финансовые ресурсы, не давая взамен ожидаемого эффекта. В этой ситуации проигрыш Украины означает для США невосполнимую потерю авторитета и утрату последних значимых союзников.

Более того, втянув в борьбу весь Запад, всю евроатлантическую цивилизацию, США поставили на кон и ее авторитет, и привлекательность до сих пор считавшейся безальтернативной западной цивилизационной модели, и примат западных ценностей, которые чем дальше, тем меньше воспринимаются как общечеловеческие. Консолидированный Запад оказался на пороге катастрофы, сравнимой с крахом Римской империи. «Конец истории» Фрэнсиса Фукуямы возвращается бумерангом с Востока на Запад.

Как было отмечено выше, к концу 2014 года противостояние России и США переросло в глобальное противостояние неформальных, организационно не оформленных блоков, ориентированных, с одной стороны, на Россию и создание новой справедливой системы глобального политического и экономического взаимодействия и, с другой стороны, на США и сохранение старой системы американского доминирования, работающей исключительно в интересах США. Это означает не только эскалацию конфликта, но и резкое ограничение возможности достижения компромисса между Москвой и Вашингтоном. И России, и Америке теперь необходимо учитывать интересы своих союзников, у которых могут быть собственные взгляды на формат компромисса. Если США в принципе не считают необходимым церемониться со своими союзниками, то подход России не просто изначально иной – предполагающий выработку общей позиции, даже если это требует длительных консультаций, союзник выдвигает требования, явно превышающие его реальный вес, и проблему можно было бы быстро решить путем силового давления. Россия в принципе не может поступать иначе. Декларируя приверженность ценностям нового справедливого многополярного мироустройства, в котором будут учтены интересы каждого, даже самого маленького и слабого государства, необходимо этой декларации соответствовать. Тем более когда борьба с опасным врагом еще не окончена и находится в решающей фазе.

Таким образом, с вовлечением в противостояние новых участников пространство для политического маневра каждой из сторон сужается, а конфликтный потенциал нарастает, поскольку у каждого нового союзника свои проблемы и противоречия с оппонентами, которые должны быть учтены при выработке компромиссного варианта. Можно с уверенностью утверждать, что тот момент, когда компромисс был еще возможен, сторонами уже пройден. В принципе, США вообще не предполагали ни малейших уступок со своей стороны, признавая только безоговорочную капитуляцию и принятие Москвой всех их условий. Для России исчерпанность возможностей поиска компромиссного решения стала очевидной в Брисбене. Учитывая крайнюю взвешенность Путина, принципиальную деликатность России в международных отношениях и акцентированную приверженность российского МИДа букве дипломатического протокола, досрочный отъезд главы российского государства может трактоваться только как дипломатический демарш. Заявление о необходимости выспаться придает ему подчеркнутый характер.

Это окончательная и бесповоротная констатация невозможности договориться. В ином случае Путин мог бы быть жестким, даже колким, но остался бы продолжать переговоры. Ну а раз договориться невозможно, то «на войне как на войне». Первые же действия России подтвердили правильность вышеприведенного тезиса. Внезапный (1 декабря 2014 года) отказ от участия в долгое время продавливавшемся Россией проекте «Южный поток» поверг Европу в панику. И вовсе не потому, что биржи среагировали на соответствующее заявление Путина в Анкаре ростом цен на нефть и газ. Рост оказался не таким уж и значительным, особенно после многомесячного падения, восходящий тренд – неустойчивым, способным в любой момент смениться новым падением цены. Просто «Южный поток» был крупнейшим и символическим инфраструктурным проектом, связывавшим Россию и ЕС. Пока Москва боролась за его реализацию, Европа могла ощущать свою безальтернативность как основного потребителя российских энергоносителей. Даже на фоне российско-китайских газовых контрактов, позволивших России диверсифицировать направления своих поставок и найти альтернативного ЕС, не менее крупного покупателя газа, позиционирование ЕС как стратегического партнера России сохранялось, покуда проект «Южного потока» находился на столе. В Брюсселе настолько привыкли к сложившейся ситуации, что даже не задумывались о том, что она когда-нибудь может измениться, а любые российские намеки на возможность иного выбора и наличие неплохих вариантов воспринимали как не заслуживающие внимания блеф и шантаж. Когда же в один прекрасный день намеки вдруг стали реальностью, выяснилось, что у ЕС нет ответа на жесткую позицию России.

В Брюсселе привыкли к тому, что Москва терпеливо сносит все гадости, изобретаемые еврочиновниками, и так же терпеливо стремится к сотрудничеству. Действительно, Россия именно так и действовала, понимая сложность и неоднозначность ситуации внутри ЕС и безграничные возможности, которые сулит реальное стратегическое партнерство с Европой – если его все же удастся продавить сквозь достойное лучшего применения упорное сопротивление евробюрократии. Но этот образ действий не был раз и навсегда задан. Его придерживались, пока была надежда на то, что ЕС примет разумное решение. Когда же стало ясно, что этого не произойдет, смысл терпеть и ждать исчез. Россия начала рвать ненужные связи.

И это уже не история с контрсанкциями, пощипавшими европейское сельское хозяйство. Хотя тогдашнее решение России оказалось для ЕС неожиданным, оно тем не менее не носило стратегического характера и было объяснимо в рамках традиционной схемы поведения нашей страны. Поскольку российские сельскохозяйственные производители были крайне недовольны условиями, на которых страна вступила в ВТО, а санкции развязали руки российскому руководству, то оно и подкорректировало ситуацию. Европу это не встревожило. Она и сама бы так поступила, если бы представилась возможность; бизнес – святое дело.

Но отказ России от «Южного потока» свидетельствует, что Москва не шутила, когда намекала, что раз ЕС не может принять адекватное участие в урегулировании ситуации на Украине, то пусть он сам и договаривается со своими киевскими друзьями о гарантиях бесперебойного транзита. Заявление Путина в Анкаре четко обрисовало дальнейшую перспективу. Россию больше не интересует, кто, как и за сколько будет продавать газ ЕС. Ей главное – сохранить объемы и цену своих продаж. Купит Турция тридцать пять миллиардов кубометров по устраивающей «Газпром» цене – пусть потом продаст их Евросоюзу хоть в три раза дороже. Точно так же, если из-за действий киевского режима вдруг в самое неподходящее время года прервется транзит газа в ЕС через Украину, брюссельской бюрократии представится уникальная возможность проявить все свои дипломатические навыки и решить данную проблему.

И надо признать, что данный ход очень удачен. Он совершенно в путинском стиле разворачивает ситуацию на сто восемьдесят градусов и возвращает оппоненту для решения им же изобретенную проблему. Изначально одним из главных пунктов американского плана дестабилизации на Украине было прерывание газового транзита в ЕС. Экономическое взаимодействие Европы и России нарушалось, вина за все проблемы возлагалась на Кремль. Россия терпела серьезные убытки, к тому же попадая в политическую изоляцию. Наличие у Москвы альтернативных партнеров не предполагалось, поскольку Кремль много лет склонял к партнерству Европу, бросая на это все силы. После короткого кризиса Россия должна была согласиться на резкое снижение цен на газ; на участие в третьем энергопакете ЕС, лишающем «Газпром» контроля над собственными газопроводами, в строительство которых вложены миллиарды долларов компании и российского бюджета, и предусматривающем фактически бесплатный допуск к ним европейских компаний; на любые другие требования. Газ-то девать некуда. Ну а Европе пережить пару трудных месяцев помогли бы США – поставками то ли сланцевого, то ли сжиженного катарского газа. Еще бы и заработали на этом.

Что мы имеем сегодня?

У России более чем достаточно заявок на поставки газа. Даже не хватает объемов на удовлетворение всех. От стратегического партнерства с Европой Москва отказывается добровольно: ну, не сложилось. В Киеве сидит проамериканское правительство, называющее себя проевропейским, но уже почем зря хамящее ЕС, третирующее европейских политиков, диктующее, что и как Европа должна делать применительно к ситуации на Украине, да и вообще как Брюсселю вести себя на мировой арене, и требующее все больше миллиардов безвозвратной помощи и бесплатных поставок всего, что только заблагорассудится попросить. У ЕС на киевские власти не осталось никакого влияния. Повлиять на них может только Вашингтон. Между тем правительство Украины всерьез настроено прервать транзит газа в Европу, поскольку все договоренности, достигнутые президентом Порошенко, тут же дезавуируются премьером Яценюком.

ЕС оказался один на один с обанкротившейся, полуразвалившейся Украиной и не может с ней справиться. Пока США изолировали Россию, в «блестящей изоляции» оказалась Европа. У нее теперь масса проблем, зато вообще нет надежных союзников. Она несет серьезные убытки, ввязавшись в чужую войну. Но убытки могут вырасти в геометрической прогрессии. Если это случится, Евросоюз, единство которого явно осталось в прошлом и которому уже угрожала выходом не только Великобритания (ее в свое время и так долго заманивали в ЕС), но и Венгрия (совсем недавно униженно просившая о приеме и готовая за это выполнить любые, самые абсурдные требования), может просто не пережить очередную волну социально-экономической дестабилизации. Однако развал единой Европы – катастрофа прежде всего для евробюрокатии. Национальные государства, конечно, испытают большие трудности и проблемы, хотя для некоторых ликвидация ЕС и обнуление обязательств перед ним может оказаться путем выхода из кризиса. Но в конце концов они решат свои проблемы. Где-то границы останутся прозрачными (франко-немецкая была таковой задолго до заключения шенгенских договоренностей и введения в оборот евро), где-то вновь появятся таможни и паспортный контроль (Дания недавно временно ограничивала свободное пересечение своей границы, Испания тоже, и ничего – никто не умер). Связи, контракты, поставки, платежи – все это будет существовать независимо от ЕС, зато, возможно, исчезнут самые абсурдные стандарты и ограничения, что позволит оживить конкуренцию и сделает бизнес более динамичным. Точно исчезнут налоги, уходящие на содержание аппарата ЕС и на финансирование программ ЕС. Куда тратятся эти деньги, все равно никто не знает. Любой коррупционер из третьего мира может позавидовать ловкости европейских чиновников.

Но вот куда деваться огромной своре высокооплачиваемых евробюрократов? Вряд ли национальным правительствам понадобятся их профессиональные услуги по стандартизации размеров и расцветки огурцов; выработке обязательных к исполнению «рекомендаций» по количеству, форме, расцветке и допустимому времени использования (до замены следующим комплектом) игрушек для свиней; сертификации грибниц, на которых могут расти еврогрибы; борьбе за гендерное равенство и права извращенцев, а также многие другие абсолютно бесполезные (хорошо если не вредные) трудовые навыки.

Вот эту-то группу российские инициативы, грозящие ЕС международной изоляцией, экономической катастрофой и распадом (всем тем, чем так долго и упоенно Европа пугала Россию), и привели в состояние тихой паники. Причем это группа главных лоббистов интересов США в ЕС, десятилетиями обеспечивающая успешный дрейф Европы в фарватере американской политики. Теперь евробюрократы сталкиваются с тем, что их привычная политическая ориентация и практически рутинная проамериканская деятельность вступают в противоречие с их собственными интересами. Нет ЕС – нет и их должностей. И они, абсолютно социально защищенные, застрахованные самим фактом работы в системе евробюрократии от любых неожиданностей, любых поворотов судьбы, вдруг оказываются безработными, причем без особых шансов работу найти.

В общем, ныне самой заинтересованной в скорейшем (пока не угасла надежда на то, что есть еще время все исправить) прекращении проамериканской политики группой в ЕС является наиболее преданно служившая идее американского лидерства евробюрократия. Поскольку больше влиятельных общеевропейских групп, которые были бы кровно заинтересованы в сохранении союза с США, не существует, логично было бы предположить, что политика Евросоюза может быстро и драматически измениться. Правда, я бы не переоценивал такую возможность. ЕС – структура крайне инертная, неповоротливая, приверженная практике длительной бессмысленной процедуры, предусматривающей не просто согласование позиций всех заинтересованных сторон (это как раз неплохо), но и возможность дать документу некоторое время вылежаться. Причем в зависимости от времени старта процедуры принятия и оформления решения бессмысленное лежание документа может длиться целый квартал (если, например, неудачно совпадет с очередными рождественскими каникулами). С учетом того, как быстро и во все ускоряющемся темпе развиваются события, у ЕС может просто не оказаться времени для пересмотра своей внешнеполитической доктрины.

Однако если нависающая опасность катастрофы все же стимулирует элиты Евросоюза к быстрым и ответственным действиям, то состояние «блестящей изоляции» будет угрожать уже США. ЕС – последний мощный и последовательный союзник Америки. С его отпадением исчезнут причины хранить верность у Японии. Китай найдет массу аргументов для внимательно прислушивающейся к нему Австралии. Канада и Мексика, правда, достаточно прочно интегрированы в Североамериканскую зону свободной торговли (НАФТА). Но, вопервых, и они могут изменить свою позицию, если НАФТА больше не будет соответствовать их интересам. Во-вторых, с точки зрения влияния на ситуацию в России и вокруг нее позиция как Канады, так и Мексики имеет третьестепенное значение. В-третьих, ограничение группы поддержки Вашингтона зоной НАФТА будет означать превращение США в региональную державу, обладающую военным потенциалом сверхдержавы (как это было с Россией образца 1992–2008 годов).

Конечно, у Вашингтона останутся и другие союзники. Возможно, сохранит англосаксонское единство Великобритания. Кроме того, наверняка практически на всех континентах найдутся страны, которым понадобится военная поддержка уходящей империи в противостоянии с соседями. Но вопервых, с ними всеми надо будет договариваться, а не помыкать ими, а вовторых, есть существенная разница между гегемоном планеты и просто сильным в военном отношении государством, которое может быть кому-то полезным.

Повторю: я не считаю, что сценарий быстрого разрыва между ЕС и США и изоляции Вашингтона имеет значительную вероятность реализоваться. Евросоюз слишком долго проводит самоубийственную политику, чтобы всерьез рассчитывать на его благоразумие. Но сегодня состояние дел таково, что кто-то один (или ЕС, или США) в любом случае окажется в изоляции – под угрозой быстрой экономической катастрофы и с высокой вероятностью фрагментации.

Глава 9
Война и мир в планах сверхдержав

США, изначально переоценив свои ресурсы, сделали ставку на дестабилизацию мирового порядка, рассчитывая сохранить управление хаосом. На первый взгляд казалось, что они, обладая не сопоставимыми с остальным миром военными и неограниченными (в краткосрочной перспективе) финансовыми ресурсами, легко переиграют любого оппонента. Однако, вопервых, выяснилось, что ресурсы не резиновые, конфликты проще разжечь, чем прекратить, а на все конфликты сразу не хватает даже американских ресурсов. Во-вторых, что более существенно, с гегемонией одного государства мирятся, когда она дает хотя бы предсказуемый порядок и стабильность, когда же гегемон дестабилизирует им же управляемый мир, возникают сомнения в его адекватности и необходимости такой гегемонии. На этом фоне демонстративная приверженность России нормам практически убитого США международного права оказывается востребованной в уставшем от перманентной нестабильности американского управления мире. Поэтому Россия, даже не предлагая (изначально) глобальной политико-экономической системы, альтернативной действующей (предполагающей американскую военную дестабилизацию планеты), только за счет противопоставления ей своего стремления к миру и стабильности и следования единым для всех правилам игры, получала все большую поддержку мирового сообщества с каждым витком глобального кризиса, выражавшимся в очередном локальном конфликте.

В результате развития событий США оказались лишь одним из участников ими же организованного неуправляемого хаоса и все сильнее ощущают на себе результаты глобальной нестабильности. Так бывает во время войны. На первом этапе реализуются прописанные генеральными штабами планы ведения боевых действий. Однако чем дольше идет конфликт, тем больше действительность отличается от первоначальных планов. В процессе воздействия сторон конфликта друг на друга, столкновения собственных планов с планами оппонента, первоначальные намерения корректируются, пока не наступает абсолютно не предусмотренная планами эпоха. В Первую мировую войну она характеризовалась состоянием позиционного тупика, когда оборона оказалась сильнее наступления и война на годы превратилась в бессмысленную мясорубку, оказывающую гнетущее моральное воздействие на действующие армии и на общество в тылу. В конечном итоге это привело к падению четырех империй и к деморализации Европы, легко сдавшей в последующие годы свои экономические и военно-политические позиции в мире.

В ходе Второй мировой войны ограниченность ресурсов стран Оси (Германии, Италии, Японии) вступила в противоречие с пространством театра военных действий. Первоначальные успехи были нивелированы расстояниями, отделявшими войска от баз в Северной Африке, на российских равнинах, в джунглях Юго-Восточной Азии и на архипелагах Тихого океана. Войск для одновременного занятия линии фронта, контроля коммуникаций и создания ударных группировок просто не хватало, а пренебрежение чем-то одним делало операции слишком рискованными и в конечном итоге вело к поражениям и превращению блицкрига в затяжную войну, в которой, благодаря превосходству Объединенных наций над странами Оси во всех видах ресурсов и в мобилизационном потенциале военной промышленности, поражение фашистского блока становилось вопросом времени и жертв, но не вопросом принципа.

В российско-американской конфронтации начала XXI века ключевую роль корректировщика первоначальных планов сыграл фактор времени. США, как нападавшая сторона, владели инициативой. Они имели возможность выбрать время, место и способ достижения цели. В эпоху глобализированного мира расстояния не играли существенной роли. К тому же США располагали подавляющим ресурсным превосходством. Американский план имел лишь два узких места, которые первоначально не могли восприниматься его составителями как значимые.

Во-первых, как отмечалось в предыдущих главах, гегемон, дестабилизирующийуправляемый мир, ввергающий его в хаос, начинает восприниматься не как гарант стабильности и неизменности правил игры, не как «ночной сторож», охраняющий покой, и даже не как неизбежное зло, но как опасный и неуправляемый маньяк, от которого неплохо бы избавиться коллективными усилиями.

Во-вторых, каждое поражение гегемона подрывает его позиции, развеивая миф о его неуязвимости и о бессмысленности сопротивления его диктату. Одно поражение может восприниматься как случайность, два порождают сомнения, когда же их становится больше, управляемые прекращают безоговорочно верить в компетентность управляющего, вассалы начинают требовать учета их интересов и более справедливого дележа трофеев, друзья и союзники сомневаются в целесообразности дальнейшего союза, а враги поднимают голову. Если же гегемон терпит поражения от одного и того же противника, то в лице успешно сопротивляющейся страны все недовольные (а их всегда много) получают центр объединения. Возникает точка сборки альтернативного мира.

Именно поэтому США было необходимо закончить конфликт с Россией быстро и с минимальной дестабилизацией подконтрольного им мира. Оптимальное решение предполагало организацию хаоса исключительно на постсоветском пространстве. Весь остальной мир воспринял бы это как естественное продолжение распада СССР, что никоим образом не повредило бы образу США как гаранта стабильности и соблюдения общих правил.

Демонтаж Югославии, а затем и Сербии укладывался в общую схему. Югославия воспринималась Европой как мини-СССР на Балканах, а Сербия – как балканская Россия. Белград, ставший пионером политики многовекторности еще в 60-е – 70-е годы XX века, когда Югославия успешно диссидентствовала в социалистическом лагере, снимая сливки с контактов как с Востоком (Совет экономической взаимопомощи – СЭВ), так и с Западом (Европейское экономическое сообщество – ЕЭС, позднее преобразованное в ЕС), тем не менее никогда не воспринимался Европой как часть собственной цивилизации. Балканские события 90-х годов ХХ века представлялись ЕС логичным результатом победы в холодной войне.

Также не вызвали серьезной оппозиции союзников вторжения США в Ирак и Афганистан, пусть и под фальшивыми предлогами. Во-первых, в Ираке правил Саддам Хусейн, который, как известно, напал в 1990 году на Кувейт, посягнув на святое – энергетическую безопасность Запада. Во-вторых, Афганистан находился под контролем талибов, а они мало того что варвары, разрушившие статуи Будды в Бамиане и выступавшие против гендерного равенства, так еще и террористы, приютившие Усаму бен Ладена, а также злобные наркоторговцы, заваливающие ЕС и США героином. В-третьих, это Азия, Восток, а воевать на Востоке, с европейской точки зрения, можно – там всегда идет какая-нибудь война.

В общем, американцы действовали в рамках понятных Европе правил, да и остальной мир был если и не удовлетворен официальными поводами для нападений, то в принципе не видел в них ничего плохого. Жертвы «демократизации» были сами виноваты – они первые нарушили правила. Во всяком случае, «цивилизованному» миру и его окрестностям так казалось.

Первая осечка произошла в 2000–2001 годах на Украине, когда не удался первый цветной переворот, спланированный на постсоветском пространстве. Впрочем, казалось, что в этом нет ничего критичного. Да, бывают осечки. Саддама Хусейна тоже не с первого раза свергли, поймали и повесили. Пришлось десять лет ждать, пока Джордж Буш-младший завершит дело Джорджа Буша-старшего. В конце концов, события 2000–2001 годов в Киеве прошли практически не замеченными. Их и на Украине-то теперь мало кто вспоминает, настолько они оказались невпечатляющими в сравнении с последующими цветными драмами. Тем более они неизвестны в России. А в остальном мире, включая Европу, кроме узких специалистов, в большинстве своем задействованных в мероприятиях, и вовсе забыли о них уже в ноябре 2004 года – первый киевский майдан заслонил.

Но именно тогда США выпали из первоначального графика и были вынуждены скорректировать планы, предполагавшие в качестве итога маргинализацию России, установление контроля над ее природными ресурсами и обеспечение таким образом сохранения мирового доминирования Вашингтона независимо от развития кризиса им же созданной системы. Судя по последующему развертыванию цветной схемы на просторах СНГ, вопрос с Россией планировалось решить где-то в 2006–2007 годах и, несмотря на необходимость перенести установление контроля над Украиной с конца 2000 – начала 2001 года на конец 2004 – начало 2005-го, США собирались уложиться в первоначально заданные сроки. Временная дестабилизация постсоветского пространства и перебои с поставками в Европу российского газа через территорию Украины были легко объяснимы и должны были быть достаточно непродолжительными, чтобы не отразиться серьезно на доверии вассалов и союзников к США.

Американцы не могли предположить, что уже к 2004 году Россия усилится настолько, что сможет оказывать активное, а подчас и эффективное сопротивление их цветному наступлению, окончательно ломая графики и путая планы. Между тем оранжевый путч 2004-го был, по сути, последним успехом США. Остальные мероприятия такого рода или провалились (как в Белоруссии), или были отыграны Россией назад (как в Киргизии), а относительный успех с отстранением от власти Коммунистической партии Молдовы был поздним, неокончательным и неубедительным (упорная борьба за власть в Кишиневе идет до сих пор на каждых выборах), к тому же был достигнут на второстепенном направлении и не предоставлял США свободы рук в СНГ.

Перенесение акцента на втягивание России в открытые конфликты (Грузия, Сирия) также оказалось неудачным. Россия в обоих случаях смогла не сделать выбор из двух зол, а найти третий вариант. В случае с Грузией она сумела не втянуться в длительную войну с высокими потерями (своего рода кавказский Афганистан), но и не отказалась от защиты своих союзников, что предполагалось в качестве альтернативного варианта. В Сирии ей удалось не допустить атаки на Асада по образцу ливийской, но при этом не вступить с Западом в прямую конфронтацию. Оружие и решимость его применить были продемонстрированы, однако и политические условности соблюдены. США и их европейским союзникам Москва позволила, сохранив лицо, выйти из ловушки, в которую они сами себя загнали (когда нельзя было нанести удар по Сирии из-за опасности вступить в военное соприкосновение с российской эскадрой и нельзя было не ударить, поскольку все «красные линии» были Асадом перейдены и ни один ультиматум не был выполнен).

Когда США готовили и проводили переворот на Украине, они традиционно предлагали России выбор между плохим и худшим. Можно было вмешаться сразу после переворота и, имея под рукой «законного» Януковича, послать войска наводить порядок. В таком случае Россия нарвалась бы на обвинения в том, что душит народную революцию, возвращая к власти кровавого тирана. Обвинения были бы тем более правдоподобными, что к этому моменту Янукович воспринимался как предатель всей пророссийской Украиной, а также всей оставшейся в стране элитой Партии регионов. У него не осталось сторонников на Украине, так что он мог бы удержаться у власти только за счет российской военной поддержки. Сложилась бы ситуация, аналогичная той, что могла сложиться в Грузии, заверши Россия войну 08.08.08 в Тбилиси свержением Саакашвили: отношения с ЕС и престиж России в мире были бы безнадежно подорваны, все возможные санкции введены, а все свободные ресурсы Москвы оказались бы надолго связаны на Украине. Евразийская интеграция в лучшем случае остановилась бы, в худшем – двинулась вспять.

Можно было проигнорировать переворот и занять выжидательную позицию. Тогда уже в первой декаде марта в Крыму начали бы резню русских совместными усилиями боевиков нацистских организаций, подвезенных с материковой Украины, и местными силами Меджлиса крымско-татарского народа. Задача – спровоцировать флот на стрельбу, и с вероятностью минимум 90 % он начал бы стрелять. Слишком много в Крыму семей флота, друзей флота, пенсионеров флота. Вряд ли офицеры флота смогли бы смотреть на то, как их уничтожают, и ждать приказа из Москвы. Первые же выстрелы с кораблей вызвали бы заранее заготовленную «реакцию мирового сообщества», которое осудило бы нападение российских войск на мирных граждан, приведшее к многочисленным человеческим жертвам, потребовало бы наказать виновных и, конечно, поддержало бы требование властей Украины о немедленном выводе флота из Севастополя и Крыма. Для убедительности и демонстрации серьезности намерений к Севастополю подошло бы три-четыре американских (и союзных натовских) фрегата и эсминца (более чем достаточно, чтобы запереть флот в бухте), ну а в Эгеиде на всякий случай болталась бы американская ударная авианосная группа.

При таком варианте развития событий у Москвы вновь был бы выбор между плохим и худшим:

можно было принять на себя ответственность за действия флота и начать переговоры об эвакуации из Крыма российских граждан и тех граждан Украины, которым угрожает опасность и которые изъявят желание сменить гражданство на российское;

можно было заявить о том, что флот действовал без приказа, на свой страх и риск, и Россия за это ответственности не несет; но это дало бы возможность США и НАТО поставить вопрос о своем праве на силовое подавление соединения, вышедшего из подчинения властям и ведущего боевые действия против граждан другой страны, заодно был бы подорван престиж российского руководства в военной среде.

России в Крыму собирались зеркально вернуть Сирию. Только уйти, сохранив лицо, никто бы не позволил. Джентльменское отношение к противнику не в европейских и уж тем более не в американских традициях. В общем, Москва должна была воевать в любом случае, воевать в безнадежной с политической точки зрения ситуации, когда никакое военное решение, никакая победа, никакое занятие территории не дают окончательного, юридически закрепленного международно-правового решения. Наоборот, каждый следующий шаг усиливает изоляцию, связывает все больше ресурсов, требует все большего напряжения сил.

Российский ход с бескровным присоединением Крыма и начало восстания в Новороссии эти планы сломали. Россия прошла между плохим и худшим и нашла третий вариант. Но это не значит, что планы втягивания ее в войну изменились. Теперь ее кровь из носу необходимо было заставить воевать с Украиной. Иначе получалось, что США опять проиграли. В мире уже начинали посмеиваться и поговаривать, что Обама организовал переворот на Украине, чтобы Путин присоединил к России Крым. Поэтому вашингтонские эмиссары и постоянно работающие на Украине советники настояли не просто на подавлении мирных протестов в городах Новороссии, но в подавлении их с максимально возможным зверством. Сожжение людей в Одессе, расстрелы в Мариуполе, применение тяжелой артиллерии и авиации против мирных городов, многочисленные нарушения украинскими войсками российской границы и обстрелы российской территории имели лишь одну цель – вынудить Россию отправить армию на Украину. Сразу после этого неизбежно последовали бы жесткие санкции со стороны США и ЕС и истерика Запада во всех доступных международных организациях и форматах.

Со своей стороны Россия, вопервых, пыталась сохранить конструктивные отношения с ЕС, предполагавшие возможность компромисса, вовторых, ей требовалось время для минимально необходимой адаптации своей экономики к будущим санкциям. Давно известно: если США заявили о введении санкций, санкции будут. Но Вашингтон всегда старается как можно полнее использовать потенциал давления и информационные поводы, связанные с санкциями. Ввести достаточно только один раз, зато рассказывать об этом можно сколько угодно. Поэтому в классическом варианте от первого заявления до реального запуска санкционного механизма проходят недели, а иногда и месяцы. Если потенциальная жертва демонстрирует склонность к уступкам, как это делал Янукович, санкционный механизм запускается лишь тогда, когда все уступки будут выжаты. В общем, при умелом маневрировании оттянуть введение можно и на полгода.

В сложившейся ситуации этого не так уж и мало. За полгода с момента февральского переворота в Киеве и китайские контракты были подписаны, и решение о Банке БРИКС принято, и в Азии и Латинской Америке новые торгово-экономические связи налажены, и даже порядка тридцати миллиардов долларов в резервах выведены из американских казначейских обязательств и конвертированы в золото.

Процесс успешного маневрирования России был прерван совместно организованной Вашингтоном и Киевом провокацией с малайзийским «Боингом». Однако даже после этого поведение ЕС, старавшегося ограничиться чисто декларативными санкциями, давало надежду на возможность найти компромисс с Европой, выведя за скобки США. В конечном итоге США все же дожали ЕС, и санкции стали серьезно задевать российские экономические интересы. Причем лидеры ЕС уже по собственной инициативе начинают рассуждать о введении новых, более жестких пакетов. Внутренняя обстановка в Евросоюзе, правда, не располагает к особой санкционной активности. Вслед за тихим саботажем все больше стран начинают прямо высказываться против продолжения политики санкций и не только не желают вводить новые, но и требуют свернуть уже имеющиеся. Можно надеяться, что постепенно количество публичных противников санкций будет расти, однако пока маловероятно, что они сумеют в ближайшее время резко сменить политику ЕС. Если такое и произойдет, то только под влиянием российских демаршей, декларирующих разрыв партнерских связей с Евросоюзом и смену внешнеполитических приоритетов Кремля, больше не считающего европейское направление основным.

Тем не менее ЕС остается в состоянии неопределенности, и введение новых санкций так же маловероятно, как и отмена существующих. Но США мало устраивает такой подход. Америке необходимо максимальное усиление давления на Россию в самые сжатые сроки, поскольку чем дольше тянется конфликт, тем слабее становятся США и тем сильнее и авторитетнее становится Россия. Уже сейчас многие западные эксперты считают, что в ходе экономической войны хозяйство западных стран (причем некоторые говорят не только об экономиках стран ЕС, но и об американской) рискует разрушиться раньше, чем будет нанесен существенный ущерб России. Возможно, это и излишне оптимистичная оценка, но российская экономика действительно продемонстрировала куда больший запас прочности и большую устойчивость, чем ожидало большинство экспертов-экономистов, в том числе российских.

Так или иначе, но время работает против США. Доллар начал медленно, но верно терять позиции мировой резервной валюты. Как долго будет продолжаться этот процесс, прежде чем произойдет обвал, никто точно сказать не в состоянии (это может быть и полгода, и пять лет). Поэтому концентрация всех возможных усилий ради разрушения российской экономики и на этой основе дестабилизации страны – главная задача США, а для ее выполнения нужны всеобъемлющие санкции со стороны ЕС. ЕС же в данной ситуации введет санкции только в случае явного неспровоцированного участия России в гражданской войне на Украине.

В связи с этим интересы США требуют скорейшего вовлечения России в военный конфликт, а интересы России – как можно дольшего сохранения мира. Чем и объясняются позиции, занятые обеими державами в украинском кризисе. Очевидно, Россия будет и дальше укреплять армию Новороссии до тех пор, пока она не окажется в состоянии одержать окончательную победу в гражданской войне. США же продолжат стимулировать украинские власти к втягиванию России в военный конфликт. Ситуация, правда, осложняется для Вашингтона откровенной слабостью украинской армии, к тому же дополнительно ослабленной августовскими поражениями. Наступать на ополчение Новороссии украинские войска не в состоянии, иначе их ждет новый разгром. В связи с этим усиливается прямая военная вовлеченность США в украинский гражданский конфликт. Постепенно США сами втягиваются в войну, в которую собирались втянуть Россию.

Чем дольше продолжается глобальный российско-американский конфликт, чем слабее становятся глобальные позиции США, чем меньше у них остается пространства для маневра, тем выше цена украинского кризиса. Уже сегодня победитель в украинском кризисе становится пбедителем и в глобальном. Но тем больше и соблазн для США «перевернуть доску» и резко интенсифицировать гражданскую войну на Украине. Уже даже европейские политики (по словам президента Словакии) считают, что с 70 %-ной вероятностью Украину в ближайшее время ждет серьезная война – но не с Россией. Поскольку с ЕС Украина также воевать не может и не будет, Белоруссия на нее тоже не нападет, а больше никто с Украиной не граничит, с высокой долей вероятности можно утверждать, что европейские политики имеют в виду гражданскую войну на Украине, то есть ее расширение на всю территорию страны.

До последнего времени, пока союз с ЕС оставался принципиальным российским приоритетом, я считал, что распространение гражданской войны на всю территорию Украины и ее переход в формат войны всех со всеми вызовет почти немедленный ввод на Украину российских войск при молчаливом одобрении ЕС. Ведь необходимо будет взять под охрану газопроводы и обеспечить транзит газа. Да и сомализация Украины ЕС нужна не больше, чем России. Однако после того как Россия официально сняла с себя ответственность за гарантии транзита, а также отказалась от стратегического партнерства с ЕС и вышла из проекта «Южный поток», вероятность быстрой реакции Москвы оказывается под вопросом. Единственный продолжающий действовать фактор, стимулирующий Россию к наведению порядка, – сомализация Украины, которая угрожает всем, причем России даже больше, чем ЕС. Но эту проблему Россия может решить, опираясь на армию Новороссии, активно наращивающую боевой потенциал. Очевидно, многое будет зависеть от того, когда именно и в какой форме произойдет срыв Украины в полномасштабную гражданскую войну. Если это произойдет быстро и резко, то армия Новороссии может оказаться не готова решать моментально возникшие проблемы и России придется вмешаться в той или иной форме. Если же украинским властям удастся на какой-то период стабилизировать ситуацию, а срыв в конфликт будет продолжительным и вялотекущим, то не исключено, что прямое вмешательство России может и не понадобиться.

Поскольку же США необходимо, чтобы Россия воевала, можно предположить, что еще до конца 2014 года, то есть в течение декабря, США и их киевские союзники организуют очередные кровавые провокации. В том числе возможен и очередной военный переворот, так как президент Порошенко слишком явно стремится заключить с ополчением Новороссии мир на любых условиях, чтобы получить возможность стабилизировать выходящую из-под контроля внутреннюю ситуацию и сохранить режим. Проблема Порошенко заключается в том, что судьба киевского режима США не интересует.

Глава 10
Возможные варианты разрешения украинского кризиса (с учетом интересов задействованных игроков, наличных ресурсов и лимитированного времени)

Украинский кризис, развивавшийся последние четырнадцать лет как составная часть глобального кризиса, вызванного попыткой США как можно дольше продлить существование уже отжившей и агонизирующей системы своего мирового доминирования, оказался в результате критической точкой, своего рода Сталинградом сетецентрической войны, в которой Россия, восстановившаяся в ходе этого (глобального) кризиса в качестве второй сверхдержавы, и формирующийся вокруг нее блок государств, ориентированных на реформирование системы международных политических и экономических отношений и придание ей многополярного характера, столкнулись с консолидированной позицией мирового Запада (США, ЕС, в меньшей степени Япония, Канада, Австралия). Кризис приобрел форму матрешки: один, глобальный, содержит в себе формально самостоятельно развивающиеся, но на деле связанные участием одних и тех же глобальных игроков региональные кризисы (украинский, ливийский, сирийский, иракский – последние два на данном этапе связаны с активностью боевиков Исламского государства).

Видимая часть этих кризисов, выражающаяся в цветных переворотах, с 2010 года утративших мирный характер и повсеместно перерастающих в гражданские войны, служит лишь ширмой, скрывающей сложную информационную и экономическую борьбу, направленную на разрушение экономики соперника, что должно закономерно вызвать общественно-политическую активность, направленную против власти, и в конечном итоге – дестабилизацию и распад соответствующего государства. До конца 2014 года стратегия России заключалась в поиске компромиссных вариантов урегулирования проблем (без выигравших и проигравших). Такой подход был неприемлем для США, поскольку предполагал неизбежный (хоть и мягкий) демонтаж системы, которую они желали сохранить. В результате Вашингтону все же удалось перевести противостояние в формат игры с нулевой суммой, когда не только для США, но и для остальных задействованных игроков отсутствие победы означает поражение.

В такой ситуации компромисс становится невозможным, и с конца ноября 2014 года Россия также начала играть не на соглашение, но на победу.

Украинский кризис приобрел решающее значение, поскольку в нем в наибольшей степени сошлись интересы главных мировых игроков. Всего в противостоянии участвуют четыре самостоятельные стороны, каждая со своим набором интересов. Три основных – Россия, США, ЕС. Одна второстепенная – Украина, представленная киевским правительством путчистов, захвативших власть в результате февральского переворота, и Новороссией (Донецкая и Луганская Народные Республики с их находящимися в процессе формирования властными структурами, ополчение, постепенно переформатируемое в регулярную армию, подпольное сопротивление в областях Юго-Востока с пророссийски ориентированным населением – Харьковской, Одесской, Запорожской, Днепропетровской, Николаевской, Херсонской).

Позиции России и США внутренне консолидированы, последовательны, а также антагонистичны по отношению друг к другу. США стремились добиться на Украине нескольких последовательно меняющихся (с изменением ситуации) целей. Первоначальная цель предусматривала создание на Украине нацистского русофобского государства, способного реализовывать активную антироссийскую политику и являющегося дестабилизатором ситуации внутри России. Кроме того, это государство должно было стать важнейшей частью «санитарного кордона», разделяющего Россию и ЕС и блокирующего их экономическое сотрудничество, в том числе (и в первую очередь) прерывающего транзит российских энергоносителей в ЕС. Эти действия позволили бы избежать крайне опасного для США соединения потенциалов России и ЕС, а также обеспечили бы долговременную зависимость Брюсселя и Москвы от США.

В связи с неадекватностью киевских властей поставленным задачам, фактическим банкротством Украины и превентивными действиями, предпринятыми Россией в Крыму и не позволившими консолидировать режим и обеспечить ему легальную и полномасштабную иностранную военную поддержку, первоначальная задача несколько трансформировалась. От киевского режима требовалось любым способом втянуть Россию в открытые боевые действия на территории Украины. Это должно было обеспечить США консолидированную позицию Запада по вопросу о введении против России санкций, имеющих целью ее экономическое удушение, а также минимизировать поддержку России в международных организациях и облегчить принятие резолюций, направленных на осуждение и изоляцию России.

Учитывая ограниченность наличных ресурсов киевского режима, а также отказ Запада (включая США) от оказания полномасштабной финансовой помощи, с задачей организации масштабных провокаций Киев справился: в Донецкой и Луганской Народных Республиках развернулась военная операция с применением всех видов вооружения и техники, имеющихся у украинской армии (включая тяжелую бронетехнику, крупнокалиберную артиллерию, системы залпового огня всех калибров, баллистические ракеты и боевую авиацию). Одновременно в городах Новороссии, в которых Киеву удалось удержать власть, развернулась кампания открытого террора против сторонников сближения с Россией и русскоязычного населения. Количество беженцев с территорий, охваченных боевыми действиями, превысило полтора миллиона человек. Из них в Россию бежало около миллиона. Количество убитых за полгода превысило десять тысяч человек, а по другим данным, составило более сорока тысяч человек. В конечном итоге мировое сообщество, как в лице отдельных стран, так и в лице международных организаций, признало, что на Украине идет гражданская война. Правда, украинские власти продолжают заявлять, что они отбивают российскую агрессию.

Несмотря на все старания Киева, а также наличие законного повода для вмешательства, Россия не поддалась на провокации и не начала открытое вторжение на Украину. Попытка уничтожить повстанцев, выиграть гражданскую войну и, консолидировав Украину (без отошедшего к России Крыма), вернуться к реализации первоначальной задачи также не удалась.

Киевские власти так и не смогли выполнить ни одой из приоритетных с точки зрения США задач. Более того, прогрессирующее разрушение экономики и обнищание населения привели к тотальному неисполнению бюджета. Внутренних ресурсов на содержание украинского государства не было, и оно могло существовать только за счет регулярной иностранной финансовой помощи. Но ни Вашингтон, ни Брюссель не желали вкладывать миллиарды долларов в страну, которая никогда не заплатит по счетам не только потому, что обанкротилась, но и в связи с тем, что явно разваливалась. Естественно, Россия также не планировала содержать враждебное по отношению к ней украинское правительство. В связи с невозможностью, с одной стороны, содержать Украину, а с другой – невозможностью свернуть операцию и уйти оттуда, США сделали ставку на распространение гражданской войны на всю территорию Украины.

Во-первых, неизбежная в таком случае сомализация страны делала практически неизбежным вмешательство как России, так и ЕС, которым просто необходимо было бы оградить себя от опасности перетекания с Украины вооруженных террористических групп, от использования ее территории для неконтролируемой контрабанды, в том числе оружия, создания на ней перевалочных пунктов наркотрафика etc. Сам по себе факт вмешательства потребовал бы от Москвы и Брюсселя финансирования восстановления Украины, что, с учетом размеров территории и количества населения, стоило бы десятки миллиардов долларов в год. Причем финансирование должно было бы продолжаться несколько лет подряд.

Во-вторых, была высока вероятность того, что определение зон ответственности России и отдельных стран ЕС и их соотнесение с объемами финансирования вызовут трения и споры, которые надолго ухудшат отношения Москвы и Брюсселя.

В-третьих, перед контингентами государств, принявших на себя ответственность за наведение порядка на Украине, стояла бы задача разоружения незаконных вооруженных формирований и налаживания взаимодействия с силовыми структурами, прежде всего правоохранительными органами. После переворота на Украине было сформировано большое количество неонацистских добровольческих формирований (как правило, батальонов), не имеющих единого командования и подчиняющихся каждое своему лидеру. Также произошла инфильтрация нацистских боевиков в правоохранительные органы. Это значит, что процесс разоружения незаконных формирований вызвал бы ожесточенное сопротивление и мог спровоцировать начало партизанской войны. Равным образом, украинские правоохранительные органы было бы невозможно использовать для выполнения задач по денацификации, поскольку они сами были нацифицированы.

Несмотря на то что США, пытаясь стимулировать распространение гражданской войны на всю территорию Украины, умышленно воспрепятствовали консолидации государственной власти президентом Порошенко, обеспечив противовес ему в лице премьера Яценюка и создав таким образом обстановку двоевластия и постоянной конкуренции, открытого столкновения между этими политиками пока не произошло. Борьба продолжает вестись в рамках классического бюрократического противостояния – заполнение ключевых государственных должностей своими сторонниками и последующее использование подконтрольного административного ресурса для ущемления интересов оппонента. Тем не менее потенциал конфликтности остается очень высоким. Обе политические группы (и консолидированная вокруг президента, и собранная вокруг премьера) опираются на лояльные их лидерам вооруженные отряды (как из неонацистских добровольцев, так и из государственных силовых структур). Кроме того, в стране существует третья сила в лице олигарха и днепропетровского губернатора Игоря Коломойского, который опирается на собственную десятитысячную частную армию, никому не подчиняется и полностью контролирует несколько промышленных областей, находящихся к тому же в оперативном тылу киевских войск, ведущих войну с повстанцами Донецкой и Луганской Народных Республик, то есть в любой момент может прервать сообщение Киева и фронта. Так что вероятность взрыва, начинающегося с очередного государственного переворота и перерастающего в гражданскую войну в столице, которая быстро распространяется на регионы, остается высокой.

Со своей стороны Россия заинтересована в стабилизации ситуации на Украине, но только при условии смены характера режима. Он должен быть очищен от откровенных нацистов, а оранжевые, проамерикански настроенные путчисты должны быть уравновешены представителями Новороссии. В этом плане принципиальной является федерализация страны, а также закрепление на конституционном уровне положения о русско-украинском двуязычии. Вряд ли в Москве не понимают, что эти требования невыполнимы, поскольку в их рамках нацистские боевики должны сами себя разоружить и сами же себя распустить. Более того, санкционировать эти действия должны люди, для чьей власти эти боевики как раз и являются единственной (пусть и не очень надежной) опорой. А согласие на федерализацию и уступку части мест в правительстве представителям Новороссии должны дать люди, которые вначале организовали вооруженный мятеж, чтобы убрать их от власти, а затем еще и принялись уничтожать гражданское население Новороссии всеми доступными способами, от массового сожжения заживо до артиллерийских обстрелов и бомбардировок жилых кварталов. Можно предположить, что эти требования выдвигаются не в расчете на их выполнение, а для того, чтобы можно было ответить Западу, настойчиво требующему от России достичь договоренности с киевскими властями, что мы, мол, предлагали компромиссный план урегулирования, но Киев его не принял.

Объективно Россия должна быть заинтересована в возвращении себе полноценного контроля над Украиной. Произойдет ли это путем непосредственного включения территорий в состав России по примеру Крыма или опосредованно, путем поддержки лояльной власти, как в Донецкой и Луганской Народных Республиках, не так важно. Очевидно, этот вопрос можно будет решить исходя из реального состояния дел на соответствующих территориях, в первую очередь отношения населения, а также возможностей, предоставляемых общей политической обстановкой. В любом случае более-менее длительное существование рядом современного российского государства и русофобской нацистской Украины невозможно. Кто-то должен уйти. Это, кстати, в феврале-марте прекрасно понимали украинские нацисты, утверждавшие, что их победа находится в Москве, потому что, мол, пока не разрушена Россия, не существует достаточных гарантий сохранения Украины. Однако обратное тоже верно, и пока существует Украина, она всегда будет пытаться разрушить Россию. Более того, как показал опыт существования советской Украины, самое лояльное украинское государство не застраховано от опасности почти моментального перерождения в русофобскую нацистскую диктатуру.

До недавнего времени Россия была заинтересована в том, чтобы реализация ее планов в отношении Украины не нарушала возможности выстраивания конструктивных взаимовыгодных отношений с Европейским Союзом. Очевидно, она и сегодня не станет отказываться от налаживания глубокого экономического и политического сотрудничества с ЕС, если последний проявит готовность к переговорам без предварительных условий. Но это направление уже не является приоритетным. В целом маневр России на Восток и публичное сворачивание планов по установлению настоящего стратегического партнерства с ЕС, конечно, снижают геополитическую ценность Украины – Россия сама отказалась от всего, что должна была блокировать Украина, и при этом не только не ослабла, но и усилилась. Тем не менее с внутриполитической точки зрения Москва не может сократить активность на украинском направлении. Поэтому есть основания считать, что Украина и в дальнейшем останется центром российско-американского противостояния, однако совершенный Россией поворот даст Москве свободу рук и пространство для маневра на украинском направлении. Теперь Россия может действовать, невзирая на позицию ЕС, а позиция США изначально является настолько неконструктивной, что лишает смысла любую попытку компромисса.

ЕС не имеет единой позиции. Евробюрократия и часть национальных государств (наиболее активны Польша и страны Прибалтики) склонны абсолютизировать американское лидерство и считать интересы США и ЕС тождественными. Руководство Германии в лице федерального канцлера Ангелы Меркель, первоначально занимавшее взвешенную позицию и пытавшееся сохранить отношения с Россией, осенью 2014 года обнаружило сильный крен в сторону поддержки позиции США. Тем не менее в немецком обществе, бизнесе и политике чрезвычайно сильны и постоянно усиливаются настроения в пользу восстановления отношений с Россией и выхода из конфликта, с предоставлением возможности США самостоятельно решать свои проблемы.

Среди остальных стран ЕС наиболее благоприятную позицию по отношению к России занимают Чехия, Словакия и Венгрия, активно выступающие за прекращение санкционной политики. Великобритания традиционно демонстрирует англосаксонскую солидарность, полностью поддерживая США. Зачастую британские лидеры выступают даже радикальнее, чем американские официальные лица.

Весь остальной ЕС, воздерживаясь от активного обозначения своей позиции, следует курсу, пролагаемому Германией, по крайней мере до тех пор, пока этот курс в целом не расходится радикально с позицией США. Италия, Греция, Болгария, Австрия настроены достаточно пророссийски, но серьезно линии ЕС не оппонируют. Скандинавские страны, а также Дания и Нидерланды, напротив, выступают сторонниками ужесточения антироссийских санкций.

При этом раскол в ЕС в том, что касается единой позиции в отношении России, нарастает. Стороны обмениваются все более радикальными обвинениями, а Венгрия, подвергшаяся остракизму из-за отказа поддержать новый пакет санкций против Москвы, даже заявила о возможности выхода из ЕС, если практика давления на нее не прекратится.

В целом ЕС заинтересован в скорейшем восстановлении стабильности и управляемости государства на Украине. При этом он не имеет на сегодня на Украине каких-либо серьезных интересов и, в принципе, был бы удовлетворен любым из предложенных Россией компромиссных вариантов. Однако традиционно особые отношения с Америкой заставляют ЕС поддерживать союзника в ущерб собственным интересам. Время для формирования собственной независимой позиции Брюсселем практически упущено, и шансов на то, что раздираемый внутренними противоречиями Евросоюз внезапно сумеет выйти из тени США, практически не осталось.

Роль киевских властей в данной ситуации страдательная. Они полностью зависят от материальной, финансовой, политической и дипломатической поддержки США и готовы поддержать любую инициативу Вашингтона. В то же время среди лидеров путчистов нарастает противостояние в треугольнике Яценюк – Порошенко – Коломойский, готовое в любой момент взорваться очередным гражданским конфликтом, который охватит уже всю территорию Украины. Нарастает и социальная напряженность. Ни одно из обещаний, выданных народу на майдане, а также в ходе президентских и парламентских выборов, не выполнено. Уровень жизни резко упал, поскольку практически прекратила работать экономика, как следствие начался неостановимый рост безработицы, государство перестало выполнять почти все социальные обязательства. Затянувшаяся война явно не может быть выиграна, но правительство отказывается ее прекращать. Страна зашла в тупик. Будущее видится в мрачных тонах. Нарастает ожесточение против власти, а отсутствие позитивной альтернативной программы, равно как и сколько-нибудь внятной оппозиции, способной такую программу предложить, оставляет только один выход – анархический бунт.

Теоретически власти Украины были бы заинтересованы признать независимость Донбасса, закончив таким образом гражданскую войну и сохранив за собой большую часть территории Украины. Это позволило бы распустить добровольческие вооруженные формирования, вновь наладить нормальную работу силовых структур, постепенно восстановить контроль центральной власти над страной, договориться с Россией об условиях возобновления экономического сотрудничества и начать заново отстраивать экономику. Однако такая возможность существует лишь теоретически. На деле киевская власть не свободна в выборе. И проблема не только в ее внешнем контроле со стороны США – гораздо более серьезны внутренние проблемы. Так, борьба за власть и собственность между кланами Порошенко, Коломойского и Яценюка приводит к взаимному блокированию любых инициатив. Если президент попытается заключить мир на основе признания независимости Донбасса (а другой вариант мирного соглашения уже невозможен), он тут же будет обвинен в предательстве партнерами по коалиции и, скорее всего, смещен насильственным путем. В принципе, все три конкурента выжидают любой ошибки своих врагов-соратников, чтобы избавиться от них.

Кроме того, численность различного рода добровольческих вооруженных формирований, контролируемых нацистами и радикально настроенных на продолжение войны (хоть в большинстве своем и не спешащих на фронт), достигла двадцати-тридцати тысяч человек (часть, пройдя обкатку на фронте, находится в резерве, но в любой момент может пополнить ряды нацистских формирований. Эта сила не желает слышать ни о каких переговорах ни с Донбассом, ни с Россией, готова сорвать (и уже не раз срывала) любые договоренности о прекращении огня и регулярно угрожает властям (в основном президенту) очередным вооруженным переворотом, если те не будут достаточно радикальны. Причем их стремление к устранению действующего руководства страны и концентрации всей полноты власти в руках своих полевых командиров постоянно возрастает. США не препятствуют распространению данных настроений, наоборот, Госдеп активно работает с полевыми командирами, практически легализуя их как статусных политиков.

С учетом изложенного в ближайшем будущем можно прогнозировать новый виток гражданской войны на Украине, который будет характеризоваться, с одной стороны, началом боевых действий на подконтрольных Киеву территориях между различными отрядами боевиков, разрозненными армейскими подразделениями, частями других силовых структур. В ходе подобного рода столкновений будут определяться границы полуфеодальных клановых владений, как мелких (в масштабах населенного пункта или даже отдельных микрорайонов и улиц в населенном пункте), так и крупных, охватывающих от одной до нескольких областей. С другой стороны, на этот процесс наложится неизбежный в таких условиях развал фронта, что приведет первоначально к выходу вооруженных сил Новороссии на рубежи Донецкой и Луганской областей, а затем к их постепенному продвижению в глубь Украины.

Логика развития событий подсказывает, что России выгоднее устанавливать контроль над Украиной при помощи вооруженных сил Новороссии. Такой подход оставляет Кремлю пространство для маневра в случае, если ЕС внезапно проявит договороспособность. Да и в любом другом случае, оставаясь формально не втянутой в конфликт, Россия всегда может выступить в качестве посредника, что при неизбежном, рано или поздно, начале процесса международно-правового урегулирования и фиксации новой политической реальности, родившейся из пепла украинского государства, дает возможность занять выигрышную позицию.

В целом ситуация складывается таким образом, что Россия в любом случае восстановит прямой (с включением в свой состав) или косвенный (с переучреждением государственности) контроль над Украиной, возможно, без некоторых западных регионов. Причем произойти это должно быстро, в течение зимы.

Что касается глобальной составляющей кризиса, то очевидна неизбежность ликвидации существующей глобальной системы экономических и политических отношений. У США уже нет возможности ее удержать – даже в том случае, если каким-то чудом им удастся одержать победу над Россией. Вашингтон уже надорвался в этой борьбе, в то время как Китай существенно усилился и заявляет права на Юго-Восточную Азию как зону своих жизненных интересов.

Кроме того, шансы на победу в противостоянии с Москвой у Вашингтона призрачны. Он может надеяться только на какие-то внутренние потрясения, которые, как в 1917 году, привели бы Россию к поражению накануне победы. В остальном динамика процессов в экономиках противостоящих стран, а также изменения в глобальном раскладе сил делают победу России практически неизбежной. Падение нынешнего киевского режима и начало продвижения армии Новороссии в глубь украинской территории будут первыми материальными свидетельствами этой победы. Правда, пожать ее реальные плоды и юридически зафиксировать новый мировой порядок удастся не раньше, чем в 2017–2018 годах. Слишком велика инерционность глобальных процессов и слишком большое количество позиций необходимо приводить к единому знаменателю.

Одно можно сказать абсолютно точно: эпоха господства Запада закончилась. Единственная оставшаяся у США возможность не допустить прихода новой эпохи – уходя, громко хлопнуть дверью и таки перевести Третью мировую в классический военный формат, после чего вопрос новой глобальной политико-экономической системы будет неактуален по причине отсутствия человечества. Однако надо надеяться, что люди, отдающие приказы вооруженным силам США, не страдают суицидальным комплексом.

Заключение

Рассмотренный нами четырнадцатилетний период российско-американского противостояния, начавшийся по инициативе США, имевших целью продление на некоторый срок своей уже отжившей гегемонии, заканчивается возвращением России утраченного после распада СССР статуса сверхдержавы. Борьба еще не завершена, и возможны всякие случайности, в том числе неприятные и даже трагические. Китайцы говорят, что желание сдаться никогда не бывает так сильно, как на пороге победы. В противостоянии двух равновеликих сил часто все решает последнее усилие воли, позволяющее продержаться ровно столько, сколько необходимо, чтобы противник утратил веру в победу.

В современном мире многое зависит от непрогнозируемых изменений настроений широких масс. Этими изменениями можно управлять за счет контроля над национальными СМИ (разумеется, при условии их качественной работы). Надо сказать, что агитационно-пропагандистская работа российских средств массовой информации, несмотря на постоянную критику, раздающуюся в их адрес, не просто эффективна, а высокоэффективна. Практически не существует такого сегмента аудитории, с которым бы прицельно не работала группа средств массовой информации, или отдельный телеканал, или хотя бы передача. Даже относительно небольшие интеллектуальные клубы, почти полностью закрытые от воздействия электронных СМИ, накрываются специализированными журналами или хотя бы отдельными мероприятиями, проводящимися для целевой группы на постоянной основе. При этом минимальный размер такой группы может составлять три-пять человек, а организатор мероприятия являться обычным энтузиастом. Однако то, что такие энтузиасты – лидеры мнения малых групп – постоянно появляются и идут в народ, также оказывается заслугой организованных центральных СМИ, снабжающих энтузиастов аргументацией, дающих им непротиворечивую, логичную версию развития событий, составляющую нечто вроде информационного скелета, общего для всех лидеров мнений, что дает возможность, наращивая на «кости» «мясо и мышцы», не сильно отклоняться от «генеральной линии».

Тем не менее при всей эффективности работы российских СМИ у народных масс есть одна особенность. Иногда они начинают вести себя как прыгающие со скалы лемминги. Вчера еще незыблемые авторитеты теряют доверие. Популярные СМИ больше не собирают аудиторию, а эклектичные программы с невыразительной режиссурой и неясной смысловой нагрузкой вдруг обретают популярность. Логику этих изменений невозможно постичь. Время их наступления нельзя предвидеть. Но в такие периоды вся огромная машина государственной пропаганды становится бессмысленной и начинает работать вхолостую. Более того, люди начинают воспринимать сообщения официальных СМИ от противного, ставя минус там, где их убеждают поставить плюс, и наоборот. В такие периоды массы не просто подвержены альтернативным влияниям – они сами создают альтернативную реальность, живут в ней и часто добиваются того, что эта альтернативная реальность становится настоящей жизнью, подрывая устои государства и до неузнаваемости меняя общество.

Чаще всего (если не всегда) такие периоды наступают, когда народ не понимает действия власти и пытается найти им разумное объяснение. Большая часть людей так или иначе, на любительском уровне, интересуется политикой, но, не обладая достаточными знаниями и навыками в этой области, обнаруживает в своих объяснениях действительности логические разрывы. Легче всего эти разрывы заполняет и объясняет теория заговора.

Теория заговора иррациональна. Как именно она будет трактовать события, действия власти, даже обычные бытовые проблемы, невозможно просчитать заранее. Например, в 1991 году члены ГКЧП пытались спасти СССР от безумной политики Горбачева и от ельцинского популизма. Но народ выступил против них, уверив сам себя (СМИ даже не успели ничего показать, кроме «Лебединого озера» и пресс-конференции), что члены ГКЧП – исчадия ада, мечтающие всю страну отправить в сибирские лагеря. И даже после того, как их правота полностью подтвердилась, после того, как редкий гражданин исчезнувшей страны не лягнул (словесно или хотя бы мысленно) Михаила Сергеевича и Бориса Николаевича именно за то, что им вменяли 19 августа члены ГКЧП, последние так и не были реабилитированы народной памятью. К каждому члену ГКЧП в отдельности (из тех, кого помнят) отношение нормальное, к большинству (кроме Янаева – из-за того что у него дрожали руки) даже позитивное, но к самому ГКЧП, ничего толком не успевшему сделать, – резко негативное.

А ведь именно иррациональная реакция народа на действия ГКЧП похоронила СССР, который и народ, и ГКЧП собирались спасти.

Уже четырнадцать лет абсолютно неадекватно реагирует на внешние раздражители значительная часть народа Украины. Многие почему-то верят, что Порошенко или Яценюк, со времен Кучмы участвовавшие в политике, причем всегда на стороне власти (любой власти, пока сами властью не стали), – оппозиционеры, что США и ЕС только и мечтают, как бы облагодетельствовать каждого отдельно взятого украинца, и лишь мизерное количество отщепенцев – агентов Путина не дает им этого сделать. А если отщепенцев убить, то будет хорошо. А если их больше, чем половина страны, то тоже не страшно – они же «совки», ретрограды, таких убивать сам Бог велел. А им, «совкам», убивать порядочных евроориентированных людей никак нельзя – это покушение на общечеловеческие ценности.

Говорят, что их зомбировали СМИ. Нет, они зомбировались значительно раньше, чем СМИ начали массированную кампанию. К ноябрю 2004 года все, кто участвовал в перевороте первого майдана, уже были зомбированы, а СМИ переключились только в декабре, и толпа выдала им уже готовые концепты. СМИ не транслировали новые смыслы, они просто говорили то, что люди хотели слышать.

Характерно, что после 2004 года количество зомбированных практически не увеличивалось до марта 2014 года. На второй майдан выходили те же, кто был на первом. Даже обида за перешедший в Россию Крым не намного изменила соотношение зомбированных и незомбированных.

Не думаю, что ситуация на Украине в конце 1990-х существенно отличалась от ситуации в других постсоветских странах. Зомбированных, пораженных теорией заговора, верящих в спасительную миссию «нового» политика из старой обоймы граждан везде должно быть примерно поровну. Только выявляет их кризисная ситуация. А до того они такие же люди, смотрят те же передачи и верят тем же «гуру», что и все. Пока кризисная ситуация не запустит скрытую программу.

Весь мир сейчас переживает кризис, кризис системный. Старый мир заканчивается, новый создается. Никто не знает, каким он будет, этот прекрасный новый мир. Большинство людей на логическом, осмысленном уровне не отдают себе отчет, что живут в эпоху кардинальных перемен, но инстинктивно, интуитивно чувствуют, как исчезает, растворяется во времени и пространстве привычная комфортная среда и подступает неизвестное, а потому неприятное и опасное будущее.

Когда общество находится в таком состоянии, скрытая программа может запуститься в любой момент. И это главная опасность, подстерегающая общество, находящееся на пороге победы, когда так велико искушение сдаться.

Только активные действия, только громкие, несомненные, не допускающие двойной трактовки победы наполняют людей гордостью и уверенностью, создают ощущение праздничного единства народа и власти. Именно потому так важен был Крым. Но кризис идет, изматывающая борьба продолжается, а эффект Крыма практически исчерпан – давно закончился праздник единения и наступили серые будни.

Обществу нужен очередной праздник, очередная громкая, очевидная победа. Не победа, добываемая за столами дипломатических конференций, фиксирующих новую геополитическую реальность, незаметную и непонятную обычному гражданину, а победа, выраженная новым очертанием границ, флагами на башнях, салютами и фейерверками.

Продолжить чтение

Страницы:

Читать бесплатно другие книги:

Фантастические миниатюры. Сборник рассказов

Станковская Ирина

В сборнике представлены миниатюры и микрорассказы на стыке разных жанров, написанные автором в течен...

Алиса из страны чудес. Волшебный цветок Ардамира

Мейер Денис Ли

Книга рассказывает о девочке Алисе Громовой и ее знакомстве со своей таинственной родиной, скрывающе...

Алфавит (сборник)

Родина Таня

Сборник рассказов Алфавит – это 28 коротких историй. Каждая история – это одна из букв алфавита. Каж...

Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото

Козлов Петр

Есть судьбы, отправной точкой которых оказывается случайная встреча, а главной пружиной – удача. Так...

Дневники полярного капитана

Скотт Роберт Фалкон

Каждый шаг в неизведанное опасен – эту истину знает каждый. Но на себе, как на подопытных добровольц...

По большому льду. Северный полюс

Пири Роберт

Никто не знает, как зарождается мечта,– даже если доподлинно известно, с чего все началось. Жизнь (...

Украина в глобальной политике Ищенко Ростислав

Глава 6Политика удвоения ставок

Глава 7Борьба за Европу

Глава 8Перспектива «блестящей изоляции»

Глава 9Война и мир в планах сверхдержав

Глава 10Возможные варианты разрешения украинского кризиса (с учетом интересов задействованных игроков, наличных ресурсов и лимитированного времени)