Броневой Тё Илья

Рекогносцировка

Серые тучи навевали дремоту. Растянувшись от горизонта до горизонта грязным покрывалом, низкие и тяжелые, они не предвещали ничего хорошего. Во всяком случае, случайному путешественнику, не дай бог оказавшемуся под ними на бескрайних просторах великой Сибирской равнины, стоило их остерегаться. Хотя, казалось бы, они могли грозить лишь скорым «весенним» дождичком. Но дождичком, как водится, холодным, злым и немного отравленным, как вся мать-природа в окружающем распрекрасном мире.

Над жухлой травой и мятым серо-бурым снегом весело хулиганил цепкий порывистый ветер, завывая и постанывая на изуродованных стенах руин, на краях снарядных воронок, покрытых льдом и застывшей мерзостью, на рваных остовах металлоконструкций и прочих останках почившего здесь огромного мегаполиса.

В центре описанного выше «трупа» населенного пункта возле дороги, напоминающей скорее месиво экскрементов, нежели федеральную трассу Е74, – каковой она, безусловно, продолжала считаться официально, – возвышалось некое сооружение, которое два возившихся в нем (и одновременно проживавших) странных индивида звали не иначе как «наш ангар».

В некотором смысле «наш ангар» представлял собой прямое наследие малого аэропорта на окраине уничтоженного прошлым Новосибирска. Еще до минувшей войны часть его хозпостроек переделали под ремонтные боксы для грузовой техники, склады и прочую хренотень – равно как разбомбленный а-ля Дрезден-1945 знаменитый аэропорт Толмачево. Целых зданий к концу войны оставалось мало (бомбили, сволочи, от души), и аэропорты, как наиболее защищенные ПРО и ПВО объекты минобороны, использовались вояками даже для размещения штабов. Впрочем, в финале возни с налетами и зенитками малый новосибирский аэропорт все же получил свою «порцию» – в виде гигантской авиационной воронки. Инфраструктура, соответственно, накрылась. За исключением пары зданий на окраинах. Включая – о да! – «наш ангар».

Двух индивидов, составлявших население «нашего ангара», или, все привыкли говорить, «наш-ангара», звали до примитивности просто: Калмыш и Малярийкин, о чем недвусмысленно вещала обшарпанная вывеска над ржавыми воротами заведения. Чуть ниже вывеска дополнялась еще одной искрометной фразой – «т-е-х-о-б-с-л-у-ж-и-в-а-н-и-е & т-ю-н-и-н-г», но более мелкими буквами и криво. Синергичность нижней надписи не являлась простым совпадением. Калмыш занимался ТО, а Малярийкин, соответственно, тюнингом. Это были вроде как их вторые фамилии. Типа тех, что женщины в мусульманской Франции получают после лишения девственности, а мужчины в православной Африке – по вступлении в бедуинский ганг.

По завершении войны на развалинах города, в котором до ковровых бомбардировок проживало сорок миллионов человек, выжили только те, кто сильно не хотел дохнуть. И был готов для этого вкалывать, словно накачанный героином мул. Останков техники вокруг было полно: трупы подбитых танков и вертолетов, машины военные и гражданские, битые и поломанные, груды металлолома, пластика, ржавых и изувеченных взрывами стволов, останков бытовой и офисной техники, мебели со встроенными электронными чипами и прочей лабуды. И эта лабуда не обходилась без навороченной электроники, а человечество среди высоких технических достижений, по странной иронии, отходило в конце двадцать первого века на тот свет. Словно по смешку величайшего из комиков, господа Бога, люди перед массовым вымиранием навострились делать самые сложные и дорогие в истории человечества технические «примочки».

Основывая свой бизнес именно на этом неисчерпаемом стратегическом ресурсе – гигантских руинах, – множество технически грамотных людей после Войны-Смерть взялись за работу, зарабатывая себе на хлеб и попутно восстанавливая почти утраченную людскую цивилизацию.

Именно к таким гордым, но обреченным восстановителям утраченного относились оба совладельца мастерской «Калмыш & Малярийкин». Первого из них звали на самом деле вовсе не Калмыш, а совершенно обыденно – Константин Алексеевич Калмышев. Калмыш – своего рода производное от совмещения имени и фамилии. Пытливый ум, зоркий взгляд и способность «оживлять механику» позволяли этому уникальному, но слегка чудаковатому индивиду чинить и оживлять современные молодежные игрушки – настраивать моторы, собирать самоходные аппараты и даже создавать настоящее гоночное оружие – бронированные мотоциклы с пиками и таранами для диких уличных разборок. С заказчиками проблем не возникало – в мире, где клубы и кинофильмы тихо скончались, а за наркотики в прямом смысле рубили башку без всякого суда, основным увлечением молодежи стала брутальная уличная техника. Точнее – гонки и схватки с ее использованием. А также, конечно, понты ее обладателей.

Примерно здесь (на понтах) свой законный пост занимал давний приятель Калмыша, старина Малярийкин. Художник, творец и любитель нечастой выпивки. Общеизвестного, как у Калмыша, прозвища у него не было. Ибо парень сильно не вышел лицом. Большинство прозвищ, которые к нему прилипали, были либо оскорбительными, либо оскорбительными ужасно. По этой причине окружающие величали его грубо по фамилии. И только напарник иногда позволял себе называть товарища Маляром. То ли издеваясь, то ли из крайнего уважения к искусству.

Надо признать, при всей своей невнятной, даже отталкивающей внешности талант к красоте у Маляра был от Бога.

Петюня Малярийкин был ростиком в три с половиной табуретки, с рябой страшной харей и косоватыми глазками, битым носом, взлохмаченной белобрысой шевелюрой и прочими достоинствами гаражного мачо. Однако, когда речь заходила об истинной красоте, равных Маляру отыскать было невозможно. Тачки и байки, выходившие из-под кисти Пети Малярийкина, оказывались не просто прекрасными – БОЖЕСТВЕННЫМИ. Серые полуржавые монстры, грустно заползавшие в «наш ангар» на авторемонт и тюнинг, выходили оттуда покрытые арабской вязью и рунами. На них расцветали фантастические цветы и пейзажи. Парили драконы и единороги. Крались за добычей белые медведи и африканские львы! Все это Маляр создавал без компьютера и графических программ – собственными руками, талантом и самогоном. В нынешнем бесцветном серо-буро-малиновом веке, на бесконечных равнинах планеты-помойки Маляр стал почти единственным гением, создававшим прекрасное среди ужасного, чудное среди жуткого, живое среди руин.

Собственно, в основном из-за Малярийкина в мастерню двух приятелей тянулись заказчики от заобских окраин до центральных кварталов сдохшей и разлагавшейся столицы Сибири.

В отличие от криворожего напарника, Калмыш, напротив, имел рожу симпатичную, а с творчеством – отношения сложные. Ибо считал, что механик подобен трактору, и лишь тот, кто пашет с утра до вечера, способен добиться в этой печальной профессии непечального результата.

Впрочем, в данный конкретный вечер, испорченный, как поминалось выше, мрачностью туч и ожиданием мерзкого ливня, Калмыш возился с явлением не вполне заурядным, творческим и даже, можно сказать, требовавшим от него частицы креативного осмысления. На столе под руками мастера сопел и постанывал акватиновый двигатель, тот самый, что использовался в основном за пределами руинированного Новосиба-Наукограда в далеком процветающем Киеве, Берлине и прочих мировых притонах. Мерный гул ультрасовременного движка усыплял уставшего за день техника, продолжавшего затягивать установочные болты на раме агрегата. Основная работа, требовавшая участия интеллекта, была сделана, и сейчас Калмыш ковырялся сугубо на автомате, выполняя механические действия, почти не участвуя в них разумом. Шума от работающей модели было немного. Особенно если сравнивать с углеводородными моторами прошлых столетий. Равномерное гудение навевало тягостную дремоту. Калмыш клевал носом, то и дело рискуя упасть на собственный стол с уникальным силовым агрегатом и выронить отвертку. В промежутках между носовым заныриванием в сторону акватинового движка пацану снилось море, которое он никогда не видел, мамуля и батя (неизвестные даже в большей степени, нежели море), а также прочие захватывающие интригующие объекты.

Калмыша из сна вырвал крик.

– Костян, что, опять задрых?! Сейчас обварит тя, придурок, как в прошлый раз! Не спать! – проорал Петя Малярийкин, вваливаясь в ангар с лопатой наперевес, словно с винтарем в бою. На что имел право. Снег, который соскребали с подъездной дорожки всю зиму, слежался вперемежку с копотью, отработкой, прочим дерьмом и сейчас стал твердый, как деревяшка. Нежной девоньке Весне эта субстанция поддавалась мало. Однако лому и лопате – вполне. Поскольку талый снег содержал изрядную долю всякой отравы, Маляр, как всякий эмоционально-творческий человек, долбил его последние дни просто остервенело. И на тачке отвозил подальше от дверей. Дабы испарения, понимаешь, не скапливались в ядовитые лужицы.

Калмыш открыл правый глаз и вяло помахал рукой. На крики напарничка ему было давно и убедительно наложить. Однажды, конечно, его обварило кипящим тосолом, но то было давно (почти год назад, ух – вечность!) и был он тогда зеленый. В отличие от тосола температура кипящего и булькающего акватина, насколько Костя сам установил опытным путем, не превышала шестидесяти градусов. То есть обжечься и обвариться нереально при всем желании, поскольку акватин не кипел, а словно бы только изображал кипение – испарялся, впитывался и все такое.

Интересно, но выхлопная система у акватиновых конструктов отсутствовала напрочь, создавая замкнутый на девяносто восемь процентов контур, от КПД которого у Малярийкина головной мозг закручивался в спинной. Как говорится, «Аве!» умникам ВТЭК[1]. Чтобы сдохли все, не болели. Прикол с «умниками» состоял в том, что ученые научного департамента ВТЭК, запуская в народ массовое производство акватина, рассчитывали сохранить ноу-хау. Но не смогли. Больно ушлый народ выжил в Сибири после Войны-Смерть – неушлые-то систематически помирали! Посему Калмыш полагал, что скоро акватин станет дешевле воды, Маляр упорно доказывал обратное. Ну а пока…

Пока Калмыш потер сонные глаза.

– Нормально все будет, Петя, – просипел он задумчиво. – Законы физики, братюнь, никто не отменял.

– Да че мне твоя физика? – Малярийкин отставил лопату, стянул свитер через голову и закинул на полку. – Время много теряешь, братюнь, возишься с этой хреновиной. Думаешь, акватин твой хваленый в частных мастернях надолго задержится? ВТЭК все обратно к грязным ручкам приберет, вот увидишь. Даю пару месяцев, не больше. Серьезно, Кот! Скоро будем закапывать этот твой хваленый акватиновый движок, пока полицаи по темени сапогами не настучали. Причем закапывать с ремкомплектом. А я говорил тебе: не бери эту хрень новомодную. Не бери!

– Пока сволочи из ВТЭК все оформят, времени пройдет, братюнь, – возразил Кот. – Люди поймут, что акватин полезен, а делается легко. Что еще надо для пиратского производства? Только меньше шлюх на улицах, чтобы не отвлекали. И больше самогона, чтобы реже из дома выходить.

Малярийкин дебильную шуточку пропустил мимо ушей. После тяжелого физического труда, который, как известно, ни хрена не облагораживает, он был злой.

– Лучше бы танком своим занялся, – выцедил художник. – Который месяц Нике обещаешь? И чего?

Калмышу нечего было возразить. Посему, тяжело вздохнув (сон резко сгинул), он принялся с усердием ковырять ультрасовременный движок.

Помянутая Малярийкиным мадемуазель Ника (между прочим, женщина – редкий конструкт для вшивой мастерни на окраине города) являлась третьим субьектом, весьма часто обретавшимся на территории «наш-ангара». И даже, в некотором смысле, будущим совладельцем.

Тому было две причины. Во-первых, Ника отлично ладила с техникой. Была не просто женщиной, но механиком. А во-вторых, была умна, миловидна, спортивно сложена и умеренно болтлива. То есть чудо как хороша! Надо упомянуть, что между двумя приятелями, возможно, из-за внешних данных Калмыша и почти явного уродства Маляра, имелось еще одно различие – к ним по-разному относились дамы. Упомянутая красотка Ника более года являлась девушкой и сожительницей г-на Калмыша. И, соответственно, – потенциальным третьим партнером «наш-ангара». А вот Малярийкин женским вниманием был обделен совершенно. Причем, насколько знал Калмыш, с самого рождения.

Говоря откровенно, Малярийкин был не виноват. В Центральной Сибири после долгих, а главное, по-настоящему страшных Серых десятилетий сороковых-девяностых годов двадцать первого века детей, осиротевших, брошенных и проданных за еду, оказалось больше, чем детей обычных, «семейных». Остатки, а лучше сказать, останки государственной машины проявляли себя в этом полубандитском регионе необычайно скромно, в основном – в форме отдельных акций Специальных Полицейских Сил либо отдельных сделок Совета Директоров ВТЭК, деятельность которых (и тех и других) носила, признаваясь честно, весьма узкоспецифический характер. Соответственно, помимо отдельных вспышек активности СПС и ВТЭК бал повсюду правили мафиозные кланы и всепожирающая анархия. Люди, уставшие от беспредела, иногда создавали силы самообороны, но это имело смысл только в отдаленных селах, далеко в тайге. Ближе к центру Новосибирска вместе с ростом численности уцелевшего населения росла и сплоченность банд, доводивших беззащитных жителей грабежами и мародерством порой до полного отчаяния.

Впрочем, в последние годы ситуация, по мнению Малярийкина (и Калмыша, согласного с товарищем почти во всем и всегда), стала улучшаться. СПС присутствовали в центральных столичных дистриктах постоянно. Между бандами произошло относительно стабильное распределение районов и территорий. Грабежи сменились «налогообложением», пусть тяжким, но все-таки упорядоченным. Немотивированные пытки и убийства жителей по-прежнему происходили, обрастая в слухах жуткими подробностями. Однако бояться собственной тени местные обыватели отучились, воспринимая бандитов уже не как головорезов, но как официальную власть. В большинстве случаев так и было – банды, закрепившиеся в районах, нанимались Полицейскими Силами в качестве «добровольных групп самообороны» либо местных «администраций». Порядок устраивал всех. Под такой уголовно-легитимной крышей вокруг разрушенного войной мегаполиса начинали заново зацветать торговля, ремесла, даже искусство – как минимум вроде рулетки и проституции. А также, разумеется, автотюнинг и авторемонт.

На общей волне экономического роста дела у автомастерской «Калмыш & Малярийкин» в целом шли неплохо. На хлеб хватало, на сало тоже. Калмыш и Маляр даже начинали задумываться о чем-то большем и даже – невероятно, кабы их спросили три года назад, – пробовали мечтать!

Маляр, например, мечтал о расширении. Заасфальтировать подъездные пути перед ангаром, починить кровлю над руинированными зданиями вокруг, поставить настоящую покрасочную камеру, новые подъемники, трапы, закупить гидравлический кран и инверторный сварочник, генератор киловатт на сорок, лебедки, электроинструмент… В общем, зажить. Еще Маляр мечтал о бабах. Таких, например, как Ника. В смысле, таких замечательных и волшебных. С такими же занимательными ногами, с такой же трогательной грудью и, конечно, всеми иными техническими наворотами, гаджетами и примочками, которыми снабдил бабье тело самый главный во вселенной механик.

Ника, в отличие от криворожего автомастера, мечтала о свадьбе. Разумеется, с туповатым красавцем Калмышем. Еще она мечтала о большом доме, который можно поставить рядом с «наш-ангаром» так, чтобы он, в отличие от мастерни, не был обезображен копотью, запахом и пятнами машинного масла, мазута, пота… и, к слову сказать, внешним видом товарища Малярийкина, к которому Ника относилась с уважением, но которого терпеть не могла.

Все это были цветочки. Самым главным мечтателем в «наш-ангаре», как ни странно, являлся гениальный и немного туповатый романтик Калмыш. Он хотел проявить себя совсем не в высоком искусстве расписывания байков, и Малярийкину он совсем не завидовал. Ибо, сколько бы поклонников ни было у картин Маляра, умы местной молодежи покоряли вовсе не байки. И не картины. И даже не бабы.

Это были «Танки Онлайн».

«Красные Танки Онлайн» (сокращенно – «КТО») – представляли собой специфическую разновидность развеселой игры, тяжелого спорта, гнусных гладиаторских боев и мощнейшего тотализатора одновременно. Но главное – там делались деньги. Последний фактор являлся для дикой, сумасшедшей, пьяной и жадной бандитской Сибири определяющим.

Сражения в «Красных Танках Онлайн» считались более рискованными, нежели во «Всемирных Танках Онлайн» (сокращенно – «ВТО»). В силу целого ряда причин, но прежде всего – из-за отсутствия аватаров. В «Красных Танках» за рычаги и педали боевой машины садился лично игрок – живой человек, боец, придурок, герой, поп-звезда и камикадзе.

Соответственно, орудия других танков-игроков лупили не просто по бронированной машине. А по живому идиоту из костей и мяса.

И местная, «пробандитски настроенная» нищая молодежь, питавшая явную слабость к подвигам, совмещенным с суицидом, преклонялась прежде всего перед «КТО».

Пожалуй, Маляр – вообще единственный пацан их возраста, который не стал фанатом «Танков». А вот Калмыш, с которым они вместе росли, дрались, делили все поражения и победы, а потом стали делить все тяготы содержания автомастерской, просто «умирал» от игры «Красные Танки Онлайн». Герои-танкисты были его кумирами. Калмышев спал и видел себя иг-ро-ком.

Маляр пытался сдержать приятеля, но напрасно. От танкового сражения и «цинковой кроватки» Калмыша удерживало не авторитетное мнение старого корефана, а лишь отсутствие денег. Оно, бабло, как известно, остро необходимо для покупки или найма хорошей машины. Быть «игроком взаймы», а значит, выползти на локацию в стандартной броне с минимальной комплектацией – означало стремительно сдохнуть. Становиться «пушечным мясом» Калмыш, сохраняя остатки разума, не желал. И вот, вкалывая в мастерской как черти, и днем, и ночью, и круглый год, друзья упорно копили лаве. На лучшую долю, которую каждый понимал по-своему. Маляр собирал на новые ремонтные прибамбасы, Ника – на дом и свадьбу, а Калмыш – на лучшую боевую машину, которую когда-либо видел свет. Во всяком случае, по его собственному мнению автомеханика.

Танк у Маляра и Калмыша уже был. Причем далеко не первый и не единственный. Свою первую древнюю бронированную машину «Калмыш энд Малярийкин» смастерили из остовов подбитых образцов еще три года назад. И продали. Затем собрали еще одну. И снова продали. И еще. И еще.

Дело заключалось в том, что в игре «КТО» существовало правило: новобранцы с деньгами заходят в локацию на собственной машине. Новобранцы-лохи – на бесплатной машине «Красных Танков». Обычно в качестве таковой выступал легкобронированный «Васп» первого поколения со старым добрым орудием «Смоки».

Подобный отважный, но откровенно идиотский «подвиг» заканчивался летально для большинства новичков без навыков и опыта. Программа бесплатного предоставления машин крэйзи-добровольцам была заточена именно под это. Ведь чемпионам и профессионалам необходимо демонстрировать свое убийственное мастерство на ком-то живом.

Вот тут в дело и годились танки, собранные Калмышем энд Маляром. Машины двух приятелей существенно отличались от «стандарта». В лучшую сторону. При этом они были относительно дешевы, поскольку собирались из подручного материала, вручную. Это давало обращавшимся в «наш-ангар» новичкам хотя бы видимость шанса не сдохнуть в первом бою.

Однако Калмыш энд Малярийкин собирали танки редко. Дело это было многотрудное, лаве особо не приносило. Покупатели с деньгами предпочитали другие, более именитые конторы. А покупатели-новобранцы, которые восхищались продукцией «наш-ангара» и были готовы покупать его самосборные – или сумасбродные – шедевры пачками, не имели денег по определению. Калмыш занимался сборкой танков из помоечных корпусов исключительно ради опыта. А Малярийкин – исключительно ради дружбы. Пусть и с матерной руганью, но с тем глубоким удовлетворением, которое можно получить, только бесплатно занимаясь какой-нибудь абсолютной хренью по просьбе близкого человека. Как бы ни было, до сего момента друзья жили и работали вместе – радостно и упорно. А будущее, простиравшееся перед ними от кончиков кроссовок до самого дальнего края убегающего в бесконечность предрассветного горизонта, вырисовывалось только в самых радужных красках…

Пока Малярийкин вспоминал прошлое, шастая по кухне и пытаясь отыскать любимую латунную кружку, небо над «наш-ангаром» стало совсем темным. К полудню близко, а чуть не полночь. И тишина. Время перед грозой поражало Малярийкина как раз отсутствием звуков, словно бы природа старалась затаиться, спрятаться. Притвориться беззвучной и бездыханной, перед тем как разразиться громом и блеском молний. Однако через распахнутое окно… тишину в этот раз резал ножичком тонкий далекий звук, который Маляру как механику не узнать было невозможно.

– А ну-ка тихо, братюнь, – спокойно произнес Маляр, превращаясь в слух. – Кажется, гости к нам. Чуешь, Кот?

Кот нахмурился. Он чуял. Звук вполне отчетливый, если не перебивать его разговором. В следующее мгновение пацаны выскочили под крытый навес перед «наш-ангаром» и внимательно вгляделись в дорогу. Со стороны центра по вязкой, искореженной ленте трассы к их мастерне приближалась белая точка света, отчетливо заметная на фоне темной, сгущающейся непогоды, но все же едва различимая из-за расстояния.

Точка прыгала и дергалась. При этом не расползалась в ширину, что было характерно для парной оптики автомобилей и броневиков.

– Мотоцикл, – сделал вывод Калмыш. – И дождик ему нипочем.

– Или «Рысь», – поправил его Маляр.

Восьмиколесный монстр RS-100 (между прочим, южноафриканского производства концерна IVEMA[2] – как раз для Сибири, недалеко же), в простонародье именуемый Рыськой, мог по горам лазить, не только по распутью. Из передней оптики «Рысь» оснащалась единственным прожектором. Правда, мощным. Издалека, с перепоя или при плохой видимости, можно было спутать с мотоциклом. Правда, с большим. С четырьмя ездоками – двумя в первом ряду и двумя во втором. А также с кофемолкой[3] на высоком станке в середине рамы.

– Похоже, кто-то серьезный, – высказал общую мысль Маляр, с тоской вспоминая так спокойно начавшееся утро, лопату, снег, их с приятелем привычный гундеж.

– Может, к нам? Может, клиент? – тут же спросил Калмыш.

– Может, и к нам. Может, и клиент. Только погодка нелетная для заказа, не находишь?

С этими словами Малярийкин привычно кивнул товарищу на станок возле стены ангара, под столешкой которого прятались обрезы.

Особенностью ведения бизнеса на окраине было то, что любой проезжий мог стать клиентом их мастерской и принести деньги. А мог вынести обоим мозг – ради пары тапок. В памяти Малярийкина были очень свежи эпизоды, когда непрошеных гостей гнали не только матом, но и вышибанием мозга крупной дробью. Эпизоды были свежи настолько, что приходили к Маляру ночью, вместо кино.

Тем временем восьмиколесное одноглазое чудовище приближалось. «Рысь» считалась вездеходом, но вездеходом шустрым. Могла шпарить по трассе, выжимая сотню в час. Но могла и по болоту. Тоже без особых трудностей. В данный момент оба возможных полигона ходовых испытаний «Рыси» как бы совместились – агрегат пер по дороге, но старой, сильно искореженной. Мчался быстро.

«Рысь» также считалась броневиком. Определение это (в отличие от внедорожника) было дано с натяжкой. Броневой лист прикрывал машинку спереди и с боков, оставляя крышу и корму без защиты. Лобовой лист сберегал от пуль до 30-го калибра включительно. Боковой от силы держал 7,62. Для реальной войны – ничто. Для примитивных бандитских разборок – круто запредельно. Диким нищебродам вроде Калмыша с Малярийкиным такая машинка казалась кошмаром наяву, внушала уважение и ужас. Не танк, конечно, но закопать роту в чернозем при определенном раскладе способна. Да и зачем нам танк? В серьезном бою с серьезно настроенной пехотой – а Малярийкин видывал в жизни многое – танки горели как свечи. Мочить слабовооруженных «мирных жителей» бандитам как раз сподручней на более легкой технике. Маневренной. И оснащенной не артиллерийским орудием, а скорострельным пулеметом.

Как и ожидал автомастер, над лобовым стеклом «Рыси» болтался, как резиновый, ствол помянутой кофемолочки – ею оказался совковый «Утес». Древний, но убедительный. В мире обрезов, двустволок и помповух – натуральный бог войны.

«Принесло же буржуев, – со злостью подумал Малярийкин, немного растерянно потирая свою двустволку-пенсионерку. – Нашпигуют свинцом, заберут все, что глянется. Остальное спалят. И дальше поедут. Сволочи».

Могут так сделать, во всяком случае. Во всяком случае, раньше могли. Сейчас за такое вешали. Если находили, кого. Говоря откровенно, Маляр уже не знал, чего хочет больше: чтобы гости промчались мимо, увозя с собой необходимость что-то делать, говорить, думать и обещать, либо чтобы это был клиент, с которым придется сейчас заниматься (в том числе стрелять, если вдруг грабитель), но зато потом поиметь бабла.

«Все эта погода», – снова раздраженно подумал Малярийкин. Обычно они с Калмышем были рады каждому проезжающему. Обрезы готовили всегда, но такой уж сложилась местная традиция. К слову сказать, незнакомые путешественники, проскакивающие мимо их мастерни впервые, также готовили оружие. Привычно. В «наш-ангаре», равно как в любом обитаемом и необитаемом придорожном здании, незнакомцев могла ожидать засада, свинец, кровь, плен, пытки и смерть. В таком вот порядке.

На самом деле в последние годы в Сибири грабили не так часто, как можно было подумать после знакомства со здешним бандитским режимом. Но каждый добропорядочный гражданин сознавал – одной неудачной пули ему хватит навсегда. А часто или не часто это случается с кем-то другим – вопрос глупый. Ведь с тобой лично это случится лишь однажды.

«Рысь» между тем уже въезжала на парковку ангара.

Посадка в машине полная – все четыре места заняты, сквозь лобовое стекло отчетливо видны силуэты. Двое с заднего ряда вышли из машины быстрее. Третий – с места пилота-водителя – менее расторопно. Даже, подумал Малярийкин, вальяжно. Начальник, видать. Главный по мочилову. Или по экспроприации. Или по заказам в авторемонте. Это как попрет. Неизвестно почему, но Малярийкин кишкой чуял, что сегодня у них с Калмышем попрет не очень.

Об особом статусе водителя «Рыси» говорила и экипировка. Двое молодчиков с заднего сиденья щеголяли в заношенном цифровом камуфляже. Как и Калмыш с Маляром. Как и большинство местных жителей мужского пола и сибирской национальности. А вот водила «Рыси» щеголял в куртке, роскошной до безобразия. Кожаной и с нашивками. «Пижон», – заключил Маляр.

Нашивки Маляру были непонятны. Кажется, среди элементов преобладали кресты. «Нацик, что ли?» – подумал Малярийкин. Но тут же эту мысль отставил – ему было наплевать на идеологические заморочки клиентов, гостей, а уже тем более возможных противников в перестрелке.

Сама за себя говорила еще одна деталь. Двое с заднего ряда, вытащив задницы из кабины, демонстративно перекинули через плечи штурмовые винтовки. Винтовочки были зачетные, америкошные. Если Малярийкин не ошибался – а он редко ошибался на этот счет, – винтари были системы булл-пап[4] модели М-27v («Victory»), в простонародье именуемые «девочками» или «Виками». «Виками» их именовали понятно почему, а вот «девками» – за нежность. Оружие обладало великолепными ТТХ, однако было чрезвычайно капризным до грязи, копоти, мороза, плохого ухода и вообще некуртуазного обращения.

По указанной причине «Вика» была типичной, например, для батальона службы Вневедомственной охраны СПС. Еще, например, для педерастов из некоторых служб безопасности ВТЭК. Но не для бандюков.

Тем более дерзко на сем беспонтово-понтоватом фоне выглядела нарочитая безоружность водителя в кожаной куртке. Он топал даже без пистолета. Охренительно круто. Малярийкин повернулся к гостям бочком и аккуратно сплюнул – так, чтобы это не выглядело оскорблением, но в то же время чтобы избавиться от возникшего вдруг кислого ощущения брезгливости.

Собственно, гораздо больше понта приближающейся троицы Малярийкина беспокоил четвертый бандерлог, оставшийся в «Рыси». «Интересно, че делает? – заинтересовался Маляр. – Небось к очку пулемета правой глазкой прилегает. Вот те и весь кордебалет, братюнь. Не дернешься».

Рожа у водителя в куртке была сильно знакомая. Мужик невысокий (чуть выше Малярийкина, если честно, то есть почти карлик), полностью седой, с пышными гусарскими усами, слегка закрученными на древнеидиотский манер.

Взгляд наглый. Уверенный.

Плечи широкие. Можно сказать, атлетические.

Толстые короткие пальцы на крупных ладонях.

Значок на груди – латунный щиток, алое поле. На поле – латунный танк. Маляр нахмурился. Эмблему он знал.

– Калмыш и Малярийкин вы, что ли? – без обиняков спросил незнакомец в куртке, останавливаясь и прерывая резким голосом размышления автомеха.

Маляр и Калмыш переглянулись. На первый взгляд залетные господа агрессивность не проявляли. «Девушки» висят на ремнях за спинами. Чувак по фамилиям спрашивает. Все гут. Стволы обрезов вежливо опустились.

– Ну, Маляр который из вас? – продолжал упорствовать незнакомец.

– Ну, я, – пробубнил Малярийкин, нехорошо поглядывая на спутников усатого. Их автоматы его все же беспокоили.

– А Калмыш который?

– Ну, я, – брякнул Калмыш. – А сами-то вы кто?

Усатый в куртке протянул руку.

– Шапронов! – многозначительно сказал он. – Боец «КТО». Командор. Некоторые незнакомые и недальновидные люди называют меня невежливо – Шапрон. Подобных гоблинов мои ребята приобщают к дипломатической культуре путем ломания морды. Впрочем, Шапроном меня иногда зовут друзья. Остальные обращаются проще: товарищ Шапронов. Слыхали, может?

Маляр и Калмыш переглянулись снова. Ага, видать, с памятью еще не совсем беда.

– Слыхали, конечно, – сказал Маляр, протягивая ладонь в ответ. – Да и узнали. Хотя с трудом. Вас редко без шлемофона показывают. Зато эмблема ваша на щитке. Хочешь – не забудешь.

Калмыш в отличие от напарника сразу как-то расслабился и заулыбался. Демонстративно закинул обрез на плечо, большой палец вернул взведенный предохранитель в безопасное положение. Потом тоже протянул руку для рукопожатия.

– Вы же чемпион «КТО», верно? – сказал Калмыш, в свою очередь пожимая протянутую ладонь гостя вслед за напарником. – Не сочтите за наглость, но я видел все ваши бои. Во всяком случае, за последние три года.

– Отлично. Так у меня здесь фанат?

– Можно и так сказать. Так вы зачем к нам зарулили, товарищ Шапронов? Надо чего-то?

– Нет, поглазеть на вас приехал, убогие, – блеснул зубами Шапронов. – Надо, конечно. Ходит слух по столице, будто живут у меня на северной помойке не спецы, а чудо. Скромные, но рукастые. Особенно, бачут, есть такой Маляр. Рисует что твой Ван Гог.

– А чего сразу Ван Гог-то? – огрызнулся «Ван Гог». – Делаем, что можем. На чужое не заримся. С голоду не дохнем.

– И денег никому не должны?

Малярийкин нахмурился больше. Трындеть с бандюками про «воздух»[5] (а чемпион «КТО» не мог не иметь отношений с бандитами) – последнее дело. Примета такая. Народная. Подтверждали ее и двое сопровождавших Шапронова индивида. Не глядя особо на Малярийкина и не обращая внимания на вроде дружелюбный поворот беседы, они хамовато шарили взглядами по мастерне. Будто, кроме них, тут не было никого.

– Никому вроде не должны, – осторожно ответил Малярийкин. – С прошлого месяца, слава богу. Налог в администрацию уплачен полностью. Где баблом, где работой – так, починяли кой-чего.

– Халтурите, значит. Расчет натурой. Это нормально. – Усатый усмехнулся, видя страх в глаза собеседника. – Нормально, что починяли. Молодца! Да ты не бзди, Ван Гог. Мы к тебе правда за делом. А вот, кажется, и дело!

Шапронов поднял указательный палец, требуя тишины.

– Ай! Вижу, не зря я время потратил! Слышу… необычный звук. Провалиться мне на месте, если это не акватиновый движок. Таких в центре пара десятков, а чтобы на окраину залетел, так вовсе невидаль. Да-а, не просто так мне про вас воробьи нашептали… Откуда обновка?

– Вы про акватин? Ч-черт. Этот конструкт у нас два месяца уже, – без особой охоты пояснил Малярийкин. – Вовсе не обновка. И это… Он не краденый. И не заемный. Мы с Калмышем купили его. Что, с движком есть проблемы?

– Ну, купили так купили. Вообще, что купили, а не лабораторию ВТЭК ломанули, это понятно. А есть ли проблемы? Это ты мне скажи, Ван Гог. Акватин скоро будет запрещен, это всем известно. И официально никогда не продавался. Это тоже известно. Что вы купили – верю. Вот только как купить то, что не продается?

Малярийкин с Калмышем растерялись. Что тут возразишь? Половина сделок в Сибири были чернушными и в фискальном учете местных администраций никак не отражались. Усатый хмыкнул в усы, потом примирительно поднял руки.

– Я же сказал: не бзди! – успокоил он. – Мы не полиция и не отморозки. Объясню. Акватиновые генераторы выпущены ВТЭК в продажу неофициально. В центре города, например, в танковых мастерских Скайбокса их собирают специалисты из корпоративных лабораторий, в основном те, кто проходил обучение непосредственно в институте альтернативной энергетики ВТЭК. Это скука. Людей обучали собирать такие генераторы – они собирают… Тут я узнаю, что на окраинах водятся умельцы, способные сшарашить подобный конструкт самостоятельно. Не проходя обучение, не имея образования. На глазок. Конкретно в вашем районе зафиксирована продажа как минимум трех акватиновых комплектов. Для дикой окраины это очень много, поверь. Ученые ВТЭК, наверно, охреневают от таких известий. И от злобы надуваются. В общем, сегодня мы проехали по всем трем указанным адресам. И – о чудо! – звук работающего двигателя я слышу только в вашей, хомяки, убогой мастерне… Из этого вытекает ответ на мой первый вопрос: спецы с золотыми руками на северной окраине действительно пасутся. Увы или к счастью, но только здесь! А вопрос у меня один: продайте мне эту хрень, пацаны. Есть у меня э-э… заказчик!

С этими словами Шапрон повернулся к оставленной им «Рыси» и нетерпеливо махнул рукой. Тонированное стекло переднего ряда медленно опустилось.

Малярийкин крякнул.

Четвертым гостем в бронированном аппарате был вовсе не пулеметчик.

Заказ

Сутки спустя, с нетерпением ожидая шапроновского «заказчика», Малярийкин проснулся рано. Не то чтобы проснулся – сон сгинул сам. Все было хорошо, замечательно, ясно, круто. Маячило бабло. Но Маляр чувствовал в этой возне с продажей акватина и новым охренительным суперзаказом некий жуткий, издевательский подвох. Словно бы свербило в мозгу непонятно что. А может, и не в мозгу вовсе. А пониже.

«Не бзди!» – заверил Малярийкина Шапрон. «Не волнуйся ты!» – упорно твердил напарник Калмыш. Но Маляр, что называется, бздил. И бздил конкретно. Признаков приближающегося кидалова не было никаких. Разве что самые поверхностные и мимолетные. И необычные. Вот в этом и состоял весь прикол.

Четвертым спутником Шапронова, тем самым, который остался в машине, когда Шапрон и два его телохранителя выползли из кабины, оказалась баба. К огромному удивлению Калмыша с Маляром. Точнее – к охренительному шоку.

Даже появление Ники на окраинах города, в «наш-ангаре» было подобно отрыжке святого Петра за столом на тайной вечере. Появление же еще одной «леди» было явлением просто из ряда вон. Конечно, женщин на окраинах Новосиба, в принципе, хватало. В основном это были шлюхи из различных скотских заведений и «боевые» подстилки гангстеров, которых те таскали с собой на сходки и пользовали всем скопом, будто в большой любвеобильной шведской семье. Но вот обычных женщин – как и обычных детей – на окраинах не встречалось вовсе. Они либо жили в центре, в домах богатых и знаменитых (как породистые собачки), либо далеко в тайге в поселках колхозников – где нормальная семья еще сохранялась.

Шапрон, насколько догадался Малярийкин, был не просто одним из лидеров местных «КТО». Но и крупной фигурой в криминалитете. Причем во всем смысловом многообразии этого емкого слова внутри богатого контекста уголовной реальности новой Сибири. А контекст был простой. Бандиты рулили бизнесом. Бандиты рулили политикой. Говоря проще – бандиты рулили всем. Все, чем бандиты не рулили, было очерчено границами местных кладбищ и богаделен.

В общем, Малярийкин быстренько навел справки и без труда выяснил, что пресловутый «товарищ Шапронов» пользовался нешуточным авторитетом не только в районных бандах, но и в кабинетах ВТЭК. Это говорило о многом.

Сам Шапрон проживал в Скайбоксе – центральном районе разрушенного Новосибирска, расположенном на месте одного из старых пригородов. Новосибирск после Войны-Смерть представлял собой гигантский конгломерат сёл и деревень. По внешнему облику вполне современных – с руинированными небоскребами и многочисленными плазменными брэнд-мауэрами на стенах зданий, – но именно сёл и деревушек. С ничтожным количеством жителей. С ничтожным количеством предприятий и магазинов. Без власти. Почти без полиции. Доверху переполненных «гангстерским» (слово-то какое – импортное!) беспределом.

Среди этих поселений, разбросанных поверх разрушенного мегаполиса, словно бисер на асфальте (или куриный помет поверх большого свадебного пирога), Скайбокс выделялся особо. Для останков Новосибирска Скайбокс стал чем-то вроде лондонского Сити для Лондона. Центральным районом. Топом. Одновременно – независимым городком. Одновременно – олицетворением высшего богатства и роскоши, в том смысле, в котором его могло понимать только разоренное войной, голодающее население сибирской России, с грубо попранным чувством национальной гордости, недоверием к правительству, деньгам, иностранцам, соседям, родственникам, дружбе, закону и даже к потенциально возможному в народном фольклоре светлому будущему. С острым ощущением случившейся страшной, неисправимой беды. Но при этом – с потрясающе громадным чувством преклонения перед всяким, имеющим власть или кучу денег. И одновременно, разумеется, – с откровенной ненавистью к нему же. Описать этот уровень роскоши нереально. Просто потому, что богатство местных новых сибирских баев было, возможно, и не таким потрясающим, как богатство миллиардеров начала века. Но расцветало оно на фоне фантасмагорической нищеты, уровень которой зашкаливал за самые смелые глюки антиутопистов. Короче, в Скайбоксе тусовалась элита.

Здесь же с комфортом размещались все те, кто был обязан эту элиту обслуживать. Или, напротив – все то, к чему указанная элита себя причисляла. В Скайбоксе располагались основные органы власти и управления – Администрация Южно-Сибирского территориального округа, например. А также департаменты Корпораций – пресловутого Центрально-Сибирского филиала ВТЭК, например. Здесь же были сконцентрированы основные букмекерские конторы, а также банки – те, что уцелели после войны-смертушки. А также коттеджи преуспевающих танкистов-игроков. А также дома крупных бизнесменов. А также элитные больницы. Элитные школы. Элитные офисы частных элитных контор. И прочее, и прочее. Того же рода, типа, вида, сорта и дерьмокачества.

Здесь проводилось и само шоу Танков. Локации были разбросаны в основном за границей «старого мегаполиса» Новосибирска. Но церемонии открытия и закрытия проводились именно здесь, в Скайбоксе. Именно отсюда по бескрайним селам и весям варварской, гангстерской Центральной Сибири – а лучше сказать, по экранам домашних и публичных стереовизоров – распылялась над мозгами фанатов кровавенькая картинка игры «КТО».

Здесь жил Шапрон. И, вероятно, мало отличался от прочих счастливчиков Скайбокса. Место проживания описывало характер и повадки чемпиона Танков. Поверхностно. Большего узнать о Шапроне Малярийкин не смог и не мог. Но даже то, что плавало на поверхности, говорило о многом.

Подруга Шапронова – та самая девушка, что приехала к ним в мастерню на боевой бронированной «Рыси», была под стать самому командору.

Для начала – звали ее Эленой. Эленой Прекрасной. Не Леной, не Ленкой и не Еленой. А именно так – Эленой, мать ее, Прекрасной.

Разумеется, это было погоняло.

Бандитское, как все привыкли. Погоняло было странным. Необычным. Нехарактерным.

Оно было те-ле-ви-зи-он-ным.

Во-вторых, Элена была фантастически хороша. С точки зрения физиологии, разумеется, а не душевных качеств. О них Малярийкин судить пока не решался. Например, Ника, подруга Калмыша, тоже очень красива. Но если бы она стояла с Эленой рядом, Нику бы просто никто не увидел. Вот такая была разница.

Элена вышла из «Рыси» словно не из раскоряченного на дороге броневика, а из лимузина на красную дорожку в Каннах. Каждый жест – песня. Каждый поворот головы – взрыв. Каждый взгляд – выстрел. Взгляд Малярийкина скользил по ее ногам (а ножки, млять, были, сука, в чулках!!!), наверное, лет сто. И далее – в бесконечность.

Сказать, что она Маляра поразила – значит, не сказать ничего. И он знал ее – вот что важно. Знал, как знал самого Шапрона. Элена Прекрасная была ведущей «Танков Онлайн». Конкретно – местных кровавых «КТО». Роскошная женщина, мечта поэта. Бизнес-леди, лопающаяся от бабла. Преуспевающая телеведущая, секс-бомба, унитазная икона половины онанистов Сибири.

По стереовизору девочка создавала благоприятное впечатление. Такое доброе. Она знала все обо всем, общалась с легкостью как с элитой общества, так и с уголовниками-бандитами (если, конечно, между ними существовала какая-то разница), но при этом была крайне мила, интеллигентна, общительна, дружелюбна. Умна. Чертовски умна и говорлива.

В отличие от нее, Шапрон, когда его показывали по стерео (действительно, почти постоянно в гермошлеме и комбезе – типа реальный крутой танкист, он и спит так, и пьет, и девок жарит), был обычно сдержан, молчалив и довольно замкнут. Оживлялся, только когда речь шла о танках, играх, локациях и вообще мочилове. Специализация такая. Суровый, понимаешь, брутал. Стальные яйца с молибденом. Но, может, все имидж, показное. Элена по стерео была совсем другой. Звездой!

Непосредственно с Малярийкиным и Калмышем в день встречи Шапрон и Элена вели себя на удивление просто. С Шапроном почти час еще трепались про технику. Про танки. Про акватин. Товарищ Шапронов демонстрировал хороший уровень и в натуре оказался спецом. Впрочем, иначе и быть не могло – все же чемпион Танков, то есть игры, в которой дрались не только люди, но и машины. Здесь без технических знаний и навыков соответствующих не попрешь.

Элена, напротив, была полна сюрпризов. Несмотря на присутствие героя игр Шапронова, а также на то, что он представил их пару вполне однозначно – типа вот моя половина, рукой похлопал по заднице и все такое, – Элена проявила явный интерес к Калмышу. Улыбалась ему. Поднимала тонкую бровку. Даже брала за ручку, когда он рассказывал ей про акватиновый движок. Впрочем, за ручку она брала и Маляра, когда тот рассказывал ей про свои картины. Тот млел. Не от оценки своего искусства, конечно, а от ее прикосновений. Сугубо физиологически. Но все же – не доверял. Во всем этом дешевом представлении, в постановке, крылось нечто чуждое. Такое, чего просто не могло быть в природе, но все же было, вопреки здравому смыслу и логике.

Богатый ублюдок и его сучка приехали к убогим и сирым. Чтобы дружить. Какая, млять, чудная сказка! Маляр втягивал носом сопли и ощущал, как к его короткой кривой руке под грязным рукавом спецовки притрагиваются ласковые пальчики теледивы. Нежные и мягонькие, как не вставший после ханки член. Вранье.

По окончании встречи Шапрон пояснил, что ему от них нужно.

Он пообещал вывести друзей на совершенно новый уровень. Очень скоро, обещал он, по рекомендации знаменитого танкиста в мастерню «Калмыш и Малярийкин» потоком хлынут его друзья – первые лица местной деловой и уголовной элиты. Сливки общества. Богатые из богатых. И первым клиентом по прямой наводке Шапрона станет человек, пожелавший байк на акватиновом движке. Разумеется, с шикарной аэрографией. Первое сделает Калмыш. Второе сварганит Маляр.

Ждите, сказал Шапрон. Завтра будут.

И они ждали.

Вот только чего конкретно? Неужели правда сверхъестественной благодати, свежего потока бабла? Малярийкин был не уверен.

И чуйка, конечно, его не подвела.

Как всегда, рев движков художник-автомастер, а по совместительству горе-бизнесмен, распознал издалека. Высунул голову из-под капота очередного драндулета, прислушался, чертыхнулся, привычно достал обрез и потопал к решетке.

К «наш-ангару» по трассе во весь опор, насколько позволяло состояние дорожного полотна, шпарили байкеры. Вероятно, те самые «элитные клиенты», обещанные Шапроном. Шпарили, конечно, не двести каэм в час, но очень быстро. Приближались они, во всяком случае, гораздо резвее, чем давеча вездеходная «Рысь» Шапронова.

Малярийкин посмотрел на часы. Стрелки показывали восемь утра. Как раз как договорились. «Пунктуальные, однако, бандерлоги пошли. Не придраться», – рассеянно подумал Маляр.

Байкеры, особенно их толпа, были не самыми приятными гостями. Как клиенты, во всяком случае, подобные конные банды не заезжали в «наш-ангар» никогда. Никогда до товарища Шапронова. Поодиночке – бывало. Но всей вооруженной кодлой… Такой парадный выезд кавалерии обычно практиковался гангстерами на сходках, а точнее – съездах криминальных групп. При дележе территорий или для «судебных разборок», когда атаманы отдельных вольниц апеллировали к общебандитской «палате лордов», дабы решить дело миром, а не привычным кишкопусканием.

На байках, мокиках, мотовеликах и прочей подобной индивидуальной двухколесной лабуде на окраинах руинированного Новосиба каталась самая разнообразная публика – от старушек, торгующих химарем, до охотников за головами. Однако именно ганг-байкеров – а сейчас к «Калмышу & Малярийкину» приближались именно ганг-байкеры – отличить от любых иных обладателей двухколесной техники было несложно. Объединенные в банды мотоциклисты передвигались по трактам массово. А также шумно. А также вызывающе. И часто бухими. И обязательно – увешанные оружием до зубов. Кроме того, ганг-байкеры из одной кодлы всегда носили некий предмет, объединяющий их всех в одно целое. Нечто вроде герба, символа или штандарта.

Присмотревшись, Маляр шумно выдохнул.

Под седлами приближающейся массы вооруженных бандитов болтались высушенные кошачьи головы. Это ехала банда чехов. Ну Шапрон, ну падла! «Лучших» клиентов и придумать было нельзя.

Хрен его знает, почему чехи звали себя чехами и какое отношение мертвые кошачьи рожицы имели к их высокой бандитской фашистско-анархической идеологии, но одно Маляр знал точно – чехи были властителями одного из северо-западных дистриктов. Властелинами кварталов и дорог. Узаконенного рэкета, ныне политкорректно именуемого районным налогообложением. Королями наркотрафика и «земельной подати», уплачиваемой таежными колхозами канабисом или маком. Повелителями армий из проституток. В том числе проституток-юношей (разумеется, педерастов, а не для баб) и проституток-девочек, едва доросших до возраста, в котором учатся чистить зубы.

Никакого отношения к историческим «чехам» из последних десятилетий прошлого века, а именно к этническим северокавказским ОПГ, нынешние, разумеется, не имели. Национальный состав был разный. Преимущественно – коренные сибиряки. Русские, украинцы, казахи, татары, башкиры – все те, кто проживал в Новосибе до Войны-Смерть. Никаких приезжих и быть не могло среди местных бандитов – послевоенные путешествия по Сибири стали делом опасным. Очень часто вместо таможенного досмотра (или вместе с ним) местные быкоподобные администрации просто мочили приезжих, а пожитки экспроприировали «в казну».

Таковы были ЧЕХИ. Красавчики. Отмороженные ублюдки.

По мере приближения большая аморфная лента байкеров, ползущая по дороге, стала разделяться, Маляр стал различать отдельные машины и сидящих на них ездоков. На некоторых байках сидело по два, иногда даже по три человека, но это автомастера не заботило, так как гангстеры часто возили с собой телок – любимых лядей или просто местных давалок помоложе. Малярийкина интересовали машины. Одна, две, десять, тридцать. Тридцать аппаратов – это, по меньшей мере, тридцать рыл. Без вариантов. Лядям и шлюхам бойцы криминального фронта стальных коней не доверяли – сажали только за собой в качестве бесполезного груза. Иногда – под себя. А иногда тащили за собой на веревке. По дороге со связанными ногами на скорости в восемьдесят каэм.

Маляр помотал головой, отгоняя прочие мысли и соображения. Итак, тридцать рыл. Он почти с укором посмотрел на любимый обрез. Два свинцовых заряда в укороченной двустволке. Две пули, двенадцатый калибр. Смешно. Подумав, он вернулся в мастерню и спрятал оружие обратно под станок. Уж лучше совсем без ствола, чем провоцировать. Подошел к лестнице.

– Котя, млять! – проорал в лестничный пролет. – Просыпайся, дурак, смерть свою проспишь.

Калмыш всегда спал чутко, а потому через минуту был в гараже, босым, в трусах, но тоже с обрезом.

– Чего?

– Волынку убери. Счастье привалило, как обещали.

– А ты че злой-то такой?

– Да ниче. Это просто чехи. Прикинь?

– Чехи?

– Ты не выспался, что ли? Переспрашиваешь, братюнь.

– Да не. Все понятно, че, – моргнул Кот. – Чехи так чехи.

Он метнулся, заныкал ствол, напялил штаны и снова встал рядом с напарником, хлопая слипающимися глазками.

Погода стояла солнечная, ясная. И пыль поднималась – до неба. Словно и не было дождя, под который Шапрон к ним приезжал. Так, может, все к лучшему? Раз солнышко улыбнулось? Может, за погодой и удача будет? Конечно!

«Удача» в виде трех десятков насильников и убийц закатилась на парковку перед мастерней.

Безоружные хозяева стояли рядом, возле ворот в ангар. Руки по швам. Ноги вместе. Лоб горячий. Ягодицы холодные. Традиция – дело святое.

– Не будут чехи наезжать, раз Шапрон посоветовал… Как думаешь? – спросил Калмыш. – Нам бояться нечего. Как думаешь?

– Это ты себя успокаиваешь так, братюнь? – усмехнулся Малярийкин. – Не шибко давно мы с тобой под Шапроном ходим. И потом: где Шапрон, а где мы? Что-то я его рядом не наблюдаю.

– А чего это мы под Шапроном ходим? – возмутился Калмыш. – Может, мы уже друзья с ним! Я лично не хожу ни хрена под Шапроном!

– Ага, – Малярийкин усмехнулся снова. – Вот это и объяснишь им сейчас. Про друзей. Давай, начинай.

– А какого черта им такой толпой здесь надо, Маляр?

– Щас те все объяснят, Котя. Ладно, не рыпайся, короче. Я поговорю. Попробую.

Вопреки страхам двух напарников, байкеры вели себя относительно прилично. Большинство осталось на парковке, лишь нагло постреливая глазками в сторону мастерни и двух ее едва не обделавшихся владельцев. От толпы с мотоциклами отделилось всего несколько человек. Пешочком, мирно и без понтов, они направились в сторону Калмыша с Малярийкиным.

Впереди вразвалку пер здоровый бритый мужчина с татуировкой на лысине в виде какой-то хрени. При приближении Маляр распознал в ней птицу, кажется, это ворон с распластанными крыльями. То ли он бросается на добычу с неба, какую-нибудь падаль, то ли он мертв и раскинул крылья по земле. Первая версия выглядела более достойно, а потому была более вероятной. Просить разъяснений в любом случае Малярийкин не собирался. Как и в ситуации с нацистскими крестами на куртке, ему было плевать, что нарисовано у кого на черепе.

– Который из вас Калмыш? – без всяких предварительных ласк пробасил лысый-ворононесущий.

Напарнички украдкой, аккуратненько так, переглянулись. Дежавю, как говорится. Вроде вчера мы это проходили.

– Вот он, – совершенно по-штрейкбрехерски ткнул пальцем в товарища Маляр. – Он Калмышев.

– Угу, – подтвердил кивком Котя.

Лысый цыкнул зубом, глядя на напарничков сверху вниз.

«До чего здоровый детина, сволочь, – подумал при этом Калмыш. – Я и сам высокий, конечно, но этому едва до плеча. А в ширину так он меня в два раза больше. Попали мы!»

«Жирный, гнида, – одновременно подумал Маляр. – Выше меня на две головы минимум. Но наверняка медлительный при таком пузе. В солнышко удачно вставлю – ляжет. Мешок».

– Шапронов сказал, мастерня у вас зачетная, – тем временем с понтом сообщил Мешок.

– Это да, – подтвердил Маляр, поглядывая то на золоченую «боевую» цепь, намотанную на кожаную перчатку Мешка (вроде кастета), то на охренительный «Смит&Вессон» за поясом гостя. – Все чистая правда. Мастерня зачетная. «Калмыш энд Малярийкин» называется. Он Калмыш, я Малярийкин. Надо чего-то?

Теперь уж бандюки переглянулись. Так смело с ними давно никто не базарил. Во всяком случае, из местных захолустных обмочившихся фраерков. С другой стороны, ничего оскорбительного в вопросе Малярийкина не было.

– Шапрон те сказал, наверно. Байк хочу у вас заказать, – ласково прищурившись, пояснил Мешок. – Роспись. Готическая героика. Эзотерический стиль – скандинавский, поздний. Цвет черно-белый, с оттенками. Сечешь? Рунические надписи на ранненорвежском. Вот текст, на листочке. Справитесь, красавцы?

«Смит&Вессон» за поясом дружелюбно поблескивал на солнце. Цепь на кулачке – тоже. Да похрен.

– Машинку, то есть байк ваш, надо посмотреть, – пояснил Маляр, рассматривая поданный листочек. На листочке была какая-то мазня. Корявым почерком, тупым карандашом. На обрывке. Вроде и правда – руны. Идиотизм. – Байк надо глянуть. Там посмотрим, определимся.

– И с хозяином аппарата поговорить, – вставил пять копеек Калмыш.

– Это обязательно, – поддержал Малярийкин друга, – замену движка я комментировать не буду, скажу только за аэрографию. Понимаете, стиль – дело тонкое. Лучше оговорить каждый отдельный мелкий элемент до начала работы. Их сразу определить нереально, поскольку я и сам иногда не знаю, как все будет выглядеть в конце. Но саму концепцию, месторасположение составных частей композиции, а также, возможно… эмоциональную составляющую, которую владелец байка хотел бы вложить в отдельный фрагмент, – все это лучше выяснить до того, как я начну рисовать.

Малярийкин помахал в воздухе рукой.

– Чтобы не было разочарований, – продолжил он. – Понимаете? Например, лицо девушки может быть грустным или радостным. Декоративный дракон может спать или парить в воздухе. То же касается всего остального. Деталей. Они разные. Крылья птицы, выражение глаз человека, отдаленный фон, стили орнамента, мимика, жесты. Обычно мы определяем, на какой части что будет, я делаю эскизы на бумаге, вы одобряете, и только потом начинается работа с железом… Так вы хозяин?

Мешок крякнул от обрушившегося потока слов.

– Хозяин-то я, – отмахнувшись, пояснил он. – Однако делать машину будете для кое-кого иного. Он обернулся: – Сюда иди!

– Юнга-а! – выкрикнул из-за спины Мешка байкер, которого Маляр для себя почему-то сразу окрестил Веником. Видимо, из-за длинной широкой бороды, перехваченной у основания кожаным ремешком, за которым болталась плотная, похожая на ручку косичка.

На его крик от толпы байкеров отделился немного смущенный молодой человек в широкой одежде. Он смотрелся гораздо менее вычурно, нежели остальная масса чехов. Молодой человек был в джинсах, простой зеленой рубашке и почти с такими же зелеными глазами. Без цепей, серег, колец, кожи, браслетов и ожерелий. Сложен молодой человек был очень хорошо, даже атлетически. Но при этом очень строен и хорош собой.

«Симпатичный парень», – подумал Калмыш.

«Педик какой-то», – заключил Маляр.

– Машину будете расписывать Юнге, – объяснил Мешок, хлопая подошедшего по плечу. – Юнга наш боевой друг и товарищ. Надежный пацан. Таких сейчас мало. Настоящий боец!

Калмыша осенило. От удивления он даже покачал головой. Вот же пруха, три звезды у них в мастерне всего за два дня!

– А не тот ли это Юнга, который на прошлой неделе кричал Шапрону по телику, что в порошок его сотрет? – с восторгом поинтересовался он. – Неужели танкист? Сам Юнга?!