Сталинские премии. Две стороны одной медали Свиньин Владимир

16 сентября 1940 года и. о. директора Института мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР Л. И. Пономарев направил в Отделение литературы и языка АН СССР представление на М. А. Шолохова. Этот документ никогда не публиковался. Принимая во внимание, что он представляет историко-литературное значение, мы приводим его полностью:

«Институт мировой литературы им. А. М. Горького – в соответствии с Постановлением СНК СССР от 21 дек<абря> 1939 года об учреждении ежегодных премий имени И. В. Сталина за лучшие произведения в области науки, техники и литературы, – согласно решению Ученого совета Института от 3/IX 1940 г. выдвигает кандидатом на соискание премии им. И. В. Сталина по художественной литературе академика – писателя М. А. Шолохова за его роман „Тихий Дон“.

Последняя (4я) книга этого романа окончена и опубликована автором в настоящем, 1940 году. Эта книга „Тихого Дона“ сама по себе является выдающимся художественным произведением. Вместе с тем эта книга завершает четырнадцатилетний труд М. Шолохова по созданию великой эпопеи нашего времени, каким является „Тихий Дон“.

В своем произведении академик – писатель М. Шолохов мастерски нарисовал широкую картину жизни казачества времен империалистической войныи первых лет Великой Социалистической революции. Прекрасный мастер художественного слова – он сумел дать художественное выражение этой эпохи и в ее частных проявлениях, и в событиях всемирно-исторического значения. М. Шолохов показал и жизнь отдельной казацкой семьи, и участие казачества в империалистической войне, классовое расслоение в казацкой среде и рост революционных настроений среди трудовой, бедняцкой части казачества, остро борющейся с сопротивлением революции со стороны казаков-кулаков, защитников старого уклада. „Тихий Дон“ – в этом смысле – историческое произведение. В нем М. Шолохов впервые и во всех подробностях излагает историю гражданской войны на Дону, историю Подтелковского революционного движения, верхне-донского восстания и других исторических событий от начала Октябрьской революции до разгрома белогвардейских армий и распада их на отдельные банды. Пред глазами читателя в эпопее М. Шолохова проходит обширная галерея исторических участников этих событий от Подтелкова и Кривошлыкова до деятелей белого Дона, царских генералов и продувных политиков, которые в борьбе против Советской власти всячески пытались эксплуатировать сословные традиции казачества и его прежнее привилегированное положение в России.

С замечательной художественной силой и глубиной подлинного реалиста Шолохов показал на истории одной семьи Мелеховых, как старые сословно-казацкие предрассудки приходят в противоречие с коренными интересами всего народа, героически борющегося за социализм под водительством партии Ленина – Сталина. М. Шолохов показал, как рушатся старые предрассудки и традиции, отбрасывая людей, цепляющихся за них, и как на первый план выходят новые люди, типа Михаила Кошевого, большевика из казаков же, из казацкой трудовой бедноты. На истории центрального героя романа Григория Мелехова М. Шолохов показал, что даже человек народа, наделенный к тому же хорошими человеческими качествами, становится отщепенцем, если он, хотя бы в силу случайных обстоятельств, делается защитником собственнического строя, старого сословного уклада.

С покоряющим художественным мастерством создал М. Шолохов в своем романе типические образы казаков и казачек: Г. Мелехова, М. Кошевого, Пантелея Прокофьича, Ильинишны, Аксиньи, Степана Астахова, Натальи, Дуняши и др. Все эти и другие образы эпопеи отныне прочно войдут в русскую литературу. Несмотря на драматизм самого сюжета „Тихого Дона“ и многие трагические сцены, – роман дышит великим оптимизмом и верой в жизнь. Со страниц этого романа веет силой, размахом и талантом русского народа, с его щедрым творчеством, с его силой, с его песнями, пословицами, с его крепкими жизненными повадками.

„Тихий Дон“ представляет выдающееся явление и по своему языку, богатому местными речениями, и вместе с тем, полному красок и выразительности русского литературного языка. „Тихий Дон“ превосходно рисует русскую природу, донские степи и долы, родную русскую землю. Творение М. Шолохова будит любовь к родине, любовь к великому русскому народу и веру в него. „Тихий Дон“ может быть поставлен по своим художественным достоинствам в ряд с произведениями классиков русской литературы – Л. Н. Толстого, А. М. Горького, как продолжение их традиций. Как и поэзия В. Маяковского, творение М. Шолохова является гордостью литературы социалистического реализма, украшением советской литературы.

Исходя из этих соображений, Институт мировой литературы им. А. М. Горького выдвигает академика – писателя М. Шолохова в качестве достойнейшего кандидата на получение Сталинской премии по художественной литературе (прозе) за 1940 год.

Профессор Л. И. Пономарев, и. о. директора института».

9 октября 1940 года Отделение литературы и языка АН СССР направило представление на М. А. Шолохова в Комитет по присуждению премий им. И. В. Сталина в области литературы и искусства.

В сопроводительном письме говорилось:

«Отделение литературы и языка Академии наук СССР препровождает решение Института мировой литературы им. А. М. Горького о выдвижении кандидатом на соискание премии им. И. В. Сталина по художественной литературе академика – писателя М. А. Шолохова за его роман „Тихий Дон“.

Первые три тома романа М. А. Шолохова „Тихий Дон“ опубликованы несколько лет тому назад, IV том отдельными главами печатался в 1939 г., а в 1940 г. вышел полностью. Таким образом, окончание всего романа приурочивается к текущему году и, как законченная в 1940 г. работа представлена к премии.

Что касается оценки данного художественного произведения, то Отделение считает его одним из лучших произведений советской эпохи, достойным высокой премии имени И. В. Сталина.

Зам. акад. – секретаря Отделения литературы и языка АН СССР П. И. Лебедев-Полянский Ученый секретарь Отделения Н. А. Энгель.»

Копия письма была направлена в Президиум АН СССР.

Первое заседание Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства состоялось 16 сентября 1940 года. На нем было зачитано постановление Президиума Союза писателей СССР о выдвижении кандидатуры по прозе – 4й книги романа М. А. Шолохова «Тихий Дон». На последующих заседаниях Комитета кандидатура М. А. Шолохова и роман «Тихий Дон» стали предметом самого серьезного обсуждения – Сталинская премия была первой.

Источник: Новое о Михаиле Шолохове: Исследования и материалы / РАН; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. – М.: ИМЛИ РАН, 2003 [41]

Радиоконцерт, посвященный лауреатам Сталинской премии

Вчера вечером по радиостанции имени Коминтерна передавали большой концерт, посвященный присуждению Сталинских премий выдающимся деятелям искусства и литературы.

В концерте участвовали лауреаты Сталинских премий: народные артисты СССР А. К. Тарасова, Н. П. Хмелев, И. С. Козловский, народная артистка РСФСР В. О. Массалитинова, заслуженный артист РСФСР Б. П. Чирков, солистка Академического большого театра Н. Д. Шпиллер, и другие. Большинство выступавших исполняли произведения советских композиторов, удостоенных Сталинских премий.

Перед микрофоном выступили также лауреаты Сталинских премий народный артист РСФСР Ю. Ф. Файер, драматург К. А. Тренёв, кинорежиссер Г. В. Александров, композитор Ю. А. Шапорин.

Концерт продолжался два с половиной часа.

«Правда», 1 7.03.1941

Вручение дипломов деятелям искусства – лауреатам Сталинской премии

Крупнейшие актеры, художники, режиссеры, музыканты, скульпторы, архитекторы, писатели и поэты собрались вчера в Художественном театре имени Горького. Все они – лауреаты Сталинских премий, наиболее выдающиеся мастера литературы и искусств. Им вчера вручены дипломы.

Председатель Комитета по Сталинским премиям В. И. Немирович-Данченко поздравил всех лауреатов с высоким званием, пожелал им дальнейших успехов в творчестве. Речь старейшего мастера советского театра была полна горячей любви к искусству и уверенности в его дальнейшем расцвете.

В. И. Немирович-Данченко говорит о путях развития советского искусства, о синтезе искусств в нашей стране.

– История искусств всех времен и народов, – говорит он, – никогда не знала такого единения всех видов искусств, какое имеется в нашей стране, в наши дни. Это единение осуществлено благодаря мудрости наших вождей. И мы горячо благодарим товарищей Сталина и Молотова за их исключительное внимание к искусству.

Слова В. И. Немировича-Данченко вызывают овацию в зале, крупнейшие мастера советской культуры встают, долго аплодируют, как бывает с людьми,: когда оратор выражает их чувства и мысли.

После вступительной речи начинается вручение дипломов. Народный артист СССР И. М. Москвин вызывает лауреатов Сталинских премий к столу. Там В. И. Немирович-Данченко вручает им дипломы и поздравляет. Первые дипломы получают композиторы – автор симфонии-кантаты «На поле Куликовом» Ю. А. Шапорин, автор знаменитого фортепианного квинтета Д. Д. Шостакович, автор оперы «В пущах Полесья» А. В. Богатырев. После этих и ряда других композиторов дипломы вручаются художикам, скульпторам и архитекторам.

К столу подходят театральные деятели. Это – актеры драмы, создавшие правдивые волнующие образы в спектаклях, воспитывающих советский народ в духе преданности родине. Актеров драмы сменяют выдающиеся советские певцы: В. В. Барсова, М. Д. Михайлов, М. О. Рейзен, И. С. Козловский, П. Д. Шпиллер, С. Я. Лемешев. Диплом вручается крупнейшему советскому дирижеру и постановщику С. А. Самосуду, дирижеру балетных спектаклей Ю. Ф. Файеру. Мастера хореографии сменяют оперных актеров. Дипломы получают Г. С. Уланова, О. В. Лепешинская, В. М. Чабукиани, Н. М. Дудинская, А. М. Мессерер. Затем подходит большая группа деятелей кинематографии, творцов замечательных кинокартин – «Чапаев», «Цирк», «Волга-Волга», трилогии о Максиме, «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», «Петр I», «Минин и Пожарский», «Александр Невский», «Трактористы».

К В. И. Немировичу-Данченко подходит Юрий Щукин, сын покойного народного артиста СССР Б. В. Щукина. Он получает диплом лауреата Сталинской премии первой степени, которым отмечена выдающаяся работа его отца, создавшего впервые в советской кинематографии образ В. И. Ленина.

Далее дипломы вручаются писателям, поэтам, драматургам, получившим Сталинские премии за свои выдающиеся произведения.

В. И. Немирович-Данченко вновь желает всем лауреатам Сталинских премий успехов в труде. Долго длится овация в честь лучших мастеров советской культуры, в честь партии Ленина – Сталина, которая воспитала прекрасную плеяду деятелей литературы и искусства, создавших произведения, вдохновляющие советский народ, мобилизующие его на борьбу за процветание и укрепление могущества советского государства.

«Правда», 22.04.1941

Сумбур вместо музыки

Об опере «Леди Макбет Мценского уезда»

Вместе с общим культурным ростом в нашей стране выросла и потребность в хорошей музыке. Никогда и нигде композиторы не имели перед собой такой благодарной аудитории. Народные массы ждут хороших песен, но также и хороших инструментальных произведений, хороших опер.

Некоторые театры как новинку, как достижение преподносят новой, выросшей культурно советской публике оперу Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Услужливая музыкальная критика превозносит до небес оперу, создает ей громкую славу. Молодой композитор вместо деловой и серьезной критики, которая могла бы помочь ему в дальнейшей работе, выслушивает только восторженные комплименты. Слушателя с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито нестройный, сумбурный поток звуков. Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге. Следить за этой «музыкой» трудно, запомнить ее невозможно.

Так в течение почти всей оперы. На сцене пение заменено криком. Если композитору случается попасть на дорожку простой и понятной мелодии, то он немедленно, словно испугавшись такой беды, бросается в дебри музыкального сумбура, местами превращающегося в какофонию. Выразительность, которой требует слушатель, заменена бешеным ритмом. Музыкальный шум должен выразить страсть.

Это все не от бездарности композитора, не от его неумения в музыке выразить простые и сильные чувства. Это музыка, умышленно сделанная «шиворот навыворот», – так, чтобы ничего не напоминало классическую оперную музыку, ничего не было общего с симфоническими звучаниями, с простой, общедоступной музыкальной речью. Это музыка, которая построена по тому же принципу отрицания оперы, по какому левацкое искусство вообще отрицает в театре простоту, реализм, понятность образа, естественное звучание слова. Это – перенесение в оперу, в музыку наиболее отрицательных черт «мейерхольдовщины» в умноженном виде. Это левацкий сумбур вместо естественной, человеческой музыки. Способность хорошей музыки захватывать массы приносится в жертву мелкобуржуазным формалистическим потугам, претензиям создать оригинальность приемами дешевого оригинальничания. Это игра в заумные вещи, которая может кончиться очень плохо. Опасность такого направления в советской музыке ясна. Левацкое уродство в опере растет из того же источника, что и левацкое уродство в живописи, в поэзии, в педагогике, в науке. Мелкобуржуазное «новаторство» ведет к отрыву от подлинного искусства, от подлинной науки, от подлинной литературы.

Автору «Леди Макбет Мценского уезда» пришлось заимствовать у рассказа его нервозную, судорожную, припадочную музыку, чтобы придать «страсть» своим героям.

В то время как наша критика – в том числе и музыкальная – клянется именем социалистического реализма, сцена преподносит нам в творении Шостаковича грубейший натурализм. Однотонно, в зверином обличии представлены все – и купцы и народ. Хищница-купчиха, дорвавшаяся путем убийств к богатству и власти, представлена в виде какой-то «жертвы» буржуазного общества. Бытовой повести Лескова навязан смысл, какого в ней нет.

И все это грубо, примитивно, вульгарно. Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, чтобы как можно натуральнее изобразить любовные сцены. И «любовь» размазана по всей опере в самой вульгарной форме. Купеческая двуспальная кровать занимает центральное место в оформлении. На ней разрешаются все «проблемы». В таком же грубо-натуралистическом стиле показана смерть от отравления, сечение почти на самой сцене.

Композитор, видимо, не поставил перед собой задачи прислушаться к тому, чего ждет, чего ищет в музыке советская аудитория. Он словно нарочно зашифровал свою музыку, перепутал все звучания в ней так, чтобы дошла его музыка только до потерявших здоровый вкус эстетов-формалистов. Он прошел мимо требований советской культуры изгнать грубость и дикость из всех углов советского быта. Это воспевание купеческой похотливости некоторые критики называют сатирой. Ни о какой сатире здесь и речи не может быть. Всеми средствами и музыкальной и драматической выразительности автор старается привлечь симпатии публики к грубым и вульгарным стремлениям и поступкам купчихи Катерины Измайловой.

«Леди Макбет» имеет успех у буржуазной публики за границей. Не потому ли похваливает ее буржуазная публика, что опера эта сумбурна и абсолютно аполитична? Не потому ли, что она щекочет извращенные вкусы буржуазной аудитории своей дергающейся, крикливой, неврастенической музыкой?

Наши театры приложили немало труда, чтобы тщательно поставить оперу Шостаковича. Актеры обнаружили значительный талант в преодолении шума, крика и скрежета оркестра. Драматической игрой они старались возместить мелодийное убожество оперы. К сожалению, от этого еще ярче выступили ее грубо-натуралистические черты. Талантливая игра заслуживает признательности, затраченные усилия – сожаления.

«Правда», 28.01.1936

«Балетная фальшь»

О балете «Светлый Ручей» (либретто Ф. Лопухова и Пиотровского, музыка Д. Шостаковича. Постановка Большого театра)

«Светлый Ручей» – это название колхоза. Либретто услужливо указывает точный адрес этого колхоза: Кубань. Перед нами новый балет, все действие которого авторы и постановщики пытались взять из нынешней колхозной жизни. Изображаются в музыке и танцах завершение уборочных работ и праздник урожая. По замыслу авторов балета, все трудности позади. На сцене все счастливы, веселы, радостны. Балет должен быть пронизан светом, праздничным восторгом, молодостью.

Нельзя возражать против попытки балета приобщиться к колхозной жизни. Балет – это один из наиболее у нас консервативных видов искусства. Ему всего труднее переломить традиции условности, привитые вкусами дореволюционной публики. Самая старая из этих традиций – кукольное, фальшивое отношение к жизни. В балете, построенном на этих традициях, действуют не люди, а куклы. Их страсти – кукольные страсти. Основная трудность в советском балете заключается в том, что тут куклы невозможны. Они выглядели бы нестерпимо, резали бы глаза фальшью.

Это налагало на авторов балета, на постановщиков, на театр серьезные обязательства. Если они хотели представить колхоз на сцене, надо изучить колхоз, его людей, его быт. Если они задались целью представить именно кубанский колхоз, надо было познакомиться с тем, что именно характерного в колхозах Кубани. Серьезная тема требует серьезного отношения, большого и добросовестного труда. Перед авторами балета, перед композитором открылись бы богатейшие источники творчества в народных песнях, в народных плясках, играх.

Жизнь колхоза, его новый, еще только складывающийся быт, его праздники – это ведь очень значительная, важная, большая тема. Нельзя подходить к этому с налета, с кондачка, – все равно, в драме ли, в опере, в балете. Тот, кому действительно дороги и близки новые отношения, новые люди в колхозе, не позволит себе превратить это в игру с куклами. Никто не подгоняет наше балетное и музыкальное искусство. Если вы не знаете колхоза, если не знаете, в частности, колхоза на Кубани, не спешите, поработайте, но не превращайте ваше искусство в издевательство над зрителями и слушателями, не опошляйте жизни, полной радости творческого труда.

По либретто Лопухова и Пиотровского на сцене изображен колхоз на Кубани. Но в действительности здесь нет ни Кубани, ни колхоза. Есть соскочившие с дореволюционной кондитерской коробки сусальные «пейзане», которые изображают «радость» в танцах, ничего общего не имеющих с народными плясками ни на Кубани, ни где бы то ни было. На этой же сцене Большого театра, где ломаются куклы, раскрашенные «под колхозника», подлинные колхозники с Северного Кавказа еще недавно показывали изумительное искусство народного танца. В нем была характерная именно для народов Северного Кавказа индивидуальность. Нет нужды непосредственно воспроизводить эти пляски и игры в искусстве балета, но только взяв их в основу, и можно построить народный, колхозный балет.

Либреттисты, впрочем, всего меньше думали о правдоподобии. В первом акте фигурируют кукольные «колхозники». В прочих актах исчезают всякие следы и такого, с позволения сказать, колхоза. Нет никакого осмысленного содержания. Балетные танцовщицы исполняют ничем между собой не связанные номера. Какие-то люди в одежде, не имеющей ничего общего с одеждой кубанских казаков, прыгают по сцене, неистовствуют. Балетная бессмыслица в самом скверном смысле этого слова господствует на сцене.

Под видом колхозного балета преподносится противоестественная смесь ложно-народных плясок с номерами танцовщиц в «пачках». Пейзан не раз показывал балет в разные времена. Выходили принаряженные кукольные «крестьяне» и «крестьянки», пастухи и пастушки и исполняли танцы, которые назывались «народными». Это не был обман в прямом смысле. Это было кукольное искусство своего времени. Иногда эти балетные крестьяне старались сохранить этнографическую верность в своих костюмах. Некрасов писал иронически в 1866 году:

  • Но явилась в рубахе крестьянской
  • Петипа – и театр застонал!..
  • Все – до ластовиц белых в рубахе –
  • Было верно: на шляпе цветы,
  • Удаль русская в каждом размахе…»

Именно в этом и была невыносимая фальшь балета, и Некрасов обращался с просьбой к балерине:

  • … Гурия рая!
  • Ты мила, ты воздушно легка,
  • Так танцуй же ты «Деву Дуная»,
  • И в покое оставь мужика!

Наши художники, мастера танца, мастера музыки безусловно могут в реалистических художественных образах показать современную жизнь советского народа, используя его творчество, песни, пляски, игры. Но для этого надо упорно работать, добросовестно изучать новый быт людей нашей страны, избегая в своих произведениях, постановках и грубого натурализма, и эстетствующего формализма.

Музыка Д. Шостаковича подстать всему балету. В «Светлом ручье», правда, меньше фокусничанья, меньше странных и диких созвучий, чем в опере «Леди Макбет Мценского уезда». В балете музыка проще, но и она решительно ничего общего не имеет ни с колхозами, ни с Кубанью. Композитор так же наплевательски отнесся к народным песянм Кубани, как авторы либретто и постановщики к народным танцам. Музыка поэтому бесхарактерна. Она бренчит и ничего не выражает. Из либретто мы узнаем, что она частично перенесена в колхозный балет из неудавшегося композитору «индустриального» балета «Болт». Ясно, что получается, когда одна и та же музыка должна, выразить разные явления. В действительности она выражает только равнодушное отношение композитора к теме.

Авторы балета – и постановщики и композитор – по-видимому, рассчитывают, что публика наша нетребовательна, что она примет все, что ей состряпают проворные и бесцеремонные люди.

В действительности нетребовательна лишь наша музыкальная и художественная критика. Она нередко захваливает произведения, которые этого не заслуживают.

«Правда», 6.02.1936

От редакции журнала «Советская музыка», 1936, № 2.

Печатаемые выше … две статьи «Правды» («Сумбур вместо музыки» – об опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» – и «Балетная фальшь» – о балете Шостаковича «Светлый ручей» в постановке ГАБТ) имеют огромное, глубоко принципиальное значение для всей нашей музыкальной общественности.

Обе статьи, как указывает «Правда» (13 февраля 1936 г.), направлены против чуждой советскому искусству лжи и фальши, – формалистически-трюкаческой в «Леди Макбет», сусально-кукольной в «Светлом ручье». Оба эти произведения одинаково далеки от ясного, простого, правдивого языка, каким должно говорить советское искусство. Вместе с тем … указанные выше статьи из «Правды» с мудрой ясностью и простотой раскрывают по существу конкретную программу действий советского музыкального творчества, сигнализируя одновременно отсталость и косность значительной части нашей «не в меру услужливой» критики, проглядевшей опасность «левацкого уродства» в музыке, не возглавившей решительной борьбы со всеми и всяческими проявлениями формализма и упрощенчества в советском искусстве.

Эта конкретная программа действий четко определяет широкое обсуждение советской музыкальной общественностью и, в частности, нашим журналом – острых актуальнейших вопросов музыкально-творческой и критической работы, с предельной ясностью поставленных в публикуемых выше исторических документах.

Из книги Д. Бабиченко

«Писатели и цензоры» (Советская литература 1940х годов под политическим контролем ЦК)

25 января 1939 г. Политбюро приняло постановление «О составе Правления Союза советских писателей». В новое Правление ССП вошли Герасимова, Караваева, Катаев, Федин, Павленко, Соболев, Фадеев, Толстой, Вс. Вишневский, Лебедев-Кумач, Асеев, Шолохов, Корнейчук, Машашвили, Янка Купала. Секретарем Президиума Правления ССП стал Фадеев. Председательская карьера Ставского закончилась.

После 1939 гг. к писателям, по крайней мере, наиболее именитым, физических репрессий старались не применять, хотя жесткий контроль над ними сохранялся. Последними жертвами НКВД из среды писателей в 1939 г. были М. Кольцов и И. Бабель. Регулярно за литераторами, как и другими гражданами страны, вело активное наблюдение НКВД. В подтверждение этого приведем проект письма Андреева Сталину, датированный Техсекретариатом июлем 1939 г.:

«В ЦК ВКП(б) – товарищу СТАЛИНУ. Направляю Вам проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о награждении советских писателей, внесенный в ЦК тт. Фадеевым и Павленко.

Список представленных к награждению писателей был просмотрен т. Берия. В распоряжении НКВД имеются компрометирующие в той или иной степени материалы на следующих писателей: Инбер В. М., Исаакян А. С., Бергельсон Д. Р., Голодный М. С., Светлов (Шейнсман) М. А., Асеев Н. Н., Бажан Н. П., Катаев В. П., Якуб Колас, Янка Купала, Маршак С. Я., Новиков-Прибой А. С., Павленко П. А., Погодин (Стукалов) Н. Ф., Тихонов Н. С., Бахметьев В. М., Лавренев Б. А., Леонов Л. М., Мосашвили И. О., Панферов Ф. И., Рыльский М. Т., Сейфуллина Л. Н., Толстой А. Н., Федин К. А., Шагинян М. С., Шкловский В. Б., Бровка П. У., Герасимова В. А., Каменский В. В., Луговской В. А., Сурков А. А.» Под подозрением всущности оказывались все, даже такие совершенно «благонадежные» писатели, как Федин, Новиков-Прибой, Сурков и др. Читаем дальше: «Просмотрев совместно с тов. Берия эти материалы, считаю, что Инбер В. М., Исаакян А. С., Бергельсон Д. Р., Голодный М. С. и Светлов (Шейнсман) М. А. должны быть отведены из списка к награждению, как по характеру компрометирующего материала, так и потому, что за последние годы их вес в советской литературе был совершенно незначительным. Из материалов на остальных перечисленных мной писателей заслуживают внимания материалы, компрометирующие писателей Новикова-Прибоя, Панферова Ф., Толстого А., Федина К., Якуба Коласа, Янку Купала, Сейфуллину, Рыльского, Павленко. Необходимо отметить, что ничего нового, неизвестного до этого ЦК ВКП(б), эти материалы не дают. Что касается остальных кандидатур к награждению, компрометируемых в той или иной степени материалами НКВД, считаю, что они могут быть награждены, имея в виду их значение и работу в советской литературе».

В числе скомпрометировавших себя в глазах НКВД был П. Павленко – заместитель Фадеева, представлявший кандидатуры к награждению. Намечая будущих орденоносцев, Фадеев и Павленко направили Андрееву записку, в которой сообщалось: «Мы не включили в списки для награждения следующих крупных писателей, в политическом лице которых сомневаемся. Оставляем их на рассмотрение ЦК: Бабель Исаак Эммануилович, Пастернак Борис Леонидович, Олеша Юрий Николаевич (Правильно: Юрий Карлович. – Д. Б.), Эренбург Илья Григорьевич. С коммунистическим приветом. А. Фадеев. П. Пав[ленко]».

Попутно заметим, что из перечисленных имен в письме Андреева Сталину в итоге только четверо – Каменский, Исаакян, Бергельсон и Голодный – не были удостоены высоких правительственных орденов. Награжденные же высказывали благодарность «партии, правительству и лично товарищу Сталину» за «огромное внимание» к писателям. На состоявшемся по этому поводу митинге литераторов «взволнованные и гордые высокой наградой, они говорили о необходимости еще выше поднять творческую активность писателей и отдать родине все свои творческие силы. Только так можно оправдать высокое доверие народа, партии и правительства».

Наряду с чисто полицейским сохранялся и укреплялся идеологический диктат. На XVIII съезде партии (1939 г.) в отчетном докладе Сталина прозвучало предложение: «сосредоточить в одном месте дело партийной пропаганды и агитации и объединить отделы пропаганды и агитации и отделы печати в едином Управлении пропаганды и агитации в составе ЦК ВКП(б)».

Управление было создано 3 августа 1939 г. Политбюро назначило начальником нового подразделения А. Жданова. В составе УПА было образовано пять отделов и назначены их заведующие: партийной пропаганды (Александров Г. Ф.,), марксистко-ленинской подготовки кадров, печати (Антропов Т. И.), агитации (Лузин A. А.) и культурно-просветительских учреждений (Поликарпов Д. А.). Первым заместителем начальника УПА был утвержден П. Н. Поспелов, заместителями Александров и Антропов. На следующий день Оргбюро утвердило структуру и штаты этого ведомства, а так же направления деятельности и круг обязанностей каждого подразделения Управления. Из 115 ответственных работников 35 числились в Отделе печати. Этот отдел должен был: «Осуществлять контроль и наблюдение за работой центральных, областных, краевых, республиканских газет и журналов… проводить указания ЦК о направлении газет… участвовать в проверке и подборе кадров для газет и журналов… рассматривать тематические планы основных издательств… заниматься вопросами тиража газет… наблюдать за работой ТАСС и Главлита».

Первые шаги нового ведомства, на практике осуществляющего руководство литературой с помощью постановлений ЦК, не заставили себя ждать. 4 августа 1939 г. Оргбюро ЦК ВКП(б) приняло подготовленное УПА постановление «О журнале «Октябрь». По набору однообразных обвинений и оргвыводов, по стилю, это постановление было типичным в ряду подобных документов, принимавшихся в последующие годы:

«1. Констатировать, что на страницах журнала „Октябрь“ поэт И. Сельвинский под видом „лирики“ протащил своеобразную арцыбашевщину – пошлые и циничные, насквозь буржуазные взгляды по вопросу об отношении к женщине. В стихотворении „Монолог критика – диверсанта ИКС“ И. Сельвинский воспевает „поэзию двоедушия“, идеализирует шпионов и диверсантов. Указать редакционной коллегии журнала„Октябрь“, что она допустила грубую политическую ошибку, напечатав в № 5–6 журнала за 1939 г. ряд антихудожественных и вредных стихотворений И. Сельвинского.

2. Объявить выговор члену редколлегии журнала „Октябрь“ B. Ильенкову, подписавшему к печати № 5–6 журнала „Октябрь“ с антихудожественными и вредными стихотворениями Сельвинского.

3. Указать т. Садчикову, что работники Главлита проявили гнилой либерализм, пропустив в печать стихотворения И. Сельвинского в № 5–6 журнала „Октябрь“».

Через две недели, 19 августа, аппарат УПА, за подписью П. Поспелова, подготовил пятистраничную докладную в ЦК ВКП(б) «О редакциях литературно-художественных журналов». В этом документе подчеркивалось: «Просмотр ряда литературно-художественных журналов за 1939 г. показывает, что руководство журналами поставлено неудовлетворительно. По своему содержанию журналы явно отстают от жизни, от запросов советского читателя. Журналы „Красная новь“, „Октябрь“, „Звезда“, „Литературная учеба“ и др., являющиеся органами Союза советских писателей СССР и периодикой современной художественной литературы, в течение шести месяцев не дали ни одного более или менее крупного художественного произведения, изображающего современную действительность советской страны. Называясь журналами художественной, общественно-политической литературы, критики и публицистики, эти журналы в течение полгода не дали ни одной серьезной статьи, освещающей основные вопросы нашей общественной жизни… Так, например, в журнале „Красная новь“ почти нет статей, посвященных решениям XVIII съезда партии, о задачах в области литературы и культуры, вытекающих из решений съезда. Художественные произведения, печатаемые в этом журнале, главным образом, посвящены прошлому». Недопустимым, по мнению Управления, было положение, когда «все дела другого крупнейшего журнала „Октябрь“ ведет т. Чаковский, который лишь недавно подал заявление о вступлении в партию». Особое недовольство вызвали действия Чаковского при выпуске № 5–6 «Октября», когда он «мобилизовал все для воздействия на работников Главлита. Чаковский вместе с Сельвинским поехал в Главлит и добился опубликования в журнале вредных и пошлых стихотворений («Лирика» и «Монолог диверсанта…». – Д. Б.).

Положения докладной записки отразились в постановлении Оргбюро ЦК от 20 августа 1939 т. «О редакциях литературно-художественных журналов». В нем были предъявлены обвинения журналам «Октябрь», «Красная новь», «Звезда», «Литературная учеба».

<…>

Импульсом к закручиванию идеологических гаек послужило осуждение фильма «Закон жизни», вернее не столько самого фильма, сколько сценария А. О. Авдеенко. 16 августа 1940 г. на страницах «Правды» появилась редакционная статья «Фальшивый фильм», в которой картина объявлялась «клеветой на нашу студенческую молодежь».

Коротко о содержании сюжета фильма. Четыре главных персонажа: секретарь обкома комсомола Евгений Николаевич Огнерубов, аспирантка медицинского института Нина Бабанова, студенты этого же вуза: ее младшая сестра Наташа и сокурсник, комсорг института и член обкома комсомола Сергей Паромов. Особый гнев «рецензента» вызывала сцена прощального вечера выпускников, (режиссеры уделили этому эпизоду почти двадцать минут). Вечеринка организована бывшими студентами института с участием Огнерубова, который, ссылаясь на Маркса, проповедовал далекие от большевистской идеологии идеи, которые не встречают отпора комсомольцев. В статье рассуждения Огнерубова о вине, свободной любви, развлечениях квалифицировались как «вражеская проповедь». Главный положительный герой Сергей Паромов внутренне не согласен с «либеральным» комсомольским вожаком. К тому же последний увозит кататься на автомобиле в горы полюбившуюся ему девушку Наташу. После бурной ночи, содержание которой мало кто из выпускников помнит, у студентов наступает прозрение. Сергей, почувствовав недоброе уже на выпускном вечере, выступает, несмотря на грозящий ему полный разрыв с Наташей, со статьей в институтской газете. В публикации принципиальный комсомолец показывает истинное лицо лидера, который считает, что «можно любить выпить, повеселиться с девушками, и в тоже время быть прекрасным комсомольцем, политическим деятелем». Нина, бывшая любовница Огнерубова, на состоявшемся вскоре комсомольском собрании, его разоблачает. На заседании обкома ВКП(б) его исключают из партии. А на его месте оказывается Паромов. Наташа и Сергей мирятся. Последняя сцена фильма: страстный поцелуй секретаря обкома комсомола со своей возлюбленной в рабочем кабинете.

Вывод в «рецензии» «Правды» категоричен – авторы фильма стоят на стороне Огнерубова: «Это не закон жизни, а гнилая философия распущенности».

Телекомпания «Останкино» в 1993 г. предоставила нам редкую возможность увидеть эту картину. И вот первое впечатление: фильм далек от однозначности, стереотипов поведения выдуманных героев. Безмятежное застолье до потери памяти, жаргонные выражения студентов. Нельзя не удивиться, как могла быть принята цензурой, например, такая сцена: монолог против Огнерубова Сергей Паромов произносит в момент выноса мертвецки пьяного сокурсника. Совершенно непонятно, как пропустили на экран эпизод, когда Огнерубов, объясняясь с Наташей в своей квартире, допускает мысль о прослушивании их разговора, подстраховывается и снимает трубку с телефонного аппарата. Разговоры о «кнопках», на которые в случае надобности, может нажать Огнерубов, о спасительных связях с московским партаппаратом – все эти и другие сюжеты из жизни комсомольских чиновников, выглядят очень откровенно, показывают нам явление разложения части номенклатуры.

Надо очень точно представлять ситуацию в тогдашнем советском «приглаженном» кинематографе и литературе, чтобы оценить факт появления в кинокартине внешне респектабельного комсомольского работника, по сути откровенного демагога, проходимца, негодяя, который, если это необходимо, может «смести человека со своей дороги». В кинематографе того времени, запечатлевающем современность, мы видим, как правило, простого труженика, рядом с которым в качестве организатора его трудовых подвигов обязательно присутствует партийный руководитель, наделенный исключительно положительными чертами: искренностью, аскетизмом, отзывчивостью, целеустремленностью, работоспособностью и т. д. На этом фоне появление Огнерубова на экранах страны казалось вызовом всей сталинской системе представлений как о кинематографе в целом, так и дискредитацией идеала поколения номенклатурных выдвиженцев. Да и с «простым народом», в данном случае это группа студентов, в картине не все было гладко. Автор сценария показал, что вожди типа Огнерубова, управляющие массами оказываются, в силу своего непререкаемого авторитета, способными влиять на «человеческий материал» как им заблагорассудится: «можно пить, можно веселиться». И студенты, в подавляющем своем большинстве, неукоснительно следуют за «авторитетом» с полномочиями.

Очевидно, что сценарий Авдеенко не случайно был выбран, как «образец» негатива, на его критике должны были учиться другие писатели.

К моменту выхода картины судьба Авдеенко складывалась более чем благополучно. Молодой (в 1940 г. – 32 года), уже достаточно известный литератор, автор двух романов «Я люблю» и «Судьба». Вхож, в свое время, в апартаменты Серго Орджоникидзе, знаком с Горьким, который всячески помогал начинающему литератору. У писателя новый автомобиль «эмка» – «товарищ Серго и его помощник Семушкин помогли». В 1939 г. он становится специальным корреспондентом «Правды», освещает жизнь советской Западной Украины, «освобожденной от панского ига». 1940й год – Авдеенко в правдинских репортажах ликует по поводу освобождения Северной Буковины. У писателя уже новый «бьюик». В августе сорокового на экранах Москвы и Ленинграда начинается демонстрация фильма «Закон жизни», в работе – еще три новых сценария для кинематографа. Будущее казалось безоблачным. В июле 1940 г. в «Известиях» была помещена в целом положительная рецензия на фильм. Естественно, что Авдеенко, обласканный властью, вовсе не собирался не только выступать против ее устоев, но и даже легко критиковать или, наоборот, хвалить то, что «не положено». Но власть не жалела и «своих», когда надо было учить уму разуму писателей.

Статью в «Правде», появившуюся после правительственного просмотра кинокартины, написал Н. Кружков, а редактировал, хотя и очень поверхностно, лично Жданов. Решение же о запрещении фильма принимал сам Сталин. Управление пропаганды явно запоздало со своей реакцией на «крамольную» картину. Может быть, в этой связи 6 сентября 1940 г. Политбюро освободило Жданова от обязанностей начальника УПА, оставив за ним функцию наблюдения за этим ведомством. Командовать в Управлении стал Г. Александров. Решение Политбюро скорее всего было вызвано тем, что Жданов, секретарствующий в ЦК и Ленинградской областной и городской партийной организации, не мог должным образом контролировать «идеологию». За всем этим усматривается и борьба между Ждановым и Маленковым. Кандидатура Александрова, скорее всего, была предложена именно последним, который отвечал за Управление кадров ЦК. И еще один штрих. В утвержденной 22 августа на Политбюро комиссии «по предварительному просмотру и выпуску на экраны новых кинофильмов» не оказалось фамилии Жданова. Правда, ситуация была вскоре исправлена и 24 августа комиссия «высших цензоров» состояла из А. Андреева, А. Вышинского, Г. Маленкова и А. Жданова.

Страницы: «« 1234

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга – идеальный путеводитель по самым важным и, конечно, самым увлекательным вопросам современ...
Немногие в королевстве Эрдас могут вызывать дух Зверя-Воителя. Но Конор, Абеке, Мейлин и Роллан обла...
Считается, что глобализация уравнивает возможности жителей разных регионов мира, а благодаря новым т...
В мире нет никого лучше Дэймона Блэка. Он любит меня – сомнений больше нет, я знаю это. Но даже он н...
«Конец истории и последний человек» – это одно из самых известных произведений философа и футуролога...
Пытаясь заглянуть в глубины вселенной, мы не разгадали самой главной загадки – кто такой человек?Буд...