Колорады Ераносян Владимир
— Я находился там, сепары прислали парламентера. Мы не смогли даже приблизиться к их новым блокпостам. Огневая поддержка у них теперь не хуже нашей, армейской. Ватников явно усилили кадровыми. Мы не смогли вызволить своих. Там жуткий котел. Много 200-х. Нужен обмен, а уцелевших наших они отлавливают по зеленке и меняют только на деньги, — отчеканил он раздраженно, но все же улыбнулся в конце фразы желтозубой улыбкой, дополнив ее лукавым прищуром.
— Там вещмешок, о котором мы договорились.
Дмитро увидел опломбированный посольской печатью вещмешок. Уайт сделал это сознательно, чтобы Ярый четко понимал, что в мешке деньги Америки! А не те самые, которые Уайту любезно позволяют выигрывать украинцы. Дядя Сэм не платит, а дает краткосрочные кредиты!
Ярый знал, сколько денег должно быть в мешке, но все же ждал подтверждения.
— Ровно триста тысяч долларов, мы условились об этом, — исправил замешательство Уайт.
— Да, этого хватит на тридцать ребят с двух моих батальонов. На той стороне есть одна лазейка.
— Расскажи мне об этом канале, — настоятельно потребовал Уайт, словно чувствовал свою беспрекословную власть над Ярым.
— Пугач, казачий атаман. Авторитетный у сепаров. Алчный, что нам на руку. Другие кладут сразу, вешают с табличкой «каратель» или «правосек» на соснах. Он вроде дом строит на реке. Так говорит. Поэтому не брезгует нашим баблом, — поведал Ярый. — Иначе бы он даже на контакт не пошел через посыльного этого, юродивого дядю Ваню. Через него разговаривает.
— Ок! В этот раз пойдем у этого Пугача на поводу. Позволим ему заработать на нашей беде, — кивнул Уайт. — Вызволи своих парней. И снова поставь их в строй. Надеюсь, они вернутся невредимыми и продолжат правое дело.
— Они натасканы убивать русских, конечно, продолжат, с еще большим упорством.
— Но… Контакт с этим Пугачом не теряй. Он нам пригодится. Он замазан. Этот обмен должен стать последним. И на него я иду только из-за твоих ребят. Не из-за украинских военных. Они не кажутся мне такими благонадежными. Так и до братания у них с русскими дойдет! А исключительно из-за тебя. Ты понимаешь? — Уайт пытался уловить взгляд украинца, но его прищур… За ним скрывалась какая-то недоговоренность. — Я хочу прямого ответа. Так, кажется, говорят по-русски. Ты понимаешь, что это будет последний обмен?
— Я все понимаю. И мы делаем все возможное. Как и вы. Я ведь не требую от вас невозможного, например, размовлять на мове, а не на русском, — съязвил Дмитро, осмелев в словах и жестах и взяв мешок с деньгами на плечо… — Все дело в воле. Никто не дает ее народу без крови. Вы далеко. Европа труслива. Мы один на один с медведем. Они, эти солдаты, не хотят стрелять… Не хотят умирать! Да, они могут начать братание. Потому что боятся, что их зароют не героями, а предателями. Что власть в Киеве шаткая. А разве не так это?! Где деньги обещанные?! Не этот мешок от Каломойца, что вы мне передарили, а ваше бабло? Я у Каломойца столько же взял. Он еврей. В три котомки яйца откладывает. Жиды у вас в Штатах, и здесь жиды! Мы нашу революцию не сольем. До последнего будем резать русских, а потом жидов! Пока пусть живут. Не из-за тебя, не из-за них мы воюем! Мы за Украину. Мне самому нужен повод, форс-мажор, чтобы армия не шарахалась из стороны в сторону. Чтобы мои как один всей душой ненавидели русских! Чтобы были счастливы умереть за Украину!
Уайт не захотел, чтобы последнее слово в разговоре сказал его визави.
— Мы союзники. У нас общий враг. В этом суть. И вам не справиться в одиночку… — Уайт подчеркнуто перешел на «вы», выказав тем самым уважение партнеру, который, похоже, знал намного больше, чем Уайт предполагал, и имел влияние на действующую власть и СБУ. Перед ним был не просто полевой командир, а руководитель крупнейшей в Европе националистической организации с филиалами во всех городах. Да, он знал себе цену и был уверен, что без него не обойтись. Уайт решил не мелочиться с этим парнем впредь и выделять на него вдвое больше предусмотренных средств.
— Ес, сэр! — в шутку щелкнул каблуками Ярый. — Я догадываюсь, о чем вы. Единственная просьба… Когда вы начнете «отрабатывать» наших вояк на следующем обмене, чтобы выдать наш огонь за шквал русских «Градов», то согласуйте операцию со мной во всех деталях. Так как нет ничего тайного, что не станет явным. И нет ни одного живого, кто не станет мертвым. И желательно, чтобы ваши стрелки не были чернокожими. Лучше, чтоб эту грязную работу выполнил я. Идеально. У меня есть опыт, который применим на этом театре военных действий. Камеры снимут русских, с удостоверениями, на худой конец, с жетонами. Их не жалко. Можно будет легко предположить, что они во взаимодействии с регулярной армией России. А еще лучше, чтобы они были в форме русской десантуры. Надеюсь, для вас это не проблема?
Звучало как самостоятельно разработанный план. Но это был почти его план. Они мыслили в унисон и жаждали одного. Войны. Уайт оценил все это как хороший знак.
— Я думал, вы случайно узнали об этом мешке от Каломойца, но вы знаете, что происходит в моей голове.
— Я знаю, что вам не справиться в одиночку, — предостерег Ярый. — Не жлобитесь с баблом, тогда я вам помогу. А то станете бабл-боем.
— Вы играете в покер?
— Я воюю, а не играю в войну… — Ярый развернулся, хлопнул дверью и вышел.
— Иногда можно и поиграть… — сказал Уайт вслед удаляющемуся лидеру нацистов, ставшему благодаря СМИ чуть ли не национальным героем с колоссальным кредитом доверия от зомбированной публики. Да, он сильная фигура, и на нем нельзя экономить. Вашингтон должен видеть все карты.
На плацу Ярого ждали джип и три БТРа с его головорезами, некоторые из которых были юнцами. Так показалось Уайту, когда он попытался издалека, через окно, сделать хоть какой-то физиогномический анализ фанатиков Дмитро Ярого.
— Слава Украине! — крикнул Ярый и запрыгнул в свой джип.
— Героям слава! — хором ответили на клич его люди.
Пыль столбом поднялась на базе, когда кортеж правосеков скрылся за воротами. Ярый повез выкуп атаману Пугачу. Это было частью плана Уайта, и его не пугала, а даже радовала грубая неотесанность фанатика. Этот рычаг Уайт задействует в ближайшее время, так как цели у них на данном этапе одни — война. Только зря Ярый мечтает о «перемоге»… Войну с русскими могут выиграть только русские. Когда Уайт вернулся к столу и взял в руки свою счастливую колоду, он вытащил одну карту, подразумевая, что именно она символизирует Ярого. Этой картой был король. Он оценил его выше губернатора Каломойца, несмотря на все подконтрольные ему СМИ и банки. Для олигарха Уайт выбрал «даму», а для его ближайших соратников — «вальтов».
Большая кровь спровоцирует стихию. Перманентную войну. Она рано или поздно перекинется на саму Россию. И ураган народного гнева снесет эту огромную империю, незаслуженно обладающую колоссальными ресурсами. Этот колосс на глиняных ногах. Карточный домик сдует, как его колоду. Он подбросил ее вверх, и она разлетелась по кабинету.
А Украина… Ее нет. Это плацдарм. Выжженная земля. Ей требуется зачистка. Для этого понадобятся эти украинские фанатики, зомби, ведь его ребят явно недостаточно. Уайт нагнулся и поднял с пола четыре шестерки. Хотя… пожалуй, эти шестерки способны на большее. Как джинн из откупоренной бутылки. Те, кто выпустил монстра, должны понимать, что он неуправляем. Джокер валялся на полу картинкой вверх. И именно он бросился в глаза.
Глава 6. Right sector
Военный свитер шел Ярому на порядок больше, нежели цивильный костюм. В пиджаке он чувствовал себя тесно. Но ныне все, включая знаменитого журналиста Савика Шустера, прочили ему большое политическое будущее. Вот и пришлось после 22 февраля, когда в Межигорье — резиденции беглого президента в Новых Петровцах — уже хозяйничали его люди, а он разъезжал на одном из «национализированных» бронированных «мерседесов» бывшего главы государства, переодеться.
Снайперы сделали свое дело. В Киеве царило безвластие. Это означало только одно — власть на улицах, в Раде и в СМИ принадлежала теперь ему и его единомышленникам, включая нового главу СБУ, безоговорочно. Однако Дмитро Ярый знал, что стабильность не его козырь. Поэтому он не препятствовал откровенному бандитизму в «столице городов русских» своих сторонников в балаклавах, если беспредел прикрывался отлавливанием русских диверсантов и избиением их пособников-«колорадов».
Его вес подпитывала война, и она должна была стать перманентной. Да и заказчики настаивали именно на таком сценарии. С таким врагом, как имперская Россия, ему нетрудно будет держать стадо в тонусе.
Черно-красный стяг с тризубом и аббревиатура RS стали новым брендом. Агрессивным и популярным. В условиях бойни нужен свежий креатив, а не застарелые символы. Больше не было УНА-УНСО, Тризуба имени Степана Бандеры, «Белого молота», «Патриота Украины», заглохла «Свобода», превратившись в политическое крыло новой группировки, сдулся «Удар». Все влились в «Правый сектор», диктовавший моду на непримиримую силу!
Пробил час славы. Фанфары трубили в его честь. Пресса, отпев ритуальные жертвы, «небесную сотню» павших героев, курила фимиам лишь ему. Он упивался популярностью и ее производным, вниманием. Моральное лидерство «свидомых» — сознательных патриотов Украины перешло ему. «Правому сектору» не было альтернативы. Армия и милиция полностью деморализованы, к тому же все их генералы запятнаны угодничеством свергнутому президенту. Журналисты ловили каждое его слово, внимали каждому заявлению, ловили намеки и разбирали на цитаты заявления. Он стал трибуном. Его аудиторией стали десятки миллионов.
Первоочередной задачей было легализоваться. Получить мандат доверия спонсоров, в том числе на местах — всех этих еврейских олигархов, — не представляло труда, им некуда было деваться. Покровители за океаном сделали ставку на эскалацию. Их представитель Уайт транслировал именно этот сценарий и тоже давал деньги именно на это.
Проводником прямого насилия мог стать только Дмитро Ярый, доселе известный лишь в узких кругах, а ныне превратившийся в главного и самого яростного оппонента Путина. Если, конечно, не считать этих временных союзников, жидов. Да уж. Противно. Но Ярого-антисемита тешила мысль, что их очередь не за горами.
Быть с ним — значит быть в фарватере, в тренде. Это означало — сжечь все мосты, объявить русских врагами, а Путина демоном. Только так еврейским олигархам можно было сохранить свои капиталы, да что там, жизни… У них нет выбора. Так что они рьяно его поддержали на местах, предоставили офисы, базы, деньги и контакты с ультрас своих футбольных команд.
Его влияние ширилось. Футбольные фанаты — благодатная почва ненависти, на которой легко взрастить нужные плоды. Эту молодежь методично обрабатывали все эти двадцать три года украинской независимости: СМИ кричали о российской угрозе, а «фонды» за гранты напечатали новые книги, где историей Украины была история войны с Россией, где главными героями были предатели русского царя и каратели русского народа. Так что его армия, его «небесное воинство» скоро увеличится до десятков тысяч, до сотен тысяч. И тогда он станет неуязвимым.
Он легко получит легальное оружие, финансирование и оправдание любых действий. Легко получит абсолютный контроль над спецслужбами и национальной гвардией. Альтернативы ему нет. Он закулисный лидер сопротивления. Его черно-красное знамя — полотнище войны. Он сам — война!
Лишь вождь не боится дать своей армии лицензию на убийство «ватников», «колорадов», «зеленых человечков», «террористов» и их пособников, священников русского патриархата и их заблудшей паствы — мужчин, женщин, детей. Только он теперь решает, как и где теперь молиться Господу. Они напросились сами…
«Черные человечки» придут под покровом ночи. Мгла скроет даже их тени, и Бог не увидит их поступь. Они придут в дома, чтобы казнить. И они кровью напишут не имя Бога, а его имя и аббревиатуру ПС… Он теперь решает, кто враг. Он направляет потоки мести. Рубикон пройден. Точка невозврата уже позади. Обезличенное зло — это когда нет лиц, есть маски. Когда нет людей, есть воля вождя. Он открывает шлюзы ненависти и выпускает наружу стихию! Нация превыше всего. Различия самых близких по крови народов, понимающих друг друга, как братья, гипертрофировались и стали непреодолимыми. Цель достигнута. Война объявлена, и она у каждого порога.
Дмитро стоял в конференц-зале ОГА Днепропетровска у микрофонов с разноцветными кубиками, куча камер смотрела на него, и он, как и подобает трибуну, говорил теперь медленно, не глотая слова, не отряду верных соратников, а целой стране.
— Мы не против русских. Мы против империи. Их пропаганда делает из Степана Бандеры приспешника нацистов. Он никогда не был нацистом. Он был украинским националистом, мечтавшим о самостийной и соборной Украине. И как лидер своей страны, он шел на временные союзы с другими государствами, в том числе с Гитлером. Против более сильного врага Украины, более кровожадного и более коварного противника нашей независимости, которым и тогда была, и сейчас является Россия! Мы придем к Путину в Москву, как он пришел к нам в Крым. Мы поднимем на борьбу с Россией нацию! И мы победим! Слава героям!
— Героям слава! — раздалось в ответ. Публика в конференц-зале была благодарной и расположенной к новому вождю.
Журналисты не отпускали. Вопросы сыпались один за другим.
— Дмитро Ярый планировал брифинг, а не пресс-конференцию, — отбивался как мог пресс-атташе лидера ультраправых. Ярый остановил его жестом и улыбнулся, задержавшись у пресс-волла «Правого сектора».
— Почему НАТО не присылает войска на подмогу, почему Европа так медлит с более действенными санкциями против России?
— Мы нищие, нас такими сделал холуй Путина Янукович, которого мы снесли. И мы должны разбить свои копилки, снять последние рубахи. Чтобы помочь вийсковым изгнать агрессора. Не ждать помощи, а воевать за свою волю, за нашу Украину.
— А что вы скажете на то, что утверждает российская пропаганда. Что США заинтересованы в эскалации бойни, в хаосе на Украине. Единственное желание госдепа — прекратить экономическое сотрудничество России и Европы, и для этого нашими руками втянуть русских в войну с братским народом.
— Нiколи ми не будемо братами! К чему ретранслировать этот откровенный бред. Мы уже воюем с русскими. Они уже здесь. Их надо уничтожить. Они пришли за нашей землей, они в ней и останутся. В виде удобрений. А ленивая Европа… Старая дряхлая Европа хочет бесперебойно получать российские кубометры и баррели. Поэтому она и медлит. Она привыкла к размеренному комфорту и боится революции. Бюргеры со времен падения рейха ничего не смыслят в геополитике.
Очнулся немецкий журналист:
— Германия — член альянса.
— Тогда почему здесь нет бундесвера? — перебил немца Ярый. — Разве ЕС — это не четвертый рейх, со столицей в Берлине и с единой валютой — евро? Ладно, я понимаю вашу Меркель, она боится и Путина, и Обаму. Тогда пусть просто смотрит, как защищается наша революция! Как в боях формируется наша новая армия! И как мы переможем!!! Мы ликвидируем все русское. Снесем их памятники, сожжем их имперские книги, выкорчуем память. Люстрируем всех, кто запятнал себя шпионской связью с империей. Не будет больше пророссийских партий, идеология должна быть одна — Украина превыше всего. Слава нации!
— Смерть ворогам!!! — раскатилось вокруг. Пресс-конференция закончилась.
Глава 7. Выкуп
Ярый затеял эту операцию с выкупом даже не из-за пиара. Пиар ему уже был ни к чему. Он давал интервью нехотя, так как мог наговорить чего лишнего. И настроить против себя аудиторию умеренную, не определившуюся, обывателей. Его дело воевать, а не болтать. Однако болтовня, как выяснилось, часть войны, и не самая бесполезная.
Поэтому он завел для организации профессионального пресс-атташе. Шустрый малый по кличке Смайл нанял стилиста, постаравшегося рафинировать образ боевика. Ярого побрили и причесали, облачили в костюм и завязали галстук. Смотрелось ужасно, но подсластить пилюлю получилось. «Надо чаще улыбаться и не говорить всю правду, особенно свое истинное мнение про евреев», — увещевал Смайл.
Ярый не скомандовал «фас на жидов» черно-красным, конечно, не вследствие причитаний своего штатного летописца. Евреи грызли друг друга сами, так что пока можно было без оглядки истреблять москалей и их попов.
Пресс-атташе хорошо придумывал листовки и составлял медиапланы, печатал тиражи в отжатых типографиях и утверждал все свои действия в штабе, который превратился не столько в военный совет, сколько в бизнес-центр.
Его парни, среди которых было много амнистированных по новому закону преступников, в отношении которых шло досудебное следствие, были самой крупной военизированной группой. Это были самые настоящие «парамилитарес», штурмовики, нагоняющие страх на всех, от прохожих до депутатов. Они могли устроить многотысячный марш с факелами по Крещатику, могли обложить горящими покрышками Верховную раду, могли снести любой памятник и даже отколупать химеры со знаменитого дома. Они могли затравить любого, избить, убить. Он взял этих дерзких парней под свое крыло. Их число увеличивалось. Легион непримиримых рос как на дрожжах. Они были голодны и злы.
Проверенные Майданом сотни не только «чалились на блокпостах», но и зарабатывали деньги, не чураясь даже перепродажей угнанных с Донецкой и Луганской областей автомобилей на киевских авторынках. Три тысячи тачек по десять тысяч долларов за штуку, правда, без номеров и с фальшивыми ксивами, ушли в течение месяца. Криминала, разного, было много. В основном грабеж. Вернулся рэкет. Надеяться на еврейских олигархов или на подачки Запада Ярый был не намерен. Деньги он добывал всеми доступными способами. Они понадобятся. Политика — дело дорогостоящее.
Да, очень много в последнее время было разговоров. Затем случился «котел» в Иловайске, и разговоров стало еще больше. Кто виноват… Кто должен ответить. Ярый винил во всем армию. Считал армейских трусами и предателями. Он не отдал бы ни копейки в качестве выкупа за этих сонных бездарей с поникшими головами, канал на выкуп он нашел из-за своих содержащихся в плену бойцов. Вернее, даже из-за одного, захваченного «харьковскими партизанами» и переданного «сепарам» человека.
Вызволить этого человека было делом чести. Униатский священник Микола был капелланом его батальона, его духовником. Именно он совершил над Дмитро молитву экзорцизма, призвав оглашенного отречься от сатаны и его приспешников — жидов и московских попов. Он очистил его, окунув в купель, одел в белую рубаху и помазал елеем. Мечущейся душе был указан путь. Дмитро обрел покой и уверенность. Это спокойствие отражалось в его глазах, в его речах, спокойствие сделало его лидером. Вождем.
Отец Микола мог утешить, мог оправдать любые действия Ярого. Он был единственным авторитетом, к кому Дмитро испытывал уважение.
«Кожна копиiка, залишена у церквi московьского патрiархату, — це куля для украiньского солдата! — с искрой в глазах и огнем в сердце проповедовал своей пастве отец Микола. — Кожна свiчка, поставлена у московьскiй церквi, — це живцем спалений твiй чоловiк, брат або наречений!» А лично Дмитро он не раз повторял, словно заклинание: «Вбивство московьского попа — ни грiх, це справжня справедливiсть i твоя велика доля. Якщо навiть ти уб’eш дитину з iх приходу, не бiйся Бога, бо дитина цей не стане москалем»…
Ярый нуждался в нем, в его совете, в его присутствии, и он не пожалел бы ни денег, ни людей на его освобождение. Пугач, атаман казаков, объявил за освобождение проповедника триста тысяч, и он их получит.
Глава 8. Предательство
Пугач действительно считался полевым командиром средней руки. И это была не моя, а общая оценка. Да и не рвался я в свои 28 лет в аналитики и военные стратеги. Но и несмышленому открылось бы очевидное. Пугач не стремился в герои, не совался в глубокий тыл врага с рейдами, подбирал дезертиров, ловил небольшие рассеянные и деморализованные группы вырвавшихся из котлов украинских вояк, квартировался и харчевался в городе. Блокпосты на окраинах, где бывало горячо и показывались механизированные разведгруппы врага, брал под опеку неохотно.
Пару раз атаман присутствовал на военных советах, которые инициировались сверху. Более влиятельные командиры искали союзников в низшем звене, чтобы создать дееспособное ополчение с единым управлением и общей координацией действий. Все достигнутые договоренности Пугач по-тихому саботировал. Он все время боялся, что какой-нибудь другой авторитетный казак из войска Донского придет и отнимет у него атаманство, или такового назначат, или, чего доброго, подсидит кто из своих. Поэтому он старался задобрить самых ближних деньгами, ну и, конечно, сам мечтал сорвать куш.
Я представляю, как он обрадовался, когда курьер дядя Ваня принес весточку с той стороны. Малява, как окрестил послание сам Пугач, гласила, что за униатского попа, случайно оказавшегося в его руках, правосеки готовы отвалить триста тысяч баксов. И еще триста штук за остальных двадцать девять «нацгадов». Никто из командиров Новороссии не одобрил бы эту сделку. Посему атаман утаил сговор. Пугач сильно рисковал. Но подергать фортуну за хвост при заявленном «призовом фонде» откажется разве что упертый коммунист или аскетичный идеалист…
Шестьсот тысяч в буквальном смысле валялись на дороге. В двух вещмешках цвета хаки. Первый мешок горбун в шахтерской каске, дядя Ваня, руливший своей убитой «копейкой», должен был забрать после передачи атаманом противоположной стороне первой, более многочисленной партии из двадцати пленных. Потом курьер должен был вернуться за второй частью «гонорара».
Второй мешок подбросят на то же место в аккурат после возвращения главной партии из десятки, включавшей капеллана. «Кидалово» было возможно только по второй ходке пленных. По этой причине Пугач решил придержать пастера, из-за которого завязалась вся эта голливудская канитель, на десерт. Он посадит снайпера с ночным прицелом на дерево, и в случае «проброса» пастер автоматически перейдет в разряд жмуриков.
Предполагалось, что дядя Ваня останется единственным свидетелем. Но так как он не в себе, ему ничто не грозило. Никто не поверит дяде Ване, даже если тот что-то брякнет своим помелом. Одно слово — сумасшедший. Так что не придется ликвидировать полоумного.
…Соратники атамана, самые верные, связали капеллана и засунули ему в рот кляп. Слишком часто он позволял себе проклинать своих идеологических врагов. Делал он это очень громко. Мог испортить все своим бесноватым криком, которым впору было не изгонять демонов, а созывать нечистую силу. Менять его и всю фашистскую братию решили под покровом ночи, чтоб комар носу не подточил.
Повытаскивали «товар» со всех щелей и шхер — держали этих тридцать отборных гадов в разных подвалах, а лысого капеллана в трансформаторной будке. Кормили узников чем придется. Некоторым, тем, что плохо скакали под речовку «Кто не скаче, той защитник, а кто скаче, той пидар», переломали ноги. У всех до единого ссадины, у доброй трети ожоги. Пытали, конечно. Но не зашибли. Надо было узнать место захоронения мирных жителей, кто похищал, кто конкретно насиловал, кто закапывал. Узнали про загубленных невинно девчат из села под Ясиноватой. Кто утопил девушку в реке, кто привязал к ее ногам камень. Много чего рассказали, когда развязали им языки. На очных ставках вычислили непосредственных исполнителей. Двоих сразу казнили. Одного отдали на «съедение» селянам. Те забили его камнями. Оставшимся в живых пришлось не сладко, но ополченцы их не жалели.
— Не дави на жалость, ты приехал! — был общий ответ, когда каждый второй из них, теряя всякое мужское достоинство, истекал соплями и плакал, моля о пощаде. Бил себя в грудь, что боялся ослушаться командира, выполнял приказ, божился, что больше такого делать не будет, что не он это, а другие, рассказывал все, что знал про этих других, а другие кивали на него и винили во всех содеянных грехах побратима. Били нещадно. Унижали словесно. Был среди наших, из ближних атаману, то ли осетин, то ли чеченец, знакомый обезглавленного Змея, явно с садистскими наклонностями. Заставил он одного правосека сперва слизать грязь с берцев, а потом увел его на ночь. Рассказали мне потом, что пленный «спал» всю ночь с открытыми очами. А под утро лишился обоих глаз, потому что «закрыл, а так не договаривались»…
В общем, осталось тридцать стопроцентных военных преступников, из них один слепой и один одержимый каким-то придуманным богом, не имеющим ничего общего с Отцом Небесным. Их можно было всех без разбору судить военным трибуналом с гарантированным решением о казни, однако их отпускали на волю, где они наверняка продолжат убивать.
Как только я узнал о предстоящем выкупе, а произошло это только потому, что в ту ночь мне не спалось и я увидел подозрительное шевеление. Подкравшись, я понял, что правосеков куда-то увозят, и узнал по фонарику на шахтерской каске небезызвестного дядю Ваню. Помня о «Лексусе» с «Мальборо», я понял, что надо действовать даже в ущерб собственному здоровью.
Дядя Ваня на секунду остался один, без присмотра. Я шепотом окликнул его вопросом:
— Куда, дядя Ваня, путь держишь, на ночь-то глядя?
— Менять попа униатского и правосеков будем, — без задней мысли поведал курьер.
— На кого?
— Не на кого, а на что. На мешок с баблом.
Появились пугачевские братаны. Я спешно ретировался. Умел незаметно растворяться во тьме. Не отнять.
Твердо решив во что бы то ни стало этому предательству воспрепятствовать, я подумал, что способов в моем арсенале мало. Пойти напрямую к атаману — глупо. Деньги ему посулили огромные, иначе бы он не согласился. А значит, меня могли хлопнуть, как назойливую муху. Значит, действовать в одиночку я не мог. Мне нужна была помощь. И я отправился искать Снайпера, чтоб разоблачить вопиющую измену. И пусть меня посчитают стукачом. Я бы и слова не сказал, если б хоть одного правосека обменяли на отца Митяя. И Кристины. Но тут этих гадов меняли не на наших, их отдавали за напечатанные в Америке фантики.
Доехал на велике. Благо двухколесных средств передвижения, неприкаянных после обстрелов, раскидали по городу столько, что и нам досталось. На них ездить бесшумнее всего. Незадача случилась, когда уже на месте, в ОГА Донецка, один бывший офицер из оцепления, пожилой уже отставник с георгиевской лентой на правом погоне, расстроил меня сенсационной новостью.
— Не тебя я видел недели три назад, в аэропорту, когда пытались выкуривать «киборгов» с аэропорта? Минометчик? Крым, верно?
— Он самый.
— Ты опоздал. С Луны, что ли, свалился? Недели две уж, как нет его. Снайпера отозвали. Посчитали, что неправильно себя ведет. Много на себя берет. Обозвали Наполеоном и сняли с пробега. Нет больше Снайпера. В Москве он в цивильном теперь ходит и интервью направо и налево раздает. Эпоха ушла. Наступаем без него уж как две недели, перемирие без него подписали, а ты проснулся. Неужто командир твой до тебя не довел? Кто главный у вас?
— Пугач. Та еще гнида. Я вообще у него в изгоях.
— Тогда понятно. Смотри, как бы не отправил на верную смерть, Крым.
— Сам боюсь.
— Так переходи к нам.
— Пока не могу. Надо кое-что исправлять прямо сейчас. А ваш Восток где щас?
— Спит.
— А если у меня нечто срочное, то как быть?
— Ну, смотря что…
— Эх, ладно, опоздаю я, проволочка смерти подобна. Повели правосеков якобы на обмен, а на самом деле за выкуп.
— Не пойман — не вор. Хрен докажешь, если момент передачи бабла не отснимешь хотя бы на телефон. А правосеки — залежалый товар. Их никто не считает. Твой Пугач никому не подчиняется. Скажет, что кончил ублюдков и в обрыв скинул. Ему поверят, не тебе. Ты никто и звать тебя никак. Ты ничем не славен. А Пугач — знатный вояка, хоть и бесконтрольный. У него отморозки есть. Все знают. Не трогают его. Потому что и против отморозков воюем. У нас тоже бывшие «баркашовцы»-РНЕшники со свастиками на груди. А ты что думал? Сюда не интеллигентики добровольцами едут… Беспредела еще много будет. Все только начинается.
Он был прав, и своей правдой подкинул моему сердцу ощутимую резь. Защемило, как у пожилого, но я вспомнил напутствие одного псаломщика в Покровском соборе Севастополя. Он предупреждал, что мир жесток, но в нем рождается мужественность.
Я заскочил на велик и стал крутить педали с удвоенной скоростью, чтобы вернуться обратно. Видно, крайняя ночь наступила в моей непутевой жизни. Но у меня было две «Мухи» и четыре обоймы для «калаша» с подствольником. Ну, и дурак же я!
Груженный правосеками «зилок» и сопровождавшая его «Нива» уже отчалили в небезопасную сторону никем не контролируемой дороги. Блокпост бригада атамана проехала без вопросов. Пугач подсуетился заранее, подкупив братву шмалью и блоком «Мальборо». Я мчался за грузовиком по обочине. Меня вообще никто не тормознул. На велосипеде в такую темень передвигаешься словно человек-невидимка. За спиной болтались «Мухи». Ехал почти час, пока не обнаружил грузовик Пугача с выключенными фарами. Решил приблизиться на расстояние метров двести.
Я был уверен, что с атаманом человек семь его самых верных псов, не больше, однако никакого плана я не заготовил. Рассчитывал только на везение. Хотел шугануть. Съехать с обочины в кювет, залечь и шмальнуть «мухой». Разрыв гранаты сорвет передачу. А потом я хотел сделать ноги, то есть педали, по узенькой просеке, на юг, и первым во всех деталях поведать руководству ДНР о несостоявшемся проекте этих алчущих легкой наживы деятелей.
Но… Недаром глаголят, что случайность — псевдоним Бога. Злополучный звонок на велике все испортил. Наехав на выбоину в асфальте, это примитивное устройство предупреждения опасности задребезжало и было услышано. Я не успел даже спрыгнуть. Они бежали мне навстречу и находились уже метрах в ста.
— А ну, стоять, буду стрелять! — крикнул один из пугачевских.
Я по дурости своей не стал убегать в сторону леса. А встал как вкопанный и передернул затвор.
— Не подходить! Уложу очередью. — предупредил я окружившую меня банду, но никого моя бравада не остановила.
— Крым! По своим стрелять не будет, он же не псих, сбежавший с лазарета, — заключил кто-то сбоку. Но удар прикладом в затылок я получил, как, собственно, и ожидалось, сзади. В отключке был недолго. Очнулся без броника и без оружия. Понял, что пинали, так как болели ребра и скулы. Надо мной стоял Пугач и приговаривал:
— Чмырь кудрявый, дезертировать решил? А мы, значит, тебя настигли. Скажем, давно к тебе приглядывались, подозревали, что засланный казачок. Так и вышло. Оружие прихватил и драпать на велике к своим соратничкам в Хохлэнд. Ссучился за бабло продать наши диспозиции, численность на блокпостах и в городе. Кончай бывшего черноморца…
Только Пугач произнес свою губительную для меня команду, как на обочине раздался истошный крик. Там случился реальный форс-мажор, который мог и без меня сорвать намеченную сделку.
А произошло вот что… Кавказец, друживший в недавнем прошлом с обезглавленным ополченцем «Змеем», вывел по малой нужде ослепленного им же правосека. Да и «пришил» его после облегчения.
— Ты что натворил, совсем крыша едет? Мы тридцать человек условились передать! Ровно тридцать! — негодовал атаман, забыв про меня и подскочив к канаве с незапланированным трупом.
— Не знаю, он моей мамы коснулся своим поганым ртом, — оправдывался кавказец. — Надо было язык ему чикнуть, но я не стерпел и проткнул его кинжалом. Зачем я его ношу… Нервы.
— Батько, не кипятись, — нашелся адвокат горца. — Можно Крыма сплавить. Тридцатым пойдет. Тогда все тютелька в тютельку. Только форму с жмура пусть Тимур сам снимает. Крыму она пойдет.
Наступил самый ответственный момент. С той стороны дали сигнал — ракету. Пугач приказал ожидающих своей участи пленных, большинство из которых дрожали как цуцики, приготовившись мысленно к расстрелу, слазить по двое.
Щеколды щелкнули, упал с грохотом борт, из брезента выныривали пленные. Первые двадцать человек посадили на колени. Я лежал неподалеку, окровавленный, с переломом ребер, превозмогая боль, пытаясь понять, что же решили эти ублюдки насчет меня. Зачем они сняли с меня мою форму и надели на меня чужой порванный камуфляж? Я слышал обрывки фраз: «Пошла первая десятка, вторая, бегом, марш!» Кто-то в шахтерской каске передал Пугачу мешок. Потом меня подняли. Посадили на колени. Рядом оказался лысый череп в исторгающей зловоние сутане. Во рту у похожего на ксендза пожилого человека с выпученными глазами, наполненными кровью от лопнувших сосудов, торчал кляп, а на груди не было креста. Он мычал, словно требовал последнего слова на заседании присяжных, но на него никто не обращал внимания. Нас с ксендзом подняли, и мы замкнули удаляющуюся колонну.
— Двадцать девять, тридцать… — считал голос Пугача, провожая меня к врагу на верную гибель. Изощренная гнида. Но в эту минуту я понял, что если меня убьют, то будет это не алчный атаман. И эта мысль на мгновение как-то согрела мне душу. Мимо проехала «копейка», за рулем дядя Ваня. Ну да, конечно, дядя Ваня шнырял и тут и там и сыпал информацией. Ему никто не верил, потому что он говорил только правду. Всем и без пыток. Наверное, он был счастлив, потому что все время улыбался. Даже сейчас, за рулем своей «копейки», он чему-то безумно радовался.
— Посчитай бабло, — недоверчиво глядел Пугач на второй доставленный мешок. — Пока пастор не скрылся из виду.
— Вроде все ок, — прозвучал положительный ответ.
— Тогда в чем подвох! — пошутил атаман, ухмыльнувшись уголком рта и вытянув сигарету из пачки. — Неужели так легко стать богатым? По сто на брата.
— Почему по сто? — спросил провинившийся кавказец.
Пугач перерезал ему горло не за любопытство и прошипел в еще воспринимающее ускользающую реальность лицо:
— Ты облажался, что как суслик обижался. Будет другим наука. Надо держать себя в руках. Мы тут не садисты. Твою мать… — Пугач поднес к сигарете горящий фитиль своей бензиновой зажигалки и втянул дым.
Кровь хлестала фонтаном. Кавказец медленно сползал вниз, жадно глотая воздух, захлебываясь, но успел проронить: «Собака… сдохнешь…»
Будто что-то знал. Заработала целая батарея гаубиц. Это пришла благодарность от Ярого. Дмитро чихать хотел на пожелания мистера Уайта сохранить связь с коррумпированным атаманом. Каждый получает свое. Никакие хитроумные комбинации в голове заокеанского псевдогуру не лишат его возможности мстить кацапам. Чего он хочет — крови украинцев, пусть и не «свидомых». Новобранцев с необсохшими губами. Чтобы свалить все на русскую армию. Это ему надо. Никто не спорит, может быть, так и надо. Провокация. Дезинформация. Эффект. Но… Они издевались над его духовником, Дмитро не прощает нанесенных личных оскорблений. И отчитываться в своих действиях не намерен ни перед кем.
Били прямой наводкой. А потом был ответ с нашей стороны. В радиусе трех километров за час разорвалось не менее ста снарядов. Без единой царапины остался только дядя Ваня, и то потому, что отъехал на своей «копейке» на приличное от кровавой локации расстояние. По простоте душевной он дождался конца артобстрела и вернулся назад. Увидев раскиданные тела и их частицы, он не стал искать выживших, посчитав, что земля приняла всех до единого. Потом дядя Ваня обнаружил вещмешок с деньгами. Он забросил его на плечо и спешно покинул место побоища, опасаясь повторения мясорубки.
Светало. Небо порозовело, встречая рассвет. Ветер гнал облака — вестники непогоды с Запада на Восток. На пепелище первыми, как водится, подоспели мародеры во главе с рецидивистом Сенькой. У него присутствовала чуйка на бесхозное добро. Она не подвела его и в этот раз. Второй вещмешок с тремястами тысячами долларов сжимал на груди смертельно раненный осколком в позвоночник продажный атаман. Сенька вырвал мешок из рук слабеющего атамана, который даже теперь узнал отпущенного им самим за взятку мародера.
Затем Сенька обшмонал нагрудные карманы обессиленного Пугача. Там он нашел кольцо. То самое, что извлек атаман из внутреннего кармана моей униформы. Что пожертвовала баба Надя для обмена на кролика. Мародер примерил его, влезло только на мизинец. Вдруг он увидел более приметные трофеи: валяющиеся рядом позолоченную бензиновую зажигалку, неполную пачку «Мальборо» и инкрустированный камнями кинжал. Он с интересом рассмотрел сверкающие камни на рукоятке кинжала, и, недолго подумав о чем-то сокровенном, вонзил лезвие в почти бездыханного атамана, чтоб проверить, каково это — убить человека. Не испытав сильных ощущений, Сенька увел свою стаю. Сюда могли нагрянуть «колорады», ну, или «укропы»… Какая разница, кто… Он сам по себе.
Глава 9. Варшавский уик-энд
Варшава после донбасского плена показалась архидиакону Миколе истинным раем, что возведен на благодатной польской земле под сенью несокрушимого духовного могущества Рима. В этом сонме умиротворения, вымощенном старым булыжником, он явственно ощущал свою растущую полезность. Он свято верил в близость «перемоги», даже когда смотрел на это сатанинское подобие Вавилонской башни в окружении небоскребов из стекла и бетона, на проклятую сталинскую высотку.
Ее ведь не случайно, а следуя чудовищному замыслу изощренного надзирателя, коварные русские воздвигли прямо в варшавском Центруме. Безвозмездно и на века обозначили они свое нестираемое временем инородное присутствие. Часы на русской башне отсчитывали польское время, словно имели над ним власть.
Греко-католик Микола Зленко проживал уже второй солнечный, несмотря на октябрь, день напротив этого высотного монстра. В современном отеле-небоскребе. Он плохо спал. Вставал ночью, смотрел с 36-го этажа на шпиль раздражающей его высотки и на разноцветную прожекторную подсветку здания. Он силился представить, как на «подарок русских», на этого троянского коня с Востока, летят многотонные бомбы. Но почему-то абстрактное мышление не справлялось с задачей, и высотка каждый раз норовила устоять. А он отправлялся на широкую кровать разочарованный и сокрушенный.
Отгоняя мистическое, архидиакон засыпал ненадолго, рано вставал, заваривал себе крепкий кофе и выходил на улицу, пока осеннее светило ласкало ухоженный город. Он долго бродил по брусчатке в Старом Месте, разгребая опавшие листья. Мимо дворцов и костелов, велосипедных стоянок, шарманщиков и попрошаек. Мимо фонтанов у набережной Вислы, бюстов польских королей и героев. Виляя по узким улочкам, он натыкался на политические граффити на обшарпанных стенах про восстание армии Крайовой, которое жестоко подавили немцы, но винили поляки в этом русских. Справедливо винили, ведь русские только и ждали польского позора и капитуляции, чтобы насадить власть полностью подконтрольных Москве вассалов…
Когда он доходил до площади Варшавской Русалки с круглым щитом и занесенным мечом, то подавлял еще одну ненавистную мысль — в сравнении с монументальным величием русского ампира миниатюрная русалка казалась беззащитной.
Встреча преподобного Миколы с викарием епископа была запланирована на третий день пребывания украинского посланца в Варшаве. Греко-католикам, снарядившимся в крестовый поход на Восток, обещали деньги. Немного. Поляки много не дадут. Но с миру по нитке! Нельзя чураться любой помощи на святое дело. Иногда даже можно согрешить. Окропить сделку ложью. Пообещать сделать за эти деньги одно, а пустить их на совершенно другое.
Эта мысль тешила отца Миколу, когда он рассматривал постамент Юзефу Пилсудскому, первому главе Польше, который просил деньги на борьбу с русским царем у всех, даже у японской разведки, а когда денег на формирование повстанческой армии не хватало, он грабил банки… Вот верный пример патриота!
И Симон Петлюра был таким. Потому и сотрудничал с Пилсудским. Проклятые евреи убили героя. Они за это ответят. Их обязательно стоит покарать. Но только тогда, когда необходимость в этом исчадии ада отпадет. Ровно в тот момент, когда они мимикрируют и перестанут давать деньги. Заменившие веру выгодой, они пострадают от собственной никчемности, когда выгоднее будет их изгнать, чем сдерживать разъяренную массу, всегда жаждущую их крови.
Его воспитанник Дмитро самостоятельный и весьма авторитетный малый. Но все же он прислушивается к отеческим наставлениям преподобного Миколы. А советы он давал всегда дельные: не стоит доверяться жидам, они продадут. Надо обогащаться, пока продолжается смута. Надо успеть накопить, чтобы ни от кого не зависеть. Как поляков продали англичане перед нападением Гитлера и вторжением Сталина, так же евреи кинут украинцев. Шведы обманули Ивана Мазепу. Немцы обвели вокруг пальца Степана Бандеру. Американцы так же обманут Дмитро. Они хотят подотчетную марионетку, а не вождя.
«Они спровоцировали бунт. Спасибо им за это! — разговаривал сам с собой Зленко. — Помогли сплотить нацию. Добре!» Но теперь они откупаются подачками. И держат нас за быдло. За холопов! Поживем — увидим, кто кого разведет… Украине нужно сильное государство. Не раздираемое противоречиями. Этническими, религиозными… С одной верой и одним народом. Католическим народом Украины. Это смогли сделать поляки. Это сделают и украинцы. Их право называться нацией выкристаллизуется в жестокой войне против русских и православия. Война затянется надолго, на нее надо копить средства. Деньги на благое праведное дело — истребление и изгнание русских «ватников» и их московских попов с украинской земли. И неважно, что восток Украины считает западную церковь чужой. В горниле войны исчезает удивление, меркнет вера, время утрачивает интервалы… Освободившиеся ниши заполнят новые идеи.
Люди легко доверяются новым героям и сносят старых идолов. Они быстро привыкают разрушать, лишь разминаясь на низвержении кумиров. Размявшись, они готовы рушить храмы. Секуляризация и смерть сделала из них вандалов. Но факел яркого света их остановит. И это пламя будут нести в его руках — его и Дмитро.
Этот факел укажет новый путь, который, поправ столетия безбожия, соединенного с нарочитой помпезностью и витиеватостью ортодоксов новой Византии, выведет к истинной вере. Только новый жесткий порядок спасет мир. Только истинная вера выбросит тонущего на берег! Она, как река, проложит новое русло. А кто не идет по течению, тот тонет в бурлящих потоках хаоса. Тот есть бесполезный шлак, недостойный жизни. Все, кто не подчинится новой вере, новому порядку, будут безжалостно истреблены, как истреблен был языческий Ханаан перед приходом Израиля на обетование. Будет ассимилирован русский, будет уничтожен этот гордый дух принадлежности к русскому миру. Это поход. И это поход на Москву, в логово зверя! И Москва падет. И восторжествует новый католический украинский мир…
Преподобный отец Микола Зленко искренне считал, что именно поляки должны по достоинству оценить его скромный вклад в возрождение и распространение римского обряда. Он полагал, что именно они окажут содействие в переводе его из католического военного ординариата «святого воинства», которым называл он военизированные отряды украинских националистов, в рукоположенные экзархи какой-нибудь новой украинской митрополии.
Огнем и мечом он выжжет дух Москвы из конфискованных приходов и монастырей и провозгласит истинное слово. И тогда не за горами его хиротония в соборе Святого Юра во Львове. А быть может, чем черт не шутит, он наденет на голову вместо неуклюжей биретты епископский галеро. И произойдет это не где-нибудь, а прямо в сердце Киевско-Галицкого экзархата, в стольном граде Киеве… Или прямо здесь, в красавице Варшаве! В костеле Святой Анны, где в отрочестве он часто молился на коленях, стоя за этими потертыми кафедрами.
Наступит благой день, и он падет ниц перед алтарем, распластается в виде распятия в знак своего смирения, и три его поручителя, епископа утрехтской унии, как установлено традицией, совершат над ним молитву. Облаченные в красные ермолки-пелиолусы мужи с нагрудными крестами призовут Святой Дух осенить его для высокого предназначения. Ведь не зря же он учился теологии и служению в Варшаве и знал в совершенстве этот корявый, не певучий, не родной язык.
Недаром он положил свою жизнь ради вечного Рима и непрестанно верной его служанки Варшавы. Он понял главное — источник света далеко, а греют лучи. Они зажигают огонь. Даже если источник иссяк, огонь остается. Польша ныне даже ревностнее Рима, упадок которого очевиден. Польша — новый источник света. Именно от этой лампады огонь загорается на Востоке. И он проводник этой божественной искры, мессия обновленного знания, воинственный пророк новой жизни, которая марширует с сокрушительным кличем «Слава нации! Смерть ворогам!»
Прием в Варшаве был на уровне. Не радовало одно — почему Его Преосвященство, польский епископ Анджей Маховецкий, сослался на неотложные дела и не удостоил преподобного личной аудиенции? Почему не пришел ни разу поблагодарить подвизавшегося в неравной схватке с Москвой за рвение, за плодотворное наставничество над суровыми мужами, от которых зависел разгром векового грозного врага… Нет, отец Микола не искал благодарности. Но в поляках он видел единомышленников, товарищей по несчастью, а не надменных кураторов. И потому не обижался на мизерность выделяемых средств.
На встречу прибыл гладко выбритый викарий епископа в широкополой капелло, с саквояжем средних размеров. Как и договаривались, отец Микола получил наличные. Граница была открытой, да никто и не рискнет обыскивать на пропускных пунктах духовника Дмитра Ярого.
Они сели в бричку. И черногривый конь зацокал копытами, придавая ритм их разговору.
— Его Преосвященство извиняется, что так и не смог удостоить вас объятий.
— Ничего, Ваше Высокопреподобие, я не в обиде. Понимаю, что вам не до Украины.
— Ну что вы, отче. Мы делаем общее дело, и ваши усилия неоценимы.
— Тогда почему они оценены всего в миллион евро?
— Уверен, это шутка. В целый миллион, — поправил викарий. — Эти деньги с пожертвований. И поверьте, собрать такую сумму епископу стоило большого труда. И он надеется на отдачу, чтобы продолжить вам помогать в больших объемах. Я уполномочен изложить его личную просьбу.
Доброжелательность рассеялась, менторский тон изменил голос викария.
— Это не абстрактные деньги. Это кредит доверия. Они даются вам на конкретное дело.
— На какое?
— Вы должны активизироваться. Локальные выступления, местечковость неэффективны. Пора включиться в организованный блицкриг по захвату православных храмов, любой ценой подавить сопротивление русской паствы. Хватит ждать. Нужно педалировать развитие событий. Иначе инициатива перейдет к нашим оппонентам. Можете вступить в союз с Его Блаженством Патриархом Филаретом. Преданный анафеме бывший митрополит, несмотря на старость, еще бодр, а рукоположенные им епископы Киевского патриархата являются нашими естественными союзниками в деле изгнания московского духовенства.
— Я не стану обращаться за помощью к тем, кто ищет заступничества у православных антипросопов Афона! — вырвалось из уст Миколы Зленко. — Они там ночью нажираются как свиньи, отмечая получение афонских виз-диамонитирионов, а утром облачаются в рясы и идут за духовным просветлением к афонским монахам. А потом возвращаются домой, перебирая афонские четки, купленные в этих монастырях, что стали безналоговыми мануфактурами. И машут кадилами за гонорары, крестя и освящая за подношения. Чем эти жирные попы с козлиными бородами лучше московских дьяков? Они из одной утробы. Может, обойдемся без заигрывания с самопровозглашенным патриархом? Без непризнанных иереев, кто только называет себя украинцами и при этом ищет благословение на служение в Константинополе и преклоняется перед византийским имперским флагом с двуглавым орлом, и у кого этот орел на куколе…
— Горячая речь. Не зря епископ такого высокого мнения о вас. Он ценит вас как пламенного оратора и достойного пастора нашей веры… — хитро поднял брови викарий. — Похвальное неприятие. Но справитесь ли вы в одиночку?
— Нас почти пять миллионов. И мы авангард вытеснения русских. Забудьте Киевский патриархат! Эти лентяи так и не смогли захватить Киево-Печерскую лавру. Они только болтают.
Преподобному Миколе польстила высказанная викарием заслуженная оценка епископом его талантов. Но викарий продолжил свой спич, и проницательный отец Микола скоро смекнул, что вектор мировоззрения пора менять. Если он хочет оставаться в фарватере и плыть при полном штиле за флагманом римской курии, самым влиятельным кардиналом, коим являлся епископ, надо преклонить колени.
Отцу Миколе вовсе не хотелось учиться смене взглядов на ходу. К этому можно привыкнуть. Однако ради результата… Временно. Он готов был к коррекции собственных убеждений в пределах этой дискуссии. Впечатление от его преданности, ведь смысл каждой его реплики викарий передаст епископу, не должно было испортиться от неосторожного слова.
— Открою вам секрет, преподобный отец Микола, замысел епископа состоит в том, что непризнание Константинополем вследствие противодействия Москвы Киевского патриархата, как ни парадоксально, нам тоже на руку. В какой-то момент они будут вынуждены обратиться за канонизацией к нам. И тогда мы проведем это как историческую унию. Вы понимаете? Мы расширим нашу церковь не за счет изменения культа, а за счет ненависти к Москве. И это будет не ползучая экспансия, а стремительное поглощение. Так что епископ просит вас не быть столь категоричным в отношении не признанной никем киевской автокефалии. Она находится в смятении. А значит, пребывает в промежуточной стадии перед приобщением к истинной вере.
Аргументы епископа выглядели логичными и взвешенными. Преподобный Микола разглядел в этом четкую стратегию, сопротивляться которой было бесполезно. А значит, нужно было под нее подстроиться.
— Итак, вы в команде, — продолжил викарий, разглядев-таки утраченное, но так необходимое поляку подобострастие на лице украинца. — Акция по захвату московских храмов начнется одновременно. В один день. В ней будут участвовать все, кто возбуждает толпу к ненависти. Пусть вас не смущают православные хоругви, с ними они так же, как и вы, пойдут громить православные храмы. Так что? Вы услышали наши пожелания? Если мы поняли друг друга, то вы должны быть готовы и подготовить ваших людей.
— Они давно ждут, — согласился с доводами викария преподобный отец Микола Зленко, чуть ли не щелкнув каблуками. — Громить москалей и кацапов будем всем людом! Что может быть сладостнее. Предвкушаю большой погром!
— Я вас умоляю. Насчет погромов… Евреи на сей раз должны избежать участи поляков на Волыни, — спокойно напомнил о кровожадности украинских националистов викарий.
«Они не забыли, — подумалось отцу Миколе. — Они считают нас проводниками своих целей. Они до сих пор не поняли, что мы в одной упряжке и бежим в ней от москалей. Что нам не спрятаться по своим национальным квартирам. Почему они понимают, что униатам Украины надо объединиться с автокефалами-раскольниками православия, и при этом ставят себя выше любой украинской конфессии? Ох уж эти поляки. Может, не зря мы вас резали?!»
Этого он никогда не сказал бы «польским друзьям» вслух. Но викарий прочитал крамолу в глазах своего собеседника, окончательно решив для себя, что украинцы ненадежны. Он тоже неплохо знал историю. Украинский гетман Богдан Хмельницкий вступил в союз даже с татарами, не говоря уже о Москве, чтобы пойти на польского короля. История взаимоотношений Польши и Украины — череда временных союзов и горьких предательств. Народ сей неисправим и напоминает флюгер, а роль ветра ныне играет доллар. Доллары нынче не только в Америке. В России они тоже водятся. Не Польше тягаться с империями. Изголодавшаяся по исчезнувшей гордости страна не могла вернуть былое могущество Речи Посполитой, где польская шляхта правила украинцами, белорусами и литвинами, но поиграть в игры престолов на стороне сильного она была обязана. Тщеславие есть даже у карликов.
— Спасибо, — вежливо поблагодарил за переданный от епископа саквояж отец Микола. — Гроши не пропадут даром.
— Мы заранее сообщим точную дату.
Зленко прищурился и кивнул. Однако он уже сейчас знал, что не будет согласовывать дату выступления ни с кем! Ни с американцами, ни тем более с поляками. Все случится в день создания Украинской повстанческой армии, которая наводила ужас и на ляхов, и на русских!
«Чем вы лучше нас?! Вы живете за наш счет! Мы буфер между Европой и империей! Мы боевое крыло истинной веры. Ее меч. За ваши деньги мы сделаем наше шоу! Вы хотите наблюдать за нашей революцией в тапочках, как в отеле, в тепле и комфорте, с чипсами и попкорном, словно это кино! А ведь мы воюем за это ваше благополучие! И вы обязаны за это заплатить! Итак… Православные будут в этот памятный день праздновать Покров Пресвятой Богородицы. Но это их праздник. Не наш! В их храмах будут праздничные литургии, тысячи людей. Именно в такой день надо показать свою силу… И тогда спонсоры поймут, что мы и только мы единственная реальная власть на Украине. Что мы боевой авангард, нацеленный на Москву. Но, способный повернуть и на слабовольную Варшаву! Вы заплатите!!! Как и москали…»
Преподобный улыбнулся, представляя большой переполох. Монстр с идеологией — самый страшный из зверей. Фанатику есть чем себя оправдать.
Глава 10. Поселок
Он не был ничем примечателен, этот серый, забытый богом поселок на севере Донецкой области. Но именно в этом подобии города с населением не более пятнадцати тысяч, раскинувшемся километра на полтора вдоль трассы, ведущей в пригород Донецка, Горловку, развернулись события, кардинально изменившие мою жизнь. Поэтому я остановлюсь на городишке поподробнее.
Сперва я оценил ситуацию как военный. Населенный пункт с военной точки зрения, безусловно, представлял интерес как плацдарм для ударной группировки. Чтобы понять это, не требовалось быть гениальным тактиком. Было очевидно, что здесь затевалась либо крупная провокация, либо реальный прорыв. К окруженным нашими регулярным частям «укропов». Если бы дислоцирующаяся здесь украинская группировка, разрастающаяся на глазах, решила наступать отсюда, то лучше форпоста с естественными барьерами в виде довольно обширного леса и речки, огибающей окраины, было не сыскать. Активная перегруппировка войск не сулила ничего хорошего. Все въезды и выезды из городка наглухо перекрыли.
Единственной головной болью для укров являлась двухколейная дорога, на которой до сих пор стояли спаленный огнеметом танк Т-84 и раскуроченный минами БТР. Трасса была как на ладони и одинаково хорошо просматривалась с любого мало-мальски высокого здания. Даже из окна поликлиники, где я как вызволенный из плена герой, а не как ополченец с позывным Крым, проходил ускоренную недельную реабилитацию, чтобы как можно быстрее встать в строй.
Меня как раненого не донимали расспросами шныряющие везде агенты «национальной беспеки». Им то ли было не до меня, то ли я не вызывал пока особых подозрений. Ведь я пострадал в «плену» не меньше, а может быть, больше других освобожденных. Здесь меня быстро подлатали. Советская медицинская школа делает чудеса. Сломанное ребро еще побаливало, но уже срасталось. Голова уже не трещала… По крайней мере, я уже мог ею кушать и соображать, хоть я и симулировал контузию.
Видимо, поэтому меня очень скоро выписали, поставили на довольствие в батальон из Днепропетровска, дали койко-место в здании местной школы-гимназии, намекнув, что мне очень повезло, так как это подразделение не то чтобы элитное, но получает жалованье регулярно и харчуется по первому разряду. Конечно же, благодаря благодетелю олигарху Каломойцу. Пообещали восстановить документы после короткой проверки, ну, и временно определили на «вечную вахту на камбузе», или, как говорят «сапоги» — в наряд на полевую кухню. Чистить картошку, мыть посуду и помогать их коку, по-«сапожиному» — повару. Из оружия мне выдали пока только кухонный нож. Кухню расположили прямо в школьной столовой.
Повар по имени Тарас был знатный, из Ровно, с кулинарным образованием. Его красная ряха напоминала разрезанный арбуз. А оспины на морде — семечки из этого арбуза. Так, видимо, выглядят профессионалы, кудесники рецептов. Гурманов в батальоне было мало, но скоро по всем подразделениям распространился слух, что лучшая жратва у «школьников», то есть у нас. Я опрометчиво говорю — у нас, так как временно забылся. Ведь главной моей мыслью был побег из этого чертового поселка, план которого пока еще не выработался в моей голове.
Мешало сосредоточиться одно опасение. Не дай Бог, меня бы сфотографировали в этой гнусной форме, запечатлели бы во всей красе, так сказать. Тогда не миновали бы меня в Донецке участь перебежчика-дезертира, трибунал, а может, и расстрел, если б не поверили в мою историю. Я не исключал, что меня уже оговорили… Я анализировал все возможности и понимал, что лучше бежать ночью. Но в какую сторону?! Советоваться было не с кем. Со мной здесь искренне подружились только голодные собаки и бродячие коты, и то не безвозмездно. Я их подкармливал. Хотя они-то точно знали безопасные тропинки. Знали, но молчали, как харьковские партизаны, которые до сих пор не взорвали завод по производству танков и БТРов в Харькове…
Участок трассы, который еще месяц назад с завидной периодичностью, напоминающей смену дня и ночи, переходил из рук в руки от украинских силовиков к ополчению и наоборот, вклинивался прямо в центр города на небольшом перекрестке с круговым движением. Ныне, в аккурат после заключения в Минске «ожесточенного перемирия», блокпосты на выезде контролировали подразделения трех батальонов нацгвардии. Он теперь был утыкан блокпостами с мешками, ежами и шлагбаумами в несколько эшелонов обороны.
В небе постоянно летали «дроны». На вертушках Ми-8 в новый укрепрайон перебрасывалось свежее подкрепление из пехоты. На рубежах линии фронта рылись траншеи и маскировались артбатареи. Мимо школы бесперебойно шли колонны «зилов» с реактивными системами залпового огня «Ураган» и «уралов» с «Градами». Прямо по центру городка мимо бюста еще не снесенного лидера мирового пролетариата тягачи везли гаубицы, танки и самоходные артиллерийские установки «саушки-дальнобойки» давили гусеницами асфальт, а у лесных просек расставлялись засады с пулеметами «Утес» для встречи неуловимых ДРГ — диверсионно-разведывательных групп ополченцев, в переводе на язык «свидомых патриотов», террористов.
На площади перед городской администрацией, или поселковым советом, название органа управления по сути — лишь вопрос тщеславия местных, народ задабривали хлебом и мукой. Очередь выстраивалась как в мавзолей. Грузовик с буханками и «радостных и благодарных жителей» снимало телевидение. Работяги и их жены с авоськами отворачивались, но корреспонденты все равно нашли пару олухов, которые сказали нужные слова.
Основанный в конце девятнадцатого века шахтерами у не самого большого рудника не самых знаменитых угольных копей городок уже привык к перемене власти. Словно на дворе был 1919 год. Шевроны ополченцев и их георгиевские ленточки теперь сменились нашивками с тризубами и национальной символикой незалежной. На администрации развевался государственный флаг, а красное знамя с диагональным перекрестьем, что давеча вывесили «сепаратисты Новороссии», показательно порвали и сожгли вместе с томиками Ленина, вынесенными из местной библиотеки. Как увязывался Ленин с ополчением, мне было невдомек, но все происходило на моих глазах и именно так.
Из местных достопримечательностей здесь выделялись симпатичный православный храм на холме, где служил довольно колоритный пухленький священник протоиерей Никифор Славин, дом культуры со статуей комсомольца-героя Олега Кошевого, одного из казненных гитлеровцами краснодонских подпольщиков, да кладбище вышедших из строя вагонеток у шурфа заброшенной шахты. Ну и Ленин на постаменте в скверике напротив ратуши.
В магазины завезли горилку и ливерную колбасу. Там гремели разборки — первая партия колбасы раздавалась бесплатно как гуманитарная помощь пострадавшему от террористов населению, которое никак не признавалось на камеры, как зверски их тут мучили.
У клумбы, упирающейся в круговое движение, неподалеку от администрации располагался единственный в городке приличный двухэтажный мотель. Сюда для усиления охраны перебросили целый взвод головорезов. Многие из них определенно были иностранцами, а их главный, которого все величали сэр Уайт, поселился в самом лучшем номере этой невзрачной гостиницы с претенциозным названием «Отель Парадиз». Хозяевами гостиницы, превратившейся в штаб наемников, была довольно молодая семейная пара. Скорее всего, владельцам заплатили. Хотя в любом случае отказаться от нежданных постояльцев они бы не сумели.
Очень скоро в поселок прибыл батальон самых отъявленных головорезов с собственным капелланом, которого я, конечно же, узнал. На сей раз его, словно мистический клеврет, сопровождал породистый ротвейлер на коротком поводке. Он вместе со своим верным псом поселился в мотеле. Ни свет ни заря выходил пару раз на улицу, нервно озирался. Заметно было, что он не просто выгуливал кобеля, он словно что-то замышлял. И еще, он неоднократно ходил на холм к православному храму, внимательно изучая построенную в церковном дворике деревянную колокольню и стоящую особняком часовню, звон которой еще совсем недавно сигнализировал народу и ополчению о приближении укров. Ходил там кругами, вынюхивал, но вовнутрь не заходил, будто что-то неведомое сдерживало.
Его называли преподобным отцом Миколой Зленко. Его бледное лицо с ястребиным носом не позволяло определить возраст этого человека. Судя по подвижности и жестикуляции, он был достаточно молод. Его католическая сутана и воротник-стоечка пугали местных. Те обходили его стороной так же, как ободранные и голодные дворняги отводили взгляд от едва не срывающегося с поводка рычащего пса, всегда настороженного и готового броситься на любого по команде хозяина.
Небольшая католическая община здесь все же была. Отец Микола собрал католиков возле отельчика, на площадке для парковки, для утренней мессы. Если быть точнее, то не особо активных апологетов «истинной веры» привлекли к проповеди чуть ли не насильно, собрали с большим трудом по каким-то составленным доброжелателями спискам.
Проповедь была сорвана. Неясно почему, но люди разбежались подальше от пришлого пастора, словно от чумного. Преподобный не отчаялся и переключился на религиозных активистов внутри подразделений национальной гвардии. А через какое-то время в городе появились чужаки из западных регионов и разбили автобусный кемпинг. Эти жадно внимали каждому слову пастыря, будто голосу самого Иисуса. Их приехало достаточно много. Для чего? Страх поселился в городе вместе с приезжими.
Неонацист Дмитро Ярый часто посещал «гостиничный офис» сэра Уайта, а спустя некоторое время и сам обосновался там, в номере на первом этаже. Его охраняли не хуже Уайта. Иностранец сидел неделями безвылазно, а Ярый часто отлучался. Поговаривали, что он распорядился устроить охоту на «пособников сепаров», благодаря которым те так долго удерживали город. Контрразведка неонацистов заработала в подвале местного здания прокуратуры. Там же держали пленных с той, нашей стороны, более сорока человек. Говорили, что готовится большой обмен.
Поселок замер в предчувствии. Тревога накрыла городок плотной пеленой вместе с речным туманом, который обволакивал по утрам все дома, и неказистые «хрущевки», и ухоженные частные постройки. Декоративные туи на подстриженных газонах, посаженные у самых заборов, и многочисленные яблони со свисшими под тяжестью созревших плодов ветвями напоминали об утраченном мире. Выкорчеванный с корнем орех, в который попала мина, напротив, возвращал в реальность. Плакучие ивы у речки рыдали росой, заранее оплакивая незавидную долю жителей этого ничем не примечательного прифронтового поселка.
Глава 11. Отель
Как, я уже это понял, догадался мой самый проницательный читатель, я не случайно упомянул о двухэтажной гостинице с болтающейся на цепях вывеской «Отель Парадиз». Этому зданию, или, как говорят телевизионщики, этой локации суждено было сыграть ключевую роль в развитии и кульминации фабулы моего невыдуманного, но очень похожего на вымысел повествования.
Порядок и чистота здесь соблюдались исключительно благодаря усилиям трудолюбивой Марты, чудной белокурой красавицы лет двадцати пяти с довольно крупным бюстом, супруги владельца этого убитого войной бизнеса у трассы.
В прежние времена основными постояльцами мотеля были дальнобойщики, транзитные путешественники и повздорившие с женами рогоносцы или алкоголики. Здесь хоть и не наливали, но переночевать всегда пускали. Прайс был терпимый для периферии. Цены на завтраки не кусались. Правда, и стряпня была без изысков. Но для неискушенной публики годилась. Марта ведь не была поваром с мишленовскими звездами. Она мыла полы, стирала занавески, меняла белье, готовила еду и даже самостоятельно придумала и нарисовала кисточкой название их семейного бизнеса ажурными буквами на старой дощечке, стилизованной под дореволюционный старославянский стиль. Теперь, когда война стояла у порога, им приходилось здесь жить в буквальном смысле, ведь претендентов поживиться чужим добром хватало…
И в мирное время не все ладилось, а теперь и вовсе перебивались случайными заработками и уже начали продавать за гроши ненужное барахло. Лужайку за зданием, которую Марта пыталась отвести под ландшафтный дизайн, использовали теперь как огород. Да вот еще даже не от безвыходности, не из страха, а из-за отсутствия денег, чего скрывать, предоставили постой этим головорезам, которых муж Марты, отслуживший в десантных войсках Денис Кожевников, на дух не переваривал. Деньги, которые им всучили, давали шанс не только выжить, но и немного отложить. Непозволительно швыряться заработком, когда выпадает такой шанс. Да, Марта взяла эти деньги. Прямо из рук подмигнувшего ей американца. Хорошо, Денис не заметил… Горяч он. И бесхитростен на язык. Даже майку где-то достал с трафаретом СССР и гербом страны Советов и снимать не хотел, когда корпус «правосеков-нациков» в поселок зашел. До чего он глупый у нее.
Когда в городок пришли ополченцы, он даже хотел записаться добровольцем. Его как бывшего десантника взяли бы с руками и ногами, но Марта отговорила. От греха подальше. Пусть другие в пекло лезут. Кому заботиться не о ком. Еле-еле. Главным доводом стала ее беременность. О ней узнали уже во время войны. Докторша на УЗИ сказала, что будет мальчик. Так что Денис немного поершился, скурил пачку «Примы», да успокоился после стопки. Да и за отелем надо присматривать. Тут сильная рука нужна.
Читать бесплатно другие книги:
