Смертельный эксперимент Локк Джон
– Цирк дю Солей, – произнес я.
– Что «цирк дю Солей»? – Калли подняла на меня глаза.
– Я не знал, что ты такая поклонница перформанса.
– Ты многого обо мне не знаешь, – отреагировала она.
Верно, подумал я, хотя и знал я не так уж мало.
Вот вам история о том, как появляются Калли: вам восемь лет от роду, вы смотрите телевизор, играете во дворе, ходите в школу, и у вас самая лучезарная улыбка и веселый смех в городе. А потом, в один прекрасный день, вы играете во дворе у своей подруги, и небо затягивается тучами, и вы решаете, что если будете бежать достаточно быстро, то успеете вернуться домой до дождя, тем более что дом ваш расположен всего в паре кварталов. Поэтому вы бежите.
Но где-то на половине пути вас настигает дождь, и вы делаете то, что навсегда меняет всю вашу жизнь. Вы останавливаетесь и задумываетесь, что же делать. Продолжать движение в сторону дома или вернуться к подружке и попросить маму забрать вас оттуда.
И именно в этот момент вас хватают, бьют и тащат в кусты.
Дядька здоровый и очень сильный. От него воняет чесноком и заплесневелым сыром. Он бросает вас лицом в грязь, и ему совсем незачем бить вас по затылку, но он бьет еще, и еще, и еще раз. От этих ударов вы начинаете терять сознание и хотите закричать, но когда вы пытаетесь это сделать, изо рта у вас вырывается только шипение.
Вонючий дядька стягивает ваши трусики до колен и опять бьет вас. А потом начинает трогать вас – вы знаете, как это называется – за глупости. Сначала это вас не очень волнует, потому что больше всего на свете вы хотите, чтобы он перестал бить вас по затылку. А потом, когда он начинает говорить с вами нежным голосом и называет вас маленькой сексуальной деткой, вас начинает тошнить. А потом, когда он начинает говорить всякие гнусности и обзывать вас, вам хочется чтобы он прекратил это и лучше бы стал опять бить вас по голове.
А потом, когда вы думаете, что хуже уже быть не может, становится гораздо хуже.
Эта боль не похожа ни на что, что вам приходилось испытывать раньше. Вы даже не представляли себе ничего подобного. Она заставляет вас оцепенеть, и вы больше не в состоянии переносить ее, поэтому просто теряете сознание.
Дядька бросает вас умирать, уткнувшись лицом в жидкую грязь. Вы уже почти утонули в ней, но кто-то находит вас и приносит домой, и следующие шесть месяцев вы проводите в больницах и не можете ни говорить, ни чувствовать, ни думать. Вы сидите в кресле перед окном, но смотрите вы на само окно и пытаетесь понять, как его деревянные части соединяются между собой и как пазы входят друг в друга. Как же они взаимодействуют? Если это понять, то это не так уж и много, но это нечто, за что можно ухватиться, – это что-то, что позволит сохранить разум.
А потом наступает осень, и ветер срывает листья с деревьев, и один случайный листок прилипает к стеклу, как раз рядом с этими деревянными пазами, и вы смотрите на этот листок. И впервые за многие месяцы вы видите, что за окном что-то происходит, что за ним что-то есть, что-то, ради чего, может быть, стоит жить.
И вы начинаете создавать свою жизнь с нуля. Но создаете вы не ту жизнь, которая вам предназначалась от Бога, а какую-то другую.
Вы понимаете, что живете, а не умерли и что вам все это не снится. Но в то же время вы понимаете, что, хотя и выглядите живой, внутри вас все умерло. Проходит несколько месяцев, и вас отправляют в школу, но что-то сильно изменилось. Все дети знают, что с вами произошло. Они дразнят вас, бьют, но вы не чувствуете боли. Потому что никто не может ударить вас так, как тот дядька. И вам хочется, чтобы вас били, поэтому вы дразнитесь в ответ. Они бьют вас, а вы смеетесь им в лицо. Вам нравится вкус собственной крови во рту. Ее вкус и текстура делают вас почти живой.
Теперь вам уже пятнадцать лет, и вы становитесь все красивее и красивее, но вам на это наплевать. Вы начинаете колоться и флиртуете с отцами ваших бывших подружек, и некоторые из них спят с вами и платят вам деньги, которые вы тратите на наркотики.
В конце концов вас арестовывают за проституцию и отправляют в больницу на обследование. У вас начинается ломка, и вы не в силах себя сдерживать, поэтому вам делают укол и связывают. Когда вы приходите в себя в первый раз, то понимаете, что вы привязаны к кровати за руки, за ноги и за пояс.
Когда вы приходите в себя во второй раз, вы чувствуете, как двое санитаров вас лапают. Вы начинаете кричать и выть, и они убегают, а вы думаете, что выколотите из них всю душу. Но все, что вы делаете, – это договариваетесь, что в следующий раз они дадут вам дозу побольше.
Несколько недель вы проводите в этой палате, а к тому моменту, как вас выписывают, вы узнаете, что ваш коэффициент интеллекта[33] равен 182, что на сто пунктов выше, чем вам нужно для того, чтобы вести ту жизнь, которую вы для себя выбрали.
Итк, вы возвращаетесь домой и возвращаетесь к другим делам, таким, как торговля наркотиками и своим телом. К восемнадцати годам у вас появляются новые занятия – например, воровство автомобилей. Вы обожаете машины, обожаете форсировать их двигатели и лететь на них во весь опор, с открытыми окнами и включенными на полную динамиками, когда басы стучат глубоко и ритмично.
Как ваше сердце.
И вот, в один прекрасный день, вы летите на «Супер би» с форсированным двигателем, и вы настолько обдолбаны, что вам приходит в голову расколотить машину, чтобы ощутить, как это выглядит, когда вы врезаетесь в припаркованную на обочине тачку, недалеко от того места, где полностью поменялась ваша жизнь. Удар очень сильный, но вы остаетесь живы. И опять возвращаетесь в вашу палату и препаратам, которые сносят у вас крышу, и позволяете санитарам, на которых вы в обычные дни не обратили бы внимания, насиловать вас по ночам.
И так продолжается несколько недель или месяцев, пока не происходит нечто новое. Во второй раз в вашей жизни появляется мужчина и полностью меняет вашу жизнь. Просто этот мужчина понимает вас и знает, что вам нужно. Его зовут Донован Крид, и он действительно знает, что вам нужно.
Вам нужна цель.
Вы не можете превратиться в восемнадцатилетнюю Калли, не испытав тяжелейшей душевной травмы. И вы не можете превратиться в пустую, изломанную машину для убийства, в которую Калли превратилась сейчас, не имея цели в жизни.
Поэтому я дал Калли эту цель. Я взял ее под свое крыло и научил ее всему, что знал сам. Учить ее было легко, потому что она была неутомима и потому что ей все было по барабану.
Целью Калли была месть.
Именно поэтому для нее не составляет труда пристрелить абсолютного незнакомца или хладнокровно прикончить молодого подонка, который насилует девушек при помощи наркотика. И именно поэтому иногда это становится для Калли чем-то очень личным.
Я посмотрел на нее, сидящую откинувшись напротив меня в салоне «Гольфстрима».
Храни ее Господь, она была и есть самая красивая и изысканная женщина на земле.
И самая опасная.
Я не мог представить себе, почему она попросила меня поехать с ней в Вегас, но если у нее появился вкус к лицедейству, то я хотел быть рядом, чтобы испытать это вместе с ней.
Однако ее слова о жизни и смерти никак не давали мне покоя.
Глава 19
Считалось, что постановка цирка дю Солей «О» была столь важна для отеля «Белладжио», что сначала была построена сцена для этого представления, а уж сам отель и казино строились вокруг этой сцены. Сцена действительно потрясала! Она вмещала в себя бассейн с полутора миллионами галлонов воды![34] В бассейне плавала платформа с десятками тысяч крохотных отверстий, которые позволяли ей всплывать и уходить под воду за считаные секунды, не вызывая при этом никаких волн. Это позволяло участникам представления нырять в воду с большой высоты, а уже через минуту бегать по поверхности на ногах.
Все билеты были распроданы на месяцы вперед. Я не стал спрашивать Калли, как ей удалось достать билеты на первый ряд балкона, да в этом не было никакого смысла. Калли всегда получала то, что хотела.
Само шоу очень трудно описать, но говоря общими словами – это был праздник воды. Никакого содержания, как такового, не было, да оно и не было нужно. «О» – это потрясающий дивертисмент атлетов, акробатов, синхронных пловцов и всяких сказочных персонажей, которые все выступают на «жидкой сцене».
Музыкальное сопровождение описывали как запоминающееся и лиричное, легкое и меланхоличное – и в этом не было ни слова лжи: музыка была великолепна. По мне, так соединение музыки и хореографии подчеркивало красоту и зрелищность происходящего на сцене. Естественно, что это был не первый цирк в моей жизни, который произвел на меня впечатление. Но никогда раньше у меня не возникало такой эмоциональной связи с артистами на сцене. Сидя рядом с Калли и наблюдая «О», я вдруг почувствовал, что полностью захвачен грацией, силой и искусством актеров. Я наслаждался каждой минутой перформанса.
В представление входило семнадцать номеров, которые шли без всякого перерыва. Несколько раз я украдкой поглядывал на Калли, но на ее лице было не больше эмоций, чем на лице Джоан Риверс[35] после курса уколов ботокса.
Так было до семнадцатого номера: «Соло на трапеции».
Именно тогда я заметил, что правая рука Калли напряглась, совсем чуть-чуть. Я внимательнее посмотрел на нее и увидел, что она не плачет, но находится на грани эмоционального срыва. Удивительно, но одна-единственная слеза появилась на кончиках ее ресниц и медленно стекла до середины ее щеки. Она не чувствовала, что я смотрю на нее, и не попыталась ее вытереть. В этом театре «О» посмотрели более девяти миллионов зрителей, но ни один из них не был тронут так, как Калли. Я знаю, что говорю, потому что наблюдал за ней в ситуациях, в которых разрыдался бы самый «крепкий орешек». Так вот, если сложить вместе все те ситуации и это представление, за все время она пролила всего только одну слезинку.
Я открыл программку и заметил, что сегодня на трапеции выступала девушка из второго состава. В ее имени было что-то знакомое.
А потом меня как обухом по голове ударило.
Это была Эва Ле Саж.
Сам я ее никогда не встречал, но знал, что Калли, по поручению «Сенсори ресорсез», контролировала Эву в Атланте. Обычно вы привязываетесь к людям, которых контролируете и хотите, чтобы они добились успеха в жизни. Оказывается, Калли была гораздо более сентиментальна, чем можно было подумать. А с другой стороны, когда она убивала Чарли и его дружков несколько дней назад, то лишь слегка нахмурилась, поэтому матерью Терезой ее никак нельзя было назвать.
– Цирк дю Солей выступает в Вегасе одновременно на шести площадках, – заметил я после окончания представления.
– И что?
– А то, что сегодня вечером на Стрип[36] выйдут пятьсот их артистов, и все настолько голодные, что будут готовы заняться самоудовлетворением.
– Любой может заняться самоудовлетворением. – Она как-то странно посмотрела на меня.
– Я совсем не это имею в виду.
– Тогда спасибо, что предупредил.
Мы сели в ожидавший нас лимузин и направились в отель «Энкор». У нас был забронирован столик в ресторане «Свитч».
– А что-нибудь еще ты в этом шоу заметил? – спросила Калли. – Я сейчас не имею в виду сексуальную сноровку выступавших.
– Думаю, что это лучшее шоу, которое мне довелось видеть в жизни. Синхронные пловцы, акробаты, солдаты в красных мундирах и напудренных париках, которые катаются на карусели, сидя верхом на лошадях, ныряльщики мирового уровня, и этот мужик, который был настолько поглощен своей газетой, что продолжал читать ее даже после того, как превратился в факел…
– А еще что?
– И особое впечатление на меня произвела акробатка на одиночной трапеции, дебют которой мы сегодня увидели. Твоя знакомая по Атланте. Эва Ле Саж.
– Когда ты это понял? – спросила Калли, помолчав минуту.
– Только в самом конце.
– Как ты думаешь, она сможет войти в первый состав?
– Я в этом не специалист, – пожал я плечами.
Взглянув на Калли, я понял, что для нее важно услышать мое личное мнение, что-то, что будет идти от чистого сердца. И я решился.
– На мой взгляд, Эва обладает совершенно особенными качествами балерины, которые делают ее абсолютно фантастической. Сегодня она меня просто поразила. Это было все равно что наблюдать поэзию в движении.
– Поэзия в движении, – повторила за мной Калли. В голосе ее мне послышалась тоска. – Ты это сам придумал? – спросила она, подумав.
– Это старая песня из шестидесятых.
– Восемьсот шестидесятых? – усмехнулась девушка.
– Девятьсот, умник. Джонни Тиллотсон.
– Я серьезно, Донован. Откуда ты это знаешь? Ведь в шестидесятых ты еще даже не родился.
– Знаешь, на свете есть вещи, о которых стоит узнать побольше.
– И что, музыка шестидесятых – это одна из них?
– В те времена музыка была гораздо лучше.
– Если говорить о названиях песен, то, наверное, ты прав.
Какое-то время мы ехали молча, ощущая, как машина подрагивает на неровностях дороги.
– Прошу прощения – это все из-за строительства, – сказал водитель, обернувшись в нашу сторону.
– Все в порядке, – ответил я. Конечно, виновато строительство. В Вегасе строили всегда и на каждом шагу.
– Ты голодна? – спросил я.
Я хотел пообедать в «Свитч», потому что слышал, что там подавали какой-то фантастический салат с лобстерами на закуску и очень хорошие стейки. Уникальной особенностью этого ресторана было то, что каждые двадцать минут свет в зале гас, играла жутковатая музыка, а стены и потолок полностью меняли свой декор. Я даже слышал, что иногда официанты тоже быстренько переодеваются в другие костюмы. Приманки для туристов – я это хорошо понимал, – но мне хотелось рассказать об этом Кэтлин и Эдди, когда я вернусь.
– Я не очень большой ценитель еды, – ответила Калли, – но я закажу себе что-нибудь пожевать, пока мы будем обсуждать эту… ситуацию.
– А что, есть какие-то проблемы? С Эвой? – поинтересовался я.
– Думаю, что они на подходе, – ответила девушка.
Глава 20
«Свитч» меня не разочаровал. Этот ресторан был полон ярких цветов, венецианского цветного стекла и диковатых, но очень стильных тканей. А кроме того, в ресторане был виски-бар, в котором, помимо многих классических брендов бурбона[37], был мой самый любимый: «Паппи Ван Винкль», семейные запасы двадцатилетней выдержки. Я сразу же заказал нам по порции этого напитка.
– Я хочу шардоне, – попросила Калли.
Официант остановился в нерешительности.
– Принесите ей порцию «Паппи», – велел я, – и бокал вашего местного шардоне. На всякий случай.
После того как он ушел за напитками, я спросил:
– Ты помнишь Берта Ланкастера?
– Актера? – уточнила Калли и оглянулась. – Он что, где-то здесь?
– Разве что его дух, – ответил я.
– А-а-а… – Она на минуту задумалась, а потом продолжила: – Мне он понравился в том фильме с Кевином Костнером, о бейсбольном поле.
– «Поле его мечты», – уточнил я. – Его последний фильм.
– Так, и что с ним?
– Когда ему было шестнадцать лет, Берт Ланкастер убежал из дома и присоединился к цирковой труппе – хотел стать акробатом на трапеции.
В глазах у Калли появился интерес.
– И что, ему удалось?
– Да.
Официант принес напитки:
– Сделай глоток бурбона, – предложил я. – Не разочаруешься.
– Ну хорошо, – произнесла она со вздохом. – За твое здоровье.
Мы чокнулись, и я посоветовал:
– Подержи его на языке до тех пор, пока не почувствуешь вкус жженого сахара.
Калли сделала, как ей было сказано, скорчила гримасу и выплюнула весь бурбон в бокал для воды.
– Как ты только можешь это пить? – воскликнула она. – Это же настоящий бензин.
Я посмотрел на янтарную дымчатую жидкость в ее стакане, нахмурился и произнес:
– Не могу поверить, что ты это сделала. Это все равно что плеваться в церкви.
Я взял ее стакан и поставил рядом со своим.
Калли жадно пила воду из моего бокала. После того как выдержка к ней вернулась, она сделала глоток шардоне.
Я поднял свой стакан, сделал еще один глоток виски и попытался воспроизвести по памяти:
– «Мы делаем лучший в мире виски. Не для денег, а для того, чтобы все ценители пили его».
– А это еще откуда?
– Это девиз «Паппи Ван Винкль».
– Интересно, удастся ли мне когда-нибудь избавиться от этого вкуса во рту?
– Мы говорили о Берте Ланкастере, – вернулся я к прежнему разговору.
– Именно. А почему он бросил цирк и стал актером?
– Началась Вторая мировая война. Его призвали, и он попал в элитные войска – войска спецназначения. А уже оттуда каким-то образом попал в кино и благодаря своей цирковой подготовке стал одним из лучших каскадеров в Голливуде.
Калли взяла свою салфетку, положила себе на колени и стала внимательно изучать ее.
– Раньше я каждый день смотрела, как Эва репетирует.
– В Атланте, когда ты была ее контролером?
– Сначала у нее были проблемы с висом головой вниз, – кивнула Калли. – От этого у нее болела голова и ее тошнило. Я думала, что она все бросит, но она не сдалась и заставила себя преодолеть свой страх.
– Для этого нужно много мужества, – заметил я, ожидая, к чему клонит Калли.
Официант спросил, что мы хотим на закуску. Я заказал салат с лобстером, а Калли от закуски вообще отказалась.
– У каждого акробата на трапеции свой собственный, неповторимый стиль, – объяснила она. – Некоторые из них очень четко организованы, почти роботы. И совершенно без всяких эмоций. Ну, вроде как Крис Эверт на теннисном корте. Другие, как Эва, кажется, танцуют в воздухе.
Последнюю фразу она произнесла так, будто разговаривала сама с собой. В голове у меня крутился еще один факт, и я решил его использовать.
– Он говорил, что так и не смог избавиться от своей любви к трапеции.
Калли посмотрела на меня непонимающим взглядом, поэтому я продолжил:
– Берт Ланкастер. Он крутился на трапеции, пока ему не исполнилось семьдесят лет.
И тут я увидел, что глаза Калли полны слез. За все годы, что я ее знал и работал с ней, такой я ее никогда не видел.
– С тобой все в порядке? – спросил я.
– Донован, я не могу позволить ей умереть.
– Но все уже решено. Она двойник Тары Сигель. Так что тебе остается только отойти в сторону.
– Я не могу и не хочу.
– А вот это стоит обсудить, – нахмурился я.
– Хорошо, – сказала девушка. – Обсуждай.
Двойники были расходным материалом, который мы использовали, чтобы замести следы или чтобы инсценировать свою смерть, если наша легенда проваливалась. Убивая такого двойника – как Сал сейчас собирался сделать в Дарнелле, прикрывая Калли, – мы могли выиграть время, чтобы уничтожить улики или изменить свой внешний вид, чтобы иметь возможность вернуться к нашей работе – уничтожению террористов. Естественно, что двойники и не подозревают, что их жизнь принадлежит «Сенсори ресорсез». Обычно это работает следующим образом: один из нас замечает человека, сильно похожего на одного из наших ведущих оперативников. Если мой куратор, Дарвин, решает, что сходство действительно есть, он назначает контролера, который следит за двойником и охраняет его до тех пор, пока тот не понадобится. Когда я только что ушел из ЦРУ, я почти год контролировал одного из двойников. Калли тоже контролировала кого-то в течение полутора лет, пока ее не перевели в мою команду ликвидаторов.
Этим кем-то была Эва Ле Саж.
– А кто сейчас контролирует Эву? – спросил я.
– Чавес.
– Он что, переехал вместе с ней в Вегас?
– Именно он достал мне эти билеты, – ответила Калли, кивнув.
Эве было двадцать два года, когда ее впервые заметили на гимнастических соревнованиях и решили присмотреться к ней попристальнее. Именно так все обычно и происходит. В своей обычной жизни мы встречаем кого-то похожего на одного из наших агентов. Оказалось, что Эва похожа на Тару Сигель, база которой находилась в Бостоне.
Для того чтобы стать двойником, совсем не обязательно иметь абсолютное сходство. Надо просто подходить по возрасту, росту, весу и строению тела, с тем же рисунком скул, похожими чертами лица и цветом кожи. Когда вы нам понадобитесь, мы сделаем все необходимое, чтобы вы могли сойти за нашего агента, прежде чем произвести замену. Естественно, что для вас эта замена будет фатальна.
Когда Калли перешла в категорию ликвидаторов, Эва перешла под контроль Антонио Чавеса.
– И что, за все эти годы Антонио так и не повысили?
– Он сам предпочел остаться контролером, – ответила девушка. – А кроме того, мне кажется, что он слишком неэмоционален, чтобы убивать.
Когда Эва переехала в Вегас, чтобы продолжить карьеру, Чавес мог передать ее другому контролеру, но, по словам Калли, он этого не сделал. Он предпочел последовать за ней. Мне стало интересно, был ли у Чавеса личный мотив. Ведь привязаться к людям, которых контролируешь, ничего не стоит.
– Ты думаешь, что он на нее запал?
– Без шансов, – ответила Калли.
– Ты говоришь это очень уверенно.
– Чавес просто друг, и не больше.
– У тебя что, есть основания полагать, что Эву могут скоро «призвать на службу»?
– Не надо сластить пилюлю, Донован, – произнесла Калли, посмотрев на меня. – Мы людей не призываем, мы их убиваем.
– И все-таки ты не ответила на мой вопрос.
– Тара Сигель – это отыгранный вариант, – Калли с отвращением сжала губы. – Вопрос ее полного провала – лишь вопрос времени. А Эва Ле Саж – не простая домохозяйка из провинциального городка. Она чудо. Не важно, как мне бывает плохо, но когда я встречаюсь с ней, я ухожу от нее счастливой. Человек, который может вызывать такие чувства и умеет развлечь такое количество зрителей, не заслуживает смерти.
– Никто из них не заслуживает смерти. Все это вопрос оценки. Мы жертвуем одним человеком, чтобы спасти многих. Послушай, ты же все это уже знаешь.
Теперь я понял, почему Калли сказала мне, что после шоу разговор пойдет о ее жизни и смерти. Она не хотела, чтобы этот двойник умер, и это ставило меня в трудное положение. Если я принимаю сторону Дарвина, то должен убить Калли. Если я приму сторону Калли, то под прицел попадаем мы оба.
– Прежде всего она совершенно не похожа на Тару. Она ее в два раза меньше! – сказала Калли.
– Но Дарвин что-то в ней нашел.
– Дарвин – баран. Им придется найти кого-то другого. Я сама им найду.
– Калли, так ничего не выйдет. Они потратили годы…
– Я говорю серьезно, Донован.
Все это было так не похоже на Калли, что у меня голова разбухла от этого разговора. Я понимал, чего она хочет, но ведь и она понимала, как работает наша система. Согласен, Эва – одаренная женщина. Но это не делает ее жизнь более драгоценной, чем жизнь профессора литературы, которого когда-то контролировал я, или жизни десятков других людей, которые живут и не догадываются, что мы следим за каждым их шагом. Я никак не мог понять, почему это Калли вдруг так заинтересовалась судьбой Эвы.
Если только…
– Ты что, спишь с ней? – задал я вопрос.
Калли глубоко вздохнула, задержала на секунду воздух, а потом выдохнула и отвернулась.
– Черт меня побери совсем! – воскликнул я.
Глава 21
Вдруг на лице Калли появилась едва заметная улыбка. Наверное, она почувствовала облегчение, поделившись со мной своим секретом.
– Я не могу позволить ей умереть, – повторила девушка.
– Подожди секунду, – сказал я. – Пытаюсь представить себе, как вы занимаетесь любовью.
– Что? Крид, ты совсем сошел с ума?
– Кал, это мечта любого мужика. Подожди же минутку.
– Ты что… Боже, Донован, ты даже в мыслях за мной следишь! Боже мой!..
– Расслабься, – ответил я. – Я все время за тобой слежу. Ты просто не замечала этого раньше.
– Ну, конечно. Все вы, мужики, козлы.
– Точно.
– А ты – предводитель этого стада козлов.
– В самую точку.
Калли еще раз глубоко вздохнула.
– Я ненавижу себя за это, – произнесла она, – но мне нужна твоя помощь.
– Я это вижу.
В этот момент я заметил пожилую матрону, которая стояла возле башни из морепродуктов. Вытащив телефон, я протянул его Калли, кивнул в направлении матроны и проговорил:
– Для Кэтлин.
– Ты шутишь.
– Да ладно тебе, ты знаешь правила.
– Слушай, Крид, ты ведешь себя как ребенок. Подгузники случайно не носишь? А то имей в виду, все с них и начинается…
– Расслабься; я просто не хочу, чтобы Кэтлин нервничала, понятно? Иногда она мне не верит.
– Ну тогда тебе надо имплантировать себе маячок, чтобы ей легче было следить за тобой.
– Я об этом подумаю. А теперь идем – и делай, что тебе говорят.
Мы пересекли зал в направлении матроны.
– Простите меня, – обратился я к ней, – не окажете ли вы мне честь, разрешив сфотографироваться рядом с вами?
– Ради всего святого, зачем вам нужна моя фотография? – спросила она. – Ваша дама просто потрясающа. Это мне надо снять вас двоих.
– Вы очень похожи на его маму, – вмешалась Калли, как будто мы долго это репетировали.
– Что вы сказали?
– А вы сами откуда? – поинтересовалась моя спутница. – Правда, вы вполне смогли бы сойти за ее сестру.
– Я из Сиэтла, – ответила женщина, – а вы?
– Атланта, – сказала Калли. – Меня, кстати, зовут Джули, а это Джо.
– Очень приятно, Джули и Джо. А я Милдред. – Она махнула рукой в сторону пожилого мужчины, который наблюдал за нами с некоторого расстояния. – А вон там мой муж, которого тоже зовут Джо.
– Отличный парень, уверен, – вступил я в разговор. – Имя уже само за себя говорит.
Милдред рассмеялась.
– А теперь, вы двое, обнимитесь и улыбайтесь, – скомандовала Калли.
Читать бесплатно другие книги:
